Глава 1. Женский день
– Никакой это не корпоратив, Марго. Скукота! Кому вообще пришло в голову обозвать эти посиделки – корпоративом?! Да всё я понимаю: у нас не корпорация, и джеймсы бонды по коридорам не ходят, и вообще… но не может же быть до такой степени скучно! – Эля говорила по телефону, рассеянно вертя в руках букетик из трёх зелёных тюльпанов, потом решительно оставила его в вазе на столе и вышла, закрыв за собой дверь ключом, – в дремучем «совке» и то веселее было, всякие «огоньки» устраивали, люди ждали, готовились, мужики в бабулек переодевались, женщины салаты резали, потом – танцы! Этих праздников по полгода ждали, потом ещё полгода вспоминали! Мне кажется, весь поздний Союз на этих праздниках и держался, а на чём ещё? Не на брежневских же объятиях. Праздника не стало совсем…
– О, кстати, Лен, а ты не хочешь завтра с нами на танцы пойти? – Марго вдруг вспомнила зачем звонила подруге.
– На какие танцы? – устало спросила Эля.
По настоящему, по документам, Эля была Леной, но с детства её мало кто так звал, намного чаще – Элькой. Просто папа говорил, что в детстве она была шустрая и непоседливая, как электрон, а папа был физиком и кое-что знал об электронах. С его лёгкой руки и пошло – Эля, Элька. Она и правда быстро ходила, почти бегала, когда забывала прикидываться «леди», как учила мама. Одна коллега ей так и сказала: «Такое впечатление, что вы, Елена Борисовна, оставили коня за углом, а после работы снова на него вскочите и – только в путь!»
– Мы с девчонками с работы собрались завтра на танцы, ну знаешь, такие вечера «Кому за тридцать». Но ты не думай, там много молодых! Мы уже ходили. Так весело! Давай! Встречаемся завтра на выходе из метро Нарвская, часов в восемь, я позвоню.
– Ну не знаю. А как одеваться?
– А чего не знаешь то? Сама же говоришь – «скучища, хочу праздника», а теперь – в кусты, вот ты всегда так. Одевайся, как хочешь. Там в чём только не приходят! В общем, жду тебя. Пока! – Маргоша повесила трубку.
Эля не ожидала, что веселье так быстро её найдёт. Она ещё не понимала, соберётся ли участвовать в этой авантюре, но повеселела, теперь от жизни можно было ожидать хоть чего-то.
На следующий день был выходной. Эля выспалась и прямо с утра принялась искать в шкафу что-нибудь подходящее. Наряд автоматически подбирался к туфлям на высоком каблуке. Стиля в одежде у неё не было, но каблуки – стойко ассоциировались с праздником, с лучшими моментами жизни, поэтому хотя бы от вопроса «что обуть», эта женщина была свободна. По сути, почти вся её обувь, включая резиновые сапоги, имела возвышение в области пятки. «Взять, например, кроссовки… это же скука смертная», – рассуждала Эля. Она просто не понимала, как можно наслаждаться жизнью, ходя по улице в каких-то зашнурованных мягких тапках, шныряя между прохожими, как гриб под деревьями! «Что? Грибы не шныряют? А когда отвернётесь? Ну откуда вы знаете?!».
В дверь заглянул полусонный подросток:
– Ты чего гремишь с утра?
– С какого «утра»?! Уже десять! Любишь ты дрыхнуть до обеда, – улыбаясь, сказала Эля, с нежностью посмотрев на своего взъерошенного отпрыска, – сейчас кашу приготовлю, подожди.
Она бросила возиться с тряпками, решив, что прекрасно смотрится в кожаной юбке чуть выше колена, что для танцев районного масштаба – более чем сойдёт. Эля пошла на кухню, готовить завтрак.
– Миш, ну как там с контрольной то?
– С какой?
– Ты говорил, что писали контрольную по химии. Принеси вообще дневник, заодно и подпишу.
Михаилу было четырнадцать, он не любил школу и учился плохо. Эля считала, что это нормально – не любить школу, потому что она её тоже не любила в своё время, и когда закончила, наконец, выдохнула с облегчением. Эля считала себя хорошей мамой, потому что переживала за сына, ей казалось, что это основной признак настоящей матери. Периодически устраивала его в разные кружки и секции, в надежде, что увлечение захватит, и, как показывали фильмы её юности, это решит разом все его проблемы. Но он бросал все занятия почти сразу, под разными предлогами.
Миша нехотя поплёлся в комнату и, вернувшись, молча протянул маме дневник её ночных кошмаров. Полистав сероватые страницы, Эля обнаружила ещё два крика души педагогов, вписанных красным на развороте этой недели: «Не сделал д/з! Спит на уроке!». Она вздохнула и сразу погрустнела. Каждый раз Эля надеялась, что разговор с сыном «по душам» даст результат и каким-то чудом в дневнике перестанут появляться эти пугающие слова. Других способов воспитания она не знала, поэтому вернулась к прежнему, в сотый раз проговаривая свои мысли и опасения:
– Миш. Мы, же говорили об этом. Ты уже не маленький, скоро у вас начнутся все эти ЕГЭ, как ты собираешься сдавать? Если сейчас запустишь, то потом будет очень трудно исправить положение. На репетиторов у меня денег нет… А ты не хочешь даже домашнее задание делать!
Сын уже доел кашу и слушал молча, потупившись.
– Объясни мне что значит «спал»? Почему в школе надо спать? Как вообще так можно?
– Я не знаю…
Этот разговор повторялся примерно раз в неделю, но привыкнуть к нему или хотя бы что-то изменить в устоявшемся ритуале Эле не удавалось. С чего она взяла, что на этот раз он ответит по-другому или сделает вывод вести себя иначе – было непонятно. Но мама Эля, как заведённая, и в этот раз повторила всё те же риторические вопросы. Настроение стремительно падало. Злиться на сына она не могла. Помощи просить было не у кого. С Мишиным отцом Эля развелась десять лет назад, по своей инициативе, после разъезда бывший муж просто исчез из их жизни, не помогал, и ни в чём не участвовал. Эля не позволяла себе на него обижаться, считая, что не имеет на это никакого права. Позже ещё одна попытка создать семью так же обернулась провалом. Новый Мишин папа пытался его воспитывать, но Эля воспринимала это просто панически, чувствуя угрозу, хотя угрозу чего именно, она не смогла бы ответить. Поэтому, каждый раз, когда отчим хоть немного повышал голос на пасынка, она бросалась на его защиту подобно тигрице, моментально вставая между ними. А потом и её отношения с новым мужем как-то расклеились, они расстались. И, хотя, позитивная Элька духом не падала, она смутно понимала, что Мишке не хватает в жизни чего-то другого, того, что от неё не зависит. Как героическая мать изо всех сил старалась сделать так, чтобы сын был счастлив, она покупала ему игрушки согласно возрасту, кормила пирожными в кафе, часто отдавая последние деньги. Но проблемы Мишки не заканчивались, и демонстрировал их не только дневник. Друзей у парня не было, а синяки под глазом или порванная куртка – появлялись часто.
– Хочешь, погуляем сегодня по городу? – устало и очень обычно закончила воспитательный завтрак Элька.
– Угу…
Она любила совмещать прогулку с пленером, и ей казалось полезным показать сыну, что она действительно художник, надеясь, что он подумает и о своей будущей профессии. Поэтому захватив блокнот, карандаш, планшет, они направились на набережную, где от красоты можно было на время забыть обо всё на свете. А Эле этого хотелось.
Глава 2. Каблуки – уже не модно!
У каждого в мозгу есть что-то типа базовых прошивок, они появляются сами собой, кажется без какого-либо обучения. Сколько не приводи доводов о том, что человек ведёт себя непоследовательно, что надо бы заняться своей жизнью всерьёз и так далее, он ответит вам: «да, да…», а потом побежит выхватить из реальности кусок своего неразумного счастья. Куском Элькиного счастья всегда были танцы! Марго, всё-таки была настоящей подругой, если ещё помнила об этом.
Девчонки (для удобства пусть слово останется без кавычек) встретились у метро, как и договаривались, около восьми. С Маргошей были ещё две женщины, из её бухгалтерии. При взгляде на всех членов стихийной компании наблюдался возраст «немного за тридцать», азартный блеск в подкрашенных глазах и немного нервный смех. Для большего объединения дамы взяли бутылочку коньяка в полуподвальном магазинчике, устроить который рядом с ДК было просто верхом коммерческой прозорливости. Пить Элька не любила, но чувствовала, что придётся: годы когда её «качали» первые же звуки школьной дискотеки – прошли, теперь требовалось больше усилий, чтобы настроиться. Употребив минимальную дозу перед входом в здание, откуда уже доносились звуки музыки, дамы сплочённо выступили вперёд. Остатки коньяка были спрятаны на дне Маргошиной сумки.
Войдя в полутёмный зал с мигающими лампочками и оглушающим грохотом когда-то популярных хитов, Эля вдруг всё сразу поняла. Народу было много, но основная масса пока столпилась в районе бара. Несколько, по всей видимости, завсегдатаев, отдавались ритму прямо на светящихся шашечках танцпола с огнём, который мог бы означать «последний раз в жизни». Некоторым танцующим мужчинам, похоже, было хорошо и без дам. Кто там оставался в полутьме за пределом освещённого красноватым светом центра зала – было не разглядеть, да особо и не хотелось. Эля решила побороться за этот вечер и не позволить ему расстроить её так же, как вчерашний жалкий «корпоратив». Возможно, это решила не она, а коньяк, но в данный момент они были заодно. Девчонки под предводительством Маргоши скорее всего подумали тоже самое, и отчаянно бросились в музыкальный поток, а звук действительно толкал и раскачивал грудную клетку, споря с сердцем. Через пару песен сообщницы отправились в туалет допить коньяк. После этого Элька вдруг совершенно поменяла своё мнение о происходящем, найдя обстановку тёплой, окружающих людей – красивыми, а песню Киркорова, исполненной такого глубокого скрытого смысла, что на секунду захотелось плакать. Она чувствовала себя прекрасно! Как рыба на танцполе или как рыба выброшенная… в воду… Ой, как невероятно красивая и высокая рыба которая бьётся в воде между двумя волшебными динамиками. Эльке казалось, что все взгляды прикованы к ней, и это вливало особый огонь в жилы. Вечер удавался на глазах! Он был великолепен! «Спасибо тебе, Маргоша, вот ты всегда меня понимала! Девочки, вот вы знаете, что мы с ней вместе с четвёртого класса! Мы такие подруги, что не разлей вода!». К их заводному кружку уже давно присоединились другие танцоры, и было действительно весело, когда Эля согласилась выпить ещё немного в баре. Да чего уж там, не так уж и дорого, не каждый же день…! И, это ж надо, самые заводные песни они пустили под конец! Услышав первые звуки своей любимой «Шизгары», Элька ни минуты не думая, вскочила на барную стойку, чувствуя, что сейчас её место на земле – только там! Охрана почти сразу подскочила и прервала Элькин звёздный танец, который непременно изменил бы весь мир к лучшему… Но в эти пару мгновений она чувствовала себя прекрасно!
Спрыгивая на пол, Элька ощутила резкую боль в правой лодыжке. Не придав этому значения, женщина хотела продолжить танцевать, но поняла, что не может наступить на ногу. Прошло минут десять пока до девчонок дошло, что с ногой что-то серьёзное. Ничего не понимающая Марго, подхватила Эльку под руку и увела, наконец, на сиденье у стенки зала:
– Что с тобой?
– Не знаю, с ногой что-то, может подвернула…
– Нафиг ты их вообще носишь, эти каблуки… уже не модно! Сейчас много разной стильной обуви…– досадливо бормоча, Марго хлопотала вокруг Эльки.
– …красиво… – пролепетала Элька и вдруг поняла, что напилась.
– Ты и так красивая. Толку то… – пробурчала Марго, она тоже была нетрезва и совершенно не готова к такому исходу вечера.
Две подруги из бухгалтерии быстро засобирались домой, советуя вызвать такси и ехать в травму.
– А где в этом районе травма? – Марго всё никак не могла собраться с мыслями. – Сейчас загуглю…
Первые позиции поиска отсылали в частные клиники и городские поликлиники, потребовалось время, чтобы узнать нужный адрес.
И этого времени Эльке хватило, чтобы погрустнеть, ещё не протрезвев.
– Ле-етний ве-ечер… Мар, помнишь такую песню? Я её очень любила… Такое отчаянье было в детстве, после танцев, когда меня Эдик Петров опять не пригласил, и мы шли по домам, вечер кончался, а я чего-то так ждала, а он не… Ты помнишь Петрова?
– Я смотрю, тебе полегчало, что ты про него вспомнила! Помню, конечно. Никогда не понимала, что тебе в нём нравится. Да ладно тебе, были и покруче времена! – оживилась Маргоша. – Помнишь, как эта крыса Прокопчук к тебе цеплялась после уроков? Вот чего ей было надо?! Дура какая-то…
– Да помню… Не, ну тогда просто страшно было, она же драться лезла, а мы с тобой от неё убегали. А Петров… понимаешь… тоска первой любви.
Марго продолжала искать адрес. Непонятно откуда рядом с ними появился ничем не приметный мужчина среднего роста в костюме тёмно-серого цвета.
– Вам помочь, девушки? – его голос звучал как-то слишком спокойно для вечера танцевальной лихорадки.
Встревоженная Марго охотно приняла помощь незнакомца:
– Да, вы не могли бы вызвать такси? Мою подругу нужно в травму отвезти.
– Я могу отвезти вас на своей машине.
Наконец адрес был найден. Мужчина, представившийся как Виктор, подал машину как можно ближе к входу в развесёлый Дом Культуры.
Марго принесла вещи из гардероба, Эля кое-как накинула пальто, снять туфли и переобуть сапоги – об этом она не могла даже подумать. Хорошо, что снегопада не было уже с месяц, и большая часть улиц оголилась асфальтом. Поддерживаемая подругой, подавляя стон при каждом приземлении, Эля допрыгала до машины, и почти упала на заднее сидение, притихнув на время. Затем, немного придя в себя, она позвонила сыну, чтобы не волновался и ложился спать.
В травме ждать пришлось долго. Пока Эля сидела, боль была не такой сильной и подруги тихонько болтали о том о сём. Виктор сидел немного поодаль, деликатно не мешая им разговаривать, совсем как приставленный охранник.
– Знаешь, Мишка недавно взял и изрезал ножницами свою выходную рубашку. – Вполголоса рассказывала Эля. – Любимую рубашку… Взял и ножницами разрезал карман на груди, такое незаметно не зашьёшь… Это его единственная приличная рубашка, и, кстати, дорогая! Я не понимаю, чего ему не хватает? Я же люблю его…
– Да это возраст такой, перерастёт… Ну а работа твоя как?
– Ну как? Я учителем никогда не хотела быть. Скучновато, платят мало. Дети, правда, забавные … есть талантливые. А бывают странные… и злобные… и напуганные какие-то. Ну и родители, конечно! Некоторым хочется сказать: «Вот вы косячите, а ваш ребёнок мучается»! Но я ведь тоже… не «мать тысячелетия». Вон, мой … рубашку режет…. Просто со стороны это как-то виднее. Раньше мне вообще казалось, что семья – это такой ад для бесправного ребёнка, и что детям было бы лучше, если бы родители развелись…
Марго посмотрела на Эльку странным, почти испуганным взглядом.
– Да ну! Ты чего? Не, так нельзя… У тебя родители такие хорошие! Я вот росла без отца, а мама знаешь, могла и чашкой в меня запустить, если что. Но всё равно я люблю её! Да и папу люблю, хоть я его в детстве мало видела, ну сама знаешь, но сейчас мы с ним лучшие друзья! И тёть Галя, его новая жена мне тоже нравится, и с братом дружу. Ну а как? Мы же родные!
Теперь Эля посмотрела на подругу тоскливым взглядом, но спорить не стала. Просто лень.
– А ты сейчас рисуешь? – спросила Марго.
– Редко. Вообще удивляюсь зачем я на Изо пошла? Что я там забыла?… – Элька грустно уставилась куда-то в угол коридора.
– Ну как зачем?! Ты же хотела… Знаешь что, а ты рисуй и продавай! У нас одна девка на работе, тоже рисует, так у неё цены за одну картину с половину нашей месячной зарплаты и даже больше и, знаешь что удивительно – покупают!
Так они шептались в тихом коридоре с белой неоновой подсветкой, ожидая когда освободится врач.
Наконец, рентген был сделан, лангета – наложена, больничный – выписан. Девчонки уже почти забыли о Викторе, который всё время мужественно сидел на расстоянии «только позови». Когда врачи наконец отпустили Элю с богом домой, их верный «водитель» не только подвёз, но и помог дойти до квартиры. «Можно ваш телефон?» – попросил, наконец, благородный рыцарь. Учитывая обстоятельства, и не имея ни одной причины отказать этому «святому» в его невинной просьбе, женщина устало продиктовала в коридоре свой телефон. «Я позвоню вам, можно? И… поправляйтесь», – тихо сказал он. В голове Эли пронеслось: «Ну, наверное, если я дала телефон, то позвонить можно! О, господи…», но сил у неё хватило озвучить только короткое: «Спасибо. До свиданья».
После этого, Виктор повернувшись к Мар, и всё тем же спокойным негромким голосом сказал: «Пойдёмте, Марго», и та послушно зашагала следом.
Глава 3. Конечно, поправляйтесь, будем ждать!
Проснувшись, первое, что почувствовала женщина – была непривычная обездвиженность. «Миша» – крикнула она из своей комнаты. Заспанный подросток появился в дверях. «Я ногу вчера сломала. Пожалуйста, свари себе кашу сам, геркулес на полке, я тебе показывала где. Сможешь?» – «Да». Он повернулся и вышел из комнаты, не спросив больно ли ей, помочь ли чем? «…Вот его и нет – пресловутого стакана воды. Ты его не заслужила, похоже», – подумала женщина и, как бы споря с собой, снова громко позвала: «Миш!». Парень пришёл снова: «Что?» – «Принеси мне попить тёплой воды, пожалуйста». Наверное надо было обидеться на его поведение или хотя бы поговорить с ним о долге перед родственниками, но Элька гордилась тем, что она прогрессивная мать и обходится без нравоучений, как некоторые. Ей хотелось думать, что они с сыном друзья, и у него сейчас просто «такой период».
Вскоре позвонила Маргоша:
– Ну как ты?
– Не знаю, только проснулась. Пока не вставала, не болит.
– Задала ты вчера, конечно, Лен! Зажигаешь редко, но метко! Зато с мужиком вроде нормальным познакомилась, слава богу!… И машина, кстати, у него хорошая.
– Да ну его. Скучный… Ну, скучный же, Мар! Просидел весь вечер как тень… Не в моём вкусе.
– Интересно, а кто в твоём?! Извини, конечно, но, по-моему, ты сама не очень понимаешь чего хочешь.
– Я люблю весёлых и умных, и… короче, тех, которых люблю! Не, ну спасибо ему, конечно, что довёз и всё такое, молодец… сто очков счастья ему в карму.
– Эль, какая карма? Вот чем не мужчина тебе? Благородный, спокойный, похоже, обеспеченный… И Мишке был бы пример, наконец.
– А если у него эта его машина кончится? Вот останется он без машины. В одном этом своём сером костюме стоять и молчать возле меня. Тогда что, Мар? Сказать: «Ну а теперь, извини, прощай»? Может я и странная, но меня мужчина должен заводить чем-то таким… что у него не отнять.
Марго хохотнула:
– Ну, может с этим у него тоже всё в порядке, ты проверь!
– Мар, перестань пошлить, у меня голова раскалывается.
– Заводить её должны! «Зажигалка» ты наша… Ладно. Может приехать к тебе, привезти что-нибудь? Сегодня могу – выходной.
– Да нет, пока не надо, отдыхай, а то я тебе ночку устроила! Если что Мишу попрошу.
Вообще, откровенность и обсуждение личных проблем не были в характере Эли. Это скорее такая игра, в которую они всегда играли при встрече: «Как жизнь?» – «Да дерьмо!» – «И не говори…» – своеобразный пароль. А вчера ещё и алкоголь заставил болтать глупости. На самом деле Элька давным-давно привыкла пусть плохо, но самостоятельно решать свои проблемы. Денег действительно было мало, вернее меньше, чем хотелось бы, но она не могла сказать, что им с сыном не хватало на жизнь. Эля не была такой художницей, которая «вот художница и всё тут», «хоть трава не расти – буду сидеть и рисовать», нет! Она вовсю крутилась, хватая подработки то тут, то там. Давала частные уроки, занималась репетиторством поступавших в художку, а раньше бралась и за откровенно авантюрные халтуры, о которых ей не хотелось вспоминать. Понимая, что всё это суета, Эля не знала других способов жить и снова бросалась в море не слишком-то выгодных предприятий.
Скоро Миша принёс ей в комнату довольно сносно приготовленную кашу и нарезанное яблоко на блюдце. «Какой он у меня всё-таки хороший!» – умилилась мама.
Затем женщина решила позвонить своему директору, чтобы предупредить о больничном как можно раньше.
– Здравствуйте, Марина Оскаровна, я вчера ногу сломала, вернее там трещина. Мне открыли больничный лист… Врач сказал, что это примерно на месяц.
– Здравствуйте, Елена Борисовна. Очень жаль, особенно сейчас, в конце года, когда экзамены на носу. Как же вас так угораздило?! По больничному, вы, конечно, получите мало. Но что же делать… Что уж теперь… Выздоравливайте».
– Да, конечно, – сказала Эля, чтобы что-то сказать. Её всегда удивляла эта барская простота: «получите, конечно, мало»… Вот зачем она это сказала?! Я же ногу сломала, а не в уме повредилась! Или Марина думает, что я сломала ногу, свалившись с Луны и теперь жду чудес: повышения зарплаты на больничном?!
– Поправляйтесь, мы вас очень ждём, – закончила директриса, подчеркнув слово «очень».
Елена Борисовна работала педагогом по изобразительному искусству в художественной гимназии, гордящейся своими строгими стандартами обучения. Приближались экзамены и Элька понимала, что «выбрала» для «больняка» самое неподходящее время. Учителя работали строго по графику, заявления на отпуска писали заранее, замещать коллег обычно никто не хотел.
Элька посмотрела на свою ногу в лангете, как-то отстраненно лежащую рядом на кровати. Удивительно как не замечаешь части своего тела, пока они не заболят… «Чёрт! – подумала Элька, – зачем я пошла на эти дурацкие танцы! Вспомнила детство! Нафиг эти флэшбеки?! Кому они нужны? Когда я уже повзрослею, действительно?!»
Первый поход в туалет по сложности хотелось сравнить с покорением полюса Земли. Нога не болела, потому, что Эля не наступала на неё, а прыгала. Добравшись до постели, женщина какое-то время отдыхала от похода, затем ей стало скучно лежать. «Не может быть, чтобы я не смогла дойти до кухни и сварить себе кофе! Да хоть ползком!». Ах, да… Только сейчас она вспомнила, что где-то в коридоре, стояли выданные напрокат костыли.
«Сначала кофе, потом все остальные дела», – строго сказала она внутреннему бухгалтеру, занудно канючащему в голове: «И на что мы теперь будем жить?». Эля осваивала костыли. При переправе по коридору в глубинах шинированной ноги появилась ноющая боль, держаться вертикально больше помогали стены, чем эти ходули в подмышках. Когда миссия была выполнена, Элька села на стул, пристроив пострадавшую конечность на соседнем табурете, в кармане халата зазвонил телефон. Это был её вчерашний герой, «мужчина в сером» Виктор. Эля всегда ощущала переход к разговору с другим человеком, как ступеньку, которую надо увидеть издалека, подготовиться, и … всё равно неудобно. «Алло. Да, здравствуйте… Как у меня? Да, нормально. Нет, Виктор, помощь не нужна, справляюсь, мне сын помогает. Спасибо, что беспокоитесь. И ещё раз спасибо вам за вчера». Эля всем телом чувствовала неудобство этого разговора. Её удивляла эта его уверенная и спокойная манера, она даже казалась немного угрожающей. «Почему он так настойчив? Разве не было видно вчера по моему лицу, что он мне не понравился и что мне просто неловко ему отказать? Странный какой-то… Совсем что ли гордости нет?». Что-то мешало Эле сказать напрямую: «Виктор, я благодарна вам, но, извините, вы не в моём вкусе, поэтому я не вижу смысла терять наше с вами время. Не звоните мне больше». Что-то мешало, впрочем, как и всегда. «Хорошо, я позвоню вам, если что-то будет нужно. Обещаю» – без зазрения совести соврала Эля. «Да, можете позвонить попозже, конечно. До свидания» – частила она в телефон, чтобы побыстрее закончить разговор.
Повесив трубку, Элька почувствовала облегчение, двумя разговорами с людьми меньше. Положение в котором оказалась редко болеющая Эля, было настолько необычном, что ставило в тупик. Она никогда не просила о помощи. Даже после похода к психологу, это не изменилось. Ей не помогло. Мысль о том, что она может быть кому-то обузой, тратить чьё-то время, выглядеть или казаться беспомощной, вызывало настолько непереносимое чувство, то на вопрос психолога «а почему – нет?», Элька неожиданно для себя горячо возмутилась. «Знаю я этих бедняжек, «слабых», «беззащитных», актрисы больших и малых театров! Раздающие задания направо и налево, уверенные в том, что окружающие живут, чтобы их выполнять! Ну, разумеется! Ни у кого же нет планов, кроме как подчиняться их капризам и приказам! «Слабый» пол! Как же, «слабый»!» – она осеклась тогда, не желая дать волю ярости, поднимающейся из груди и перехватывающей горло. Психолог попросила продолжать, но Элька помрачнела и замолчала. Эта ярость не была для неё тайной за семью печатями. В детстве ей капризничать не разрешалось, а младшая сестра только и делала, что надувала губы по любому поводу. Однажды Элька глубоко заснула, зачем-то перед этим заперев дверь в спальню, и не слышала, как взволнованная мама долго стучалась. А когда проснулась и открыла замок, то получила трёпку за то, что «врала и прикидывалась, актриса!». С тех пор слово «актриса» стало для неё однозначно ругательным. «Да нет! Конечно, я попрошу, когда буду уверена, что этот человек мне настоящий друг, или когда будет ну очень сильно надо, или когда…», – утешала себя Эля. Но в жизни это «когда» – никогда не наступало, отодвигаясь до неопределённых времён и ситуаций.
Кофе был выпит, откладывать мысли о возникшей проблеме дальше было некуда. Элька уныло задумалась о бухгалтерии. Накоплений у неё не было, от зарплаты осталась сумма, на которую можно было жить примерно месяц, если экономить. Репетиторство? Преподаватели брали учеников для подготовки в ВУЗы и художки обычно осенью и потом занимались с ними до лета. Символические алименты выглядели скорее насмешкой. Бывшего мужа, просить – не вариант, ей сразу вспомнились те считанные случаи, когда она обращалась к нему после развода. Иногда ей казалось, что сумей он убить её без последствий – не сомневался бы не минуты. Да чёрт с ним… И всё-таки, надо что-то быстро придумать. Оплату квартиры надолго отложить не удастся. Отодвинув мысли про займы и кредит куда подальше, Элька решила хорошенько подумать ещё раз. «Не может быть, чтобы я ничего не придумала… Раньше всегда получалось! Что-то вчера уже было про деньги… А, Марго говорила… говорила… продавать свои картины. Приятно, конечно, помечтать! Но не легче ли продать, например, недавно купленный телефон, пользоваться пока старым. Сколько он там стоит? Нет, не вариант».
В одном отношении Маргоша безусловно права, пора бы уже что-то предпринять, для увеличения своих доходов. Они с сыном жили на съёмной квартире, выбранной как удачный компромисс между сносной ценой, наличием двух комнат и не слишком мерзким видом из окна. Жильё им сдавала бойкая приземистая женщина с громким голосом и наигранным смехом, Ирина. Ничего плохого о ней Элька сказать не могла, возможно, потому, что ни разу не задерживала квартплату, не заливала соседей и вообще была образцовым арендатором. Как она отреагирует на просьбу подождать с оплатой – было неизвестно.
Эля опять почувствовала грусть. Бывшие одноклассники один за другим покупали квартиры и машины, ездили заграницу. Институтские тоже не отставали, если кто-то из них и снимал скромную квартирку, то в Париже. Неужели она так и будет всю жизнь жить на съёмных квартирах и сводить концы с концами?! Сказать по правде, этот вопрос не особо волновал Элю в обычное время, но это время не было обычным.
Неуклюже поднявшись на костыли, женщина заковыляла в кладовку, где несколько лет лежали её немногочисленные картины. «Почему бы и нет? – Разговаривала сама с собой Эля, рассматривая с трудом вытащенные в коридор холсты. – Вот эта довольно интересная… Не шедевр, конечно, но крепкая такая академическая работа». Прислонив холст на подрамнике к более освещенной стенке коридора, и усевшись напротив прямо на полу, Эля посмотрела на картину внимательнее. Это был портрет её отца, одна из первых самостоятельных работ маслом. Она сразу вспомнила всё о том, как создавала её: третий курс, весна, курсовая работа… Было дано задание писать обязательно с натуры и Элька несколько раз ездила к родителям. Отец тогда послушно позировал, понимая, что это не игра, а нужно для дела. Он терпеливо сидел час и больше, пока не становилось заметно, что устал, тогда Элька заканчивала, и они шли на кухню, к накрытому мамой столу. Работа писалась легко, с первого раза, её и приняли сразу, оценив на отлично, хотя многие однокурсники замучались тогда переделывать и сдавать въедливому куратору Борису Николаевичу (известному своей лютостью, Бориске). В чуть лохматом от переездов прямоугольнике холста находился портрет не старого ещё мужчины, взятого по пояс, с выразительными руками, сложенными на столе, на переднем плане. Он смотрел из этого несуществующего измерения так внимательно, и даже пронзительно со скрытой улыбкой во взгляде, что казался живым гораздо более, чем сам зритель. «А не плохо нас учили, кстати!» – с гордостью подумала Эля. Из долгого кладовочного заточения были вызволены ещё несколько холстов, в основном реалистические пейзажи. Один учебный рисунок натурщицы выглядел законченным и довольно эффектным. «Что ж, остаётся посмотреть в интернете, сколько могут стоить мои «шедевры». Элька включила ноутбук и стала искать соответствующие сайты. В этот момент позвонила Марго.
– Ну как ты, инвалид?
– Да вот, сижу, воплощаю твои фантазии. Других вариантов разбогатеть я пока не вижу. Несколько работ есть, ну и ещё нарисую, времени то теперь достаточно. Продать бы ещё!
– Слушай, у тебя же есть всякие бывшие однокурсники, преподаватели, пообщайся. В любой сфере связи помогают.
– Мар, ну какие связи? Половина наших по специальности вообще не работают, все нормальные вышли замуж, поуезжали…
– А ты подумай, покопайся в голове, не торопись. Кого-нибудь обязательно вспомнишь.
– Ладно, покопаюсь. Ну, пока.
Вместе со своими старыми работами, Эля нашла несколько пустых холстов, краски, растворитель, не хватало только нормальных кистей. «Ничего, – подумала она, – отправлю Мишку в худтовары, тут не далеко». Затем она покормила сына двухдневными щами и макаронами с тушёнкой. На кулинарные подвиги сейчас она была способна ещё меньше, чем обычно. К вечеру у сына настроение стало чуть лучше, чем с утра. Они посидели рядом, болтая и глядя в полглаза в телек. Наконец, парень поинтересовался, что у неё случилось с её ногой. Вообще-то, она не любила врать, но решиться сказать правду об этом, нетипичном для себя происшествии, тоже не могла. «Мы встретились с тётей Марго и погуляли немного по городу, а потом забрались на ступеньки у Военно-Морского музея, там я неудачно оступилась, оказалось – перелом…». С отвращением к себе она подумала: «Скажи ещё: «Упал, очнулся – гипс!», но всё лучше, чем: «Я неловко спрыгнула с барной стойки прошлым вечером, сынок…».
Остаток вечера Эля провела за компом, изучая конъюнктуру современного художественного рынка, «что почём», и какие картины сейчас лучше продаются. На этом хлопотный день закончился, она умиротворённо легла спать, придумывая перед сном сюжеты своих будущих картин.
Глава 4. А вот, кому картину?
На следующий день Эля развила кипучую деятельность по реализации своего плана. Для начала, пользуясь дневным освещением, она постепенно, со скоростью хромоножки, сфотографировала имеющиеся холсты и, обработав их в графическом редакторе, и разместила на нескольких, выбранных сайтах, назначая цены по аналогии с похожими картинами. Художник Эля догадывалась, что выбор цены на предметы искусства – совсем не простая задача. Но с чего-то же надо начинать! Закончив с этим скучным делом, Эля начала готовиться к творчеству. «Это будет… городской пейзаж. Я живу в красивейшем городе мира и туристов тут тьма, такие картины всегда востребованы». В качестве референса, она хотела распечатать фото из сети, но Элькин принтер выдавал цветные картинки с безбожно исковерканными цветами. Тогда, руководствуясь принципом «на войне, как на войне», она ещё больше упростила себе задачу. Сама удивляясь своей наглости, Эля стала рисовать просто с монитора ноута. Цветопередача, конечно, и в этом случае была чудовищной, но видение художника, всё-таки помогало выруливать из этой ситуации с честью. Как говорила ещё на первом курсе их любимая педагог по рисунку: «Художник должен рисовать не то, что он видит своими глазами, а то, что должно быть по оптическим законам. Рисуйте головой!»
Эля увлеклась. Как давно она не рисовала! Конечно, поправляя работы учеников, сохраняешь какие-то навыки, но разве можно сравнить это с постепенным «вхождением» в своё произведение, когда сначала выбираешь тему, потом строишь композицию, потом создаёшь рисунок. Всё это захватывало не меньше, чем, наверное, покорение какой-нибудь горы, или что-то подобное. Как же она соскучилась по всему этому! Теперь есть время, да и мотивация. Но о необходимости создать «шедевр» она старалась не думать, ничто так не закрепощает руку и мысль, как необходимость выгодно продать результат. Каждый раз, когда в голову приходила мыслишка о том, насколько ярко эта работа будет выделяться на фоне себе подобных, Элька просто шла пить кофе, считая это недостойным признаком усталости. Также в борьбе творчества и нужды, помогали воспоминания о её учителях.
Живя во время, когда высшее образование абсолютно ничего не прибавляло с актуальному «mast have», гарантировало не приличный доход, а, возможно, лишь прожиточный минимум, когда любой диплом можно было купить, а курсы типа «истории искусств» считались пустой тратой времени, Эля с удивительной нежностью и благодарностью вспоминала свой институт и наставников. Далеко не все они были заслуженными или известными. Большинство преподавателей, вообще напоминали монахов преданностью любимому делу и зарплатой, похожей на подаяние. Но, не смотря на это, а может быть именно поэтому, каждый из них жил делом своей жизни и излучал то, что можно назвать «принадлежностью» и «преданностью». Преданностью искусству, традициям русской живописной школы или просто стенам института. Эля без труда могла вспомнить лица многих своих учителей, их голоса, иногда строгие, иногда ироничные, но всегда как будто настроенные на «вечное», и потому передающие признаки этого «вечного» каждый день, на самых обычных занятиях. Рядом с ними меньше всего думалось о том, что их жизнь, а впоследствии и жизнь их выпускников, это ежедневный труд, даже при наличии таланта, не гарантирующий ровным счётом ничего. Но высокомерие, с которым они встречали все шаткие опоры своей будущей жизни, не оставляло сомнений в их исключительности и передавалось ученикам. И стоило только вспомнить крылатые фразы Пал Палыча от которых ухохатывалось не одно поколение студентов, или вдохновенные лекции Паровской, как становилось смешно даже думать о том, как бы подороже продать то, что ты создаёшь. Нет, ребят, извините, но не пошли бы вы со своими экономическими реалиями… это всё не про нас!
Элька рисовала. Звук телефона отвлёк в тот момент, когда работа захватила, но ответить пришлось: это была хозяйка квартиры. Рассыпаясь в извинениях, она сообщила, что с будущего месяца вынуждена повысить квартплату, потому, что цены растут, а она и так долго держалась и не повышала. Эле нечего было ответить, кроме как «хорошо», хотя ничего хорошего в этом сообщении не было. «Ну, ты подумай! Повышать она решила именно сейчас, ни раньше, ни позже! Вот уж действительно, беда не приходит одна. Так, стоп, это ещё не беда, успокойся и работай дальше» – положив трубку, подумала Эля.
На следующий день и через день тоже, да что уж там говорить, все следующие недели, Элька проводила примерно так же. Писала, писала… Это можно было бы назвать «творческим запоем», и не хромай она на кухню по два – три раза в день, чтобы готовить себе и сыну еду. Конечно, были и другие отвлекающие обстоятельства: пару раз она совершала путешествие Одиссея в поликлинику, иногда звонил Виктор, с ним Эля продолжала держаться вежливо, но на расстоянии, не зная как объяснить, что звонит он зря. Регулярно она отправлялась в интернет посмотреть, как там продаются её картины. Уверенность, что их «оторвут с руками» в первые же дни после размещения сайтах, растаяла очень быстро. Элька понимала, что-то идёт не так, через неделю она стала постепенно снижать цену, но тишина в эфире продолжалась. Пару раз ей писали, задавая вопросы о размерах, раме и других деталях, но продаж так и не было. Какой-то примерный внук, дай бог ему здоровья, позвонил и сказал, что он с удовольствием купит для своей бабушки этот пейзаж, а потом назвал цену, которая составляла стоимость холста под слоем красок. Эля не обиделась, решив, что он просто не в курсе.
Вскоре женщина начала нервничать: «Может, не там размещаю? Или плохо сфотографировала? Да что вообще происходит?!». Впрочем, трудности её обычно только подзадоривали. Как говорила когда-то на зачёте Ленка Бегунова: «Я – не я буду, если не сдам!», так и Эля дала себе слово, что продаст свои холсты, именно так, как хотела. Ну не может же быть, чтобы её профессиональные работы были совсем никому не интересны! Когда беспокойство достигло предела, она решила, наконец, позвонить кому-нибудь из бывших однокурсников.
Женщина полистала телефонную книжку и нашла несколько номеров, тех, кто по сведениям пятилетней давности не уехал из страны и не приобрёл более прибыльную профессию. Ну вот, Серёжка Лажичев, уж если он не успешный художник, тогда я не знаю! В каждой институтской группе есть свои балбесы, попавшие в ВУЗ то ли по настоянию родителей, то ли вообще случайно. А есть ребята, которым, кажется и учиться-то здесь нечему, они блистают с первых занятий первого курса, и даже преподы смотрят на них с уважением, явно готовясь гордиться ими в будущем. Так вот, Лажичев был как раз из таких, безусловно подающих надежды. Примерно день Элька готовилась позвонить ему, продумывая разговор. Дело в том, что на скромную Эльку, Сергей внимания не обращал и запомнил её имя к концу института только потому, что не запомнить имя одногруппницы за пять лет – это признак дебильности, которой он не страдал. А за прошедшие с окончания учёбы годы, он, скорее всего, её забыл. «Да плевать!» – разозлилась она и набрала номер домашнего телефона: в их времена мобильных не было. На том конце долго не отвечали, наконец, гудки закончились.
– Аллё. Здравствуйте. Можно Сергея?
Ещё несколько секунд что-то трещало и шуршало в трубке. Эля ещё раз тихо повторила: «Аллё…».
– Нет его, – раздался на там конце хриплый, по всей видимости, женский, голос.
– А… где он? – от растерянности невежливо спросила Эля.
– …где он… – отозвалось хриплое «эхо», – в запое он…
Опять раздалось какое-то щёлканье, видимо телефон был неисправен, затем – гудки.
Элька растерянно смотрела на телефон, равнодушно замолчавший в её ладони. «Ну что ж, бывает…» – сказала она вслух, когда пришла в себя.
Тогда Эля решила позвонить бывшей старосте своей группы, Маше Кац. Она осталась работать на кафедре и, хотя сама была от бизнеса далека, по складу характера знала всё обо всём и обо всех.
– Ну что тебе сказать? – ответила по существу вопроса Маша, – продавать картины, можно, конечно. У кого-то получается. Тут надо знать на каких интернет-ресурсах размещать стоит, а на каких – пустая трата времени. Но чтобы регулярно продавать картины за нормальные деньги, надо найти хорошие пути сбыта. С галереями сотрудничать, коллекционеров заинтересовать, «заграница нам поможет», опять же… Рынок произведений искусства перенасыщен, картины пишут все подряд сейчас… Как они говорят, «рисуют». Заработать на жизнь легче шкатулки «под Палех» расписывая. Правда. Там хоть рука должна быть поставлена. А вообще, тусуйся больше, задружись с галеристами какими-нибудь… это помогает.
Эля грустно обдумывала разговор с Марией. «Когда мне тусоваться-то? Да и не люблю я…» И снова, поставив вопрос о реализации на паузу, она погрузилась в творчество.
Денег становилось всё меньше, поэтому Эля начала продумывать пути решения проблемы с жильём на крайний случай. Вариантов, которые устраивали её хотя бы теоретически, было немного. Просить в долг она не любила, да и у кого? Попросить хозяйку не повышать квартплату хотя бы на время больничного? Опять это мерзкое слово «просить»! «Может мне ещё поплакать, пожаловаться на больную ногу?!» – с возмущением подумала Эля. Ей вспомнились годы, когда на улице было особенно много нищих, она каждый день шла на работу мимо сидящих в метро и на улицах грязных людях за чертой… принято говорить «бедности», но ей казалось «человеческого достоинства». Особенно много было женщин с младенцами на руках. Обычно Элька, ещё больше ускоряя шаг, подавала им на ходу несколько монет. Конечно, ей было жалко этих людей. Но иногда, глядя в их лица, она ловила себя на мысли, что денег в её кошельке не на много больше, чем в их стаканах, а это значит, что разница между ними в том, что они сидят, а она – бежит. И бежит целыми днями. Однажды, устало топая домой мимо нищенки с тёмным лицом и ребёнком у груди, Эля поняла, что ей самой было бы просто «слабо» так вот сесть. А той женщине видимо было так же «слабо», встать, побороться за жизнь с нищенской мафией, что-то изменить… У Эльки тоже не было своего дома и тоже был сын. И каждая из них не могла перепрыгнуть стену своего «слабо», одна – попросить, другая – побороться… Хотя, всерьёз Эля, конечно, не сравнивала.
Понятно, что ей было проще! В самом крайнем случае можно было вернуться к родителям, но она не хотела об этом даже думать. Родительский дом… На людей, которые дружно живут вместе с родителями, а тем более не хотят от них уезжать, Эля смотрела со смесью искреннего интереса и недоверия. Разве так может быть? Нет, конечно, изредка Эля приезжала в гости, поздравляла с праздниками, помогала, когда болели. Но каждый раз, пересекая порог, она как будто снова погружалась в своё детство, а это не было приятно. Не проходило и дня, как хотелось бежать. И если с отцом Элька всегда находила общий язык, то мама так же неизменно «напрягала». Да, это точное слово. Мама для Эльки никогда не было подружкой и сколько хочешь – начальником. Так было всегда, сколько ни пытайся вспомнить с чего это пошло, почему так повелось – нет мыслей, «белый шум» в голове. У Эли были десятки примеров взаимного непонимания с мамой, против пары добрых воспоминаний. С отцом – всё с точностью до наоборот, всегда – друг, всегда – понимал, разговаривал… Эля отогнала от себя сложные чувства к родителям и вернулась в «здесь и сейчас». Нет, я обязательно придумаю что-нибудь другое!
Остаётся кредитка… но это самый крайний случай.
Глава 4. Наташа – девушка мечты.
Прошёл почти месяц со дня перелома. Нога не болела. Эля уже мастерски овладела ходьбой на костылях, но доктор сказал, что теперь можно осторожно передвигаться и без них. Больничный близился к концу. Жизнь возвращалась на круги своя.
Однажды утром женщине приснился любимый сон, который время от времени повторялся с детства. Она летала. Даже не так, а вот как: она Умела летать. Никаких крыльев в таком сне у неё не было. А сегодня, по сюжету сна на ней были ещё и небольшие белые валеночки (действие происходило на севере). И вот в какой-то момент Эля – во – сне заметила себя как бы немного зависающей на землёй! С восторгом осознав это, она начала совершать телом микродвижения, похожие на то, как ведёт себя рыба в воде и стала набирать высоту! Она летела не очень высоко над каким-то лесом… Самое восхитительное было чувствовать, что поднимаешься в воздух и даже немного меняешь направление полёта по своему желанию. Не маша крыльями, не на какой-нибудь реактивной тяге и не по щучьему велению, а подчиняя тело единственно своей воле – продолжать лететь. Во время таких редких снов она чувствовала странную радость, связанную не с высотой как таковой и даже не со свободой, а с возможностью тела двигаться в такой непрочной основе, как воздух, опираться на что-то, чего по сути нет и при этом направляться куда-то своей волей. Сегодня ей не помешали лететь даже валенки… Элька проснулась с чувством глубокого удовлетворения, как говорил единственный «дорогой» генсек в её детстве.