Было это давным-давно, в давние-стародавние времена. Мирно, спокойно и весело протекала жизнь в царстве доброго и мудрого царя Берендея. Царь Берендей проживал во дворце, в своей столице, что звалась Берендеев посад. Возле дворца располагались крепкие деревянные дома с красивыми резными наличниками и с железными петушками на крышах. А неподалёку, в заречной слободе Берендеевке, жили-поживали берендеи. Сеяли жито, собирали урожаи, пасли коров, зимой топили печи, а по весне праздновали широкую Масленицу.
В том году, о котором пойдёт речь, холода держались долго-долго. Вот уж и масленая неделя подходила к концу, а снег всё не таял, лежал толстым покровом на полях. Леса стояли безмолвные, угрюмые, еловые ветви гнулись под тяжестью нетающего снега, замёрзшие ручейки молчали. Но вот наконец, как и положено по календарю в Берендеевом царстве, появилась Весна-Красна. Она опустилась на Красную горку близ Берендеева посада в сопровождении птиц. Однако какой холод и мрак царили вокруг! Бедняги, они этого никак не ждали. Ой, как же мёрзли несчастные птицы: сороки-белобоки, жаворонки и грачи, и журавли, и цапли, и утки-хлопотуньи. Разве так раньше встречала их родная земля? Ясно, все эти снега и холода – проделки Мороза. Разругалась бы с ним за такие дела Весна-Красна, рассорилась бы навсегда, но только вот в чём была беда: была у них с Морозом дочка – Снегурочка. Вот почему она со стариком Морозом ссориться боялась. Ну как отнимет у неё дочку? Тогда она и помочь дочке ничем не сможет. Тогда уж ей ни утешить её, ни заступиться старый не позволит.
Тем временем в лесу становилось всё холоднее и холоднее… Поднялся ветер, повалил снег.
«Шутить вздумал старый», – подумала Весна-Красна.
– Птицы перелётные, прячьтесь от снега в кусты, – посоветовала она птицам. – Потерпите немного. Завтра растают от снега проталинки, в речных льдах полыньи откроются, солнышко выглянет. Согреетесь, а там и гнёздышки станете вить, выводить птенчиков.
Не успела она это проговорить, не успели птицы попрятаться в кустах, как из лесу, из самой чащи тяжёлой поступью вышел сам Мороз.
– С прибытием, Весна-Красна, – сказал он своим густым басом. – Здорова ли?
– Не жалуюсь, а ты здоров ли? – откликнулась Весна. – Как поживаешь?
– Не худо, ой, не худо, – захохотал в ответ Мороз. – Нынешнюю зиму не скоро позабудут берендеи. Уж погулял я, поморозил всласть.
– Так, может, в путь тебе пора, на север? – заметила Весна.
– Что гонишь? Не гони, – откликнулся Мороз. – Сам я уйду на утренней заре.
Что ж, это хорошо. Пускай себе уходит, да поскорее. Вот только тревожно Весне: на кого старый дочку Снегурочку оставит? Правда, она уже не маленькая, шестнадцать лет скоро исполнится, но всё же…
Стал Мороз Весну успокаивать. Мол, Снегурочка в высоком тереме живёт. И охрана у неё надёжная – волки да медведи вокруг терема дозором ходят, а по ночам филин сторожит: сидит на высокой сосне, глядит во все стороны. Звери у неё в услужении, лисица и зайчата, и куницы, и белки… Да и лохматому Лешему наказано беречь её, глаз не спускать. У Весны болью отозвалось материнское сердце. Глупый старик, не понимает он, что тоскливо девушке одной среди зверей жить. И что ей делать? Ну, вышьет рушничок, ну, песенку споёт. А всё одна да одна, ни единой человеческой души рядом.
Рассердилась Весна-Красна на Мороза, захотелось ей за дочку заступиться, спасти её от тоски-одиночества.
– Да как ты, старый, не поймёшь, – чуть ли не закричала она, – что девушке не со зверьём, а с людьми пожить хочется. Погулять, с подружками поиграть, с ребятами в горелки побегать.
– А дальше что? – сердито пробурчал Мороз.
– А там полюбится какой-нибудь один…
– И думать так не смей! – не дал ей договорить Мороз.
– Ты злой старик, – продолжала спорить с ним Весна-Красна. – На свете всё живое любить должно. Я мать, ты помнишь это? И я тебе томить дочку в неволе не позволю!
– Да знаешь ли ты, глупая, какой ужасный ходит слух – так же повысил голос Мороз. – Услышал я, рассказывала птица, что зовётся странным именем «птица-баба», что будто бы Ярило, весеннее горячее солнце, Снегурочку сгубить задумал? Стремится он своим лучом горячим заронить любовь ей в сердце, и тогда Ярило испепелит её, сожжёт, растопит. А пока она никого не полюбила. Ярило над ней не властен.
Но Весна-Красна всем этим слухам не хотела верить. Вздор мелет какая-то там птица. Не зря она зовётся «баба».
– Отдай мою Снегурочку, – прикрикнула она на Старика.
Мороз усмехнулся.
– Тебе, такой вертушке, что б я дочь доверил?
– Ты что ругаешься, красноносый? – возмутилась Весна. – Я мать, как смеешь ты мне не доверять?
Мороз задумался. Ссорится с Весной и ему не хотелось. Подумав, предложил он Весне вот что. Отпустит он Снегурочку из терема на волю. Разрешит он ей пожить в слободке, с людьми. Пусть поживёт в Берендеевке у Бобыля Бакулы. Они с Бобылихой бездетны, так пусть Снегурочка побудет им вместо дочери. Живут они бедно. Так будет там девушке работа да забота, никакая любовь в голову не полезет. Да и на бобылёву дочку вряд ли кто польстится. Весна согласилась. Пусть хоть так. Хоть жизнь у Бобыля не сахар, а всё же с людьми, не со зверьём.
Стал Мороз кликать Снегурочку, и та вскоре появилась из лесу. Голос Мороза и в дальнем тереме её был слышен.
Весна-Красна залюбовалась дочкой, обняла её, приласкала, приголубила. А потом спросила, не хочется ли Снегурочке не в тереме со зверями, а в слободке с людьми пожить.
Ох, как обрадовалась Снегурочка. Как не хотеть! Ведь живя с людьми, сможет она с подружками и в лес по ягоды ходить и хороводы водить, и песни петь научится, не хуже чем поёт Лель.
– Лель? – испугался Мороз. – Откуда ты Леля узнала?
Снегурочка рассказала, как спрятавшись за ракитовым кусточком, видела она, как пастушок Лель пасёт коров, и слышала, как он играет на свирели и поёт песенки. И показалось ей, что нет этих песен прекрасней, ни жаворонков пенье, ни трели соловья с ними сравниться не могут.
– Отец, – сказала она, – ты только послушай, прелесть-то какая:
Как по лесу лес шумит.
За лесом пастух поёт,
Раздолье моё!
Ельник мой, ельничек,
Частый мой березничек,
Приволье моё!
По частым по кустикам,
По малой тропиночке
Девушка бежит.
Ой, бежит, торопится,
Два венка с собой несёт,
Себе да ему.
Студеной колодец мой,
По мхам, по болотинкам
Воды не разлей.
Не мешай по тропиночкам,
По стёжкам-дороженькам
Девушке бежать.
Не шуми, зелёный лес,
Не шатайтесь, сосенки,
Во чистом бору.
Не качайтесь, кустики,
Не мешайте девушке
Два слова сказать.
– И дни, и ночи так бы и слушала пастушьи песни, – мечтательно добавила Снегурочка. – Их слушаешь и таешь…
Ох, какой страх нагнали эти слова на Мороза! Нет для него ничего страшнее слова «таять»! Тут стал он молить-заклинать Снегурочку держаться подальше от Леля. Он весь пронизан солнцем. Он солнца любимый сын. Ведь для Снегурочки нет ничего страшнее Солнца.
Но Снегурочка беспечно рассмеялась. Не кажутся ей страшным ни Солнце, ни пригожий Лель. В это время вдали послышались голоса.
– Люди идут, – сказала Весна. – Пора нам, старый, уходить. Пора прощаться с дочкой.
На прощанье обещала она Снегурочке любую просьбу выполнить и, коль взгрустнётся, или какая нужда случится, только стоит ей придти на озеро, в Ярилину долину и позвать её, Весну.
– Спасибо, мама, красавица, – отозвалась Снегурочка.
– Валит толпа весёлых берендеев, – заметила Весна, – пойдём, Мороз.
И они оба скрылись в чаще леса.
А голоса становились всё громче и громче, слышались всё ближе и ближе. И вот на Красную горку высыпала толпа людей. Они вывезли на поляну сани с чучелом Масленицы, распевая хором:
Раным-рано куры запели,
Про весну обвестили.
Прощай, Масленица!
Пито-гуляно было вволю,
Пролито того боле.
Прощай, Масленица!
Завезём тебя в лес подале,
Чтоб глаза не видали
Прощай, Масленица!
А другой хор подхватил:
Честная Масленица!
Весёленько тебя встречать, привечать.
Трудно-нудно со двора провожать.
Уж и как нам тебя вертать, ворочать?
Честная Масленица!
Воротися хоть на три денёчка!
Не воротишься на три денёчка, –
Воротися к нам на денёчек!
На денёчек, на малый часочек!
Честная масленица!
И снова первый хор:
Масленица-мокрохвостка!
Поезжай долой со двора.
Отошла твоя пора!
У нас с гор потоки.
Заиграй овражки.
Выверни оглобли,
Налаживай соху!
Весна-Красна,
Наша ладушка пришла,
Масленица-мокрохвостка, –
Поезжай долой со двора!
В толпе Бобылиха отыскала Бобыля Бакулу, схватила его за руку:
– Пойдём-ка домой!
А Бобыль остановился, замер и никак опомнится не может: да как же это? Только он было разгулялся, соседскими блинами полакомился, а уж масленица кончилась? Даже бедному Бобылю верить не хотелось. Огорчённо огляделся он вокруг, кинул взгляд на опушку леса, куда повезли чучело, и вдруг – увидел Снегурочку.
– Смотри, смотри, – крикнул он Бобылихе, вырывая руку, – боярышня!
– Чего только тебе спьяну не почудится! – ругнулась на него Бобылиха. К ним подошли несколько берендеев полюбопытствовать, чего это Бобыль с Бобылихой ругаются.
– Глядите-ка! – воскликнул один из них. – И, правда, что боярышня. Живая. В тулупчике, в сапожках, в рукавичках! Бакуле не померещилось!
Стал Бобыль расспрашивать Снегурочку, как звать её и куда она путь держит, и не проводить ли её к царю Берендею в его царские палаты?
– Зовут меня Снегурочкой, – отозвалась она. – А в царские палаты мне не надобно. Тут, в слободке, я пожить хочу.
– В слободке? А у кого же? – подивились на такой её ответ берендеи.
– Кто первый меня нашёл, тому и буду дочкой, – отозвалась Снегурочка.
Ох, как обрадовался Бобыль Бакула, не сразу и счастью своему поверил. А Бобылиха не только обрадовалась, да уж сразу такой гордости на себя напустила.
– Глядите все, какая у нас дочка! Эй, знайте нас, дорогу нам, посторонитесь! – закричала она.
Снегурочка оглянулась на лес.
– Прощай, отец! Прощай и ты, мама! Лес, и ты прощай, – прошептала она, уходя вместе с Бобылём и Бобылихой.
И стала Снегурочка жить-поживать в заречной слободке Берендеевке, в ветхой избушке Бобыля вместо дочки Бобылю и Бобылихе. А в избушке и соломенная крыша прохудилась, и крылечко покосилось, скамья перед крылечком – и та подгнила.
А Снегурочка полный день в трудах – то избу метёт, то пряжу прядёт, то воду из ручья деревянным ведёрком носит.
А Бобыль с Бобылихой дочкой страсть как недовольны. Бобылиха всё ворчит, мол, взяли дочку на радость, а счастье-то всё никак в руки не плывёт. И Бобыль тоже всё расстраивается. Он-то думал, что вместе с дочкой и богатство прибудет. А где оно, богатство? Бездельничать привык Бобыль, ленив, в работе проку не видит, оттого и беднее всех в слободке. Вот и сейчас – расселся, сложа руки на лавочке… Рядом Бобылиха уселась, а возле неё Снегурочка, пряжу из рук не выпускает, прядёт помаленьку.
– Уж хватит, нажились в нужде, пора бы пожить в богатстве да в холе, – бурчит себе под нос Бобылиха. – А всё из-за тебя, – пеняет она Снегурочке. – Не думаешь о родителях своих названных.
– Да откуда у меня богатству быть? – удивляется Снегурочка.
– А богатства нет, так за ум берись, – сердито наставляет её Бобылиха. – Вон сколько сватов да свах тебя за богатых парней сватали. Все парни из-за тебя точно ума решились. А ты что? Ты всех отвадила своим неласковым, суровым обычаем.
Обидно Снегурочке слушать такие слова. Вовсе она не сурова. А просто скромна да стыдлива. А Бобыль с Бобылихой велят ей богатых парней приваживать, да что б они в дом приходили, названной матери подарочки носили, а названного отца мёдом-бражкой угощали.
Как тяжелы Снегурочке эти речи! Ни к одному из женихов бесчисленных нет у неё в сердце ни любви, ни ласки. Что же ей, обманывать, притворяться?
Говорят, что всякой девушке любви не миновать, а Снегурочка ни о какой любви не знает. Никто не мил ей. И что такое она, эта любовь? А коль без неё нельзя, может, придёт она к ней в назначенный час. Глубоко погрузилась Снегурочка в свои думы, точно заснула. Но вдруг встрепенуться заставил её звук пастушьего рожка.
– Пригнал пастух скотину, – заметила Бобылиха. – Нет своих коровок, так хоть чужими полюбуемся.
Напротив ветхой лачужки Бобыля стояла крепкая, красиво изукрашенная изба Мураша. За ней располагались сад, и хмельник, и пчельник, и ленив был на труды Мураш, зато и бедности не знал, жил ладно да справно.
Коровы разбрелись по своим хозяевам, а к дому Мураша подошёл берендей, сват Мурашов, привёл с собой пастуха Леля. Увидев их в окошко, Мураш вышел на своё тесовое крыльцо.
– Чего вам? – спросил он.
– Да вот же, пришёл наш черёд пустить пастуха на ночлег, покормить да спать положить, – напомнил Мурашу сват.
А Мураш – ни в какую. Ни за что не соглашается пустить Леля в дом. Стал он его посылать на ночлег к Бобылю. А чего-то идти к Бобылю? У того в избе шаром покати, сами не евши сидят. Да и скотины нет у него, давно берендеи освободили его от постоя. Но Мураш упёрся. А еду он обещал прислать, да ещё и заплатить Бобылю, аж целого рубля не пожалеть.