Слабые люди - читать онлайн

–Если ты не работаешь, то откуда у тебя деньги?

–Украл. – просто сказал мистер Три.

–М-м, честность. – посмаковал это забавное слово Проводник.

–О да. Но я продолжаю. К сожалению, битва за собственный разум не видит конца и краю, а я устал терпеть! Я хочу быть эмоционально и психически кастрированным, оставить только холодный рассудок и знание, закрыв навсегда путь обратно. Но я не способен уничтожить свою натуру, которая, уж поверь, так и лучится светом и добротой, что впору ослепнуть и быть ею растерзанным! Это и все, что я прячу внутри– моя гамартия. Она не выжидает удобного момента, не пытается периодически прощупать меня на предмет слабости, но давит, давит, давит без конца! Она козыряет своими полчищами, с гоготом потрясая пробивающими блок осколками, в отражении которых я вижу не себя, но птицу, зверя или другого человека или бесформенное нечто, лишь из шутки природы обладающее хоть сколько-нибудь сознательным разумом, и навевает картины за картиной, от которых хочется выть!– от улыбки Третьего не осталось и следа, взамен легкая судорога искривила раскрытый рот; уже грустным голосом он продолжил,– А там так все обманчиво прекрасно! Вот я целуюсь с безликой женщиной, кружа в танце под непонятную, тягучую музыку– она груба и неотесана, но прекрасна в своем ритме! А вот мы лежим в обнимку в незнакомой постели и дремлем, то и дело взирая на пальмы… и вот я сижу на плечах у безликого человека и всачиваюсь внутрь него, разрастаясь новыми формами, будь то крылья, щупальца или хитин… А вот– внезапно опять мы вместе смотрим кино! Вот тут играем на пляже. Тут просто сидим и лопаем попкорн и травим анекдоты… и опять я падаю в пропасть, разрываясь на части, сдирая с себя лицо, весь верхний слой кожи, обрастая взамен крепкой как кольчуга шкурой и приземляюсь на четыре лапы, чувствуя, как трескаются подушечки на лапах и когти впиваются в сухую землю… Я вот-вот снова ринусь вдогонку за кем-то, но выдираю себя обратно, сюда, в это тело, напоминая себе, кто я! – тут ликование захлестнуло его лицо, когда стеклянные глаза уткнулись в стену, – Однако этого недостаточно! Как вспомню, что мне приходилось испытывать с теми, чьи лица так и не выветрились из памяти, аж тошно становится… Я вспоминаю, почему закончил, вспоминаю, что разочарование– мое главное чувство, за которое и стоит держаться, но даже его оказалось мало! Потому-то мой единственный выход– смерть! Только смерть спасет меня от того, чтобы пережить это снова.

Проводник просто покачал головой, отказываясь от услышанного.

Они встали и вышли на улицу. Но, едва молодой человек сделал три шага, его правая рука дернулась. Не прошло и двух секунд, как левое плечо содрогнулось и в ту же секунду Третий захрипел, попытался потянуться руками к горлу, так и повисшими плетьми. Упал на колени, хрипя и вперив расширенные от ужаса глаза прямо на Проводника. Без понятия, что делать, тот уложил содрогающееся тело на землю, дожидаясь конца припадка. Хрип прекратился, тело перестало трясти.

Глядя в налитые кровью глаза, Проводник прошептал:

–Что это было?

Третий тяжело выдохнул:

–Одна из особенностей моего воображения… Оно раньше часто являлось мне, пытаясь заставить сдаться посредством боли, которую я уже сумел пережить… Потому-то я выстоял и теперь!

–Что же ты видишь? – не обращая внимание на окруживших их прохожих, Проводник низко наклонился к лицу Третьего, пока мальчик шептал:

–Человек в черном. Плащ и цилиндр. Словно я в своем личном восприятии.

–То есть?

Все еще подергиваясь от фантомной боли, юнец медленно поднимался на ноги, держась за ворот куртки Проводника, продолжая шептать и подозрительно озираться:

–Я– этот человек!.. одна из прожитых вариаций… словно свой собственный Доппельгангер, пришедший переубедить самого себя. Я… Он встречает отказ и достает пистолет с быстротой молнии… трижды стреляет в меня! Первая пуля всегда ломает кость правого предплечья, вторая впивается аккурат над сердцем, а третья– поражает прямо в глотку. Я не могу пошевелить руками и заткнуть дырку и просто захлебываюсь кровью… Так я и умер… в одной из жизней… Теперь ты видишь сам, почему это надо остановить– я теряю контр… Эй, вы! А ну пошли все к чертям, тут не на что смотреть! – и прохожие, испуганные громким криком, разлетелись словно голуби.

"Как же у тебя все запущено… Даже жалко как-то. Хотя нет, не жаль."

–Отстань от людей. Пошли, провожу тебя до дома.

–Я хотел…

–Что хотел?

–Подумал в последний раз посетить своих бывших друзей, посмеяться в лицо что ли… но к черту их! Они мне никогда не были друзьями в этой жизни. Никто из них даже не придет на мои похороны. – с этими словами подросток вновь достал трубку.

* * *

–Ты готов? – нож лежал меж ними на столе рядом с плотно набитым конвертом с доплатой и подписанным контрактом– Проводник решил не выбирать, дав то, за чем его и звали.

Третий снова улыбался.

–Знаешь… как-то с тобой поговорил и даже полегчало… Я даже начал подумывать над тем, чтобы отменить сделку и оплатить тебе только издержки. Однако я не хочу… не хочу! Иначе реальности схлопнутся и произойдет то, чего даже я вообразить не смогу– вдруг временное помутнение окажется просветлением, новой ступенью… Парадокс, да? – истеричный смех, в горле булькает, – Не переживай, я не передумал… Я правда должен умереть. Помоги мне– я сам не смогу!

–Не могу. Ты должен сделать это сам. Я лишь наблюдатель– такова моя роль. – ответил Проводник, – Не хочешь еще что-нибудь рассказать? Может, о своей реальной жизни?

–Нечего рассказывать. – тонкая рука схватилась за рукоятку, – Знаешь… ты можешь взять кое-что еще. Возьми трубку и табак. Принадлежности– у меня в комнате на навесной полке. Мне она уже не нужна, зато тебе пригодится.

–Не думаю, что это будет этично– брать чужое.

–Разве? А что скажешь на счет одежды, что на тебе? Явно ж не твой размерчик! – правда– Проводник был одет в одежду прошлого клиента, – Бери, не стесняйся.

С этими словами Третий встал и отошел в центр гостиной. Лицо не выказывало ни грамма страха– напротив, одну лишь уверенность. Перехватив поудобнее нож, он приставил острие к внутреннему уголку глаза, затем повернулся к Проводнику и усмехнулся.

–Может, хотя бы подножку поставишь, а то мне что-то боязно?

–Просто смотри на меня. – он повернулся к мальчишке, сложил руки на груди, – Я выполнил твое условие– тебе был нужен человек. И, судя по всему, слушатель. Если ты…

Но Третий не дождался окончания фразы– правая нога поднялась до уровня пояса и одним движением сбила левую, обрушив тело плашмя на пол. Голова мотнулась при столкновении с рукояткой, раздался хруст. Нож так и остался внутри. Правая рука дрогнула пару раз и обмякла.

Глава пятая.

–Тебе кто-то звонил, милок!

Вот уж не думал Проводник, что бабка обрадуется его возвращению– ее лицо озарила улыбка.

–Кто? Номер оставили?

–Да, я записала. Где ж я бумажку оставила…– с этими словами она покопалась в своем халатике и сунула список покупок.

–Бабуля, да это же не то!

–Как не то? – выпучив желтые глаза, она раскрыла свой сморщенный рот в форме идеальной "о", – Я… Должно быть, положила не туда…

Спустя минуту поисков он выудил из-под кипы счетов и писем от родственников заветный листочек. Пробежав глазами по цифрам, схватил трубку и набрал номер.

Гудок первый и раздался треск.

–Алло! – раздался на том конце провода крик.

–Тихо, не ори. – чуть не оглохнув, ответил Проводник.

–Кто это?

–Ты мне звонила? – голос был вроде знаком, но помехи и фоновые шумы мешали распознать говорившую.

–А, так это ты! – нотки понимания и сдержанного удивления мягко полились в его слуховую раковину, щекоча стенки прохода. Что ни говори, а голос очень приятный!

–Привет, Никто. – и буквально услышал, как углубились морщинки на безликом лице его собеседницы, выказывая признаки недовольства.

–Ну, не надо меня так называть. У меня есть имя, помнишь?

–Оно не важно.

–Ничуть не удивлена тому, что ты вновь мне хамишь. И зачем только я тебе звонила?

–Не знаю, ты мне скажи.

–Ну… ты сказал мне звонить тебе, когда захочу. Откуда ж я могла знать, что ты живешь с престарелой матерью и периодически пропадаешь из дому?

Проводник уселся на диван в комнате Второго, затем без зазрения совести развалился в полный рост.

–Она мне не мать.

–А она сказала, что мать.

–Ошиблась.

–Ты опять врешь?

–Возможно.

–Почему ты врешь? Зачем тебе это?

–А зачем тебе правда? Тебе, что, станет от этого лучше? Или, может, ты откроешь для себя нечто новое и необычное, если вкусишь этот кислый плод с просрочкой в пару лет?

–Ты пытаешься говорить изящными словечками, но все, что у тебя выходит– вбросить очередную порцию словесной белиберды. Это не то, чем тебе следует заниматься.

–Ты меня не знаешь, потому и понятия не имеешь, кто я и чем занимаюсь.

Он устал, ему хотелось спать. Не скрывая этого, зевнул в трубку.

–Ты там не засыпай, стой! – "Все женщины так вопят, когда пытаются кого-то удержать?" – Я хочу еще поболтать.

–А смысл? Мы ни о чем не разговариваем, просто несем полную и бесполезную чушь, впустую убивая время. У нас нет тем для разговора, а это несколько ограничивает нашу коммуникацию, понимаешь? Мы как два дуболома– один усердно пытается выдавить из себя шутку, второй вымучивает улыбку. А в итоге ничего– шутка недосказана, улыбка превращается в дурацкую гримасу.

–И, даже не смотря на всю неловкость, с которой протекает наша беседа, мне даже это нравится.

–Понятия не имею, что же тебе может понравиться во мне и в том, что я говорю. Я же даже не эксцентричный богач с табуном прислужников, живущий в особняке с собственной конюшней по соседству. Я не спортсмен, ставящий рекорды на забегах и по остроте шуток про тренера и чирлидершу. Я не веселый балагур, так и пышущий обаянием и харизмой, цель которого– стать легендой местного бара. Во мне нет ничего, что кому-то может нравиться. Как и в том, что и как я говорю.

–Не прибедняйся, в тебе есть чему нравиться. Мне, например, нравится твой голос. Он тихий, но твердый. Слушая тебя сейчас, я уже не представляю себе того толстяка или гоблина, о котором тебе раньше рассказала. Я бы даже сказала, что мне жаль, что я нарисовала тебя в таком спектре внешних качеств, потому что, как мне кажется, я нанесла тебе оскорбление… Потому, чтобы реабилитировать себя в твоих глазах, сделаю тебя рослым и широкоплечим бородачом с модной прической.

–Ну, понятно– кого угодно, только не меня.

–Хорошо, как ты выглядишь?

–Я толстый карлик-мизогин с несоизмеримым себе самолюбием. – в трубке раздался смех, – Чего ты смеешься, женщина? Я не сказал ничего смешного! – пока ее голос заливался веселым хохотом, он понимал, что должен чувствовать неловкость.

Вспоминая мертвого юношу, покачал головой– вовсе ему не должно ступать на скользкую дорожку эмоций и образов. И так вполне терпимо, даже с ощущением полости всего своего тела.

–А ты забавный. – наконец сквозь смех выдавила Никто, – Значит, тебя не слишком задели мои тогдашние слова, раз ты обратил это в шутку. Могу я спросить, как ты меня представляешь?

–Никак.

–Ну-у-у же!.. – урчащий голос перестал смеяться, уступив дорогу напускному разочарованию.

–Мне незачем тебя представлять. Есть твой голос и этого достаточно. Разве я не могу ограничиться только этим?

–Вовсе нет! Одним голосом, знаешь ли, сыт не будешь, каким бы аскетом ты себя не представлял. Да и что голос в самом деле значит? Ровным счетом ничего. Голос вполне может быть иллюзией, ведь ты не видишь собеседника, не можешь прочувствовать его, осязать и обонять, прикоснуться. – ее голос мечтателен, – К чему нам воображение, если вся суть общения заключается в физическом контакте, заметно выигрывающем перед чрезвычайно однобокой и неполноценной картинкой в голове, которая, к слову, может быть всего лишь суррогатом, вылепленным трудом нейросети? Так, посредством одного лишь разговора, мы мало чего добьемся. Я уверена, что, будь мы рядом и смотри друг другу в глаза, ты бы потеплел ко мне.-настала и его очередь смеяться,– Тебе смешно, потому что ты– неисправимый циник!– тем не менее ее голос все еще весел.

–Хватит говорить так, словно знаешь меня, как облупленного, чтобы ставить прогнозы моим предполагаемым действиям. Ты не можешь просчитать мою реакцию на тебя при встрече, не будь столь наивной. Ты ничего обо мне не знаешь, а утверждать обратное может лишь глупышка, повернутая на субъективизме.

–Так дай мне узнать тебя, аноним! Расскажи мне о себе. Только правду!

–Тебе мало того, что я наплел тебе в прошлый раз?

–Мало. – с той стороны послышалось хруст перемалываемой зубами сухой пищи, – Понимаешь ли, я– человек тонкой натуры, практически ненасытная в плане впечатлений и ощущений. Мне нужно больше того, что есть! Так что начинай!

–Хм, ну, то, что я тунеядец, думаю, очевидно. А еще эгоистичен и глуп. Не способен направить собственную жизнь в правильное русло, предпочитая поспеть за теми, кого осуждал, и ринуться в полное отрицание внешнего мира, замкнувшись во внутреннем. – жизнь Третьего как нельзя кстати подойдет как прикрытие.

–Хм, это похоже на правду. – послышалось одобрение; значит, он шел в верном направлении, – Однако я б не сказала, что ты глуп, если, конечно, ты не имел в виду образованность как обязательный критерий в одном небезызвестном списке. Да и так уж ли важен этот твой "внешний мир", если он не дает тебе именно того, чего ты хочешь?

–Под умом я подразумевал высокий интеллект и неординарные способности, которые можно применить на практике себе и другим во благо. Я же умею лишь прожигать дни, валяясь на кровати в праздном угаре, изредка выходя из дома за продуктами и книжками, чтобы подпитать себя. В моем городе даже снискал славу отшельника и шизофреника. Это не есть хорошо, скажу я тебе. Что же до твоего вопроса про мир… дело не в том, что он не исполняет мои мечты. Дело в том, что мои желания по-прежнему не вписываются в общепринятый спектр.

–По-твоему, это плохо? Ты же не преступник какой, зачем себя осуждать? – хруст кончился смачным чмоком.

–Мне постарались вбить в подкорку мозга мысль, что эгоизм, мизантропия, нелюдимость и тому подобное– плохо. По их словам, я должен желать того же, что и они.

–Со вторым и третьим согласна, но что плохого именно что в здравом проявлении эгоизма?

–А что хорошего?

–Что хорошего в том, чтобы думать и заботиться о себе? Даже не знаю… начнем с того, что это вполне естественно. Скажем так: в умеренном эгоизме, не заступающим, образно говоря, на чужую территорию, нет ничего плохого! Эгоизм– явление более положительное, нежели отрицательное. Чем может заинтересовать человек альтруистичный, вечно готовый всем помочь, чуть ли не последнюю рубашку отдать? Про таких людей только одна мысль и возникнет: "Он чувствует себя вечно обязанным." Или "вечно пустым, стремящимся заполнить себя даже теми, кто этого не заслуживает", что само по себе ненормально. Это не очень приятно, да и, признаемся, скучно! А вот эгоист– человек другого пошиба. У эгоистов есть секреты, чем и интересны, но сверх того они могут привлечь внимание своим поведением– этакой независимостью в совокупности с– бывают и такие случаи, – эпатажем и показной индифферентностью ко всему окружающему, которая так и плещет из их глаз, ноздрей и рта. О таком человеке сразу думаешь: "Ого, этот парень знает себе цену и задает другим более высокую планку! Интересно будет расколоть его, как грецкий орех!" Тут либо решаешь, что он шибко самоуверен для того, чтобы тратить на него свои силы, либо невольно тянешься к нему, стремишься исправить его, сделать таким же, как ты, чтобы потом обнаружить, что вместо этого ты достиг его же уровня, еще в первом прыжке сменив первичную мотивацию на иную– почувствовать себя столь же обособленным и, не стану скрывать, особенным! Потому что ты тоже, как ни крути, эгоист.

"Ну еще бы."

–Если что, с моей стороны это был намек на глупый вопрос.

Она проигнорировала подколку:

–Думаешь так выйдет всегда бежать? То есть, я имею в виду– прятаться от общества. Прости, оговорилась слегонца.

–Судя по всему, не так уж и слегонца. Отвлеченные мысли? Однако да– надолго меня вряд ли хватит.

Интересно, был ли Он в этот момент откровенен? Нашел у кого спрашивать…

–Нет, просто оговорка. Так откуда ты знаешь предел своего терпения и возможностей? Что является твоим спасительным якорем? Какая цель?

–Мой побег лишен всякой цели. Тут скорее желание увидеть чуточку больше. Это ничего не изменит, но даст мне ощущение того, что жизнь прошла хоть чуточку по иному пути. – "Ты становишься откровенным? Так ли это?"

Он не знал. Он прошел на кухню, нашел пачку сигарет и запалил кончик первой. Эта все еще молчала.

Наконец она выдала:

–Но есть же что-то, так? Любовь, допустим? Что она для тебя?

–Как много вопросов, прямо интервью! – елейным голосом произнес Проводник.

–Опять сарказм!

–Я не знаю. Я даже не уверен, испытывал ли когда-нибудь любовь. Влечение, привязанность, дружеские чувства я испытывал, но саму любовь лишь воображал, проживая ее внутри. Я помню, как влюбился в десять лет в одну девочку, но ничего для этого не делал. Самооценка была не на том уровне. Да и понятия тогда не имел, что надо что-то делать. Встретив ее через два года, все так же думал, что люблю ее. В этот раз удалось несколько раз вытащить ее потанцевать, а для меня это было достижением. После шесть лет не виделись, пока она внезапно не прислала письмо. Я был в ликовании, писал ей в ответ. Она все еще мне нравилась, с ней было приятно общаться, но я понимал, что влюбленность прошла, осталось лишь легкое влечение. Неоднократно звала к себе в город, но я отказывался. Остыл. Возвращаюсь к любви– нет, я не знаю, что такое любовь, но знаю, что такое детская влюбленность. Я зачастую пытался ее– любовь– себе вообразить, но ничего, кроме эмоциональной боли, достичь не смог.

Вновь долгое молчание. Наконец вздох.

–Как печально… Ты сейчас сказал правду?

–А ты угадай. – он вновь включил ехидство.

–Ой, ну зачем, зачем ты все портишь?! – Никто пару раз грязно выругалась, затем чем-то шарахнула по столу.

–Не ори на меня.

–Да как не орать тут, ты что?! Рассказываешь подобные истории, а потом с ухмылкой– я знаю, что ты смеешься надо мной! – заявляешь, что это вымысел. Ты поступаешь очень некрасиво!

–В таком случае пошли, четвертуем парочку писак.

–При чем тут писаки, я тебя про честность спрашиваю! Не будь таким говнюком!

–Что-то не нравится– сбрось трубку и забудь обо мне.

–Тебе просто этого не понять. – продолжила Никто, не обращая внимания на выпад, – Я вспомнила, как сама в юные годы страдала подобным. Отличие лишь в том, что мой возлюбленный был вымышленным.

"Да откуда ж в вас это взялось?!"

–Продолжай.

–Я влюбилась в наркоторговца, который так же боролся с зависимостью, но я жалела его и эти отношения никуда бы не привели. Я его бросила, а он сделал золотую дозу и умер… И я долго себя винила. Ужас.

–Неплохо. Если особо постараться, можно написать сценарий для какого-нибудь любительского кино.

–Или снять самим! – воодушевилась Никто. – Однажды мне снилось, что я сняла фильм и получила награду киноакадемии! Там было столько людей, столько рук аплодировали мне! Ни с чем не сравнимое чувство! Гордость и радость лишь отдаленно на него похожи, но все же точную характеристику невозможно дать. До сих пор помню все, словно это было взаправду.

–Грустно, должно быть, было проснуться в реальности, не так ли?

–Все издеваешься, да?

–А почему нет?

–Ты злой. – "Негодуй."

Он молчал. Тишину прервал вновь ее голос.

–Сколько у тебя времени?

Он поискал глазами часы.

–Пятнадцать– пятнадцать.

Ее голос наполнился восторгом с придыханием:

–Загадай желание!

Как глупо.

–Мне нечего загадывать.

–Быть того не может, не ври! У всех нас есть, чего желать. Есть что-то, что ты хочешь, иначе быть не может!

Проводник ничего не хотел. Желания давно отошли на третий, как минимум, план для него, уступив пальму первенства необходимости. Да и чего было ему желать в мире, где ничто не могло его заинтересовать, привлечь к себе?

–Это "что-то" и загадывать не нужно.

–Я всегда загадываю. Только не сбывается.

–Ха-ха, а с чего ты взяла, что должно? – "Она ведет себя, как маленькая девочка."

–А почему нет? – словно передразнивая Его, спросила она.

–"Потому что такова жизнь!" – напрашивается банальный ответ. – тихо сказал Проводник.

* * *

–Скажи мне, где ты живешь? – всегда, всегда эта женщина звонила невовремя. В этот раз шторку в ванной бесцеремонно отдернула старческая рука и голос бабули оповестил о звонке. Выхватив трубку и наказав старой больше так не делать, Проводник устроился поудобнее и сказал, что готов слушать.

Очередная бессмысленная беседа, трансформирующаяся в обмен сентиментальными фантазиями. Хотя "обмен"– громкое слово.

–Далеко. Я живу в пустыне на окраине тундры, что расположена на луне одной безжизненной планеты.

–Брось городить чушь, я ведь правда хочу знать, где ты живешь. Судя по тому, какие часы ты мне назвал тогда, ты живешь по другому часовому поясу. Разница во времени– семь часов. – она загрустила, – Знаешь, как-то мне показалось, что ты живешь слишком близко– там, за углом, только дотянись! Но там, где я живу, углов нет, как и переулков, где ты мог спрятаться. Все как на ладони, а тебя нет. Ты так далек, хотя по ощущениям так близок. – двусмысленно выделив слово "так" аж два раза, Никто словно признавалась в нужде его присутствия.

–Я не близок.

–Ошибаешься. Может, ты и не подозреваешь об этом, но ты обладаешь странной притягательной силой. Толком ничего о себе не рассказывая, ты ограничиваешься странными россказнями, не имеющих почву под собой, как и хотя бы крупицы правды. Не доверяя мне и даже не спрашивая, как я и как мне живется, ты вызываешь у меня странное желание приблизиться к тебе. Я привязываюсь к тебе, хотя ранее такого не бывало. Ты действуешь на меня положительно, дорогой аноним с приятным голосом.

–Может, тогда нам стоит прекратить общение?

–Нет, нет, нет, что ты? – от испуга голос Никто повысился на несколько октав, – Ну почему ты так говоришь? Тебе приятно доставлять мне неприятные ощущения?

–Потому что я ненадежен. Ты возлагаешь на меня слишком много надежд. – Проводник сделал знак старухе, которая вошла в ванную с подносом, чтоб та поставила еду на стол в комнате; стоило той удалиться, продолжил, – К сожалению, я знаю, каково это– терять друзей, потому я не хочу, чтобы ты ко мне привязалась. А то мало ли– вдруг у тебя появится желание покончить с собой?

В голове сразу прозвенело: "Новый контракт! Новые возможности!" и не утихло, пока он не потряс головой, отгоняя наваждение, – "Глупости все это– лезть к кому-то, с кем ты уже знаком. Тебе мало следов?"

Но мысли продолжали струиться в голове, описывая разные варианты и способы сорвать сладкий фрукт выгоды. Не взирая на то, как прошла последняя реализация контракта, он продолжал воображать. И куда делась его прагматичность?

–Тебе-то какое дело? Тебе же плевать на меня, с чего тебе беспокоиться о том, помру я или нет? – прорвал цепочки образов ее голос.

–Карма?

–Ой, только не говори, что ты из тех, кто верит в подобный бред! – "Да что же ты такая эмоциональная? Так и оглохнуть недолго!"

–Не говорю.

–Ну тогда чего начинаешь-то?

–Не ори на меня, иначе я кладу трубку.

Снова молчание.

"Вот бы оно длилось вечность."

–Я умру до утра. – раздался еле слышный шепот.

–Обещание или своеобразное прощание?

–Я не даю обещаний. – в трубке страшно фонило, но шепот отчетливо звучал сквозь помехи, не позволяя шипению себя оборвать. Шепот как крик.

–Тогда зачем ты так сказала? Пытаешься пробить меня на эмоции таким хитрым способом? Ты настолько глупа?

–Нет, не пытаюсь.

–Тогда, стало быть, прощай? – помехи внезапно кончились; он вслушивался в тишину, слегка улыбаясь.

–Навсегда? – нарушила напряженное молчание Никто.

Проводник тихо вздохнул. Она так надеется на него, даже не пытаясь скрыть это, ставит в неудобное положение. Как удобно, да? Люди отнюдь не гнушаются прямо давить на себе подобных, извлекая выгоду из чего только можно. Омерзительно.

–Зависит от тебя.

–Почему же ты не спишь?

–А почему ты так резко сменила тему?

По ту сторону провода раздался звон бьющегося стекла и тихие ругательства. Вечно эта что-то вытворяет, беспокойная душа. «Откуда у тебя столько стеклянной продукции, глупышка? Все никак не решишься вскрыться? Давай, я тебя не держу. Окажи мне услугу, уж будь добра.»

–Потому что начинаю тебя бояться. – неуверенно вымолвила прямо в трубку собеседница. И правда– ее напряжение чувствовалось даже за десятки, сотни километров от человека. Недоброе, гнетущее напряжение, от уничтожения всего и вся удерживающее лишь отсутствие возможности материализоваться. С таким ощущением ожидают землетрясения, сжимая в руках мешки с пожитками и маленьким запасом провианта. С таким ощущением раньше прятались в подвалах во время мировых войн в ожидании авианалета.

–Я настолько жуткий?

–Твое равнодушие всеобъемлюще! Мы с тобой говорим, а я не слышу никаких эмоций. Даже твой смех безлик и сух. Когда я слышу его, из красавца ты превращаешься в груду металла, которая вот-вот воткнет свои щупальца в свой телефон, а они по проводам растянутся по длине, равной окружности планеты и внезапно воткнутся в мои уши прямиком из микрофонов, разорвав в клочья телефон!

Он вновь засмеялся. Ему нравилось, что она боялась Его. Чувствовалась некая власть. Она застонала.

–Ну прекрати!

–Прекращаю. – и смех оборвался.

–Ты до чертиков жуткий и ты это знаешь. Ты просто такой. Это ты! Ты любишь уныние, потому что это есть правда. Такая, какой ты ее понимаешь. Я б не удивилась, если бы ты писал тяжелые на восприятие книги и стихи. А еще я слышу твою музыку, что играет у тебя в комнате.– она была права: долгие дни зависая в квартире старухи, Проводник наконец пристрастился к прослушиванию музыки; удивительно, но факт– даже сгусток дофенистичного холода иногда может оттаять к поразительным явлениям вроде музыки, даже если взять в расчет то, что ему нравились исключительно старые арии и дарк-эмбиент, о котором упоминалось в одном из шоу– жанры преимущественно мрачно-депрессивного характера, безнадежно устаревшие за время существования самых продвинутых жанров, но так и не попавшие в их список в виду жестко ограниченного круга целевой аудитории. Жанры, которые во всем мире не так давно слушал всего один человек, с которому Проводнику не суждено было познакомиться, как человек с человеком. Его сознание будоражила невольно просмотренная запись, в которой под такую музыку в свое время кончали с собой большинство современных самоубийц, а среди них и видные медийные и политические личности, а так же маргиналы, провалившие все попытки стать частью общества нового порядка, из-за чего ее даже запретили. Все эти люди прибыли к этим композициям, глядя и вслушиваясь в одни и те же кадры, смеясь над тем, как из человека пытались сделать не того, кем он является, на потеху всему миру. Оказалось, что и старуха, мать Второго, из-за нее пристрастилась к выпивке и курению каких-то трав, приобретенных у местных барыжат, что вытекло в странную форму зацикленности– она принялась вязать шарфы и свитера, плетя их по странной узорчатой схеме, не отрывая взгляд от экрана, где тело разверзло свою грудную клетку,– Но это меня уже не сильно напрягает, это просто есть.

–Вот как. А ты не исключаешь возможность, что я намеренно создал перед тобой такой образ? – "Не думай, что я не просек твою маленькую ложь." – Может, в реальности я совсем другой человек. Недаром ж у меня такой приятный голос! – издевка как есть, – Может, на самом деле я смеюсь, как только сбрасываю трубку и включаю южную музыку, под которую танцую сарабанду? И я повторюсь снова– откуда тебе знать, что все, что я говорю, не продукт чрезвычайно трудноразличимой лжи?

–А что это такое– сарабанда?

–Не имеет значения, на вопрос ответь.

–Да, конечно, существует! Такая возможность всегда есть! – мгновенно переключившись, с жаром согласилась собеседница, – И она меня как раз удерживает от настоящего страха. Смеешься? Здорово! Наврал? Еще лучше!

–Фишка в том, что ты никогда не узнаешь, вру я или нет.

–А может, я и не хочу. – вкрадчивым тоном заявила Никто.

–Может. Но никакого значения в условиях нашего чересчур узкого способа общения не имеет. Мы можем быть кем угодно.

–Именно. А откуда ты знаешь, что я не врала?

Пытается отыграться.

–Не имеет значения. Я все равно общаюсь с Безликим.

–Хм… в каком смысле?

–В прямом.

–Да, ты меня не знаешь и все такое, но я тебя не обманывала ни в чем! Что тебя напрягает? Что ты считаешь ненастоящим во мне? – и не дав ни удивиться столь быстрой смене мнения, ни дать ответ, завела, – Потому что на самом деле я чертовски настоящая и, если ты этого не понял, то мне очень жаль.

Безликая и бесформенная женщина с оскорбленным видом встала и пошла по белому бесформенному коридору в белое бесформенное нечто.

–Неужели тут присутствует оттенок обиды? – в то же время ехидствует Проводник.

Щелк. Помехи. Тишина.

–Полагаю, на этой ноте ты хочешь закончить? Если надумаешь поговорить еще, звони.

–Я тут. – быстро проговорила она, – Обижена ли я? Немного. Скорее разочарование.

–Такое знакомое по жизни чувство, не так ли?

–А ты обижен?

–На кого?

–На меня?

"Да с какого это?"

–Что-нибудь ты же чувствуешь?

–Ничего.

–Двойственно! Впрочем, я уже сформулировала для себя парочку мнений.

–То есть?

–С твоего ракурса, где тебе плевать на меня и я не способна повлиять на твое настроение хоть немного. И с моего, где мы ведем неплохой диалог, а ты славный собеседник, только лицемер и пустозвон. Что заставляет тебя так себя вести– мне все еще не ясно.

–По-твоему, мне наплевать на тебя?

–Да. Но я не придаю этому большое значение. – ее голос предательски дрогнул. Никто безбожно и бесталанно врала.

–Вспоминая про видимость, так?

–Так.

–Уже что-то! Однако… Почему у тебя возникла мысль, что мне наплевать на тебя, если мы знакомы от силы несколько дней? Разве для таких мыслей мы не должны сблизиться до фазы "друзья", чтобы это хоть как-то должно было тебя волновать? И если б мне было наплевать на тебя, как на человека, вел бы я сейчас с тобой беседу? Или, может, я общаюсь с тобой, потому что вежливый?

–Или потому, что тебе попросту скучно? – обвиняющим тоном переспрашивает Никто.

–Или одиноко? – он хитрит.

–Нет. Я так не думаю.

–А если я скажу тебе, что на данный момент ты– единственная, с кем я общаюсь?

–Так не бывает.

–Ты так думаешь?

–Всегда люди не договаривают. Типа "У меня нет друзей!" или "Я совсем один в этом мире."!

–Я задал вопрос, отвечай.

–Я тебе не верю.

–Славно.

–Абсолютное одиночество невозможно. Не там, где ты сейчас.

–А где я?

–Где есть связь, полуфабрикаты и люди. Недостаточно запереть себя в комнате, чтобы прочувствовать это. Ты должен максимально отдалиться от всех, кто похож на тебя, в идеале– убраться в такое темное, незнакомое место, где тебе ничто не знакомо, даже не навевает ассоциаций с прежде виденным. Где ты не будешь испытывать комфорт, покой.

–Проще говоря– яма.

–Может быть. Только там, в этой яме, где нет иных звуков кроме биения твоего сердца, ты сможешь прочувствовать одиночество до конца.

–Стало быть, все одиночки в мире обманывают себя, зовя одинокими.

–Да.

* * *

–Мистер! Мистер, конечная станция, на выход!

Он открыл глаза и вновь волна энергии поднялась от пят к мозгу, заставив гореть все конечности. Пошатываясь, Проводник поднялся, чувствуя себя взмывающим в небеса орлом. Зрение искусственно сузило и приблизило сидения и плитки, блестевшие при тусклом свете ламп за окном, превратив как будто в кино из предметов мебели в недостижимые вершины, рядом с которыми Сотый пик показался бы карликом в пятом поколении. Еще бы ветер в лицо для полноты картины… Об этом ли говорил Третий?

Колени с треском разогнулись, волна достигла глаз и все почернело. Свист, глухой удар где-то далеко, дальше, чем самая дальняя звезда, и неумолимо приближающийся, заливаясь безжалостными треском и воем, поезд. Вот он приблизился вплотную и миг спустя проносится над головою. Чей-то детский голосок гомонит на незнакомом диалекте. Жуткий холодок в животе, как бурлящая вода вздыбившийся к груди. Рев поезда превращается в белый шум, затем стихает. Он понимает, что уже около полуминуты видит и слышит, а конечности дрожат лишь потому, что он сам думал, что надо дрожать. Поняв это, Проводник в ту же минуту застыл и обратил внимание на то, что лежит в лужи крови.

–Мистер, очнитесь! – тормошил его некто, похожий на козла, но козлом не являющийся.

Человек в форме подбежал с таинственным кейсом, который с оглушительным звоном приземлился на поверхность пола вагона. Словно неведомый сигнал, призывающий к восстанию, он подействовал на Проводника, как инъекция адреналина: мигом вскочив, оттолкнул пытающихся помочь ему работников метро, после чего вылетел в открытый проем. Зал был пуст. Ясно как день– конечная остановка! Он побежал вверх по лестнице по направлению к выходу. Лишь когда выбежал на другую платформу, осознание глупейшей ошибки настигло вместе с гомерическим смехом.

Где выход?

Выхода нет!

Но что это? Последний поезд, готовящийся к отправке! Уже слышен записанный голос диктора, оповещающий о закрытии дверей. Ловко юркнув между ними, Проводник упал на сидение и прижал руку к виску.

Кровь толчками хлестала по пальцам. Трудно было поверить, что такое вообще возможно. Впоследствии помутнения до сих пор казалось, что Проводник спит, что ему снился чересчур реалистичный сон. "Бывали случаи, когда человек падал во сне и не просыпался. Его находили мертвым." – неоновые слова выстраивались в словосочетания, а словосочетания слагались в предложения, сцепляясь буферами, безостановочно мигая в голове. С чего бы он это вспомнил? Он же не мертв! В подтверждение своих мыслей Проводник нажал подушечкой большого пальца на ранку. Боль веселым толчком отдалась в ответ и на пальцы снова потекла кровь. "Ой, дурачина, ой, простофиля!" – не переставая себя корить почем зря, рылся в карманах в поиске носового платка. Платка не нашлось, зато в кармане оказалась пачка бумажных салфеток. А, сгодится и это! Прижав несколько разом к голове, он мечтательно закатил глаза и прижался к спинке скамьи. Новый приступ боли, но более тихий, положил руку на плечо, явно стараясь привлечь внимание, и все лишь для того, чтобы начать увлеченно декларировать лекцию "О пользе боли как главенствующего в топе пять всех ощущений", но Проводник отмахнулся от незримого собеседника, как от надоедливой мухи.

"Не до тебя сейчас, дрянь, у меня лимит только на одного!"

Если б боль была человеком, то обиделась бы и не преминула треснуть прямо меж ног, сопровождая угар миллиардов стосковавшихся по чужой боли глоток. Стиснув зубы при этой неприятной мысли, Проводник живо представил себе эти до жути неприятные ощущения, как его тело окружает все человечество, тыча пальцами в болевые точки, смеясь, смеясь до упаду, когда электричка наконец тронулась все испарились в мигнувшем свете. Никто никого не преследовал. В двери вагона не стучались кулаки и дубинки. За окнами не кричали голоса. Изнутри тоже. Спокойно, как у мертвого на душе– и на том спасибо.

Когда темнота поглотила салон, Проводник с трудом, но сообразил, что свет отключился. В темноте едва-едва угадывались очертания разбитых лампад и черновых граффити. Ухватившись за поручень поудобнее, он прислонился к нему поплотнее, ибо шатало похлеще самого рьяного алкоголика с частичным параличом. От качки вагона начинало мутить, в глазах снова запрыгали искорки. Сам не заметил, как сполз на пол, ощущая стремившееся наружу содержимое своего желудка. Глотательные спазмы никак не помогали, во рту скапливалась солоноватая слюна и мозг уже фиксировал вкус горечи, непереваренного цыпленка табака вперемешку с разбавленным водой апельсиновым соком. Едва мелькнула мысль о соке, как желудок сжался в судороге, и злополучная стряпня с забегаловки на перекрестке с отвратительным бульканьем брызнула на пол. Сплюнув, Проводник отполз от мерзко пахнущей лужи подальше, забившись в угол между сиденьем и дверцей в конце вагона.

Вновь свет залил салон, движение прекратилось, двери распахнулись. Вошла какая-то женщина. Увидев блевотину и странного хмурого человека с кровью на лице, она хотела было выйти обратно, но двери как будто нарочно сомкнулись прямо за ее спиной. Пока один за другим вагоны заглатывало в туннель, она увидела, что человек поднимается. Запищав от страха, в диком страхе женщина метнулась в противоположный конец вагона. Бестолково дергая ручку, не смогла удержать дрожь, изо всех сил стараясь не обгадиться. Дверь не поддавалась, а от этого становилось еще страшнее. Бросив попытки ее открыть, женщина прижалась к ней спиной и с трагическим видом сползла на пол. Когда свет очередной станции заструился в окна, человек стоял прямо перед ней, пошатываясь и прижимая рукав к кровоточащей голове. В руках у него была сумка, которую она выронила, пока силилась открыть дверь.

–Прошу, не убивай меня, я не хотела, я не хотела-а-а-а! – завыла незнакомка, вытянув руки над головой, суча каблуками по грязному полу, – Я не смотрела трансляцию, клянусь, я ни единым пальцем не коснулась тачпада! Мне никогда не нравилось, что они делали с тобой, правда!..

–Не понимаю ни слова из того, что ты там ревешь.

Не успела женщина что-то подумать, как сумка шлепнулась ей на колени.

–Что у тебя в ней?

О, его голос ей бы понравился в более спокойных обстоятельствах, но даже его внешняя непохожесть на ее худший кошмар вовсе не привели к спокойствию и она всего лишь прижала сумку к груди и сжала губы. Незнакомец стоял прямо посреди арки вагона, загородив путь к выходу. Бежать некуда.

–Там только мелочевка! Заберите деньги, все берите, только не трогайте меня.

–Дура чокнутая, я только что их тебе вернул! – нетерпеливо прикрикнул на нее Проводник, – Что в сумке, говори!

То и дело роняя, женщина показала ему новомодный телефон, жирный бумажник, голубую пачку салфеток да коробочку с тенями для глаз.

–Что, это все?! Платка нет?

–Н-н-нет. – лишь бестолково мотала головой в ответ, точно в одну секунду потеряла рассудок.

Снова электричка была проглочена туннелем, снова стало темно. Сквозь ее рычание он снова начал:

–У тебя здоровенная сумка, женщина, неужели у тебя не найдется даже дешевой аптечки? Бесполезная ты скотина, дай сюда свои салфетки хотя бы!

Раздалось шуршание, треск, тихий вздох. На этот раз, когда состав остановился, Проводник, со стыдливым видом прижав пропитавшийся кровью комок к голове, вышел, оставив бестолочь, как назвал про себя эту трусливую недотепу, в одиночестве. Не разобрав название станции на табличке, Проводник понял, что заблудился.

Станция была пуста, последний состав ушел, мигнув на прощание красными огнями, скрылся в черном зеве туннеля. Глядя в нависающее по левой колонне зеркало, Проводник с вящей досадой отметил, что выглядит преотвратительно– немытые патлы слиплись от крови, которая в свою очередь уделала пальто из шерсти и штанины джинсов из секонд-хэнда. Немного крови попало и на нечищеные лет сто носки остроносых ботинок с высокими бортами. Печальное зрелище. Он радовался, что никого рядом с ним не было– никто не тыкал пальцем, вызывая желание пожать ему или ей горло.

Потоптавшись в неуверенности с минуту, Проводник нащупал в кармане смятые купюры, вытащил, чинным движением разгладил, с неосознаваемым удовольствием слушая хруст. Разгладив их еще парочку раз для придания более презентабельного вида, сунул в задний карман джинсов, где оставалась еще мелочь вперемешку с лязгающими при каждом шаге ключами от квартиры миссис Два. Застегнув блестящую заклепку, он уверенным шагом прошел к лестнице. Однако, стоило ноге коснуться верхней ступени, все внезапно стихло. Нет, тишина и так была, но только сейчас стала ощутима в самом воздухе, окружавшем колонны, электронные циферблаты, банкоматы и автоматы связи. Тело вдруг словно погрузилось в облако в том представлении, в каком его видят люди несведущие– легкая тяжесть, граничащая с незримым туманом, липким как слюна мертвой собаки, стекающая из ее раскрытой в предсмертном вопле пасти, что чуть было не изрыгнулся из зева сломанной тяжелым ботинком безликого садиста по профессии шеи.

Описание так себе, но люди на то и люди.

Опоздал. Заперт внутри на всю ночь, оставлен на…

Где-то вдали хлопнула дверь и раздались человеческие голоса. Не отдавая отчета в собственных действиях, Проводник развернулся и беззвучно сбежал к платформе. Он помнил, что после закрытия электричество отрубают. Голоса приближались, а ему страсть как не хотелось попадаться на глаза их обладателей. Тихо спрыгнув у третьей рельсы, побежал туда, куда укатил состав. Тусклые лампы медленно проносились мимо него, под ногами то и дело пищали грызуны. Едва не отдавив одной из них голову, он чертыхнулся и отпрыгнул в расширившемся тоннеле аккурат меж основными рельсами на специальную возвышенность, установленной прямо на шпалах. Бежать стало немногим легче, но в голову уже пробирались вопросы. Куда он бежит? От кого и зачем? Неужто так трудно было подойти к голосам и сказать им выпустить его, что он просто не успел? Они бы послушались– нет смысла удерживать постороннего.

"Не мели чушь."– говорил ему внутренний голос, – "Нет никакой разницы, тут ты или там, ибо не это важно!"

"Что же важнее?"

"Не тому вопрос задаешь, дурень."

Осколки камней хрустели под подошвами, эхом отдавалось от стен тоннеля дыхание, в глазах отпечатывались световые пятна, а Проводник все бежал. Уши начинало закладывать, ноги наливались свинцом. В затылке появилось ощущение сотен микроскопических сверл, настырно жужжащих в черепную коробку в попытке проникнуть внутрь. Скидывая наваждение, он пару раз дернул головой и краем глаза увидел дверь. Тут же вломившись в нее, Проводник попал в темный коридор. Лишь одинокая лампа накаливания обреченно свисала на проводке на углу, освещая голую белую плитку, которую не чистили лет так пятьдесят. А еще тут было пятно крови аккурат в центре прохода. Уже засохшее, с почерневшей коркой. Хорошо тут убираются, достойно восхищения!

Он стоял долго, впившись глазами в черную кляксу на пыльном полу, отключившись на ходу и лишь новые голоса из тоннеля вновь пробудили тело к жизни. Осторожно переступив след преступления (или случайности?), Проводник углубился в коридор, змеей вившийся в неизвестном направлении и влекущий в свое нутро, беззвучно приглашая незадачливых путников исследовать и покорить невидимые глубины. Все та же белая грязная плитка бессменно украшала стены, навевая уныние, создавая настрой безысходности и пустоты. Особо впечатлительным в миг бы показалось, что это– плен кафельной интерпретации Уробороса, задавшегося целью изощренно доказать им, что это не совсем верное сравнение. Сделать все красиво, с шиком! Клаустрофобам была гарантированно уготовлена особая порция острых ощущений вкупе с гнетущим чувством волнами накатывающего страха. Проводник просто стал тенью, приникшей к свету. Бесконечно долго темный силуэт продвигался по пищеводу, ища выход и не находя его. В голове уже возникли мысли повернуть обратно, но ноги упорно шли вперед, увлекая тулово и безвольную голову-корону все дальше и дальше.

Когда появилась развилка, внутри прошли года и столетия, высохли реки мыслей, изначально подернувшись легким слоем тины из штриховых отрывков, затем затянувшись ими полностью, медленно но верно обрастая черными комочками и черточками-растительностью, в следствие чего на месте бывших протоков выросли сначала целостные леса зарисовок, затем холмы наливающихся красками образов и наконец вырывающихся из них горами целостных картин– шедевры безмыслия и деградации, зацикленности и всеобъемлющей полноты, которые подобно волне расшиблись о гротеск реальности в слитном отвратном миге. И тогда человек застыл на месте, не зная, куда ступить.

"Направо пойдешь, жену найдешь. Налево пойдешь– коня потеряешь… Так, кажется, было в этих дурацких детских сказочках?" Мысля рационально, двинул налево. Не то чтобы нелюбовь к лошадям занимала центральное место в списке предпочтений, но свобода всяко была дороже.

"Как прозаично." – пронеслось в голове, когда Проводник встретил тупик и первую дверь, к тому же запечатанную.

Круговой замок двери-люка никак не желал поддаваться, сколько бы не прилагалось усилий. Отчего-то хотелось войти именно в эту, увидеть, что за ней. Необъяснимое желание, граничащее с детским капризом, перерастающим в откровенно глупое, баранье упорство. Как и ожидалось, полчаса бесплотных попыток прошли впустую, В досаде пнув дверь, Проводник отказался от своей затеи. Однако, уходя прочь, к развилке, он отметил, как по ту сторону двери тоже кто-то стукнул.

Знакомый холодок червячком сполз по спине к копчику и потребовалось небольшое усилие, чтобы не сорваться на бег без оглядки. Он был выше инстинктивных позывов, потому продолжил спокойно идти, лишь чуть стиснув зубы и смотря вперед исподлобья, запахнув поплотнее пальто. Туфли тихо отщелкивали шаги, легкое эхо разносило их вдаль по коридору, где они умирали, перейдя за следующий поворот. Вернувшись к развилке, Проводник с не то досадливым, не то ироничным вздохом пошел в правый коридор. Этот оказался намного длиннее первого, не говоря уже о том, что перемежался несколькими дверьми-люками. Они-то поддавались легко, с видимой охотой, открывая скрытые во тьме пустые помещения или же склады оборудования для рабочих метро. В частности, там были брошенные в угол кучи комбинезонов, рваные перчатки, стремянки без двух-трех ступенек, сломанные фонари и разного рода приспособления для работы с рельсами, а также разные станки и панели управления с разбитыми экранами. Так же попадались шкафчики со прозрачными дверцами из пластика, за которыми покоились серые респираторы. В одном из помещений обнаружилась плохо отделанная душевая. При взгляде на такое невольно вспоминалась какая-то сцена из типичного ужастика с убийцей и жертвой в душе, неестественные крики и аналогичные им брызги крови, смачно фонтанирующие на полупрозрачные бесцветные шторы для ванной.

Образы не оставляли после себя никакой эмоциональной нагрузки, однако Проводник счел разумным воздержаться от них, помня, что обычно люди в таких ситуациях чувствуют себя не в своей тарелке, потому закрутил все вентили и двинулся дальше, считая тусклые люминесцентные лампы и шаги. Их было слишком много. Интересно, сколько энергии они– таинственные люди, что отвечали за работоспособность метро, – расходуют на содержание таких вот практически заброшенных "карманов" хотя бы в месяц? Да и нужно ли это на самом деле? Почему у входов не размещены индивидуальные рычаги-переключатели? Сразу мозг услужливо подкинул десятки собственных смоделированных сцен, в которых фигурировали убийцы, жертвы, беглецы. Слишком много убийц, слишком много мыслей о них. Зацикливаться не стоит. Возвращаясь к теме трат на электроэнергию, он быстро посчитал, что выходит чересчур кругленькая сумма– и это еще не считая затраченные мизерные ресурсы, вроде закупки лампочек на смену. А ведь эти деньги можно было пустить на что-то более полезное. Будь Проводник у руля, направил бы все на реставрацию старых исторических зданий, пожертвования в фонд раковых и не только больных, вклад в постройку хорошего приюта для бездомных животных, вложился бы в приобретение дорогостоящей медицинской техники. Неужто рулевым непонятно, что в таком городе метро не нужно?

"О, ты никак идеалистом стал?"– подзуживая сам себя, -"А как на счет личной выгоды?"

"Зачем? У меня есть на что жить и на что есть."

"Да брось! Твои недогонорары уступают даже твоим вычислениям, которым ты предавался минуту назад."

"И что?"

"А то, что миллионы тратятся впустую, тогда как могли принести пользу таким, как мы с тобой."

"Такому, как я."– поправил сам себя и сам же рассмеялся.

В безлюдном мертвом коридоре смех показался слишком жалким и натянутым. Стало слишком жарко и Проводник прижался щекой к холодным стенам, совершенно забыв про рану, на минуту застыл. Ощутив привычное тепло крови на лице, ругнулся про себя и прижал рукав к голове. Пальто отстирать уже не удастся– стоит оставить на помойке для тех, кому уже плевать на внешний лоск. Размеренность кафельной кишки потихоньку начинала надоедать и шаг пришлось ускорить.

Долгое время спустя показался и конец– пыльный пол уткнулся в не менее пыльные кованные ступени, ведущие к желтой металлической двери. Медленно поднявшись по ступеням, Проводник прижал ухо к холодному металлу, прислушался. Возня, голоса, гул. И лай собак. Посмотрев на часы, убедился, что прошарахался по коридорам аж до самого утра. Скоро метро откроют, городские человеко-муравьи хлынут в коридоры к металлическим гусеницам, присосавшись друг к дружке. Осторожно повернув ручку двери, убедился, что та не заперта. Тогда он сел на пол, прислонился к стене неповрежденной половиной головы и закрыл глаза.

Когда людской топот достиг апогея, когда голоса сотрясли стены, когда звук воющих электричек раздавался с минутным интервалом, только тогда Проводник раскрыл глаза и тенью выскользнул в поток людей. Спустившись на платформу, он застыл на месте, глядя на табличку. В час пик люди редко оказываются терпеливыми, весьма грубо толкаясь грудью, плечами, нередко будто целенаправленно ступая ногами по его обуви. Чей-то ребенок больно пнул по колену, при этом заливаясь нечеловеческим воем, пока горе-мамаша пыталась утихомирить засранца, полностью при этом игнорируя правила этикета, предусматривающие извинения и прочее. Нет, она подняла свое уродское чадо на руки и потопала с ним и с дорожными сумками на перевес к левой ветке, пока розовое поросячье рыло довольно щерилось от отсутствия наказания. Несмотря даже на этих двух прямых отпрысков парнокопытных Проводник не оторвал взгляда от букв, пытаясь вспомнить карту метро, за своими раздумьями не замечая, как время ускорило свой полет и людской волнующийся лес превратился в бурную реку, в основном серую и мутную, мягко обволакивающую по бокам, но не сметающей единственное стоящее тело со своего поста. Так и стоял Проводник, пока люди удивленно провожали его взглядом, нередко и оборачиваясь на случайного незнакомца с окровавленной головой и странным вдумчивым взглядом на непривычно простом лице. Кто-то даже останавливался на пару минут и смотрел вместе с ним на черные буквы на фоне грязно-желтого пластика, подсвечиваемого лампой. Один мужчина с лицом манекена из художественной школы даже подошел, сделал фотографию профиля живописного незнакомца и на прощание потрепал по плечу. Но Проводник и этого даже не заметил– настолько высоко была сосредоточенность. В конце концов платформы и лестницы начали пустеть, сделав подозрительного истукана слишком заметным для персонала. Кто-то кому-то зачем-то когда-то почему-то шепнул на ушко, что некто зачем-то как-то подозрительно стоит на одном месте, потому второй кто-то пошел к кому-то третьему и повторил, что первый кто-то сообщил о подозрительном некто, стоящем пред табличкой. Третий кто-то одним глотком проглотил остатки лапши быстрого приготовления, водрузил на потную лысину фуражку и стремительными шажками пошел разбираться. И когда офицер увидел подозрительного мужчину, который, как и было сказано, был в крови, сообщил по рации ждать распоряжений и медленно двинулся вперед. Опустив на плечо руку, неожиданно наткнулся на внимательный взгляд, которым Проводник в немом вопросе буравил непрошенную помеху. На секунду служащий закона лишился дара речи, потому подозрительный человек тихонько отстранился и отошел на правую платформу. Обязанности предписывали пойти следом и допросить человека, но странное нежелание идти следом сводило с толку. И, когда неизвестный завел разговор с каким-то стариком, счел это подходящим поводом не прерывать беседу и пошел прочь. Лишь добравшись до кабинета, охранник услышал крики из зала и понял, что, возможно, допустил ошибку.

Что же произошло? А то, что бестолковый старик весьма не вовремя и вопиюще невыгодно попался Проводнику. Попытавшись расспросить деда о нужной станции, Проводник наткнулся на ненормально выпученные глаза и злобный оскал. Бормоча несвязные бредни, старик впился в ворот его пальто и сильно дернул. Раздался треск ткани, люди вокруг засуетились. Вцепившись в пальцы старика, Проводник с силой разогнул их, заставив издать крик боли. Отступая, старик бранился, не переставая бешено вращать глазами. Люди сгрудились в полукруг и их любопытство раздражало. Пока Проводник отступал, сумасшедший дедок не уследил за собственным направлением и свалился аккурат под вновь прибывшую электричку. Пока ор толпы волной разносился по станции, он убегал прочь– на соседнюю ветку. Ворвавшись в первый попавшийся вагон, с облегчением уселся на скамью и уставился в висевшую напротив карту.

Глава шестая.

-Где ты был? – она кричала в трубку. – Почему я два дня не могла до тебя дозвониться? Где ты шлялся, где ж тебя носила нелегкая, черт тебя побери?!

Он молча положил трубку.

Через минуту Никто перезвонила. В трубке стояла тишина. И тихий шелест дыхания. Он сразу представил себе картинку с безликой женщиной, стоящей в оконном проеме, чей силуэт, со временем сформировавшийся в точеную фигурку, огибает солнце, играя тенями на ее теле. Наконец она сказала:

–Ну, не молчи!

–Я тут.

–Извини, что накричала. Я волновалась!

–Не важно. – зная, что поступает некрасиво, все же оборвал ее Проводник, – Что же за эти пару дней случилось такое, что тебе непременно понадобился я?

–Я расскажу, но попозже, сперва ты расскажи. – "Неужели этот бзик есть у всех женщин?"

–О чем рассказать?

–О чем угодно. – там слышалось, как что-то скреблось о нечто твердое, – О том, где ты был, например?

–Бегал.

–Я, конечно, ценю твой юмор и знание бородатых шуток, но мне сейчас не до них. – необычайно тихим голосом сказала она.

–Что ж, тогда не задавай глупых вопросов и выкладывай. – поставив телефон на громкую связь, Проводник установил его на полке с зубными щетками, взял ножницы и начал аккуратно срезать прилипшие к корке спекшейся крови волосы, затем достал бутылочку перекиси и обработал ранку; пока порез шипел и пузырился серовато-бурой пеной, а тепло пробиралось под кожу и начинало круговой волной распространяться, он промокнул ссадину ватным диском,– Я приехала в другой город на отдых. И нашла замечательного человека! Это вышло чисто случайно, ведь я не ищу знакомств…

–Брось заливать, мне ж ты позвонила! – повернулся профилем к зеркалу и начал любоваться своими лекарскими трудами.

–Мне было скучно! – негодующе загомонила Никто.

"Точно губы надула."

–Ну да, ну да. – прыснул новую порцию перекиси на ранку.

–И вообще– мне тебя жаль! Ты одинокий, очень одинокий. Тебе не помешало бы найти кого-то, развеяться, чтобы перестать быть таким брюзгой!

–Так мы ж вроде как пришли к тому, что мне не одиноко? – весело ответил Проводник.

Очередная пауза.

–Теперь я сомневаюсь…

–О, я тебя запутал? – ухмыльнулась в отражении ехидна.

–Думаю… что тебе действительно одиноко, но ты не хочешь этого признавать. – все так же неуверенно бормочет Никто.

Он театрально вздохнул:

–Ладно, пусть будет одиноко.

–И? – удивление, – Что же это? Нехотя соглашаешься или просто поддерживаешь этот бессмысленный диалог?

–Или, может, стараюсь запутать тебя еще больше? – второй ватный диск полетел в мусорную корзину.

–Думаешь, выйдет?

–А разве нет? – осклабился Он.

–Не-а!

–Отлично, тогда скажи, в чем ты точно уверена на счет меня?

–Ты человек. – глупо захихикал голосок.

"Вот было бы забавно, если б я оказался всего-то программой-собеседником." – подумал Проводник.

–А каковы шансы на то, что на деле я говорящая антропоморфная псина?

–Зачем так сложно? Почему не вампир или идиот?

–Слишком большой разброс, давай сразу шизиков возьмем?

–Шизик тоже человек.

–А если брать в расчет существование иных форм жизни, наделенных интеллектом и вследствие этого расстройствами психики?

–Я скептик, так что исключим это.

–Валяй. – третий ватный диск отправился вслед за павшими товарищами, – Однако ты так и не рассказала, что там у тебя случилось.

–О-о-о-о, я встретила парня, он такой ми-и-и-илый! – "У нее потекли мозги. Пора класть трубку."

–И какой он?

–Очень красивый! Больше не расскажу.

–Не хочешь– не надо. Смысла не вижу в твоих скачках от одного к другому.

–Не обижайся– я просто поняла, что тебе такое не интересно. Как и мне, если подумать подольше.

–Пустота в районе груди, комом вдавливающаяся в сердце и тяжело свисающая с мышечных волокон, так сильно похожая на обиду или ушиб от удара в солнечное сплетение!.. – замогильным голосом начал декларировать Проводник, вслушиваясь в то, как эффектно резонирует со стенами ванной комнаты его тон, – Так больно, что хочется согнуться в три погибели… Я хочу есть.

–Жалко только, что уезжать через три дня… – она намеренно игнорировала издевку, – И больше никогда его не обниму– он, конечно, душка, но для меня так и останется всего лишь воспоминанием о ярко проведенном отпуске, всего-то!

–Радуйся– вы не успеете друг друга возненавидеть. Хоть что-то хорошее!

–Зачем ненавидеть? Я ж не тупая, чтоб отношения портить!

–А вдруг ты косишь под "не тупую"?

–Любишь ты все портить! Я хотела тебя позвать поехать с собой в Город Счастья, потому что с тем парнем мы больше никогда не встретимся, но ты, как и всегда, все испортил!

–Да-а-а? – в притворном удивлении растянул слова Проводник. В голове сразу представилась картинка из рекламы: "Зона Два– лучшее место для отдыха и развлечений для кого только можно! Зона Два– вы не только не пожалеете о потраченных деньгах, вы можете заработать еще больше! Приезжайте к нам и вкусите жизнь по полной программе! Зона Два– все лучшее для вас!"

–Да… только ты и я. Забыли бы всех своих родных и близких и рванули в город развлечения и наслаждений! И пусть бы нам не хватало бы денег, спали бы мы в сарайчиках для хранения лопат, если таковые имеются, шатались бы по городу, посетили Фабрику Бесконечных Чисел, а потом, когда средства бы оставались на самом мизере, так, чтоб хватило только на поход в хороший ресторан, мы бы накупили самой вкусной еды и отправились бы на Главную Крышу-Двойку, где пили бы вино и смотрели в закат, после чего спокойно померли…

–У меня отвращение к алкоголю, но в целом идея нравится. Красиво расписано. Аж в голове представилось.

–Никому не нравится вкус алкоголя. – заявила Никто, – Все пьют, чтоб напиться. Ладно, я пойду спать. Или рыдать. Ты никогда не узнаешь правды.

–Мне и не нужно.

–Чертов флегматик. – беззлобно буркнула женщина, – Тебе это хотя бы важно?

–Нет. Я только понять не могу, зачем тебе звать незнакомого человека в подобное место– особенно после рассказа о том, как ты вот-вот бросишь другого мужчину.

–Не такого уж и незнакомого, если что. Но я отвечу– из любопытства и четкого понимания, что то, что я делаю, вовсе не аморально. Я просто расставляю приоритеты– хочется наконец узнать, что из себя представляет обладатель сего чудного голоса, рассмотреть все черточки до единой. Может, даже подавить тебе прыщи.

–У меня нет прыщей.

–Не важно– я найду, за что уцепиться!

–А кто сказал, что я согласен?

–Не забывай– мое слово всегда будет весомей твоего.

–Юридически, может, это и так, однако я не признаю его власть над собой. Только я вправе решать, что мне делать. И я отказываюсь– мне не интересно быть очередной заменой замене. Я же не на помойке себя нашел.

* * *

Ну и мерзкая же она– сморщенное до невозможности лицо, веки как у бассет-хаунда, обнажающие кроваво-водянистые глазенки и большой беззубый рот, характерно причмокивающий. Фу! Зрелище вызывало неописуемое отвращение вперемешку с презрением, ибо Проводник отрицал для себя любую возможность постареть, считая старость чем-то вроде рака последней стадии. Образно говоря, старуха им как раз и болела– жила не тужила, смолила, водку ведрами лила. Вот что бывает, когда муж-магнат отдает коньки, а все наследство достается его бездетной бабенке. Время Четвертой вдовы давно прошло, но полсостояния, которые она таки умудрилась продуть на выпивку и мальчиков по вызову, аукнулись ей чем-то похуже смерти. Он даже не слушал рассказ этой пренеприятнейшей злобной курвы, ибо история была если не заезжена, то очевидна. Не чувствуя ни капли жалости, Проводник подлил ей яд в стакан с ромом, не стесняясь заглядывать в эти готовые вытечь из-под век глазки. Миссис Четыре счастливо улыбалась, скаля почти почерневшие десны, и протягивала конверт. Стиснув зубы, он пересчитал купюры, затем попросил еще. Старуха вопила, кричала, что он, жалкий, злобный, алчный скот, хочет ободрать ее до нитки. И, только когда она успокоилась, Проводник напомнил, что не выйдет утащить все с собой за черту могилы, а ему прибавка будет только на пользу. Махнув на такое бесспорно наглое заявление рукой, старуха прошаркала к сейфу, достала еще пачку денег и швырнула ими ему прямо в лицо.

"И на кой черт я понадобился этой старой скотине?"– недоумевал он.

"Старая скотина" не нуждалась ни в утешении, ни в поддержке, ни в чем! Она просто оставила заявку, подписала контракт и просто отдала деньги. "Какого ляда я вообще сюда приехал?"– спрашивал он себя, но ответа по-прежнему не находил. Что-то не давало ему покоя– будучи слишком простым, дело пахло очень дурно. Вне себя от недоумения и охватившей тревоги, Проводник без стеснения скользил руками по всем поверхностям, ощупывая мебель на предмет подозрительных несоответствий. Сразу под дном одного из кресел в руки попалась крошечная коробочка с зеленым диодом. Сердце сразу ушло в пятки. Схватив деньги, Проводник сунул их во внутренний карман и ринулся по коридору наверх, невзирая на гневные вопли бабки, которая требовала вернуться и принять последствия, как мужчина.

"Неужто я уже засветился?!" – выбежав на балкон, уловил краем уха, как грохнулась об пол входная дверь. Перелезая через карниз, Проводник на секунду замешкался, но быстро смекнул, что к чему. Не медля ни секунды, встал на перила и вскарабкался на кровлю особняка, добрался до дымохода и спрятался за ним. Шанс был один на чертову сотню, но убежать все равно не выйдет– здесь нет и единицы, стоящей за пятью нулями. В подтверждение его мысли у въездной аллеи взвыли сирены полицейских автомобилей и вот они уже устремились по автостраде туда, куда гипотетически дернул лапти беглец. Смеясь над их и своей собственной тупостью, Проводник лихорадочно размышлял над тем, как быть дальше. Без сомнения– его личность уже выяснили и адрес, где он жил, тоже. Возвращаться к миссис Два небезопасно. Что же делать? Что же делать? Куда идти? Он знал, куда идти, но не знал, стоит ли. Располагая кучей времени, Проводник тратил время на поиски страховки, и они увенчались успехом. Случай с мистером Третьим дал основательную пищу для размышлений и заложил фундамент для стремительной подготовки. Но, как бы он не готовился, все равно облажался. Теперь поиски ведутся по всему городу, а возможно, что и стране. Был вариант уехать, куда глаза глядят, но сперва надо подделать документы и по возможности сменить внешность, подделать водительские права… и многое, многое другое.

Пока он сидел истуканом, он, бестолковый болван, он, ничтожный идиот, не ведающий, что творит, в округе развернулась полноценная поисковая операция. Когда вдали загрохотал вертолет, Проводник решил как можно незаметнее вернуться в дом, ни на секунду не забывая о полицейских, охраняющих старуху. "Мерзкая, гадкая образина! Ей, что, страсть как хотелось кому-нибудь подгадить перед смертью?"

Тем временем из громадной гостиной доносились голоса:

–…ется тут тогда, а ты иди к машине, вызови по диспетчерской коронера. Сочтем это за убийство. – официальным тоном вещал грубый голос.

–Есть, сэр. – отвечал низкий голос бас.

–А я пройду наверх, еще раз осмотрю комнаты. Профилактика, знаешь ли– как в учебке преподавали. – продолжал грубый, – Ты! Стой тут и не зевай.

Один из полицейских на слух казался зеленым юнцом.

"Сдохла таки!" – он же сам тихо вошел в гардеробную. Огромная комната площадью примерно с пятьдесят квадратных метров, сплошь уставленная вешалками на колесиках, а те, в свою очередь, были увешаны тряпьем разного сорта доровизны. Тихо шмыгнув между ними, Проводник забился в угол и стал ждать.

Патрульный попался "ответственный"– просто вышел на балкон и закурил. Запах от сигарет по ветру заструился в ноздри и Проводник поморщился, чуя, как под переносицей зачесалось. Полминуты спустя полицейский спустился в низ, где завел разговор с подчиненным о футболе и о том, как "лазанцы" отдубасили "буйябесовщину", забив пять голов подряд и вырвавшись в полуфинал с "сушеными". К ним присоединился оставшийся полицейский, вернувшийся с докладом о поспевающей гробовозке. Пока настоящие детективы обсуждали, что да как, Проводник вышел во двор и с видом, полным невинности, пошел прочь.

* * *

На третьем гудке Никто подняла трубку.

–Алло? – голос был заспанный и по кошачьи урчащий.

–Надеюсь, что ты не звонила мне. – до состояния релаксации было как до луны, оттого и голос вышел вибрирующим, – Скажи, ты звонила мне на тот номер?

Вздох заглох, как будто рот вмиг заткнули рукой. Она молчала.

–Что ж, стало быть, конец нашей маленькой эпопее. – он хотел уже нажать отбой, но остановился, уловив шепот, – Погромче, женщина, я не разбираю твое шипение!

–Ты правда убил бедную старушку? – уже отчетливее раздалось из динамика.

Очередной неприятный сюрприз. Проводник с расслабленным видом обернулся, делая вид, что роется в карманах, на деле же внимательно осматриваясь вокруг себя, ощущая, как две змейки заскользили от желудка вверх по шее, холодком проникая в уши. Уняв дрожь в пальцах и удержав в зубах досадливое: "Черт побери!", он вздохнул, давая понять, что еще тут.

–Старушка, по всей видимости, сама убилась. – медленно, с расстановкой произнес он. – Я лишь…– и тут же прикусил язык.

–Что? Что ты лишь? – звенел ее голос, – Что ты сделал? Что ты натворил?

Она все вопрошала и вопрошала, раз за разом повышая голос, пока наконец не срывалась на визг. Она кричала, как он ее разочаровал, как она выставила себя дурой перед ним и своими друзьями, которым уже все уши им прожужжала, как ей нестерпимо жаль, что он оказался "таким", тут же заткнувшись при первых отзвуках смеха– Проводник смеялся тихо и зло, вкладывая в каждый смешок лошадиные порции яда. Да, в его воображении ее уши уже завяли, свернулись в трубочку, и безликая гладь лица вымученно подернулась рябью, стараясь превратиться в гримасу страдания.

–Тут нет ничего смешного! – наконец крикнула Никто, – Скотина, как ты можешь смеяться в такой момент?!

–А ведь пресловутая бабка тебя нисколько не коробит, да, деточка? Плевать ты на нее хотела со своей колокольни, жалкая лицемерка, ведь тебя больше волнует тот факт, что лично тебя это коснулось! Коснулось отнюдь не в положительном ключе.– напряжение спало, звонко смаковались слова,– Тебя волнует лишь, что о тебе думают люди, против твоей воли узнавшие, что ты не просто общаешься с убийцей, так еще и расположена к нему каким-то особым образом.– едкую речь прервал кашель,– Только вставлю пункт, что я вовсе не убийца.

–Ты убил ее! – зло бросает она в ответ.

–Я уже сказал, что ты не права, и повторять не намерен.

–Зачем я только тебе позвонила?!– причитала Никто на том конце провода, а ее воплям аккомпанировал грохот, – Мало мне было проблем с мужиками, так еще и ты объявился! Ты… страшный человек! Я… – она запнулась, икнула, затем всхлипнула,– Я больше не хочу иметь с тобой что-либо общего.

Он просто молчал, прислонившись лбом и смотря, как за запотевшим стеклом блестела ночная улица. Мокрый от воды асфальт чернел посреди домов, не освещаемый ничем, кроме луны– все фонари были разбиты, осколки стекла лежали кучками у их подножий. По бокам тротуар сливался с мертвыми зданиями, больше похожих на обычные бетонные коробки, построенные на съемочной площадке из дешевого кирпича, готовые к сносу на следующий же день после окончания съемок. Абсолютно безлюдная улица. Ни единой души. В конце ее стояло заграждение, а последний дом слева чернел обгоревшими остатками после вчерашнего пожара. Пять трупов, из них трое детей: отец отправился на ночную смену в аэропорт, мать позвала любовника и они заперли детей в крохотной комнатушке, после чего распивали спиртные напитки и предавались страсти в кругу свечей. Доигрались. Ее волосы загорелись, она заметалась в криках боли, а опешивший мужичок вылил первое, что попало под руку. Да-да– бутылку водки. Когда ныне притягательное тело изошло волдырями и дымом, он не нашел ничего умнее, как ринуться бежать. Только вот побежал этот дурак не в том направлении, вот и споткнулся о кошку и вылетел в окно. Что было далее, предельно ясно– дети сгорели, горе-мать сгорела, остальные жильцы благополучно выбрались на улицу, слыша, как умирают невинные. Кошка, кстати, спаслась. Что же до несчастного отца, то он схватил кошку и убрался, по слухам, к друзьям семьи в бессрочный отпуск. Кажется, на опознание так никто и не явился.

За мертвым зданием была редкая лесополоса, за которой искрилось огромное озеро. Глядя на него, Проводник испытал желание погрузиться в черные воды, нырнуть поглубже и обернуться человеком-амфибией, дабы исследовать темные глубины в поисках трупов младенцев и неверных жен, замурованных в салоне семейников– автомобилей на девять мест.

–Почему ты молчишь? – ревела тем временем Никто, так не дождавшись ответа.

–А что мне говорить? Припомнить тебе, как ты звала меня в Город Счастья и расписывала, что мы будем делать? – внутри воцарилась привычная пустота, – Зачем мне что-то говорить, если ты уже все решила, если не с целью поиздеваться, сделать все только хуже? Довести тебя до самоубийства?

–Приезжай ко мне! – затараторила она, – Мой адрес: одиннадцатая…

–Заткнись.

–Но я!..

–Закрой свой мразотный рот. – прошипел Проводник, – Ты не заманишь меня к себе, чтобы меня тут же сцапали!

–Но я даже не думала…

–Завались, твою мать! – заорал он.

Никто не рыдала, не билась в истерике. Она просто шумно дышала. Ее легкие свистели от натуги.

–Скажи хотя бы свой номер. – лишь попросила она.

Повесив трубку, человек, отказавшийся от имени, вошел в мертвый дом, заранее приметив там уцелевшую квартирку.

Стояла непроглядная темень, так и сквозящая сыростью, гарью. На удивление диван и ковры уцелели, лишь впитав в себя дым и копоть, при прикосновении к которым черная сажа взметалась вверх подобно дыму, но более тяжелым, до жути приставучим. О том, чтобы оттереть ее без воды и чистящего средства, не могло быть и речи, и пришлось смириться с тем, что чистоту соблюсти не получится и с легкой душой позволить алчным щупальцам черного налета захватить и покорить видавших виды, но тем не менее обалдевающих вещей. Будь они живы, разумеется.

Он столько раз уже чихнул, что в глазу лопнул капилляр, а нос был готов взорваться фонтаном крови. Наверно, эти чихи слышала вся округа. Лишь бы полицию не вызвали, ибо все ожидаемо окончится тюрьмой. В тюрьме скука граничит с неимоверной опасностью, ведь все крысы до единой делают вид, что они змеи. Он тоже был крысой, но хотелось верить в свою особую хитрость и изворотливость, присущих самой что ни есть настоящей маленькой, но кровожадной твари, на которую не скупится подошва ботинка, которую не заметит злобная туша с двумя рядами острейших зубов. А если и заметит– пожалеет.

Отворив дверцы уцелевшего шкафа, Проводник нашел шерстяной плед. Весьма кстати! Обернувшись им в попытке запеленать себя, он подоткнул все концы, создав вокруг себя подобие кокона. И, едва уснул, превратился в крысу с огромными крыльями, принадлежавшим некогда гигантскому нетопырю. Она визжала, клекотала, разметая все на своем пути. Исполинская образина парила над горящими крышами, сносила дома одним взмахом своих крыльев, пожирала мелкие, хрустящие точно сухари тельца, в конце издав самый жуткий подвид криков за всю историю.

Проснувшись от диких детских воплей, Проводник первым делом сплюнул прах мертвого дома, затем подполз к окну. Так и есть– маленькие страшненькие человекоподобные головастики устроили игрища прямо посреди дороги. В этой части города машины были особой редкостью в виду низкого порога зажиточности здешних жильцов, рвущих жилы на тяжелых низкооплачиваемых работах– рабочие с местного градообразующего предприятия, посудомойщицы и прачки. Толпа мальчишек лупили друг друга палками, пока у стен дома неожиданно не появилась собака, на которую они с боевым кличем и кинулись. Собака, слава чертям и ее собственному богу– для знающих: Святая собака, – успела вовремя продрать лапы, тогда маленькие изуверы прибежали к стайке девочек, недалеко от них играющих в "резиночку". Слово за слово и на пустом месте возникла ссора. Вернее, между самым крикливым мальцом и всеми девчонками. Когда второй мальчишка вступился за них, началась потасовка. Пока будущие двигатели прогресса унижали весь мужской пол оленьими боями, сами девочки проявили себя самым типичным образом– попросту сбежали.

Проводник усмехнулся– никакого телевизора не нужно, ибо вот он– мир животных, распростерся перед ним.

Не дожидаясь выхода на сцену родителей, он вернулся к дивану и постарался уснуть. Никуда не хотелось идти, да и некуда, не говоря уж про силы идти вообще– откуда ни возьмись настигла апатичная лень, которая резвилась на ослабленных костях за прошедшие три недели. Лишь голод заставлял выйти наружу и прислушаться к зову ламп, скрытых в неоновых вывесках, на которых сладко горели буквы, складывающиеся в заветное слово "Продукты".

Роясь в карманах, Проводник с улыбкой вспомнил, как старая обманщица лежит раздувающейся от газов кучей в своем личном отсеке в морге, пока он был благополучно выбрался из ее дома, минуя незадачливых полицейских. Бесспорно, старая кошелка хотела сдохнуть, но еще желала помочь поймать "опасного преступника". Зачем? Желание очистить хорошенько подгаженную за ее скотскую жизнь карму или обычное человеческое тщеславие, желание отметиться в новостях ради трехдневной славы? Желала ли она, чтоб и ее запомнили?

"Не все бывает идеально, Четвертая."– прошептал Он и уснул, пробуя понятие "опасный" на вкус.

* * *

Все еще некуда идти. Дни протекали мимо, деньги постепенно заканчивались, а искать работу в таком месте было не то, что не с руки– просто не хотелось застрять здесь дольше необходимого. Потому было решено высунуть наконец нос наружу, добраться до компьютера и просмотреть новые заявки. Найдя в городе интернет-кафе, Проводник расплатился и отправился к нужному столу. Пальцы быстро вбили адрес, экран чуть посветлел. К его удивлению, сайт еще не был заблокирован.

"Надеются, что ты засветишься."– подсказал внутренний голос.

Короткий кивок означал согласие с самим собой, глаза смотрели на красную двойку в черных скобках, рот сам собой расползся в любопытной ухмылке.

У преследователей не было его портрета и Проводник это откуда-то знал. Слепая уверенность, которую принято называть интуицией, гнула свою линию, но не время пренебрегать осторожностью– самое время ей выйти на первый план.

Кликнув на обе заявки, он внимательно прочел письма-просьбы и выбрал то, в котором заранее был указан адрес клиента. Видимо, ей не терпелось умереть. Отвечать не стал, решив для начала просто понаблюдать. Но перед этим– забрать новые документы. Мастер хорошо постарался– они уже были готовы. Как и клиент.

Через два часа конверты перекочевали из рук в руки и он поспешно отправился прочь, сдавливая воображаемой рукой позыв к ликованию. Как только дверь номера в паршивой гостинице закрылась, Проводник, не медля ни секунды, забаррикадировал ее кроватью и уж только тогда спокойно изучил все бумаги. Поэтому, когда в дверь постучали, первым делом чуть было не ринулся в окно, успокоившись только у самого окошка, заметив, что снаружи никто его не поджидает. Он убрал документы в задний карман брюк и спросил, кого нелегкая принесла. Оказалось– горничная. Для верности зыркнув в дверной глазок, отодвинул кровать, сдвинул задвижку и напустил на себя самый что ни есть компанейский вид.

* * *

Когда мужчина с приятной улыбкой открыл перед ней дверь, она поняла, что день не так уж и плох. Конечно, будь он писанным красавцем, она бы так и растаяла на месте, но Пятая была из тех, кто ценил красоту не только внешности, но и кошелька. Потому одной из главных трагедий в ее жизни была как раз ее, заявляя без обиняков, заурядная внешность. Ладно бы лицо– его всегда можно поправить макияжем, но с фигурой природа тоже, выпивши накануне ее зачатия, напортачила: ножки как бревнышки, руки– сплошное сало, талия отсутствует. Словно зная потенциал меркантильности своего детища, Матерь-Природа лишила ее какого-либо шанса заполучить перспективного самца-спонсора, готового пасть ниц пред Ее Величеством Никчемность. Изящная шутка согласно каждому! Однако, воспитанная матерью-стервой по принципу: "Мужики козлы, женщины– принцессы!", женщина и думать забыла про собственную убогость как в духовно-моральном, так и в физическом смысле, искренне полагая, что достойна как минимум Афродиты в мужском обличье в совместительстве с Плутосом.

Однако принц все не приходил, а время в праздном развлечении заходилось в издевках, отнимая у Пятой годы и силы, заставляя тратить их на типичные вовек традиции выходного дня– алкоголь, мужской стриптиз, затем жаркий секс во время просмотра очередной расчлененки. Хотя были и случаи баловства со второсортным кваалюдом, после употребления которого эта особа каждый раз зарекалась: "Больше ни разу!". Потому, даже не признавая вышеупомянутые факты, как есть жалкая женщина желала покончить со своей жизнью, осознавая несоизмеримость имеющихся доступных развлечений ее неуемным потребностям. И все же, игнорируя простую правду, она затолкала ее в самые потаенные уголки своей каморки под названием Подсознание, решив забыться в другом заблуждении, потому-то и настрочила целый опус Проводнику с просьбой поддержать ее на последнем пути. Про себя, разумеется, она сочла это шуткой, посчитав, что этот человек не придет, но связанный с перспективой его появления трепет перед смертью был лучше всего, что довелось испытать ранее. Однако, как всегда и бывает, в каждой невольной шутке есть доля правды и, к сожалению, доля, блестевшая в глазах палача, ухмыльнулась ей самой своей очаровательной улыбкой. Но, по ошибке восприняв ее как знак симпатии, Пятая решила, что вот ей попался тот мужчина, что клюнул на ее неописуемую красоту. В голове сразу представился план, по сюжету которого она расправляется с ним, как кошка с мышкой, возбуждая интерес к себе и тут же резко отталкивая прочь. Потому-то мисс Пять тоже улыбнулась оскалом страуса и с изяществом парализованного щенка прошла мимо Проводника в комнату. Оценив беспорядок, горничная вышла к тележке, выудила из нее пару бутылочек с чистящим средством да ершик и принялась наводить порядок. К ее вящему удивлению, незнакомец молчал и смотрел не на нее, а на какие-то жалкие бумаги. Подумать только– не на нее, а на чертовы бумажки! Сразу разобидевшись на бесчувственного подлеца, гордячка по призванию кое-как закончила с уборкой и ушла, громко хлопнув дверью. Его номер был последним в коридоре, смена подходила к концу, так что можно было сразу ринуться в комнатку для уборщиц, что она и сделала, разревевшись за поглощением роскошного бутерброда, жуя мясо вперемешку с солеными слезами.

Драма! Пятая обожала драму, обожала поизображать из себя несчастную и дня прожить не способна была без трагедии для фарса! Она пробовалась в театре на роль в постановках "великой женщины-поэтессы", признанной прогрессивным миром самой великолепной из всех существующих, но раз за разом получала отказ, один жестче другого, пока не бросила попытки, решив оплакать непризнанный гений в стриптиз-баре для женщин, где изрядно напилась, после чего переспала с одним жирным боровом– завсегдатаем того заведения. Одному черту известно, как он умудрился, будучи гомиком, лечь в постель с обладательницей подобной хари, но только черт слишком высокую цену заломил за ответ, потому идет он лесом.

Проснувшись с пьяным волосатым рылом, Пятая немедленно устроила истерику и обвинила того в изнасиловании. Бедолагу скрутили и посадили. Пятая хорошо представляла, что делать и потому служебная экспертиза обнаружила на ее теле следы насилия, а также следы спермы в ее причинных местах. Судья на показания знакомых, противоречащих обвинению истицы, никак не отреагировал и, памятуя ее синякам и прочим "фактам", влепил пьяному дураку двадцатку. Выходя из здания суда в качестве оставшейся безнаказанной триумфаторши, Пятая обнаружила толпу рукоплещущих ей подружек и прочий сброд. Во время очередной пьянки она поведала свой "секрет", чем заслужила уважение во всей их своре. Об инциденте и одной разрушенной жизни быстро забыли. Как оно и было заведено.

Какова мораль в этой маленькой story? Никакая. Ничему жизнь болванов не учит, чего зря чернила тратить?

В дверь постучали. Пятая сморкнулась в платок и открыла.

И он заговорил, едва переступив порог.

Глава седьмая.

-Вы не могли бы убрать руку, сэр? – вежливо попросила стюардесса, мягко положив свою руку ему на плечо. Он дернулся, просыпаясь и убрал руку с прохода.

Благодарно кивнув, молодая женщина в неизменной синей форме протащила тележку еще на полметра и принялась раздавать еду пассажирам. Он шепотом попросил ее ничего ему не давать, а лишь налить стакан воды.

–Конечно, подождите немного, я все вам принесу. – пластмассовая улыбка и стеклянный взгляд. Как эти глаза смотрят на то, что любят?

Отвернувшись от нее, Проводник встретился глазами со стариком в фетровой шляпе с широкими полями. Пожилой мужчина был одет в старый заплатанный костюм, из нагрудного кармана которого торчал платочек в крапинку. Смешное лицо в обрамлении дополнительных подбородков с удивлением обращено к нему. Маленькие черные глазки– как бусинки, но внимательные и хитрые. От такого ничего не скроешь, не спрячешь. Но попробовать можно.

Столкнувшись взглядами, они синхронно кивнули друг-другу и отвернулись. Но спустя минуту старику надоело жевать. Отложив пластиковую вилку рядом контейнером, он тихо кашлянул.

–Почему вы отказались от еды? У вас слишком голодный взгляд для этого. – и улыбнулся краем рта.

–Меня тошнит от одной мысли про еду.

–Булимия? – участливо спросил он.

–Утро. – тихо хохотнув, ответил Проводник.

Делать все, что делает обычный человек. Нужно быть беспечным. Кивнув своим мыслям, он повернул корпус к соседу, показывая своим видом готовность к беседе.

–То есть? – недоуменно поднялись белые брови.

–Утром я не люблю есть. Отвращение ко всему. – с деланно расстроенным видом произнес он.

Старик весело засмеялся, заставив внутренности Проводника сжаться.

–Наш парень, вот оно как! – было видно его расположенность к собеседнику, – Как я тебя понимаю, парень, ох как я тебя понимаю! И не гляди, что старый, ибо я все еще помню времена, когда работал! Ха, ну и жуткое же время…

–Почему?

–Работа, сынок, эта чертова работа! Ни секунды покоя, ни капли сочувствия! На работе как на войне, слыхал такое?

Нахмурив брови, Проводник качнул головой.

–М-м, нет? – в свою очередь поднял свои белые брови дед, – А по мне– так стоит эту истину вбивать всем с малых лет. Чтоб думали люди, прежде чем свою жизнь под откос пускать.

–Зачем?

–Затем, что тогда б наша капиталистическая система не смогла б себя восполнять в срок и постепенно скатилась бы, как и прочие системы до нее.

–Непродуманно. – легкий спазм заставил глаза сощуриться, а рука тут же легла на больное место, начала успокаивающие поглаживания, – Всегда будут находиться рабочие, которым нужно кормить и содержать семью, обеспечивать наличие крыши над головой. Да и!– предупреждающе поднял палец, когда дед хотел прервать его,– Даже если, предположим, эта система изживет себя и рухнет, на смену ей придет еще одна едва ли не аналогичная прежней и уж тогда снова будут недовольные вроде вас, что будут предлагать варианты ее аннигиляции. Но какой в этом смысл?

Дед снял шляпу, положил поверх пластиковой крышки и покачал головой.

–Конечно, вы правы и этот вопрос довольно-таки труден, но с чем черт не шутит? – говоря это, дедушка выразительно поднял брови и вскинул кисти рук, словно говоря: "А что не так-то?"– Лично я жалею, что отдал жизнь на все это. И уж точно я не хотел бы, чтобы другие люди тратили свои годы и на закате лет приходили к тем же мыслям, что и я. Я не сердобольный человек, задеть меня трудно и сие знает всякий в моем окружении, однако это расстраивает даже меня.

– О, можете не волноваться– сейчас все это понимают. – заверил Проводник, – Дети отказываются учиться назло родителям, вовсю говорят о бессмысленности бытия, о бесполезности работы и пускают свою жизнь не просто на самотек, а в саму бездну, тогда как их родители не знают, как вернуть чадо на путь истинный! А все потому, что сами согласны, но уже закабалили себя по полной программе. Все это понимают, уважаемый, все думают о том, что надо разрушить систему. Но никто не будет этим заниматься. И не должен. Сколько это длится, вы знаете?

–Последние лет сто-сто пятьдесят так точно, сэр! – согласно кивнул дед.

Тут пришла стюардесса и положила стакан с водой в заранее открытый столик. Кивнув ей, Проводник снова обратился лицом к попутчику.

–А что, по-вашему, тогда он должен? – спросил тот, положив подбородок на раскрытую ладонь и внимательно смотря прямо в глаза.

Помедлить с ответом… сделать глоток… чтобы видел, кто– настоящий человек.

–Ничего. Пусть живут, как хотят. Возможно все, главное– не стоять на месте.

–Пф, бред какой-то. – негодующе заскворчал голос старика подобно яишенке в сковороде. – Вы же понимаете, что если дать нам– людям– волю и знание о собственной безнаказанности, то грядет анархия!

– Я имел в виду "в рамках приличия". Это ведь не значит, что люди, дай только им свободу действий, кинутся грабить, насиловать и убивать. То есть, я хочу сказать, что свобода действий не ограничивается преданию самым темным сторонам человеческой природы. Говоря о свободе, я предполагал нечто вроде оставления собственного дома, продажи всего имущества и путешествиям по миру. Но все же да, можно признать, что большинство людей, задумавшись о свободе, предпочтут познанию границ мира сведение личных счетов, о чем и свидетельствуют последние события: при мнимой картине всеобщего космополитизма мы все так же остаемся дикими зверьми, раздирая друг друга на части, но уже в гораздо меньших масштабах, при этом в куда большем разбросе по отдельным локациям. Продолжаю– закон и порядок ведь никуда не деваются, так? У нас есть управители, стражи порядка– они остаются на своих местах, потому что руки их связаны чувством долга и хорошими отчислениями, и они будут придерживаться плана пресекать любые подконтрольные им девиантные настроения. В их же интересах сдерживать народ, и у них полно способов устроить "разрядку", если она так уж всем необходима.

–Вы говорите о войне, сэр?

–Да, сэр.

–Нет, так не пойдет! Наше общество не так уж давно миновало период войн и межнациональных конфликтов интересов, чтобы предпринимать что-то подобное! Вы же не забыли, что творилось не далее, как десять лет назад, что раздается и по сей день? Конечно, есть некоторые отдельные места, где люди все еще не отошли от архаичного желания убивать и насиловать, но их с каждым годом становится все меньше и меньше, пусть даже они и "сублимировали" свою тягу за счет… другого! Вы знаете, о чем я, так? Как по мне, лучше умыть мир кровью одного– если бы это только удалось! – и ни в коем случае не возвращаться туда, откуда мы начали! Это будет не просто опрометчиво– непростительно!

–Тогда зачем менять систему, раз вы не хотите допустить неизбежное по отношению ко всеобщей вседозволенности и свободы? Свобода ведь не исключает мной вышесказанного, а будет следствием смены систем как краткий миг общественной эйфории.

Старик попал в тупик. Глупый разговор, затеянный им, завел его не в то русло. Досадно.

–Ладно, ладно. – махнул он рукой, морща при этом складки своего лица, – Не будем больше об этом.

–Не будем. Хотите на другую тему поговорить?

–Хм, отчего нет? Куда вы летите?

–Ну, пока в Центровой аэропорт, куда мы, собственно, и летим, а там совершу пересадку на самолет до Второй Зоны.

–Забавно, я ведь тоже туда лечу. – поднял бровь дед и улыбнулся. Алые щеки лоснились от пота.

–Как так– вы против капитализма и все же летите в его “alma-mater"? – иронично подколол Проводник старика.

–Да нет, нет же! – замотал тот головой, случайно задев спящую у иллюминатора женщину.

Полминуты шиканий и извинений и вот он снова повернулся к Проводнику, пока тот делал второй глоток.

–Я просто жену веду туда.

–Это она рядом?

–Боже упаси, нет! – сказав это, старик покосился на соседку и встретил негодующий взгляд; после опустил голос до шепота, – Моя жена внизу.

–Внизу?

–Ну… как бы так сказать… ну, в гробу она.

–На кой черт вам везти труп в центр развлечений и крупных сделок?

–Тихо! Не орите! – хлопнул старик Проводника по колену, воровато оглядываясь.

Рука была тяжелой.

–Моя жена– такой же работящий человек, как и я.– медленно дыша, продолжил попутчик, – И она всегда мечтала попасть в Город желаний, в эту чертову альфа-версию муравейника в медовых сотах! Я-то туда ни за что бы не поехал, но…– вздох, – Но теперь она мертва, а я чувствую себя виноватым. Вот и…

–А зачем вы мне-то рассказали?

–А вот! – выразительно выпучив глаза и качнув головой, сказал старик, – Все на языке вертелось! Балабол я, причем тот еще.

Ему стало смешно.

–Понимаю.

Наступило неловкое молчание.

–И… Что тогда? Приведете вы ее туда, что дальше-то?

–Да кремирую ее да отнесу в Зал Обозрения. – отмахнулся старик, – Денег на похороны уже не останется. Все на нее потратил– перевозка, транспортировка, камердинеры, плюс к этому еще дополнительные налоги.

–Неприятно, соглашусь. А что за зал обозрения?

–Нет, не так! Зал Обозрения! – акцентируясь на первых буквах, поправил старик, – Это вам не какая-нибудь захолустная бетонная коробка, это помещение на вершине самого высокого условного здания в этом чертовом городе! Сама эта "возвышенность", как я ее называю, находится не в самом городе, а на его окраине– ее специально поставили таким образом, чтобы было видно весь город. Вид аж дух захватывает! Я фотки смотрел!

–И что же? Там пепел по ветру пустите?

–Отчего ж нет-то? Так и сделаю. А теперь объясните мне, мой дорогой умник, что же вы там забыли? – и тут хитрые глазки превратились в щелки.

–По работе еду. – почти честно ответил Проводник.

–По какой же, если не секрет?

–По обычной. Не хочу распространяться, так что извольте пропустить эту часть.

–Ишь, таинственный какой, а! Меня, кстати, зовут… – его имя заглушил плач ребенка спереди.

Сделав вид, что услышал имя, Проводник назвал в свою очередь имя, записанное в поддельном паспорте. Завязался разговор об устройстве двигателей самолета, так как старик, как оказалось, работал на универсальной фабрике по сборке двигателей для всех видов транспорта– начиная от лодок и кончая космическими зондами. Пока все шло сравнительно хорошо, разговор даже обещал быть интересным.

* * *

–Прощайте!

–Прощай. – прошептал он, отворачиваясь от дедушки, стоявшего рядом с гробом его почившей жены.

К горлу начала подкатывать тошнота. Ни с того ни с сего. Пошатываясь, Проводник брел по залу, задевая плечами людей, едва не падая от столкновений. В ушах гудело, все тело стало словно ватным, а желудок сжимался все сильнее и сильнее, желая изрыгнуть из себя скопленную желчь.

Рывком распахнув дверь уборной, он едва не сшиб маленького ребенка. От испуга тот заплакал, да так надрывно, что его вопль отразился от стен и больно кольнул по барабанным перепонкам. Рывком распахнув дверь первой кабинки, Проводник рухнул на колени и с протяженным стоном изверг из себя желудочный сок. И кровь. Откуда у него кровь? Он ничего не ел, он ничего не употреблял, откуда кровь?! А тем временем желудок все сжимался и сжимался с неистовой силой, словно желая выдавить самое себя. Вязкая слюна опоясала белый ободок унитаза, налаживаясь витками на пальцы рук, заживших собственной жизнью в непроизвольных сокращениях. Внезапно нахлынул сильный приступ кашля, сопровождавшийся очередным позывом к рвоте. Стеная и издавая трубные звуки, он все наклонялся ниже и ниже. От потуг заболела голова и руки, с трудом поддающиеся контролю, вцепились в виски в беспочвенной надежде заглушить, притупить боль.

Желудок был пуст, но спазмы никак не прекращались. За спиной кто-то что-то сказал. Новая вспышка боли и Проводник шарахнул рукой по стенке кабинки. И еще. И снова. Неведомая сила заставляла поднимать судорожную кисть правой руки и бить о тонкую перегородку, рискуя или переломать выгнутые пальцы или пробить брешь. В голове зазвенело и кто-то тихо завыл. Нет, не он– выли его мысли– бесконечный вой множился и чередовался, иногда сливаясь в унисон, вызывая ощутимую вибрацию внутри черепной коробки. Стиснув ладонью лоб, Проводник поплелся к раковине и сунул голову под холодную струю воды. Не помогло. Тогда, все так же держась за голову и расталкивая сердобольных зевак, занятых обсуждением темы: "А стоит ли вызвать врача или посмотреть, как сдохнет?", быстро зашагал прочь в поисках аптеки. От боли рот сам растянулся в оскале боли, а челюсти заныли от напряжения. Казалось, невидимые пальцы обхватили зубы по всему ряду и старались сжаться, сцепиться вокруг них как вокруг поручня внутри автобуса. Прохожие шатались в испуге, завидев лицо безумца.

Наконец желанная зеленая вывеска с белым крестом показалась за очередным поворотом и топая, словно младенец-переросток во время освоения навыков ходьбы, он кинулся к ней. Распахнув дверь и снеся собой стойку с рекламными листовками, Проводник уперся в прилавок руками:

–Срочно дайте мне какие-нибудь сильные обезболивающее и успокоительное, быстро, ну! – воскликнул он в лицо испуганной продавщицы.

–Рецепт! Вам нужен рецепт! – спокойно заявила полная тетка в очках, за которыми темнела кожа заядлого любителя солярия.

–К черту рецепт, женщина, мы в аэропорту, так что дай мне чертовы таблетки!

–Не могу! Я бы дала, но…– она ткнула перстом в камеру чуть выше ее плешивой макушки, – Нельзя! Меня же уволят!

–Аспирину мне, ну!

–Вам ка…

–ЛЮБОЙ, ЖЕНЩИНА, ДАЙ МНЕ ЧЕРТОВ АСПИРИН! – не выдержав, взревел Проводник, слишком поздно различив в отражении стекла быстро приближающуюся фигуру в черном.

–Да-да, я сейчас, подождите! – пропищала неестественно тонким голоском женщина и исчезла в рядах стеллажей.

Когда упаковка плюхнулась перед ним, он разорвал ее в клочья и закинул в рот большую таблетку. Не обращая внимание на шипение и прущую изо рта пену, полез в сумку за водой, как уже ожидаемо рука опустилась на его плечо.

–Проблемы? – участливо спросил офицер.

Вжав от новой вспышки боли голову в плечи, Проводник невнятно замычал и выхлебал полбутыли. Остальная половина стекла по подбородку и впиталась в водолазку, выявляясь на темной ткани неровными пятнами. В ушах снова гудело и сквозь гул были слышны голоса. Тяжесть руки уже давно исчезла с плеча и тело пошло прочь, на автомате кинув купюру в тарелочку для оплаты. Не обращая внимания на призывы забрать сдачу, Проводник снова двинулся в уборную, где его снова стошнило еще не успевшей раствориться таблеткой, а затем и повторной порцией белесой жидкости вперемешку с кровью. И все же боль постепенно пришла к выводу, что пора утихомириться. Неспешным темпом толчки крови переставали терзать сосуды и звон становился все тише. Когда все затихло, он обнаружил себя сидящим на стульчаке, уткнув нос в перегородку. Чуть ниже лица в зеркале виднелась отметина, по которой расползалась паутинка трещин. Сплюнув остатками рвоты на пол, Проводник растер их подошвой ботинка и вновь оглядел себя через зеркало.

Красавец! Синяки, запавшие щеки, красные глаза, изгаженная водолазка. Взяв бумажное полотенце, как мог стер пятна с черных волокон, после чего вновь погрузил голову под холодную струю воды. Глядя в отражение, все так же видел, как некто с облепленным отросшими волосами лицом стоял напротив него и сверлил взглядом. Дрожь уже не беспокоила тело, как и боль. Осталась лишь странная усталость, столь непохожая на извечную пустоту сладко манящего забытья, заполняясь смогом обретшего крайнюю степень материальности пения сирен, ткущих своими голосами бесконечные водяные цепи, заполняющих полости и ниши, вновь наделяя его внутренностями, которых не должно было существовать.

Глотнув воды и дернув головой, Проводник отогнал наваждение.

Нужно было найти, где переночевать. Где тут стеллаж с рекламками?

* * *

Мерзкая, ощерившаяся деснами глотка выла. Выла не переставая, заходясь в нескончаемом вопле, словно по-особому наслаждаясь мощью своих легких, в бесплотной надежде на то, что в соседних номерах обнаружатся по меньшей мере учитель вокала, продюсер и агент-пиарщик-сводчик-кооператор и все разом заценят, не соврать бы, выдающиеся вокальные данные. Но нет– по соседству были лишь старик и старуха, первый из которых стоял с подушкой в руках у изголовья кровати второй, раздумывая над столь манящей перспективой придушить к чертям собачьим ту, кто, по его мнению, испоганила своим присутствием всю жизнь. Надо упомянуть, старичок на протяжении последних лет пребывал в паранойе, не смочь отринуть стойкое ощущение, что его хотят отравить. Чувство опасности и тревоги не покидало его ни на секунду, даже в спасительной тесноте сортира, что серьезно мешало хоть сколько-либо возникнуть столь желанному чувству покоя. Итак, далее. По другую сторону от номера мелкого ревуна и его маменьки приютилась семейка наркоманов, мирно дрыхнущие в сей момент, наполненный средоточием неловкости и раздражения, и не то, что не оценивших старания мелкого засранца, но попросту в ус не дующих в своем наркотическом забытье. Напротив уже них расположились два мутузящих друг друга школьника-задрота, входивших в состав группки во главе с чересчур любвеобильным учителем, однажды запрягшим себя на полном серьезе и безо всяких шуток, дабы собрать любимым сорванцам средства на путевку во внешнее кольцо Города Счастья как наиболее экономного, но тем не менее роскошного варианта придаться созерцанию жизни богатых мира сего– и превознести его в качестве той перспективы будущего, к которой стоило стремиться во что бы то ни стало. Тем же, кто жили в более дальних номерах, было по барабану, потому как волновой диапазон глотки младенца не имел настолько сильного потенциала, чтобы распространиться хотя бы на пару метров дальше. Однако был еще один номер, что аккурат напротив обиталище маленького чертенка, и в нем располагался донельзя злой и выпадающий в осадок от ночного представления человек без имени, объективно не имевший в жизни ничего, кроме чувствительного слуха. Именно сейчас Проводник сидел на крае продавленной бесчисленными любовными парочками кровати и раскачивался из стороны в сторону, в тысячный раз стискивая зубы, в сотый– сжимая голову руками. Таблетки закончились– он глотал их не переставая, полностью забыв о таких понятиях, как "мера" и "грань", и неизбежно к ушной и височным болям присоединились животные спазмы и усиленное чувство слабости, так сильно нелюбимое, так настырно присосавшееся ко всему его существу.

Никто не удивился, когда к воплям присоединились громкие удары по двери и фальцетированная брань. Никто не удивился, когда истошные вопли внезапно заглохли. Никто не удивился, когда утром приехала полиция. Никто не удивился даже трупам и тому, что обоих предполагаемых убийц в миг схватили и арестовали. Однако убийцей был лишь один, второй лишь не повезло наглотаться таблеток и вырубиться в неподходящий момент, при пробуждении уже с подушкой в руках обнаружить любимое чадо мертвым. Экспертиза показала, что обе жертвы умерли в результате асфиксии, а отпечатки и следы ДНК, снятые с наволочек, твердо указали на обоих арестантов. Старика осудят в ближайшую неделю по всем статьям и отправят догнивать в тюрьму строгого режима до конца дней без права на апелляцию и условно-досрочное освобождение. Там он и умрет, как ни странно, счастливым, сидя в тюремной библиотеке за очередной книгой. Женщину ожидаемо осудили условно, особо нажимая в качестве аргумента на послеродовую депрессию, помноженной на передозировку седативными препаратами, и вызвавших состояние неадекватности и дезориентации в пространстве, и прописанную во всех уголовных кодексах всего мира статью, в которых были прописаны все способствующие ее дальнейшему пребыванию на свободе нюансы. Взяв с несчастной бедняжки лишь подписку о невыезде и строго наказав посещать психиатра, адепты закона отпустили ее обратно в мир.

Да здравствует справедливый суд.

* * *

Со скрытым отвращением он смотрел, как молодой парень изрыгал на дешевый ковер остатки своего завтрака, разбавленного кровью. У молодого человека был рак. "Может, у меня тоже рак?" Последняя стадия, никаких шансов. "Только боль, только страдания." Хрипы нисколько не трогали Проводника, однако…

"Однако я должен ему сочувствовать, ведь недавно испытывал и того меньше, что причинило мне страдания."

Но нет, никакого сочувствия не было. В этом был весь он. Не растрачивать себя на людей, эмоции. Ведь это именно что удобнее, с каких сторон ни глянуть, с какой высоты не оценить. Только так можно поддержать стабильность. Именно так можно с твердой уверенностью сказать: "Я независим." Откуда это взялось? Черт знает. Очередной маргинально настроенный эгоист-симулянт. Небось плачет по ночам в подушку. Или не плачет? Что же он делает по ночам? "Что же я делаю по ночам?"– "Слушаешь, как умирают дети."– "Единственный раз– всегда исключение."– "Но ведь пришлось по нраву, правда?"– "Правда."

И все же, где грань? Невозможно быть абсолютно безэмоциональным. Где-то есть резервуар, хотя бы сосуд в ограниченных полостях. Когда же наступит точка невозврата? Когда же содержимое подберется к краю? Когда же наступит интоксикация? И как именно она должна ощущаться– приступом сильной боли или неожиданной дестабилизацией психики? Является ли она тем же явлением, что испытывал Третий? Или как-то иначе?

Когда его проймет, что с ним произойдет?

Новая порция крови вперемешку с белесыми клочками стекла с губ в образовавшуюся лужу блевотины. Проводник поморщился, обнаружив пару капель у себя на обуви. Лишь бы на штаны не попал, а так– пусть развлекается.

–Прошу прощения, я не могу иначе. – теплые до невозможности глаза виновато блестели в медовых оттенках, обращаясь к нему, – Эта болезнь меня доконала…

–Ничего страшного, я все понимаю. Жаль, что у тебя так все вышло. – "Контракт важнее, следуй сценарию." – Я даже представить себе не могу, насколько тебе плохо. Даже не знаю, чем помочь тебе. Мог бы принести, конечно, стакан воды, но кто знает, целесообразно ли это?

–Да, пожалуйста, принеси, буду благодарен. – спешно закивал Мистер Шесть, вдевая назальный ингалятор, проводящий кислород.

Вода заструилась по граням стакана. Проводник держал в руках пилюлю, которую дал ему Шестой. "Откуда вы достаете яд, люди?!"– думал он, катая ее меж пальцами. – "Интересно, а каково же на вкус и вид содержимое?"– пальцы едва сдержались, чтоб не раскрыть маленькую пластичную массу. Он медлил, не решаясь бросить таблетку в воду. Потом убрал ее в нагрудный карман.

Таких шумных глотков еще никогда в жизни не довелось слыхать, но Шестой умудрился этим удивить. Приятное удивление, или нет? Никакое. Вытирая подбородок полотенцем, молодой человек все так же обращал медовые лучи к своему долгожданному гостю, словно надеясь загипнотизировать. Будь Проводник женщиной, наверно растворился бы в этих глазах, как сахар в чае. Или застыл, как оса в янтаре. Но не все бывает так красиво, как любят описывать в любовных и приключенческих романах. Да и случай не тот. Как и герои.

–Спасибо, что ты приехал, друг. – с излишней расположенностью поблагодарил клиент– так благодарят спасителя, который принес долгожданное решение проблемы вселенского масштаба, а никак не последнего человека, пришедшего лишь затем, чтобы увидеть, как кто-то умирает. Странные эти люди. Все с ними не так, как следовало.

Но в ответ Проводник лишь тепло улыбнулся и, перегнувшись через подлокотник кресла, похлопал парня по плечу:

–Не стоит благодарности, право… – тактично понизил голос, добавил мягкости в свой тембр, – Я ведь не панацею тебе привез, а… пришел проводить тебя.

–Ты просто не представляешь себе, какую услугу мне оказываешь, друг! – с жаром начал Мистер Шесть. – Для меня лучшего конца в жизни и не придумаешь! Смерть в одиночестве– вот, что страшно! Я бы давно покончил с собой, но не могу никак решиться– что-то мешает, будто… будто ничего не завершено, хотя я знаю, что стою на последней странице! Мне нужно, чтобы рядом был друг, который если не поймет, то хотя бы просто поддержит, может, даже пообещает, что дальше– не будет никакой боли… И тут– ты!– лучезарная улыбка, никак не вяжущаяся с ситуацией, должна была мелькать на экранах, а не угасать в тесном домике под сенью гигантского стража города счастливых безумцев– пирамиды,– где нет несчастных, не сыскать обездоленных, где каждый получал, что хотел и ни каплей меньше! Однако несчастье имеет свойство просачиваться повсюду, как ржавчина в металле, как термиты в древесине, как раковые клетки в организме. – С тех пор, как умер отец, все пошло под откос. Он тоже был болен раком. – мед свернулся, подернулся корочкой, – Когда мама узнала, что отец болен раком, то, конечно, пыталась поначалу бороться вместе с ним, быть рядом. Когда он умер, она была безутешна, почти что лишенная последней искры жизни… потом, когда я проверился и разрушил все, что осталось от ее мира, сказала, что покончит с собой от отчаяния, если останется здесь еще хотя бы на один день. И ушла.

–Какой ужас! – прошептал Проводник, тут же присев, не взирая на смердящую лужу, и обхватив слабую ладошку своего клиента.

–Она бросила меня. – молодое лицо потемнело, а мед восполнился влагой блеска слез, – Сказала, что никогда меня не любила и терпела лишь ради папы. А когда все стало плохо, то выяснилось, что и папу она не любила. – ни криков, ни бешеной злобы, просто одинокая безмолвная слеза сбегала по щеке, – Ну скажи мне, кто так делает? Кто способен разом бросить разрушенные остатки собственной семьи и отправиться в неведомом направлении, резко разорвав все связи?! Я думал, что такого не бывает, что это только в кино так, но нет! Мама бросила меня и глазом не моргнула!

"Контракт важнее!"

Проводник успокаивающе похлопал Шестого по руке, пересел на пол и приобнял это тщедушное тело, позволив пролиться слезам на свое плечо. Свободная рука мистера Шесть обхватила Проводника за пояс, прижимаясь сильнее точно в попытке вспомнить, каково это было– обнимать родного человека, подарившего жизнь. Проводник кивнул сам себе и разомкнул объятья, переложив его себе на колени, запуская свои пальцы в короткие, но неизменно курчавящиеся волоски, отросшие после отказа от химиотерапии.

–А может, она просто уже тогда чувствовала, что лучшему просто не бывать? – шептал парень, обнимая колени Проводника, – Может, хваленая женская интуиция сработала и она просто решила абстрагироваться от большей боли? Не поверишь, но я надеюсь на это! Надеюсь, что мама любит меня, что она просто оказалась слаба духом, но все еще любит меня! Что она думает обо мне и даже думать забывает о том, чтобы вычеркнуть из своей памяти… Я в… стараюсь верить в это– она где-то недалеко и наблюдает за мной, оберегая от опасностей…– "Бред собачий!" – …и невзгод так, как может! – должно быть, неуверенность Проводника передалась через пальцы, на миг застывшие, в следующую же секунду продолжившие свои ласкающие движения, – Не веришь, да? Считаешь, что я рехнулся в своей наивности? Да, может это и так… Но я не оставляю надежду! – он запнулся, – Вернее, хотел бы не оставлять… Одними надеждами, как и всегда, не натешишься. Как бы я не старался, но я теряю веру во все это. – еще одна слеза стекла по внутреннему уголку глаза, капнув с переносицы на пол.

"Контракт важнее!"– и Проводник наклонился к клиенту, положив свою вторую руку ему на плечо. Резко обернувшись, Шестой обнял его в ответ как мог, сжимая своими руками. Он не рыдал навзрыд, но в воздухе зависла тяжелая атмосфера боли, словно выпариваясь из всех пор молодого человека. Однако Проводник в своем лицемерии не замечал этого. Да, он старательно корчил из себя то, что нужно, но как фальшь снова смогла стать незаметной Шестому, когда первый звоночек издал звук? Должно быть, захлестывающее горе обладало значительно большей силой, что затуманило разум. Или Проводник действительно был настолько хорош? Какая разница, если все получали, что хотели?

Тело сотряслось в новом приступе кашля, отвратилось от Проводника и излилось новой порцией рвоты. Столь продолжительное в своей жалости зрелище– правильно, что он наконец-то решил умереть.

Кашель перемежался шепотом, благой гость наклонился к мученику поближе.

–А потом… когда отец умер и когда она, то есть я… дед взял меня к себе. Не дал зачахнуть, не отдал в приют… растил, как собственного сына, несмотря на свою старость. Он действительно много суетился со мной, старался окружить любовью, старался заменить отца, мать, и дать мне то, чего я был лишен. Он столь многому меня научил, столько мне показал… – Шестой чуть повернул лицо к Проводнику, улыбнулся, – Он действительно дал мне все, чего мне не хватало. Я боролся только благодаря ему, ради него, ради того, чтобы он знал, что я ценю его старания, что я на все готов ради того, чтобы порадовать его! Случилась ремиссия и мы были так счастливы, что ни о чем другом и думать не могли! Но жизнь продолжалась и, утерев слезы радости, я начал самостоятельную жизнь. Колледж с его весельем, нанизанным на дедлайны, а потом работа, да ни где-нибудь– в самой Зоне Два!– гордость бурлила в его оскверненной груди,– Такой результат не каждому под силу! Несколько лет почти статичного счастья– старался жить по возможности правильно, никому не вредить, хотя со всех сторон шли смешки и незлобивые подколки– все были в курсе моей истории, потому не настаивали на то, чтобы я стремился быть похожим на них. Было нелегко, но эта жизнь мне нравилась, я видел, как твердым шагом отправлюсь в будущее, возможно, найду даже счастье! А тут бац– и рецидив– опухоль разрослась, метастазы пошли по всему телу… полномасштабное поражение. Все закончилось. – руки бессильно свисли с коленей, – Друзья ушли, как только узнали, девушка бросила, с работы выперли, в университете сочувствующие покачали головами и… и все.– медовые луны снова обратилась к Проводнику,– Почему все так несправедливо, друг? Почему я снова там, откуда начинал? Почему хорошие люди страдают, а подонки и ублюдки нет? Почему я, а не моя мать?! Почему я, а не убийца-догхантер? Почему я, а не те, что создали Зверя? Почему?