Войдя в дом матери, Робин почувствовала себя так, словно попала в довольно паршивый образец машины времени. Не в ту, что перенесет в восьмидесятые, где можно сходить на концерт «Куин», сделать ставку на уже известный тебе исход футбольного матча или прикупить акций «Майкрософт», а потом вести жизнь миллионера. Нет, эта машинка мысленно перекидывала на пару десятков лет назад, заставив вновь стать четырнадцатилетней девчонкой, способной лишь робко оправдываться в ответ на материнские тирады.
Пока не умер папа, все было куда лучше. Отец расспрашивал о будущей работе, об отношениях – словно закидывал крючок на несколько лет вперед, когда она превратится во взрослую женщину. Если сложить их с мамой характеры и поделить надвое, родители у сестер Харт были вполне сносные.
– Привет, мам, это я! – крикнула Робин, закрыв за собой дверь.
– Я в гостиной! – откликнулась мать.
Робин прошла по ярко освещенному коридору, украшенному двумя цветочными вазами. Живые цветы у матери в доме были всегда. Робин однажды поинтересовалась – как она может позволить себе подобную роскошь, и мать застенчиво намекнула, что покупает их не сама. Правда, потом сухо спросила – уж не беспокоится ли дочь о будущем наследстве.
Диана Харт сидела на диване, перелистывая фотоальбом, который Робин тотчас признала. Это же ее фотографии со свадьбы с Эваном…
Возникло невольное подозрение: она специально подстроила просмотр свадебного альбома к приходу дочери. Хотела ее задеть и тем самым подготовить почву для ссоры. Своего рода наказание за проступок – Робин не была у матери уже четыре дня…
Да ну, бред! Она ведь не звонила, не предупреждала о своем приходе. Значит, мать, заметив ее машину, метнулась в гостиную и шарила по шкафам, пока не нашла конкретный альбом? Успела сесть, открыть его ближе к середине, словно уже некоторое время рассматривала фотографии. Нет, никто так заморачиваться не стал бы. Робин ощутила угрызения совести: надо же, заподозрила мать в совершенно ненормальном поступке… Ну, листала альбом – она это любит. Подумаешь, свадебные снимки дочери! Совпадение, и только.
– Отлично выглядишь сегодня, мам! – воскликнула Робин, стараясь компенсировать чувство вины.
– Как же вы были счастливы, – печально отозвалась мать. – Он просто красавчик! Повезло тебе тогда.
Выстрел был прицельным, каждая фраза мастерски выверена. Мать затейливо переплетала прошлое и настоящее: «были счастливы» – а теперь, значит, нет. А Эван до сих пор красавчик. Если Робин образумится, то еще может вернуть мужа. Ей «повезло тогда», но она засунула свою удачу псу под хвост.
Или мама ни на что не намекала? Всякий раз приходится ломать голову.
– Да, красивая была свадьба, – как можно естественнее откликнулась Робин и тут же, пытаясь не доводить дело до спора, добавила: – В этом синем платье ты смотрелась просто божественно. Оно ведь сохранилось?
Мать едва заметно улыбнулась. Похоже, комплимент сработал, и намечающийся конфликт удалось предотвратить. Или?..
– Боюсь, я его кому-то отдала. Слишком грустные воспоминания…
– О… Жаль. Ладно, я принесла тебе почту.
– Только что говорила с мамой Эвана, Глендой, – перебила мать, перевернув страницу альбома. – Оказывается, он еще никого постоянного себе не нашел. Встречается с кем-то, конечно…
– Ну и молодец.
– Ей кажется, что Эвану до сих пор нужна ты. Если попробуешь что-то изменить, наверное, он согласится на вторую попытку.
– Мам, я к нему не вернусь.
– Почему бы тебе не сходить к семейному консультанту? Думаю, Эван все устроит, он такой внимательный…
– Ни за что!
Губы матери задрожали.
– Зачем ты на меня кричишь? Я ведь хочу, чтобы ты была счастлива, всю жизнь к этому стремилась. Неделю от тебя ни слуху ни духу, а стоило прийти – сразу в крик…
Ее глаза наполнились слезами, и Робин принялась оправдываться:
– Я… я не хотела. Прости… – Присев рядом, она обняла мать за плечи. – И в мыслях не было тебя расстраивать. А потом – какая неделя? Мы ведь виделись в субботу.
– Для меня время тянулось просто нестерпимо. Да и в субботу ты заглядывала совсем ненадолго…
Робин стиснула зубы, пытаясь сдержаться, и все-таки выпалила:
– Ничего, сейчас наверстаем. Сегодня посвящу тебе все утро.
– Знаешь, Эван ведь и вправду чудесный парень. Любая женщина будет счастлива за него выйти, Робин. Любая! Он такой успешный… Если вы снова сойдетесь, тебе больше не придется беспокоиться из-за отсутствия клиентов.
– У меня и без этого все нормально, – возразила Робин, стараясь не обращать внимания на сквозящую в тоне матери иронию.
Когда бывший муж начинал карьеру фотографа, Робин уже имела стабильный доход. Мать тогда восхищалась цельной натурой Эвана – мол, старается зарабатывать любимым делом… Теперь же, по ее мнению, он добился успеха, а стало быть, дочери следовало забросить психотерапию и жить за ним, как за каменной стеной. Ей не приходило в голову, что Робин тоже любит свою профессию.
– Нормально? Ты уверена? Мелоди рассказывала… Впрочем, не важно.
Робин не попалась на крючок, хотя наживка была заманчива. Что бы там ни говорила сестра, мать умело извращала ее слова, лишая их первоначального значения и превращая в колкости. Много лет назад она самозабвенно дирижировала ссорами между Робин и Мелоди, которые могли длиться по несколько дней. Теперь же дочери выросли, но… родительница все же могла тряхнуть стариной, хоть и не слишком часто.
Мать перелистнула еще страницу и улыбнулась. Тронула пальцем фотографию, на которой стояла с папой.
– Только погляди на него. Каким здоровым он тогда выглядел…
– Да уж…
Робин задержала взгляд на улыбающемся отце. Мать права: здоров, счастлив… На свадьбе она танцевала с папой и помнила, как тот сыпал шутками.
– А потом – один сердечный приступ, и все кончилось. – Мать тяжело вздохнула. – Страну как раз охватила пандемия…
Люди по всему миру тогда умирали от ковида, а отец имел наглость скончаться от инфаркта – с этим мама отчего-то никак не могла смириться. Похоже, считала, что неприлично было делать ее вдовой по столь обыденной причине.
– Во всяком случае, он не мучился, – привычно повторила Робин.
Она не раз слышала эти слова от врачей, от друзей и от родственников, да и сама их нередко произносила. Странно… Как будто быстрая смерть что-то меняла к лучшему!
– Да-да. – Мать не отводила взгляд от снимка. – А я была хорошенькая!
– Ты и сейчас ничего, – машинально откликнулась Робин.
– Ах, брось! Не лги, не надо щадить мои чувства.
– Нет, правда! Выглядишь хоть куда… Не понимаю, как тебе удается.
– В таких-то старых обносках? Сомневаюсь.
– Что на тебе за юбка? Никогда ее не видела. Очень современная! По-моему, я встречала нечто подобное в модном журнале.
Господи… Никуда от этого не деться! Необходимость расточать фальшивые похвалы просто сводила Робин с ума. Обязательная часть разговора с мамой… Та испытывала потребность раз за разом выслушивать дежурные дифирамбы. Привычно прибеднялась, заставляя дочерей возражать и сыпать все новыми комплиментами.
Попытки сменить тему или убедить маму, что ей вовсе не нужно выглядеть идеально всегда, неизбежно вызывали продолжительную истерику. Об аргументах типа «для своего возраста ты в прекрасной форме» не стоило и вспоминать. Когда Робин было восемь, мать спросила папу – не кажется ли ему, что новые туфельки зрительно утолщают ее лодыжки. «Не думаю, – неосмотрительно ответил отец, – но если тебя это беспокоит, надень другую пару». Мать бросила туфли в камин, да еще случайно подпалила штору. Потом целый вечер кричала на папу, а дочери прятались в комнате Мелоди, укрывшись с головой одеялом. После инцидента мать три дня не выходила из своей спальни и отказывалась принимать пищу. Робин до сих пор помнила, как отец молил о прощении сквозь закрытую дверь.
Впрочем, следовало признать: Диана Харт действительно выглядела прекрасно. Белокурые, с пепельным оттенком волосы пышной волной спадали на плечи, а макияж делал ее лет на двадцать моложе. Одета она всегда была стильно, и все же, помимо изысканной одежды, ей требовалась невидимая мантия, сотканная из комплиментов и восхищения.
Мать удовлетворенно вздохнула, перекинула еще одну страницу альбома и остановила взгляд на фотографии улыбающейся Робин в свадебном платье.
– Ты тоже тогда неплохо смотрелась, – с легкой ностальгией произнесла она.
– Ага…
– Помнишь, как дядя Дональд выпил лишнего и пытался станцевать со всеми твоими подружками? Старый развратник!
Робин ухмыльнулась и, придвинувшись к ней, заглянула в альбом.
– Помню. Я все боялась, что тетя Хильда выльет ему на голову кувшин воды.
– О да! – взвизгнула от смеха мать. – Хильда та еще штучка… Странная пара! Надо сказать, что твой отец был лучшим представителем своей семьи.
– Да, точно.
Мать коснулась пальцем фотографии.
– Чудесная улыбка… Помнишь еще, как я перед сном заставляла тебя по пять минут чистить зубы? Всегда настаивала, чтобы ты регулярно посещала стоматолога… Вот и результат – твои зубки тогда были белоснежными.
– Пойду приготовлю чай. Налить тебе чашечку?
– Что?.. А, нет, спасибо, – отказалась мать и добавила вслед выходящей из гостиной дочери: – От чая образуется зубной налет.
На кухне Робин прислонилась к стене и сделала несколько глубоких вдохов. Пришлось напомнить себе: мать одинока, и после смерти отца ей было нелегко. С начала пандемии она избегала лишний раз выходить из дома и тем самым вынужденно отказалась от любимого образа жизни – попить кофейку с подругами, пройтись по магазинам…
Робин заварила чай и немного повременила, восстанавливая защитную броню, которая в основном сдерживала язвительные уколы. Однако в последнее время никак не удавалось избавиться от бессонницы, и из-за постоянной усталости она ощущала себя более уязвимой.
По пути в гостиную Робин задержалась у материнской спальни. Заглянула внутрь. Там все еще стоял самый притягательный объект ее детства – все такой же манящий и недоступный.
Трехэтажный кукольный домик в стиле викторианской эпохи красовался на большом столе. Три спальни, кухня, гостиная, ванная. Каждая из крошечных комнат была обставлена изящной, мастерски выполненной мебелью. Крохотные шкафчики и комоды таили в себе комплекты постельного белья и миниатюрные наряды. Маленькое пианино в гостиной могло при желании издать несколько нот.
Домик всегда был под запретом. Мама раз за разом объясняла детям – это, мол, не игрушка. Настоящий винтаж, причем очень недешевый. Если с ним играть – обязательно что-нибудь повредишь. Дочери ее умоляли, обещая соблюдать предельную осторожность, однако неизменно получали отказ.
Робин до сих пор иногда играла с домиком – разумеется, втайне от матери, опасаясь, что та ее вычислит. Однажды услышала шаги в коридоре и так перепугалась, что нечаянно сломала крохотный стульчик в игрушечной кухоньке. А потом…
Она отбросила воспоминания прочь и вернулась в гостиную. Ага, мать отложила альбом в сторону. Ну и слава богу.
– Знаешь, когда мы беседовали с мамой Эвана…
– Мам, я не хочу больше о нем говорить, хорошо? Пожалуйста…
– Да я не о нем, – обиделась мать. – Думаешь, я способна обсуждать только тебя и твой распавшийся брак?
– Ладно, прости. – Робин присела рядом. – Что ты собиралась сказать?
– Не важно.
– Нет, правда. Мама, о чем…
– Ты все время раздражаешься и повышаешь голос – меня это каждый раз расстраивает. Надеялась провести приятное утро с дочерью… – Мать прикрыла глаза и устало откинулась на спинку дивана. – Вспомни, как прекрасно мы общались, когда ты была ребенком. Что с тех пор произошло?
Ответ на этот вопрос Робин знала точно. Он мучил ее много лет, после каждого неудачного визита к матери. Она размышляла об их отношениях бессонными ночами и даже во время психотерапевтических сеансов, а теперь могла четко представить, что пошло не так. Впрочем, вероятно, все было неладно с самого начала.
– Не знаю, – вздохнула она.
Мать обычно возлагала вину на нее. Объяснения были разными: дескать, Робин – неблагодарная дочь, Робин сделала неправильный выбор, Робин не идет ни в какое сравнение с Мелоди… Сегодня ничего такого не прозвучало; мать сидела, угрюмо разглаживая юбку.
Впрочем, тут и думать нечего: ей действительно хотелось рассказать о разговоре с мамашей Эвана. И дело тут не в бывшем муже дочери, а в том, что Диана Харт обожала больше всего на свете. Сплетни…
И если мать пренебрегла обсуждением многочисленных недостатков Робин, стало быть, слухи и в самом деле стоящие. Не какие-то второсортные – например, об участнице книжного клуба, севшей на новую диету, или о семейной паре, скандалящей так, что соседи могут пересказать каждое слово. Сегодняшняя сплетня явно заслуживала внимания. Допустим, вдруг стало известно о любовной интрижке, да еще со снимками в Сети… Или кто-то из горожан попался на мошенничестве и ему грозит тюрьма…
Словом, Робин умирала от любопытства.
Нет, завзятой сплетницей она не была. Разумеется, поделиться слухами не возражала – что тут особенного? Всегда мучительно хочется узнать новости, о которых почти никто еще не слышал. Передать их дальше – дополнительный бонус, будто состоишь в каком-то тайном обществе. Но не в этом дело. Когда они сплетничали, между ними возникала особая связь: они снова становились близки, как и свойственно маме с дочкой.
Спросить? Нет, пожалуй, теперь будет секретничать до последнего… Любопытство Робин давало матери возможность ею манипулировать – от такого она ни за что не откажется. И Робин сменила тему:
– Видела, у тебя свежие цветы… Они прекрасны!
– Спасибо. Вот, разжилась розочками и лилиями.
– Там ведь и еще что-то? Как называются эти, пушистенькие?
– Так вот, Гленда мне кое-что рассказала…
– Неужели? – небрежно бросила Робин. – И что же?
– В жизни не догадаешься. – Глаза матери заблестели, и она, придвинувшись ближе, понизила голос, словно их могли подслушать. – Новости потрясающие, касаются Клэр Стоун.
Наверное, об отъезде Пита, решила Робин, однако догадку высказывать не стала, лишь улыбнулась.
– Да?
– Говорят, ей звонил полицейский из Джаспера. Она сперва подумала – ошибка. Так рассказывает Гленда. С чего бы инспектору с другого конца штата набирать номер Клэр?
– И что он сообщил?
– Кстати, ты слышала, что Пит Стоун уехал из города? – Мать лукаво улыбнулась, оттягивая удовольствие.
– Слышала, слышала, – скрывая нетерпение, ответила Робин.
– Так вот, он вернулся. – Мать взяла ее за руку и слегка сжала пальцы. – Вернулся, потому что, похоже, Кэти Стоун нашлась. Причем живой и здоровой.