«Бой у Ялу явился случайным
как для начальников, так и для войск»
Из донесения генерала Куропаткина императору Николаю II
Утром 18 апреля1 1904 года, 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, в полном составе, в белоснежных гимнастерках2, с винтовками с примкнутыми штыками, стоял в резерве в местечке Тензы, в пятичасовом переходе от Тюренчен, где располагались основные силы русской армии. Стоял на желтых холмах высокого берега реки Ялу, что разделяла землю Кореи от земли Северного Китая, называвшейся Манчжурией, а на картах России обозначенной как Желтороссия3. 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, весь, до последнего солдата, стоял под этим утрене-розовым безоблачным чужим небом и слушал, как рвутся снаряды, как стреляют ружья; слушал отдаленные крики чужой гортанной речи. Слушал и ждал.
– Николай Александрович, – капитан Иванов был возле своего командира, полковника Лайминга, так же, как и все – как и солдаты, как и сам полковник – слушал тревожные звуки боя. – Николай Александрович, – повторил капитан, – японцы, видно, переправились через Ялу.
– Слышу, – не взглянув на капитана, жестко ответил полковник. – Таков и был план Засулича4: заманить японцев на наш берег и лихой контратакой сбросить врага в реку. Всё идет по плану командования. Мы стоим и ждем приказа.
– Река широкая, – невольно возразил капитан, – можно было расстрелять противника на переправе. Зачем допускать его на нашу сторону?
– Довольно рассуждений, господин капитан, – ответил полковник, – мы солдаты, наше дело приказ выполнять.
– Господин полковник, посмотрите туда, – по другую руку от полковника, также в тревоге вслушиваясь и вглядываясь в желтые сопки, произнес полковой священник. – Вон туда, на те, дальние сопки. – И полковник, и капитан стали вглядываться, куда указал им священник. Небо чистое, сопки хоть и были в нескольких верстах, видны были отчетливо. Вверх по круче поднимались белые, чуть заметные точечки: малыми бусинками они ползли вверх, скатывались вниз, поднимались, скатывались. – Это же наши солдаты.
– Вижу, – уже сквозь зубы повторил полковник.
– Зачем они взбираются на сопку, когда враг у них за спиной, на берегу реки? – этот простой вопрос священника заставил полковника побагроветь.
– Батюшка, – крайне сдержанно отвечал он, – должно быть, таков приказ командования – заманить японцев на сопки.
– Но их убивают, – это священник сказал совсем беззвучно и невольно перекрестился. – Зачем они туда? И наши пушки молчат.
– Видимо, подпускают японцев на прямую наводку, – полковник отвечал, но и по тону было слышно, что он сам ничего не понимает.
Так, в этом ожидании, в этом созерцании далекого боя прошел час. Белые бусинки уже не двигались. Немногие поднялись на вершину. И весь склон, недавно песочно-желтый, точно расцвел подснежниками – так много осталось на нем этих неподвижных бусинок.
Поднимая клубы пыли, к полку с севера приближался всадник.
– Господин полковник, – всадник остановил своего коня прямо у ног полковника, – приказ Засулича – вашему полку идти в контратаку и опрокинуть японцев в реку, – передав приказ, вестовой не медля развернул коня, и точно его и не было.
– Пришел наш час, – ничего не понимая – зачем контратака, почему, где все наши полки? – но услышав, что и его полку пора вступать в дело, полковник перекрестился. – Отец Стефан, – он вдруг весело, в предвкушении боя, посмотрел на священника, – благослови солдат!
Священник, молодой, двадцатидевятилетний, с густой копной длинных волос, увидев веселый взгляд полковника, сам улыбнулся. Развернулся к солдатам.
– Братья! – воскликнул бодро. – Пришел наш час!
И под гром далеких взрывов, полковой священник отец Стефан прочел молебен перед боем. Солдаты, сняв шапки и склонив головы, слушали, многие повторяли молитву.
– Благослови нас, Господи, победой! – воскликнул отец Стефан, и крест вознес над головой. – Господи, умилосердись над грешными нами, благослови и помоги нам! – обе его руки протянулись к небу, и весь полк, следуя за руками своего полкового священника, обратился взглядами к небу – чистому высокому небу неизвестной им земли. Но раз они здесь, раз их благословенный Богом царь привел их на эту землю, значит на то воля Божья. В каждом полку, еще в России, солдатам читали манифест их государя, Николая II, где ясно было сказано, что наш император хотел мира и спокойствия на Дальнем Востоке, а японцы не хотели, и напали на наше Отечество, и «потому с непоколебимою верою в помощь Всевышняго и в твердом уповании на единодушную готовность всех верных Наших подданных Царь призывает встать вместе с Ним на защиту Отечества, призывает благословения Божие на доблестныя Наши войска армии и флота»5.
И плакаты на каждом городском и сельском рынке продавались, а на плакатах русский солдат пинком под зад японца, а тот до самой Японии кувырком. А казак нагайкой японца – да по заду, а матрос нос японский саблей отрубает. И вообще япошки эти безбожники, а потому духа в них святого нету, и от одного вида русского штыка они в страхе бегут – вот что знали все солдаты 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. Знали, что японцев англичане к войне подстрекали, что без англичан они никто и звать никак. Всё это солдатам и офицеры, и священники растолковали. С тем солдаты и шли в Манчжурию, с тем и стояли вот уже полтора месяца на этом высоком берегу этой огромной как Волга реки Ялу. Слышали солдаты, что сам главнокомандующий Куропаткин, когда съездил в эту Японию и посмотрел, как там солдат готовят, царю рассказал, что японский солдат Богу не молится и молитв не знает. А без молитвы солдат – не солдат, а одно название.
А в контратаку они сейчас пойдут, чтоб пинками в Ялу загнать этих иноверцев. И загонят! А то, как без них, славных солдат 11-го полка, и обойдутся? Как они пропустят такое веселье – японцев шапками закидать?!
Потому и заманили славные командиры японцев на берег, чтобы их потом да и в реку!
Так весело, подбадривая себя, говорили меж собой солдаты – ни один из них живого японца в глаза не видел, только на плакатах и карикатурах, ни один из них представления не имел, что происходит на берегу. Белые бусинки на дальних сопках если и разглядели, то те, кто в первом ряду стояли; а и разглядели, значения не придали. Настолько был высок боевой дух в 11-м стрелковом.
На двести километров растянул фронт вдоль высокого берега реки командующий, генерал Засулич. За полтора месяца стояния на реке не провел он ни одной разведки и не поставил ни одного правильного укрепления, до того презирал русский генерал японскую армию, впрочем, как и большинство русских высокопоставленных чинов6. Он сам себе придумал, как будет нападать враг, и по-другому быть не могло – он даже не представлял, сколько на корейском берегу японцев. И расставил отряды7 согласно тому, как ему виделся бой. На переправе поставил 12-й Восточно-Сибирский полк. Выше по течению – 22-й. На сопках артиллерию – все 78 пушек. За 22-м полком, на переправе, пулеметную роту. На юге, вниз по течению – 10-й полк. За ним кавалерию; и резерв. Полки поставил так, что ни один полк помочь другому никак не мог – несколько часов пути разделяли отряды. И никакой между ними связи. И потому 11-му резервному полку оставалось думать и гадать, что происходит там – на крутом берегу. А на крутом берегу давно был враг. А 22-й полк отступил без боя и был расстрелян на склоне сопок, оставшись лежать белыми бусинками средь маньчжурской травы и кустов. А артиллерия наша молчала, потому что и артиллеристы наши отступили по приказу, оставив японцам пушки. Пулеметчики – все полторы сотни – погибли или попали в плен. А кавалерия отступила, даже без приказа, а по желанию своего командира. И вся русская армия, что осталась защищать крутой берег – это они, солдаты 11-го полка. И сейчас им приказано идти в контратаку и сбросить японцев в реку. А японцев тех на обоих берегах – 45 тысяч. И два полка с пушками, что переправились, преследуют отступающие по приказу командования русские полки. И сейчас 11-й полк, вот в эту самую минуту бросится в контратаку против двух полков. Ничего этого не знали солдаты 11-го Восточно-Сибирского. Помолясь, с радостным сердцем они ждали сигнала к атаке.