Запив "тюрю" кипятком и еще раз сказав "спасибо", Хрюкин прилег на импровизированную постель и мгновенно уснул. Приснился ему в этот раз не капитан, а Рер. Только разговор не получился у них на этот раз. Рер разевал рот, жестикулировал, но Артур его не слышал, как ни напрягался. Рер стучал себя по голове кулаком, вертел пальцем у виска и даже раз пять показал язык, вытаращив глаза. Но что он этим хотел сказать Хрюкин так и не понял. Проснулся он не выспавшийся, хоть лежать ему было на досках вполне терпимо. Гвозди загнутые, на ребра не давили и он даже не замерз. Хотя в подвале пар изо рта все же шел. "Буржуйка" прогорела и хозяйка не спешила ее растапливать, экономя топливо. Лампа керосиновая была так же потушена, и свет теперь сочился из двух подвальных оконцев, с которых сдернули тряпки. Полумрак стоял все же такой, что Хрюкин едва мог рассмотреть свои вытянутые руки. Заставив себя подняться, он вышел из подвала и протер лицо снегом. Болела шишка на лбу и царапины на щеках и подбородке. Приложился он вчера при падении основательно.
– «Хорошо, что шею не свернул»,– подумал Хрюкин, рассматривая в предрассветных сумерках кучу битого кирпича, на которую упал и место, с которого сверзился. Траектория получилась впечатляющая воображение, и он зябко поежившись, вернулся в подвал. Там он с удивлением обнаружил, что Верка с Петькой так и переночевали в палатке, правда, набросав в нее тряпок и завернувшись в них. Застегнулись на липучки наглухо, пригрелись и продолжали сопеть носами, так сладко, что уже хлопочущая у печки Дарья, приложила палец к губам, предупреждая Хрюкина, чтобы не шумел.
– Доброе утро,– прошептал он все же, присаживаясь на ящик и помогая Дарье растопить печь.
– Доброе,– отозвалась та, подкидывая деревяшки в нутро "буржуйки". Через несколько минут печь уже загудела и чайник, на нее поставленный, начал нагреваться, тренькая дном. А потом пили кипяток вдвоем, потому что дети разоспались и будить их Дарья не решалась. Увидев же, что Артур собрался уходить, она кинулась было к палатке, чтобы поднять детей, но Хрюкин ее остановил, попросив разрешения заглянуть вечером еще, если ему не удастся встать у военкома на учет и довольствие.
– Конечно, приходите, Артур Макарович,– обрадовалась женщина.
– Я оставлю рюкзак? – Хрюкин тоже обрадовался тому, что нашел временное пристанище.
– Оставляйте, Артур Макарович. Если ценности какие, то вы не беспокойтесь. Я-то сейчас тоже уйду. Нас к расчистке привлекли станции и паек посулили по рабочей карточке, но детишки дома будут. Верка-то днем тоже выходит, дрова собирает для печки, а Петька все время дома. У него обуви нет зимней. Поэтому сидит сиднем,– сообщила она весь расклад домашний.
– Хорошо. Я обязательно приду. Ничего ценного у меня нет. Все ценное с собой ношу,– Хрюкин похлопал по фляге и лопате саперной, притороченных к поясу.– Может, паек сухой получу у комиссара,– попрощавшись, Хрюкин вылез из подвала. Уже совсем рассвело, и по улице шли в сторону фронта войска. Урчали двигатели и раздавались команды. Где-то впереди даже строевую песню запели, и Хрюкин почувствовал себя дезертиром. По-настоящему. С чувством вины.– "Все воюют, а я отсиживаюсь",– подумал он и направился в сторону станции, рядом с которой, по словам Дарьи и располагался мобилизационный пункт, обосновавшийся в нескольких палатках.
Палатки эти Хрюкин отыскал довольно быстро, но толчея там такая началась с утра, что он потыкался, потыкался в спины и плюнул, решив переждать, накал страстей,– "И чем заняться"?– подумал Хрюкин, озираясь,– "Пожрать бы чего прикупить. Должна быть толкучка обязательно где-то. Нужно расспросить народ на эту тему",– расспросы довели его до соседней улицы, на которой собирались все желающие "купить-продать". И у Хрюкина глаза разбежались. На этой толкучке, можно было купить практически все. Или выменять. Из-под полы предлагали все что угодно. Любые консервы, хлеб свежевыпеченный и еще горячий даже, шоколад трофейный в фольге кусками и даже водку с этикеткой. О соли и сахаре и говорить нечего. Этим торговали открыто. Стоило, правда, все жутко дорого. Приценившись, Хрюкин понял, что ему тут делать нечего, если он конечно случайно вдруг не найдет кошель с деньгами, а лучше мешок, потому что здесь нужно было иметь их мешок, чтобы ни в чем себе не отказывать. Предложив мужичонке безногому, на тележке, купить у него золотую монету, Хрюкин так его этим предложением напугал, что тот вскочил и убежал с толкучки, бросив тележку к чертовой матери.
– Жулик!– крикнул ему вслед Хрюкин и присел на пенек от дерева. Спил был свежий. Народ согревался по ночам как мог и прежде всего добирал то, что не успела сожрать война. Вот в этот момент Хрюкин и подумал о мешке денег, что найти бы его не помешало. Подумал, усмехнулся этой глупой мысли и наткнулся взглядом именно на мешок, валяющийся явно кем-то забытый у кирпичной ограды. Рядом с ним ни кого не было.
"Жулик этот безногий, наверное, оставил",– подумал Хрюкин, продолжая наблюдать за мешком. Мешок был из плотного брезента, с лямками как у рюкзака и набит был плотно. Здоровенный такой мешок. В этот мешок можно было засунуть поросенка килограммов на тридцать или столько же картошки. Но картошка бы пузырилась, а поросенок шевелился. Да и откуда ему взяться здесь почти в прифронтовом городе? Хрюкин встал и прошелся, якобы прицениваясь к товарам, но не спуская глаз с мешка. Толкучка гудела, тряся перед ним различным барахлом и продуктами.
– Купи сапоги,– совал ему в лицо пару кирзовую дед с кривым глазом.– Не за дорого отдам. Мешок картошки всего прошу.
– Ну, ты загнул, старый хрыч,– налетела на него баба в полушубке.– Кирза столько не стоит. Пол мешка дам.
– Креста на тебе нет, зараза. Уйди!– отмахнулся от нее кривоглазый.
Хрюкин приблизился к мешку и встал рядом с ним.
– Чем торгуешь, милок?– подскочила к нему сразу старуха бельмастая, подслеповато щурясь.– Солью? Почем?
– Не торгую я,– ответил Хрюкин.
– А че тогда место торговое занимашь?– напустилась на него старуха.– Приперся гляжу с мешком и стоит, и стоит.
– Что и постоять нельзя?– огрызнулся Хрюкин.– Может, я жду человека.
– Челове-е-ека!– завелась бельмастая, явно пребывающая не в духе.– Стоят тут, челове-е-еки. Плати, коль стоишь, за место.
– Кому это?– удивился Хрюкин.
– Вона кому!– ткнула старуха злорадно Хрюкину за спину и, оглянувшись, он увидел двух небритых субъектов, которые направлялись в его сторону. Рожи их ему не понравились категорически, а его, очевидно, не приглянулась им, потому что один из субъектов, тут же вцепился в Хрюкина и зашипел, дыша перегаром в лицо:
– Ты че, вошь тыловая, че зенки пялишь? Это наше поле, плати, барыга!
– Я не барыга. Я прикупить продуктов зашел,– попробовал оправдаться Хрюкин и уладить недоразумение, но тут же получил удар под дых, не сильный, но болезненный.
– Че ты гонишь? Я видел, как ты тут присел с мешком. Я на фронте кровь проливал, у меня три ранения и пять контузий. У меня брательник – начальник милиции здешней. Вали отсель, нос откушу,– заорал второй субъект и так ткнул растерявшегося Хрюкина, что он, перелетев через кирпичную ограду, растянулся на снегу, приложившись и без того пострадавшим лицом к утоптанному насту. А сверху на него грохнулся мешок брезентовый с лямками, весивший никак не меньше тех самых тридцати килограмм. Хорошо, что не на голову упал. На ноги, но тоже больно получилось.
– Вали, пока еще не добавили,– рычал через ограду контуженый брательник начальника местной милиции и Хрюкин решил не связываться с ним. Поднялся, подобрал мешок и поволокся прочь от толкучки. Отойдя метров на сто, он заскочил с мешком в полуразрушенный дом и, укрывшись за печкой, развязал тесемки,– «Че хоть волоку?»– мелькнула у него в голове мысль,– «Ох, ни хрена себе!»– замерла в извилинах следующая. Пачки советских денег, буквально ошарашили его. Уложенные ровными брикетами, они светились свежей краской и ликом Вождя Мирового Пролетариата. Хрюкин вытащил одну пачку и, разорвав банковскую упаковку, убедился, что все сто купюр – сто рублевые и еще пахнут типографией. Как будто их только что выдернули из-под печатного станка.
– Это как так? Кто оставил? Казначей какой-нибудь? Хватится сейчас, тогда кранты. Облаву ведь устроят,– запаниковал Хрюкин, лихорадочно соображая, что ему предпринять. Сунув одну пачку в карман куртки, он начал озираться по сторонам, решая дилемму – сбежать с мешком или без него.– "Спрятать пока, а ночью прийти и забрать",– пришла в голову мудрая мысль.– "Под печкой должна быть дырка, туда и всунуть пока и замаскировать хламом",– пришла в голову следующая мысль, еще мудрее первой. Хрюкин нашел подпечье и сунул туда мешок. Мешок влез легко и Хрюкин забросал хламом место тайника. Затем он осторожно выбрался из развалин и помчался подальше от толкучки, решив не мозолить тут никому глаза. В кармане теперь у него лежало десять тысяч рублей, и можно было поискать другие места, где принимали дензнаки в оплату за продукты. Расспросив встречных местных жителей, Хрюкин довольно скоро выяснил, что таких мест в городе, кроме барахолки, несколько. В подвале у Райисполкома, торговала государственная лавка, а еще на территории монастыря какого-то можно было отовариться в военторге. Но там, в основном, обслуживали военных и барахлом, но можно было переплатив, купить и продукты. Консервы, напитки, ну и еще много чего. Весь ассортимент никто не знал, но со слов знатоков, нужно было обязательно переплачивать. И заходить с тылу. Иначе нигде, ничего не продавалось.
– Пошлют, тя милок, к такой-то матушке,– просветил его благообразный старичок, сморкаясь в платок.– И не ходи, и не проси. Сдадут куды следует, коль начнешь правду требовать. Меня уж сдавали, ироды. Хотел папирос купить. Купил. Два дня продержали. Махры ни разу не выдали. Чуть не помер. Освободители, мать иху,– посочувствовав старичку, Хрюкин отправился к Райисполкому, лежащему тоже в руинах, но уже расчищаемому в первую очередь.
Подвал в здании оказался очень хорош для торговой точки, и она здесь процветала. В двери подвальные на задворках, входили и выходили люди. В основном военные, разумеется. С портупеями. Никаких вывесок Хрюкин не увидел, но набравшись смелости, в подвал все же спустился, подумав.– "Мне бы хлеба свежего буханок пять, да сахара хотя бы". С этой мыслью и зашел, чуть не захлебнувшись слюной от запахов, шибанувших в нос. Пахло колбасой и у Хрюкина забурчало в животе так громко, что стоящий рядом с ним майор, сочувственно на него покосился. "Колбасой пахнет",– подумал Хрюкин,– "Краковской. Сейчас бы пару килограмм сожрал, прямо не отходя от прилавка и, десяток кило с собой бы не поленился унести. Разрешили бы купить, чмошники",– очередь тем временем двигалась и Хрюкин оказался уже в двух шагах от прилавка, когда разразился скандал в этой торговой, подвальной точке. Заорал продавец, с мордой краснокирпичной и такой круглой, что Хрюкин даже удивился, увидев ее. Настолько идеально круглая была. "Круглый", отпихивал от себя протянутые ему деньги /сто рублевые, кстати/ и орал:
– Че суешь, че суешь? Где записка от товарищщщща Упатова? Только по ей отпускаем. Выйдите, гражданин, немедля. У нас тут пост при пистолетах. Враз угомонят,– сующий сторублевки капитан-артиллерист сконфузился, а "Круглый" добил его:
– Вам гражданин, следует в военную лавку идти, там все купить, а здесь только для тех, кто Райисполкому служит,– капитан спрятал деньги и, матерясь шепотом, вышел из подвала.
" И мне что ли отворот-поворот вот так же?",– подумал Хрюкин и спросил у стоящего рядом майора:
– А у вас, товарищ майор, есть записка от товарища Упатова?
– Есть,– нахмурился майор недовольно.– Я папиросами здесь отовариваюсь.
– И все?– удивился Хрюкин.
– И все,– кивнул важно майор.
– Товарищ майор, предлагаю сделку. Мне нужно затариться продуктами на десять тысяч рублей. Половина вам за записку. Годится?– Хрюкин замер в ожидании ответа, твердя мысленно,– "Соглашайся, майор".
– Годится,– улыбнулся майор и в следующие полчаса "Кругломордый" замучался вертеться, взвешивая на весах, то колбасу, то сало, то сахар, то муку. В результате майор с Хрюкиным вытащили из подвала по мешку огромному продуктов. Килограммов по пятьдесят. Истратил при этом Хрюкин только половину суммы.
– Вам куда?– любезно осведомился майор.– Я на машине, могу подбросить.
– Спасибо,– обрадовался Хрюкин.– Подбросьте к вокзалу.
Заявившись с мешком в подвал семейства Кутузовых, Хрюкин застал там только Петьку, который сидел в палатке и вылезать из нее не стал, даже когда увидел и узнал Хрюкина.
– Здесь тепло, а там холодно,– заявил он Хрюкину, заглянувшему к нему. Печка еле пыхтела, прогорев и Хрюкин, подбросив дров, поставил разогреваться чайник. А потом начал выкладывать на стол продукты. Запах колбасы, заполнивший моментально подвальное помещение, Петьку из палатки буквально вышвырнул.
– Это что?– ткнул он грязным пальцем в лежащую на столе Краковскую колбасу.
– Это колбаса, Петруха,– Хрюкин отрезал кусок колбасы и сунул ее в руки протянутые мальчонки, вместе с куском хлеба. Петька смотрел на колбасу и пускал слюни от запаха, не осмеливаясь укусить так вкусно пахнущую еду. Ему казалось, что это можно только нюхать.
– Что смотришь? Ешь,– засмеялся Хрюкин.
– Это все мне? А мамке с Веркой?– Петька взглянул жалобно на Хрюкина.
– Тебе, ешь. Мамке с Веркой я еще дам,– успокоил мальчишку Хрюкин и тот впился зубами в колбасу, заурчав волчонком. Закипел чайник и Хрюкин заварил чай, наложив потом в кружки столько сахара, что у Петьки глазенки на лоб полезли, когда он сделал первый глоток.
– Вкусна-а-а-а!– оценил он и высосал две кружки подряд. А затем, получив на десерт сухофрукты, уполз в палатку и заснул там, сжимая в кулачках сливы и сморщенные груши. Верка, пришедшая часа два спустя, принесла вязанку обгорелых досок и, увидев продукты, выложенные на стол, чуть не упала в обморок от эдакого изобилия. Она тоже забыла, как выглядит колбаса, а чай пила настоящий с сахаром, так давно, что уже не могла сказать когда. "До войны". Все хорошее теперь у нее было "до войны".
– Это вам сухой паек выдали?– спросила она, присаживаясь на лежанку.
– Угадала,– рассмеялся Хрюкин, сооружая ей бутерброд из хлеба, масла и колбасы.– Угощайся.
– Спасибо, дяденька,– пропищала Верка.– А Петьке?
– Петька уже умял килограмм колбасы и буханку хлеба съел. Спит вон, переваривает. Куда только влезло?
– А он не заболеет?– забеспокоилась Верка.
– Нет. Не заболеет. Я пошутил. Съел он конечно меньше. Это мы с ним вдвоем столько съели. Вот чаю он много выпил. Две кружки. Разбудить не забудь, чтобы пузырь мочевой не лопнул. Пусть во двор сбегает.
– Он не бегает во двор, дяденька Артур. У него обуви нет.
– А, ну да. Я забыл,– Хрюкин полез в мешок и вытащил пару валенок.– Вот, примерь Петьке. Купил в лавке. Там это самые маленькие были. Наверное, велики будут, но я ему еще носки подгоню, так что на вырост в самый раз будет. Купим еще Петьке вашему ватник или шубу, и будет он бегать во двор. Зачахнет ведь в подвале.
– Зачахнет,– кивнула Верка, прожевывая колбасу.
– Мне и денежное довольствие выдали,– похвастался Хрюкин.– За полгода.
– Ой, как я за вас рада. Наверное, целую тысячу получили,– попыталась угадать девчушка.
– Больше. Десять,– огорошил ее Хрюкин.
– Целых десять?– не поверила Верка.– Побожитесь.
– Честное комсомольское,– перекрестился Хрюкин.
– Шутите, дяденька Артур,– засмеялась Верка.
– Нет. Правду сказал. Десять. Вот продукты на них и купил. Встретил майора земляка из Москвы. Он и помог отовариться. Так просто и за деньги нынче ничего не купишь. Только по запискам от Райисполкома.
– Да, нынче так,– вздохнула девчушка.– До войны можно было сколько хочешь хлеба купить. Я помню.
Дождавшись темноты, Хрюкин снова выбрался из подвала кутузовского и направился в сторону тайника. Чуть не заблудился, но все же развалины нужные разыскал и мешок из-под печки вытащил. Возвращаясь перебежками обратно, он мечтал только об одном – благополучно добраться до подвала. И это ему удалось. Оказавшись же у входа в подвал, он подумал о том, что будет врать ее обитателям. Мешок денег – это не мешок картошки.
"Скажу, что кассиром меня в армии назначили… этим как его… дегустатором, нет не дегустатором, а инкассатором. Что банки сейчас все разбомблены, поэтому деньги для армии перевозим мы в таких вот мешках, чтобы никто не догадался. Ну и пусть помалкивают, значит". Придумав "отмазку", Хрюкин бодро явился пред своими квартирными хозяевами и так здорово расписал в цветах и красках свою новую службу, что сам себе поверил в конце повествования.
– А на фронт вас не пошлют, дяденька Артур?– спросил Петька.
– И на фронт пошлют и в тыл врага пошлют к партизанам, Петруха. Везде мы нарасхват – дегустаторы, то есть – инкассаторы. Деньги, брат, всему голова. Они двигатель прогресса, ну и товарной массы к потребителю.
– А форму вам выдадут, дяденька Артур,– не унимался Петька.
– Обязательно. Как только сошьют, так сразу и выдадут,– Хрюкин поворошил Петькину шевелюру и подумал, что мальчонка-то прав. Нужно срочно облачаться в армейскую одежку, чтобы не выглядеть в своей черной одежде «белой вороной». На следующее утро, попив чайку, заваренного Дарьей, с оладьями, которые она напекла на сливочном масле, Хрюкин помчался облачаться в военное обмундирование,– "Мне бы офицером приодеться. Младшим лейтенантом хотя бы",– размечтался он и наткнулся на вчерашнего майора, идущего ему навстречу.
"А может с майором этим перетереть по этому вопросу? Вроде тыловик и вдруг удастся пристроиться к нему в обоз",– мелькнула у Хрюкина в голове авантюрная мысль, а майор уже расплылся в улыбке, узнав его.
– Здравствуй, друг любезный,– расшаркался он.– Как с продуктами? Нет ли опять нужды?
– Как не быть,– расплылся Хрюкин в ответной улыбке.– Люди готовы нынче впятеро переплачивать. Так почему им и не помочь?
– Верно, верно. Людям помогать – дело хорошее. Благое можно сказать. Раньше сказали бы, что богоугодное. И сколько потратить можете, Артур?
– Много, Василь Сидорович. Сто тысяч могу потратить. Не мои средства. Люди доверили. Я за малую долю суечусь. Процентик свой имею, с оборота.
– Ну что же. Хорошее дело,– закивал опять головой майор. Еще вчера ему этот паренек приглянулся своей непосредственностью и прямолинейностью. Не каждый вот так подойдет, да и ляпнет незнакомому майору,– "Возьми на лапу",– да еще с простотой необыкновенной. Майор себя считал душевидцем, как минимум и в этом парне он вчера разглядел родственную себе душу. Душу коммерсанта, азартного, рискового и фартового. Подвозя его, майор представился и, услышав фамилию Хрюкина, рассмеялся, тут же и извинившись:
– Вы, Артур, не обижайтесь, просто фамилия ваша на мою похожа – у вас Хрюкин, а у меня – Дрюкин. В одной букве разница. Дрюкин – Хрюкин. Ох, чует мое сердце, что нам с вами еще встретиться доведется в этой жизни.
Угадал майор, довелось. Прямо вот, на следующий же день. Будто черт свел.
– Вы, голубчик, Артур, где числитесь?– поинтересовался майор.
– Списан по контузии, Василь Сидорович. Устроился в артель одну московскую инвалидную, чтобы в тунеядцы не записали, да вот по командировкам теперь выезжаю,– солгал, не моргнув глазом, Хрюкин.
– В армию не вернетесь?
– Да кому же я контуженный нужен в армии?– ляпнул Хрюкин.– Припадки у меня случаются. Эти… эпилептические.
– Эпилептические?
– Они. Эпилептические. Падаю, головой стучу, могу укусить. Зачем я такой в армии?
– Ну, брат, это в действующей армии, а если в тыловой службе? Вот как наша, такой?
– А что у вас за служба?– улыбнулся Хрюкин.
– Мы, брат, продукты поставляем для высшего офицерского состава. Заготавливаем, сопровождаем, распределяем.
– Это конечно, совсем другое дело. Чего тут падать в припадок? Только звание у меня рядовой, чего с него?– посетовал Хрюкин.
– А мы тебе, задним числом оформим курсы младших лейтенантов и получишь звание,– майор и сам не заметил как начал уговаривать Хрюкина, поступить к нему на службу.– Станешь моей правой рукой. Комендантскую роту тебе дам. Звания сами посыпятся. Я, брат, сам войну начал лейтенантом. А теперь майор. Соглашайся. Понравился ты мне. Душа родственная. Я тебе, ты мне. Заживем. Дела закрутим.
– Ну, я конечно, согласился бы, но мне нужно в Москву съездить, расчет получить, то, се. Документы опять же, справки с работы и из военкомата.
– Да ничего не нужно. Я все сделаю. Оформим тебя, как добровольца. Напишешь рапорт на мое имя. Да про тебя в газете пропечатают, как ты из инвалидов в добровольцы пошел.
– Не надо в газетах. Не люблю я газеты,– отказался Хрюкин.
– Правильно. Я их тоже не люблю. Ну что, по рукам?– протянул майор ладонь.
– По рукам,– согласился Хрюкин и на следующий день уже щеголял в новеньком полушубке, с эмалевым квадратом младшего лейтенанта на петлицах гимнастерки. Казарм у тыловиков не было, штаб части разместился в домишке, на окраине Можайска, в одном из немногих уцелевших. В нем же и майор Дрюкин припухал со своей командой. Подчинялся он непосредственно командующему фронтом и был его можно сказать личным фуражиром. С обязанностями своими справлялся майор на отлично, и числился на хорошем счету. В распоряжении имел пару сотен оглоедов, лично ему обязанных службой не пыльной и одного только порой майору не хватало – широты. Хотелось ему развернуться не на ширину фронта, а всей Красной армии ширину. Или еще шире. Честолюбив был крайне, но умел это скрыть от зорких глаз органов карательных, вовремя прибирая за собой, и не гадя где попало. Изворотливость эта, помноженная на общительность и умение ладить с людьми – коммуникабельность, двигала майора по служебной лестнице, и он уже приготовился провертеть третью дырку под прямоугольник подполковника на петлицах. А это значит и новая должность последует. Вот поэтому Дрюкин и собирал вокруг себя людей оборотистых, расторопных. Команду. Чтобы дела делать, а не "лапу сосать". Пока идет война, столько всего списать можно на нее. И майор списывал. Так успешно, что уже не все свои заначки помнил. Хоть журнал заводи учета. Куда и что пристроил. Домов только скупил в окрестностях Москвы пару десятков, на подставных лиц. Родственников в основном. Даром люди отдавали, когда немец пер на столицу катком железным,– "Сгорело кое-что, не без того, но и это не беда. Получим ссуды от рабоче-крестьянского государства, роднули… и восстановимся. Отстроимся и продадимся в десять раз дороже",– жизнь будущая, после войны, казалась майору светлой и праздничной. Ну а пока война, есть конечно риск и пулю получить, но тут как говорится, – "Кто не рискует – тот не пьет шампанское",– впрочем риск был и здесь минимальный. На фронт, в окопы майор продукты не поставлял и сам в эти окопы не лез. Бывал он в них реже, пожалуй, чем командующий фронтом. Тот нет, нет, да наведывался раз в полгода на передовую, чтобы авторитет свой поднять и сфотографироваться на фоне горящих фашистских танков, которые специально раскочегаривали коктейлем Молотова для фотокора. Дрюкину светиться в прессе нужды не было. Задачи у него стояли в иной плоскости, при снискании хлеба насущного, нежели чем у командующего.
Хрюкина майор пока особенно не загружал, поручив ему заниматься скупкой и реализацией товаров повышенного спроса, с выездом в командировки. В ту же Москву. Столица с удовольствием поглощала деликатесы, прибывшие с фронта, ей же туда и отправленные, чуть ранее. На фронте продукты проходили некое крещение и приобретали сакральность, а стало быть и стоимость повышенную. Это все прекрасно понимали и деньги платили не ерепенясь.
Война списывала вагонами и эшелонами. И в этом потоке "деньги – товар – деньги" Хрюкин поплыл уверенными саженками, совершенно не предполагая, что ему напророчено стать, в лучшем случае, мелким чиновником. Мелким он уже стал, всего лишь две недели спустя, после того как это пророчество прозвучало.
"Для кого война, а для кого мать родна",– поговорку эту народную, русскую, первым высказал, наверняка человек, столкнувшийся с Частями Материального Обеспечения. Узнав об их деятельности не понаслышке, а столкнувшись непосредственно. Возможно в качестве дознавателя, например, или прокурора, которому упали на стол документы по очередному "Трофейному делу". Их судили, сажали и даже казнили при любой власти. Называли презрительно ЧМО, но меньше их от этого не стало. Они, как крысы, которым, если не препятствовать размножаться, способны заполнить любую площадь, любой объем, Галактику, Вселенную. Но они хуже крыс, опаснее, потому что над крысами есть люди, а над ЧМО, никого нет. Даже Бога. ОН уклоняется от них, отворачивается, предоставляя самим себе. И эта предоставленность, становится их проклятьем, которое несут они по жизни своей как ЗНАМЯ. Независимости от ВСЕГО. Знамя реет и собирает сочувствующих и завидующих. Всех под тень свою готово собрать. Всех – двуногих сделать такими. Всем навесить ярлык. Самому мелкому "крысенку" и самой крупной и матерой "крысе". Конец Человечества наступит не в результате катаклизма природного и не в результате явления Ангелов-Истребителей на бледных, вороных и прочих мастей, лошадях скачущих. Человечество прекратит свое существование, когда все люди встанут под это знамя – ЧМО. Человечество Материального Обеспечения. Все, занавес. Как эти несколько миллиардов ЧМО, уничтожат планету, не имеет значения. Они попросту "сожрут" ее.
Эти псевдолюди всему назначат цену, все сведут к голому расчету. Но не это страшно. Страшно то, что они потеряют саму способность понимать свою порочность. "Что естественно, то не безобразно". Будут говорить, не умея отличить, где естественно, а где безобразно. Их псевдо-ученые, пытаясь объяснить мироздание, будут постоянно наталкиваться на Разумную Силу, которая с легкостью нарушает выдуманные ими законы и они будут выдумывать фантастические гипотезы о "темной" материи, которая невидима и наполняя Вселенную видимую в соотношении 1 к 5-ти, сдерживает Галактики на их "неправильных" орбитах. На каждый килограмм видимой, пять невидимой, а значит "темной". В Солнечной системе планеты вращаются правильно, не нарушая законов динамики – с разной скоростью перемещаясь по своим орбитам, а галактики вращаются с одинаковой, независимо от диаметра орбит. Эту загадку они решат, выдумав "темную" материю. А затем "черные" дыры, которых тоже нет, но гипотетически без них во Вселенной не обойтись. Разлетится в разные стороны. Они напишут сотни диссертаций, назвав их "теориями" и получат сотни премий за них. Наука станет научной фантастикой, оформленной фразеологическими изысками заумными и математической терминологией сведенная в культ для посвященных. Но эти "посвященные", не смогут при этом ответить на простейший вопрос школьника, который уже изучает "ИХ" физику. Почему Вселенная, наполненная этой материей "темной", ее сдерживающей, делает исключение для планет? И не потому ли и понадобились "темные дыры", чтобы не отвечать на этот вопрос? Назвав невидимое, не поддающееся никаким измерениям и экспериментально не обнаруженное ими "темным", они сведут к этому термину весь путь проделанный псевдонаукой за всю историю Человечества. Они будут строить адронные коллайдеры, чтобы доказать свою правоту, зафиксировав экспериментально этим инструментом свои бредовые фантазии.
Вобьют в них ресурсы Человечества, повесив ЕМУ на шею содержание, обслуживание, финансирование и возведение этих "вавилонских башен". И получат все, что просят у ЭТОГО "Человечества", потому что ему – ставшему ЧМО, Разумная Сила во Вселенной не нужна. Ему – ЧМО нужна Сила "Темная", которая пусть и невидима ПОКА, но всего лишь величина физическая, а значит ее можно ПОКОРИТЬ – УЗНАТЬ, ПОНЯТЬ, ИСПОЛЬЗОВАТЬ. И тогда БОГ не нужен. Ему не останется места в "ВЫСОКОЙ" физике. Люди тогда сами станут БОГАМИ. Осталась сущая мелочь – обнаружить эту "темную" материю. "ВЗЯТЬ ЕЕ" в "ежовые рукавицы". Признать свою неправоту псевдоученые уже не способны. Они стали заложниками своих бредовых идей, которые так щедро профинансированы ЧМО. Отвечать за израсходованные средства не хочется, и выдумываются новые, еще более фантастические теории и проекты, которые следует финансировать. Денег всегда мало!!! Круг замкнулся? Не-е-е-е-т!!! Этот круг бесконечен. По нему могут бежать еще сотни поколений с академическими бородами и без, собирая громкие титулы, звания и щедрые чаевые. И они не отдадут их добровольно, не сложат с себя покаянно звания лауреатов всяческих, трескучих премий. Они ощущают себя на Олимпе, а всех остальных людей рассматривают, как рабочую силу, призванную обеспечить их фундаментальные исследования, а заодно и роскошью обеспечить. За лбы. ЗА ЧТО ЖЕ ИМ ПЛАТЯТ И КТО? Платят за конечный результат, которого пока нет. А вот на вторую половину вопроса ответить гораздо сложнее. Можно конечно покопаться в информационных потоках и проследить источники финансирования таких проектов как адронный коллайдер и увидеть, что решения принимались на самых высоких государственных уровнях. Можно выйти и на Заказчиков, и на Подрядчиков. Выйти и не понять, почему Правительства с легкостью необыкновенной выбрасывают на такие проекты десятки миллиардов, в то время как "жмотничают" на науку прикладную, способную решать проблемы насущные, острые. Когда ежедневно на Земле люди умирают с голоду. Сотнями тысяч. Что заставляет Власть предержащих так щедро сыпать в эту бездонную яму финансы? Любознательность? Думают о перспективе? Нет. Ответ прост. Вырвав кусок хлеба изо рта умирающего от голода, они тратят стоимость таких миллиардов кусков на то, чтобы получить еще большую ВЛАСТЬ. Не на Земле, а во Вселенной. Вот о какой ПЕРСПЕКТИВЕ они мечтают и для этого не жалеют средств. ЦЕЛЬ оправдывает СРЕДСТВА. Поэтому вторая половина вопроса, плавно вернулась к первой. А может они правы? И им удастся "Ухватить Бога за бороду"? Тем более, что при этом будет доказано, что ЕГО и нет вовсе. Разве плохо, если ЧЕЛОВЕК станет БОГОМ? Вопросы эти скорее этически-морального свойства, и тут можно спорить до посинения на вечные темы "Что такое хорошо и что такое плохо? Что есть добро и зло?". Спорить бессмысленно. В спорах этих никогда не рождалась ИСТИНА, вопреки расхожему утверждению. ИСТИНА уже есть, зачем ей рождаться в глупых спорах? В спорах таких рождается только НЕПРИЯЗНЬ. И все же хорошо или плохо? Если ЧЕЛОВЕЧЕСТВО станет коллективным БОГОМ? Такое вот ЧМО? Не дай БОГ. Всю гадость, которую это ЧМО культивирует на Земле, оно вытащит в космос. Размажет дерьмо по всему небу. Это если псевдоученые окажутся правы. Но они не окажутся правы. Они еще долго будут морочить всем головы и вырывать куски хлеба из голодных ртов, но наступит момент, когда им перестанут верить и ВЛАСТЬ ПРЕДЕРЖАЩИЕ, потребовав отчет о проделанной работе. Коэффициент полезный, от которой равен не просто нулю, а минусовому числу со столькими нулями, что даже им станет не по себе. А услышат в ответ, новые предложения. Профинансировать проект еще грандиознее предыдущих. Коллайдер не 25-ти километровый, а диаметром посолиднее, по экватору, например. Аппетит приходит во время еды. Если им позволить осуществить и этот проект, заморив половина людей голодом, то не получив опять нужный результат они могут предложить проект еще грандиознее – вывести строительство Коллайдера очередного в космос. Там-то места побольше и диаметры грандиознее можно планировать. Но даже если и это им позволить, выкачав все ресурсы из Земли и саму Землю всунуть в этот Коллайдер в качестве "кирпича", то и тогда результата ожидаемого не будет. Результата не будет, но телодвижения к нему не прекратятся до скончания веков. Иначе это "ЧЕЛОВЕЧЕСТВО" – ЧМО обречено на бессмысленность. И как всякая тоталитарная система, эта станет душить всякое противодействие. В результате появится ГОМОСАПИЕНС – ЧМО. Ожидающий, когда его сделают БОГОМ. Живущий для этого. И когда последний ЧЕЛОВЕК сомневающийся, страдающий, грешащий, но кающийся – умрет, то вместе с ним умрет и истинное ЧЕЛОВЕЧЕСТВО. И тогда поскачут кони бледные и вороные, станет вода мертвой, а рты ненасытными. Тогда день станет как час, а год как день и сбудутся пророчества АПОКАЛИПСИСА. Явится ЗВЕРЬ. Но ЗВЕРЬ – это не конкретная Личность – это коллективный образ ЧМО.
У этого коллективного ЧМО будет ЛИДЕР. Вот он то и назван в пророчестве Иоанна Богослова Антихристом. А примут его Античеловеки.
Михаил "присматривал" за Хрюкиным, который, то "выпадал" из виду на годы, то снова появлялся и как верно он предположил, оказался не честолюбив. Уцепившись за почти однофамильца, он "воевал" под его командованием и даже получил к концу войны пару орденов. В звании так же подрос до майора и в этом качестве ушел в запас из вооруженных сил в 1946-ом году. А еще пару лет спустя пропал, ударившись в бега от следователей НКВД, раскручивающих знаменитое "трофейное" дело, в котором в качестве фигурантов числился и бывший его начальник – генерал-майор Дрюкин. "Хвосты" оказались настолько длинными, что Хрюкину, очевидно, пришлось сменить свои позывные, чтобы уйти от карающей длани Закона. Отдав распоряжение "Троянам" прочесывать город Ленинград и Ленинградскую область, Михаил на какое-то время и вовсе забыл о нем, занятый другими проблемами. Время шло, в веке 19-ом отстраивалась сгоревшая Москва, а в веке 21-ом наступил также год 2012-ый и принес с собой массу забот. Страна вступала в очередную фазу "ПРИВАТИЗАЦИИ". В заключительную. Информация, поступающая от группы Васькиной и ее анализ, показывала, что до полной передачи "Реального сектора экономики" Мировой Экономической Системе, остались считанные дни. Правительство РФ все для этого сделало и осталось только объявить очередной дефолт. Для обеспечения Гарантий будущим собственникам, что все пройдет без активных вспышек сопротивлений со стороны населения России, Правительством было принято несколько Законов.
О Реформировании армии, который сводился практически к ее ликвидации и Закон №99-Ф3, на основании которого в страну могли быть, по инициативе Правительства, приглашены силы НАТО. В качестве миротворцев разумеется.
Очередной дефолт, от дефолта 1998-го года предполагалось устроить настолько грандиозный, что тогдашнее падение рубля 1 к 5-ти по отношению к доллару, выглядело по сравнению с падением запланированным совершенно ничтожным. Страну попросту собирались обрушить в очередную пропасть, финансовую яму. На столько бездонную, что на дне ее этот рубль разглядеть было просто невозможно. И если в 1998-ом году дефолт -/неплатежеспособность страны/ был объявлен при внешнем долге России 158 – ем миллиардов долларов и задолженности по выплатам пары десятков миллиардов, то проведя "генеральную репетицию" и убедившись что население реагирует вяло, как стадо баранов идущее на бойню, МЭС заключительную фазу "ПРИВАТИЗАЦИИ" решило провести, выстроив финансовую пирамиду с суммами гораздо большими. Внешний долг России по состоянию на апрель 2012-го года составил 565-миллиардов долларов, а задолженность по выплатам его перевалила за сотню. Информация эта была в свободном доступе, а следовательно была занижена, чтобы не всполошить наиболее сообразительных аборигенов. Фактически же Россия задолжала уже ОДИН ТРИЛЛИОН ШЕСТЬСОТ МИЛЛИАРДОВ и продолжала увеличивать эту сумму ежегодно на двести сорок миллиардов только за счет набегавших процентов. Плюс "Реальный сектор экономики" и Банки продолжали брать кредиты на Западе. Только в 20**– ом с начала года они получили 17-ть миллиардов на свои счета. И им охотно давали. Грандиозная афера шла к завершению, и год 20** очевидно должен был стать ключевым. Иск Россия от кредиторов должна была получить в следующем году и расплатиться по своим долгам, своей территорией. Вернее ее недрами. Теряя окончательно "Реальный сектор экономики". Полученные кредиты шли не на развитие страны, а направлялись на кредитование стран участниц Парижского Клуба Кредиторов. Россия вступила в этот Клуб и теперь имела право это делать. И воспользовалась в полной мере этим своим правом, "простив" ее членам 45-ть миллиардов при вступлении и став самым крупным кредитором в этом клубе. Банки российские одной рукой брали под 15-ть процентов, а другой тут же давали под 10-ть. Идея была гениальна по своей простоте. Долг по кредитам навешивался на Россию, а вот давали в долг уже от коммерческих структур. Таким образом страна, как Гарант должна была ответить по обязательствам и ничего не получить из "утекшего" капитала. Готовился окончательный раздел страны. Это позволило бы Мировой Экономической Системе преодолеть наконец-то затянувшийся мировой экономический кризис и получить в свое распоряжение огромную территорию, призванную стать рынком сбыта на пару лет для Военно-промышленных комплексов всех стран Евросоюза. Ну и для США разумеется. По сути Мировая Экономическая Система приняла решение, что войну холодную 3-ю Мировую пора перевести в горячую стадию. Враг деморализован, вооруженные силы его не способны оказать сопротивление даже на тот период, пока идет мобилизация. Ну а Закон №99-Ф3, позволял ввести в страну Вооруженные силы Альянса на "законном основании". Разумеется, что очаги сопротивления будут спонтанно возникать, но они будут незначительны и у будущих Хозяев уже заранее дух захватывало от перспектив открывающихся. Выселить аборигенов в количестве сотни миллионов вообще не проблема. Половина разбежится сама, вторая вымрет. Чтобы этот процесс ускорить, решено было не вмешиваться в межэтнические конфликты, которые неминуемо должны были возникнуть на всем пространстве бывшей России. Население, не ощущающее себя СОБСТВЕННИКОМ И НАРОДОМ должно было само себя уничтожить, избавив от этой грязной работы СИЛЫ МИРОТВОРЦЕВ. Операция готовилась основательно, и в нее было вложено столько сил и средств, что Михаил глазам своим не верил, когда группа аналитическая докладывала ему, что все последние события в мире за истекшее десятилетие – всего лишь ПРЕЛЮДИЯ к этой операции. Сигналом к началу операции, которую впору было назвать "ПЛАН БАРБАРОССА-II", должно было послужить резкое падение цен на нефть на мировом рынке. Они должны были упасть на столько низко, что Россия мгновенно превращалась в страну банкрота, в глазах собственного населения. То, что эта страна и без этого спектакля – БАНКРОТ МЭС уже давно знало. Осталось расставить точки над "I".
Доложив о создавшейся ситуации на очередном собрании "концессионеров", Михаил зачитал прогнозы аналитической группы и были они настолько мрачными, что все присутствующие отреагировали на них соответствующим образом. В воздухе повисла пауза. Пауза растерянности и недоумения.
– Предотвратить интервенцию возможно?– тихо спросил Академик.
– Мы не сможем двумя танками, даже такими продвинутыми, заменить ликвидированную армию,– возразил ему Михаил.– Нет, интервенцию мы остановить не сможем.
– А если оплатить задолженности России?– предложил Петр Павлович.
– Как ты это себе представляешь? Боюсь, что такой механизм не предусмотрен. Агрессорам не нужны деньги, им нужны ресурсы. Ну а если даже допустить такой вариант возможным, то мы попросту оплатим воровство и позволим начать новый виток, но уже более грандиозный. Выложить нужно будет несколько триллионов в валюте или золоте. Таким образом население может спокойно "хрюкать" дальше в своих сараях, а у власти останутся воры. Или ты предлагаешь совершить переворот? В этом случае, нам придется воевать не с НАТО двумя танками, а с собственным народом. Который ни черта не будет понимать. И для него нас выставят группой террористов. Ну а то, что эта группа предварительно долги оплатила, народу можно и не говорить. Если же не оплатим, то получим еще и интервенцию. Куда ни кинь, всюду клин.