Я прохожу по улицам пустынным
В полночный час, когда все люди спят.
А фонари таинственно и длинно
Построились в один пунктирный ряд.
Я прохожу по скверу по ночному.
Густые тени расстелили сеть.
И кажется, что завтра по-иному
Я мог бы о прошедшем не жалеть.
А звёздный блеск и шорох листопада,
Как молния и как оглохший гром.
Я ухожу. Полночная прохлада
Мне говорит о чём-то дорогом.
1947
Я старею. Правда, незаметно.
И в душе по-прежнему я юн.
Лишь неумолимая примета
В волосах печать кладёт свою.
Иногда в раздумии глубоком
Я к тебе приблизиться хочу,
Чтобы в полусвете спящих окон
Прислониться к твоему плечу.
Чтобы успокоила меня ты,
Тёплой лаской силы придала.
Неужели ты со мной когда-то,
Словно чудо, рядышком жила?
1949
Я сегодня узнал из газет,
Что вождю уже семьдесят лет,
Что он – гений по всей земле,
Что он спрятан от нас в Кремле.
Я хотел бы встретиться с ним
Без свидетелей, с ним одним,
Осмелеть и вопрос задать:
«Кто убил мою мать?
Кто на склоне февральского дня
Оторвал её от меня?
И увёз. И сгноил в лагерях,
Породив в моей жизни страх.»
Не один отгорит рассвет —
Не дождусь от него ответ.
1949
Диплом в кармане – слава богу!
Прощай, Магнитка! В добрый час!
Швыряет в новую дорогу
Меня судьба в который раз.
Я уложу свои манатки
В фанерный чёрный чемодан.
Без сожалений и оглядки
Дороге дань опять отдам.
И лишь потом, когда забуду
Страсть к переменам и езде,
Я о Магнитке помнить буду,
Как о немеркнущей звезде.
1950
В сумерках, пьянящих, как хмельное,
Небо даже опустилось ниже.
Никогда уж больше не увижу
Я лицо знакомое, родное.
Я уеду в голубые дали,
Здесь оставив молодость лихую.
И, уже прощаясь, на вокзале
Добрых твоих рук не поцелую.
Не придешь к отъезду в неизвестность.
Не прольешь нечаянные слёзы.
Только уплывающая местность
Мне кивнет в вагон листвой берёзы.
1950
Мне больно от своих бессилий.
Вот говорят: есть тема – труд.
Я пробовал. Не выходили.
Стихи на подвиг не зовут.
Меня Есенин, Блок и Брюсов
Разворовали по частям.
Стал превращать в поэзомусор
Свои стихи назло вождям.
И, не мечтая о награде —
На что мне звяконь орденов?
Шепчу я чувствами в тетради
В угаре искренних стихов.
1951
Мне говорят: хвали высотный дом,
Канал на Волге, лесонасажденья.
А я молчу. Ну что же толку в том,
Что я совру, попав под настроенье.
Ведь если б я пленился красотой
И грандиозностью великих строек,
То и тогда бы ни одной строкой
Редакции любые не устроил.
Мои стихи, как камерный оркестр,
Как тайна непорочного зачатья.
Для них в печати прочно места нет,
Поскольку искренность не для печати.
1952
Мне – двадцать девять.
Я уж не пацан.
Стал сдержан, вежлив
И порой задумчив.
На каждый день
Я составляю план,
Чтобы прожить его
Значительней и лучше.
Чтоб в каждом дне
Была иная новь.
Чтоб помыслы
Свершалися благие.
Но всё равно,
Из ношеных штанов
Никак не вылезу —
Нет денег на другие.
1957
В пространстве вечном
Жизнь – всего лишь вспышка.
Зачем грустить о ней нам и жалеть?
Ведь всё равно бессмертного излишка
Нам не дано. И лучше не иметь.
Зачем нужна затянутая старость,
Когда от дел не пухнет голова,
Когда давно все сказаны слова,
И сердце жжёт проклятая усталость?
1957
Сын пришёл домой
Грязнее осени.
Я беру ремень и…
Что вы – нет.
Бить не стал.
Мне тоже было восемь
Босоногих и беспечных лет.
Приходил домой и я
Чернее ночи,
Рваные штаны,
На лбу синяк.
Мать меня ругала,
Но не очень.
Видно, вспоминала
Про себя.
1957
Я давно не снимался с места
И оброс домашним покоем.
Только сердцу в груди – что такое? —
Очень часто становится тесно.
Чтоб развеять шальную тревогу,
Иногда прихожу на вокзал я,
Прохожу по вместительным залам
И с перрона смотрю на дорогу.
Здесь движением всё отмечено.
Здесь прощаются и встречаются.
Может быть, наша жизнь заключается
В этом движении вечном?
И порою мне хочется очень,
Вспомнив жизни своей весну,
Сесть в вагон и махнуть, между прочим,
На какую-нибудь целину.
1958
В юности всё понятно:
За тысячи миль езжай.
На картах цветные пятна
Зовут в неведомый край.
Но к тридцати, успокоясь,
Нас тишина манит.
Но почему этот поезд
Чувства тревожит мои?
1958
Это всё уже было и скрылось:
Вязь дорог, перебранка колёс.
Но зачем же, скажите на милость,
Меня снова зовёт тепловоз?
Налетел неожиданно, свистнул.
Под откосом качнулась трава.
И умчался в восход золотистый
Быстроногий стальной караван.
Ярче вспыхнули блики на рельсах.
Быстро таял прозрачный дымок.
Я бы тоже далеким рейсом
В этом поезде ехать мог.
Ехать, ехать мечте навстречу,
Для свершенья великих дел.
Но держали меня за плечи
Будни в мелочной суете.
Только эти цепи не крепки.
Я порву их и утром одним
Из-под низко опущенной кепки
Улыбнусь на прощанье родным.
Улыбнусь и умчусь. И за мною
Будут долго бежать провода.
Голова моя светит весною,
С моим возрастом не в ладах.
1958
В окно влетает утро, не спеша.
Будильник кукарекнул шестичасный.
И день начался, размешав
На горизонте голубое с красным.
Пора вставать, включаться в общий ритм.
Ведь жизнь не будет ждать тебя, лентяя.
Умывшись соком ягодной зари,
Я новый день с улыбкою встречаю.
1958
Штормит, но катер смело
Сквозь брызги мчит вперёд.
А волны очумело
Бегут наоборот.
А мне и жуть, и любо
Встречать волну лицом.
Обветренные губы
Облизывают соль.
И кажется, что ныне
Ещё запрошлый век,
А я на бригантине
Преследую корвет.
Что громко рвутся ядра
И паруса хрипят.
Мои пираты рядом
Кого-то матерят.
Но тих и мирен берег.
Бессвязен чаек спор.
Ну кто бы мог поверить,
Что в сердце моём шторм!
Ялта. 1962
На синей морде неба
Красные губы зари.
Луна, как краюшка хлеба,
О чём-то мне говорит.
Повесили сети веток
Ивы на берегу,
И ловят остатки света
Травы густые в лугу.
В такой замечательный вечер
Сбежать бы к реке босиком,
Чтоб ветер хватал за плечи
Резвящимся дураком.
Чтоб ноги из трав-капканов
Выдергивать, напрягшись.
И чтобы понять: как рано
Мы входим во взрослую жизнь.
1964
Дорога мне родная улица,
На которой я жил и рос,
Где сейчас всё ещё сутулится
Дом наш старый, как Дед Мороз.
Скоро-скоро сломают стены.
Будет новый этажиться дом.
Но от этой большой перемены
Будет пусто в сердце моём.
Будет не за что ухватиться
Моей памяти в прошлых днях.
Годы, годы, вы, словно птицы,
Покидаете все меня.
Потому дорога мне улица,
На которой я жил и рос,
Где ещё хоть кряхтит, но трудится
Дом мой старый, как Дед Мороз.
Москва. 1969
Сколько лет я не мог вернуться.
Но однажды приехал. И вот
Прохожу по старинной улице
Мимо серых кривых ворот.
Прохожу, мрачным чувством влекомый,
Но во двор не могу зайти.
Там на месте старого дома
Новый дом начинает расти.
Словно что-то из жизни взято.
Грустно видеть, как тает след.
Детство, словно лишние пятна,
Вытирается тряпкой лет.
Я весь день проходил по улице
И в раздумии хмурил взгляды.
Сердце бедное, не волнуйся,
Это всё так и надо.
Москва. 1969
Устал я притворяться,
Что жизнь меня влечёт,
Что я хочу смеяться,
А не наоборот.
Устал встречать рассветы
И стыть под снегопад.
Устал я слать приветы
Впопад и невпопад.
Устал ругать работу.
В рот капли не беру.
Со мной случилось что-то,
А что – не разберу.
А, может статься, люди,
Уйти мне от стихий.
Ведь всё равно не будут
Читать мои стихи.
Моё забудут имя,
Что жил на свете зря.
И для других поднимет
Свой алый флаг заря.
Заря иной надежды,
Иного бытия.
А что там было прежде —
Им не отвечу я.
1970
Шёл я поздно. Фонари горели.
Падал снег, танцуя на весу.
Тополя от холода скрипели.
Улица готовилась ко сну.
И совсем нежданно и случайно
Я увидел в свете фонаря:
Сыпалась с небес на землю тайна,
Яркими алмазами горя.
Словно вдруг перевернув страницу,
Я попал в мир сказки и мечты.
Будто я поймал перо жар-птицы
Небывалой, чудной красоты.
Я забыл заботы и печали,
Что наутро снова – труд и бой.
А алмазы сыпались, встречая
Снежные ладони мостовой.
1973
Сидеть в квартире нет резону
В разгаре выходного дня.
Ушла куда-то к горизонту
Узкоколейная лыжня.
Обуйся в лыжи, палки – в руки
И, споря с ветром, убегай
Туда, где убивают скуку
Снегов крутые берега.
Я замираю в быстром беге
И ожиданием томлюсь,
Что на лыжне-узкоколейке
Вдруг прямо в детство возвращусь.
Вот голова моя дурная —
Всё перепутал, переврал.
И, кверху ноги задирая,
Упал в сугроб и заорал.
А что я думал? Что вернётся
Назад ушедшее давно?
Моя спина уже не гнётся.
И взгляд не остр. И лет полно.
Пора на основаньи КЗОТа
На пенсию услать меня.
Ушла куда-то к горизонту
Узкоколейная лыжня.
1973
Ах, запись старая! Пластинка
Стучит на стыках, но поёт.
И пахнет розовой старинкой,
И в сердце вновь переворот.
Ах, танго, нежное такое!
Напомнило мне юность вновь,
Луну над спящею рекою
И первую мою любовь.
А голос бархатный и томный
За душу грешную берёт.
Так в комнате пустой и тёмной
Мне Козин о себе поёт.
Я погружаюсь без остатка
В твои наивные слова.
Как хорошо, что в жизни краткой
Нам песня старая – нова!
1973
На работе – смешное дело —
Подчинённые по весне
Вдруг сложились и неумело
Подарили подарок мне.
Вот какие смешные вы, черти.
Не нужны мне ваши дары.
Вы мне так, на словах поверьте,
Что наш город – хуже дыры.
Но здесь тлеть мне недолго осталось,
Полнить крохами дни суеты.
Вот уже поднимает парус
Каравелла моей мечты.
Я ко всем испытаньям готовый.
И однажды, на мостик взойдя,
Дам команду: «Отдать швартовы!»
И умчусь на закате дня.
Я корнями даров не спутан,
Уплыву, всех врагов разозля,
Чтоб когда-нибудь ясным утром
Крикнуть радостно: «Здравствуй, Земля!»
1973
Надоело. Такие тяжести
И на сердце, и в голове.
Отпустите меня, пожалуйста,
Отдохнуть в голубой синеве.
Побродить босиком по лугу.
Надышаться настоем трав.
Под черёмуховую вьюгу
Поваляться, ноги задрав.
Не родиться ребенком заново.
Я прикован цепями труда.
Лишь жаднее судьбы моей зарево
Жрёт оставшиеся года.
Я забыл все былые шалости.
И слезам ты моим не верь.
Отпустите меня, пожалуйста,
Отдохнуть в голубой синеве!
1973
Перебирая свой архив бумажный,
Я обнаружил старую тетрадь.
Давным-давно я рыцарем отважным
Поэзию пытался штурмовать.
Был смел я и самонадеян.
Кричал «Ура!» и лез на бастион.
Меня влекла безумная затея
Коснуться поэтических знамён.
Но время всё поставило на место.
В стихах то перелёт, то недолёт.
Читать их никому не интересно.
Я не поэт. Я просто рифмоплёт.
Я был сражён и сам оставил поле,
Где пот и кровь бездарно пролились.
А годы шли. Я стал иным доволен.
Другие чувства и другая жизнь.
Но, чёрт возьми! Опять воспоминанья.
Я не читаю – помню наизусть.
Как будто я вернулся из скитаний,
Из тех краёв, где есть любовь и грусть.
И сам себе я говорю: неважно,
Что стал не тем, кем так хотелось стать.
Будь счастлив, что пришлось, хотя б однажды
Поэзию, как крепость, штурмовать.
1974
Уходит день. Закат пылает.
Оторван лист календаря.
Наверное, никто не знает,
Что я сегодня прожил зря.
Обычный день, осенний, мокрый,
Слетают листья с тополей,
И по траве с оттенком охры
Пасет их ветер-прохиндей.
Всё, что задумал, – не успелось.
Всё, что хотел, – не завершил.
Телега жизни проскрипела,
Одолевая виражи.
Не каждый день приносит радость.
Бывают пасмурные дни.
Но и о них грустить не надо —
Нужны для счастья и они.
1974
Несутся тучи с гор, стирая
Дождями летние следы.
Смотрю, как тихо отгорают
На клумбах поздние цветы.
Покоя нет. Он только снится.
И даже в южной стороне,
Где пальмы – женские ресницы
Грустят, но только не по мне.
Привязаны к своим причалам,
Как кони к стойлам, катера.
А море стылое рычало
И выло зло по вечерам.
По набережной каждый вечер,
От вольной жизни одурев,
Пасется стадо человечье,
Одежды модные надев.
Здесь у мужчин глаза, как угли.
И каждый холост или вдов.
Джинсами задницы округлив,
Девицы ищут женихов.
Такая осень здесь впервые.
И на душе такая ж стынь.
Дать что ли богу чаевые,
Чтоб солнце в Ялту отпустил?
Но бога нет. И небо в тучах.
И дождь, как проклятый, идёт.
Ах, эту осень встретить лучше
Мне было б у родных ворот.
Ну а пока с тоской взираю
На мир осенней маяты,
На то, как тихо отгорают
На клумбах поздние цветы.
1976
А какие растут здесь пальмы!
А какие цветы цветут!
Но подсказывает мне память,
Что в России дожди идут,
Что в России давно уже осень,
И метелью шумит листопад.
И взволнованно сердце просит
Возвратиться скорее назад.
А какое здесь море синее!
А как улицы здесь чисты!
Только мне дороже Россия,
Даже если там грязь и стынь.
И совсем уж немного осталось
До отъезда в родные края.
Вот уже поднимает парус
Острокрылая яхта моя.
И умчусь в край берёз и сосен,
Где оставил я сердце своё.
А в России давно уже осень
Журавлиную песню поёт.
Ялта. 1976
Один в квартире. День морозный.
Дела не клеятся никак.
Из зеркала глядит серьёзно
Один стареющий дурак.
Он мне противен. Что за морда?
В глазах отчаянье и злость.
Как будто при честном народе
Ему втолкнули в горло кость.
Иди ты к чёрту, старый скептик,
И зеркало переверни.
Пока ещё на этом свете
Есть нераспаханные дни.
1977
Всё нет покоя взбалмошной душе.
Мне снятся сны из давнего былого.
Те сны, как типографское клише,
Пережитое повторяют снова.
Я помню всё: землянку и мороз,
Горящих дров законченность мелодий.
И, не оттаяв инея с волос,
Мы шли на стройку в неизвестный подвиг.
Война была на фронте и в тылу.
И каждый гвоздь казался нам снарядом.
И жизнь казалась сделанной как надо.
И все невзгоды таяли в пылу.
Да, мы ковали торжество побед.
Пусть это и звучит сейчас банально.
Пусть те, кому сейчас семнадцать лет,
Подумают о жизни нашей дальней.
1978
А по ночам мне часто снятся
Неведомые города,
И я хочу попасть туда
И в переулках затеряться.
Ещё мне снятся поезда.
И я куда-то еду, еду —
Или добыть себе победу,
Или исчезнуть навсегда.
Порою снятся мне цветы —
Поляны солнечных ромашек.
Весь мир по-новому окрашен
И явит светлые черты.
Ах, эти сны – игра теней!
Зачем вы память тормошите?
Ведь всё равно вы не решите
Проблемы старости моей.
1980
Мне говорят: да ты почти святой,
Не пьёшь, не куришь, скромный и простой,
Ни мебелей, ни золота, ни книжки.
Всего богатства: дети да нервишки.
Не думал я об этой святоте
В толкучке лет, в текущей суете.
Но знаю я, что нет меня богаче
Тем, что живу вот так, а не иначе.
Что жил я вместе со своим народом
И в радостные дни и в непогоду.
Какой бы ни возник в душе скандал —
Я Родину свою не покидал.
И если снова суждено родиться,
Хочу таким же снова повториться.
1982
Я топчу по утрам росу,
И хожу, и смеюсь, как маленький.
Ах, какие грибы в лесу,
В подмосковном лесу под Чапаевкой.
Только я те грибы не рву.
Мне грибов никаких не надо.
Я нашёл их на дне во рву
Вместе с гильзою от снаряда.
Этот ров был окоп или нет?
Может, пушка во рву стреляла?
И теперь, через сорок лет
В моей жизни войну повторяла.
Шепчет реквием жёлтый клён.
И сосна отпевает тризну
Над героями тех времён,
Жизнь отдавшими за Отчизну.
Не стащил я гильзу в музей.
Не по нраву мне школьная мода.
Этот ров – сам себе мавзолей,
Память сорок первого года.
Подмосковье. 1983
Вспоминаю всё без грусти
На исходе лет.
В детство кто меня отпустит?
Я бы взял билет.
В той стране далекой, дальней
Ходят босиком.
Нет там долгих расставаний,
Нет разлуки без свиданий —
Всё это потом.
В той стране весело-строгой
Небо, как слеза.
Там всего-всего так много.
Там вперед идут дороги —
Ни одной назад.
1986
А мне бы жить, а мне бы жить
У тихой речки да у рощи,
Чтобы о прошлом не тужить
И быть понятней всем и проще.
А я живу, а я живу
Не на земле, а на асфальте.
Наш город хоть и назову —
Вы не отыщете на карте.
А я спешу, а я бегу
К какой-то цели неизвестной.
А мне б сидеть на берегу
На рыболовном своём месте.
Как надоело мне спешить.
Душа моя давно уж ропщет.
А мне бы жить, а мне бы жить
У тихой речки да у рощи.
1986
Хреновый какой понедельник —
Не осень и не зима,
Предзимник и заосенник,
Не повесть и не роман.
Волнует меня пророчество.
Как хочется погадать.
Влюбился я в одиночество.
Невеста не может ждать.
Скачу я навстречу свадьбе
На белом декабрьском коне.
Но что меня ждет – узнать бы.
Что встретить придется мне?
Ночь ли с хрустящими звёздами,
Вечное ждание дня?
Или, укрытый морозами,
Веки закрою я.
Может быть, день-бездельник
Затянется, как обман?
Хреновый какой понедельник —
Не осень и не зима.
1988
К чёрту все увлечения!
Лишь вечер воздух сгустит,
Иду к своему отрешению
Вспоминать и грустить.
Гонит меня одиночество.
Кнут бессонницы крут.
Встречу зовут по отчеству,
Разлуке имя дают.
Улицы забиты движением —
Автомобильная битва.
Молюсь в отрешении —
Не выходят молитвы.
Дома глазищами жёлтыми
Подсматривают за мной.
Оградами и решётками
Опутан мой путь земной.
Фонари усмехаются
На меня свысока.
Я с ними пытаюсь
Сыграть в дурака.
Фонарь – бубен,
Окно – треф.
Кон загублен
За мой блеф.
Ах, всё это мерещится.
Волшебная ночь!
Дураки не лечатся,
А уходят прочь.
Иду по коже асфальта,
А в глазах всё сильней
Лицо чье-то смальтой
Выложено на стене.
А лицо это абрис
Обозначили ветки клена.
А лицо это ляпис
Гаснущего небосклона.
Иду, спотыкаясь
О своё прошлое,
А на сердце
Камень разлук завис.
Тайком от себя кричу:
«Будущее, отзовись!»
1990
Меня бессонница уткнула
Челом в оконное стекло,
Навстречу звёздному разгулу
Долой из дома увлекло.
И я ушёл, мечтой влекомый,
Познать все тайны бытия.
Но мир был тёмным, незнакомым,
И мне в нём не было житья.
Так я дошёл до края света,
Просунул голову за край.
Но ничего за краем нету:
Где Бог, где ад и где там рай?
И сразу небо просветлело,
И солнце скучное взошло.
И я своё дурное тело
Вернул в домашнее тепло.
Здесь на земле и свет, и август
Ещё гуляет по стране.
И я ещё кому-то нравлюсь,
А кто-то нравится и мне.
1999
Передо мной Вселенная
Всё манит в новый путь.
В затылок дует тленная
Земного мира жуть.
И я уйду в бессмертие
К блистающей звезде.
Там посажу столетия
В небесной борозде.
И вырастит пространство
Без признаков времён.
И звёздное убранство
Признает меня в нём.
И Бог меня попросит
О жизни дать отчет.
Отвечу ему прозой,
Что я не жил ещё.
Что на Земле мне худо.
Там зря терял года.
Что поступил я мудро,
Перенесясь сюда.
И Бог мне скажет ясно:
«Живи в раю, беглец.
Ты заслужил прекрасный
Судьбы своей венец.»
1999
Рассвет с трудом раздвинул шторы,
И утро хмурое вошло.
Проснуться, в самом деле, что ли,
Пока в душе нехорошо.
Сон не принес отдохновенья,
И в голове – сумбурный хлам.
Сон пролетел одним мгновеньем
Ко всем чертям, ко всем чертям.
Но я не буду поддаваться
Осенним будням в эту рань.
Пора вставать и одеваться,
И знать, что день совсем не дрянь.
Что день внесёт в сознанье ясность,
И я смогу, и я смогу
Понять себя на всём бегу
Как некую невероятность.
1999
А листья всё падают, падают,
И нет им дороги назад.
И взор мой уставший не радует
Отцветший пустой палисад.
Росли в нём жасмин и левкои,
А нынче – пустые кусты.
И дышит глубоким покоем
Земля под осеннюю стынь.
И кажется, не было лета,
И осень пришла невпопад.
Осыпалась молодость где-то,
Как яркий цветной листопад.
Была ли мне юность наградой
Из всех невозможных наград?
А листья всё падают, падают,
И нет им дороги назад.
2000
Надоели сплошные потери.
С плеч моих эту тяжесть сними,
И тогда я серьёзно поверю,
Что за летом не будет зимы.
Что за летом опять будет лето,
И опять зацветут васильки.
А зима далеко. Она где-то
За крутым поворотом реки.
И я снова упьюсь небывалым,
Опьяняющим запахом роз.
Успокоюсь я милым и малым,
И мне вечность подарит Христос.
Я её к своей жизни примерю,
Как пытаемся делать все мы.
Как хочу я, безумный, поверить,
Что за летом не будет зимы.
2003
Серая мгла и дожди, как из бездны.
Ночи в потопе. И осень тиха.
Мне надоели мои переезды
В мир философий из мира стиха.
Мне надоело и думать, и верить.
Мысли повисли, как струи дождя.
Я не жалею о глупой потере
Того, что давалось легко и шутя.
Чувства сгорели упавшим светилом.
Край горизонта погас и затих.
Жизни моей для всего не хватило.
С детства до старости – только миг.
2004
Сижу, балдея, над стихом,
Но ничего не получается.
Луна повисла за окном
И матом на меня ругается.
Что, дескать, я и глуп, и туп,
И что стихи мои безликие.
А за окном цветы цветут,
И ждут дела меня великие.
И ночь в глаза сует мне мрак.
И сердце бьется, словно в панике.
А я сижу и, как дурак,
Пускаю пузыри, как маленький.
А сам кого-то всё кляну
Или довольствуюсь молитвою
Про нашу жизнь и про страну,
Богами напрочь позабытую.
Про то, про сё и про народ,
Страдающий от унижения.
Что вот уже который год
Страна притихла без движения.
Но всё не то, и всё не так.
Всё врет луна мне желторожая.
А я гляжу в полночный мрак
И ощущаю ужас кожею.
Настанет утро или нет,
Или продлится ночь до вечности?
Я жду, когда придет рассвет,
Освободив меня от нечисти.
И буду просветлённый я
Трубить в рифмованные горны.
Чтоб разбудить всех россиян
На труд свободный и упорный.
2005
В Донском есть парк, а в парке – лужа.
Зовется – пруд. А в том пруду
Лягушки горлопанят дружно
И ловят мошек на еду.
Красавцы клёны, как короны,
Несут раскидистые кроны.
А на обочине каштаны
Струят цветущие фонтаны.
Здесь запах трав наглядно явен.
Идешь и дышишь, как в раю.
Здесь творческий экстаз проявлен,
И я стихи творю, творю.
И натворил два пуда строчек.
И возомнил: мне суть дана.
А дома прочитал их ночью
И понял: нет в них ни хрена.
Как мог я вдохновиться круто
Под сенью дряхлых тополей.
Мне было б лучше ясным утром
Гонять по небу голубей.
2006