Мы предполагаем, а бог располагает… Кажется, так говорят? В любом случае, выспаться у меня не получилось от слова «совсем». Половину ночи я промучилась от бессонницы, снедаемая мыслями о Волошине. Разговор с ним крутился по кругу в моей голове. И спать хотелось дико, и мысли мешали. Я помнила каждое слово, сказанное этим ненормальным, и сам он постоянно всплывал перед мысленным взором. А еще покоя не давал мой когнитивный диссонанс – как такой красивый внешне мужчина может вести себя так, что поведение его нарушает все законы логики? Да и кроме этого в голове было слишком много вопросов без ответа. И сейчас я еще острее ощущала утрату – смерть отца. Ведь был бы он жив, ничего этого с нами бы не случилось. Папа обязательно нашел выход, защитил нас с мамой. А сейчас, получается, защитить нас могу только я.
Под утро я провалилась в сон, а разбудил меня звонок мобильного. Перед тем как ответить, я зафиксировала, что нет еще и девяти.
– Карасева Людмила? – раздался в трубке незнакомый женский голос.
– Да, – отозвалась я вмиг севшим голосом, чувствуя как холодеют конечности.
– Вас беспокоит медсестра реанимации. Карасева Ольга Леонидовна ваша мать?
– Что с ней? – я была близка к обмороку, и в голову лезли мысли одна чернее другой.
– Успокойтесь, она жива, – торопливо проговорила медсестра, видно пожалев меня. Сухость и казенность из ее голоса тоже исчезли. Дышать стало чуточку легче. – Но она в реанимации в тяжелом состоянии. Ночью у нее случился новый приступ. Приступ купировали, но положение серьезное. Не могли бы вы подъехать? С вами хочет переговорить ее лечащий врач.
– Конечно! Я скоро приеду! – соскочила я с кровати и принялась метаться по комнате.
Плохо соображала, что делала. И оделась слишком легко, не заметив, что на улице дождь. Пока бежала до такси, успела вымокнуть и замерзнуть. Еще и ветер дул порывами и ледяной.
В такси немного согрелась, как и смогла подумать. Мама жива, и это самое главное! А моя паника может только все испортить. Если приступ купировали, то она обязательно поправится. Она должна поправиться, ведь иначе я останусь совсем одна на этом свете.
В лифте больницы, когда поднималась на пятый этаж, мне снова поплохело. Вернулись дурные предчувствия, и в кабинет врача я входила ни жива ни мертва.
– Не буду скрывать, положение вашей мамы очень серьезное, а ее состояние внушает мне опасения, – выдал мне прямо в лоб врач.
С одной стороны, я была благодарна ему за честность, с другой – нельзя же так вот сразу, как обухом по голове. С третьей – начни он издалека, вряд ли мне было легче.
– Она будет жить? – задала я вопрос, который волновал меня всего сильнее.
– Без операции она проживет еще сколько-то, но жизнью это можно будет назвать с натяжкой, – сочувственно взглянул на меня врач. – Ей нужна срочная операция, и тогда она сможет вести почти полноценный образ жизни.
– Так сделайте эту операцию!
– Я не просто так вас позвал сюда, – кивнул врач. – Помимо вашего согласия нужны еще и деньги.
– Сколько? – вмиг охрипла я.
– Много… – и он назвал сумму.
– Но… это очень большие деньги. У нас нет таких.
Из последних сил я держалась, чтобы не разрыдаться. Цена операции была разве что вдвое меньше, чем мы уже задолжали Волошину. Где?.. Где мне взять такие деньги?
– Ищите, что я еще могу сказать, – продолжил врач.
– Сколько у меня есть времени?
– Неделя, больше ждать нельзя. Протянем – начнутся необратимые процессы.
Неделя… И тут мне дают неделю. На этот раз на кону жизнь мамы, даже не наше с ней благополучие.
– Я найду деньги!
Покидала я кабинет врача, точно зная, что буду делать дальше. Спустившись в больничный парк, я нашла в сумочке визитку Волошина и сразу же позвонила ему. Дождя я не замечала, да и ничего остального. Моя судьба зависела от того, что скажет тот, чей номер я сейчас набрала.
– Я согласна! – выпалила я в трубку, опуская приветствие. Потом уже сообразила, что ответить мог вовсе не Волошин.
– Это кто? – в равнодушной манере растягивать слова я узнала его голос. Ну хоть адресатом я не ошиблась.
– Людмила Карасева.
– А-а-а, – понимающе протянул он. – И ты согласна?
– Да.
Говорить было очень тяжело. Каждое слово я буквально выталкивала из себя.
– Хорошая девочка. Тогда…
– Но у меня есть одно условие! – выкрикнула я, боясь, что так и не решусь это сказать. Выкрик получился истеричным, и Волошин какое-то время отмалчивался. Только бы не бросил трубку! – молила я про себя.
– А ты считаешь, что можешь ставить мне условия?
Да! Да! Надсмехайся надо мной, унижай. Хочешь, даже ноги можешь вытереть, но только не отказывай сразу!
– Я так не считаю, просто у меня нет выхода.
Снова предательские слезы готовы были брызнуть из глаз. С большим трудом получалось сдерживать голос, чтобы не дрожал.
– Алло… – голос все же задрожал, а из глаз полились слезы. И остановить их я уже была не в силах, как и не всхлипывать прямо в трубку.
– Ты где? – прозвучал голос Волошина слишком близко, словно он вдруг оказался рядом.
– Возле больницы.
– Говори адрес и жди. Мой водитель сейчас приедет за тобой. О твоем условии поговорим при встрече.
Я назвала адрес, и он отключился, сообщив, что за мной приедет черная иномарка. Только тут я поняла, что сижу и мокну под дождем, что у меня от холода уже зуб на зуб не попадает. Чтобы хоть немного согреться, я пошла на выход из больничного парка. Под порывами ветра стало еще холоднее, я практически заледенела. Но на мое счастье, ждать долго не пришлось. Уже через пять минут, как я устроилась на автобусной остановке под козырьком, к ней подъехала черная тонированная в хлам иномарка. Со стороны пассажирского сидения опустилось стекло, и водитель поинтересовался:
– Людмила?
Я затрясла головой, мечтая оказаться в тепле салона. И в тот момент меня совершенно не волновало, куда он собирается меня везти.