– Здрав будь, княже… – Славер приложил руку в кольчужной рукавице в груди, и едва заметно поклонился, причем поклон больше совершала голова, тогда как плечи оставались, практически, на месте.
– Здрав будь и ты, воевода, – ответил Дражко, опираясь при подъеме на крыльцо на большущий с витой резьбой столб-опору. – Вижу, света в окнах много. Князь Войномир не спит?
– Пять минут назад еще сидел в рабочей горнице, какие-то записи делал. Готовится к завтрашнему совету. До этого, как ты уехал, все над бумагами сидел, что бояре принесли, разбирал. Что-то выписывал, переписывал. Не княжеским, мне кажется, делом занялся. Как дьяк какой-то. Впрочем, это не моего ума дело…
В голосе бургграфа слышалось непонимание и осуждение. Славер, видимо, предполагал, что князь должен только полки в сечу водить, как водил их когда-то в Бьярмии, где не был правителем территории, где от него не требовалось больше ничего, только военные походы. И воевода не совсем понимал, что такое правитель острова, как и правитель княжества. Сам Дражко помнил, что еще его отец не любил сидеть с бумагами, не любил вникать в тонкости, и тем вызвал недовольство и в народе, и среди бояр, и в своей дружине, которой, в результате, не хватало средств. А результатом этой нелюбви стало смешение князя с княжения. Когда князь-воевода видел за бумагами князя Годослава, он, не наученный собственным отцом, только жалел его, не умея помочь, и облегчить участь правителя. Но часть этой участи князь Годослав взвалил на своего племянника. И Войномир, кажется, взялся за дело с усердием. То есть, делал то, что сам князь-воевода делать не умел. Значит, и помочь в этом деле не мог.
Но помочь он мог в ином. Дражко хорошо понимал, что бояре привычно говорят одно, а делать будут совершенно другое, и всегда будут стараться сохранить свои возможности к обогащению, и не остановятся ни перед чем, даже перед физическим уничтожением князя, который пытается навести порядок. Где есть порядок, там меньше возможности для воровства. Потому бояре и не хотят установления порядка.
– Воевода, с утра пораньше, перед сменой стражи, навести ворота, через которые мы въезжали. Там есть такой одноглазый сотник стражи Магнус Бычья Кость. Найди его, и скажи, что прибыл от меня. Он скажет тебе, приезжал ли кто-то еще в город после нас.
– А до вас?
– Это он уже все рассказал.
– Прибыл стрелец Квашня, сказал, что от тебя со срочным донесением к князю Войномиру. Я хотел передать донесение, он сказал, что оно устное. Я провел его, хотел присутствовать, но княже приказал мне выйти. Он этого стрельца хорошо знает. Ты присылал его?
– Да. Как Войномир к моему донесению отнесся?
– Этого я не знаю. Только приказал мне вынести из его комнаты кувшин с водой, и вылить, а взамен самому, непременно самому, набрать воды из колодца, и поставить к нему в комнату. Никого при этом в комнату не пускать.
– Это правильное решение. Значит, внял моим словам…
– А что происходит?
Князь-воевода посмотрел на трех воев дворцовой стражи, и двух воев полка Славера, что стояли у бургграфа за спиной, и откровенно поворачивали головы, чтобы лучше слышать, о чем ведут разговор князь воевода княжества бодричей и бургграф и воевода острова Руян. Дражко не увидел в этом ничего удивительного и страшного, просто людям интересно было знать, и они желали узнать. Но им все сообщать он не хотел. И потому просто взял воеводу под руку, и потянул к двери. И только за порогом сказал негромким шепотом:
– Ты же с детства Войномира воспитывал…
– С тех пор, как он перешел на мужскую половину дома[6]. С первого дня. Я в его руку еще деревянный меч вкладывал, и учил первым правильным ударам с любой, кстати, руки. Войномир тогда все старался левой рукой делать, как многие дети. Я сначала стал переучивать его на владение правой рукой, а потом решил, что хорошо получится, если он одинаково будет владеть двумя. А от щита он уже потом сам отказался, и стал двумя мечами сразу вооружаться.
– Значит, на тебя можно положиться. Позаботься о князе, воевода. Мне сообщили, что какие-то люди добыли страшный змеиный яд, желая отравить Войномира. Нескольких капель хватит, чтобы самый сильный и крепкий здоровьем мужчина умер за одну ночь. Но мне же передали противоядие, которое князь Войномир должен принимать по каплям каждый день. Тогда никакой яд не будет в состоянии его сломить. Пойдем к Войномиру, я все ему обскажу, а ты тоже слушай. Князь может к этому отнестись легко и равнодушно. Но на тебя я возлагаю ответственность за его безопасность. Ты готов?
– Я отрублю сначала руку с ядом, а потом и голову любому, кто посягнет на его жизнь! – в твердой ярости, слегка подрагивая от нее, сказал Славер, и сжал кисть так, что на дощатый пол посыпались кольчужные кольца рукавицы.
И Дражко ни на мгновение не усомнился, что Славер так и поступит…
Князь-воевода Дражко и князь Войномир сидели в рабочей комнате Войномира. Как и опасался Дражко, Войномир достаточно легковесно отнесся к предупреждению. Хотя бы внешне не хотел показать, что принимает угрозу всерьез. И князю-воеводе никак не удавалось заставить Войномира быть по этому поводу серьезным. Как раз в э то время, невзирая на ночное время, в сопровождении бургграфа Славера пришел волхв Ставр. Послушав пару минут разговор двух князей, волхв выступил вперед, и, чувствуя, что Дражко требуется авторитетная поддержка, сказал тоном, который не терпит возражений:
– Поговаривают, что яд для князя с жалтонеса потребовала сама дочь верховного жреца храма Свентовита в Арконе Ведана. Уже это говорит о многом. А то, что она погибла при этом – тоже что-то значит, только пока еще никто не может сказать, что этот факт значит. А может он означать непричастность к покушениям волхва Вандала. Хотя внешне все сводится к тому, чтобы указать на него. Но, насколько я знаю Вандала, он не смог бы Веданой пожертвовать ради своих далеко идущих целей. Не приказал бы убивать ее, и послал бы за ложкой вагров не Ведану, а любую другую из своих лодок. И доверенных людей у него много. Некоторых, наверное, и убить было бы не жалко. Если кто-то и хотел таким образом «подставить» Вандала, то, на мой взгляд, доказал обратное. Хотя может быть все, и утверждать категорично я не буду ничего. Меня там не было, и моих разведчиков не было. Иначе мы поймали бы убийцу. Но там были стрельцы Веданы. Стояли неподалеку, на причале. И я не верю, чтобы стрельцы не сумели определить, откуда прилетела стрела. Да еще так точно ударила в голову Ведане, и не задела Рунальда. Это должен быть очень хороший стрелец, что так посылает стрелу. Или расстояние должно быть небольшим. Почему, по какой причине стрельцы не смогли определить, откуда стреляли?
– По какой причине? – переспросил князь Войномир.
– Почему? – в тон ему задал вопрос князь-воевода Дражко.
– Я думаю, только по одной – им приказали. Кто кроме самой Веданы может дать такой категоричный приказ?
– Кто?
– Кто? – спросил и воевода Славер, стоящий тут же.
– Только Вандал. Любого другого стрельцы за такой приказ убили бы.
– Это значит, что яд понадобился самому Вандалу? – спросил Дражко.
– Сам Вандал захотел меня отравить! – не спросил, а утвердительно сказал князь Войномир. – Ему есть, что терять. А смертью Веданы он хотел только прикрыться?
– Вот здесь-то и находится тот тонкий момент, который меня смущает, – сказал Ставр, сердито пошевеливая тяжелым посохом, более длинным, чем он сам.
– Не тяни. Говори яснее, – потребовал князь-воевода.
– Слишком уж многое показывает на Вандала. Чересчур много. И потому я в сомнениях.
– И на какой почве твои сомнения топчутся? – поинтересовался князь-воевода.
– После того, как стрела пробила голову Веданы, на поиски стрелка отправили экипажи пяти лодок, которые прочесывали полуостров и все побережье. Но никаких следов найти не смогли. Видели только, как быстрая лодья под прямым парусом вышла из бухты, но кто-то сказал, что она вышла раньше, до выстрела. Никто этого утверждения ни подтвердить, ни опровергнуть не смог. И совершенно пропал из вида человек, которому Ведана, по словам жалтонеса, передала склянку с ядом. Если он пропал оттуда, он мог только на этой лодье уплыть. Значит, лодья уплыла после выстрела. Выйти из порта этот человек никак не мог. Выход там только один – в город, и у ворот, как полагается, стоит привратная стража. И человека этого никто не запомнил, хотя смутно вспоминали после рассказа жалтонеса, что видели такого рядом с Веданой. Разговаривали они в стороне от всех. Естественно, серьезно допросили и жалтонеса Рунальда.
– Мне он про допрос ничего не рассказывал, – перебил разведчика Дражко.
– Он – человек скромный. И посчитал это малозначительным фактом. Рунальд вообще человек со странностями. Я его знаю больше двадцати лет, и он всегда такой. Тем не менее, допрос был. Но допросили жалтонеса не сразу, а только по завершению поисков стрельца, убившего Ведану. Не нашли, и тогда, вспомнив про свидетеля, к жалтонесу подступили. Рассказ Рунальда всех сильно смутил. У Веданы никогда не было мужа, и ей некого было отравливать. И вообще использовать яд – это совсем не в ее характере. Она, как говорил сам воспитатель Веданы, в таком совершенстве владела мечом, и, всегда вспыльчивая, без сомнения выхватывала его, и ни в каких ядах не нуждалась. Рунальда назвали лжецом, и хотели просто так, за одно только вранье повесить, но Вандал услышал вдруг, что Ведана обещала утром отпустить лодью с жалтонесом и воеводой Веславом, о котором верховный волхв многажды слышал, и заочно уважал. Может быть, они даже встречались раньше. Князь Бравлин второй, насколько мне известно, дважды навещал Вандала в его храме. И не исключаю, что с Бравлином на остров приплывал и воевода Веслав. А тут еще слово Веданы… Это для Вандала было, как последняя воля погибшей. И он запретил Рунальда трогать. И приказал утром, как и сказала Ведана, отпустить на ветер…
– Но почему только утром? – переспросил князь Войномир. – Чтобы успеть доставить яд в Кореницу? Чтобы никто не помешал? Мне такое решение кажется, по меньшей мере, странным…
– Да, – согласился Ставр. – Оно может таким выглядеть. Но я представляю себе растерянность Вандала, потерявшего самого значимого для него человека в мире, единственного значимого для него человека. Ему сказали, что Ведана обещала отпустить лодью утром, и он повторил это слово в слово, не задумываясь. Такое тоже могло быть в момент растерянности. Вандал уже не молод, и подобный удар ему перенести тяжело. Потому он и повторил услышанные слова, не вдумываясь в смысл.
– Так все-таки, Ставр, – князь-воевода спрашивал командира княжеских разведчиков так, словно тот обязан был знать все. – Это дело Вандала или нет?
– Я пока ничего сказать не могу. Не могу ни обвинить старика, ни оправдать.
Дражко пожал плечами. Даже с некоторым раздражением пожал. И в тоне его голоса слышалось раздражение и недоворльство:
– У меня начинает складываться мнение, что ты подружился со старым волхвом… И пытаешься его защищать, – сказал Дражко.
Ставр промолчал.
– Я прав? – князь-воевода повысил голос.
– Я защищаю только интересы княжества бодричей, и больше ничьи, – спокойно ответил командир разведчиков. А возводить на человека напраслину, даже если он тебе, княже, и не нравится, я привычки не имею. Короче говоря, я пока не вижу никаких доказательств вины волхва Вандала. И не могу сказать, кто покушался на жизнь князя Войномира ни по дороге на остров, ни здесь, на острове. Подозрения никогда не могут быть доказательствами. И обвинения я смогу выдвинуть только тогда, когда сам смогу убедиться в чьей-то вине.
Дражко знал характер командира княжеских разведчиков. Волхв Ставр был неуступчивым, и всегда свое мнение отстаивал. И потому князь-воевода спор не продолжил.
– Я могу предложить тебе еще один вариант для поиска. Из Ральсвика я послал с предупреждением князю Войномиру одиннадцать стрельцов. Один гонец, которого княже знал лично, и должен был поверить, что тот прискакал от меня, и десяток стрельцов в его сопровождение. Они попали в засаду. Прорвались, подстрелив шесть воев противника. Потом шестеро оставшихся стреляли из темноты в меня и мое сопровождение. Был убит стрелец. Мое сопровождение убило четверых. Двое сбежали. Могли приехать после нас, могли обогнать нас, если хорошо знают здешние дороги. Перед нами в Кореницу приехало двое воев. Сказали страже, что к боярину Пламену гонцы из Арконы. Время уже к утру близится. Не стесняйся, Ставр, разбуди Пламена, спроси, что за весть принесли ему гонцы, и верно ли они к нему прибыли. А ты, Славер, отправляйся к полуденным воротам, как я тебя и просил, найди одноглазого сотника Магнуса Бычья Кость, и спроси, кто после нас приезжал. Он знает, что ты приехать должен, следит за прибывшими.
Воевода с волхвом приложили руки каждый к своей груди, развернулись, и вышли. Дражко выглянул в коридор, и позвал часового.
– Прикажи принести нам с князем Войномиром меда. Две баклажки побольше.
Пока мед не принесли, князь-воевода прошел в свою комнату, чтобы переодеться и хотя бы смыть дорожную пыль с рук и с лица. А когда вернулся в рабочую княжескую горницу, увидел, что Войномир опять над бумагами склонился, что что-то выписывает на другой лист бумаги. А потом делает писалом прорезы на восковой дощечке, словно кратко отмечает что-то самое важное.
Тут и мед принесли. Дворовый человек не знал, куда поставить деревянный резной поднос, потому что стол был завален свитками бересты и бумажными листами. Войномир молча показал на скамью рядом со столом. Дворовый человек поставил, поклонился, и молча вышел. Сам князь Войномир к меду даже притронуться губами не пожелал.
– Что не пьешь? – спросил князь-воевода, поднимая объемный жбан, как кружку.
– Не в том дело. У меня голова так устроена, когда нужно ей работать, я от хмельного отказываюсь. Иначе соображаю хуже. Что-то забываю. К тому же, княже, ты сам не велел мне ничего, кроме воды пить. Если хочешь, и не боишься, можешь за меня выпить. Жбаны не помечены, который тебе, который мне. Не угадаешь, в каком может быть отрава.
Дражко никогда трусом не был, от хмельного меда не отказался, и, когда он поставил пустую баклажку на скамью, усы его довольно зашевелились.
– Слышал я, что мед способен любую отраву убить. Не зря вои им раны покрывают[7].
– Я тебе не мешаю? – спросил Войномир, давая тонкий намек.
– Устал я что-то… – признался князь-воевода, намек принимая и понимая. – Если разрешишь, княже, я пойду к себе в комнату, отдохну, не раздеваясь. Только меч отстегну. А как кто-то с вестями прибудет, Ставр или Славер, или еще кто-то, сразу пошли за мной.
– Обещаю…
У Войномира у самого слипались глаза, но он упорно вникал в документы, принесенные боярами, и находил в них все новые и новые несоответствия. Данные одних документов не сходились с другими. Например, портовые регистрировали прибытие одного количества кораблей, а таможенные документы показывали, что таможенный сбор был взять только с каждого, по сути дела, десятого. Да и портовые платежи, судя по документам, взимались за пользование причалом через одного, только со второго корабля, а то и с третьего. Все сводилось к тому, что бояре, отвечая каждый за свой собственный участок, не сводили документы в единую систему, и не понимали, что любая попытка такого приведения сразу покажет их отношение к своей работе. Правда, еще предстояло точно узнать, кто воровал деньги из казны – сам боярин или дьяк, посаженный боярином на ответственное место. Каждый дьяк служил непосредственно боярину, ответственному за ту или иную сферу жизни острова, и боярином же ставился. Крушить всех направо и налево князь Войномир тоже не собирался. Тем не менее, в голове у него возникала некая путаница, разобраться в которой он сам не мог. Требовалась помощь более опытного в делах князя-воеводы Дражко. Но беспокоить уставшего князя Войномир не хотел. Однако тут вернулись одновременно и бургграф воевода Славер, и командир княжеских разведчиков волхв Ставр. Поднимать Дражко требовалось в любом случае. Что и сделал по просьбе своего князя воевода Славер, негромко постучав в дверь.
– Иду, – сразу отозвался князь-воевода.
И вышел почти сразу. Ему потребовалось время, единственно, чтобы прицепить к поясу меч, без которого Дражко, как сам говорил, чувствовал себя почти легковесным танцором с ярмарки.
Славер уже входил в рабочую горницу князя Войномира, и Дражко тремя быстрыми шагами догнал его, чтобы не открывать дверь снова. Короткого времени князю-воеводе хватило, чтобы отдохнуть, и выглядеть свежим, хотя он даже умыться не успел. Но задранные кверху кончики широких усов говорили о том, что Дражко в прекрасном настроении.
– Значит, пока я спал, новостей не было? – удовлетворенно спросил князь-воевода.
– Только прибыли, княже, – объяснил Ставр. – С воеводой у крыльца встретились. С разных сторон приехали.
– Докладывайте… – потребовал князь Войномир, отрывая уставшие глаза от своих бумаг, кажется, с радостью, потому что уже устал от такого занятия.
– Что там за два воя к боярину Пламену прибыли? – спросил Дражко Ставра. – Можно было проверить, откуда они прибыли?
– Я самого боярина разбудить, как ты просил, не постеснялся, – объяснил волхв. – Мы с ним коротко знакомы[8] с давних пор. Еще с похода против данов семнадцатилетней давности. Боярин тогда просто воеводой был. Боярское звание ему после этого похода Годослав, который только-только стол отца занял, и пожаловал. За отличие в быстрых рейдах. Надо сказать, он заслужил. Со своим полком за четыре дня в семи битвах участвовал. И везде его полк отличился. Тогда же, кажется, в его полку мать Веданы сотником была. Совсем молодым сотником.
– Вот так и начинаешь узнавать людей – нечаянно, – то ли проворчал, то ли просто с усмешкой констатировал князь-воевода. – Столько, казалось бы, знаю Ставра, а никогда не слышал, чтобы у него руянские бояре в друзьях значились. Так, чего доброго, скоро нечаянно выяснится, что Ставр запросто вход к королю Готфриду. Просто по старинной дружбе заглядывает данского пива выпить. Впрочем, молчу, памятуя, что наш волхв только воду пьет…
Волхв промолчал. Но Войномир поторопил его:
– Продолжай, Ставр. Мне еще нужно подготовиться к разговору на заседании боярского совета. А времени остается мало. Рассказывай…
– Разбудил я, значит, боярина Пламена. Он недовольный ко мне вышел. Я и посочувствовал, что поспать ему сегодня ночью не дают. То я, то гонцы из Арконы… Он сильно удивился, и сказал, что не было гонцов. Своего гонца он к Вандалу послал, но тот должен вернуться только к обеду. А из Арконы гонца не было. Вечером только с боярским обозом несколько бочонков гасконского[9] белого вина привезли. Но вино не для боярина. Его заказывал у Пламена верховный волхв Яровита Духослав. Сказал, что для службы ему нужно. Правда, просил красное вино, а ему привезли белое. Но это не большая беда. А больше из Арконы никого не было. Я и объявил тогда, что два воя проезжали через ворота, и сказали, что гонцами из Арконы к боярину Пламену посланы. Боярин своих стражников позвал. Спросил. Никаких гонцов, говорят, не было.
– Куда же они делись? – спросил Дражко. – Мне сотник привратной стражи точно сказал, что два воя в полном снаряжении к боярину Пламену отправились. Он им даже пароль ночной сообщил. Может, где по дороге сгинули?
– Сгинули… – согласился волхв Ставр. – Вернее, не к дому боярина поехали, а в другой дом. Я так изначально и предполагал. От дома боярина до полуденных ворот княжеский Дворец стоит прямо посредине. Я, когда возвращался, у каждых рогаток с ночной городской стражей разговаривал. И все подтвердилось. Не проезжал никто ночью к дому боярина Пламена. А вот, как встретился у княжеского крыльца с воеводой, попросил его послать человека до ворот, чтобы со стражниками поговорил. До куда эти двое доехали…
– Я Волынца послал, сотника с тремя воями, – подтвердил бургграф Славер. – От своего имени велел все расспросить. Городская стража теперь в мое подчинение передана. Мне они ответ дадут. А спросить Волынец сумеет.
– Он сумеет, у него язык правильно подвешен, – согласился князь Войномир. – И соображает хорошо. У меня тут насчет Волынца планы созревать стали. Сильно возражать будешь, воевода, если я его из полка заберу? Хочу его способностями к грамоте воспользоваться. Он же у нас не только читать-писать, но и считать хорошо обучен…
– Твоя воля, княже, поклонился бургграф Славер. – Тебе виднее, кто чем заниматься должен. А грамотный человек должен занимать место грамотного человека. Неграмотных сотников у нас много. Найдем, кем заменить.
– Вот и хорошо. А у тебя, Славер, какие новости?
– Нашел я сотника Магнуса у ворот. Расспросил. Он ждал человека от князя-воеводы. сказал. Никто больше не приезжал. Только боярские носилки пронесли с шестью воями охраны. Боярин Лютогнев этот – рядом с воротами дом имеет. Туда и вошли. Им даже пароль для стражи не сообщали, поскольку до рогатом им даже дойти не пришлось. Лютогнев прибыл на заседание боярского совета. Сотник Магнус сказал, что сам Лютогнев величина небольшая, стар уже, а важничает, как воевода. Но полк свой имеет малый, даже без стрельцов – в полусотню конников и три десятка пехотинцев. Даже не конных. Вот и все, что я узнать сумел. Осталось только сотника Волынца дождаться.
– Ладно. Как Волынец прибудет, пошли его ко мне. А сейчас идите, отдыхайте. Тебе, Славер, утром на совете надо быть свежим и грозным. Приготовься, – распорядился Войномир. – Идите. Нам с князем-воеводой еще кое-что обсудить требуется…
– И распорядись, Славер, чтобы меду нам принесли, – подсказал Дражко. – Меня без меда в сон клонит… Это хуже, чем клонит от меда. Непривычно как-то…
Когда дверь за вышедшими закрылась, князь Войномир потер лицо руками, пробуждая себя после ночной работы, и прислушался, дожидаясь, когда в коридоре стихнут шаги воеводы и бургграфа Славера. Волхв Ставр всегда ходил бесшумно, и его шагов слышно не было ни при удалении от рабочей горницы князи, ни при приближении к двери. Это Войномир уже знал, хотя со Ставром был знаком только недавно, да и то лишь поверхностно.
– Тебя что-то беспокоит, княже? – спросил Дражко, покручивая ус в ожидании хмельного меда. Его привычки все знали, и простой сладкий мед по его требованию никогда не приносили.
– Не могу понять ситуацию, княже, и некому объяснить ее, кроме тебя. Потому тебя и хочу попытать своими вопросами.
– Спрашивай. Ситуация здесь такая, что без хмельного меда не разберешь. Но я все же попытаюсь тебе ответить, если смогу.
– Мы с тобой вчера со многими из бояр поговорили. Спрашивали их, что сделать требуется, чтобы на острове жизнь иной стала, чтобы остров всему остальному княжеству надежной опоройявился. И ведь, насколько я умею понимать людей, все честно и правильно говорили. Говорили то, что мы еще в Рароге с князем Годославом обсуждали. Что остров станет иначе жить, когда купцы к нам поплывут, а не от нас прятаться будут, когда местные лодьи и драккары станут княжеским флотом, а не разбойничьим. И все одинаково на волхва Вандала жаловались, как на главного разбойника Руяна. Послушаешь бояр, впечатление такое складывается, что, не стань Вандала, вся жизнь на Руяне иначе бы потекла…
– Да, все так говорили, кроме боярина Пламена, – согласился Дражко. – Оно и понятно, поскольку Пламен у верховного волхва храма Свентовита то ли служит, то ли просто с Вандалом дружит. Хотя вообще-то бояре должны служить только своему князю. Дал князь Пламену боярское звание, вот и должен князю служить, а не волхву, а не то звание и отобрать не долго. Да еще и вместе с головой.
– Я не знаю, чем боярин Пламен в боярском совете занимается, от него никаких документов представлено мне не было…
– Кажется, он просто считается одним из товарищей боярина Береста, и замещает его в каких-то вопросах. Но это точно ты только завтра узнаешь, когда тебе всех бояр поименно представлять будут. Но что тебя смущает?
– Да вот, просидел ночь я над бумагами, и вижу, что говорят бояре одно, а делают другое. То ли они сами, то ли дьяки по их приказу, то ли вообще одни дьяки без приказа. Я, конечно, допускаю, что бояре в лени своей просто не проверяют то, что им дьяки пишут. Похоже на то, что они в бумаги, которые мне передали, даже не заглядывали. Но, если все это воруют дьяки, то они уже давно стали несравненно богаче своих бояр.
– Говори конкретнее. Что в этих бумагах не так? Карать за воровство следует жестко и строго. Без жалости… Иначе продолжать будут втихомолку.
– Вот вчера разговаривали мы с боярином Мниславом. Он у нас за таможню в боярском совете отвечает. Помнишь, как жаловался боярин? Не заходят к нам почти суда купеческие. Не с кого, значит, и пошлину брать. Посмотрел я бумаги, которые Мнислав принес. Все так и есть, мелочь какая-то княжеской казне полагается. Немного моей казне, намного казне Годослава. А потом посмотрел бумаги того худенького боярина, остроносого…
– Милятина…
– Да, боярина Милятина. Он отвечает за работу порта. И у него каждая чужая лодка, что в порт заходит, отмечена. А потом с бумагами таможни сверил. И получается, что пошлину брали где с каждой второй лодки, где с каждой третьей, а где и с десятой. А остальные что же? Бесплатно к нам приплывают? Да и у самого Милятина в бумагах путаница. За пользование причалом с лодки тоже обязан деньги брать. И тоже не со всех отмечено, хотя бралось, думаю, со всех. Правда, там и траты есть. И большие. На строительство новых причалов, на ремонт старых… И оплачено, представляешь, княже, больше, чем с судов получено. Это как? Не из собственного же боярского кармана?
– А просто. Пишется одна сумма, а отдается совсем другая, – спокойно объяснил князь-воевода. – Вот для того тебя твой дядюшка и послал сюда, чтобы ты разобрался. Сразу вешать и боярина и дьяка я лично не советую. Воруют, конечно, и тот и другой, но кто больше ворует – никто не скажет. И не разберешь, кого из них вешать следует. На мой вкус, надо послать на заседание боярского совета сотню стрельцов, чтобы вошли в зал, и всех бояр там перестреляли. Только мой вкус никогда не был идеальным. Потому княже Годослав и не меня сюда поставил, а тебя. Есть мысли какие-то, как исправить?
– Есть мысли… Хочу своего человека поставить, как в совете Славера, и в порту. Чтобы каждая приплывающая лодка на учете была. Сначала только в порту Ральсвика, куда большинство и приплывает, потом и в других портах. А когда мой человек будет считать, станет ясно, сколько таможня должна.
– Это дело, – согласился князь-воевода. – А что касается ремонта причалов, то сразу тебе подскажу, что там не все так просто. Каждый ремесленный квартал в Ральсвике имеет собственный причал, и сам его строил, и сам его в порядке содержит. В ведение боярина Милятина входит только несколько мелких общественных причалов, и тех, где стоят лодки местных викингов. Хотя лодки викингов чаще просто на рейде стоят или на берег вытащены. За место на берегу они тоже что-то платят портовому дьяку. Мне так Ставр объяснял. Будут вопросы, обратись к нему. Он своих разведчиков поставит по местам, они все отследят, и все узнают. Их у него здесь около десятка, кажется. Идет кто-то… Мед, наверное, несут…
По коридору раздавались гулкие в ночи шаги.
– Может, сотник мой уже вернулся – Волынец…
– И сотнику пора, и мед уже два раза пора принести…