Слабые люди - читать онлайн

Проводник просто покачал головой, ожидая ответа.

–Да нечего рассказывать, уважаемый! – как ни в чем ни бывало продолжал житель отвратнейшей комнатушки во всем городе, склонившись поближе и понизив голос, – О детстве? Обычное. О том, как жизнь прожил? Тут и рассказывать нечего– был бодибилдером, ездил на разные мероприятия для качков и иногда снимался в дешевых журнальчиках. Подцепил одну девку, а она возьми и залети! А мне всегда говорили: "Любишь совать, люби и отвечать!" И сбежать– совсем не по-мужски! Делать нечего, женился, забросил спорт и работал на благо своей новой семьи, отдавая всего себя.

–И как? – "О-о да-а!"– Счастливая жизнь была?

–Что… откуда вам знать, что "была"?

–Оттуда, что люди женатые не думают о суициде, ибо у них на содержании семья– чувство долга ожидаемо перевисает все, как и мысль, что жизнь все-равно когда-нибудь кончится. Люди же разведенные чувствуют себя крестьянами под оброком и это их более чем тяготит– в таких-то условиях! Могу сказать, что внешне вы похожи на второй тип– тех, которого бесцеремонно вышвырнули из семьи несмотря ни на какие заслуги. Так какая у вас семья была?

–Зачем спрашивать, если вы и так все знаете? – мистер Два качнул головой, откинулся на кровать, – Семья? Да как сказать– вроде бы все, как у остальных, а на душе кошки скребут. Но я– мужик и потому не бросал семью даже когда что-то не нравилось, старался исполнить все, чтобы сделать нашу жизнь лучше!

–Это как же?

–А как еще-то? Работал до седьмого пота, зарплату жене, подарками ее и дочь одаривал, машину вот в кредит купил, теще дачу построил, на моря возил, всем угодить пытался! Ну, все, как надо, сделал, но плохо вышло…

–Отношения с семьей?

–Не совсем. Дочка вся в меня– красавица, умница, вежливая и послушная, вот никогда с ней проблем не было. Аж нарадоваться на малютку не мог! – губы здоровяка расползлись, затуманился взгляд, – Она была мой лучик света! За нее я готов урыть любого… В общем, жили не тужили и тут бац– развод! – его голос эмоционально продублировал прошлую ошалелость, руки развелись, – Я в недоумении– все же было хорошо, даже отлично! А тут бац– и словно молотом по голове огрели!

–А из-за чего?

–А жена все! Мол, внимание не уделял, много работал, ее совсем забыл и вообще полный козел, оказывается! – склонив мощный лоб к коленям, пристыженно прошептал в ответ Мистер Два.

Едва сдерживая желание вновь заткнуть нос, Проводник чуть отвернулся от него, но решил не тянуть резину и подошел к окну, с трудом раскрыв захламленную мусором створку, решив там и остаться.

–И что дальше?

–Как что? Из дома выперли, дочь отобрали, прав лишили. Да на каком основании– якобы дочь избивал! Нет, ну ты можешь поверить, чтобы я– и избил собственную дочь! – "Нет." – Сначала я подумал, что ошибка вышла, но быстро узнал, что это все моя жена! Моя бывшая сука-жена… поломавшая мою жизнь! Каким-то образом уговорила девочку сказать все, как ей нужно было и все, я пропал! У меня изъяли все, что только можно, не оставив и малейшей возможности вернуть, еще и срок дали три года за жестокое обращение с детьми, так и три хотели накинуть сверху! Я вышел пару лет назад и подал на жену в суд за лжесвидетельство, но…– повернувшись ко Второму, Проводник увидел то, что и ожидал– прижатые к лицу ладони,– Никаких результатов это не принесло– делу изначально не дали ход "за отсутствием нарушений закона", не позволили мне оправдать себя хотя бы в глазах моей матери! В глазах остальных людей я– самый настоящий моральный урод. – сквозь пальцы потекли крупные слезы, – Мне никто не верил, даже друзья– все как один поверили словам этой сволочи, что сломала мне жизнь! Просто вышвырнули меня из своей жизни, как мешок с мусором, но и это не все!– обида так и сочилась вместе с жалобно выплюнутыми словами и секунду спустя бывший бодибилдер тихо ронял слезы на пол, пока его старая мать не более чем в пяти метрах спокойно сидела почти вплотную к телевизору, не обращая никакого внимания на то, что происходит в ее собственной квартире.

"Контракт важнее."

Он подсел к мистеру Два, неловко похлопывая по плечу, вытягивая при этом руку на всю длину:

–Сочувствую тебе, приятель. Что же случилось дальше?

Хлюпнув носом, детина обвел взглядом комнату:

–Черные списки во всех конкурсах, ассоциациях, клубах и даже журналах! А затем… Это! – из последних сил стараясь не реветь в голос, он окинул взглядом свою комнату.

–Ты вернулся к матери? Зачем? Почему ты не смирился с этим и не начал жить дальше?

–Да не могу я, не могу! – маленькие глазки яростно взглянули на Проводника, – Я бы устроился заново на работу, но меня даже там никто не хочет брать! Все из-за той истории! К тому же все, что имело смысл в моей чертовой жизни– дочка!– Второй назвал ее имя, после чего вспрыгнул за компьютерный стол и начал клацать клавишами, ругаясь всякий раз, едва палец попадал не по нужной кнопке.

На экране появилось изображение девочки лет шести.

"Девочка как девочка."– подумалось Проводнику, пока глаза неотступно наблюдали, как мясистая рожа ощерила зубы в бессильной ярости и обиде.

–Моя бедная девочка!..– скулил он, – У меня не было никаких шансов вырвать ее из когтей жены– закон не позволяет! А после ее сфабрикованных обвинений адвокат попросту слил меня на радость суду, тут же постановившим запрет на приближение, за нарушение которого– срок!– и трахнул кулаком по столу,– Надо было понять, что это была формальность, а не суд, и не отдавать малышку, близко к ней никого не подпускать, а лучше уехать куда подальше!

Дерево чуть было не разнесло, но оно выдержало, хотя поверхность изошла трещинами. Едва рука отнялась от нее, как взгляду предстала кровавая клякса. Проводник оторвал от пятна взгляд и вновь похлопал заливающегося гиганта по плечу. Второй, все так же хрюкая носом, начал вытирать свое лицо очередной футболкой, будто ему плевать. Тогда, выбрав одну из не самых грязных маек, Проводник схватил мистера Два за руку и медленно, но крепко замотал кровоточащую ранку. В немом изумлении глядя на него, тот вновь качнул головой:

–Незачем жить мне на этом свете, друг.– свиные глазки налились кровью.– Незачем жить в мире, где мужчина может потерять все со слов жалкой шлюхи!– не отвлекаясь от душевных излияний, Проводник все же заметил, как уже замотанная рука Второго шарит по внутренней полочке в столе,– Дети– смысл жизни своих родителей, а моя никогда бы не стала исключением, даже если бы сама об этом попросила!

"Что же ты там ищешь?"

–Откуда же у тебя деньги тогда? – решил спросить он как ни в чем ни бывало.

–Материны. У нее были большие накопления, которые она ни на что так и не растратила. Старая дуреха потратила всю жизнь, чтобы существовать спокойно на закате своих лет, ну и мне тоже с лихвой хватает!

–И ты считаешь, что вправе ими распоряжаться? – теперь Второй начал ему нравиться.

–Да ты взгляни на нее– не ровен час помрет. – и плакать перестал, что тоже весьма неплохо.

–Что ж, аргумент! – чуть помедлив, рука детины наконец успокоилась, не найдя искомое, что Проводник так же заметил, – Не поделишься планами на ближайшее будущее?

–Пойти с тобой в бар, надраться как свинья и разбить парочку морд. А после ты поймешь, что делать! – словно дожидаясь именно этого вопроса, немедленно ответил мистер Два.

–Так, ты уже все решил, хотя несколько минут назад и знать не знал, что же это будет? – кивок, – Решил не пытать счастья, твердо избрал путь к смерти?

–Да.

–Деньги вперед.

–Сейчас! Мама! – и Второй потопал в гостиную, сходу расспрашивая о чем-то старуху.

Не слушая их переговоры, Проводник обратил взгляд на экран, где все еще стояла фотография девочки. Длинные темные волосы разметались по ветру, скрывая половину круглого личика. Лишь один глаз– темный, почти как его собственные, – застыл в кадре, пустой, как у всех детей, мнимо безжизненный. Выражение лица дочурки Второго не вязалось с позой– она сидела на карусели, раскинув руки. На фотографии должна быть улыбка и веселый смех. Но улыбки нет.

Минуты три спустя мистер Два принес наволочку, из которой вытащил пару пачек купюр.

–Хватает?

–Я и так вижу, что хватает. – можно не считать деньги– у этого дурака мозгов б не хватило их недосчитать, да и причин на то не имелось, – Что ж, идем.

* * *

–Ты не испытываешь неловкости от того, что расплатился со мной чужими деньгами? – спросил Проводник, пока машина набирала ход.

Они ехали в стареньком минивэне бежевого цвета, который некогда водила сама старушка. Перед уходом Второй о чем-то с ней поговорил и у них завязался нешуточный спор, из которого он, по всей видимости, вышел неоспоримым победителем.

–Нет. – качнул головой Второй, согбившись под потолком, почти что утыкаясь подбородком в рулевое колесо, обмотанное пупырчатой пленкой, – Все, что ты видел в ее квартире, было куплено еще давно на мои призовые деньги. Я же не рассказывал, что у меня детство было не особо радужным. Особо распинаться не буду, но скажу так– долгое время мама занималась не тем, чем ей хотелось, потому что у нее был я– здоровый увалень, который вечно хотел есть, да собака. На средний такой уровень нас хватало, но без излишков. О том, чтобы побаловать себя или меня, речи быть не могло, но потом она приняла предложение от своего друга поработать в его компании. Я как раз уже подрос, в армии отслужил пару лет, конкурсы стал посещать, учиться помаленьку. Без меня она особо на месте не сидела– компания росла хорошими темпами: контракты за контрактами, собеседования, переговоры, сделки и все такое, я особо не углублялся. Она так никуда и не выбралась– просто откладывала деньги и приговаривала: "Вот, когда окончательно все достанет, махну на море." Куда ей столько денег, так и не ответила, отбрехавшись, мол, на черный день.

–И пара изъятых десяток ничего не изменят?

–Ничего. Даже вздумай мама себе яхту купить и отправиться в открытый океан, ей б, думаю, хватило. Не на огромную, разумеется, но на красивый парусник– с лихвой! Правда, ей с таким не сладить, так что пришлось бы купить что-то подороже, но более легкое в управлении. Ну, это я так, прикидываю. На самом деле она никуда не уйдет– все, что ей нужно, здесь.

–Не думаешь, что твой уход ее здорово подкосит? – поинтересовался у него Проводник, гадая о том, запомнит ли эта старушка его лицо.

–Нет. – мистер Два остановился у светофора, – Я сказал ей.

–Что хочешь умереть?

–Что не могу больше жить, зная, что не могу ничего изменить без того, чтобы меня не признали врагом народа. Мне слишком стыдно за то, что я не справился со всем этим, как настоящий мужик, расклеился. – огромный ботинок вдавил педаль газа, – Вот скажи, как бы ты поступил на моем месте?

–Я не знаю. Возможно, я бы забрал девочку и ни за что никому не отдавал. – отвернувшись, Проводник усмехнулся, – Ну или заставил бы свою бывшую жену пожалеть о том, что она родилась на свет.

–А это не слишком жестоко?

–То, как она обошлась с тобой– действительно жестоко. Но ты прав– вариантов у тебя нет. Однако это все равно не повод умирать. – удивленный взгляд, поднятые руки в ответ, – Нет. Я не убеждаю тебя в том, что стоит остановиться, но спрашиваю о твоей задумке. Ты же ведь неспроста способ не сразу выбрал, так?

–Так.

Но он не дал разговору запнуться.

–Значит, твоя мать и я– единственные, кто знает о твоем намерении. То, что ты не рассказал и всем остальным, кто был бы готов слушать, наводит меня на мысль, что ты все-таки это скрываешь, но вот чего я не могу понять– зачем матери-то знать?

Автомобиль вновь остановился перед светофором. Больно их тут немерено.

–Я просто поддался сентиментальности и хотел попросить у нее прощения сразу. Но, кажется, она не поняла.

–То есть как?

–Ты же видел, какая она? – Второй наклонил левое плечо и посмотрел в зеркало бокового вида, – Она не в себе. Ходит, разговаривает, вроде бы даже что-то понимает, но… ее словно нет здесь. Что-то помутилось в один день и теперь она всегда улыбается и смотрит телевизор, при этом сохранив внешнюю адекватность, даже самостоятельность. Я сначала ей помогал, пока не понял, что она и без меня справляется– не гляди, что такая тощая! Покрепче нас с тобой будет, это я тебе могу точно сказать.

–Хочешь заявить, что твоя мать ушла в мир фантазий?

–Нет. Скорее перестала воспринимать мир таким, какой он есть… как бы вдела его в радужную обертку и поставила на полку, больше в нем не нуждаясь. Все, что ей теперь нужно– немного вкусной еды и телевизионные программы.

–Должно быть, это не самый худший конец из всех возможных.

–И потому я могу оставить ее с спокойным сердцем. – Второй улыбнулся, сворачивая в переулок, – Хотя бы мама не висит тяжким грузом на моей совести! Знаешь, если бы все старики смогли впасть в такое состояние, старость не казалась бы столь страшной. Понимаешь?

–Понимаю. Это– твой бар?

–Он самый!

–Имей в виду, – сказал Проводник здоровяку, пока тот силился выпростать свой живот из-за руля, – Если ты начнешь драку, я не вмешаюсь. Не в моей компетенции.

–Да по барабану абсолютно! – казалось, перспектива напиться в баре с собственным проводником грела мистеру Два душу, – Но я не умру в этом баре. Смерть будет ждать меня здесь. – и наконец вылез из машины.

–Почему именно в машине? – Проводник встал перед ним, все так же смотря снизу вверх, ничуть не испытывая из-за этого неловкости.

–Потому что моя жизнь застрахована. – и, не говоря больше ни слова, двинулся к двери.

Они оказались перед насквозь прокуренной подворотней с дверью в металлической стене, напоминающим вход в заброшенный наркопритон, однако изнутри была слышна музыка, грохочущая из колонок. Заведенье оказалось дешевым стрип-клубом на месте автозаправки прямиком из прошлого века для особо одаренных деньгами. Особо одаренных… Как иронично это звучало, стоило понаблюдать за толстыми, потерявшими и намеки на красоту сорокалетними женщинами, лениво кружащимися у шеста и трясущими своими целлюлитными ляжками на радость последнему отребью всего города, присевших вокруг широких деревянных бочек, имитирующих столы. Тут были все– и бомжи, невесть откуда доставшие деньги, чьи лица были все в рытвинах, язвах и прочих болячках, и алкаши с пропитыми и опухшими рожами, словно улей разъяренных пчел разом решили надрать им зад, и толстопузые дальнобойщики в клетчатых рубахах и кепках с красным быком. Даже затесались бывшие байкеры с пышными некогда бородами, ныне сплошь вымазанные в остатках фастфуда вперемешку с пивом и машинным маслом. Не обошлось и без дам, которые не занимались тряской задом на сцене, но так же рьяно пытались привлечь свое внимание у какого-нибудь стосковавшегося по женскому телу мужлана, чтобы после завлечь в туалет, предварительно назвав свою цену. Они были все накрашены, как клоуны, а их наряды, призванные сделать фигуру более соблазнительной, лишь усиливали эффект замотанной в нити вареной колбасы– настолько жирные бока и ляжки выпирали из одежды. Про волосы можно было завести отдельную тему для любителей почесать свой злой язык– увидев такие, особо нежные ценители женской красоты, включая женщин, рухнули бы в обморок. Утрированно? Возможно.

В такую-то дыру Проводника и затащил мистер Два, пинком выбив дверь и заорав на весь салон: "Папочка пришел напиться последний раз в своей жизни!"

–Чертов идиот лишь привлекает внимание! – прошептал он, следуя за Вторым к барной стойке.

При виде его лица одна из шлюх поменяла курс в их сторону, расползаясь по швам в широкой улыбке. Проводник махнул рукой и вслед донеслось досадливое: "Пидор!" Ничего, ему безразличны выпады ходячих отрыжек вроде нее. У импровизированной барной стойки, перегораживающей вход в домик, Второй уже вовсю чесал языком, привлекая внимание соседей. Пусть себе болтает. Сев на единственный оставшийся стул на высоких ножках в конце стойки, Проводник попросил стакан воды. "Я за рулем."– пояснил в ответ на поднявшуюся бровь старика-бармена, не глядя в глаза.

Мистер Два пил не переставая. При такой комплекции его желудок уже предпринятыми усилиями явно растянулся до внушительных размеров собственной черепной коробки, потому он заглатывал стакан за стаканом, прерывая очередную десятку торжествующим ревом. Его быстро осадили недовольным гулом, заставив перестать. Но ненадолго. Полчаса спустя тихой болтовни с одной из проституток, мистер Два рывком столкнул ее с колена и вновь начал буянить. Становилось опасно– могли вызвать полицию.

"Контракт важнее."

Надо бы увести эту бесполезную тушу, пока не случилось непоправимое! Но не успел Проводник предпринять хоть что-то, как началась потасовка– Второй не дожидался, пока его новый знакомый сообразит, как утихомирить конфликт, но сиюминутным ударом заставил одного из байкеров пролететь через пару бочек и застыть мертвым грузом на коленях у визжащей танцовщицы. Миг спустя остальная байкерская братия с ревом ринулась в атаку, вооруженная кто чем– бутылкой, кием, цепью. У кого-то блеснул в руке нож. "Ну-ка!" Ударами клиент раскидывал всех, как детишек, но следующий выпад лишь сделал все хуже– один из бородачей, влетев на стол к нейтральному выпивохе-наблюдателю, выбил у него из рук стакан с пивом. Тот, недолго думая, вскочил на ноги и разбил стакан о голову бедолаги, сразу же начав размахивать кулаками направо-налево. Раз– и ближайший байкер больше не встанет. Два– и шлюха схватилась за размозженный нос, три– и заехал какому-то бомжу прямо в затылок. В одночасье все помещение превратилось в настоящее поле брани: кровь, зубы, волосы и прочие части тела летали повсюду, гремело раскалывающееся под сапогами и телами дерево, звенело о головы битое стекло и с лязгом обрушались на спины цепи. Один только Проводник невозмутимо сидел на табурете, прислонившись к стойке и попивая воду. Даже бармен не сумел сохранить невозмутимость, крича фальцетом и схватившись за голову.

Внезапно у края глаза блеснуло и Второму воткнули нож под лопатку. Подорвавшись, Проводник растолкал некоторых бойцов, схватил здоровяка за шкварник и быстро, толкая его грузное тело прямо на некстати подворачивающихся драчунов, вывел во двор. Кажется, они несколько раз наступили кому-то на лицо. Переулок встретил их приятной прохладой и шум битвы затих, едва захлопнулась дверь. Он тащил Второго к машине, пока тот мотал головой и пытался слабо отпереться. Внезапно ладонь-тиски схватила Проводника за рукав, заставив остановиться.

–Погоди, не стоит спешить. – тяжелый вздох, – Дай немного дух перевести…

–Ты же понимаешь, что истекаешь кровью?

–Вполне, но… время еще есть. Район этот та еще помойка, полиция сюда не спешит ехать.

–Охотно верю, но предпочту смыться отсюда до того, как они хотя бы заведут мотор.

–Неужели тебе так не терпится от меня отвязаться?

Кожа на лице Второго покраснела, покрылась крупными каплями. Присев на стопку из поддонов, он тяжело вздохнул, все так же ожидая ответа.

–Отчего же? Вовсе нет. – да, именно это он и хочет услышать, ничего больше.

–И все-таки тебе придется поверить мне– проблем не будет. Сюда если кто-то и приедет, то минимум через полчаса. Они так просто сюда не двинутся, уж поверь! Сначала бронежилеты достанут, закрепят, потом автоматы свои похватают, а уж только потом приедут. Сюда не отправят абы кого– сначала дождутся, пока наиболее опытные ребята закончат с последним вызовом, потом соберут им все необходимое и тогда отправят сюда. Ты, видимо, не знаешь, но этот район– настоящая дыра! Если хочешь пройтись прогуляться, то без ножа и умения обращаться с ним тебе лучше никуда не выходить… Забудь к чертям свои газовые баллончики– если на тебя напали, то это лишь разозлит напавшего и резко снизит твои шансы выжить. Только нож, а еще лучше– пистолет и как можно менее заметная одежда, чтобы на тебя потом пальцем указать не смогли. Еще бы…– тяжелый вздох боли, – …да, еще бы стоило взять какую-нибудь повязку на лицо… Потому что прямо на тротуарах иногда лежат трупы, а они имеют свойство вонять– медики сюда тоже весьма неохотно едут, сам понимаешь– здешний контингент к чужим не особо хорошо относится. В барах– да, в барах всякого мусора понамешано, потому-то они здесь что-то вроде мирных зон… и я, кажется, одну сломал. – и здоровяк тихо засмеялся,

–Хорошо. – Проводник не стал упираться и присел рядом с клиентом, делая вид, что не обращает внимания на внезапно усиленное потоотделение, – Хочешь еще немного поговорить?

–Было бы неплохо…

–Хорошо. Зачем тебе страховка?

–Для дочери. Я, когда еще только она родилась, думал, что меня впереди ждет только хорошее, однако были моменты, когда тело сигнализировало о том, что с ним что-то не в порядке. Я ведь, знаешь, не всегда был таким жирным. Раньше на меня без страха нельзя было посмотреть– здоровый, мощный, рельефный! Достижение подобной формы всегда чревато последствиями. Это в рекламах всяких нам говорят, мол, занимайтесь и становитесь богами во плоти, но тело не вечноресурсный механизм и рано или поздно начинает давать сбои. Я, конечно, и близко не подпадал под определение ребят, которые раскачиваются так сильно, что по ним хоть трафареты вырезай, но тоже не стремился остаться позади. Так начала сдавать сердечно-сосудистая система… к моему изумлению возник повсеместный варикоз, потом и более неприятные болячки. Тогда я и решился снизить немного темпы, а сразу затем застраховал свою жизнь, в качестве получателя указав дочку.

–Жена знает?

–Ни хрена! Слишком много я позволил ей у себя забрать, чтобы еще и то, что причитается дочке, загребла!

–Ну, почему сразу загребла? Может, твоя женушка с ней бы поделилась, не думаешь?

–В том-то и дело, что "поделилась бы", если упираться на "бы"! – чуть рыкнул Второй, снова ахнув от боли, – Не факт, что моя малышка вообще была бы в курсе, что ей причитаются хорошие деньги.

–Разве ей нужны эти деньги? Разве мать не в состоянии ее сама обеспечить?

–Нет. Эта женщина– не моя мать, тянуть лямку не будет! Меня всегда поражало, как подобные женщины умудряются находить себе новых мужчин, да не каких-то там левых, а богатых! Вероятно, живут себе за границей, шампанское попивают и даже не вспоминают меня…

–Сколько лет твоей дочери?

–Уже в университете должна учиться, по идее.– мистер Второй встал и поковылял к машине,– Я ведь ее уже столько лет не видел, что даже не знаю, как она теперь выглядит!..– еще более тяжелый вздох, на сей раз полный скорби,– Поди, она выросла в настоящую красавицу! Да даже если бы и нет, я все равно ее люблю и хочу увидеть, но…

Второй остановился возле машины и заплакал.

–Но я не смог ее найти, даже в гребаном интернете! Ее мать… видимо, сменила фамилии или сделала вовсе что-то незаконное…– он повернулся к Проводнику, вовсе не стыдясь своих эмоций, – Я пытался, честно! Нанял частного сыщика, чтобы хотя бы просто поискал, справки навел! Дал фотографии из тех, что мне остались, рассказал, где рождены, где жили, даже какие парикмахерские посещали! И ничего…– развернувшись вновь к машине, гигант уперся ладонями в капот,– Знаешь, я ведь нарушил один раз запрет и явился к девочке в детский садик– ничего особенного, просто сказать ей… "Привет, папочка тебя любит и очень жалеет, что не может быть рядом!", но, стоило мне войти, как женщины, которые там работали, вцепились в нее и не пустили ко мне. Сам-то я, знаешь же, не мог ничего сделать– каждое движение было для меня приговором, потому я просто пытался говорить, но они перекрикивали меня, закрывали ей уши, пытались выгнать ударами швабры, пока полиция уже ехала… Вот на такие вызовы они всегда едут быстро– дети же наше все, как-никак, а я уж точно не выгляжу тем, рядом с которым даже взрослому будет безопасно! Я пытался уговаривать их, умолял на коленях…– "Жалкое зрелище."– … но так и не получил, чего хотел… А дочь… она боевитая оказалась! Сопротивлялась, как могла, пытаясь ко мне вырваться, кусалась, лягалась, даже одной из воспитательниц глаза выцарапать пыталась! Она тогда была такая малютка– чуть больше моего предплечья, но уже тогда была намного сильнее, чем я! Если бы я послушал ее, внял ее зову ко мне и просто бы сделал несколько шагов, мы бы обнялись, пусть бы и в последний раз! Я бы не стал пытаться ее украсть или сломать детскую психику своим сопротивлением и спокойно бы вышел с офицерами, но зато б попрощался!– всхлип,– А я, тупоголовый шкаф со слабыми нервами, позволил случиться ее последнему воспоминанию об отце– здоровый, рыдающий бугай, который упорно не желает спасти ее… Ее уволокли в другую комнату, захлопнули дверь, а я просто спустился во двор и дождался, пока мне наденут наручники. Пока дожидался еще одного суда, девочку из сада забрали. Когда вышел из тюрьмы спустя год– ее уже и след простыл.

Понимая, что это нужный момент, Проводник снова подошел к мистеру Два и дотянулся до его плеча, чуть похлопывая.

–Мне жаль, что с тобой так получилось, правда… То, что с тобой произошло, меня не удивляет, потому что подобных историй я слышал очень много. Если бы я мог, я бы помог встретить дочь в последний раз, но… я всего лишь человек, который должен проводить тебя в последний путь.

–Да…

–Так что все, что я сейчас могу– остаться с тобой до самого конца.

–В багажнике!..– выдохнул гигант, – Канистра…

Он медленно обогнул машину и погрузился внутрь, пока Проводник достал из багажника заполненную доверху канистру с бензином. Потрясав ею перед зеркалом заднего вида, дождался кивка и захлопнул дверцу.

–Ты точно хочешь убить себя столь жестоким способом? – дойдя до окошка водителя, решил переспросить.

–Нет, блять, прикалываюсь, представь? – выдох, – Я сожгу себя, но сначала ты должен помочь мне выставить все максимально правдоподобно, чтобы ни у одной скотины не возникло сомнения в том, что я не сделал это намеренно!

–Что мне…

–Я поговорил с матерью, она тебя приютит.

–Большего бреда в жизни не слышал.

–Я серьезно! А теперь доставай канистру! – едва канистра попала к нему в руки, Второй отвинтил крышку и как мог облил салон машины и себя.

–А тебе совсем ведь денег не жаль, а?

В ответ лишь пьяный смех, тут же прерванный серьезным выражением лица.

–В общем, друг, от тебя многого не потребуется. – открыл багажник, достал нож, – Тебе нужно всего лишь ударить меня в грудь. Перчатки у тебя же есть? Нет? Ничего, перчатки я захватил, вот… Я открою дверь, чтобы ты мог ударить точнее, затем ты просто ее закроешь и дашь мне зажигалку…

–Неужели приходится именно так изгаляться, чтобы добиться выплат? Это же твоя жизнь застрахована, разве они не должны платить по умолчанию?

–Нет. – откинув кресло как можно дальше, Второй откинулся на спину и уткнулся в руль коленями, – Обязательно условие– насильственная или внезапная смерть. Не самоубийство!

–А что на счет раны в спине?

–Слишком мелкая, никто не поверит. Надо, чтоб было похоже на то, будто я убегал, залез в машину, но они достали меня через окно, а потом подожгли. Потому ты должен ударить меня в грудь, сильно!

–А сжигать зачем?

–Чтобы твоих следов никто не нашел, например?

–Ты же понимаешь, что просишь меня нанести себе почти что смертельный удар, хотя в перечень моих услуг это не входит?

–А я ж его и не подписывал, разве нет? – усмехнулся мистер Два и Проводник мысленно дал себе зарок расшибить лоб о стену.

Вместо этого он кисло улыбнулся:

–Что ж, вот он. – выудив из своей поясной сумки сложенный вдвое бланк, сунул здоровяку в окно.

–Так это… это же ненастоящий договор, нет? – чуть обескураженно вертя бумажку в руке, спросил Второй.

–Верно. Но это будет договор, подписанный твоей рукой об отказе от претензий.

–В конце концов, какая на хер разница? Давай ручку!

–Спасибо. – кивнул Проводник, убирая теперь запачканный горючим лист обратно, – Теперь об услугах…

–Как я и сказал, моя мать примет тебя, если вообще вспомнит, но на всякий случай возьми ключ от двери. – Проводник принял, – Если за внештатную услугу тебе нужны еще деньги…

–Нет, мне хватит. Полагаю, я могу это сделать.

–Вот здорово!

–Ничего в этом здорового не вижу. – он сложил руки на раме, – Ты, по сути, заставил меня из обычного наблюдателя переквалифицироваться в соучастника твоего убийства. А я ведь не убийца, ты помнишь?

–Нет, человек, ты не убийца. Ты– просто умник, который додумался построить бизнес на щедрости людей, решивших умереть.

–Именно. – и все-таки человек улыбнулся.

–Тогда за удовольствие надо платить! Твоя плата– один удар… и давай быстрее, пока у меня истерика не началась!

–А по мне, так ты справляешься отлично. Эмоции– не так уж и плохо, как ты думаешь, и я рад, что ты смог открыться мне.

–Я готов.

Нет, в грудь не выйдет– слишком мало места.

–Эй, наклонись-ка ко мне, скажу кой-чего напоследок… – и, едва его шея приблизилась, нанес удар.

Машина дернулась вместе с содрогнувшимся телом, нож так и остался торчать в шее. Скалясь от неожиданно сильной боли, мистер Два тут же зажал широкую рану ладонью, шаря второй в поисках выпавшей зажигалки. Он не смотрел на Проводника, целиком сосредоточившись на поиске. Большая пятерня скребла полочки в двери, переворачивала коврики, то застревая сбоку от кресла, то упорно не продавливаясь вниз. Перед его глазами возникла зажигалка. Не его.

Подняв горящие глаза, Мистер Второй слабо вцепился своими пальцами в рубильник собственной жизни. Сплюнув кровь, губы расползлись в багровой усмешке.

"Сейчас полыхнет!"– понял Проводник и задал стрекача.

В миг спину обдало жаром, а ушей достиг мучительный крик боли.

Взрыв.

Он лежал на земле, вжимая в грязь свое лицо, и единственная мысль, что мелькнула вместе с болью в ушах:

"Если он не может найти дочь, то как она получит свои деньги?"

Глава третья.

Можно ли доверять взгляду случайного человека, невольно ставшего свидетелем последних минут жизни одного конкретного человека? Может ли он действительно припомнить все необходимые делу подробности о времени, месте, положении тела и его внешнего образа? Разумеется, в первую очередь в память врезается лицо жертвы– убийство или несчастный случай, не важно! Важно лишь время, на протяжении которого тело остается на месте преступления, доступное каждому любопытному взгляду, желающем новых, особо интересных подробностей: ширина раны, средняя обильность вытекшей крови, цвет уже мертвой кожи или закрыты ли глаза в момент смерти. Все внимание достается главному виновнику торжества, а с ним и первоступенние поминки. Но что касаемо причины того, что мертвец лежит на улице или сидит за столом, застреленный прямо в лоб? Вспомнит ли сознание очевидца его лицо, походку, ширину плеч, их прямоту или сутулость, или неизвестный убийца так и останется неузнанным, расплывающейся картинкой, тут же и размазываемой по ветровому стеклу усердными дворниками?

Он позволил себе допустить не одну, а две оплошности, дав возникнуть возможности, что около дюжины разъяренных мужчин таки смогут запомнить незнакомое лицо, вытащившее первое лицо конфликта с глаз долой, чтобы внезапно исчезнуть прямо за дверью одновременно с взрывом. Это было не то, чтобы непрофессионально– просто глупо. Даже ребенок, задумавший каверзу, проявит себя в качестве куда более изобретательной личности, даром, что таковой еще не является.

"Раз позволил этому произойти– расхлебывай."– мысленно корил себя Проводник, прячась уже в другом переулке за пару кварталов от происшествия, слушая вой сирен. Он убежал, но не сильно далеко, заблудившись в лабиринте малюсенького, казалось бы, городка, что еще надо было постараться учудить. Надо было все же купить путеводитель, но его легкомысленность едва ли вышла ему боком, потому-то теперь он и стоит один в темной улочке, сосредоточенно вслушиваясь в ночной ритм города.

Красивый в своей прозаичной простоте, он потерял ее, едва склонилось солнце и зажглись фонари. Диоды светили ярко, освещая собой практически все пространство, оставляя немногочисленные сгустки тьмы, в одном из которых и пришлось спрятаться. В свете все казалось до ужаса простым, лишенным индивидуальности и какой-либо претензии на изысканность и красоту. Безобразные в своей примитивности, улицы напрочь отвращали и могли отбить желание даже у заядлого любителя вечерних, полных тихого одиночества прогулок, выступая в качестве ночного кошмара рядового товарища урбаниста.

Зажмурив глаза, Проводник постарался избавиться от мыслей. Ему нужно было подумать, как быть дальше. Мистер Два перед смертью заявил, что можно пожить у его матери. Интересно, правду ль сказал? Ему казалась эта возможность бредовой, алогичной, попросту неэтичной. Заявляться в дом к старухе, у которой только помер сын и которая сама вот-вот сыграет в ящик, да еще и устроиться там как у себя дома– что еще может быть сравнимым с данным верхом наглости? С другой стороны… выгода? Выгодно ли это? Неизвестно. Причины "за"– бесплатное жилье и как следствие– отсутствие необходимости искать себе место ночлега. Возможно, что и еда так же будет бесплатной, равно как и остальные пара пунктов в неофициальном прейскуранте. "Ишь, разбежался, паяц." Дальше… что же дальше? «Ну же, думай!» Какие еще выгоды с этого следуют? "Нет больше аргументов "за". Тогда он стал считать причины "против"– неизвестно, как поведет себя старушка и не попытается ли однажды ночью перерезать ему горло? А если полиция нагрянет с вопросами? А вопросы соседей? Пожалуй, стоит остаться у нее всего лишь на ночь, уповая на правило спрятанного у всех на виду, но заранее осмотреть все в округе и наметить пути отступления, а там смотря куда ветер подует. Денег, полученных с мистера Два, вполне хватит на полгода не особо шикарного существования, если включить расходы на переезд и траты на съемное жилье.

"Одна ночь, думаю, не испортит положение. Заночую, а наутро решим, куда дальше."

Сирены уже стихли, а один из фонарей треснул и погас. Он встал и размеренной походкой двинулся по тротуару в поисках такси.

* * *

-А где мой сын? – просипела бабка, все так же с безмятежной улыбкой наблюдая, как Проводник стаскивает с себя обувь.

–Он придет, не переживайте. – тихо сказал он.

–Наверно опять к бывшей женке поперся, умолять ее будет дочку ему показать. Тряпка! – белесые глазенки поднялись к его лицу, – Воспитала, дура этакая, на свою голову! Убила я в нем мужичка-то, оставила каким-то невероятным тюфтей! – старые губы едва сжались, потом затряслись, как при приступе, – Я-то ведь его одна растила! Папка его ребенка сделать сделал, а на роды даже не пришел, можете себе представить? Помер в драке– бутылкой по голове треснули и все– кирдык муженьку. А мне бы ребенку нового отца найти, ан-нет, не хватило мозгов! Сама-то в годы молодые была ох какая конфетка! – чуть подбоченившись с гордостью, кокетливо подмигнула, – Ни один мужчина мимо пройти не мог, не оглянувшись, вон какая была я! Ну и косячила, как могла, вместо того чтобы сына воспитать мужчиной, кто ж теперь-то осудит? Ни сама не попыталась, ни замену отцу не нашла. Он, наверное, сердится на меня, да?

–А вы бы сами и не справились. – прервав ее монолог, он обошел ее, – Женщина никогда не сможет воспитать ребенка правильно без мужчины. Я имею в виду– сделать человеком. Прогнуть под себя может каждая, игнорировать и предоставить себе– аналогично. – оглянулся и приблизил свое лицо почти вплотную, наблюдая свое отражение, но не пустые глазки, – Вы– прямо как моя мать. Можно мне стакан воды? – вставил он, не желая продолжать неприятный разговор и, когда бабка поковыляла на кухню, присел на дурно пахнущий диван.

Телевизор был выключен, в комнате горел лишь торшер под единственной достойной внимания картиной, тусклый свет которого внес бы атмосферу таинственности, не греми сейчас старуха на кухне столовыми приборами. Спустя минуты-полторы она принесла поднос со стаканом воды и тонко нарезанным хлебом, щедро смазанным сливочным маслом.

–Спасибо, миссис Два. – сказал он и откусил от краюхи кусочек, запив ее водой.

–Что? Кто такая эта "миссис два"? Вы плохо, милочек?

–Оговорился, прошу прощения. – "Не так уж глубоко ты увязла в своем мире."

* * *

Ему снилось, что он был парковщиком автомобилей у какой-то лесополосы. Кругом бегали белки, на глаз похожие на трупики, нежели на живые существа, да расхаживали недовольные водители, ежеминутно прибывавшие в огромных количествах на автостоянку. От их ора раскалывалась голова. Когда один из водителей в порыве злобы вытащил нож, Проводник полез в карман за собственным.

Не успело острие ножа вонзиться в его бок, как свет ударил в глаза и выдрал из сна. Лежа на полу в комнате покойного Второго, он обнаружил, что практически выполз из своего мешка, пока ворочался во сне. Сложив и упаковав вместе с простынею, сладко потянулся, со скрипом в костях поднялся и прошел в уборную.

Супротив своему же уговору он жил тут уже неделю. Миссис Два словно и не выказывала никакого беспокойства по поводу отсутствия сына и присутствия в квартире незнакомого мужчины. Первенство по овладению ее вниманием занимал за неимением конкурентов телевизор и бабка девяносто процентов времени попросту не вспоминала о ком-то постороннем, пока не отправлялась на кухню, после чего тарелка вкусностей неизменно приземлялась на стол перед Проводником. Он обитал в комнате ее сына, пользовался его компьютером ради мониторинга по новым заявкам, носил его одежду, ничуть не задумываясь о том, правильно ли с точки зрения морали пользоваться чужими вещами. Но пока никто не выказывал признаков недовольства или беспокойства, оставляя квартирку в размеренном покое, даже скуке. Памятуя о своих оплошностях в деле с мистером Два, Проводник начал подумывать о завершении своей недолгой карьеры. Слишком опасно. Невольно вниманием завладевали желания простых человеческих удовольствий– жажда адреналина, плотских утех и противно-сентиментальная тяга к общению, однако какие-либо перспективы отсутствовали и выбирать было попросту не из чего. Иногда он пытался заговорить со старухой, но та неизменно перила взгляд в ящик, будто упорно не замечая присутствия чужого возле себя, так и не отвечая ни на одну реплику. Ему это быстро надоело и в голову стали лезть разные глупые идеи– от звонка проститутке до рокового шага с крыши местного дома управления. Потихоньку начала съезжать крыша. Неведомо каким образом потребность в общении сумела процедиться через щели плотно сдвинутых заслонок.

Проводник был все еще недостижимо далек от заданного собой идеала.

Решив хотя бы немного сублимировать некстати взбухающую внутри язву, он отправился во двор, где и уселся на скамью с единственной целью– посмотреть, как обычные люди, отвлеченные от подобных ему мыслей своим бытом и правилами, неспеша шагают мимо, не подозревая о том, как проходят мимо одного из воплощений человеческих страхов и фантазий. Ясная погода, птички поют, детки лупят друг друга лопатками и ведерками, миссис Два в компании таких же старых отголосков прошлого шаркают неподалеку и бубнят. Мнимая идиллия. А других людей все нет.

Под звуки битвы маленьких людей человек большой расслаблялся. Еле прохладный ветерок приятно дул в лицо, отчего его волосы, в удивительном темпе роста преобразившие лысину в приятную взору шевелюру, развевались подобно травке на нестриженном газоне, пока мысли растворились в сладостной пене отдыха, наконец дав тяжелой от дум голове с наслаждением примоститься на спинке. Он уже засыпал, как туман дремы развеяли крики бабок.

Открыв глаза, Проводник увидел, как маленькая девочка что-то бросила в траву. Секунды две спустя растения загорелись странным зеленым огнем. Несмотря на всеобщий переполох, он даже и не подумал броситься тушить огонь, тогда как глупые маленькие создания ринулись с веселым гиком танцевать вокруг пламени, словно то была новогодняя ель, не иначе. Они прыгали, скакали, кувыркались, раздражающе громко смеялись, то и дело толкаясь друг с другом, обиженно кривляясь после каждого ощутимого тычка. Долго ждать не пришлось– веселый гомон и нестройный топот ног прервал тонкий писк боли. Та самая девчушка, что разожгла огонь, очень даже справедливо обожглась. Держась за кисть своей маленькой ручки, малявка громко канючила и расталкивала сверстников, чтобы тут же убежать домой.

Огонь уже начал распространяться по опавшей листве дальше, устремившись к одному из деревьев, но пара мужчин– соседей из того же дома, – выбежали с ведрами воды, потушив занимавшийся пожар. Затем один из них приблизился, начал кричать на Проводника, не переставая при этом чересчур уж активно жестикулировать. Он смотрел на разошедшегося мужчину, не понимая ни словечка из сказанного– точно регуляторы громкости в приемнике повернулись против часовой стрелки, будто бегунки эквалайзера разбежались по разным концам, сбив стройный бас до состояния едва уловимого ультразвука. Ярко-красное лицо маячило и кривилось перед глазами, а Проводник так и продолжил смотреть, пребывая в прострации, полностью абстрагируясь от окружающего мира на краткий миг, продлившийся достаточно долго, чтоб сосед успокоился и ретировался, не встретив столь желанного сопротивления, не видя больше смысла почем зря позорить себя перед остальными жильцами. Покачав головой какой-то неясной мысли, Проводник решил сходить попить чаю в ближайшее кафе.

По дороге его чуть не сшибла молодая женщина, резко выбежав из-за угла. Маленькое узенькое плечо, покрытое красным рукавом плаща, ощутимо ткнулось ему в грудь, заставив покачнуться. Не говоря ни слова, она развернулась по инерции вокруг своей оси и побежала дальше, цокая каблуками. Разворачиваясь обратно, он краем уха услышал треск сломанного каблука и короткий вскрик, как раз заметив за углом раскрытую дверь с надписью "Cafe". Никаких приписок, никаких излишеств. Только слово "cafe" и две рядом стоящие цифры. Двадцать четыре. Замечательно!

Ловко юркнув в щель между затворяющейся дверью и косяком, осмотрелся. Типичная кафешка а-ля фильмы эры расцвета кинематографа: изогнутая барная стойка, уставленная стеклянными полочками с пирожным в бумажных обертках и тарелками с недоеденным обедом. Перед стойкой так же стояли табуреты на высоких ножках, практически вплотную придвинутые друг к другу. Пару из них занимали двое грузных представителя стереотипа о рабочем классе– клетчатые рубахи с потертыми локтями, джинсы, старая обувь в бурых пятнах. Венчала стандартную комплекцию пара бейсболок стиля милитари. Когда он вошел, оба мельком окинули его безучастным взглядом, после чего вернулись к поеданию лобстеров. Тут есть лобстеры? Неплохо для дешевой забегаловки.

За барной же стойкой стояла самая типичная представительница подобной профессии– худая, за сорок, с каменно-приветливым лицом, изреженным морщинами, под светлыми, кое-как покрашенными волосами, собранных сзади в тугой пучок. Глаза колючие, недобрые. У такой явно не стоит заказывать кофе. За ее спиной устроились самые характерные для подобного сорта заведений металлические шкафчики и столы-холодильники со стоящими по бокам контейнерами для горячей еды. В белой стене расположилось широкое окно, открывающее обзор в соседнее помещение– кухню. Даже отсюда чуялся жар, а пары и маячащий силуэт коротышки-повара мысленно проводили аллегорию с горящим в аду карликом. Чуть улыбнувшись странно мультяшной картинке в голове, Проводник прошел к сидению напротив и сел. Не мигая, встретив змеиный взгляд, сделал заказ.

Антропоморфная рептилия прищурилась, поджала чешуйчатые губы и, развернувшись с изяществом крокодила, гаркнула неожиданно мощным голосом:

–Третий, заказ! – затем скороговоркой отчеканила заказанное, после чего вновь обратилась к нему, – Кофе?

–Нет.

Губы вновь недовольно сжались.

“Пошипи-ка!”

Пока коротышка метался в воображаемых языках адского пламени, а змея ползла к первым клиентам, вооружившись зубастой ухмылкой, он решил осмотреться по сторонам. Везде одно и то же, что тоже типично: большие окна, обклеенные рекламками с наименованием определенных блюд по пятидесятипроцентной скидке. Одна реклама не вписывалась в общую картину, чем и привлекала внимание слоганом на пол-листа: "Тебе одиноко?" Проигнорировав ее, он обогнул глазами обтянутые кожей диванчики, круглые столы с испорченными временем столешницами, и уставился в музыкальный автомат с пластинками. Еще один представитель умершего прошлого? Интересно, работает ли? Пестрые цветами витрина и кнопки так и притягивали взгляд да намагничивали кончики пальцев. Покопавшись в кармане, Проводник нашел монетку и твердым шагом направился к автомату. Приблизившись, прочел на этикетках названия песен и исполнителей, ни одного не узнав– слишком далек от мира музыки. За всю жизнь ни разу не довелось прослушать хотя бы одну песню целиком. Во всяком случае не помнил подобного. Что, собственно, было в том прошлом из того, о чем стоило вспоминать? Какие увлечения, мысли, желания, мечты? Он покачал головой.

"Ничего."

Палец тотчас же втолкнул в щель монету, в следующую же секунду вдавил клавишу. Раздался треск и механизм заработал– одна из грим-пластинок приземлилась аккурат на диск, игла воткнулась в винил. Запуск. Заиграла легкая ритмичная музыка. Когда он развернулся и пошел к своему месту, красивый мужской голос запел:

"In the year 2525

If man is still alive

If woman can survive

They may find…"

Он обнаружил, что немногочисленные клиенты все как один вперились в него одинаковым взглядом. Никто не шелохнется. Глаза не мигают, словно стараясь прожечь у него дыру во лбу.

"In the year 3535

Ain't gonna need to tell the truth, tell no lie

Everything you think, do and say

Is in the pill you took today!"

Словно решив, что с них хватит, все как один вернулись к своему делу. Помешкав, Проводник примостился на свое сидение и стал покачивать висевшей ступней в такт музыке. На удивление ему было приятно слушать. Пальцы мерно отстукивали под ритм музыки, как вдруг прямо на них с грохотом приземлилась тарелка. Содержимое чуть было не расплескалось, но пара горячих капель таки попала на кисть. Стиснув зубы, он медленно взял ложку и стал есть, пока змеиные глаза буравили подобно сверлу, заставляя предполагаемую точку сосредоточения тихо зудеть. Песня закончилась, пластинка с треском вернулась в свой отсек. Наступила тишина, перебиваемая лишь стуком ложки о стекло. Он ел медленно, не спеша, желая досадить всем, кто находился здесь. Острое ощущение всеобщего недовольства щекотало затылок и холодком спускалось к лопаткам. Левая рука начала потихоньку дрожать и, чтобы унять дрожь, Проводник пару раз сжал кулак, после чего упер в подбородок.

Наконец доев, шепнул: "Спасибо", расплатился.

Снаружи по-прежнему разъезжали автомобили, сновали пешеходы и проносились облака в небе. Неприятные ощущения растворились с дуновением ветерка и он вздохнул полной грудью. Приблизившись к окнам заведения, вновь задержался у флаера. "Тебе одиноко?" Под этим слоганом некрупным шрифтом был написан адрес сайта и краткие инструкции. В месте, где должна стоять печать, был маленький рисунок-скетч– два человеческих силуэта, разделенных стеной, держат телефонные трубки, провода которых соединены между собой. Не зная, зачем, он все же сорвал объявление и сунул в карман, краем глаза успев заметить, как вспыхнули вертикальные зрачки.

* * *

Проводник битых два часа комкал в руке объявление. Розовый лист уже смялся до такой степени, что любое неловкое движение пальцами могло превратить его в клочья. Было тихо, никто не мешал. Бабка куда-то ушла. Полагая, что предмет в руках должен навести на думы, он забыл им предаться, ощущая в голове в голове пустоту, лишь обостренным донельзя слухом улавливая стук сердца, скрип дверных петлиц, птичий галдеж да щелчки невидимой фотокамеры. Не заметив, как просидел так до глубокой ночи, движимый мимолетным желанием, он включил компьютер. Пока диоды на клавиатуре и экран оживали, приблизил лист почти вплотную к лицу, максимально сощурившись, будто пытаясь угадать неразличимый прямому взгляду текст, сокрытый внутри бумаги. Перечитав видимое содержимое в сотый раз, отложил листик и положил пальцы на клавиши.

Заявка оставлена, остается только ждать, что произойдет в итоге, чей голос раздастся в телефоне, какой новостью огорошит или о какой вовсе не важной мелочи сообщит.

Обновить. Пусто.

Серый ноль, замкнутый в черные скобки, упорно не желал загореться красной единицей. Значит, в этом мире никому еще не нужна его помощь настолько, чтобы продвинуться чуть больше того, насколько обычно хватает обывательского терпения. Вариант полной бесполезности неприемлем, отсутствие актуальности невозможно в принципе– не в этом мире! Не с этими людьми. Не в эти времена, когда главные развлечения покидают их безвозвратно, оставляя у разбитого корыта остаточных воспоминаний. Не в этот день, когда реки крови, бурно льющиеся из разверзнувших ран, будоражат их сознания, взывая к низменным инстинктам, пробуждая довольство к чужим страданиям. Не в этот час, когда человеческий крик, раздавшийся за стеной, разделяющей квартиры, наталкивает не к мысли о необходимости помочь, но к совсем иному мгновению, запечатленному на видеозаписи, когда нечеловеческое лицо разевает свою пасть и издает очередной вопль несдерживаемого отчаяния, стремящимся вновь повториться уже в эту минуту в невозможном выверте счастливой случайности. Не в эту секунду, когда смысл жизни вместо выступлений на камеру рыщет по земле в поисках жертв для своей ненасытной тяги к возмездию.

Обновить. Пусто.

Прошло уже два дня безвылазного сидения в комнате– он ждал у телефона, долго и безмолвно глядел в экран компьютера в ожидании, когда в нем снова станут нуждаться. Отвлекаясь суммарно на час в сутки на совместные посиделки с бабкой за одним столом во время ужина, Проводник впервые не предпринял ни одной попытки поговорить. После кратких вылазок в гостиную он просто возвращался в комнату, залезал в спальник, ставил у изголовья телефон и закрывал глаза, предаваясь бездействующей дреме.

Наконец грубая трель телефона вырвала враз зашедшееся болью тело из дремы. Почти ослепнув от резкого перехода из подсознания в реальность, он шарил руками повсюду, едва сдерживаясь, чтобы не закрыть уши, разрываемые тонким крысиным писком, только через минуту нащупав и схватив зашедшуюся в истерике трубку:

–Слушаю.

Сквозь накатываемые толщи тумана раздался приятный женский голос.

–Алло?

Наконец-то продрав глаза, он опустил голову на подушку и прошептал:

–Кто ты?

–А кто ты?

–Я это я.

–Очень содержательно!

–Я сбрасываю трубку. – он уже собирался нажать отбой, но услышал, как она крикнула:

–Нет-нет, постой!

Он потянулся, пощелкал суставами, выдохнул:

–Стою.

–Ты не ждал меня?

–Я ждал кого-то, но кого– не знаю.

–Ты дождался– это я.

–Кто ты? – на том конце провода раздался раздраженный вздох– звонившая явно не ждала столь неприглядной реакции на свой звонок.

–Послушай, уважаемый! Я– одинокая женщина и я звоню тебе, чтобы скрасить свое одинокое существование приятным разговором с неким анонимом, который даже анкету на сайте составил таким образом, чтобы максимально минимизировать сведения о себе вплоть до пола и возраста, как бы парадоксально это ни звучало! Я не знала, стоит ли звонить вообще, но анкета была еще никем не помечена как занятая и я решила рискнуть.

–Теперь понимаю.-натягивая на себя одежду, пробубнил Проводник.

–И… Что, это все? – услышанное ее явно не устроило, – Ни восторженного: "Привет!", ни: "Я наконец-то тебя услышал!"?!

–А что, мне надо было именно так отреагировать? – потянулся к стакану воды, что стоял на подоконнике.

–Да! – не заметить нотки негодования в этом голосе смог бы разве что только глухой.

–Это почему же?– уже окончательно проснувшись, Проводник довольно отметил, как в голове перестало шуметь и ослабли цепи, притянувшие за спину к мягкой поверхности матраса,– Это, что же, часть какого-то обязательного ритуала, о котором я не то, что не в курсе, даже краем уха не слышал?

Она, что, задохнулась от возмущения?

–Да потому что я– женщина и я снизошла до звонка вам, хам!

–Я не хам.

–Хам, да еще какой!

–Ты не можешь называть меня хамом, женщина, лишь потому что тебе так хочется. Если у тебя все, сбрось трубку.

Повисло молчание. Гробовая тишина, даже звуки с улицы, казалось бы, растворились в ожидании. Ни звука, ни треска помех, ни даже легкого шелеста дыхания в трубку. Проводник уже закатывал глаза, когда голос наконец прорезал уже ставшую в тягость тишину:

–Почему ты еще не сбросил вызов?

–Потому что я оставил это право за тобой.

–Давай… давай начнем с начала? Чувствую, мы не так начали.

–Валяй.

–Тебе это совсем не интересно, да? – энтузиазм в голосе постепенно сходил на нет, пробивались нотки обыденного скептицизма.

А она быстро гаснет.

–Женщина, ты обозвала меня хамом ни с того ни с сего, так почему ты думаешь, что я стану проявлять активный интерес к людям вроде тебя? Какой мне с этого прок? Я предпочту вообще не отвечать.

Еще один тяжелый вздох. И еще. Что-то на том конце провода зашумело– раздался стук, словно что-то упало. Что-то маленькое, но увесистое. Оно трижды звонко ударилось о поверхность, затем шумно покатилось по поверхности вдаль, пока звук не утих. Шарик? Сфера? Карманный глобус?

–Ладно, я извиняюсь за "хама". Но и ты мог бы мне не грубить! Попытаемся все уладить прямо сейчас, давай? Как тебя зовут?

–Неважно.

–Ах, так? Тогда я не скажу своего имени! Будем мистер Бобер и миссис Выпь.

Ему пришлось засмеяться, чтобы не обидеть ее тем, что пришлось смеяться одной. Удивительно, как смех может разрядить обстановку, снять напряжение между двумя лицами, как настроенных на диалог, так и на драку. Многие недооценивают силу смеха, многие ошибочно могут расценивать его как насмешку, а то и явную провокацию. Нет, разумеется, подобные моменты имеют место быть, но смех все же не всегда означает что-то плохое. Смеясь вместе, люди могут соприкоснуться друг с другом, при этом не совершая никаких телодвижений в обе стороны. С помощью смеха основывались союзы, сходились группы людей, разрешались неловкие ситуации. Смех как мерило успеха органически влился в людское восприятие и расположен на порядок выше слез в иерархии общественных эмоций. Потому что дружелюбное лицо греет душу и самооценку. И позволяет смягчить веру в обман.

–Почему выпь? Крик выпи звучит как вопль насилуемой девственницы, оттого неприятен. Твой же голос не бесит.

–А, то есть, "бобер" тебя нисколечки не задевает? Ну, если тебе не нравится "выпь", можем поменять на "канарейку", "кукушку" или "козодоя". Коль не нравятся птицы, предлагаю перейти в более приземленных животных, из которых я бы выбрала выдру– как раз немногим похожа на бобра! Как тебе? – стоило подать все под правильным соусом, и женщина расслабилась, заговорила более открыто.

–Больно все смахивает на дурновкусную ролевую игру, тебе не кажется?

–Ну так ты же не хочешь называть свое имя! Это довольно странно, не находишь? Словно говоришь с безликим силуэтом из каких-нибудь детских страшилок, который похищает домашнюю кошку и по замыслу держит в каком-нибудь подземелье, где храбрые брат и сестра находят и освобождают питомца, а потом выясняется, что это был их убитый мамой папа… Твоя тяга к обезличиванию в любом случае навевает на мысль, что с тобой что-то не так. Это так, к сведению. Не нравится этот аргумент? Прибегу к следующему– называя друг друга по именам в подобных нашему случаях, мы хотя бы обладаем иллюзией присутствия собеседника. Например, если б я знала твое имя, я бы на его основе представила твою внешность, взгляд, походку и манеры. Хотя твоя несколько грубоватая речь уже рисует в голове картину… нет, пожалуй, две картины. Итак, в первой картине ты большой мужик с пивным пузом… почему-то в маминых тапках в цветочек и обернутый в тогу. Довольно интересная картина, скажи? А вторая картина– ты маленький, худой, прямо как гоблин. У тебя острый нос и странная прическа– как бы зачес назад, однако волосы топорщатся. Ты в костюме, прям как злобный гений. Но есть одна общая черта у этих картин: на обеих нет цельности лица. То есть, как бы и есть и нет, понимаешь? Вот, представь себе силуэт профиля… Представил? Вот, у него видна линия подбородка, губ, носа, надбровных дуг… А потом как бы включаешь свет и видишь тот же профиль, но линии остаются линиями, тогда как самого лица– нет! Поможешь мне исправить ситуацию?

–Не думаю, что это достойно внимания. Мне, пожалуй, нравятся обе твои картины, которые ты себе вообразила. Даже захотелось купить себе подобные тапки.

–Смотрите, оно иронизирует! – подколола собеседница, весело засмеявшись. Затем спохватилась:

–Боженьки, я же опаздываю! Я хотела тебе позвонить, чтоб познакомиться и поставить пометку в анкете, чтоб никакая бабенка тебя не захомутала! Я это сделала и теперь мне нужно бежать, так что прошу прощения, но я сваливаю! – в трубке раздался треск, затем гудки.

Если это не разговор, то что же?

Ухмыльнувшись, Проводник положил трубку на пол, завернулся в спальник и уснул.

Будто тут же вырванный заново из сна.

Из динамика вновь донесся ее голос:

–Поговори со мной.

–Звучит, как приказ. – протереть глаза, вытянуться в струнку и хлопнуться обратно на подушку.

–Пожалуйста, поговори со мной!

Только теперь человек заметил грусть в голосе и странное придыхание. Его собеседница, кажется, плакала. Внезапно он почувствовал себя психологом поневоле, вынужденным выслушивать горестные излияния глупых пациентов. Однажды пришлось подрабатывать у знакомого матери кем-то вроде бухгалтера. Тот был психологом, притом отличным, одним из лучших в городе: проводил терапии не только всяким скучающим филистерам, но и приходил в тюрьмы к заключенным, где беседовал с ними о том, что те только пожелали обсудить, не имея возможности раздобыть хорошего собеседника у себя за решеткой. Несмотря на заслуги перед отдельными людьми, этот человек сумел добиться лишь того, что относились к нему с должным уважением исключительно смертники. Получая вызов по телефону, психолог проходил в большое белое помещение с железными дверями и здоровался лично с каждым заключенным, которому грозила смертельная инъекция. Неся в левой руке старый деревянный стул, а правой с периодичной точностью поправляя галстук, доктор ставил его ровно посреди помещения и громким голосом говорил: "Ну, с добрым утром вас, ребята!", ничуть не подделывая радость от новой встречи с ними. В ответ из всех камер доносилось нестройное: "Утро добрым не бывает– самоубийцам помогает, профессор. Как жизнь?" А он лишь отвечал, что все как обычно, и принимался беседовать с ними. Темы были разные– бог, деньги, женщины и мужчины, тайны глубин морских и космических просторов. Насилие и благостный трепет слитого с ним воедино современного общества. Но больше искусство. Профессор любил искусство, в особенности живопись, посему попытался организовать творческий кружок для заключенных всех типов и устроить его в одном из помещений. Идея малость нестандартная в условиях подобного заведения, но могла бы пройти, поменяй доктор локацию и гражданство. На свою беду он родился и вырос в неподходящей для тюремного гуманизма стране, потому и кружку возникнуть не улыбалось. И лишь потому, что душой он был частично авантюрист, притом далеко не глупый, решился на пронос бумаги и пастели за пазухой. Он знал, что один из заключенных– молодой парнишка, который убил свою тетю, задушив ее в постели (самое интересное то, что адвокат пытался его оправдать, давя на то, что мальчик защищался от тети, пытавшейся его изнасиловать, но ничего не вышло и того посадили),– был талантливым художником, все свое детство и юность посвятивший рисованию. По рассказу доктора, радости молодого человека не было конца– возбужденный голос то и дело восторженно прерывал беседу между доктором и остальными заключенными, то хвастаясь неким штрихом, то с непонятной радостью возвещающего, что пастель сломалась. В ответ на его вопли остальные начинали шуточную перепалку, пока доктор отдыхал от душевных излияний, наблюдая за торчащими из ставней-полок в дверях камер лбами, обладатели которых всеми силами пытались узреть творение сокамерника. Несмотря на свои альтруизм и самоотдачу, глубоко внутри доктор презирал своих пациентов, если не сказать, что ненавидел. По его же словам, к которыми психолог обращался к Проводнику, можно было понять, что однообразные унылые истории и жалобы, все эти до жути тривиальные истории о людских невзгодах жутко тяготили профессора, заставляя чувствовать себя своеобразным унитазом для смыва словесно-бытового поноса. Самого же Проводника доктор принимал безо всякого радушного лицемерия– строго, придерживаясь субординации, не выходя за рамки приличий. В частности, то, что тогда еще юный человек никоим образом не пытался посвятить профессора в свою жизнь или просто как-то с ним поговорить, располагало стареющего психолога к своему помощнику.

"Ты не выносишь мне мозги, как они. Я уверен, что у тебя есть, чем поделиться, но ты не грузишь меня этим, ибо все понимаешь."– как-то было сказано.

"Мне просто нечего сказать, сэр."– только и было отвечено.

Теперь Он полагал, что имеет представление о том, что именно имел старик.

–О чем ты хочешь поговорить?

–О чем угодно. Мне хочется слышать твой голос!

Вот так, с бухты-барахты, ни с того ни с сего.

–Не думаешь ли ты, что столь явная сентиментальность тебе не к лицу? Мы же говорили с тобой от силы минут десять… Тебе, что, поговорить не с кем?

–Во-первых– да, думаю! Во-вторых– ты не видел моего лица и не можешь утверждать, что мне к лицу, а что нет. В-третьих– все сентиментальны! Это в порядке вещей, если ты не знал, и проявляется у каждого– у кого-то быстрее, у кого-то медленнее, и тому подобное в плане глубины.

–Даже я? – кровать со скрипом прогибалась под весом тела, пока он сползал на пол. Отряхнув смятую во сне одежду, Проводник ступил на кухню.

–Даже ты. – тем временем ответил женский голос, странно урча.

–Интересно, как же ты выяснила это?

Она проигнорировала вопрос.

–Почему ты оставил анкету на том сайте?

–А почему нет? Я сейчас далеко от дома и мне не с кем воплотить свою потребность в общении. – сухо, словно озвучивая статистику смертности стариков по радиопередаче для живых реликтов, сказал человек.

–Ты настолько одинок? – в ее голосе начали пробиваться нотки жалости.

Еще чего не хватало!

–Слишком банальные вопросы, тебе не кажется? – слушая, как шуршит что-то в динамике, в это же время крепко стукнул стаканом по столешнице и плеснул воды.

–Ты очень грустный человек, я знаю это.

"Глупая женщина, не будь столь наивной!"

–Знаешь, что сейчас бы нам не помешало? – настойчиво продолжил голос.

–Что же? – в трубке хлопнуло.

–Общество уныния. – Проводник снова засмеялся, – А сейчас почему ты смеешься?

– Нельзя быть столь наивной, женщина– мы уже живем в нем! Люди поголовно страдают от депрессии и дисфории, но предпочитают не показывать это широкой общественности, ведь им проще делать это в одиночестве, не показывая свое настроение никому, при этом рьяно осуждая каждого, у кого хватило на это смелости. Парадоксальное лицемерие, однако!

–Любишь парадоксы? – она, что, кокетничает с ним?

–Настолько же, насколько люблю изюм.

–Достаточно здравая мысль– я тоже его терпеть не могу. – понимающим голосом согласилась неизвестная, – Сколько тебе лет?

–А сколько дашь?

–Ну, может, тридцать?

–А почему не восемнадцать?

–Потому что подростки тупые.

–Узколобо и однобоко. – опустошив стакан, Проводник вновь наполнил его.

–Это почему же? – на том конце провода опять что-то хлопнуло.

–Ну хотя бы потому, что подростки не столь тупы, сколько необузданы.

–Ну, тут ты прав, возможно.

–Не “возможно”, а точно! Я был подростком и это было забавно. – ноги мерно отшагивали по ворсистому ковру, увлекая тело в холодную прохладу ванной комнаты.

–Что же забавного? – "Ощущение собственной ничтожности."

Вслух же ответил иначе:

–Забавно то, что, когда остальные занимались своими мыслями, зачастую неутешными и откровенно депрессивными, которые напрочь отбивали любую волю к жизни и деятельности, и смели на этом строить свои теории о бессмысленности жизни, я просто проходил мимо, иногда работая, иногда просто коротая дни, наблюдая за тем, как они упиваются собой. Несостыковка в том, что моя абстрагированность явилась не следствием какой-то конкретной причины, которая в полной мере могла бы меня оправдать, а то и фиктивно возвысить над другими, но простого нежелания идти по заданному алгоритму, потому что… Сама посуди– когда все страдают, это уже не является страданием, мутируя в новые нормы. Они смаковали свою юность, как самую сладкую конфету в своей жизни, которую вот-вот отберут, и отказывались слушать всякого, кто пытался завести разговор о будущем. И я их понимаю: когда мне втирали, как я буду учиться, потом работать и заводить семью, первой мыслью всегда возникал план стащить деньги из родительской заначки, купить все необходимое для передвижной жизни, пару пачек снотворного, да свалить из страны.– сунув щетку в зубы, Проводник довольно оскалился.

–Вам, детишкам, так не хотелось работать? – в ее голосе слышалась скрытая нотка разочарования.

То-то и оно!

–Лично мне– да: даже при всей своей деятельности я остаюсь жуть каким инфантильным! Вкусив тяжесть рабочих будней и опустошенность выходного, загорелся стать праздной личностью, которая только наслаждается жизнью, ни единой секунды не выстрадав один момент за другим.

– Но так же нельзя! Ты же мужчина! А мужчина должен быть представительным, образованным и солидным…– "Вот и разочарование пожаловало."

–Мне не нравятся твои "мужчина должен!"– резко ответил Проводник, смачно сплюнув в раковину.

–Прости, не хотела обидеть… Кстати, я б тоже хотела сбежать!

–Если сентиментальность в твоем списке занимает место в первых пяти, то сбежать не получится. Тебя заест совесть за оставленных тобой.

–Может, тогда не стоит уезжать?

–И похоронить себя, свои амбиции, мечты? – быстро прополоскав рот, закончил, – Особенно, когда тебя ничто не держит? Глупости! – глаза покалывало от проникающего сквозь щель в шторках света.

Спрятавшись в тени, Проводник сполз по стене на пол, вытянув ноги на холодном кафеле.

–А тебя ничто не держит? Ты и правда совсем одинок даже в том, как думаешь? – более спокойный, вкрадчивый голос.

–В каком-то смысле– да. И в толпе друзей я одинок, и не один наедине с собой.

–Красивая фраза. Сам придумал?

–Не помню. Может, видел где…

–А друзья у тебя есть?

–Не-а. Я избавился от них еще будучи подростком.

–Ну и… зачем ты это сделал? Вы, что же, поссорились крупно? – легкий хохоток, – Так по-детски и несерьезно! Не вписывается в мою картину видения тебя.

–Эти люди показали себя бесполезными и бестолковыми, не давая мне то, что было нужно. Они лишь тратили мое личное время, которое отнюдь не бесконечно, да играли роль балласта на шее. На кой черт мне такой груз?

–Какой ты циничный. – "Может, это заигрывание?"

–Ты повторяешься.

–Итак, ты послал всех тех, кто был тебе дорог… я правильно поняла, да? И ты, должно быть, решил податься именно туда, где можно найти тех людей, которые как раз могли бы быть тебе полезны? Возможно, ты уехал из дому, нашел любовь, новых, уже настоящих друзей, престижную работу и… что же было дальше?

–Оставлю вопрос без ответа.

–Ну скажи же.

–Скажем так, я тяну время. Может, потом. – на самом деле нет, он не собирался ей ничего открывать.

Нечего было.

–Я заметила, что ты не сильно открываешься людям. У тебя тоже такая стратегия? Открываться всем понемногу, чтобы не было больно потом? – стоило отметить, что горестные нотки незаметно пропали из ее голоса, сделав его более живым и звучным.

–Нет. Просто я не придаю значения тому, что есть практически у каждого. Да и, к тому же, где гарантия, что я не навернул тебе три ковша лапши?

Она замолчала.

–Ты меня обманул?

–Да. Правда или ложь? – и снова молчание.

–В смысле? – непонимание, удивление, заинтересованность.

–В смысле, выбирай– солгал я тебе или нет.

–Не хочу.

–В таком случае мучайся этим вопросом до конца своих дней.

–Еще чего! И не подумаю. – вновь негодует женщина, – Почему ты скрываешь это от меня?

–Чтоб я тебе открылся, ты должна быть кем-то больше, нежели голос у меня в голове. Например, моей сестрой, женой, хорошей подругой или коллегой по работе. На худой конец симпатичной соседкой, которую мне бы очень захотелось привлечь к себе пусть даже и таким сомнительным способом. Ты– одна из них?

–Никто. – только спустя семь секунд последовал униженный ответ.

–Так и будем тебя звать– никто. На этом мы остановим нашу маленькую беседу. Звони, если хочешь. – и Проводник сбросил трубку.

Глава четвертая.

Новый клиент был ни к селу ни к городу– Проводник ждал звонка Никто, но прошел всего день после второго и телефон молчал, как могила, зато чертова единичка прозвенела по скобкам, едва экран высветил страницу.

"Скука или контракт?"

И сразу же в голове как громом грянуло: "Контракт важнее."

Прочитав содержимое заявки, он неспеша просчитал маршрут и время, требующееся на путь. Выходило не так уж далеко– час на автомобиле до аэропорта, еще пара-тройка часов на ожидание самолета, отправляющегося в указанный город, при условии, что таковой будет. Стоит выставить фору в десять часов плюсом к двум часам полета, прибавить к ним полтора-два часа до пункта назначения в условном междугороднем автобусе и прибавить еще часов десять или даже двенадцать на отдых с дороги, отложив клиента на следующий день– он все равно готов умереть в любую минуту, для него лишний день вредным не будет. Еще спасибо скажет.

Отсчитав купюры, Проводник затолкал оставшуюся плотную пачку в наволочку, а наволочку заткнул в аккуратно проделанную дырку в матраце, которую в свою очередь зашил и прикрыл ворохом белья. Не то, чтобы старуха могла их стащить, – у самой ж немерено, – но лучше перебдеть, чем недобдеть, ведь так? Схватив свои нехитрые пожитки, он перекинулся парой слов с бабулькой, потом издевательски чмокнул в плешивую макушку и захлопнул за собой входную дверь.

Да, старой будет, что вспомнить перед смертью, хотя она и его переживет.

* * *

–Мистер, вы спите? – он сделал вид, что действительно спит.

–Отстань от человека– видишь же, что спит! – сказала другая девушка.

С ним посадили тех еще болтушек– они не затыкались уже целый час.

–Слышала, наверное– еще один городок накрыло? – шепотом продолжила та, что пыталась до него дозваться.

–Еще бы не слышала– по всем телеканалам только об этом и трубят! Того и гляди, скоро и к нашим заявится!

–Не, точно нет! Наши так просто не дадутся– у них и оружие есть и безопасность на уровне! К тому же, в городе свыше ста тысяч населения– нереально даже за круглые сутки учудить нечто подобное!

–Когда это случилось в первый раз, ты то же самое говорила, врушка! – смешок, – Мол, врут они все, чтобы нас попугать да услуги охраны предложить! А в итоге оказалось, что не только не врут, но даже не преувеличивают! Подумать только– двадцать тысяч человек за одну ночь!.. Это же какую скорость и ловкость надо иметь, чтобы успеть за каких-то восемь часов– восемь часов, ты только вдумайся! – перебить столько народу!

–Но вот с сороковником так и не вышло, а ты говоришь!

–Так все равно ж в итоге все перебиты были! Не важно, сколько времени понадобится этому чудовищу– день, ночь, вся неделя– он все равно не остановится! Ты же видела ту передачу, правда?

–В которой какой-то псих сказал, что уничтожит наш мир? П-фи, держи карман шире– поймают, нашпигуют пулями под завязку и бросят в карцер, где таким самое и место! А потом еще и камеру установят, будут себе на бюджетные ассигнования зарабатывать через ставки– через сколько пуль заорет, через сколько загнется…

–Не согласна! Надо сначала поймать, а пока делить шкуру неубитого медведя это то же самое, как… ну, не знаю… на звездные системы права собственности заявлять, во!

–Ничего ты не понимаешь, дурочка! Сейчас такие ружья собирают– с одного выстрела слону голову отсечь можно, а этому так и подавно! Наладят производство, выпустят широкими поставками, мужики закупятся и прихлопнут этого таракана!

–Ох, что-то боязно мне… мужики да с оружием… как бы нас самих с остальными женщинами за все хорошее не перестреляли– всяко ж проще будет! Расстреляют и по выездам из городов выставят, мол, на тебе жертвоприношение, только отвянь от нас и иди своей дорогой…

–Ну уж нет! Никто подобного не допустит, уж будь уверена– мы слишком ценны!

–Легко тебе говорить– ты же у нас не абы кто, а дочь военного! А я? Я-то ж никто почти, у меня ни родословной, ни друзей влиятельных, на что мне надеяться?

–На меня, дурочка! Я тебя никому в обиду не дам, ты же знаешь?

–Знаешь, я все-же не уверена в том, что тебе это под силу. Я, конечно, верю в то, что ты меня не бросишь, но что, если… вдруг мы просто будем все перебиты?

–Не будем, зуб даю! Ты же помнишь ту запись, где еще руки обрезали? Думаешь, с такими рогатками можно хотя бы кролика зашибить? То же мне! Слушай! – раздался тихий хлопок и хихиканье, – Всего-то и нужно, что разок попасть дротиком с транквилизатором, вырезать челюсти и провернуть ту фишку с руками, а после… опасность минует! Никто не погибнет, даже ребра себе не сломает, это я тебе гарантирую! То будет такое жалкое зрелище, что даже самым трусливым идиотам станет понятно– все, мы победили! Опасность миновала и больше никогда не возникнет! Только представь: мой папа– и всемирный герой!.. Возвращает это поганое животное туда, где ему самое место! Да ему тут же весь мир в ноги кланяться будет, даже чувак, что "Фонд помощи" создал, наверняка не преминет поделиться, ну, хотя бы двадцатью процентами… и тогда мы станем богаты, как никто в этом мире! Сразу же прикупим собственности во второй зоне, вольемся в высшее общество– на нас будут направлены фотоаппараты, видеокамеры, по улицам будут гнаться нечесаные чмошники-репортеришки, за ними журналистки с операторами и все как один будут пытаться урвать кусочек нашей жизни, раскрыть его перед остальным обществом, чтобы сказать: "Вот они– люди!"

–Почему за нами, если за тобой? Ты же– дочь героя, не я!

–А я скажу, что мы сестры. Будем вместе не разлей вода, я даже куплю тебе пентхаус– будешь женихов к себе водить… ну или невест.

–Фу!

–Не "фу", а "все самое лучшее"!

–Ты же понимаешь, что это все пока бестолковые разговоры ни о чем?

–Я тебе отвечаю– мой папа возглавляет группу преследования, а он такой человек, что, если уж вцепится, то ни за что не отпустит, уж поверь! У него как раз должен был пройти рейд, так что в ближайший час мы, возможно, узнаем о том, что скоро вот-вот станем баснословно богаты…

–Он, что, поехал в тот город?!

–Да!

–Дура, ты с ума сошла? Его же убьют!

Звонкий шлепок.

–Тихо ты– люди спят! – всхлип в ответ, – Ну, ну, милая, не плачь– я же не специально! С моим папой все будет хорошо– у него хорошо подготовленная команда, лучшие бойцы со всех частей, так еще и госслужбы на побегушках… ну же, утри слезы– ты мне больше нравишься, когда не плачешь.

–Да когда же они заткнутся-то?!– прошептал слева от Проводника бизнесмен, сосредоточенно пытавшийся углубиться в чтение новостной колонки, – Достали уже, сил моих нет!

Цокот каблуков, мягкий голос бортпроводницы:

–Простите, это вас зовут?..– назвала имя одной из болтуний.

–Да, да! – подтвердила та и шепнула подружке, – Это папа! Наверняка с хорошими новостями!

Даже ему самому стало интересно и Проводник открыл глаза, наблюдая, как худенькая фигурка блондинки удаляется вперед к бортовому телефону.

–Только гляньте на нее! – проворчал сосед рядом с ним, указывая на нее, – Сразу видно– дочь большой шишки, раз даже вызовы на борту принимает.

–Читайте дальше. – тихо ответил Проводник, не сводя глаз с голубых теней на ее веках.

Едва сдерживая довольную улыбку, наблюдал за тем, как медленно, с тяжелым осознанием, меняется выражение этого почти детского личика с едва сдерживаемой радости на удивление, а затем прекрасное личико, застывшее в мгновении неверия, побледнело от ужаса. Брови поднялись, глаза расширились и заблестели, в следующую же секунду брызнули слезы и слабый рот раскрылся в громком рёве. Ее подруга, почти внешне неотличимая от нее, выпрыгнула из своего кресла, подбежала к ней и сжала в своих объятьях, рукой пытаясь заглушить вопль по разрушенным надеждам. Обе упали на колени– первая, заходясь рыданиями, не переставая размахивать рукой, все еще сжимавшей белую трубку с оборванным проводом, и вторая, молящая ее об успокоении.

–Это ошибка!

Но это не было ошибкой– он сразу это понял, потому что знал, о чем речь. Загнанный зверь не сдавался, отказывался признавать многотысячный перевес, интеллектуальное превосходство своего противника– человека. Как бы они не старались, им его не загнать, не нагнать и не перегнать. Они возросли на его крови, питаясь его страданиями, смакуя каждую секунду его всеобъемлющей боли, ликуя от осознания, что наказание недостижимо далеко, почти что невозможно! И теперь он пожирает их, как они пожирали его, разрывая на куски, как они разрывали его, измывается над их истерзанными телами, как они измывались над ним. Они еще не раз услышат этот хохот, с точностью до малейшего содрогания, до малейшей октавы повторяющий их, еще не раз возбоятся до колик и не раз воспрянут в мнимой храбрости, чтобы тут же забиться в самые глубокие и темные щели в надежде, что звериный нюх не почует, не уловит след страха и обмоченных штанишек.

Справедливость спала слишком долго, чтобы позволить своему псу насытиться одной лишь тысячью.

И малолетняя ничтожная тварь, мечтавшая хвастать его головой, вывешенной на стену, познала свою первую потерю.

* * *

Вот так сюрприз: дверь открыл не иначе как очередной пережиток прошлого, запертый в теле ребенка, вырядивший его во все черное– старые, протертые до дыр джинсы, не менее древняя рубашка с закатанными рукавами, чуть ли не до пупка расстегнутая, оголившая подростковую грудь, едва-едва начинающую обрастать волосиками. Пышная шевелюра непривычно тусклого подростка курчавилась и вилась, невольно вызывая ассоциацию с солистом одной чрезвычайно старой группы с уклоном в отбывшей в небытие психоделику, если бы не крашеная в белый прядь у левого виска. Он был невысокий, довольно щуплый, довольно бледный, со смешанными чертами. Странное лицо, нос с горбинкой и стеклянные глаза, в которых то гас, то вспыхивал с новой силой нестабильный огонек. И поразительно тонкий, едва ли не безгубый, рот. Все, композиция испорчена! Не страшно, если б только он не оказался лжецом.

Глядя на молодого человека, Проводник качнул головой:

–Простите. Видимо, ошибся адресом.

Тот молча кивнул. Волосяная поросль вся заволновалась, заколыхалась при движении головы.

"Этакий мини-островок дремучей растительности…" – пронеслось в голове, пока мальчишка все так же безучастно смотрел на него. Наконец он выдавил гнусавым голосом:

–Не ошибся. Я оставил заявку.

"Ты?" Нет, такого быть не может. Уж кто-кто, а дети, бездумно стремившиеся к смерти, вряд ли вообще допускали мысль о том, чтобы найти себе спутника в последний путь из личностей посторонних, предпочитая якшаться с подобными себе, утешая себя мыслью, что с другом хоть в рай, хоть в ад. Какова вероятность, что человек столь молодой и непосвященный в жизнь предпримет сторонние поиски, рискуя попасться впросак, вложить свое тело в руки очередному психопату, вовсе и не допускающим благих намерений со своей стороны?

Чрезвычайно низка.

Тем не менее он вошел, раз уж пригласили.

Едва Проводник сел на предложенный стульчик, как кудрявый спросил, не налить ли чаю. Получив утвердительный ответ, быстро ретировался на кухню. Пора осмотреться.

Квартира как квартира, с претензией на минимализм. Все серое, квадратное и из пластика. На полу серый линолеум, стены тоскливо-серого цвета, шторы, рамки на картинах и черно-белых фотографиях, стол, табуретка и кровать аналогично серого цвета. Слишком тоскливо. Взгляду абсолютно не за что уцепиться. Как-то пустовато для гостиной– тут практически ничего нет. Возможно, в спальне все еще хуже– голые стены, белый матрац на полу, возможно пара вульгарных журнальчиков.

"Поразительная пустота. Мне нравится."

Навеянную мысленным осуждением завесу приподнял Третий, медленно вошедший в комнату с сервизной чашечкой чая в руках, поддерживающих и блюдце, при этом каменный взгляд, словно говоря: "Хоть капля прольется– уничтожу!", не отрывался от мутно-зеленого содержимого. Звякнув о стол, чашка неуклюже приземлилась перед гостем, немного расплескав свое содержимое. Тихое: "Черт. Сейчас уберу.", удаляющаяся на кухню худая спина. Тишина. На что смотреть, пока клиент изображает из себя хорошего хозяина? Стоит отдать ему должное– здесь довольно чисто и опрятно. Пусть и не впечатляющий, но все же ощутимый контраст в сравнении с предыдущими. Подняв глаза, Проводник молча проследил за тем, как серая от долгого употребления тряпка вытерла влажный след, затем сделал первый глоток. Посредственно, почти безвкусно, не имеет ничего общего с водой– даже у нее есть свой вкус.

–У нас самообслуживание. – ехидно сказал юнец и поставил перед ним сахарницу.

–Спасибо.

–Пожалуйста.

Он покачал головой.

–Обойдемся без любезностей и пустословия. Я приехал сюда и ожидал увидеть… кхм… более взрослого заказчика, а не подростка с юношеским максимализмом.

–Ой, ну все, началось, началось! – замахал руками на него Третий и рывком двинулся на кухню.

Вернулся он оттуда с пачкой табака, трубкой и маленьким ершиком. Положив перед собой газету, начал сосредоточенно чистить. Вытерев о штаны маленький железный фильтр, скорее похожий на малюсенькую боеголовку, вставил в цапфу мундштука, которая затем медленно вкрутил в чубук, чуть прищурив при этом глаза. Скатал щепоть чуть влажного табака в шарик, вложил в чашу, утрамбовал мизинцем, повторил, затем пафосным движением выудил из кармана зажигалку и продолжительно затянулся, выпуская порциями голубоватый дымок. Наконец, сделав глубокую затяжку, молодой человек закатил глаза, задержал дыхание и выпустил дым через ноздри, выждав перед этим секунд десять. Лицо невозмутимо, но тело еле заметно дрогнуло.

Проводник равнодушно следил за тем, как Третий довершил комбинацию очередью из пяти колец, затем продолжил:

–Ты обманул меня. Из-за тебя я приехал в такую даль, потратил деньги и ушел из места, где мог жить.

–Да-да-да, начинай ныть, вперед! – мальчишка выпустил дым ему прямо в лицо, – Что, молчишь? То-то и оно! – верхняя губа оттянулась наверх, обнажив серые острые зубы в неприятной, даже плотоядной ухмылке, – Ты убиваешь людей. Тебе это должно быть без разницы– кого на сей раз отправить на тот свет. – "А он прав. Ничего, кроме возраста и сопутствующей ему глупости, не отличает этого персонажа от всех остальных."– Более того, ты приехал сюда, судя по всему, издали, а значит, потратил кучу денег. Из этого, естественно!..– он подкрепил свои слова вальяжным взмахом руки, пыхнув трубкой, – Естественно, из этого следует, что тебе нужны деньги. А у меня они есть. – противно захихикал тоненьким голоском, – У меня есть то, что тебе нужно, а ты можешь сделать то, что нужно мне.

–Кажется, ты понятия не имеешь, что входит в перечень моих услуг…

Перед ним шлепнулся плотный конверт. Проводник пересчитал. Сойдет.

–Я слишком труслив для самоубийства, потому ты мне и поможешь.

–Да черта с два.

–Я доплачу. Еще треть обговоренной суммы– и можешь сразу забыть обо всех своих проблемах! Сам знаешь– большие деньги. Машину на них, конечно, из списка суперкаров не прикупить, но на обычный трейлер хватит. Берешь, покупаешь и уматываешь в любую сторону, в какую только захочешь! А не захочешь, так можешь остаться здесь– понаблюдать, как вокруг меня будут бегать всякие моральные уроды, которые у всех на виду будут обнимать это тело…– шлепок по животу,– …а затем, едва последний взгляд постороннего отвлечется на что-то поинтереснее, попросту потопчутся на нем, радуясь, что сумели, смогли дожить до этого счастливого дня! Соглашайся. Мне– смерть, тебе же шоу и деньги. Лучше варианта у тебя все равно нет, раз уж ты забрался в такую даль.

Противный щенок знал, на что давить и чем завлечь. Ох, паршивец! Тут и думать нечего, оставалось соглашаться или разворачиваться и уходить. Не выгодно.

"Контракт важнее!"– "Он еще ребенок. Вокруг него полно людей, которые озаботятся его уходом. Слишком опасно."

–Если тебе не хватило задора на самостоятельное решение проблемы, может, моя услуга тебе не так уж и важна?

–Обижаешь, дядь– еще как важна! Когда я нашел твое объявление, то сразу же скумекал, что это– мой шанс! Итак… ты предпочитаешь сделать это сразу или у тебя, ну, в правилах провести что-то вроде собеседования? Может, тест какой, нет?

–Я не провожу ничего из этого. Я просто говорю с людьми, даю им рассказать немного о себе, утвердиться на своей причине уйти. И я всегда знаю, что их причина не является пустышкой или вымыслом. Они убегают от чего-то, с чем не могут или не хотят сладить, потому что не верят в то, что иной расклад в их жизни вообще возможен, ибо единственная рисуемая помимо смерти перспектива– отсутствие перемен к лучшему. Разве ты можешь утверждать что-то подобное?

–Да!

–Нет. – мистеру Три не понравился ответ и он, сузив свои глаза и оскалив рот, приблизился почти вплотную к лицу Проводника:

–Это еще почему?!

–Ты слишком полон жизни.

–Жизни, значит…– мальчишка почти что самодовольно рассмеялся ему в лицо, – Может, дашь мне шанс реабилитировать себя в твоих глазах?

–Мне без разницы.

–И повода идти на попятный у тебя так же нет. Но я все же попытаюсь, ведь мы здесь, с тобой, за чашкой чая– общаемся! Так? – оскал сменился улыбкой, – Я не знаю, как объяснить тебе свои желания и помочь понять, что они не изменятся даже через тридцать лет. Скажу тебе так: я никогда ни в чем не был уверен, но в том, что этот идефикс никуда не исчезнет, уверен на все сто процентов! Можешь назвать меня дураком, обесценить мое стремление к смерти, как вы, взрослые, всегда это делаете, потому что не можете иначе контрагументировать мою позицию, но я тебе гарантирую– ничто не изменит сказанное. Я хочу умереть. Не сегодня, так завтра. Но не послезавтра. И не через недельку. Предложишь мне попытаться жить– так я откажусь, потому что я не хочу жить!

–Почему?

–Потому что никто не способен меня прогнуть!

–Почему ты не хочешь жить? – терпеливо переспросил Проводник, на секунду прикрыв глаза.

–Тебе это не важно. Твоя работа заключается не в том, чтобы спрашивать, а в том, чтобы просто слушать. Может, ты и привык к тому, что остальные твои клиенты– те еще нытики, но я не такой! Я– всего лишь трус, который не смог без тебя обойтись, и мне всего лишь нужно, чтобы ты был рядом. Не как друг, не как суррогат любимого, а просто как человек. Конечно, я мог бы купить ту новомодную куклу-шлюху, но, если честно, я не хочу, чтобы подобное безобразие нашли рядом с моим телом, понимаешь?

–Что плохого в кукле? Она идеально похожа на человека, если не считать искусственно выровненную кожу и отсутствие разума. А так ты бы мог загрузить ей на голосовой проектор свои любимые песни и спокойно засыпать под звуки ее плясок.

–Скучно, неинтересно, обыденно. Этим пускай старики тешатся, а мне нужен человек!

–Складывается впечатление, что ты хочешь уйти из жизни не потому, что не хочешь жить, а всего лишь ради трехдневной славы.

Третий тут же рассмеялся, хлопая себя по коленям, то откидываясь на стуле, но опадая на колени.

–Нет, нет! – закусив палец до крови, он смог приостановиться, – Нет!– взгляд холодных глаз, полных спокойствием,– Я не хочу славы… А давай перефразируем? Я хочу славы, но хочу ее точно так же, как… допустим, чизкейк. Не понимаешь? Ладно, еще раз! Я хочу славы точно так же, как… переспать со всеми первокурсницами в местном колледже. Ладно, не буду ходить вокруг да около: перспектива! Перспектива славы, как и секса с рядом не вполне определенных лиц женского пола меня привлекает, с этим я даже спорить не буду, но! Это мне совсем не нужно.

–Тебе нужна смерть. Беспричинная, просто произошедшая в один день.

–Да!

–Всего лишь слова, а я все еще не понимаю.

Третий вновь ухмыльнулся:

–Ну, вот и славно! А сейчас собирайся– идем пить чай.

–Мы же только что пили.

–Ты пил. А я чай пью в специальном месте. Кафе называется. Там я и попробую тебе все разъяснить.

На улице было ощутимо холоднее. Городок, в котором жил клиент, был убог и сер, прямо как его комната– даже многочисленные газоны изобиловали лишь искусственными цветами всех цветов радуги, лепестки и ленты которых за несколько лет полного игнорирования выцвели и поникли. Ни единого намека на многоэтажки, бесчисленные жилые комплексы, сплошь замкнувшиеся в растянувшемся на десятки километров спальном районе. Серые машинки, серые людишки. Данный населенный пункт располагался на севере с присущим его прелестям унынию, буйных, вырезающих символы на живых лицах своими колючими струями ветров, проливных дождей и сухой, морозной зимы, простирающей свои северные сияния как единственную цветную деталь во всем бледно-белом антураже на круглый год. Наверное, здесь оно было единственным развлечением, которое могли позволить себе жители города.

Шагая по грунтовой дороге, Проводник спрашивал себя, на кой черт вообще взялся за подобные нелепости. Он признавал прибыльность своего дела, но не мог отречься от явной глупости как самого себя, так и своих клиентов. Провожая взглядом людей, внешне и внутренне неотличимых друг от друга, он не чувствовал ни удовлетворения, ни сочувствия. Ничего. Можно было даже сказать, что Проводник относился к своему занятию не иначе, как продавец относится к своей работе– не нравится, но надо. Только вот действительно надо ли? Действительно ли так он необходим или является частью каприза человеческой натуры? И все-таки грех жаловаться на то, что получилось попасть в золотую жилу– глядишь себе, работаешь раз в месяц и живешь, ни в чем себе не отказывая. Кто может таким похвастаться? Да никто.

–Раньше я не любил утро. – внезапно сказал Третий, так ни разу на него не взглянув, по-прежнему бодрым шагом рассекая серые асфальтовые реки, – Не за то, что оно всегда серое и безрадостное. Просто приходилось буквально выдирать себя из сна, чтобы вкусить пепельный привкус очередного дня, не отличающегося от всех предыдущих. Проходить через физические и психологические муки, чтобы просто начать симулировать жизнь– разве это не смешно?

–Нет.

–Я так же и думаю. Чувствую себя частью шутки, выслушав которую никто даже не улыбнется из вежливости. Когда-то я думал, что это– просто депрессия, ну или, на крайний случай, обычная апатия, связанная со сменой лунных циклов и времен года. Знаешь же, как говорят– весной и осенью все психи просыпаются? Так вот, в себе ничего подобного я так и не нашел. По идее, если со мной что-то не так, то это было бы заметно, ощутимо внутри. – тут он поднял глаза на Проводника, – Чувствовать что-то внутри себя– это же не так плохо, правда?

–Правда. Как никак– чувства неотделимы от нашей сути. Именно они являются катализирующим фактором формирования наших мыслей и последующих после них действий, пусть даже и идущих вразрез с направлением появившейся идеи, отмеченной либо как несостоятельную, либо как не приносящую ощутимой пользы.

–Так. Но вместо этого во мне всегда было другое. Все, что я делал– пытался найти это в себе, но в конце концов понял, что все, что я делаю, происходит не из внутренних потребностей, а из соображений частичной выборки, не зависящей целиком от меня. Как игральные кости– ты бросаешь три и тебе выпадают, допустим, пара пятерок и одна единица. Смотришь в себя, сверяясь со внутренним списком обозначений, и делаешь согласно указаниям. Дело сделано, люди или аплодируют тебе стоя или крутят пальцем у виска, мол, нашелся очередной псих безмозглый! А я… А что– я? Я-то знаю, что не это хотел сделать или испытать. Более того– я ничего не хотел делать! Все, к чему тянет остальных, меня если не отвратит от себя, то представится крайне неблагоприятным вариантом, потому что уже было. Я не хочу делать то, что делают остальные, но мой выбор невелик. Или поступить, следуя воле одной толпы, или поступить аналогично воле другой. Большинство выбирает жить, меньшинство– умереть. Я не тянусь к званию индивидуальности и не стремлюсь как-то себя обособить, но все же выбор меньшинства меня устраивает. Однако…– сделав паузу, переходя дорогу перед нетерпеливым водителем, мальчик продолжил, – Сделав выбор в пользу смерти, я ожидал ощутимых перемен. Думал, что у меня начнут генерироваться совсем новые, нестандартные по отношению к прежним мысли, ведь тело и мозг, прознав о моих намерениях, тотчас должны броситься делать все, чтобы это предотвратить: насытить меня силой, разукрасить ране серые перспективы, задавить экзальтирующим гормональным потоком… но ничего из этого не случилось! Будто я победил, пересилил их, подчинил своей воле, и они упали духом… решив: "Раз уж он отказывается жить, то мы откажемся работать." За последние месяцы я заметил, как начинаю сильно сдавать. Простые, даже приятные ранее действия превратились в настоящее испытание– даже удержать обычную кружку в руках, не пролив ни капли, а то и вовсе не выронив, стало для меня своего рода достижением. Пуще физической слабости неприятно удивила слабость когнитивная– я будто стою у поредевшего русла и могу даже, не запачкав и половины своей ладони, коснуться песчаного дна, хотя знаю, что не должен это делать, ведь весь этот жалкий поток вращается по кругу не то, чтобы мыслью– скорее одним из ее обрывков. Как песня, заевшая в голове на одном куплете. Было же у тебя такое?

–Нет, не было.

–Потому что ты не из тех людей, что склонны к рефлексии.

–Думаешь?

–Знаю! – и, не дожидаясь ответа, – Так вот, продолжаю: коснувшись дня, я позволю вырваться тому, чему не желал давать выхода… Выбрав смерть, я не добился перемен, вместо этого начав ненавидеть еще и ночь. Вполне вероятно, даже, я бы сказал, объективно точно из-за того, что закатывающееся за горизонт солнце, следующие за ними сгущающиеся сумерки и наступление полной темноты нехотя напоминает мне о том, что это не просто конец моего очередного дня– это краткая ретроспектива моей очередной, но теперь последней смерти. И самое неожиданное– то, что я испытываю сожаление, не относящееся к чему-то конкретному, потому как мне не жалко тех, кто останется. Тому, что я ощущаю, не место в моем сознании. Ему нет места здесь, его не должно быть в день моей смерти.

–Если ты испытываешь сожаление, тогда, может, это твое настоящее "я" говорит о том, что ты совершаешь ошибку?

–Нет. Точно нет. – Третий улыбнулся, сворачивая за угол, – Это все– происки моего чувства самосохранения, которое мой человеческий разум обратил против себя, наделив несвойственной холодному рассудку формой, оттого и успешно поражающей его. Это– его оружие, последнее средство, нацеленное на мое отвлечение, сбитие с курса.

–И ты не поддаешься ему?

–Я не настолько жалок, как остальные люди. Если я решил, то так тому и быть. Это мое тело, мой разум и моя жизнь– только мне решать, что для меня будет лучше. Именно мне решать, сколько жить и когда умереть. Никому другому, тем более этой сраной природе, что посредством слабых на передок родителей дала мне это тело, вдохнула в меня разум, сознающий себя. Но я…

–Не слишком ли сильно ты придаешь значение чему-то, о чем даже не имеешь представления?

–Нет. Я пытаюсь сказать совсем о другом. Кстати, мы пришли! – заявил юнец, когда они оказались перед стеклянной дверью с содранной надписью. Вытряхнув пепел из трубки, которую выкуривал на протяжении всего пути, жестом пригласил войти с ним. За дверью расположился широкий зал преимущественно синих тонов, со своим набором человечков в форме, чуть более ярче обычного мебели и потолков, утыканных энергосберегающими лампочками. Пока клиент спокойно заказывал, наливал и распивал свой чай, при этом сверля взглядом сидевших и входящих завсегдатаев, Проводник молча скучал в ожидании, когда у мальчишки вновь возникнет желание поговорить. Подросток же пил невероятно долго, после чего пошел за следующей кружкой.

–Зачем тебе это? – спросил он Третьего, когда тот с мрачным видом уселся обратно.

–Зачем мне что?

–Умирать. – Проводник понизил голос, краем глаза следя за беззаботно болтающими о своих жизненных мелочах людьми, – На кой черт именно тебе это сдалось?

–А на кой черт тебе это знать? – огрызнулся мистер Три, сделав очередной глоток.

–Я любопытный.

–О как!

Длинная пауза.

–Хм… да– это точно юношеский максимализм! – ухмыляясь все шире в издевке, – Или, может, моя несчастная любовь? – грудь сотрясалась от беззвучного смеха, – А может, потому что мне скучно? Или я не вижу перспективы для себя в будущем? Или я просто аморфный дегенерат, который попросту ленится что-либо делать?

–Как много вариантов… и какой из них верный?

–Никакой. Вот реальная причина– ЧИОРВ.

–Червь?

–Нет же! ЧИОРВ– чересчур и однобоко развитое воображение.

–Поясни.

–Поясняю– я из тех несчастных идиотов, у которых нет абсолютно никаких проблем, но они придумывают их себе сами и оттого страдают.

Ему было непонятно это. Само понятие страдания было очень знакомо, но по наитию? Это было что-то новенькое.

–И?

–Не тупи. Сам не догадаешься что ли?

–И что ты себе навоображал?

–Много чего. Друзей, любимых, событий. Моя жизнь абсолютно пуста и менять что-либо не то, что не получается, скорее попросту лень. Вот и остается, что воображать. – ехидство исчезло из глаз Третьего, уступив место еще незнакомой ироничной грусти, -Поначалу я просто страдал. Страдал от горя, от потерь, которых никогда не было, от боли, которой никогда не чувствовал, от смерти, которая еще не наступила. Я просто страдал от нереального, внушив себе, что оно реально. И, знаешь, это действительно больно! Я прочувствовал все это, просто думая об этом, стараясь впитать всеми фибрами своей жалкой души каждую секунду, каждую искру ранее незнакомого, поистине интригующего!.. И у меня получилось! Я упивался этим сомнительным достижением, возвел его в абсолют.– хлюпнув носом, он дернул головой, словно указывая на что-то,– Наш мозг– та еще головоломка и, сдвинув какую-то деталь, я создал реалистичную симуляцию всех ощущений в мире, вплоть до инфаркта миокарда. Я мог почувствовать то же, что чувствует женщина, когда в нее вскользает член очередного мужчины. Мог почувствовать, каково это– контролировать падение, борясь с воздушными потоками при помощи крыльев и захватывая невидимую человеческому, но очевидной моему глазу жертву своими лапами, чувствуя, как каждый сустав распрямляется, вытягивает свои кости и мышечные волокна, напрягает сочленения и тут же сжимается вокруг ее тела. Как мой рот плавно метаморфизирует в клюв и становится жестким, почти неощутимым, врезаясь уголками в челюсти и скулы, вонзаясь в мягкую и теплую плоть, тепла которой я не чувствую– ведь у меня клюв, не губы! Я мог так же представить себя рыбой, что устремилась на дно и, надо сказать, ощущения схожи, только вместо крыльев– плавники, и вместо тяжести земного притяжения– обманчивая невесомость, лишь являющаяся привычной моему чешуйчатому телу плотностью воды. Вокруг ничего, почти темнота, но я слышу и чувствую, как испускает вибрации тело гораздо меньше моего… и устремляюсь к нему, напрягая свое тело изо всех сил, но не испытывая той привычно мне усталости и боли в мышцах. И снова не чувствую вкус, лишь как заполняется пищей желудок, в то же мгновение ощущая, как раздираются мои жабры, а тело наливается невыносимой тяжестью!.. Каждое мое движение стремится в обратную сторону, в спасительное безвесье, но страшная боль накрывает все от морды до кончика конвульсирующего хвоста! Я действительно чувствую, как огромное, шириной с меня и толщиной с мой хребет, лезвие вспарывает мое брюхо, будто и нет никакой защиты, будто мое тело не покрыто крепкой чешуей, не спрессовано крепкими мышцами, но обращается всего лишь куском масла, внутренности которого заполнены кровью. Мое брюхо разверзается, тело пытается выгнуться вперед, не приспособленное для этого, а разум… вопит так, что все мысли вон! И я возвращаюсь в свое тело, в бесконечный раз не веря тому, что ничего не чувствую, что моя плоть все еще цела! Но…

Оглянувшись на зов и встретившись глазами с группой ребят, Третий нехотя махнул рукой, прогоняя их и ничуть не заботясь возникшим недовольством на юных лицах.

–В детстве я представлял себя гепардом– самым быстрым существом во всем мире, если исходить из его габаритов, не меняя габариты тех же водных бегуний или, допустим, одного из видов тараканов, что разгоняются еще быстрее, но в силу своих размеров все равно проигрывает… Да и не выглядит таракан тем существом, которым бы хотелось стать ребенку, верно?– и еще ближе наклонился к Проводнику,– Потом, ощутив в себе и во всех окружающих меня людей настоящие личности и взирая на мир, я сменил предпочтение на волка– сильным хищным зверем, неизменно являющимся частью большой стаи. Мне нужны были друзья, вместе с которыми всегда было сподручнее противостоять опасности, ждущей нас в будущем. Но по мере течения дней я все сильнее убеждался в нашей разобщенности, неискоренимой и более постоянной, чем самые позитивные проявления дружбы, может, даже любви, замечая и в себе эту тягу к отчуждению, обособлению ото всех за счет самовозвышающей гордыни. Тогда я представил себя ястребом, искренне полагая, что остальным до меня расти и расти, да никогда так и не вырасти. Там, на самой вершине, в полном одиночестве, на первый взгляд тихо, спокойно– почти что безмятежно! Передо мной были открыты все стороны света, можно было устремиться куда душа пожелает, а те, что остались внизу, превратились даже не в игрушки– в букашек, которых не волновало ничего, что было выше их голов– они лишь глубже погружались в почву, смешанную с навозом, довольствуясь тем, что есть, тогда как я считал себя неуязвимым. И именно в этот момент мне и показалось, что все, чего можно было достичь, уже достигнуто! Низвергнув себя в недосягаемого неба, я обратился крысой, тут же спрятался во тьме, выжидая подходящего момента, когда насекомые, неожиданно обратившись такими же крысами, отвлекутся, откроют спину для того, чтобы я мог вонзить им зубы в спину и тут же уйти обратно в тень, оставив в немом вопросе: "Кто это сделал?", вновь напомнив о том, что жизнь вовсе не сказка и уже никогда не покажется им безопасной… Широкий простор сменился сумраком канализации– повсюду эти падальщики, что смотрят либо в экране, наслаждаясь тем, как кому-то вскрывают грудную клетку, либо сами потроша друг друга ради мнимого достижения похожих эффектов, что произошли на экране. Они понимают, что смерть их настигнет в любом случае, потому изгаляются друг над другом, как только могут, плюя на чувства, дружбу, на любые рамки приличия, ведь главное для них– это кровь и мясо! И я ничем от них не отличаюсь, что и стало для меня новостью! Проживая разом десятки разных жизней, я прожил так, как и хотел, испытал все, что уже можно было испытать, прочувствовал все эмоции до последней капли– от незнакомого мне отчаяния в диком голоде до последней предсмертной судороги с мерно нахлывающим смирением… И теперь я снова в начале– все еще в своей жизни, в своем теле, готовом еще на один подвиг, – и задаюсь вопросом: не хватит ли мне?

–Что, если это не так? Реальная жизнь ведь ничего не имеет общего с фантазиями.

–Ты ничего не понял! – и Третий расстегнул еще одну пуговицу, чуть повернулся к Проводнику боком и оттянул ткань рубахи, – Это именно то, о чем ты думаешь– я действительно сравнивал полученные ощущения, пусть мне и были доступны только… в плане боли. Я, как и все остальные, когда-то смотрел… ну, ты понял– те видео? – Проводник кивнул, – Я не пробовал все, что делали с этим человеком, но что-то повторил. Полученное впечатление в реальном теле если и отличалось от всего, что я испытал… скажем, не по-настоящему, то ненамного. Боль есть боль, удовольствие есть удовольствие– все их средоточие находится в мозгу и я простимулировал участок, отвечающий за ощущения. Не спрашивай, каким образом– я сам до конца не знаю! У меня была мысль предложить себя в качестве второго объекта– я даже придумал, что оставлю объявление в "Фонд помощи" и меня примут, но сразу же понял– не выдержу!

–Ты мечешься из стороны в сторону, утопаешь в фантазиях, толком не жил и не хочешь жить. Я бы сказал, что ты ненормальный, но я здесь не для того, чтобы осуждать, а чтобы понять. И вот этого у меня не выходит, как я ни пытаюсь. – Проводник невольно попытался представить себя хотя бы сидящей за соседним столом девушкой, но все, чего смог добиться– представить свой размытый полупрофиль, тут же сменившийся на анфас. Воображение не было ему подвластно.

–Тебе не нужно меня понимать, я же сказал. – Третий, видимо, был доволен произведенным впечатлением и ткнул пальцем за спину, – Видишь этих ребят?

–Ну?

–Они тоже хотят умереть. Две эти девчонки уже договорились умереть в следующий четверг. Сказать, откуда я это знаю? Они рассказали это трем этим парням пару минут назад. Не просто рассказали– похвастались!

–Разве это не значит, что они вовсе не собираются исполнить задуманное? Это скорее похоже на призыв о помощи.

–Им нечем помочь. И да– они вовсе не шутят! Конечно, вероятность, что одна из них струсит и подорвет уверенность второй, все еще существует, но тому будет виной не их несерьезность, а всего лишь страх. Как у меня. Эти девочки столь же серьезны, как и я, но их причины… ну, самое смешное, что причин у них как раз и нет, если не брать в расчет тягу к трехдневной славе, от которой мертвым ни сухо ни мокро.

–Так зачем им себя убивать, я что-то не пойму?

–Затем, что самоубийство на сегодняшний день– атрибут едва ли неразрывный с общим течением жизни наряду с браком, разводом или пьянкой у кого-то на хате. Мир изменился за последние десять лет! Ты не мог этого пропустить, а я думаю, что точно не мог– ты же поэтому предложил свои услуги?

–Нет.

–А я-то думал, что раскусил тебя! Сейчас не те времена, чтобы жизнь стала по-настоящему невыносимой. Самоубийство теперь ведь не является актом самопожертвования или побегом… или является?

–Является.

–О’кей, не у всех жизнь стала легкой и простой, признаю. Отсюда проистекает вывод, что самоубийц можно разделить на две подгруппы– те, что не могут вынести тяжесть бытия, и тех, что не выносят ее легкости. Одни умирают, чтобы прекратить страдания, другие– потому что им нечем заняться. Я прав?

–Вторую подгруппу мне не приходилось встречать. Хотя– ты…

–Я не отношу себя ни к тем, ни к этим. Ты еще не понял? В моем лице оба типа соединились, но только краями, образуя скрещенное поле, внутри которого и образовался я, а может, и многие другие, которых мне не улыбнулось встретить. Я прожил свою жизнь, используя лишь свои мыслительные ресурсы, не считаясь с привычным течением времени, ускорив и разветвив события к возможным и невозможным! Вышло даже лучше, чем я предполагал поначалу, потому что, не рассчитав свои силы, самопроизвольно вывелся из строя: мой мозг, всемогущий чертяка, устроил такой аттракцион, что все прочие кажутся просто детской качелькой– ни тебе ветерка в волосах, ни легкой щекотки в животе! На какое-то время он сделал меня дерганным психованным задирой и истеричной плаксой в едином наборе по специальной цене. Я создавал образы и уничтожал их, а теперь они пытаются взять реванш… Я создал трагедию и она вытрагедила меня по полной программе, подарив ощущение вечной тяжести в горле– будто один сплошной спазм сжимает ее уже круглые вечности, поднимаясь из дыры в груди. Ага– от наплыва эмоций, испытанных во время переходов, у меня появилось поражение сердца, повысилось давление почти под сто пятьдесят, но иногда шкала поднималась аж до ста восьмидесяти… о, еще начались галлюцинации! Ничего общего с собственноручно воссоздаваемой картиной ощущений и образов– слишком ничтожные, почти что эфемерные: то всяких лохматых тварей в темноте видел, то животных, проникающих в мою комнату. Ну и там по мелочи, такое даже не потрогаешь, потому что у него нет материальной составляющей– ничего общего с тем, что я сделал реальным, дублируя на мыслительном 3d-принтере внутри собственного черепа.

Прервав монолог, Третий погладил средним пальцем правый висок, в очередной раз впившись взглядом в посетителей. Отпил из стаканчика и продолжил:

–Затем я просто научился смеяться над трагедией.

–То есть как?

–Обесценил все то, что пережил ранее, включая боль, злость, скорбь… Обесценил всю мыслимую природу: инстинкты, чувства, эмоции! Потерял интерес к жизни и людям в целом. Из моего рассказа ты мог ошибочно выяснить, что я изгой и одиночка, целиком погруженный во внутренний мир, но заявляю официально– все обстоит вовсе не так. Во всяком случае, было не так. Сейчас же у меня никого нет и об этом я сейчас расскажу.

"А ты любишь поболтать."

–Насмехаясь над собой, я выяснил одну вещь– когда ты пережил все, ничто не сохраняет былого значения. Ни отношения, ни эмоции, ни ощущения. Ничего! Неписанная истина, неизбежно обратившаяся в неосознаваемый большинством трюизм.– юноша осклабился,– Тогда я понял, что моя человеческая натура, даже теперь жаждущая всего этого как очередной дозы наркотика, представляет собой всего лишь бесполезный атавизм, который не только будет мешать, но и отравит мне весь остаток существования, стараясь сделать его как можно более болезненным и трагичным, заполняясь и заполняясь уже избитыми образами под завязку, хотя это уже не было тем, чего мне хотелось! Тогда я решил задушить ее в себе, как чья-нибудь мамка душит котят, пока чадо не видит. – в этот раз смех был грубый и хриплый,– Я потихоньку избавился от всех друзей. Кому просто сказал: "Прощай.", кого специально по-крупному подставил, заставив себя презирать, а кого-то даже пришлось по больному месту приложить. Ну там, на комплексы надавить, в трудную минуту поиздеваться, плюнуть в лицо и прочая мелочь. Сработало! "Edelweiss I'm alone!"– пропел Третий, – Я один и это прекрасно! Но что происходит следом? Мои проблемы уменьшаются, но не исчезают! Остается вырубить тоску и скуку, оторвать с корнями ностальгию и память, истребить всех термитов и паразитов, которых называют "новые знакомства" и "связи", перекрыв этими методами кислород образам, которые все еще рвались наружу, взывая к себе, требуя прожить еще хотя бы одну жизнь… но я же не хотел жизни! Ни своей, ни чьей-либо еще! Мне не нужно было все это– все! Однако с исчезновением людей в моем поле комфорта появилась довольно ощутимая прореха во времени и деятельности, куда весь этот клубок нескончаемой какофонии из воя и рева и стремился как к единственной лазейке, способной вернуть меня на прежний путь. Это снаружи кажется, будто я– обычный бездельник, который гоняет чаи да забалтывает незнакомцев, но внутри… внутри творится что-то невообразимое, уже далекое от узнавания– настолько сильно все мои жизни пытаются уместиться в одну с целью если не вырваться наружу, то урвать последний вздох настоящего кислорода!