Луч солнца, проникший через дыру в старой шторе, уперся прямо в лоб Паше, но вдруг легким дуновением ветра покачнуло стекло открытой форточки, от которого и отражался луч света, проникающий через штору, и солнечный зайчик заплясал по всему лицу спящего.
–Ммммм, – простонал Паша, пытаясь разлепить глаза, – уррррххммм.
Он стал тереть глаза, попутно пытаясь поднять себя в вертикальное положение. Как только ему удалось присесть на кровати, он схватился за голову.
– Уфф, блин… – тихо покачиваясь, бормотал он, – хорошо хоть домой дошел.
Он встал с кровати, и, покачиваясь, побрел в ванную, попутно споткнувшись о ботинок, оставленный вчера посреди комнаты, и чуть не запутавшись ногами в рядом лежащих штанах, уперся руками в стену, избегая падения.
Кое-как добревши до ванной, он включил холодную воду и подставил голову под струю.
– О-о-о, зашибись! – подражая змее, прошипел он, и, быстро раздевшись, включил душ с той же холодной водой и, полностью забравшись в ванну, стал себя поливать, – а-а-аргх, вот это да!
Вчера Павел изрядно подвыпил, вернее, напился до состояния, которое именуют «дровами». Впрочем, вчера все сложилось несколько культурнее, чем обыкновенно. Не было никаких причин к подобным пьянкам, однако он их находил. Он находил утешительным напиваться до беспамятства и сидеть, мерно покачиваясь, вперив свой взгляд в стену. Тихо сетовать на свою нелегкую жизнь, на собственную беспомощность. Порой он бил стены, разбивая кулаки в кровь. Порой его буйства доводили его до вытрезвителя, где он встречал тяжелое утро.
Это продолжалось уже не первый месяц, после того, как его уволили с работы, по простейшей причине – сокращение штаба. Тогда он себя почувствовал ненужным, ко всему этому добавилось и расставание с девушкой, которая жила с ним целый год.
Друзей, как таковых у Паши не было, только знакомые. Друзья остались в далеком, солнечном детстве, нынче их сменили собутыльники. С ними он и напивался, а иногда просто один.
Все это не могло хорошо сказываться на его финансовом положении, из квартиры, которая ему досталась от родителей, уже пропал телевизор и компьютер. Выручить за эти вещи больших денег пьяница не мог, поэтому сейчас, пропив последнее, он остался без гроша в кармане и без воли к добыче денег способами отличными от продажи всего, что еще было можно продать.
Выбравшись из ванной, где он минуты две, прямо во время мытья, хлебал холодную воду прямо из крана, он побрел на кухню, в надежде найти там хоть что-то съедобное и, возможно, остатки алкоголя.
Впрочем, это предприятие успеха не имело, на кухне не было ничего съестного, только разбитый стакан на полу, грязная тарелка на столе, с уже пожелтевшими остатками майонеза, и кусок плесневелого хлеба. Холодильник был почему-то выключен из сети, под ним образовалась лужа талой воды, которая впрочем, уже высохла, оставив после себя грязные разводы. Открыв холодильник и заглянув туда, Павел тут же отпрянул оттуда, морща нос:
– Фу, чем там воняет, пусто же!
Резко захлопнув дверь холодильника, он сел на табурет, стоявший рядом со столом, выудил из пепельницы самый «большой» окурок и попытался его раскурить. Дрожащие пальцы долго не хотели повиноваться хозяину, и правильно прокрутить колесо зажигалки. Почти отчаявшись, Паша все-таки смог зажечь огонь, и, подставив его к окурку, сильно затянулся. Неаккуратно поднесенный огонь слегка опалил ему волосы в носу, а сильная затяжка крепкого окурка вызвала приступ сильного кашля. Откашлявшись, Паша согнулся пополам, обхватив себя руками на уровне живота, на глазах скапливались слезы, вызванные дымом, кашлем, и, видимо, снова настигшим хозяина отчаянием.
Просидев так с минуту, он медленно распрямился, еще раз затянулся тлеющим окурком, дым которого снова пополз в глаза. Морщась, Паша затушил окурок. Стараясь не трясти дико трещащей головой, он поднялся и поплелся обратно в спальню.
Выглядел он довольно плохо, несмотря на то, что природа наградила его достаточно приятной внешностью: темные волосы и карие, широкие глаза, небольшой прямой нос. Чуть выдающиеся вперед губы и округлый подбородок. Широкие плечи, хоть и не были тренированы, но под одеждой их можно было спутать с теми, что могли бы принадлежать спортсмену. Довольно тонкие руки и ноги, которые, впрочем, не были столь уж слабы, как могло бы показаться. Стрижку Павел носил свободную, но короткую, пряча неостриженные над ушами волосы назад, за уши. Чуть намечающийся пивной живот портил картину, но идеальных людей не существует вообще, а Павел к этому званию не стремился вовсе.
Недавно он отпраздновал свои двадцать четыре года от момента рождения. Несмотря на свою молодость, он уже мог считать себя алкоголиком и неудачником. По крайней мере, так ему казалось.
Остаток времени до вечера, а проснулся он в два часа дня, Паша провел валяясь в кровати. Безуспешно пытался уснуть, что бы избежать головной боли, но та не отступала, как и неземная жажда, которую он все пытался утолить водой, набранной в ванной.
Ближе к вечеру ему удалось заснуть, проспав два часа он снова проснулся, ощущая себя собраннее, он уже не так пыхтел, поднимаясь с кровати. Голова уже не болела, просто немного кружилась, а в животе дико урчало.
– Надо бы поесть, хоть что-то, – проговорил он, набирая на еще не проданном телефоне номер, – Алло… Вадик, здарова, ну ты как, добрался?.. Хах, ну, а я тут вообще страдаю, слушай, есть у тебя в долг, а то вообще что-то я… Ну, я верну, я к маме съезжу и верну… Ага, ок, я буду у тебя через часик… Ну, давай, пока.
Быстро собравшись, он, постанывая, двинулся к выходу. Ключи были в двери, попытавшись их повернуть, он понял, что дверь была не заперта. Махнув рукой, он вынул их из замочной скважины и вышел из квартиры. Заперев дверь, он глянул на лестницу. Проклиная этот пятиэтажный дом, в котором нет лифта, а жить его угораздило именно на пятом, он двинулся тяжело ступая по ступеням вниз.
Выйдя на улицу, он глубоко вдохнул свежий воздух полной грудью. Слегка кашлянув выдыхая, он двинулся вперед. Деревья уже начинали покрываться листьями, была середина апреля.
Пение птиц и яркое солнце на безоблачном небе, как и радостные крики играющих во дворе детей, могли бы порадовать Пашу, но не сейчас. Сейчас дети казались бездушными созданиями, что своими воплями старались истерзать всю душу нашему страдальцу, туда же были приписаны и птицы. Солнце, нещадно пекшее прямо макушку Павлу, было подобно глазу дьявола, будто стремившемуся расплавить и без того больную часть тела.
Денег на общественный транспорт у Паши не было, поэтому получасовая прогулка была неизбежна. С каждым шагом походка становилась увереннее, тело приходило в себя, хоть неприятное чувство в животе и горле никуда отступать не собиралось, а жара казалась чрезмерной, ведь он второпях оделся не по погоде.
Дойдя до подъезда, в котором находилась квартира вечного собутыльника, а по совместительству бывшего одноклассника Павла, путешественник набрал давно заученные цифры на домофоне, и стал ждать ответа.
– Да, кто там? – послышался женский голос из динамика.
– Здрасте, теть Света, а Вадика можно?
– Можно, можно… – недовольно прокряхтел женский голос, и, удаляясь, прозвучал снова, – иди, там тебя, пьяница малолетний!
Через несколько секунд домофон снова загудел:
– Паша, это ты?
– Да, открывай ворота.
Писк. Дернув за ручку, Павел открыл дверь, и вошел в прохладный подъезд. Поднявшись пешком на второй этаж, он поприветствовал рукопожатием человека в шортах и майке, ноги которого украшали сланцы. Это и был Вадик, высокий, тощий, с длинными волосами он никак не походил на статус ребенка из богатой семьи. Впрочем, не настолько богатой, чтобы кататься на «бэнтли» и раскидывать в стороны охапки денег, однако денежные расходы Вадика в сравнении с расходами Паши были похожи на реку и ручеек. Собственно, не зря последние пьянки и проходили за счет Вадима.
– Ну как ты? – первым делом поинтересовался Вадим.
–Да так, голова болит, руки трясутся, как обычно, – рассмеявшись, ответил Павел, – Нормально в общем, а ты что?
– То же самое, сколько тебе, я ж не банк, мамка что-то бушует, говорит ни копейки больше не получу, – усмехнулся Вадик, – я же вчера как домой пришел, упал в пороге, зацепился за что-то, зеркало побил, потом в зале еще и стол стеклянный побил. Ой, мамка бегала, прыгала, я чуть убежал от нее, сегодня пилит весь день…
Дело в том, что Вадим хоть и был сыном не бедной семьи, но жил по-прежнему с мамой и папой, который сейчас был в отъезде по работе. Впрочем, это было нормально, учитывая, что он обучался на последнем курсе университета. Как говорил ему отец, по получении диплома ему предстоит уйти на все четыре стороны из родительского дома. Мама же была из разряда вечно сюсюкающих, и всячески сына перед отцом выгораживала, обещала давать ему денег, и найти квартиру. Такая мама, должно быть, могла бы найти Вадику не только квартиру, но и жену, работу и наверно, все, что составит его жизнь.
Вадим не выказывал несогласия такому положению вещей, и вообще был человеком мягким, и податливым, что было следствием вечной опеки матери.
– Да ладно, мамка тебе голову поморочит, и снова полные карманы напихает, – с улыбкой проговорил Паша, – давай сколько есть, я все верну.
– Ну, держи, – отсчитав несколько купюр, Вадик протянул их просящему, – вернешь потом, а сейчас пойду я, потом созвонимся, там мама кушать приготовила, нужно идти.
– Ну, давай, – протягивая руку, кивнул Паша.
Выйдя из подъезда, Паша выдвинулся прямиком к расположенному рядом ларьку со стоящими рядом зонтами и столиками.
Купив на одолженные деньги литровую пива и беляши с пирожками, которые по замыслу должны были содержать мясо, рис и капусту, он уселся за свободный столик и принялся «поправлять здоровье».
Покончив с импровизированным то ли обедом, то ли ужином, он достал из купленной в том же ларьке пачки сигарету и закурил. Насладившись ею, он встал, и побрел в сторону вокзала, с намерением сесть в электричку, идущую мимо той самой деревни, где он вырос, где сейчас жила его семья. От станции до деревни было около километра пути через лес.
Пиво, выпитое за обедом, взбодрило алкогольные чувства Павла, и, не удержавшись, он забрел в магазин, рядом с вокзалом, купил бутылку водки, несколько сосисок и литровую бутылку крепкого пива.
Он вроде бы понимал, что напиваться до беспамятства снова, да еще и в дороге к родителям – плохая идея, но, сославшись на горькую жизнь и бессилие с ней бороться, он поплелся за билетом держа в руке пакет с покупками.
– До Репкино, пожалуйста, – протягивая деньги в окошко, пробормотал он.
– Один? – неодобрительно взглянув на него, вопросил кассир.
– Да.
Собственно, выглядел он и впрямь плохо, протертая на правом плече куртка, в результате частых столкновений со стенами при пьяных прогулках, небритое лицо с опухшими глазами, потерянный взгляд и неустойчивое положение ног. Все это не внушало доверия к Павлу.
Взяв билет, он пошел ждать своей электрички. В ожидании, он открыл бутылку водки, запивая ее пивом, и, чтобы не корчиться от неприятного вкуса этих низкосортных напитков, покусывал сосиску. Выглядело все это более чем плачевно, однако Павлу было плевать.
Дождавшись своего транспорта, он неровной походкой взобрался в вагон и плюхнулся на первое попавшееся свободное сидение.
Во время поездки он прикончил остатки своего приятного вечера, хоть это и возбранялось правилами, которые красовались у него перед глазами на стене вагона.
Окончательно опьянев, он чуть не пропустил свою остановку. Небо потемнело, по всей видимости, собиралась весенняя гроза. Можно было бы переждать тут, на станции, но Павел не был способен ясно мыслить, и поплелся по знакомой дороге в лес, надеясь не сильно промокнуть и успеть дойти до дома, пока ливень не разразится неудержимой стихией.
Расчеты его были в корне не верны, едва он вступил под покров леса, крупные капли забарабанили по листьям, стекая ему на голову и плечи. Теперь он уже не жалел о надетой куртке, стараясь вжать голову в воротник. Ежась, он плелся почти не разбирая дороги. Вдруг грянул гром, почти сразу блеснула молния, гроза была почти прямо над Пашей. Его пьяное воображение стало рисовать ему непонятные звуки и тени, якобы скрывавшиеся в шуме дождя. Сердце учащенно забилось, он побежал быстро, как мог. Продираясь через кусты, он явно отклонился от тропинки, которая вела в деревню. Он бежал, оглядываясь, и порой вскрикивая, когда молния озаряла все вокруг, сопровождая эти озарения раскатистым ревом грома. И вот, уже почти запыхавшись, во время очередной вспышки он поднял голову. Последнее что он увидел, была толстая, горизонтально расположенная на уровне лба, ветка какого-то дерева. Со всего разгона вмазавшись головой в эту самую ветку, Паша упал вниз, на землю, высоко подбросив ноги. Ощутимо ударившись еще и о землю, он потерял сознание, оставшись лежать в лесу один, под ливнем.