Слова (сборник) - читать онлайн

стержень порвал

тело бумаги.

красный – провал.

крах.

недостаточно ярок,

как

болезненность арок

смрадных

и затхлость парадных.

хотелось, чтобы

как кровью,

как изнутри!

…окно. фонари-

клаустрофобы

жмутся

от мокрых кровель…

жгутся

свечами

в сетчатку.

…мне все-таки хорошо!

тепло. согревает печаль.

знаешь, и вовсе не жаль,

что ты опять не пришел.

спасибо!

и в этой тоске – благодать.

в томлении есть чего ждать.

все будет.

и будет

красиво!

сны чередуют бессонницу.

тщетно сражаюсь с совестью.

сердце, как молот, стучит в виски мне

в вечно бесслезном и пафосном гимне.

я уже болен отчаяньем.

я еще жив расстоянием,

теплым безумием верст.

сколько безудержных звезд

пало?

я засыпаю вне горести.

ты рассыпаешь горсти

снега на Невский.

так нежно и дерзко.

так холодно

светят огни спрута-города.

мы не случимся из робости,

вода отдает свинцом

слабости, гордости…

нужное – вычеркнуть.

мы не случимся, какой бы стих

мне ни писать и ни вычернить.

все забелили

время и мили.

снегом и ветром смели.

взгляд безучастен:

делит на части

счастье.

а было

ли?

еще полчаса —

и ты выйдешь на сцену.

зрительный зал.

на коленях – цветы.

все тебя ждут:

вязкой патоки в венах.

легкие – в жгут.

неизменно под дых

метят глаза.

ты испугаешься,

я тебя знаю.

влажных ладоней на брюках следы.

страшно и сладко.

улыбчиво-злая,

будешь латать пелену пустоты.

метки удары

пальцев по струнам.

ты себя даришь,

как это трудно!

если бы знали,

чего это стоит,

так запросто, стоя,

им улыбаться.

лишая шансов

на праздный покой.

и… как им легко!

еще полчаса —

и ты выйдешь на сцену.

зрители ждут

и купили цветы.

сейчас им легко.

потому что есть ты.

рецепт моей ночи весьма примитивен:

Набоков и много чаю.

глагола «любить», кроме инфинитива,

теперь не употребляю.

и не заполнять пустоты

мне местоимением «ты»

в каком ни крути падеже…

оно устарело. уже?

mein lieber Herr, какого хрена

я выползаю на арену

(мне подошла бы роль тореро),

хромая раненым быком?

mein lieber Herr, какого черта

вместо пиано вышло форте?

и вы мне на спину – ботфортом,

а я к земле лежу ничком.

декабрь Германию не красит.

когда пойду на Фридрихштрассе,

меня опять распидорасит

на меланхолию и бред.

и все логично, по идее:

не быть прогулке по Ванзее.

я как обычно охладею

и улыбнусь вам – в январе.

mein lieber Herr, какого хера

так накалялась атмосфера,

вы переплавились, но в ferum?

теперь увидимся во сне.

mein lieber Herr, скажу вам правду.

мне после вас других не надо.

но я, признаться, даже рада,

что вы забыли обо мне.

иногда я тебя ненавижу всей кровью и жилами:

я вскипаю, как позавчерашний сбежавший глинтвейн.

и твоя эта дружба, и смех представляются лживыми.

я тебя колесую, на дыбе рву и хороню в голове.

я пылаю костром. я срываюсь. ревную, как гончая.

я конечно же вру, что не знаю, кого и к кому.

имитирую легкость. но помню, что ты с ним кончила

ровно три – ненавижу – раза. а я во тьму

все шептала стихи (мне в ту ночь они были молитвами),

я пыталась уснуть, ненавидела тонкие стены,

я старалась потише, чтоб вы не услышали, всхлипывать.

я не знала, что нужно в таких ситуациях делать.

ты же в курсе, что он мое невозмож но нежное:

только с ним я могла воевать без меча и забрала.

ты хлестала меня по щекам и почти что вешалась

в тот жестокий февраль, когда я без него умирала.

а теперь я смотрю на тебя иронично-холодно.

ты не любишь его – ты проходишь мою дорогу.

я тогда, год назад, записалась даже к психологу.

мы похожи, как оригинал и подделка Ван Гога.

я злорадно смеюсь изнутри, подавляя жалость.

ты бросаешься, ловишь жесты его, как болонка.

ну конечно, давай, дерзай, хорошо разбежалась!

он не станет отцом – никогда – твоего ребенка.

ты звони – он ответит, пиши – и он даже початится,

но не будет ворчать, что ты переборщила с солью.

потому что нельзя создавать свое мелкое счастьице

на чужих разоренных мечтах и огромной боли.

моя девочка снова тиха

и уставилась перед собой.

а причиной какой-то нахал,

проходимец, поэт и бэдбой.

ее ангел почти бескрыл

в человеческой мясорубке.

он вчера еще рифмами крыл,

а сегодня бросает трубки.

моя девочка, скоро зима.

хватит думать о прошлой весне.

если вдруг опротивеет тьма,

ты посмотришь – и выпадет снег.

если вдруг опротивеет день,

если станет как в штате Айова,

ты запрыгнешь в метрополитен —

и, конечно, на Воробьевы.

вспоминать и курить и молчать,

копошиться в утробе лет.

помнить запах его плеча

и пытаться забыть силуэт.

моя девочка снова тиха.

снова осень по календарю.

дорогая, не верь стихам!

я тебе как поэт говорю.

после сотни больных и крутых помешательств

мой измотанный разум ползет к тебе.

я не более чем твой немой обожатель

в разъяренной беснующейся толпе.

это место встречи любви и танца.

твоих рук по ободранной деке лет —

и моих. но мне даже не стоит пытаться

подойти, окончательно обнаглев.

я влюблялась не раз в озорных кареглазых,

умирала под пытками голубых

глаз. клянусь тебе сердцем и ямбом: ни разу

не сдавалась, отказываясь от борьбы.

но они уходили. не оставляли

ничего от себя, кроме пустоты,

как дешевое шоу на первом канале.

ты Феллини. к тебе невозможно остыть.

(это чувство дороже еды и воды)

опрокидывая пирамиду Маслоу,

нагловато зелеными палишь ты.

это место встречи воды и масла

на горячем металле сковороды.

было странно сидеть пить кофе

в сотне метров в соседнем кафе

в час, когда ты читала строфы,

окруженная стаей фей.

не плясали в глазах гирлянды,

не взрывались на сотни ватт.

кофе среднего жег мне гланды,

когда ты говорила слова.

подождав безопасное время,

не смогла не прийти (зачем?)

мимо сотен духов и кремов

и блестящих ненужных вещей,

мимо девочек чем-помочь-вам,

мимо груды бессмысленных книг…

я пришла, и мне стало очень,

невозможно и не до них.

ты впечаталась в каждый атом.

ты застыла на стеллажах.

ты сначала ругалась матом,

а потом улыбалась – шах.

я почувствовала все после

(меня не было даже в конце):

ты собой изменила воздух

в парфюмированном тц.

мы так глупо с тобой разминулись,

но не ранил, увы, никого

в этом городе сотен улиц

мой таинственный неприход.

ты мне снился. ты был занудой.

ты был самовлюбленным педантом.

как и в жизни. мне было трудно

сбавить темпы внутри до анданте.

ты спокоен был. это значит,

что почти и не прятал глаз.

о других я писала иначе.

du bist andern, Mein Nummer Eins.

на мое «ich lieb dich» – keine Wort.

или вежливо-сухо «bitte?»

у подобных тебе верхний ворот —

на застежках и теплый свитер.

и такие как ты – вечно мимо

моей придури дико-небесной.

ты все знал: я была одержима

кареглазым мальчиком-бесом.

не тобой! понимаешь, слышишь?

ты все знал. ты молчал. не вышло.

наши правила таковы:

мы настолько с тобой далеки —

мы почти что уже на вы.

поцелуи – табу. руки

не подашь мне уже, увы.

если буду мимо идти,

даже не повернешь головы.

в этом чувствуется твой стиль.

все становится чересчур,

я внезапно тебя не хочу.

меня кроет обычно к весне.

поздравляю: и в этот раз.

правда, я не умею краснеть.

разучилась. давно пора.

если встретимся, думай, что

я забыла твои глаза.

и не выдаст естественный тон

припасенного к часу лица,

что мне вовсе не все равно.

ты обманешься. чувствую. но.

наши правила очень просты:

ты читаешь мои посты.

эти выстраданные слова

означают, что я жива.

раз в полгода приветкакдела,

да нормально я, бла-бла-бла…

существую на этой планете,

да. спасибо, что ты заметил.

возможно, мы станем чуть дальше, чем поезда в метро,

что в разные точки столицы идут в полвторого.

возможно, ты даже прочтешь эти недогекзаметры

и гуглить не станешь значения крайнего слова.

возможно, однажды проснемся в холодных постелях,

нас выпотрошит пониманием: в общем-то, нечего

пинать себя жалостью, что не смогли, не успели.

а я стану чьей-то шикарной любимой женщиной.

возможно, вернутся в моду зеркальные авиаторы.

а прошлое не возвращается, будто его чем обидели.

мне нравится знать, что в Москве туговато со временем,

кинотеатрами…

мне не по себе от того,

что во мне

до сих пор

дефицит

нелюбви к тебе.

в точности помню, как пахло в той съемной огромной:

сладким мужским диором и табаком.

смысла уже не имело казаться скромной:

там была ночь и виски и мы втроем.

помню, как он провоцировал – я смущалась.

помню Московский проспект и еще – такси.

«кажется, завтра экзамен? какая жалость!»

«может, по 50?» – «да, конечно, неси!»

мы стали старше. мы предпочитаем вина.

я научилась, представь, совладать с лицом.

к нам саундтреком теперь подошли бы queen и

только французский и аутентичный шансон.

я приезжала легко, оставалась внезапно,

все одно время думали – с вами жила.

это была смесь беспамятства и азарта,

наша с тобой весна на Пяти углах.

я не знаю, что в этом городе хуже:

трубы или вода.

мое сказанное тебе – неуклюже.

вырваны провода.

подозрения – брошенность и ненужность,

расстояния – блеф.

ты меня, как уставшего странника в стужу, —

не под крышу, а в хлев.

и не буду ни хищницей, ни сердцеедкой:

я гнилое не ем.

там, где выложат путь мой сухие ветки,

будет мне Вифлеем.

там, где скажут – пусть тихо и всуе – имя,

будет мне Массолит.

знал бы ты: я с тех пор не могу с другими,

и не тронь – не болит.

когда кончается смысл мимикрировать под равнодушие,

когда все больше мыслей и меньше рыданий в душе:

ты плачешь только от боли борьбы роговицы и ветра,

когда ты знаешь вопросы, уже не ища ответов.

когда ты жертвуешь качеством жизни ради ночлега,

когда уже постигаешь величие нановека,

когда в случайных и смелых мечтах мнишь себя великим.

и появляется Друг, что делил с тобой мысли и книги.

и на экране всплывает единственная могила.

и – наплевать, что в трамвае – тебя покидают силы.

твой Друг ходил там один между серыми и немыми,

он вслух читал твои строчки и даже назвал ему имя.

поспешно гаджет в карман. ты не дышишь, забыв все на свете.

и только чувствуешь: у роговиц поднимается ветер.

и ты как будто не здесь, не в гремящем пустом трамвае.

ты повторяешь: «он знает меня, он теперь меня знает».

я уже не люблю капучино с корицей,

но, случается, пью ради метаболизма.

моим близким друзьям хорошо за тридцать,

и моя красота – это больше харизма.

ты все правильно делаешь, doesn’t matter,

как в реальности (не через фильтр инстаграма).

между нами ну максимум пять километров.

да, лет восемь назад это было бы драмой.

будет время – сходи на «Любовников» Джармуша,

там про нас. про других нас. не тех, чем стали.

я постарше, чем раньше, не тот пожар уже,

но я помню, как было. и помню в деталях.

и пока ты там пьешь дорогие вина,

на террасах питаешься-дышишь морем,

я ращу в себе тягу губить невинных,

унижать промахнувшихся, мстить героям.

и пока ты там мыслишь о чем-то высшем

и читаешь запоем макулатуру,

я себя нахожу между Сартром, Ницше

и Камю, а бывает – последней дурой.

и когда тебе больно – во мне воют раны,

и когда тебе плохо – не засыпаю.

мы не виделись долго, мы встретились рано,

но я вижу насквозь тебя, как слепая.

и детали находятся без усилий.

Эмпиреи в огне, чем не проще – Аид?

ты красивее всех, кого я любила

(как теперь часто кажется – делала вид).

я запомню тебя уставшим.

в пиджаке, занятым и взрослым.

ничего, что мы стали старше,

игнорируя happy birthday

друг у друга. нас стало меньше

волновать, какой торт кто режет,

и безумие грустных женщин

атакует меня все реже.

я запомню тебя любимым

и натужно о том молчащим.

я покинутым белым Бимом

ощущаю себя тем чаще,

чем искуснее ты скрываешь,

чем уклончивее ответы…

посмотри на меня: живая.

без тебя. так зачем все это?

ты – любим. для меня не ново

расставаться с тобой вот так.

а я слушаю босанову

и шагаю неровно в такт.

доказано. точно. мы не подходим

друг другу. ты, я – no match.

cоставом спинного, венозной крови,

куда там до сбычи мечт.

характером лобной и мышечной боли,

изгибом суставов плеч,

влиянием секса и алкоголя,

понятием о «беречь».

и как мне теперь за тобой ни бегать

скакать по твоим следам,

какие ни выучить мантры-веды,

на ком ни кричать о да,

в моем телефоне ты name и surname.

без суффиксов. и какой

мне печень и мозг пребывать веселой

позволить ни смогут, мой

контакт на твоем цифровом экране

не высветится в ночи.

какой ни была бы жестокой рана —

зажми ее и молчи.

в реальности я бы убила нервы

обоим, соседи в плюс.

я стала бы глупой, больной, манерной,

невыгодной, как салют,

несчастной… несбывшихся не ругают,

жалея о том, что есть.

тебя осчастливила бы другая.

без придурей, «без божеств».

и если грядущее не исправить —

то прошлое не калечь.

и мог рассказать о ней, не играя

в неловкость пологих плеч.

воспитать в себе очень холеную суку,

никогда не носить нараспашку сумку,

никому не давать бесполезных советов,

никогда не влюбляться в столичных поэтов.

забывать о еде, но не о маникюре,

и уметь виртуозно разыгрывать дуру,

доверять интуиции, но не приметам,

никогда не влюбляться в столичных поэтов.

делать вид, что все лица и даты помнишь,

никогда не ложиться позднее чем в полночь,

улетать, если холодно, в дальнее лето,

никогда не влюбляться в столичных поэтов.

научиться пить вина, забыть про виски,

никого не пускать – слишком быстро – близко,

слать к чертям здравый смысл небрежным эстетом!

никогда. не влюбляться. в столичных. поэтов.

один поцелуй в щеку –

и все полетит к черту.

ты только поправишь челку —

а я уже на Тверской.

стираю с тебя помаду,

ты скажешь: зачем, не надо!

она уже знает правду,

у вас же с ней все легко.

один поцелуй в губы.

я знаю: ты будешь грубым

немного, и с силой вкупе

мне будет – хоть режь, хоть бей.

к тебе нет пути короче.

без пошлостей, заморочек,

я буду одной из прочих.

на сорок минут твоей.

он зовет ее «дорогая»,

он с ней будто бы сам не свой.

он мечтает об Уругвае,

путешествуя в Уренгой.

провожает ее за плечи,

старомодно дает пальто.

я твержу себе: время лечит,

он не тот, это все не то.

я могу утонуть в искусстве

вплоть до танцев в одном белье

и давиться уже невкусным

и расплывчатым монпансье

из огней полуночных улиц,

полувыплаканных глазниц.

механически вскользь целуясь,

добиваться чужих границ,

завоевывать безоружных,

что сдаются мгновенно – так.

задыхаться: кому это нужно?

неужели и я – не та?

и высмеивать их «любови»,

и подруге писать любой:

«может, выпьем сегодня кофе?»

и совсем не хотеть домой.

я потрачу всю зарплату на вино и терапевтов.

я сорву с души заплату – ничего у нас не спето.

я погибну под завалами прогнозов о погоде

но лавинами обвалами ты смотришь глаз не сводишь.

я остатками из ниток зашнурую твои раны

да меня к тебе магнитом и внутри срывает краны.

от твоих прикосновений у меня свежеет кожа.

я уверена ты гений в самом деле ты моложе

чем описывают в мифах и легендах интернета

те кто высосал бы лимфу – допустили бы к минету.

я хотела бы остаться и дышать твоими «Женя».

я могла бы постараться для тебя стать совершенной.

я неистово живая как циклон Гиперборея.

я железная как свая но предательски робею

под прицелами зеленых под углом прямых вопросов.

слишком глупо и влюбленно. обними меня не бойся.

февраль. дефицит эндорфинов

скулит у дверей наглецом.

я жадно пью из графина —

вода отдает свинцом.

и я выбираю жажду.

не важно, чего и где.

а то, что действительно важно,

уже никуда не деть.

я думала сесть на прозак

и снова начать курить,

но россказни о колесах

скучны, что ни говори.

я думала, как художник,

бравурно бухать портвейн,

но запах, отеки кожи,

туманности в голове.

страшнее быть обреченной:

случайно встречать его,

в расширенных слишком черных

себя выдавать – и вот

глушить изнутри удары

от сотен колоколов,

увидев зеленых пару

среди проходных голов.

и влажные прятать пальцы,

стирать о штанины брюк,

скрываться и шифроваться,

придумывать новый трюк,

выдерживать покерфейсы,

играть в эфемерный стиль…

кровь из носу, хоть убейся,

на ватных ногах – приди.

иначе никак. иначе —

ночь корчиться в простынях:

«да был бы хоть повод значим»,

«такое не для меня!»

гуманнее был бы прозак,

прописанный у врача.

стихи убивают прозу,

поэт – вместо палача.

тем ближе к нему, чем дальше.

уж лучше бы алкоголь.

мой сказочный звездный мальчик,

моя заводная боль.

люди меняют лица,

делают татуировки,

и невозможно кожу

выбелить, будто до.

я не стараюсь влиться,

я притворяюсь робкой,

втайне надеясь: может,

взглядом зацепит кто.

я забываю думать,

кто ты и где, но слышу

запах на каждом встречном,

мимо идущем вдаль.

я называюсь дура,

плохо, опять не вышло,

я не слежу за речью,

все что угодно – да.

ты состоишь из боли,

сдобренной клоунадой.

кто я такая, чтобы

видеть тебя насквозь?

хочешь – ломай пароли,

только жалеть не надо,

взглядом вбивая скобы

там, где уже срослось.

может быть, мы случимся.

резко, необратимо

где-то во тьме весенней

нас победит Эрот.

до надоевших джинсов

в дальнем углу квартиры,

жадно и во спасение

будем дружить. рот в рот.

глаза закрываю – вижу твое лицо,

оно пахнет маем, пачкает нос пыльцой.

я не понимаю – ревность сменяет страсть,

больная немая. шалость не удалась.

глаза опускаю, будто ты бьешь под дых.

я чувствую знаю: пристален за двоих.

за что мне такая сладость, что вяжет рот

и сохнет губами близкими? наш Эрот

не дремлет и палит стрелами – сотня в час,

и сердце хромает ломаным ча-ча-ча.

зеленые тонут ряской и топят льды.

не знаю, что там в развязке, но точно ты.

и скорость сбивает вдохи – адреналин.

и это наверно плохо, но я земли

не чувствую. я порхаю на каблуках.

спасибо: я оживаю в твоих руках.

глаза выдают, их прячу в паркетный пол,

и я не иду, куда бы ты там ни вел.

и дело не в том, что ветрена и горда.

ты слишком силен. робею. впервые – так.

каждому слову нужен пробел,

каждому «будь со мной» – «мне пора».

все мое внутреннее – к тебе,

жертве всегда нужен тиран.

вместо десерта сегодня – боль,

я утопаю в твоих зеленых.

фрейлине очень нужен король,

деспот не может без подчиненной.

руки, которым пошел бы хлыст,

резко сжимают мои запястья.

твои предшественники сдались,

что не сказать о тебе, мой Мастер.

слово твое, как талибу – Коран,

вместо луны – твоя бледная кожа.

жертве всегда нужен тиран.

я угадала – ты сможешь. ты сможешь.

я уйду в монастырь,

я уеду в Тибет

или буду пожизненно греться другими.

но внутри меня ты,

мое сердце в тебе —

ты не слышишь – орет задыхается в гимне

этой бой-нелюбви,

этой страсти со льдом,

этих колюще-режущих огненных танцев.

непростой vis-a-vis,

мой единственный Дом,

я смотрю на тебя полумертвым спартанцем,

волевым, но сдающимся. нужен предлог,

чтобы с глазу на глаз – откровенно – о боли.

все, что можно сломать во мне, ты уже смог.

королева становится трепетной dolly.

я играю в слова.

чтобы ты не читал,

я скрываюсь, шифруюсь, меняю манеры.

я почти что жива:

в твоей хватке – металл.

раскаленный металл по натянутым нервам.

целуй меня так,

будто нас пишут тысячи камер.

моя красота —

недотрога, но можно рывками

тебе и теперь:

это только для нас и с нами.

терпи и не верь

и тяни ко мне руки снами.

дыши – не дыши,

прикасайся, врастай в мою кожу.

для чистой души

слишком много физической дрожи,

и так горячо.

уже первый контрольный прожит,

и будут еще,

и еще… но, пока мы можем,

смакуй – не спеши.

я на вкус, как миндаль, макадамия.

для грешной души

слишком нежное тело. следами

ты жесты оставь

на моей белоснежной ткани.

целуй меня так,

будто нас пишут тысячи камер.

в мире, где девочки носят фейки,

мальчики водят железных монстров

и зависают на клевых пати,

после которых – только такси.

в тридцать здесь можно быть вамп-нимфеткой,

в пятницу ночь притворяться взрослой,

чтобы в субботу «ну хватит, хватит,

я же тебя ни о чем не просил».

в городе пыльных цветов на окнах

с серым от выхлопов душным небом,

где просыпаешься где-то между

двух радиальных и кольцевой.

утро угрюмо, и кофе горький,

зеркало в ванной глядит нелепо,

и неудобно сидит одежда,

и на работу – вниз головой.

где каждый день, в двух шагах от смерти,

бегая мимо десятков скорых,

в спешке транжирят себя равнодушно

ради пустых архиважных дел…

встретились двое. молчали черти.

воздух был тих. не взрывался порох.

встретились двое из целой кучи

скучных смешных занятых людей.

он и не думал, что будет мчаться

вечером ради ее «ну здравствуй».

ей и не снилось, что столько лавы

в горле, да так, чтобы воздух – ртом.

вот же какое бывает счастье,

вот же совпало: из тысяч разных,

встретились. поняли: кто-то главный

дал им друг друга совсем ни за что.

Вы скажете, что счастливы – едва ли

поверю. пусть

Вы все-таки меня не целовали,

я наизусть

Вас выучила: от сухого жеста

кипела кровь.

Вам в этом мире слишком мало места,

мой Чайльд Гарольд.

Вы не устали. Вы неутомимы,

но – без любви.

мои патроны стрелы были мимо,

мой vis-a-vis.

я Вас хочу – как грозовая туча,

глядите вслед —

за то, что утонченно пахнут гуччи

края манжет.

за то, что искушать меня, мой демон,

Вам не с руки.

за то, что только вышла за пределы

своей тоски.

за то, что гениален был тот зодчий,

что Вас ваял.

за то, что ничего не будет проще —

признать провал.

за то, что я с другим, и, в самом деле,

вопрос решен.

Вы совершенны. Вы мне надоели.

и Вы – не он.