Натали уставилась на дверь, на точку чуть повыше клубка змей Медузы.
А затем одна из них зашипела на нее.
Она подпрыгнула. «Это невозможно».
Невозможно ли? Гляди, что случилось с витриной. Или не случилось. Она не знала, чему верить. Натали протянула руку, чтобы провести по змее, но быстро отдернула. Что если прикосновение к двери опять забросит ее в это… это место?
Она сглотнула и отошла на шаг, и в этот миг кто-то распахнул дверь.
– Я вас испугал? Боюсь, эта дверь заедает в жару. – Молодой работник морга жестом пригласил ее войти. Вблизи она увидела, что ему слегка за двадцать лет, ростом он на пару сантиметров ниже ее и у него самый идеальный на свете нос, а также немного кривой верхний клык, очаровательный своим несовершенством.
– Вижу, вы купили цветы у мадам Валуа?
Она переступила через порог, вздрогнув, когда проходила мимо Медузы.
– Я… не знаю…
Он закрыл дверь.
– У той старой женщины, которая продает цветы у морга.
– Видимо, так, – сказала Натали. Она засунула руку в карман и поняла, что монет стало меньше. Наверное, так и было. – То есть да.
– Извините, – сказал он и улыбнулся. – Откуда вам знать ее имя? Я забыл, что не все тут проводят дни и ночи.
– Не считая мертвецов, – сказала Натали, наконец не забыв улыбнуться.
Он вскинул красивую бровь:
– Остроумно. И, кстати, об именах – вы мадемуазель?..
– Боден. Натали Боден.
– Очень приятно, – сказал он, протягивая руку. От него пахло чем-то ароматным – что-то такое древесное с лемонграссом? – Я Кристофер Ганьон, представитель префектуры полиции в морге, и хотел бы задать вам пару вопросов. Следуйте за мной, s’il vous plaît[1]. – Он становился серьезнее с каждым словом.
Она пожала его руку, молча извиняясь за свою вспотевшую ладонь.
– Месье Ганьон, я… я здесь просто для того, чтобы посмотреть, как и все остальные. Что вы хотите знать?
Вместо ответа он повел ее по извивающемуся коридору.
Она вдохнула, с облегчением отметив, что в воздухе не пахнет тухлым мясом. Запах был резкий, но терпимый: смесь едва заметного разложения и химикатов.
Они прошли мимо открытой двери. Она заметила парня, обмывавшего костлявое мужское тело, и ахнула; тот посмотрел на нее и быстро захлопнул дверь. Завернув за угол, она увидела открытый выход. Двое мужчин несли носилки. «Нашли его в гостиничном номере», – сказал один из них, когда они пронесли мимо пухлое тело, накрытое простыней, и вошли в комнату с табличкой «Аутопсия».
Натали показалось, что ее желудок выдернули наружу, а потом запихнули обратно.
– Мадемуазель…
Она перевела взгляд с месье Ганьона на комнату аутопсии и обратно на месье Ганьона.
– Ничего. Я в порядке.
Он кивнул и зашел в тусклую комнату без окон, но со столом и двумя стульями, неудобными на вид, и набитым доверху книжным шкафом со всякой всячиной, от путеводителей по Парижу до потрепанных романов. На верхней полке виднелись большие серые обложки с пометкой «Фотографии», упорядоченные по годам, начиная с 1877-го.
– Так… жертва убийства. Вы ее тоже сфотографируете? Или только если ее никто не опознает? – Натали показала на книги.
– Мы всех фотографируем, – сказал он сухо, подходя к столу. Как будто это не было захватывающим делом – каталогизировать трупы. Как будто у каждого трупа, проходящего через морг, не было своей истории.
Напротив книжного шкафа было единственное украшение на стене – грубая репродукция картины, изображающей аутопсию. Группа мужчин стояла вокруг тела, пока один готовился сделать надрез, а другой скручивал сигарету.
Месье Ганьон пригласил ее присесть и, если пожелает, положить цветы на краешек стола. Она так и поступила. Он устроился за столом напротив нее, собирая какие-то бумаги и перекладывая их, возможно, усерднее, чем требовалось. В нем проглядывало стеснение, которое он тщательно прятал; он старался, как она догадалась, выглядеть старше. Его большие голубые глаза обладали такой остротой, будто замечали все сразу, как птицы.
– Аутопсия на картине? – кивнула она на нее.
– Отвратительно, не правда ли? – сказал месье Ганьон, поглаживая подбородок. – Подарок одного уличного художника, который продает картины тут, поблизости. Это репродукция другой картины, думаю. Как бы то ни было, мы здесь с вами не для того, чтобы обсуждать искусство, мадемуазель Боден.
А, он один из этих мужчин, что любят напускать на себя «официальный вид», как Натали это называла. Такой же, как тот напыщенный, раздражительный работник магазина на втором этаже Le Bon Marché, прогнавший ее из пустого читального зала «только для мужчин».
– Так что мы будем обсуждать? – Натали откинулась на спинку стула.
– Мы будем обсуждать жертву убийства. – Он придвинул к себе чернильницу. – Моя обязанность – задокументировать свидетельства опознания.
Она сглотнула, хотя во рту у нее было сухо.
– Я не могу ее опознать.
– Но вы выглядели так, будто узнали ее, – сказал он, сцепляя руки в замок на столе.
Дыхание Натали сбилось. Она чувствовала себя почти обнаженной, будто сидела в задранном до колен платье.
Разумеется, она не могла рассказать ему, что произошло, и, пока сама не разобралась с этим, лучшим выходом было притвориться, что ничего необычного не случилось. Ей нужно отсюда убраться, пока он не засыпал ее вопросами.
– Я незнакома с ней и сегодня впервые в жизни ее увидела. Могу я идти? Мне нужно работать.
Натали знала, что он подумает, будто она имеет в виду работу по дому вроде стирки, или что там еще делают другие девушки ее возраста. Не «писать колонку для самой популярной газеты Парижа». Ему ни за что не придет в голову, что уже две недели шестнадцатилетняя девчонка пишет ежедневные репортажи из морга. Никогда еще женщина, любого возраста, не писала для Le Petit Journal. Месье Патинод, главный редактор и давний друг папы, дал ей работу, потому что мама не могла трудиться после пожара и еще долго не сможет. Если вообще когда-нибудь будет способна.
Он достал перо из чернильницы и начал писать.
– Мне тоже нужно работать. Вообще-то, именно этим я сейчас и занимаюсь. Приступим?
– Да, простите. Мне нужно кое-что закончить к определенному времени, и у меня… – «у меня сейчас больше вопросов, чем ответов». – Продолжим.
– Ваша реакция была… странной. – Он поглядел на картину на стене, потом снова на нее. – Выражение вашего лица с простого наблюдения сменилось отрешенным, но при этом пораженным. Как будто несчастная девушка встала с плиты и направилась к вам.
– Ничего такого она не делала, – сказала Натали, с трудом удерживая голос от дрожи. – Иначе вы бы это тоже увидели.
Месье Ганьон стиснул зубы. Он смотрел на нее взглядом, которым награждали ее учителя, когда она говорила без спросу.
– Это было неучтиво. Прошу меня извинить. – Она заерзала на стуле. – Я сегодня сама не своя, и я спешу.
Убраться отсюда. Подумать. Успокоиться после того, что случилось здесь, чем бы оно ни было.
– Мы почти закончили, – сказал он, постукивая кончиком пера по подбородку. – Еще вы что-то сказали. Я не расслышал из-за стекла, но услышали стоявшие рядом с вами люди, судя по их реакции.
Видение с событиями наоборот снова пронеслось в ее голове. Беззвучные крики, борьба жертвы, втекающая в раны кровь.
Как она могла объяснить то, чего не понимала сама?
Она заметила, что руки ее дрожат, и зажала их между стулом и ногами. Месье Ганьон ждал, перо парило над бумагой. Она должна была дать ему хоть какой-то ответ.
– Мне показалось, что я узнала ее. – Пот щекотал ее брови. – Я… я поняла теперь, что обозналась.
Месье Ганьон что-то записал, и это было длиннее того, что она сейчас сказала. Он поднял на нее взгляд, поскреб подбородок пером:
– Вы уверены?
– Да, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. «Давай правильные ответы, чтобы можно было уйти». – Я просто разволновалась. Она… она была такого же возраста, как и я. Уверена, что я среагировала на это.
Черты лица месье Ганьона смягчились.
– Понимаю, – сказал он.
– Но при этом все же мне не верите. – Натали склонила голову. – Или верите?
Мягкость рассеялась как утренний туман. Месье Ганьон уронил перо. Откинувшись назад и сложив руки на груди, он, казалось, набрал полные легкие воздуха, а потом выпустил его весь через нос, все это время неотрывно сверля ее глазами.
Натали выпрямилась на стуле и встретила его взгляд. Если она его не убедила, что тогда? Она может застрять тут на долгие часы. Только этого не хватало – не успеть сдать статью в срок. Как будто она и так уже не сомневалась, что сможет сосредоточиться на написании, и…
– Вы не очень-то умеете лгать, мадемуазель. Что-то вы от меня утаиваете.
У Натали не было на это ответа, потому что будь она на его месте, то испытывала бы такое же недоверие.
– Я спрошу последний раз, – сказал он. Его голос был осторожным, контролируемым, но не звучал недобро. – Вы можете опознать жертву?
Как он умудрялся одновременно быть таким красавчиком и таким надоедой?
– Нет, и не имеет значения, как вы сформулируете вопрос или сколько раз его зададите. Я сегодня увидела ее впервые в жизни.
Он склонил голову с озадаченным выражением лица:
– Мадемуазель Боден, должен сказать… вы очень…
Громкий стук в дверь прервал его. Он извинился и пересек комнату. Не успел он открыть дверь, как в нее постучали повторно. Затем раздался мужской голос:
– Кристоф!
Он открыл дверь и вышел в коридор, оставив дверь приоткрытой, ровно настолько, чтобы Натали смогла уловить обеспокоенность в их шепоте.
– О боже, Лоран, – голос месье Ганьона стал выше. – Уже?
Вскоре он заглянул обратно в комнату:
– Благодарю за уделенное время, мадемуазель Боден. – Он распахнул дверь, пожав плечами. – Мне жаль так рано обрывать нашу встречу. Дело чрезвычайной важности требует моего внимания.
– Конечно, – сказала она, вставая, взяла сумку и букет. Приблизившись к месье Ганьону, она не могла не отметить его одеколон с ароматом лемонграсса, который посреди всей этой смерти был полон жизни и свежести.
– А, да, можете выйти через задний ход, – сказал он, указывая на дверь, через которую мужчины вносили тело. Когда они дошли до нее, он открыл дверь для Натали. Она торопливо поправила ремень сумки и уронила букет.
– Ой, – сказала она, нагибаясь, чтобы собрать цветы. – Я такая неуклюжая. Извините.
Он опустился на колени, чтобы помочь ей.
– Мы начали разговор с цветов мадам Валуа, ими же и закончили, – сказал он, подавая ей букет. Возможно, он улыбался, но она была слишком смущена, чтобы посмотреть ему в лицо.
– Так и есть, – подтвердила она, выпрямляясь одновременно с ним. Она посмотрела на бутоны, все еще не помня момента их покупки. Может, вспомнит потом.
Натали вышла на улицу и проскользнула мимо торговца, продававшего «пасту из морга», которая был всего-навсего мазью с броским названием.
Месье Ганьон крикнул ей вслед:
– Будьте осторожны, мадемуазель Боден. – Тон его теперь был менее формальным, с вплетенной ноткой беспокойства. – Париж сейчас не место для прогулок молодой женщины в одиночку.