Любовь Петровна Курочкина была сегодня в ударе. Ещё вчера накрутив себя по полной программе, она с самого утра заявилась в гости к сыну, бросила пару едких замечаний невестке, спешившей в командировку, и с видом полноправной хозяйки разместилась на кухне. Невестка на замечания никак не отреагировала, только поздоровалась и заспешила ещё сильнее, стараясь побыстрее избавить себя от дальнейшего диалога.
Когда дверь квартиры захлопнулась, Любовь Петровна победоносно произнесла:
– Сколько же ненависти у неё ко мне. А слово сказать боится. Стерва. Лишь бы улизнуть поскорее. За два года ни разу мамой так и не назвала.
– Мама, – с мученическим видом возразил Сергей, совсем не готовый снова обсуждать свою любимую Алину. – Не начинай опять. Ну сколько можно? Ты знаешь, как неприятна мне эта ваша вражда. И к тому же, напрасно ты полагаешь, что Алина ненавидит тебя. Не понимаю, откуда у тебя такая уверенность. Она слова плохого ни разу про тебя не сказала. Даже если ты очевидно оказывалась несправедлива.
– Вона что, – всплеснула руками Любовь Петровна. – Несправедлива… Это когда же такое было?! Да я, если хочешь знать, ещё и половины не говорю того, что о ней думаю. И тебе, дурачку, не всё рассказываю, чего о ней знаю. Жалею тебя, недотёпу. Всё надеюсь, что сам когда-нибудь глаза-то откроешь. Но, видать, не дождусь я, пока петух жареный в одно место тебя не клюнет. Но смотри, как бы поздно тогда не стало.
Сергей страдальчески смотрел в окно, за которым шумел листвой огромный американский ясень. В лабиринтах его густой кроны то и дело сновали туда-сюда какие-то маленькие пичуги, то ли играя в догонялки, то ли настырно сватаясь, уверенные в своей неотразимости. И Сергею вдруг неудержимо захотелось отворить настежь окно и бросится в эту кажущуюся мягкой и упругой зелень – и лететь, лететь, лететь, а потом тихонечко приземлиться где-нибудь на морском побережье, и чтобы рядом никого не было, по крайней мере, из людей. Все эти неожиданные приходы матери и её разговоры вокруг одного и того же, – как же устал он от них. Вообще, казалось, что устал от всего: от работы, где доставало с отчётами начальство, от бесконечных съемок супруги, которые могли затянуться на целую неделю, так что приходилось коротать время либо с бутылкой пива и кошкой, либо вот так, с мамой… Прыгнуть – и ни о чём больше не думать.
– Ты слушаешь меня вообще? – голос мамы снова вернул Сергея к реальности.
– Да, мама, – спокойно сказал он. – Конечно, слушаю.
– И тебе всё равно?
– Что именно?
– Господи! – взмолилась Любовь Петровна. – Хоть в лоб ему, хоть по́ лбу, ничем не перекопытишь. И тебе даже не интересно узнать правду?
– Да какую правду, мама?
– О змеюке твоей подколодной, которая за спиной у тебя замышляет недоброе что-то. Тебе-то, простофиле, можно с три короба наврать – ты и проглотишь. А меня не проведёшь. Я в жизни и не такого насмотрелась. В общем… Не хотела говорить. Но раз уж ты упрямый такой, то расскажу. И слушай меня внимательно.
– Ну что ещё? Только давай, пожалуйста, без оскорблений, а строго по фактам, если таковые имеются.
Любовь Петровна сделала паузу, посмотрела на сына сурово, пытаясь убедиться, что он точно её в этот раз слушает, и только тогда продолжила:
– Вот тебе факт номер один. Сразу с тяжёлой артиллерии и начну. Ты знал, что ненаглядная твоя купила квартиру на Патриарших?
На этот раз Сергей действительно удивился, пытаясь переварить услышанное. Об этом он ничего не знал; ни о каких покупках, а тем более таких дорогих, и речи с Алиной не заходило. Да бред какой-то. Во-первых, откуда у неё такие деньги? А во-вторых, даже если вдруг и заплатили ей авансом за участие в многообещающем проекте, то она не могла не поделиться с ним такой радостью. Лина знала, как трепетно Сергей относится к её актёрской профессии, потому что и сам когда-то мечтал поступить во ВГИК, а отказался от этой затеи исключительно потому, что против была мама.
– Ну, – довольная собой, воодушевилась Любовь Петровна, – вижу, что наконец-то пробило твою носорожью шкуру. Поверить не могу. Честное слово, надеялась в душе, что эта ведьма тебя поставила в известность, да просто ты не хочешь мне пока говорить. Значит, вот оно как…
– А ты-то об этом как узнала? – всё ещё продолжая сомневаться, спросил Сергей. – Что за ерунда такая? Не знаю я ни о каких квартирах.
– То-то и оно. Есть у меня свои люди в администрации, посчитали, что мне будет не безынтересно. Так что информация правдивая на все сто. Вот я и думаю, для чего ей хоромы на Патриарших? Уж не разводиться ли она захотела? Или, хуже того, рога тебе собралась наставить? Она ведь независимая у нас вся такая, побрезгует по чужим хатам с хахалями своими ныкаться. Предпочла на своей территории самцов принимать. Не иначе. Ну если б, допустим, на развод подала, то я бы, может, и рада была. Кобыла с возу.
– Баба, – поправил Сергей.
– Чего?
– Баба с возу.
– Баба… кобыла… Какая разница? Главное, что без неё и дышалось бы легче. Ты у нас парень видный, два высших, не пьёшь, не куришь, по бабам не шляешься, детишек, вон, не прочь завести. В отличие от твоей бесплодной.
– Мама! – снова по привычке возразил Сергей.
– Не мамкай мне тут! Сам рассуди. Говорю тебе, задумала она что-то, вот и молчит. С носом тебя оставит. Как бы не вышло, что и эту квартиру ополовинит, на улицу пойдёшь жить или с бомжами в какую-нибудь коммуналку. Наверняка актёришку какого-нето присмотрела – вот и обустраивает себе гнездо новое. Алина Барклей. Тьфу! Не захотела вот Курочкиной быть, фамилию свою оставила. А то ведь не звучит Курочкина. А ты заладил только «люблю» да «люблю». Не пара вы. Не были парой и никогда не будете. Я тебе вот что скажу… Ты, пока не поздно ещё, сам и подай заявление на развод. Действуй на опережение. Не жди. Тут нечего ждать. Подай, а я уж прослежу по своим каналам, чтобы она мухлевать не начала с этой покупкой на Патриарших.
– Да какое заявление, мама? Ну ты что? Надо же поговорить сначала. Всё выяснить. Чего горячку-то сразу пороть? Может, это всё имеет какое-то простое объяснение. Может, не хотела меня беспокоить раньше времени. Или ещё чего…
– Да чего тут ещё может быть, кроме подставы? Муж – на то и муж, чтобы в первую очередь делиться с ним и проблемами, и радостями. Будто не я в нашей семье сердечник, а ты. Прямо, сломишься от проблем. Не выдумывай ей никаких оправданий. Потому что, как тут ситуацию ни крути, толкового ничего не выкрутишь. Стерва она и есть стерва. Когда она вернуться-то обещала?
– Дня три-четыре съёмки будут идти. Сначала в поезде сцена, потом сядут на самолёт и продолжат в Сочи.
– По Со́чам разъезжает ещё, – процедила сквозь зубы Любовь Петровна. – Могла бы и тебя с собой взять, хоть на море посмотрел бы.
– Да какое море, мам? У меня работа. Сама знаешь. Отпуск только в августе. У нас путёвка уже в Шарм-эль-Шейх. Тогда будет и море.
– Вот пока она по морям-то с хахалем своим разъезжает, ты и отнеси заявление. Сделаешь ей сюрприз.
– Не пойду я относить никакое заявление. Приедет – поговорю. Я уверен, что тут какое-то недоразумение.
– Да что ж ты будешь делать! – Любовь Петровна от досады хлопнула по столу ладонью. – Осёл. Натуральный осёл. Доведёшь ты мать до инфаркта. Вот слягу – и будешь за мной ходить. Тогда и работа твоя прощай, и Линочка любимая тоже. Она-то, поди, ухаживать за свекровью не станет. Дурачок ты у меня, Серый. Ду-ра-чок. Всё. Я сделала, что могла. И я умываю руки. Раз мать не слушаешь, то пускай тебя уже жизнь учит.
Сергей виновато опустил глаза – и правда почувствовал себя натуральным ослом. Но не оттого, что упрямился, а оттого, что не мог сообразить, как ему поступить в случае, если история с покупкой Линой квартиры окажется правдой. Ведь совсем недавно, буквально три дня назад, Алина всерьёз завела разговор о детях. Они и поездку-то в Шарм-эль-Шейх запланировали затем, чтобы попробовать сосредоточиться на семье, а не на карьере. Ну, у него-то какая карьера… Бухгалтер. Скукота и никаких перспектив. А вот Алина – дело другое. Актрисой она была талантливой, и, пускай медленно, но всё же двигалась вперёд. Начиная с минутных эпизодических появлений где-нибудь на задворках сцены, она в прошлом году удостоилась роли второго плана, и даже, как поговаривали критики, смогла переиграть главную героиню. У неё появились первые завистники и хейтеры в соцсетях. А это был уже явный признак нарастающего успеха. В новом же проекте ей наконец-то удалось заполучить главную роль. Пусть и под гримом, за которым её лица не узнает даже никто из знакомых, но всё же главную! И Алина накануне открывшихся перспектив сама вдруг заговорила о детях. Сергею было приятно об этом слышать, но, переживая за её успех, как за свой собственный, он вдруг испугался внезапно свалившейся на него ответственности. Может, всё-таки повременить с детьми? Дать Линочке раскрыться по полной, позволить заявить о себе так, чтобы о ней не забыли через полтора года? И тут вдруг эта новость с квартирой! Что она задумала, если мать не ввёл кто-нибудь в заблуждение? Почему не сказала ему о своих планах? Странно…
– В общем, решай сам, как хочешь, – помолчав минуту, продолжила Любовь Петровна. – А я на всякий случай подстраховалась и с другой стороны. Если не ты возьмёшь ситуацию в свои руки, то высшие силы пускай вмешаются в ситуацию.
– Какие ещё силы? – встрепенулся Сергей. – Ты о чём?
– А такие, – посмотрев одним глазом наверх, но лицо при этом обратив в пол, как-то неестественно и потому жутко изобразила женщина. – К бабе Вале съездила в Батоги́.
– Что?!
– А то. Да не дрейфь ты. Порчу не наводила. А поставила тебе защиту от ведьм. От предательского удара в спину. Если что плохое и задумала твоя ненаглядная, то бумерангом ей и вернётся.
– Ну ты, мам, даёшь! И не лень было в такую глухомань ехать. Да и баба Валя эта… Вот, блин…
Сергей схватился руками за лицо. Хотя беседа с матерью длилась всего минут двадцать, но устал он так, словно отработал две смены подряд на силикатном заводе. Он ещё раз посмотрел в окно. Но теперь даже не хотелось прыгать на этот американский ясень. У него будто выпили последние жизненные соки. Внутри словно вакуум образовался, и теперь его просто плющило, сдавливая со всех сторон.
«Быстрее бы уже вечер», – подумал Сергей, встал и поставил на плиту чайник.
В этот момент на пороге появилась кошка Ксюша. Она мяукнула, посмотрела на свою пустую плошку, потом на Сергея. Но, увидев Любовь Петровну, снова развернулась и хотела уйти, но Сергей подхватил её на руки.
– Малыш, – сказал он ласковым тоном, – забыли про тебя все, да? Забыли? Ксю-у-ша. Прголодалась, маленькая.
Ксюша заурчала в ответ и стала подставлять голову, чтобы её погладили.
– Вот, – фыркнула Любовь Петровна, – ещё одна. Вся в хозяйку. Нос от меня воротит.
Сергей прикрыл дверь кухни, чтобы кошка не убежала, опустил её на пол и наложил ей в плошку еды.
Та с удовольствием принялась за свой завтрак. На сердце у Сергея сделалось немножко теплее.
***
Алина Барклей и в самом деле была неплохой актрисой. Окончив Щукинское, она сразу же попала в кино, не успев даже толком поискать себе место в каком-нибудь из театров. Для стабильного существования в профессии театр был необходим, но времени, чтобы заняться этим вопросом, катастрофически не хватало. Не сказать чтобы Алина была нарасхват, да и сами роли первые два года доставались в основном никакущие, но эти вечные командировки, пробы, часы ожидания своей сцены, тесные, наполненные суетой гримёрки, – всё это не давало возможности передохнуть и собраться с мыслями. А потом неожиданная свадьба и знакомство со свекровью…
С Сергеем они повстречались в то время, когда тот подрабатывал, ведя бухгалтерские отчёты, у Стаса Талонова, молодого, но уже тогда амбициозного режиссёра. Чаще всего Алина встречалась с Сергеем в столовой, когда не было командировок. Потом стала замечать его в павильонах, даже в гримёрку он к ней иногда наведывался, чтобы узнать новости, а чаще всего подбодрить и придать сил. Тогда случился в актёрской жизни Алины первый сколько-нибудь серьёзный кризис. Она совсем впала в депрессию, отчаявшись получить так необходимую в начале карьеры хотя бы маленькую, но серьёзную роль. Подумывала даже уйти из профессии. Сергей же, с детства грезивший о кино, но из-за мамы так и не осуществивший свою мечту, всеми силами пытался Алину встряхнуть, уверял, что она всю жизнь потом будет жалеть, если поставит крест на кино. И Алина его послушалась. Синдром хронической усталости сделался со временем делом привычным. Оставалось, как гласила одна древняя мудрость, привычное сделать лёгким, а лёгкое уже красивым. С последней стадией справиться было всего проще – Алина правдоподобно научилась передавать с экрана самые мрачные настроения своих героинь. И как-будто бы трудностей ей стало не хватать – одела на палец обручальное кольцо сразу, как только Сергей сделал ей предложение.
Однако отношения со свекровью с первых же дней супружеской жизни не заладились настолько, что в пору было снова вернуться в то состояние, из которого Алину едва вывел Сергей. Благо хоть роли стали появляться нормальные, и девушка сосредоточилась целиком и полностью на работе, задавшись целью всё-таки покорить зрителя своей талантливой игрой и конвертировать свой успех в достаточную для безбедного существования наличность. Да, утилитарно, не романтично, рационально, без претензий на звёздность. Свой максимум, как актрисы, Алина хорошо понимала и не строила никаких иллюзий. К тому же, несмотря на бесконечные выпады зловредной свекрови, своего Серёжу она любила и от полноценной семьи отказываться не собиралась.
И вот наконец главная роль в фильме всё того же Талонова, к этому времени успевшего сделать себе имя! С Алиной первый раз в её жизни был заключён громадный по объёму страниц договор, пункты которого пришлось даже обсуждать с юристом, и выплачен аванс, в сумму которого девушка ещё дня четыре не могла поверить. Даже Сергею она не решилась сказать о деньгах, просто боясь сглазить свалившуюся на неё удачу. Фильм, судя по полному сценарию, предполагался довольно примитивный, а роль Алины – далеко не образ Офелии. Знакомым даже признаться было бы неудобно, кого ей предстояло сыграть. А воплотить на экране Алина должна была… зомби-невесту. Был, конечно, десятиминутный пролог в образе обычной живой женщины, но основное время предстояло провести под ужасающим гримом и в рваном, грязном и окровавленном свадебном платье. Многие из более известных актрис отказались именно потому, что сотни часов пришлось бы просидеть в гримёрках, да и лицо своё особо не засветишь, чтобы зритель его запомнил.