Сидя в своем кабинете, Николас, тщательно и дотошно описывал осмотренные тела. Коряво выводя каждую букву, он старался не упустить ни малейшей детали своего анализа. Он забывал обо всем, когда поглощался в рабочие моменты. Работа заполняла его полностью, погружая в себя все глубже и глубже. Он тонул в собственных мыслях. Раскуроченные тела поступали крайне редко, но к ним Николас спешил сильнее, чем к «обычным» телам. Он хотел увидеть и прочувствовать те мучения, которые отражались на телах. Кровь, раны, порезы, шрамы, все это казалось Николасу интересной историей жизни. Он читал их, как книги. Разгадывал загадки жизни людей, изучая каждый надрез. Узнавал людей таким образом, избегая прямого общения с ними. Их надоедливости и спонтанности, которые были чужды ему. Ему нравилось, что те молчат, что не имеют желаний, потребностей, а лишь ждут окончательного диагноза и долгожданного спокойствия, которое, им может дать только Николас.
Сэм сидел напротив него и читал личное дело одного из трупов.
– Мне вот всегда было интересно, что чувствуют люди в последние минуты своей жизни. О чем они думают. А может их мысли уже не с ними в эти минуты? Может, они просто осознают, что вот и все? Что происходит с их сознанием до того, как они выдохнут последний воздух из легких.
– Ты в курсе, что на работе пить нельзя?
– Да, конечно. Я абсолютно трезв. Что вообще за вопрос?
– Думаю, они сожалеют. – Николас наконец – то оторвался от своей писанины и, подойдя к вентиляции, он закурил.
– Сожалеют? – Сэм с недоумением посмотрел на него.
– Именно, Сэмми. Людям свойственно все драматизировать, более того, им всегда мало. В последние моменты жизни они поглощаются в воспоминания. У них мелькают картинки с самыми хорошими моментами в их жизни. Появляется мысль «А почему так мало?», а затем они вспоминают то, на что не хватило смелости. Вот тут они и понимают трагичность всей ситуации. Кто – то не погнался за девочкой, в которую был влюблен и до конца своих дней прожил в одиночестве или даже что – то типа обыкновенного прыжка с парашюта. Ты вот прыгал? Уверен, что нет. Говоря о сожалении, я не имел в виду тех, кто самовольно решает умереть, кто уже стоя на крыше, сначала проклинает этот мир, а потом благодарит всех, кто был в его жизни по – отдельности, громкими речами, сантиментами..и вот делает шаг в бесконечную ночь. Кажется такой сценарий. Драматично, не так ли? – Николас самодовольно улыбнулся собеседнику и продолжил. – По их мнению, у них уже все закончено и изведано… Ты знаешь, я никогда не устану поражаться человеческой глупости. А те, кто умирают от элементарной старости, плачут в самом конце. Это и есть сожаление обо всех этих мелочах.
– Знаешь, ты сейчас говоришь «они, люди», будто себя не относишь к «ним». Да и ведь есть куча случаев, когда пожилые сами просили дать им таблеток, чтобы… по – скорее это случилось, для них смерть – это спасение.
Николас тяжело выдохнул табачный дым, легкая ухмылка появилась у него на лице.
– А я и не считаю себя принадлежащим к ним. Ничего кроме гневной жалости я к ним не чувствую. Я не хочу быть одним из «этих». Возвращаясь к твоему вопросу, ну, а кто попрет против простой усталости? Усталости от постоянных трубок, капельниц, таблеток и терапий? И у тех потекут слезы в конце. Каждому есть о чем сожалеть.
– Ты тоже о чем то сожалеешь?
– Не равняй нас. Бывало.
– Расскажешь?
– Нет, конечно. С чего ты взял?
– Я просто думал, что..
– Что? – резко оборвал его Ник – Что узнав про мои сожаления, ты поможешь мне? Что я буду откровенничать с тобой после этого разговора и потом мы станем друзьями, что каждое воскресенье собираются у кого в гостях и дарят подарки на Рождество? На это рассчитывал? – Все так же ухмыляясь, Николас смотрел в упор на погрязшего в смятении Сэма.
– Я наверно пойду, Ник.
Сэм немного привстал со стула.
– Да сиди, ладно. На чем мы остановились?
– Ты много куришь, это уже вторая за последние пять минут.
– Тогда я тебе обещаю, что обязательно сожалею об этом перед смертью. Продолжим. Ты читал досье на мальчишку?
– Да, мельком.
– Что скажешь?
– Избиение, жалко парня.
– В этом я не могу не согласиться.
– Серьезно? Тебе кого – то жаль? – Не без иронии проговорил Сэм.
– Не издевайся. И да, мне его жаль. Сейчас то, что я скажу, прозвучит жестоко, но мне нужно это сказать, ибо, не зная этого, ты меня не поймешь.
– Да я и так тебя не совсем понимаю.
– Ко мне попадают тысячи мертвых людей в год. Тысячи. И что хочу сказать, мне не столько жаль младенцев, сколько таких парней как Саймон Андерсен. Ибо парни в его возрасте уже умеют думать, они знают, что это такое «Знать, планировать, действовать». У них даже, возможно, есть план на ближайшее будущее, возможно, великое будущее..и тут нелепый случай портит все. Понимаешь? Все. – Он щелкнул пальцами. – Нить оборвалась. И подумай, что было в его голове, когда он чувствовал удар за ударом? Его избили родители до смерти. Те самые люди, которые были обязаны заботиться и защищать его пока есть силы, избили собственного ребенка. О чем он думал, во время всего этого? Уж не о жестокости родителей, о силе их ударов. А о том, что бы это прекратилось, о том, сколько всего он уже не сможет сделать. Сэмми, он представлял все это это и сожалел. А в твоем возрасте только спустя время осознаешь всю полноту утраты. Это не писанный и в то же время нерушимый закон, который подкреплен чувствами, имеющими разную природу происхождения. Сожаление – самое распространенное и САМОЕ гадкое чувство из всех. Честно. Оно столько людей сломало и перекроило, что не сосчитать. И если ты думаешь, что перенесешь обидное событие без него, то я тебе скажу – ты глубоко ошибаешься. Вспомни, неужели ты не сожалел, когда твоего пса сбила машина или, когда ты расстался с девушкой в институте? Повсюду это ощущение. Знаешь, как оно действует? Хотя, мне плевать, я все равно расскажу, я уже вошел во вкус. Так вот, сначала оно кидает в тебя камнем, да, именно камнем, чтобы ты почувствовал удар и для того чтобы образовался синяк, а лучше гематома, так чтоб наверняка, затем пропадает на время, давая тебе время прийти в норму. А вот после этого оно снова бросает камень побольше в то же место и боль от этого намного сильнее, чем в первый раз, рана глубже и серьезнее. И так будет продолжаться до тех пор, пока весь ты не будешь покрыт ссадинами. Но я тебе открою секрет – есть средство против этого. Есть тот самый щит. Нужно лишь возвести вокруг себя стену. Желательно из кирпича. Красного печного и огнеупорного. На случай вспышек эмоций. И тогда ни одно чувство не сможет причинить тебе боль. У тебя будет все, что нужно для проживания жизни, но не будет ничего для воспоминаний. Согласись, небольшая цена за целостность и сохранность души и сердца?
«И пару лет назад я окончательно пропитался ими»