«Моя ошибка заключается в том, что я всегда идеализирую своего избранника, приписывая ему априори такие качества, как честность, верность, порядочность. И если вдруг убеждаюсь, что реальность в чём-то не соответствует моим ожиданиям, низвергаю бедолагу с пьедестала, на который я же его сама и взгромоздила, и удаляю из своей жизни, как говорится, навечно и безвозвратно!
А в то же время я почему-то забываю, что все мужчины живые биологические организмы, которые, простите, и пукают, и сморкаются, и икают, а так же могут храпеть, чихать и кашлять, а во время еды порой чавкают, испускают отрыжку, ковыряются в зубах. Почему-то я уверена, что, если лично мне как-то удаётся сдерживать подобные инсинуации, то и мужчине это тоже под силу. А когда убеждаюсь в обратном, испытываю разочарование, граничащее порой с отвращением. Это, явно, какая-то патология, и мне требуется помощь специалиста. Хотя, возможно, нужно просто снизить свои запросы или упроститься самой. Но подозреваю, что последнее из разряда – миссия невыполнима.
Вот так и живу одна, не желая никаких компромиссов. А, может, просто не умею любить. Или делаю это как-то по-книжному, что ли. Так уж получилось, что выросла я без отца, поэтому все нюансы взаимоотношений между мужчинами и женщинами черпала из лучших произведений классической литературы. Ну, а чему уж может научить «Анна Каренина» или «Госпожа Бовари», надеюсь, понятно без пояснений», – когда Лариса, наконец, записала свои соображения в дневник, был уже третий час ночи.
К счастью, спать ей ничуточки не хотелось. А вот пофилософствовать на ночь глядя – самое оно, тем более что всё равно больше не было никаких дел. Ей скоро, подумать страшно, стукнет тридцать лет, а на личном фронте последние лет пять, как говорится, без перемен. Ну, то есть – тишина гробовая. Иногда у Ларисы даже закрадывались подозрения, а не превратилась ли она в этакую женщину-невидимку, уж как-то слишком часто мужчины мимо неё проходят, как будто она пустое место. А если чей-то мужской взгляд и останавливался на ней, то в нём было столько же выражения, сколько бывает у человека, задержавшего свой взгляд на стене, камне или луже. Без смысла и эмоций. Именно так ей казалось. И она платила мужчинам тем же. В смысле – изображала презрение и равнодушие. А учитывая её полное одиночество, делала она это очень убедительно.
Нет, уродкой она не была. Хотя иногда в порыве отчаяния восклицала, что уж лучше бы имела какой-нибудь видимый физический изъян: тогда бы уж точно привлекала хоть какое-то внимание! Что поделаешь, судьба снабдила её самой, что ни на есть заурядной внешностью. Среднего роста, средней комплекции, жидкие волосики невыразительного пегого оттенка, небольшие глазки тоже грязно-песочного цвета, нос неопределённой формы, бледные губёшки, какой-то сероватый оттенок кожи, с периодически проявляющейся аллергической сыпью – словом, явно природа на ней хорошо отдохнула.
Профессия тоже была соответствующей – библиотекарь. Закончив с грехом пополам заочно филологический факультет, Лариса устроилась временно в заводскую библиотеку, на место ушедшей в декрет красавицы Ирочки, которая одним своим видом обеспечивала посещаемость библиотеки, привлекая молодых и не очень работяг-шинников, припасть, так сказать, к источнику знаний и просвещения. Просматривая формуляры посетителей, Ларка от души удивлялась вкусам этой читательской аудитории – было полное ощущение, что часто книги просто сгребались с полки в случайном порядке. Тем не менее, как явствовало из записей в карточках, прочитывались они в авральном режиме дня за три-четыре, и читатель прибегал вновь за новой дозой информации и Ирочкиным автографом. Заведующая, как доложили Ларисе Юрьевне в первый же день, боготворила эту Ирочку, поэтому от её заместительницы потребуются недюжинные способности, чтобы нести в массы свет знаний. А так как библиотека была заводской, а не муниципальной, то и зарплата в ней была чуть ли не в трое больше, чем в обычной. Поэтому терпеть и напрягаться имело смысл, тонко намекнули тоже в первый день.
Не особо удивил Лариску поэтому тот факт, что ставка ночного сторожа была поделена между самими сотрудницами, которые по графику сутками дежурили в помещении библиотеки, охраняя такое ценное имущество, как томики Пушкина и Дюма.
Так что сегодня именно ей выпала ночная смена. Зато завтра понедельник – выходной в библиотеке, можно будет отоспаться с лихвой. Помещение библиотеки располагалось на первом этаже дома, построенного в сталинские годы, с высокими сводчатыми потолками и полуовальными окнами, забранными решётками. Хоть и ажурные, но всё равно почему-то зловещие, эти решётки наводили на Лариску тоску.
Интересно, всегда ли в этом помещении находилась библиотека? Сотрудницы говорили, что за всё время только раз ночью произошло ЧП, когда жильцы сверху затопили помещение библиотеки. А так ночи проходили вполне спокойно. Поэтому Лариса пребывала в безмятежном состоянии. Она поднялась со стула, чтобы размять затёкшие ноги, сделала несколько энергичных наклонов и решила для порядка обойти библиотечное помещение, так сказать, ночным дозором.
Надо заметить, что при библиотеке имелся и достаточно большой читальный зал. Заведующая была просто помешана на всевозможных читательских конференциях, литературных клубах и прочих просветительских мероприятиях, поэтому периодически библиотека принимала у себя гостей, что называется, со всех областей. Вот и несколько дней назад в читальном зале прошёл литературно-музыкальный вечер, приуроченный к юбилею известного поэта, уроженца этого города. Поэтому экспозиция, посвящённая творчеству этого талантливого, но рано умершего литератора, всё ещё украшала зал.
От нечего делать девушка медленно прохаживалась вдоль стендов и столов с книгами, фотографиями и иллюстрациями к произведениям поэта, в сотый раз созерцая всю эту наглядность. Некоторые строки из его стихотворений со школьной поры она помнила наизусть. С портрета на Лариску смотрел печальными глазами молодой поэт, одетый и причёсанный по моде девятнадцатого века. Судьба его, конечно, была полна драматизма, а любовь, безусловно, несчастна, ну, как же иначе!
–Хорошие, дорогой товарищ, вы стихи писали, душевные… Некоторые так красиво и прозой-то не способны изъясняться, а у вас всё так созвучно. А что любимую девушку – холопку за другого ваш папенька отдал, так спасибо ему скажите – вон сколько прекрасных строк вы своей несчастной любви посвятили. Вошли, так сказать, в историю. И кто ж знает, как быстро ваша ненаглядная со своими «ась» да «чавось» вам бы наскучила.
Протяжный и тяжёлый вздох, прозвучавший за спиной, был ответом на Ларискин монолог…Мгновенно развернувшись, слава богу, она никого не увидела. Но до чего же отчётливым и реальным было ощущение чьего-то присутствия рядом! Лариса поспешила вернуться из полутёмного читального зала в соседний «абонемент». Как- то здесь было уютней, да и свет поярче. Ни жива, ни мертва она уселась за стол, затаив дыхание, стала прислушиваться к различным звукам, пытаясь их идентифицировать. Вот в квартире наверху что-то громыхнуло, донёсся дребезжащий звук первого трамвая, залаяла где-то собака… Ой, мамочки, кажется, скрипнула половица в читальном зале!..
Какой там умник говорил, что лучший способ справиться со страхом, это взглянуть ему в лицо? Нет уж, спасибо, героизмом она никогда не страдала. Фу, за окном промелькнул ранний прохожий, утро вступало в свои права… Это в библиотеке по понедельникам выходной, а у страны начинаются трудовые будни. И всё-таки не мешает порасспрашивать коллег поподробнее об их ночных дежурствах. Только около восьми утра Лариса заставила себя вылезти из-за стола и сделать очередной обход. Но всё было тихо-мирно везде. Лариска приободрилась и почти весело продекламировала:
– С той поры в хуторке
Никого не живёт:
Лишь один соловей
Громко песню поёт!
Её сменщица опоздала почти на полчаса, оно и понятно, сидеть сутки в закрытой библиотеке не такое уж весёлое занятие. Но зато Лилька принесла пирожные со взбитыми сливками и предложила, прежде, чем разбежаться, попить чайку. Они были ровесницами, но в отличие от Ларисы Лилька уже дважды побывала замужем и успела в первом браке родить дочку. И – кошмар и ужас – собиралась замуж третий раз. Подобная активность вызывала у Лариски прямо – таки благоговейное восхищение. Она бы и так не предъявила Лилии никаких претензий, а тут – к тому же – пирожные! Просто майский день, именины сердца! И вот, жмурясь от удовольствия, Лариска, как бы невзначай, обронила:
– Это мне компенсация за беспокойную ночку.
Надо ли говорить, с каким интересом был выслушан её рассказ о подозрительных звуках в читалке. Лилия заставляла повторять Ларису вновь и вновь, где именно, когда и как ей послышался вздох, выдвигала различные версии, объясняющие этот звуковой феномен, и в результате заявила, что теперь одна ни за что не останется на ночь, а пригласит своего бой- френда.
«Счастливая, – с лёгкой завистью подумалось Лариске, – а вот мне- то что делать в среду, вдруг опять этот вздыхатель объявится. В церковь, что ли сходить, святой водички принести и углы побрызгать?» Успокоив себя, что времени до следующего дежурства предостаточно, Лариска поехала домой отсыпаться.
Дома, почему-то вместо того, чтобы сразу рухнуть в постель, она отыскала на полке томик стихов этого поэта и просмотрела вступительную статью, пытаясь освежить свои знания о жизни и творчестве этого человека. Потом правда даже разозлилась на себя – да что она к свиданию, что ли готовится! Тем не менее, томик стихов положила на прикроватную тумбочку, собираясь перечитать избранную лирику на досуге.
*****
Поэт лежал, поджав ноги и укрывшись с головой меховой дохой, после дня, проведённого на морозе и ветру, в открытой всем ветрам степи, как обычно, к ночи начался озноб. Лицо, обветренное и обмороженное, горело и чесалось, хоть и смазывал его свиным жиром накануне. Но то ли жир был негодным, то ли не слишком поусердствовал, когда натирал щёки… Вот лежи теперь, охай, страдай… Только всё равно не похожи эти страдания на те, которыми мучился его любимый Байрон. Ах, как же хотелось Поэту хоть немного походить на своего кумира! Ах, как он ненавидел своё коренастое, коротконогое, длиннорукое тело, это невыразительное, вечно обветренное лицо, воспалённые, слезящиеся глаза, непослушные волосы, паклями падающие на лоб! В своих мечтах он видел себя абсолютно иным. Вот он стоит, окружённый пылкими поклонниками своего поэтического гения, невозмутимый, даже мрачный, с аристократической бледностью на челе и горящим взором, широкополая шляпа надвинута на глаза, а плечи окутал подбитый белым атласом длинный плащ, на руках тоже белые перчатки, а на пальцах сверкают рубины и изумруды перстней, надетых поверх перчаток. Почему-то это казалось ему верхом утончённости и аристократизма.
Но вот он поднимает голову, и окружающие благоговейно замолкают. Из уст Поэта начинают литься стихотворные строки… И таким чувством наполнено каждое слово, так точны и изысканны образы, так небанальны рифмы! Публика в восхищении, а некоторые дамы даже падают в обморок от избытка чувств. И так ярки и отчётливы рисуемые им в воображении картины!
А потом не он, а благодарные почитатели начинают декламировать его стихи, а одна достаточно экстравагантно одетая дама садится к фортепьяно и начинает петь романс, опять же на его стихи… Уютно потрескивают свечи, а за окнами разгулялась непогодушка: моросящий дождь и порывистый ветер. Но в зале тепло, наверное, где- то затопили камин. И такая благодать царит в душе Поэта, он просто ощущает себя Небожителем, спустившимся на часок на грешную землю, дабы осчастливить своим даром всех жаждущих красоты и гармонии.
Затем слово берёт другая дама. Она что-то говорит о любви, о несчастной любви. О его любви? Да что она может знать об этом! Вон, какие у неё пухлые и румяные щёки, явно, человек не знал мук запретной, недосягаемой любви, когда кажется, что весь мир против тебя! Когда не в твоей власти быть рядом с той, что дороже самой жизни! А эта толстуха разошлась: «Без любви, без счастья по миру скитаюсь: разойдусь с бедою – с горем повстречаюсь!» Ах, бежать, бежать прочь… Найти укромный уголок, отдышаться, опомниться…Но кто здесь? Опять какое-то бледное создание с обожанием взирает на его страдающую физиономию, опять какие-то слова утешения и поддержки:
– Хорошие, дорогой товарищ, вы стихи писали, душевные… Некоторые так красиво и прозой – то не способны изъясняться! А что любимую девушку-холопку за другого ваш папенька отдал, так спасибо ему скажите – вон, сколько прекрасных строк вы своей несчастной любви посвятили…
– Ах, да оставьте меня, наконец, – воскликнул Поэт, закрыв лицо руками и бегом бросившись вон из комнат.
*****
Утром следующего дня, задолго до открытия библиотеки Лариска звонила уже у дверей, опаздывать на работу у неё не было привычки. Тем более что не терпелось узнать, как прошло у Лильки ночное дежурство, не проявлялся ли полтергейст. Дверь открыла хмурая и заспанная Лилия Сергеевна. Как выяснилось позже, вчерашний романтический вечер закончился ссорой влюблённых, и потенциальный супруг среди ночи был выпровожен на улицу. А Лилька, прорыдав пару часов, благополучно уснула и ничего подозрительного не слышала и не видела. Вот и завидуй после этого чужому счастью!
День прошёл в обычном режиме, посетителей, тоже, как обычно, было немного, в основном, школьники. И книги – по школьной программе. Читальный зал начинал работу с полудня, и тоже, как правило, целый день стоял пустой. Поэтому библиотечный работник, пенсионерка Галина Ивановна, в прошлом учительница начальной школы, рабочее время проводила, помогая библиотекарю на абонементе, бегая по магазинам или вывязывая очередной свитер очередному внуку. Кто-то из них пообещал отдать бабушке маленький телевизор, но пока, как говорится в поговорке, не прошли положенные три года. Поэтому сейчас Галина Ивановна сидела рядом с Ларисой и угощала её своим печеньем домашней выпечки. Конечно же, и ей было рассказано о загадочных ночных звуках в таком мирном на вид читальном зале. И тоже в ответ не последовало никаких откровений. Вот разве что, припомнила она, когда-то тараканы пытались навещать, которые за отсутствием съестного вскоре благополучно самоликвидировались. А так всё было тихо-мирно. А Ларисе Юрьевне хорошо бы пустырничка попить или валерьяночки. На худой конец, можно и мужичка какого-никакого завести… Ох, лучше бы она этого не говорила! Что это, он котёнок или щенок – завести! Да и потом, не нравится Лариске никто: то толстый, то лысый, то курит, как паровоз, то ни о чём, кроме футбола, поговорить не может…