На днях произошло интересное событие – в наш город приехал прорицатель. Он выступал в местном Доме просвещения, и я, разумеется, решил пойти на его представление.
Прорицатель был знаменит своим провидческим даром и умением превращаться в птиц, точнее, в птицу – стрижа. То и другое сверхъестественное искусство – поразительное, невероятное и, может, даже немного пугающее – прорицатель демонстрировал в одной из телевизионных передач, посвященных мистическим явлениям и людям, которые служат сосудами для них….
На просторных и темных равнинах моей памяти время от времени начинают искриться, словно бенгальские огни, радужные воспоминания о том, как это было. Хотя нет! Само превращение человека в птицу так и не показали, прорицатель не захотел демонстрировать зрителям, как это происходит: он попросил, чтобы его чем-нибудь накрыли. Просьбу прорицателя немедленно исполнили – накинули на него большой кусок ткани белого цвета.
Всё произошло быстро – без торжественных грома и молний, и без ураганного ветра – даже освещение в помещении не изменялось – просто прорицатель – его физическая оболочка, человеческое тело – исчез под тканью, ставшей опадать, и в то же мгновение из-под нее выпорхнул стриж – маленький и хрупкий, быстрокрылый и резвый – он немного покружил над зрительным залом и улетел за кулисы.
Лица зрителей выражали недоумение, восторг, растерянность и испуг. Затем в студии появился прорицатель. Его приветствовали стоя.
Во второй половине передачи он делал предсказания. Вглядывался в черную ткань прошлого – эпизоды, ставшие камнями, пыльные останки пройденного. Созерцал сквозь радужное полотно настоящего бурление жизни, событий, которые свершались в ту секунду. Наблюдал через бледный туман грядущего, порождавший образы того, что уготовано миру, – слабые и нечеткие видения тех мест, где каждому предстояло побывать, и людей, с которыми суждено было встретиться.
Прошлое, настоящее и будущее – три времени бытия, три ипостаси вселенной – источники, из которых он черпал свои предсказания.
После этого прорицатель прославился, помощниц взял. Ах, слава, яркая звезда – трепет и красота, летящая вверх, к небесам. Одних она ослепляет и обжигает своим светом – ожоги глубокие и болезненные, а других щедро одаривает блестящим жемчугом любви и золотом счастья.
В нашей стране прорицатель был диковинкой, чем-то невероятным, неким сверхъестественным существом, наделенным большой силой. Зато за границей, в Америке и Европе, к персоне прорицателя относились не как к какому-то умопомрачительному и редкому чуду, а как к чему-то, что встречается практически на каждом шагу, банальности и серости, не заслуживавшей восторгов и дифирамбов.
И в Америке, и в Европе были свои прорицатели – уникумы от мира необъяснимого. Да, нам о них рассказывали с экранов телевизоров, но как-то вскользь – давали общие представления о них, почти без подробностей. Только говорили, что для кого-то прорицатели превращались в птиц, а кому-то предсказывали события грядущего. Грубо говоря, нам бросали кость – гладкую и белую, без кусочка мяса на ней, а ведь, как известно, скудной и пустой кости недостаточно, чтобы утолить голод.
Нас часто мало интересует то, что происходит у других, и только когда мы сами сталкиваемся с чем-то неординарным, непонятным и чуждым, то внимательно приглядываемся к этому.
Сколько прорицателей жило в Америке и Европе? Число тех, чья жизнь была подобна окну в доме, в которое всякий желающий и в любое время дня и ночи мог свободно заглянуть и увидеть всё, что творилось внутри, ограничивалось несколькими десятками. Но неизвестно, сколько тех, кто избегал всякой публичности, жил скромной, непримечательной жизнью, нисколько не выдавая себя и своих умений.
Есть ли между открытым меньшинством и закрытым большинством связи, и имелся ли между ними посредник, одновременно державший их в секрете и нет, и давал ли он людям информацию о них в чистом виде или только ее отдельные, не собираемые в целое осколки?
Или большинство, в силу своей скрытности, общается с меньшинством, которое не делает секрета из своего существования, только тогда, когда обе стороны нуждаются в подобном общении? И является ли это общение чем-то материальным, или оно похоже на нечто ментальное, метафизическое, сшитое из той же ткани, что и сны? Что если оно балансирует между тем и другим? Возможно, что такое общение сначала имеет материальную форму, потом переходит во что-то сверхъестественное – вроде предвидений или серии мысленных образов, затем приобретает облик информации и под конец перевоплощается в обычные символы, буквы, цифры, формулы.
Я вот о чём подумал: в нашей благословенной и великой стране должны жить еще прорицатели. По логике вещей – там, где один прорицатель, должны быть и еще несколько, а может, сотня. Впрочем, существует вероятность того, что в нашем обществе нет больше прорицателей – об этом говорит хотя бы тот факт, что новые прорицатели до сих пор еще не заявляли о себе, – а может быть, не пришло время для подобных открытий?
Мне это чем-то напомнило айсберг в море – гора льда одна, как и ее суть, природа и название, только какая-то часть айсберга погружена под воду – бо́льшая, а какая-то белеет над поверхностью.
…Зал Дома просвещения, казавшийся неоправданно просторным в другие дни, а теперь представлявшийся невыносимо тесным из-за огромного количества пришедших на шоу людей, утопал в паутине яркого света люстр и софитов.
Я расположился во втором ряду – идеальное место – отсюда я смогу увидеть всё, что будет делать прорицатель.
Шелковый занавес медленно поднялся, и на сцене появились три человека – две девушки – высокие блондинки с белыми, как снег, лицами, и очень худой мужчина, полностью закованный в блестящие серебристые доспехи. У него были длинные седые волосы и борода почти до пояса – это был прорицатель. Девушки – одна облаченная в двуцветный балахон, а другая в полосатой расшитой звездами робе, – с предельной бережностью держа его под руки и не выказывая никаких эмоций, осторожно подвели к микрофону, одиноко стоявшему у края сцены.
Насколько точными были его предсказания? Я слышал, что большая часть из того, что он предсказывал и говорил, сбылась с поразительной и вместе с тем пугающей точностью. Не сбылись те предсказания, которым не суждено было сбыться, хотя где-то на холсте мироздания они предполагались. Возможно, предсказанные прорицателем события сбудутся лишь спустя много-много лет, или они случатся, когда не будет на этом свете того, кому они были адресованы. Не исключено, что они уже произошли, только никто не заметил этого в силу обстоятельств, каждодневных забот и большой занятности, воплотились не в той форме, в какой все их ждали, а предстали в совершенно ином виде – но в предсказанный срок. Думается мне, что некоторые предсказания прорицателя станут реальностью тогда, когда захотят этого высшие силы. Они примут десятки разных обличий, незаметных для одних и запоминающихся для других, с единой сущностью, но многочисленными финалами.
– Задавайте вопросы, – сказал прорицатель. Его голос был низким, тяжелым и отчетливым. – О чём каждый из вас хочет знать больше всего.
– Нет, нет, нет! – вдруг запротестовали зрители. – Лучше продемонстрируй всем, как ты умеешь превращаться в птицу.
– Только это? – удивленно спросил Прорицатель. Он загадочно прищурился, и на его тонких губах проскользнула легкая ухмылка. – Разве никому из присутствующих не интересно, что ждет его в будущем?
– Нет, – хором закричали все.
Прорицатель сделал короткую паузу, обвел долгим взглядом зрителей, а потом произнес спокойно, тяжело, уверенно:
– Хорошо!
Прорицатель кивком головы дал команду девушке в балахоне. Та вынула из глубокого кармана большой атласный платок красного цвета, расшитый позолоченным узором, и аккуратно накрыла им прорицателя. В тот же миг доспехи, в которые было заковано тело прорицателя, утратив опору, с громким звоном рухнули на деревянное покрытие сцены. Из кучи блестящего металла вылетел стриж. Юркая птица молнией метнулась вверх, затем черным камнем спикировала вниз и, в полуметре от пола развернувшись, вновь взмыла к потолку и стала кружить над сценой.
Все зрители – в том числе и я – в сильнейшем потрясении и даже экстазе вскочили и восхищенно захлопали в ладоши.
Стриж опустился на платок, распластал крылья и запрокинул головку.
А что было бы, если бы все люди умели превращаться в стрижей?
Я закрыл глаза…
Если бы люди обладали такой способностью, то они разом освободились бы от своих плотских темниц – слабых и покорных воле жестокого времени – и в мгновение ока превратились в маленьких стрижей. Они бы воспарили над землей – над скорлупой обыденности и физических потребностей, над пеплом суеты и мелких житейских проблем, над костями мирских желаний – и устремились бы одной большой стаей в небо. Черными точками они отпечатались бы на белоснежных облаках, черными слезами запечатлелись бы на сияющем безупречной синевой полотне неба.
А что потом?
А потом стрижи поднялись бы еще выше и стали бы частью божественного света, света чистого и ослепительно прекрасного, ровным потоком расстилающегося над миром и мерцающей пылью оседающего в душах в сердцах живых существ.
…Одна из девушек наклонилась над птицей, бережно подняла ее и затем, не произнеся ни слова, направилась вглубь сцены. Другая девушка последовала за ней. В эту секунду занавес опустился.
Может, шоу закончилось, или это только антракт? Может, после перерыва мы увидим кульминацию шоу, где прорицатель в своем прежнем человеческом облике явится на сцену, окруженный ореолом торжественности, и гордо и непоколебимо, с победной улыбкой на губах и под всепоглощающий и заглушающий шум оваций низко поклонится всем?
Возможно, у шоу будет продолжение, или очень короткое, или довольно длинное, не исключено, что даже длиннее первой части, однако может оказаться, что после перерыва будет совсем другое представление. Может, оно растянется на целый час или займет всего пятнадцать минут, а вдруг после антракта, который, впрочем, может действительно оказаться не перерывом, а концом шоу, будет еще одно представление, подобное первому, но не с прорицателем в главной роли, а с каким-нибудь фокусником.
И вполне вероятно, что оно продлится столько же, сколько и шоу прорицателя, с таким же оборванным или, наоборот, чересчур затянутым финалом, завершающимся либо послесловием, либо началом другого представления, тянущего за собой иные мелкие или не очень выступления.
Так что же было потом?
Всё одновременно!