Слабые люди - читать онлайн

–Уверен, что покажи тебе палец– и ты увидишь отвратительную сороконожку. – он вновь некрасиво улыбнулся, – У страха глаза велики.

–Не тогда, когда ты тычешь ножами в людей!

–А я разве сделал что-то подобное? Нет?

Повисла неловкая пауза, которую Филипп не счел нужным растягивать:

–Ну вот, ты увидела, что я сделал с Баксом, и знаешь, что я хороню животных. Теперь спокойна?

–Яма относительно свежая. А Бакса сбили неделю назад. Ты же не хочешь сказать, что он лежал тут всю неделю и гнил, а похоронить ты его решил лишь накануне?

Филипп сжал губы. Подозрительно.

–Я не мог закопать его сразу.

–Почему?

–Потому что не знал, мертв ли он на самом деле. После того, как я отнес его сюда, он постоянно витал у меня в голове мыслью: "А что, если он еще жив? Что, если я мог бы его спасти или хотя бы облегчить страдания, а вместо этого оставил долго и мучительно умирать?" Мне было не по себе и я каждый день приходил туда, чтобы убедиться в обратном. То, что он вонял и не издавал звуков, еще не значило, что смерть наступила– у некоторых гниение начинается еще до смерти, а сил на скулеж ни капли не остается. Только когда он начал распухать, тогда я и понял, что он действительно мертв. Тогда я его похоронил тут. Теперь у ребят пополнение.

–Ты в курсе, что ты странный? Нет, даже не так– ненормальный! – обвиняюще выпалила Соня.

–Ничуть. Я просто не позволяю трупам сгнить у всех на виду. Почти все они с нашей улицы, как я и сказал.

–И много тут похоронено? – после небольшой паузы спросила девушка.

–Кого именно много? Тут всякий найдется. – "О боже, жу-уть!"

–Те, кого ты хоронишь, домашние? – вкрадчиво продолжала задавать вопросы Соня.

–Только бездомные. Домашних люди сами хоронят, если только на помойку не выбрасывают. Хотя был один прецедент, когда одна старуха кастрировала кота, а тот возьми и сдохни. Она его в мешок и на порог. А мне пришлось закапывать.

–И зачем ты это делаешь?

–Я не знаю.

Изогнув правую бровь, всем своим видом показывая, что не верит и половине ответов, Соня продолжила:

–Ты же это не всерьез же, да? Как можно делать что-то подобное с животными, не зная, зачем ты это делаешь? Держу пари– тебя уже посещали мысли о том, что тебе на самом деле нравятся трупы!

–Точно нет. Я не знаю, но, может, я таким образом пытаюсь дать им то, чего не дал им мир– хоть чуточку заботы?

–Это, конечно, все на словах красиво, но ты посмотри, что ты делаешь– она ткнула пальцем в землю, – Ты хоронишь животных, до которых никому нет дела. Это же ненормально! Нормальные люди звонят… не знаю, куда-то! Просят убрать тела и все, дело с концом. А тут подворачиваешься ты, берешь труп и сам же его закапываешь, никак не оправдывая свои действия, что само по себе выглядит подозрительно. Кто знает– вдруг ты их сначала потрошишь, органы там рассматриваешь, может, жрешь их, пока еще не гниют… Первое впечатление будет таким, будто ты сатанист какой-то, а не добрый самаритянин-животнолюб. А что потом-то? Какая перспектива ждет человека вроде тебя? Начнешь карьеру таксидермиста и будешь убивать их уже ради пополнения коллекции? Вдруг тебе будет мало своего собственного кладбища бездомных животных и ты решишь приняться за кого-то более интересного. За людей, например!

–Думаю, тебе лучше уйти. – маска холодной доброжелательности легла на его некрасивое лицо и пустые глаза загорелись колючим огнем.

"Прямо как у мамы!"

Ни говоря ни слова, она ушла.

* * *

"Ну и дура же я! Вот кто за язык тянул, спрашивается?"– в очередной раз мысленно корила себя Софья уже минут двадцать. – "На кой черт ты не заткнулась?!"

–Что-то не так, дорогая? – заглянувший отец застал дочь, целиком погруженную в собственные мысли, судорожно сжимающую расческу, которая так и не была пущена в ход.

–Ничего, папочка. – равнодушно пробормотала она.

Мамы, что становилось уже обычаем, дома все никак не было. Она пропадала целыми днями, словно забыв о семье и появлялась только к поздней ночи, распевая похабные песенки и гремя всем, на что наталкивалось ее грузное тело. От их с отцом ночных перебранок Софья, и так плохо спавшая, не могла уснуть вовсе, а оттого ее настроение упало ниже плинтуса. Ранее такое страстное желание всегда быть с матерью, внемлить ее житейской мудрости, порхающей с острого как жало языка, начало потихоньку угасать. Соне было одиноко, ей было не с кем поговорить. Даже с отцом, который и не думал забывать о родной дочери, о чем словно напоминал каждый раз. Стало быть…

"Нужно увидеть Филиппа." В этом богом забытом месте она так ни с кем и не познакомилась, хотя приближался сентябрь и подросткам пора бы уже наводнить улицы города, встречать и приветствовать друг друга. Однако Соня, не находя в себе смелости выбраться в незнакомые улицы с целью посмотреть на будущих однокашников, оставалась в пределах своей "коробки", которую с постоянством наводняли лишь птицы, не люди. Кроме детей и старух днем здесь практически никого и не существовало. Изредка в свой выходной выходил только тот бледный лысый уродец, изредка выходя за пределы улицы куда-то по своим делам, но куда чаще бесцельно кружащий против часовой стрелки внутри и вне "коробочного круга", препираясь со старухами, в итоге убегая в один из подъездов, хотя Соня уже точно знала, что живет он в первом корпусе. Иногда она видела парочку унылых, как ее жизнь, влюбленных, будто бы с целью покрасоваться на глазах непрошенного свидетеля и детишек, целуя друг друга в смачный засос, от которого у маленьких зрителей пробегали тени по лицам, а кто-то напоказ совал палец в рот. Действительно, мерзковатое зрелище. Неужели она была настолько же бестолковой? Заметив, как один из голубей в немой демонстрации испражнился на голову женской половине сладкой парочки, девушка невольно усмехнулась, прошептав: "И-и-и– есть попадание!"

А таинственный патлач так ни разу и не появился.

Наконец Софья вышла на улицу, устав сидеть у окна, будто тоскующая невеста. Небо снова затянулось непроницаемым серым полотном, так и ждущим, когда некто додумается излиться на него красками, нарисовать очередной природный шедевр. Солнце уже долго не появлялось в обозримом пространстве и желающих поглазеть на него зевак так же не наблюдалось. Подняв глаза на окна, девушка окинула взглядом бесконечные ряды восседающих на карнизах голубей, застывших словно статуи со вращающимися на шарнирах головками, и с досадой вспомнила, что до сих пор не знает, где именно живет ее неуловимый сосед. Вглядываясь в отражающую небесную муть поверхность стекол, тщась найти знакомую физиономию, она с ужасом нашла, но не ту, что была ей нужна– на нее не отрываясь глядела ухмыляющаяся рожа того жуткого типа, который в данный момент еще и махал ей рукой. Ахнув от неожиданности, Соня сцепила руки в замок и отвернулась, молясь, чтобы он не смотрел, однако чувство, что ей мысленно высверливают затылок с намерением заглянуть внутрь и потрогать пальцами, не угасло и ноги сами понесли ее к любимому уже дереву– наверх, в иголочки, где ее не будет видно! Пока девушка лежала и лицезрела мультяшную обезьянку, хлопающую в металлические тарелки, под нею сновала детвора, иногда взбираясь по деревьям наверх. Когда один из них случайно задел ее ботинком, она отвесила ему смачную оплеуху и, едва тот раззявил рот, готовясь издать обиженный вопль, по-быстрому сбежала. От нечего делать пошла к кладбищу бездомных животных. Как и следовало ожидать, хотя она надеялась на обратное, Фила там не было.

"Н-ну, черт!"

Усевшись у свежего холмика, явно вскопанного сегодня, она погрузила пальцы в песок– который Филипп наверняка стащил с детской песочницы, – и начала перебирать ими, создавая волны и бугры. Но сие занятие быстро ей наскучило и она двинулась обратно к дому. Проходя мимо помойных контейнеров– "Черт, ну почему именно на этом месте?!"– увидела у внешних стен именно то, чего ей до странного хотелось больше всего– длинноволосый силуэт в черной рубахе.

"Нашла!"

–Что делаешь? – спросила Соня, приблизившись к нему.

–Тс-с.– приложив палец к ее губам, другим указал куда-то наверх.

И вправду– наверху резвилась стая черных дроздов, то собираясь в беспорядочную тучку, то разлетаясь подобно эскадрилье при военном параде. Маленькие юркие тела стремительно проносились друг за дружкой, а иногда и наперерез. Краем уха Соня услышала треск их маленьких глоток.

–Любишь наблюдать за птицами? – участливо поинтересовалась девушка, искоса глядя на непривычно заинтересованный взгляд Филиппа.

–Нет. Просто смотрю, как соседи развлекаются.

–Соседи? – не поняла она.

–Да. Они живут с нами почти бок о бок, в тех же домах, практически в метре от наших голов, в своих ячейках. Только наши ячейки комфортнее их. И дело ведь не в том, что так кажется– даже при том, что они забивают их соломой и веточками, делают внутри себе гнезда и в целом защищены от ветра и прочей непогоды, им все равно не так хорошо, как могло бы быть.

–Ячейки… неприятное слово.

–Зато весьма точно и емко. – важным тоном заявил юноша, подняв указательный палец и вдруг добавил, – Мы ведь тоже птицы.

–Мы?

–Да. Только нам подрезали крылья еще в младенчестве. – он печально улыбнулся и Софье эта улыбка уже не показалась столь некрасивой.

Красивый-не красивый– не суть важно, но что за чушь он несет?

–Но это же бред полный, не находишь?

–А откуда ты знаешь? – хитро подмигнул Филипп, – Ты же не рожала и не участвовала в родах, тебя вообще наверняка кроме приемной в сознательном возрасте нигде и не было. Акушерки принимают роды, после чего забирают ребенка на несколько минут. Как думаешь, для чего? Правильно– подрезают крылышки и лишают нас прекрасного.

–Чушь собачья! – негодующе воскликнула София, – Когда меня родили, сразу маме на руки дали и никто ни о каких крыльях не заикался. Ты совсем тупой?

Улыбка на лице парня погасла, уступив уже знакомой холодной доброжелательности.

"Сейчас пошлет."– неприятным холодком пронеслась мысль.

–Хорошо. – его голос звучал странно и неестественно, будто хрустя перемалываемой в ступке скорлупой, – Тогда вот тебе более правдивая версия– крылья нам подрезают те, кого мы любим. Мама с папой, жены с мужьями, а также и дети. Родители подрезают наши крылья, рвя в клочья любые наши стремления и мечты, не вписывающиеся в их картину будущего, вместо них навязывая свои, хотя по большему счету у нас-то и конкретных целей никаких нет, что значительно облегчают задачу. Если что-то и было, то лишь в том зачаточном состоянии, когда еще даже не осознается сознанием как нечто, заслуживающее внимания, а с ним и энергии на формирование, обдумывание, взвешивания "за" и "против" и, наконец, непосредственного воплощения в жизнь. Что же до собственно созданной семьи, то жены с мужьями попросту давят нас морально и физически, стараясь подмять под себя. Не потому, что им так хочется развлечь себя и проследить поэтапно за каждой реакцией и сопутствующим ей личностным разрушениям, но потому, что иначе не умеют. Не исключено, что внутренняя неудовлетворенность и отсутствие понимания о наличии альтернатив толкает их по проложенному предками пути, с каждым новым отпечатком ботинок лишь углубляя протоптанную тропу, погружая ее все ниже уровня поверхности. Ну и не будем забывать о том, что каждая из половин обладает навязанными ей предпочтениями, ориентируется по заранее расставленным меткам, не всегда совпадающим с версией партнера. И процесс начинается снова.

"Что верно, то верно."– Соня вспомнила мать с отцом.

–И наконец, – не останавливаясь ни на секунду, продолжал Фил, – Наши дети с концами отрывают уцелевшие обрывки, врезаясь надгробием в кучу дерьма, которую мы накидали за все дни своего существования и под которой наша жизнь и была погребена. Ведь мы убьем на них столько времени, средств, сил и нервов и это при том, что вероятность фактической окупаемости, как бы потребительски, если совсем уж мизантропично это ни звучало, очень низка. Мы– неблагодарные сволочи и воспитаем таких же неблагодарных сволочей, что аукается каждому новому поколению вне зависимости от культурных перемен и происшедших из них последствий, будь оно хоть образцом духовности и морали, либо верхом маразматичной тяги к личной выгоде и эгоцентризма. А ведь мы б столько могли сделать, не будь их всех! Просто пошли бы и сделали то, о чем мечтали всю жизнь! Мечты– это и есть крылья и момент, когда мы перестаем мечтать, означает, что нас окончательно приземлили, пригвоздили к поверхности к миллиардам остальных бескрылых форм жизни. Мы– птицы. Мы рождены быть свободными, но вековые традиции и сам принцип формирования общества отобрали это у нас, навязав пустышку под названием "система", не следуя которой либо оступишься с пути и получишь по кумполу, либо сыграешь в ящик. Мы– птицы. Мы должны летать, покорять новые вершины, наслаждаться жизнью такой, какая она есть, не думая ни о ком, кто не думает о нас иначе, как о человеке, достойном блага! А вместо этого мы всю жизнь страдаем. Страдаем от безысходности нашего положения и от страха свернуть с пути, ибо это означает конец. Нет пути назад, а ты даже не будешь уверена, взлетишь ли хоть на несколько миллиметров, почувствуешь ли зуд восторга чуть ниже лопаток и выше пупка, как настоящая птица! Ты не уверена, заслуживает ли это того, чтоб пустить всю нашу жалкую жизнь на самотек. И это ужасно тяжело принять. А знаешь, что самое смешное?

Она качнула головой и тогда он ответил:

– Самое смешное то, что все, что я сказал– бред сивой кобылы, ибо вышеупомянутое есть суть необходимого, без которого мы станем просто животными, не задающимися подобными вопросами.

Соня не знала, что сказать в ответ, потому просто продолжила смотреть вместе с Филиппом на птиц. На душе заскребли кошки.

* * *

–Папа!

–Что, дочка? – отец оторвался от бумаг, хаотично разбросанных на своем рабочем столе, снял очки и положил их перед собой параллельно шариковой ручке, которой и вносил коррекции.

–Ты же помнишь, что обещал мне?

–Ты про телефон? Конечно помню! Как же я мог забыть, по-твоему? – заискивающе улыбаясь, мужчина почувствовал себя не в своей тарелке, как и всякий раз, когда дочь приходила к нему с очередным требованием купить ей то или сё. Соня это поняла и ей стало неприятно.

–Не делай так, пап.

–Как? – все еще глупо ухмыляясь, он упорно делал вид, что все в порядке.

–Не надо улыбаться так, как ты сейчас это делаешь! Ты выглядишь глупо и мне иногда стыдно, что ты мой отец.– невооруженным глазом было заметно, что она несколько перегнула своей резкостью палку, что слова больно ранили папу, но он лишь вновь скорчил ту же кислую улыбку и собрался было вновь углубиться в бумаги; видя это, она продолжила,– Забудь о просьбе, я лучше скажу о другом. Вам с мамой пора прекращать ваши оры по ночам, потому что из-за вас я не могу ни выспаться, ни просто спокойно посидеть у окна, потому как ты даже не можешь упросить маму кричать потише, чтобы я хотя бы в наушниках ничего не слышала. Мне не нравится слышать, что кто кому сделал, подгадил в утреннюю кашу или обложил по полной, так что… думаю, пора бы тебе перестать вести себя так, как ты ведешь себя обычно и ответить маме по заслугам.

–Чт… что? – севшим голосом переспросил отец, словно ему предложили предаться плотским утехам в церкви.

–То, папа! – Соня повысила голос, решив не жалеть его, – Мне, конечно, это не столь интересно, но пора бы тебе уже показать маме, из какого ты теста сделан. Мне стыдно смотреть на то, как она унижает тебя по поводу и без.– даже зная, как ее слова действуют на отца, она продолжала давить на больные мозоли,– Ты знаешь, что из-за твоих уступок ты давно уже перестал быть мужчиной в ее глазах? А я вот наслушалась разных историй, особенно во время телефонных разговоров, когда мама вовсе не прячется от меня и в открытую говорит, какой ты и остальные мужчины жалкие, и меня совершенно не радует перспектива стать свидетельницей того, как часть моей семьи унизит до конца вторая часть. Вспомню мою подругу Катю, у которой мама с папой так громко разводились, что ей пришлось перейти в другую школу из-за того, что ее постоянно все обсуждали. Так вот, ее перевели не столько поэтому, сколь по причине ее нервного срыва! А начиналось-то все так же, как и у нас– ее мамаша начала поносить ее папу, не стесняясь даже меня, маленькую девочку!

–Но ведь… если я скажу слово против… все! Конец! Твоя мама не будет со мной церемониться и постарается отобрать все включая и тебя тоже! – его глаза округлились, на лбу выступил пот.

–Успокойся, никто у тебя ничего не заберет. Я несовершеннолетняя, забыл? Разумеется, мама все это попытается провернуть– она же меня и учила, как это делать, на примере своих подруг, которых ты, разумеется, помнишь прекрасно. Только не забывай, что я по закону имею право выбора. Бояться нормально, но, может, тебя успокоит то, что я выберу тебя. Тогда и я и эта квартира останемся, а мамочке придется искать новое жилье. – имей слово форму, уже бы свилось на его шее скользкой ядовитой змеей.

Неужто ее мать сделала из девочки столь холодное существо, которое стояло перед ним теперь, готовое обратить знания против той, что дала их? Возможно ли было обратить ее превращение, вернуть в состояние той малышки, которая еще не смотрела на него снизу словно свысока, или ее детскому сознанию пришел конец в виде неизбежного взросления?

Отец долго молчал, но наконец вымолвил:

–Зачем ты так?

–Просто так.

–Ты умная девочка, но чересчур жестокая.

–Маме это скажи. – кивнула Соня на груду бутылок, сваленных за диваном в гостиной.

–Я подумаю над твоим неожиданным предложением. – уклончиво ответил отец дежурной фразочкой, которую наверняка частенько использовал на работе.

–И еще, пап!

–Да?

–На счет телефона– мне он не нужен. Давайте лучше заведем собачку! – и ее глаза загорелись вместе с лучезарной улыбкой.

Отец, в это время пивший клюквенный сок, подавился. Раздался звон стекла– то разлетелся новый граненый стакан.

* * *

–Тебе никогда не казалось, что все вокруг ненастоящее? – спросил у нее Филипп, едва она, как ей думалось, огорошила его этой новостью.

–Я тебе про Фому, ты мне про Ерему! Хоть бы прокомментировал! – негодующе воскликнула Соня, но миг спустя все же ответила, – Нет, не кажется!

–Береги щенка. – только и сказал Фил, нацарапав что-то на стволе дерева, – А почему?

–Что почему?

–Почему не кажется? Разве ты абсолютно уверена в реальности всего, что видишь, и у тебя не возникает никаких сомнений?

–Так правильно же– ибо это все бред собачий! – крикнула Соня в ответ, задрав голову.

Они вновь сидели на ветвях "спирали", как однажды девушка назвала это дерево, когда Филипп решил наполнить кормушки, рассказав ей, что именно благодаря ему их стало великое множество, приманившее во двор столь многих птиц.

–Возможно. Но я почему-то не столь уверен. – он опустил свой взгляд, глядя ей в глаза, – Иногда мне кажется, что все вокруг и вправду нереально. Словно мир– театр, а мы в нем негласные участники в окружении полчищ актеров. Во всяком случае я.– хитрые бесенята так и прыгали в его глазах, – А порой наступает ощущение, что все вокруг действуют по написанному кем-то протоколу и где-то неподалеку расположился край нарисованного в матрице мира. Или не так– все вокруг сцена и везде понатыканы бесчисленные скрытые камеры, которые следят за мной, в то время как некий наблюдатель постоянно шепчет в рацию, координируя действия всех людей за пределами моего угла зрения. А бывало и так, что все окружающее меня казалось простыми декорациями, как в музее. И люди тоже– все являются копиями со встроенными в полые грудные клетки микрофонами. И что все в округе– лишь картон, только раскрашенный гениальной рукой художника по оптическим иллюзиям и оттого кажущийся реальным, что бы из себя не представлял объект. Бывает и такое, я отнюдь не шучу! Такое впечатление нахлывает особенно спросонья, когда чудится, будто все кругом движется, а когда ты фокусируешь взгляд, застывает на месте. Только вот в самом ли деле оно стояло на месте все это время? Знаешь, это даже жутко несмотря на то, что для пущей уверенности я касаюсь всего рукой, чтобы удостовериться, что это действительно не картон. У тебя точно такого не было?

–Нет, ибо я нормальная, а ты несешь несусветный бред! – сорвав пучок иголок, Соня кинула его в парнишку, но промахнулась.

–Любой актер бы так сказал, обнаружь я его.

–Я тоже, по-твоему, подставная актеришка?

–А ты являешься ею? – Фил спустился к ней и внимательно посмотрел в глаза, – Не следишь ли ты за моей жизнью столь же пристально, как остальные?

–Неужто "Шоу Трумана" пересмотрел? – саркастически поинтересовалась девушка.

–А что это? – и тут она засмеялась в голос.

–Ты смеешься? Только не говори, что ты не смотрел! – в миг посерьезнев, сказала она.

–Нет, а что?

–Тебе нужно срочно его посмотреть! Хочешь, пойдем ко мне, у меня диск есть! – она взяла его за руку и собиралась потащить за собой, но он не сдвинулся с места, так и застыв, словно приросший к дереву огромный гриб, – Что такое?

–Давай не сегодня? Просто есть еще кое-какие дела.

–Ну и какие же? – язвительно спросила Соня, – Будешь за мной шпионить, чтобы прознать, не подставная ли я, да?

–Может и так! – подмигнул Фил в ответ.

* * *

–Что значит "Давай заведем собачку"?!– истошно визжала Анна, пока ее дочь пряталась за спиной у беспомощно поднявшего руки отца, – Тебя мне тут мало, так еще и псину здесь терпеть? Нет уж, спасибо! Одна псина у нас уже есть, хватит с нас!

–Закрой-ка рот, дорогая. – последовало удивленное "Ах!" от жены, и тогда Илья, резко переменившись в лице, тем не менее аккуратно отстранил дочь подальше к стене.

–Ты что, совсем страх потерял, кобель драный? – зашипела, сверкая глазами, Анна.

"Что я натворила?!"– отец на секунду беспомощно посмотрел в распахнутые от неожиданной реакции мамы глаза дочери, как бы ища поддержки. Секунду спустя взгляд посуровел, а лоснящиеся щеки задрожали.

–Повторюсь– закрой свой рот. Я… В самом деле, дорогая– больше не буду терпеть от тебя всех этих унижений. – "У него такой спокойный голос, но я же видела, как он на меня посмотрел! Он будто находится не здесь, просто репетирует речь, сидя один на диване в каком-нибудь гостиничном номере, словно пробуя ее на вкус! Сейчас… сейчас он расклеится и попросит у мамы прощения."

–Хо-хо-хо, у нашего мужичка внезапно обнаружились яйца? Где ж они раньше были, родимые?

–Ань, успокойся– ты перевозбудилась. – сказал Илья и тут же увернулся от полетевшего в него бокала. Второй раз за день раздался звон битого стекла. – И не кидай посуду, купленную на мои деньги. Она все же не копейки стоит!

–А ты заставь меня остановиться! – взбешенная неожиданным отпором мужа мать схватилась за остальную посуду, – Ишь ты, как осмелел, скот!

Не говоря ни слова, он сделал шаг вперед, пытаясь остановить ее, и Соня закричала: "Остановитесь!" Безрезультативно– пошла потеха: отец со все еще каменным лицом пытался ухватить мать за руки, а та то швырнет ему в лицо комнатный светильник, то распахнет дверцы буфета и выкинет половину сервированных тарелочек. Спустя минуту вся посуда была разбита.

Когда последняя уцелевшая тарелка была выхвачена прямо из рук взбешенной мегеры, она не поскупилась на смачный плевок прямо в лицо мужу, подкрепив ее пощечиной. И торжествующая ухмылка бы искривила ее некогда красивое лицо, если б не звонкая пощечина в ответ. Повисла немая пауза. Анна ринулась к телефону.

–Алло! Это полиция? Меня муж избил, срочно приезжайте, пока он за дочь не принялся! Прошу! Да-да, адрес… сейчас!..

–Так вы утверждаете, что этот погром устроил ваш муж? – молодой полицейский оценивающе осмотрел Анну, восседающей в кресле, которое десять минут назад сама подрала собственными же руками, и нервно выкуривающей сигарету за сигаретой. После вопроса она посмотрела на него так, словно он и навоза не стоит, а еще смеет ставить под сомнения ее слова.

–Да, а еще он пытался меня избить! Вот, смотрите! – и ткнула ногтем в покраснение на щеке.

–Да врет она все! – негодующе закричал Илья, – Она меня…

–А ну, тихо, гражданин! – насупился офицер, – Иначе я буду вынужден говорить с вами по другому сценарию, а я гарантирую, что вам это не понравится.

–Да я правду говорю!..

–Вы хотите, чтоб мы на вас надели наручники и посадили в бобик? Это мы можем. Хотите, сделаем так, а ежели нет– советую помолчать. – отыгрывая роль защитника угнетенных, невольно подмигнул стоявшему у выхода из комнаты коллеге, сосредоточенно заполнявшего блокнот.

Несправедливое отношение к папе настолько разозлило Соню, что она зашипела:

–Она врет! Она сама устроила этот погром, сама напала на папу и получила заслуженно!

Мать, чьему голосовому диапазону позавидовала бы сама Монти, и чересчур ретивые служители закона после ее слов как будто в рот воды набрали. Повисла гробовая тишина.

–Ты что это такое говоришь, милая? – почувствовав, как ее легенда вот-вот начнет трещать по швам, мать начала заискивающе заговаривать с Соней, – Это же все он!..

–Хватит, мама. – топнула ножкой Соня, – Ты переходишь все границы!

–Мы все еще можем арестовать вашего мужа за то, что он ударил вас. Как никак статья за бытовое насилие, побои можем ехать снимать хоть сейчас. – участвующим голосом сообщил господин служитель закона.

–Да я защищался, вы чего? – вновь негодующе начал отец.

–Хотя у вас, уважаемая, два голоса против одного, тем более что девочка врать не будет, так?– посмотрев на Софью, до этой минуты молчавший, сказал полицейский с блокнотом, дожидаясь и получив утвердительный кивок от дочери,– Если вызов был ложный, то нам ничего не остается, как внести это в протокол. Дело неподсудное, но штраф за это и лжесвидетельство в придачу мы легко можем оформить. И это только в том случае, если забыть про то, что, по словам очевидицы, сами начали конфликт. Закон, вроде как, не разрешает насилие в семье с обеих сторон. Вы ведь понимаете, что вы сейчас попытались сделать, мадам?

Потупив глаза, Анна вынужденно кивнула.

–Ну, вот и славно. Мы пойдем, а вы тут разберитесь, что к чему. И чтоб без поножовщины! Если что, запись составлена, мы оба свидетели. – с этими словами полицейский направился в прихожую.

Но задержался на миг, весело улыбаясь:

–Хотя! Можете делать, что хотите– вам гробы, а нам прибавка. – дверь захлопнулась, а в коридоре загремел резонирующий от стен гогот.

Стараясь не замечать осуждающий взгляд матери, Соня потихоньку начала отходить к своей комнате, все еще слыша все, что происходило в гостиной.

–Я с тобой разведусь, слышишь?!– угрожающее шипение как никогда более походило на змеиное, – Я отберу у тебя все– и квартиру и машину и Соню! Будешь въебывать, как никогда не въебывал– я тебе житья спокойного не дам, пока ты не приползешь ко мне на коленях с извинениями.

–Не выйдет, Ань. – Соня слышала, что отца все происходящее радовало еще меньше, чем ее саму.

–Почему это? – насмешливо спросила мама.

–Ну, так уж получилось, что, хоть я и дурак, но все же имею уши и мозги. Мне как-то посоветовали и, поразмыслив, я сделал, как было сказано– сохранил все чеки и документы. Все. Как ты помнишь, по большей части все, что у нас есть, приобрел я на свои деньги и оформлено это так же на меня.– спрятавшись за дверным косяком, Соня в отражении чудом не разбитого зеркала увидела, как потемнело лицо ее матери и как улыбнулся отец,– Эту квартиру, конечно, делить придется, но если заставить суд инициировать расследование, то по одному твоему рабочему стажу выйдет так, что ты не работала во время всех крупных покупок, что натолкнет на соответствующие выводы. Это станет отличным поводом к тому, что освободить квартиру придется тебе. Ты, конечно, решишь отыграться с помощью нашей дочери, но почему-то, не знаю точно, почему, но я считаю, что она так просто в руки тебе не дастся и сломает все твои игры еще на самом старте. Подумай над тем, как ты относилась все эти годы, чем охмуряла ее бедную головку, сколько всего неправильного наговорила в ее уши. Если попросить ее пересказать хотя бы треть всего, сказанного тобой, то как ты думаешь, что решит судья, особенно если дело будет проходить под пристальным вниманием журналистов, которым только дай возможность поучаствовать в скандале?

Лицо матери было по-настоящему страшным. Казалось, что ее вот-вот удар хватит или она возьмется за нож. Илья, больше не испытывая страха перед женой, решил добить ее контрольным выстрелом:

–И сегодняшний случай явно не поспособствует твоим притязаниям на Соню. Она останется жить у меня, а тебе придется платить алименты. Не будешь платить– я сделаю все, чтобы тебя посадили. Сбежишь– из-под земли достану, по всем знакомым пройдусь, но найду и приведу к ответу. А если тебя освободят по УДО или дадут условное, то я не остановлюсь на достигнутом. Ты знаешь меня половину нашей жизни, что и значит, что ты отлично знаешь, как я поднаторел в подобных делах! Так что можешь не сомневаться– я сломаю твою жизнь как раз по той схеме, которую ты заготовила для меня.

Не в силах больше слушать, Соня убежала в комнату, заперла дверь на задвижку и устроилась на подоконнике. Чувство вины захлестывало ее не переставая. "Что я натворила… я разрушила нашу семью! Теперь все кончено!" Надо сказать, что-что, а вот такого она от отца явно не ожидала. Ее маленькая шутка– да и шутка ли? – не вышла ей боком, а отец слишком серьезно воспринял ее слова, рванув с места в карьер. Призывая отца внести искру в отношениях с матерью, она невольно раздула пожар, толком не подумав о том, как он, возможно, на самом деле ненавидит ее! И как исправить ситуацию, она не знала.

"Лучше не высовываться пока из комнаты. Только в туалет и обратно. Сидеть тут, пока они не остынут, и никого не впускать– может, хотя бы обо мне подумают и перестанут собачиться! Это единственное, что я пока могу сделать, ничего не испортив. Подумать только– началось все с безобидной собаки!.."

* * *

Утром было необычайно тихо. Выйдя на цыпочках в коридор между гостиной и второй спальней, она слышала, как мать слезно просит прощения у отца и обещает измениться к лучшему.

"Быстро же она заднюю дала. Интересно, как долго это продлится? Ясно же, что ты врешь, мама– я же помню все твои "поучения"…"

Сумев выбраться из квартиры, не скрипнув ни единой половицей, не звякнув ключами, не допустив случайного чиха или чересчур громкого вздоха, Соня вышла на улицу и глубоко вздохнула. Чувство вины все еще терзало ее грудь, не отступая ни на миг, упорно досаждая своим скребежом. Даже спокойствие Птичьей улицы в отсутствие еще завтракающих по кухням детишек не позволяло ей просто насладиться тишиной и легкой прохладой. Стало понятно, что так просто она не отвяжется от неприятных ощущений, тем более что уже начались…

–Привет. – мрачный голос отвлек ее от созерцания серого полотна.

–Привет. – "А ведь именно разговор с тобой толкнул меня сделать глупость, Фил!"

Оказывается, парень сидел на краю подъездного козырька, покачивая свисающими ногами. И как это она не заметила его пят?

–Сегодня ты более унылая, чем обычно. – бесцеремонно заявив это, он перевернулся, повис на руках и мягко спрыгнул к ней.

–Вот уж спасибо за комплимент! А ты выглядишь… а никак ты не выглядишь. От одного взгляда на тебя фрукты начинают смердеть! – вместо ожидаемой ярости она лишь почувствовала усталость и уколола его проформы ради.

–И что? – и на это даже не нашлось, чем ответить.

Раздраженно передернув плечами, Соня пошла к "спирали", не желая больше видеть своего знакомого. У нее тут такое вчера произошло, а этот хмырь знай себе таинственность корчит и делает вид, что ему ничего не важно! Наверняка дома у него все еще боле погано, чем у нее– вон, синяк новый на щеке появился! Батя лупит, не иначе! И поделом! Глядя на то, как исчезают его ботинки вверх по ветвям, Соня почувствовала, что не прочь его оттуда скинуть. И тут же поняла, что мыслит, как маленькая обиженка, которой не купили конфету– он не принимал участия в ее семейной драме. Возможно, что он и вовсе ничего не знал, наблюдая за своими дурацкими птицами.

–Знаешь, что? – Соня сосредоточенно жевала сорванную по пути соломинку, стараясь не скрипеть зубами.

–Что? – откуда-то сверху откликнулся Филипп.

–Ты ведь так и не спросил мое имя.

–А зачем мне это? Мы с тобой видимся всего-то второй… нет, третий раз.

–Как это “зачем” ?– задохнулась от негодования девушка,– Я твое имя знаю, а ты мое– нет? Так нечестно! Ты даже точное количество наших встреч не помнишь!

–Я не называл тебе свое имя, так что честно. – в его голосе сквозила лениво скрываемая насмешка.

–Но мне не нравится, что ты не называешь меня по имени! Все "эй" да "эй". – Соня зевнула, потянулась, – Нельзя же так!

–А откуда тебе знать, что можно, а что нет? Ты же девочка!

–Батюшки, ты еще и сексист?

–Нет.

–Тогда причем тут "девочка", скажи мне?

–При том, что ты ведешь себя, как абсолютное большинство. – раздался хруст– свисая на очередной ветви на спине, Фил вправлял себе позвонки, – Ну скажи мне, на кой черт мне знать твое имя? Ты ведь не единственная в мире носительница своего имени, какое б оно там ни было хитровыдуманное. Равно как и я не единственный Филипп во вселенной. Имена это все чушь собачья, как ты говоришь. Всего лишь мнимые знаки отличия без значений. Особенно становится смешно, когда люди читают разные подобия гороскопов, только вместо зодиакальных символов– имена. Такая умора– наблюдать за тем, как они старательно вчитываются в этот бред и воображают, что написанное целиком и полностью соответствует им. Особенно женщины! Я неспроста заметил, что ты девочка– у вас, у женщин, странная склонность к мистификации и вы особо настроены ей доверять. Куда ни глянь– везде у них и гороскопы и пасьянсы и прочая, и прочая. Ну видно же, что все это пущенный на самотек бред– но нет, верят!

–Ой-ой-ой, нашелся тут знаток женщин, великий гуру! – начала дразнить его Софья.

–Зря смеешься. Я ведь прав. – "Да неужто?"– Вернемся к именам. Вот начитаетесь вы этих значений имен и будете все как под копирку стараться соответствовать прочитанному. О какой индивидуальности тогда вообще идет речь? Если учитывать тот факт, что абсолютно индивидуальным быть просто невозможно в тех условиях, что мы живем, то вы значительно упрощаете задачу по сортировке. Всегда выводили люди, утверждающие, что они– единственные и неповторимые, уникальные. Тогда как я уверенно заявлю, что в мире найдутся как минимум сотня человек с зеркально похожими взглядами и точками зрения на мир как у меня, так и любого из вас. А про внешность вообще молчу. В мире семь с половиной миллиардов человек, так неужели жестко ограниченное число– допустим, сотня– признаков и их совокупностей могут хоть как-то создать индивидуальную цепь хотя бы в одном миллиарде? Не-а! Они будут повторяться по меньшей мере тысячи раз. Но тут уже нужен математик, а не прохиндей вроде меня. И, как по-твоему, кто из нас прав– я или выбранный в случайном порядке блюститель индивидуализма? Задумалась, да? – его довольное лицо на секунду мелькнуло среди растительности, – Ну хоть как-то я тебя думать заставил, тоже плюс!

–Но если абсолютная индивидуальность невозможна, то какой смысл вообще быть индивидуальными?

–Поправлю– пытаться быть индивидуальными.

–Зануда! – в этот раз Соня швырнула в него веточкой. И вновь не попала.

–Глупышка. – беззлобно ответил на подколку Фил, – Я, конечно, не гений и у меня нет общественного признания… я даже понятия не имею, высказал ли эту мысль кто-нибудь до меня, но я, пожалуй, выскажусь. Смысл пытаться быть индивидуальным заключается именно в попытках. И уж сами попытки являются яркой иллюстрацией обратного результата. Потрясающе, правда? Если б только вы не были слепы, то сразу заметили, что итого у нас получается две толпы– в одной серая масса, плюющая на желание выделиться, втайне желая быть особенной, в другой– индивидуальные личности (как они себя считают, разумеется), на деле же оказавшиеся такой же серой массой, втайне не желая признаваться в этом даже самим себе. И ведь мало кто об этом задумывается! Смысл же заключается в том, что именно вечные неудачи в попытках стать индивидуальным указывают на невозможность этой индивидуальности. Проще говоря– не мути попусту воду, все равно не выплывешь, так что просто старайся не быть дерьмом и сумей вовремя утонуть. В конце концов это не планета Земля, что меняется по истечении многих миллиардов лет, и тут нет своей эволюции. Можно, конечно, допустить вариант симбиоза, мутации, но тут я не берусь рассуждать, ибо у меня возникает ощущение, что с этого места я впустую чешу языком.– и на этих словах ей даже показалось, что она сумела уловить оттенки грусти в его голосе. Привстав на ноги, Соня медленно, как и собиралась, по круговой траектории приподнялась на пару метров– так, чтобы видеть его лицо, уткнутое щекой в мягкую кору, и, глядя в глаза, спросить:

–Выходит, надежды совсем нет?

–Так. – спокойно ответил Филипп, не отводя свой взгляд.

–Ты расстроен? – тихо спросила девушка.

–Нет. – ответил парень, однако секунду спустя качнул головой, – Я слукавил– на деле же это и впрямь грустно. Ну, невозможность стать индивидуальным. Я удручен этим фактом, даже признавая который, все еще остаюсь далеким от индивидуальности.

* * *

Маленький пушистый щенок увлеченно лизал пальчики Софии, пока другой рукой она обнимала отца, который даже в разгар семейного раздора не забыл о просьбе дочери. Присягнув над библией– пусть в это верится с большим трудом, но семья и впрямь была верующей, – в служении святой собаке, ее оберегании и опеке, Соня нарекла нового друга Аврелием. Вне себя от счастья, она проводила с ним целые дни и вечера, ревностно следя по всей квартире и понемногу дрессируя. Щенок оказался смышленым– после первого шлепка по заду понял, где нельзя шкодить и отныне либо ходил в лоток, либо терпеливо дожидался выгула.

Отец подобрал его на улице, решив побродить по злачным местам, где можно было найти бездомных собак, и дать кому-то одному настоящий дом. Однако простые на первый взгляд поиски несколько затянулись в виду недавнего налета догхантеров, чья хаотично разбросанная отрава изрядно почистила улицы не только от бродячих, но и домашних собак. Щенка-то найти все же удалось, только откуда именно пришлось доставать маленькое чудо, никто кроме него не знал– решено было оставить в секрете. Вымыв, вакцинировав малютку, папа вручил его обрадованной дочери в надежде, что она сможет проявить себя с лучшей стороны.

Выгуливая псинку во двор, Соня ожидаемо осматривалась в поисках завистливых или восхищенных взглядов, чтобы не упустить момент нахлывающей, несколько беспочвенной гордости. Следуя ее желаниям, жильцы Птичьей улицы обращали на нее внимание, подходили с просьбой погладить ее маленького спутника, заводили не так чтобы увлекательные разговоры о своих питомцах, тут же показывая их со своих телефонов, не забывая и о "забавных" видео, где простой на первый взгляд кот делает вполне приличествующие ему вещи. Например, использует кресло и обои, как когтеточку. Или лопает цветы. Или пугается из-за того, что дочкина кукла, обычно валявшаяся в груде других уже ненужных игрушек, внезапно сидит на краю тумбы и вращает глазами. После светской беседы ни о чем Соня следовала за тянущим поводок Аврелием к выезду, натягивая поводок каждый раз, как маленький шкодник замечал очередную птицу и с громким писком мчался тяпнуть за крыло. С малышом же, жаждущим познать мир вокруг себя, девушка впервые выбралась за пределы Птичьей улицы, уже не чувствуя себя совсем незащищенной– теперь, когда у нее была компания, вышагивать по полупустым тротуарам было сподручнее.

Щенок был метисом, о чем свидетельствовали его торчащая нижняя челюсть и вытянутый нос, сразу же навевая мысль о союзе пекинеса с таксой или около того. Несмотря на свою внешнюю несуразность, на вид он был довольно милый и его вечно довольная мордочка с языком наперевес никого не оставляла равнодушным. Так же, как оказалось, он легко поддавался дрессировке, с радостью выполняя все стандартные команды, когда понимал, чего от него хотят, думая, что это игра и в конце всегда будет вкусная награда. Иногда, смотря на то, как этот чертенок резвится на травке, Соня вспоминала щенка Филиппа, не замечая, как всего лишь на один миг лицо заливается синевой, тут же яснеющее с веселым лаем и играми.

Однажды он сбежал– поводковый крючок слетел с петельки и собачонок пулей унесся прочь, не позволив хозяйке себя догнать. Той ночью, придя в слезах и сорванным голосом после долгих поисков щенка, Софья не могла уснуть, вечно порываясь снова идти на поиски, снова и снова скандаля с родителями, не желавших отпускать дочь одну, понимающих, что в темноте поисков не ведут. Долгая ночь мучила девушку своей нескончаемостью, своей гробовой тишиной– даже редкие ночные птицы, обычно перечирикивающиеся между собой, молчали, равно как и весь транспорт ночных лихачей внезапно был поставлен в гараж. И не единого визгливого "гав" не раздалось с полуночи до шести утра. Подошло время рассвета, но за окном мрак и не думал рассеиваться, навеянный грозовыми тучами, что терзали небо уже третий день. Но Соне было плевать, она больше не собиралась ждать и минуты, пожалев ее даже на умывание. Накинув непромокаемый плащ и сапожки, она выбежала из дому, не переставая громко окликать питомца. Ни звука не раздастся в ответ– ее маленького Аврелия здесь нет, как нет и за пределами "коробки". Где же он? Где же ее маленький друг, в какую глубокую яму канул и взывает к ней, не слышимый, никем не видимый? Насколько сильно голод, мучивший его уже более полусуток, подорвал все силы?!

"Где же ты, малютка?!"

Час, два, три и никаких следов собаки. В отчаянии Соня побежала на филиппово кладбище, страшась найти свежий холмик. Поскользнувшись на влажной листве, упала на колени, рыдая не от боли, но от вступающего в свои права страха. Пока ее отец, тихо препираясь с матерью, готовил распечатки объявления о пропаже и рыскал по файлам в поисках подходящей фотографии, которых Соня наснимала больше двух сотен, она так и лежала в холодной земле, не думая о времени, не думая ни о чем, кроме Аврелия, ожесточенно коря себя за свою бестолковость, обещая расцарапать себе лицо, как только узнает, что с щенком случилось что-то ужасное. "Жалкая, тупая дура!"– раз за разом повторяла она, даже не давая себе отчета в том, что уже колотит себя кулачками по голове, вовсе не чувствуя себя лучше или хотя бы легче. Порываясь встать и побежать по городским улицам, тут же разубеждала себя, что таким образом практически невозможно найти даже человека, чего уж говорить про собаку.

Не ведая о судьбе Аврелия, Софья сильно переживала, проводя целые дни в неотрывных мыслях о нем и о том, что чувствовала. Она поняла, как сильно привыкла, приникла к нему всем своим существом, очень сильно скучая по мягкой гладкой шерстке, темным, блестящим то жалобливой грустью, то неуемной радостью глазкам, смешным обвисшим ушкам и вечно топочущим коротеньким лапкам. Впервые в ее жизни накатила настоящая хандра, пригвоздившая к кровати, лишив последних сил. В этот раз она не играла, не изображала себя той, кем никогда не являлась, по-настоящему переживая чувство потери, не задумываясь о довольно странном ощущении в своих руках, мирно лежащих на одеяле или сложенных у ее лица, чувствующих тепло тела, которого нет рядом. Сродни фантомной боли эта иллюзия ласкала ее рецепторы, легонько щекоча своими эфемерными прикосновениями, вызывая желание обнять и прижать что-то или кого-то к себе, быть с ним как можно более нежной и мягкой. Так она открыла в себе потребность дарить тепло своему питомцу, к которому до этого относилась без должной серьезности. Волнение за его судьбу заняло почти все пространство ее маленького мирка, вытеснив даже переживание за родителей, потребность в любви которых откроется, когда ей стукнет двадцать пять и она будет совсем одна.

В один из вечеров, примерно неделю спустя после пропажи, гробовая тишина, уже несколько дней висевшая ощутимой дымкой по всей квартире, была нарушена бьющим по ушам телефонным трезвоном. На том конце провода сквозь сплошные помехи очень тихий голос сообщил, что собака найдена и ждет хозяина. Сообщив адрес, Соня и ее родители затаив дыхание ждали звонка в дверь. Спустя пять минут в дверь постучали и Аврелий поприветствовал их веселым лаем, радостно вертясь в руках того жуткого типа, которого так боялась Соня. Чуть помешкав, он сбивчиво рассказал, что нашел его в чьем-то дворике, когда шел с работы– собачонок был привязан к маленькой будке. Вот он и выкрал его, потому что помнил– тут бледный палец ткнул в сторону Сони, – как видел ее каждый день с этим самым животным. Аврелия, судя по всему, все же подкармливали, однако возвращение на улицы явно не пошло на пользу– шерсть местами снова свалялась и нуждалась в стрижке. Когда Соня, расплакавшись от радости, прошептала гостю "Спасибо" и в обнимку с щенком убежала в ванную, родители отблагодарили Сергея чаем с печеньем, почти сразу же, едва свершился последний глоток, спровадив восвояси.

О том, было ли этому человеку обидно, никто не задумывался.

* * *

Лето завершилось. Школа вновь отворила свои врата, впуская потоки разочарованных им подростков. Это был первый день, когда Соня покинула "коробку" своим ходом, без чьей-либо поддержки, надеясь встретить по пути в очередной раз пропавшего Филиппа, однако всю дорогу длиною не больше полукилометра ей пришлось идти в полном одиночестве. Помня напутствия отца о том, что новый коллектив не значит агрессивный, она настроилась уже сегодня завести новые знакомства, может быть, даже дать старт каким-то новым, отличным от прежних дружеским отношениям. Наблюдая за новыми одноклассниками, девушка невольно пришла к выводу, что они неизбежно отличались от ее предыдущих– те имели богатых родителей и непомерное самолюбие, эти же были… ну, как она и представляла, несколько обособлены от мира безудержного веселья и прокрастинации. Вполовину серьезны и дурашливы, эти ребята выказывали готовность прорываться в лучшую жизнь, лишь бы не оставаться в этом "гадюшнике", каким Сорск всегда выглядел в их юных глазах, вовсе однако не задаваясь сверх меры, все еще понимая, что они– никто и звать их никак. "Я заработаю себе имя в будущем, а пока мне остается лишь учиться и не скатиться вслед за вами, бакланами!"– эти слова она услышала от тщедушного мальчишки, который был самым младшим в ее классе, посетив первый класс в шесть лет и уже более трех лет обучаясь по углубленной программе физико-математического профиля. Не доставая товарищам и до плеча, тем не менее он выглядел достаточно представительно– в приталенном пиджаке, брюках со стрелками и напомаженными волосами, походя то ли на ананкаста, то ли на аристократа– не позволял себе излишеств, всегда держал прямую осанку и важно надувался, едва открывал свой рот, при этом вовсе не пытаясь возвыситься за счет других. Он был своего рода компанейским парнем, всегда шел на контакт и ни с кем не ссорился, оставаясь душой компании. Он же и принял Софью в ряды класса с шутливой торжественностью вручив ей терновый венок из папье-маше, который стащил после завершения школьной постановки прошлым учебным годом. После этого она даже почувствовала себя по-настоящему на своем месте.

К ее небольшому разочарованию Филипп оказался в параллельном классе. Каждый раз после звонка на перемену Соня выбегала в коридор и осматривалась в поисках заветной шевелюры, но никак ее не находила. Слежка по расписанию так же не помогала, как и расспросы у других школьников. Более того, на вопрос: "А ты знаешь, где Филипп?" неизменно следовало недоуменное: "Какой Филипп, Сонечка? У нас же таких нет!" Как нет, если он том же классе, но по другому профилю? На этот вопрос ни у кого не находилось ответа. В школьной столовой парень не появлялся, на совместных уроках физкультуры его так же не было видно. На миг допустив мысль о том, что злосчастный патлач ей причудился, девушка тут же отмела ее как незаслуживающую даже рассмотрения. Скорее всего этот нелюдимый дурак просто прячется, чтобы ни с кем не общаться! Это было вполне в его духе, ведь она даже не была уверена в том, стал бы он с ней гулять и разговаривать, если бы она специально не вылавливала его во дворе их дома. Иногда, отрываясь от своих новых приятелей, Софья ходила во всем этажам школы, пересекая их вдоль и поперек, не забывая заглядывать в классы, неизменно находя лишь пустые парты да какого-нибудь хмурого очкастого заучку, стремившегося получить золотую медаль. В раздевалках его так же не было, как и в чуланах для швабр и в кабинете стоматолога. Лишь после звонка на урок Фил появлялся из ниоткуда и ловко юркал в класс, не встречаясь с ней взглядом. Соня даже подумывала прогулять один из уроков и подкараулить скрытного засранца у выхода из его аудитории, но вовремя одернула себя, сообразив, что такое поведение свойственно влюбленным дурочкам, но уж никак не ей.

Впрочем, она нашла одно из его убежищ– лестница, ведущая на чердачные помещения и огороженная массивной решеткой по всей ширине пролета: ей просто удалось заметить, как он ужом просачивается меж узких прутьев и исчезает в темноте.

"В натуре, змеюка какая-то!"

Так же Филипп делал и все последующие разы, когда Соня исподтишка наблюдала за ним, в уверенности, что никто на него не смотрит. А на него и впрямь никто не смотрел– это она так же заметила. Школьники, в том числе и ее одноклассники, будто в упор не замечали слегка неформального парня, который молча шел мимо них, вращая плечами, чтобы никого не задеть. Даже откровенно быдловатые парни и девчонки, которые минимум раз в неделю устраивали "потешные" зрелища с "ботанами", не трогали его, даже натыкаясь нос к носу– просто обходили, не удостоив взглядом. Будто его не существовало. Решив еще раз попробовать поспрашивать у ребят, но с более детальным описанием, Соня вновь наткнулась на стену непонимания. Только одна из девушек сумела более-менее ответить тем, что Филипп так-то никем здесь не считается и ни с кем не считается– знай себе приходит в школу, молча пишет в тетради, игнорируя даже учителей, за что ему даже перестали оценки за поведение ставить, потому как ни вызовы к директору, ни профилактические беседы со школьным психологом ни к чему не приводили. Он никому не мешал, откровенным уродом не был, даже не отличался фриковатостью "ботанов", о нем ничего не было известно кроме самого очевидного, и негласно учащиеся приняли решение не трогать его, вскоре забыв о том, что какой-то там Филипп вообще существует. Это не человек, а всего лишь молчаливая тень, сама избирающая маршрут по школьным коридорам. "Или птица."– вставила Соня, вызвав у одноклассницы понимающую улыбку.

Учебные часы заканчивались ближе к трем часам дня и девушка тратила еще полчаса на ожидания у раздевалки, вознамериваясь хотя бы здесь поймать Фила и пойти с ним вместе. Уже к третьей неделе от этой идеи пришлось отказаться– он будто издевался над ней, неведомым образом оказываясь во дворе их дома, при этом не забыв куртку, за которой было установлено не особо внимательное, но отнюдь не халтурное наблюдение, причем достаточно было моргнуть один раз, чтобы эта черная фиговина с заклепками пропадала напрочь из поля зрения.

–Признавайся– ты вампир! – драматично вскинув руку, заявила Соня, в очередной раз найдя Фила у их дерева.

–С чего ты взяла? – не изменившись в лице, спросил тот, сбросив сумку и вскарабкавшись на первую ветвь, поправляя на поясе пакетик с крупой.

–А вот!– забравшись следом за ним, она уселась рядом, не отрывая своих глаз от его поцарапанных пальцев, неловко развязывающих узелок,– Для многих ты– человек-невидимка, точно они зеркала, а ты… ну, собственно, вампир, который не отражается в них. Ты спокойно ходишь по всей школе, не заботясь о том, что кто-то тебя позовет, притянет за руку или вовсе толкнет– нет, ты идешь себе куда глаза глядят и ни до чего тебе дела нет– вот настолько ты нелюдимый, что даже окружающие люди предпочитают тебя не замечать. Конечно, ты можешь стоять под солнцем, но я не раз видела, что ты предпочитаешь темноту. Например, это твоя лестница с решеткой– туда ж никому не пролезть, а ты каким-то образом пролезаешь, будто кошак какой-то! А еще ты бледный и нездорово выглядишь, вот я и говорю– ты вампир!

Покачав головой, Фил улыбнулся одними губами.

–Чушь собачья.

–Эй, это же мои слова!

–И тем не менее. Версия, конечно, мне нравится– придает некий ореол необычности и таинственности, но на этом вся прелесть и завершается. Я один, потому что мне так удобно. Меня не замечают, потому что им так удобно. Удобно то, что я не доставляю никому проблем, не пролезаю под руку и не встаю поперек дороги. Я просто парень, который учится, только и всего. Я ничем не примечателен и потенциально не представляю ни для кого интереса хотя бы потому, что сам его нивелировал. Понимаю, тебе это кажется ненормальным, но мне нравится быть таким. Это… спокойно. – чуть поразмыслив, добавил, – И вовсе я не человек-невидимка. В школе, может быть, народ с готовностью и играет в эту игру, но, допустим, здесь, в Птичьей улице, это не работает. За примерами далеко ходить не надо– возьмем бабулю с пятого подъезда. Она, едва меня видит, начинает орать на всю улицу и подзывать к себе. Поначалу я подходил, хотя знал, что она неизменно будет просить ей с чем-то помочь, что-то перенести, собрать или разобрать, потому что отца она никак поймать не может и за это ставит долг отыгрыша на мне. Теперь я куда более осторожен и поймать она меня не может. Но я избегаю ее не потому, что не хочу помогать, а по причине ее разговоров– она с виду не очень и натура у нее скотская, что сразу заметно, стоит ее послушать. Хочешь еще примеров– будут тебе еще примеры. Дети. Однажды они оборвали половину моих кормушек и распугали птиц, потом дразнили меня, пока я все восстанавливал. Это еще ладно, пустяки, ведь они дети, а дети в моем понимании все равно что умственные инвалиды на пути частичного излечения. Но сам факт того, что они меня видят, уже о многом тебе говорит. Кстати, они попытались оборвать кормушки во-второй раз. – оглядевшись, Фил заговорщически наклонился к Соне, – И никто до сих пор не знает, что мальчишка, который чуть было не сломал себе руку, упав именно с этой ветки, на которой мы сидим, упал не потому, что неуклюжий дурачок, а потому что я поставил небольшую ловушку, на которой легко поскользнуться. Больше они наверх к кормушкам не лезут. И птицы довольны и дети целы.

Встретив его чуть проясневший взгляд, девушка ухмыльнулась:

–Ну, ты меня еще не до конца убедил, знаешь ли? Да и примеры у тебя какие-то отвлеченные– та зовет, эти дразнят. А я хочу знать о том, замечает ли тебя кто-то, как я? Посидеть рядом, просто поболтать, может, подзатыльник дружеский отвесить– хоть кто-то делает это? – парень качнул подбородком, – Что, совсем никто?

–Я могу рассказать и о менее приятных случаях, но мне не хочется портить себе настроение. Скажу просто, что этот человек живет здесь и регулярно обращает на меня свое отнюдь не доброе внимание. И даже не вздумай спрашивать о том, кто этот человек. – черные глаза вновь посуровели.

–Тогда я сделаю вид, что отвлекаю тебя, и задам вопрос по поводу твоих линз.

–А что с ними не так?

–Все не так. Во-первых, это абсолютно не твой цвет глаз, потому что кожа твоя слишком белая, а волосы… ну, слишком черные, надо полагать? Верхняя половина твоего лица сливается с ними, в итоге создается впечатление, что у тебя кроме носа и рта ничего наверху-то и нет! Если бы ты, к примеру, собирал волосы в хвост, то это смотрелось более-менее нормально. Во-вторых, за этими линзами не видно твоего настоящего цвета, а я ведь даже не знаю, каков он. Голубой? Карий? Зеленый? Серый? Знаешь, я даже думала о том, что ты на самом деле слеп на один глаз, на котором у тебя образовалось бельмо, потому ты носишь две линзы, а не одну. В-третьих, из-за линз, особенно если их носить целыми днями, может ухудшиться зрение. Они же у тебя не оптические, правильно? Просто кусочки силикона, которые ты лепишь себе почем зря, хотя мог бы не мучить глаза.

–И? Что мне толку с твоей оценки моих линз? Черные и черные, пусть, дальше-то что? Снимать я их вовсе не собираюсь, выбрасывать– тем более. Не нравится их цвет– ладно, я понимаю и принимаю это, но снимать все равно не буду. Можешь утешиться тем, что мне действительно нравится черный цвет.

–А мне кажется, что ты все еще хочешь привлечь к себе всеобщее внимание и чем-то их поразить. – повернувшись уже полностью к собеседнику, заявила Соня, – Только вот поражаться тут нечему. Всего лишь обычный парень с обычными линзами в глазах, одевающийся как попало и где попало. – и он наконец улыбнулся.

–Будешь еще к моему стилю придираться?

–Нет– заставлю тебя помучиться догадками еще пару дней до тех пор, как я тебя поймаю в школе. А я поймаю– уж будь уверен!

Оставив его в одиночестве, Соня ушла домой, стараясь не шуметь на лестнице, ожидая, что вот-вот послышатся крики. Но нет– после того, как валаамов осел в лице отца наконец-то подал голос, пусть и не кардинальным образом, но ситуация поменялась. Мать уже не третировала отца, изо дня в день сохраняя приличие и не повышая голос, даже испрашивая у него разрешения на какие-то пустяки вроде отъезда по делам. Он же сохранял свою каменную мину, которую нацепил еще в тот день, когда его жена ползала перед ним, умоляя простить его. Он вовсе не простил и подозревал, что благожелательность жены лишь внешнее явление и внутри она все еще кипит от ярости, если вовсе не выискивает какие-нибудь способы осадить его на законном основании.

Несмотря на фиктивный мир, семья повисла в атмосфере напряженности. Соня, чувствуя это, подозревала, что дело движется к разводу. Стараясь не думать об этом, она находила спасение в учебниках, параллельно играя с Аврелием. Маленький непоседа стал ее единственным утешением.

Во время семейных ужинов стояла звенящая тишина. Все члены семьи старались есть как можно тише, аккуратно ставя столовые приборы не на тарелки, а на подставленные под них салфетки, словно тишина была единственным способом не позволить громыхнуть колоколу раздора. Попыток начать разговор даже о пустяках не предпринималось. Каждый думал о чем-то своем, сосредоточив все внимание на еде. Чувствуя себя виновной перед мамой и папой, Соня гадала, как же она может исправить ситуацию и помирить мать с отцом.

Но идеи никак не приходили в ее вздорную головку, вновь уступив место обезьянке, громыхающей тарелками.

Вернувшись в школу следующим днем, Соня не смогла поймать своего неуловимого приятеля. Даже когда подкарауливала его у решетки каждую перемену, простаивая до самого звонка на урок. Она поняла, что он сменил свое укрытие, перепрятал свое тело в другом столь же недоступном месте. Что он избегает ее точно так же, как и остальных. Решив попытать счастья, следующей переменой она отправилась наперекор школьникам, ринувшимся в столовую за булочками, в подвальные помещения. Обычно они были закрыты на навесной замок, но кто-то из уборщиков, видимо, забыл запереть металлические двери либо просто оставил их простаивать в надежде, что поглощенные учебой и собственными персонами детишки не додумаются вломиться в котельную. Добравшись до нее почти что вслепую, девушка поняла, что нашла второе укрытие, которое, впрочем, все еще пустовало. Только одинокий стол стоял под люминесцентной лампой с граненным стаканом, в котором когда-то плескался кофе, да валялся под ним скомканный клочок бумаги. Развернув лист, Соня тихим голосом прочла следующее:

"Пустыня. Слабый ветерок сметал с дюн песок, который медленно заметал свежие следы, оставленные подошвами верблюжьих ног. Цепочка вела к песчаному холму, перескакивая через край дюны почти вплотную к спине одинокого путника, что направлялся на восток, восседая на верблюде. Он был в сером плаще, лицо его скрывали тряпки, на фоне которых резко выделялись два орлиных глаза. Руки, затянутые в плотные холщовые перчатки, слабо обхватили передний горб животного, вцепившись пальцами в поводья, а тело, прислонившееся следом, еле заметно шатало. Яркое солнце нещадно пекло и, измученный жаждой, человек лицезрел мираж– прекрасный, сияющий город, полный воды, еды и добрых людей, беззвучно приветствовавшие его рукоплесканиями и воплями, слившись в одну сплошную жирную линию у самой городской черты. Обуянный видениями, не замечая ничего кроме своих грез, он шел прямиком в песчаную бурю. Мгновенье– и песчаная лавина накрыла его с головой, погрузив в адские пучины, завихрившись огненными смерчами. Повсюду раздавался вой, жуткие стенания раздирали барабанные перепонки человека, словно хор грешников, истязавший сам себя во имя искупления искупая своих мирских прегрешений в страдании и нескончаемой боли. Песок больно впивался в запястья под задирающимися обшлагами, залеплял глаза, застывая твердой коркой по их поверхности. Ездок попытался прикрыть глаза рукой, но тщетно– песок летел со всех сторон, упорно находя малейший просвет для очередной стремительной атаки. Сильный ветер в буквальном смысле разметал, распластал по седлу, то откидывая на спину, то норовя сбросить под ноги все так же невозмутимо першего вперед животного. То и дело мимо проносились огромные перекати-поля, лишь на миг показываясь перед глазами и тут же усвистывая прочь в песчаную завесу, в которой столь яркое пару минут назад скрылось и солнце. Держась из последних сил, путник думал: "Буря не вечна– она закончится и я достигну этого города! Я видел его!" Но что же это? Его глаза продрались, распахнулись несмотря на летящий песок. "Где он? Я… Я же был у его порога!.. Куда он подевался?!"– отчаяние захлестнуло человека, враз ослабевшего всем телом, свисающего со стремян под тяжестью якоря неизбежного осознания. Предавшись печали, он зарылся лицом в горб и из последних сил вцепился в него своими руками, твердо намерившись удержаться в седле во что бы то ни стало. Буря бушевала целую вечность, но отчаяние отпустило путника, уступив дорогу смирению. В его ушах выл ветер, сверху гремел гром, в зубах скрипели песчинки и неожиданно вся какофония сложилась на удивление ладной композицией– словно племя древних индейцев зашлось в ритуальном танце, загремело концертом из барабанов и сотен свистков смерти. "Это конец!"– думал он, – "Не найти мне этот город…" И, едва он об этом подумал, едва последние силы покинули тело, как буря стихла. Едва сумев поднять свои глаза под истерзанными веками, путник узрел на горизонте силуэт города, от которого шел свет."

–Как красиво…

Соня не знала, но захотела восполнить пробел. Сегодня она найдет его на улице, подойдет и вручит рассказ, скажет, что ему нужно продолжить писать. Она подозревала, что он разозлится, возможно, накричит на нее, но была к этому готова– впервые за их недолгое знакомство она нашла что-то, что указывало на него, позволяло узнать чуть больше о нем и его жизни. Ей хотелось узнать его.

* * *

–Откуда это у тебя?!– на него было страшно смотреть– впервые за все время она увидела, как он злится.

Стоя перед ней и сжимая кулаки, Филипп будто не знал, что сделать– ударить ли ее, попытаться отобрать листок или просто плюнуть в лицо, выразив тем самым полное свое презрение к ней как к личности.

–Нашла в школьном подвале. Слушай… слушай же ты! – крикнула Соня, подняв руки, едва он сделал шаг к ней, но не успела продолжить.

Он отказывался слушать, отказывался понимать, что она пыталась ему сказать, вместо этого лишь выхватив листок и разорвав его в клочья.

–Нет! Зачем? – Соня упала на колени, собирая обрывки, – Зачем ты это сделал? Это же… это история, Фил! – почему он не понимает ее? – Я читала ее и хочу сказать, что мне понравилось! Я ума не приложу, почему ты бросил этот листок просто так в месте, где его нескоро бы нашли, я понятия не имею, что тобой движет, но то, что ты сейчас делаешь, недопустимо! Это!..– сжимая обрывки в левой руке, она сунула их ему в лицо, – Это– настоящая картина, которую ты видишь в своей голове и пытаешься нарисовать! Пусть она не идеальна, пусть она не имеет завершения, пусть даже у нее не будет продолжения, но ты… ты хорошо пишешь, Филипп. Не идеально, разумеется, но ты же только что начинаешь делать первые шаги в нужном направлении, так почему же ты сходишь с лестницы и стоишь на месте? Какой в этом смысл?!

–Смысла нет.

–Неправда!

–Слушай, ты…– но оскорбления застряли в его горле; постояв с минуту, бестолково хлопая ртом, Фил качнул головой, – Не надо лезть в мои дела. Если я что-то сделал, значит, так нужно было сделать. Я не собираюсь становиться писателем и не питаю никаких надежд и иллюзий на свой счет. То, что я написал– яйца выеденного не стоит и ты это знаешь. С чего тебе вообще волноваться о чем-то подобном?

–С того, дурак ты набитый, что мне понравилось!

–Не будем… об этом.

Казалось, разговор утомлял его. Отвернувшись от Софьи, Филипп в очередной раз отправился к дереву, но вместо того, чтобы забраться и исчезнуть среди веток, уселся у самого ствола. Помешкав, девушка присела рядом, продолжая смотреть на него.

–Ты так и не узнал моего имени, а я так и не сказала его тебе. Возможно, в твоем представлении я– просто персонаж твоей истории, которую пишет кто-то другой, решивший заполнить мной от силы пару страниц, но в моем представлении– а я, если ты вдруг не знал, все еще представляю и чувствую себя вполне реальным человеком!– ты являешься реальным и осязаемым человеком, о котором я ничего не знаю, но хочу узнать. Если не хочешь говорить о том, что ты пишешь, давай поговорим о чем-нибудь еще!

Промолчав еще с минуту, парень наконец ответил:

–Я ничего не пишу, потому что мне на самом деле нечего сказать. Образ в этом отрывке– лишь зарисовка, произведенная вследствие привычки. Когда-то я рисовал, но и это не оказалось моим призванием, потому я бросил, иногда выписывая такую вот бредятину на листках бумаги, потому что…– вздохнул, – Потому что иногда мне хочется рисовать.

–Так рисуй!

–Нет. С этим делом я давно покончил, а скоро покончу и с этой чертовщиной. – Фил указал на разорванный рассказ, – Мне следовало с самого начала понять, что я не художник и даже не около того– всего лишь обычный филистер с бестолковыми потугами упразднить невозможность установления абсолютной индивидуальности своей личности.

–Да бог с ней, с индивидуальностью! – воскликнула София, стукнув кулачком по земле, – Почему бы тебе просто не заняться тем, что нравится? Хочешь писать– пиши, хочешь рисовать– рисуй! Кто знает– вдруг ты нарисуешь какой-нибудь комикс, который будет тепло встречен? Я не говорю о наградах или деньгах, но о простом "А мне нравится то, что делает этот парень!". Разве тебе не хочется, чтобы кто-то увидел и оценил то, что ты делаешь?

–Нет.

–Врешь, Филька, врешь. Каждый из нас, кто делает хоть что-то, в глубине души ожидает похвалы!– она и сама не знала, говорит ли искренне или повторяет чью-то реплику, и впрямь чувствуя себя как случайный прохожий на репетиции театральной постановки, которую выдвинули на первый план,– Возможно, ты не хочешь быть знаменитым, но я точно могу утверждать одно– ты хочешь, чтобы хоть кто-то прочел все, что ты написал. Просто прочел, не говоря ни слова.

–Давай сменим тему. – попросил он, склонив голову ниже.

–Ты же понимаешь, что наш разговор из важного превратится в бестолковый? Какую, по-твоему, тему для него я могу выбрать? "Расскажи мне о себе, Филя"? Или, может, "Ты когда-нибудь влюблялся, Филя?" А, может, "Как ты думаешь, это плохо, что твои родители разведутся?"– "Упс!"

Действительно– "Упс!". Фил тут же посмотрел на нее, словно поняв, что она невольно проболталась о том, о чем не следовало. Соня неловко отвела взгляд и стала сосредоточенно разглядывать свои туфли.

–Твои родители разводятся? – с неожиданной участливостью спросил он, чуть склонив голову, чтобы заглянуть ей в глаза.

–Нет. Это я так… Мы, вообще-то, о тебе говорим! Не переводи все стрелки на меня, это некрасиво! – девушка притворно улыбнулась и поправила свои волосы, – Так что же, на какой вопрос будешь отвечать?

–Ни на какой. Они банально неинтересны, тем более что мне нечем ответить.

–Врешь.

–Не вру.

–Тогда какой же вопрос будет небанальным?

–Такой вряд ли найдется.

–А как на счет того, чтобы я придумала интересный вопрос о твоей жизни, пока ты отвечаешь на парочку вполне обычных? – спросив это, она снова посмотрела ему в глаза, заметив, что он задумался.

–Только на один.

–Два!

–Один. – чуть отодвинувшись от дерева, Филипп улегся спиной на траву, не заботясь о чистоте своего школьного костюма, – Спрашивай.

О чем же его спросить, чтобы он не разозлился? Что интересует ее в нем из того, о чем следует знать? Наверняка у него никогда не было девушки, потому он не желает заводить об этом разговор– считает, что это его оскорбит, если вовсе не унизит. Вероятнее всего, его жизнь лишена красок, совсем пуста на впечатления, совсем не интересна для кого-то постороннего, вот он и занимается тем, чем не занимаются другие– подкармливает бездомных собак и птиц.

–Если бы ты мог попасть в какую-нибудь фантастическую вселенную, то какую бы ты выбрал? – и он рассмеялся.

–Ни в какую. Теперь давай что-то поинтереснее.

–Эй! Это не ответ, даже близко нет! Где мой развернутый ответ, аргументация по пунктам, логический вывод?

–Их не будет, но я попытаюсь ответить. Дело в том, что в подобных вещах я ничего не смыслю. Из фантастических вселенных знаком только с миром волшебства и магии, который создала британка с фамилией Роулинг. Все. Очень хорошее место, когда ты ребенок, но не в момент, когда тебе шестнадцать и ты не знаешь, что ждет тебя в будущем– в подобные моменты мечтать о полетах на магических тварях и зельеварении кажется не просто глупым, а совсем бесполезным, а я уже не ребенок. Давно нет.

–Разве тебе не хочется увидеть хотя бы часть этого мира здесь, в этом самом мире?

–Нет. Все, что можно было увидеть, уже сняли в фильмах. Ты же ведь не задала вопрос в том ключе, где я– часть сюжета, персонаж, от него неотделимый. Вопрос стоит таким ребром, что я все еще остаюсь в своем теле, тем же самым человеком, не имеющем понятия о том, что где-то неподалеку детишки моего возраста играют в мяч на метлах и радуются жизни. Какой толк быть частью такого мира, не имея возможности вкусить все его прелести? Никакого. То же самое и с реальным миром– все, чего нам хочется, остается недоступным с начала жизни и до ее логического завершения. Мы так и умираем, полные разочарования от несбывшихся планов и надежд.

–Тебе никто не говорил, что ты один из самых унылых людей в этом городе? – раздраженно спросила Софья, – Что у тебя за мечты такие, что их невозможно воплотить в этом мире?

–Найти себя.

–И что это значит?

–Не знаю.

–Ну еще бы знал– ты же отметаешь все, что тебе нравится! Тебе была и все еще доступна возможность писать и рисовать, но что ты делаешь вместо этого? Ноешь, что тебе это не по плечу, что ты– никто. Возможно, твои увлечения поспособствовали вручению билета в лучшую жизнь, но ты сдался в самом начале пути, перестал пытаться.

–Это не то, чем мне хочется заниматься.

–А чем же ты действительно хочешь заниматься, скажи мне!

–Судя по всему, ничем.

Искоса глядя на нее равнодушным взглядом, Фил был абсолютно серьезен, не допуская и мысли о том, что в его словах могла скрываться всего лишь шутка.

–Зачем же тогда жить?

–Вот именно. Незачем. Я просто был рожден по капризу и предоставлен сам себе– иди себе, Фил, куда хочешь, делай что хочешь, только закон не нарушай и людей не обижай. Вот и вся песня.

–С таким настроем ты никуда не уйдешь, так и останешься здесь, в этом сером месте.

–И это меня тоже не устраивает.

–Может, тебе тогда просто лечь и умереть? – Соня совсем разозлилась на своего знакомого, не выдержав равнодушия в его голосе, – Раз уж все бесполезно, давай– просто перережь себе запястья и будь что будет.

–Может и умру…– все так же равнодушно согласился парень, – Отца будет только жаль, но я не подписывался жить только ради него. Раз у меня нет предназначения, то глупо будет создавать его только ради этого человека.

–Ты его ненавидишь?

–Я его люблю, вот в чем проблема.

На это ей было нечем ответить. В голове будто забилась истомленная рыбешка, стуча плавниками по опустевшей черепной коробке.

–С каких это пор любовь стала проблемой?! Ты– идиот, раз смеешь на серьезных щах заявлять подобный бред! Нет, с тобой не просто что-то не так– с тобой все не так! Так относиться к жизни, совсем ее не зная… Нет, я даже разговаривать с тобой об этом не буду! Забудь все мои тупые вопросы, забудь этот дурацкий разговор– слышать ничего не желаю. – и, швырнув ему в лицо обрывки рассказа, Соня ушла.

* * *

–Слезай, Филя. – все голосила София на пару с собакой. Ответа не последовало.

Со дня их последнего разговора прошло еще пару недель и она все еще была задета всем, что сказал ее приятель, первое время стараясь обойтись без его общества. Тоскуясь с парой подружек с похожими на ее интересами, стала уже глубже осваиваться с городом, посещая рестораны и уча девчонок, как разводить молодых парней на бесплатную выпивку и ужин, ничем при этом не поступившись, благо их внешность и макияж позволяли обмануть неосторожных любителей женского внимания. Очаровав и обломав очередного страстного Ромео, Соня возвращалась к подругам и смеялась с мужской глупости, в то же время вспоминая своего отца, ползающего пред ногами ее матери. Отгоняя неприятную картину, она возвращалась к пустой болтовне, продумывая мысленно очередное оправдание, которым огорошит родителей, когда опоздает к девяти вечера домой.

Несмотря на свой увеселительный период, от учебы тем не менее девушка не отлынивала, всякий раз вспоминая слова Филиппа и не желая лишиться возможного будущего из-за своей детской глупости. Иногда она встречала его в школе во время завтрака в столовой, скорее наблюдая, как он сидит в максимальном отдалении от остальных за крайним столом, вечно уставившись в тетрадь перед собой. Его лицо было искажено странными эмоциями, которых она до сих пор в нем не замечала: вечно напряженное лицо и злой взгляд в одну точку. И, кажется, темные тени под глазами, будто от ударов, но издалека было трудно различить. Предаваясь неведомо откуда взявшейся жалости, она чувствовала, как хочет подойти и сесть рядом с ним, возможно приобнять, прижать к себе, лишь бы его морщины разгладились, лишь бы он не был настолько одинок. Лишь бы его взгляд стал более мягким, как во время их прогулок. Ловя себя на этой мысли, Софья резко обрывала себя и возвращалась к беседе с подружками о всякой дребедени.

"Я скучаю."

Нет! Это просто наваждение! Она старалась не допускать мыслей о нем, но с каждым разом у нее это получалось все хуже и хуже. Дошло до того, что все мысли были только о нем, как когда-то было с Аврелием, и что-то жгучее, неизвестное ей увлеченно вторило сверлением по грудной клетке. Все досадная оплошность. Сколько раз она уже корила себя за то, что слишком резко говорила с ним, даже не пытаясь понять его нежелание продолжать диалог, который несомненно велся внутри него и без ее участия. Надо было просто позволить ему говорить, дать самому решить, стоит ли выговориться или сохранить свои мысли при себе и увести разговор в более спокойное русло. Может, ему просто нужно было ее внимание, а не настырный свербеж языком на темы, которые не ей суждено было с ним обсуждать. А ей– просто побыть рядом, когда это действительно нужно, а не когда хотелось лично ей. Если бы Софья желала стать его другом и пробить невидимые стены, что парень воздвиг вокруг себя, то сразу бы поняла, что все делает не так. Она ведь и раньше так делала, обращаясь к нему лишь от скуки, заполнившей свободные от пустячных дел дни. А теперь ее терзало чувство вины, конкретной причины которой девушка так и не смогла найти, зачастую возвращаясь к мысли, что, не смотря на неприятную тесноту в груди, возможность ее правоты вовсе не исключена, а он– всего лишь мальчишка, страшившийся неопределенности будущего.

"Слишком уж часто я испытывала чувство вины в последнее время, а ведь так и до "синдрома вечной вины" рукой подать!"

И все же даже при осознании сей мысли дело зашло до того, что при любой мысли, касающейся Фила, на ее глаза тут же наворачивались слезы. Не в силах понять, что с ней происходит, действительно ли она чувствует, что с легкой руки допустила непростительную оплошность, или же просто чересчур сильно скучает по нему, девушка решила, что невольно позволила ему запасть ей в душу. Ей очень хотелось вновь поговорить с ним, услышать этот язвительный голос и увидеть ту некрасивую улыбку, почему-то в какой-то миг превратившейся в знак особого расположения. Но некстати проснувшаяся гордость душила ее попытки пойти на примирение и, едва завидев его, она делала шаг навстречу, тут же сметаемая неведомой силой в сторону. Соня использовала все доступные ей способы примирения: ждала его у дверей класса, но в последний момент сбегала, писала записки, но в последний момент рвала на мелкие кусочки, пыталась вызнать номер домашнего телефона у оператора при помощи одного лишь имени, но сбрасывала трубку, едва тот начинал диктовать номер, подговаривала знакомых поговорить с ним, но встречала фразы в стиле: "Ха-ха, Соняш, хорошая шутка! Забудь ты эти глупости!". Последним способом была слежка до самого дома, подъезда, квартиры, но Соня всячески терпела фиаско еще на первом этапе, словно бог несправедливости в приступе скуки глумился над ней, каждый раз подсылая то подружек, то стаю диких собак, то чересчур ретивого полицейского и другие неприятности, в то же время одаривая Филиппа способностью вмиг растворяться в воздухе, едва он скрывался из виду.

Даже "спираль" уже долгое время пустовала, раскачивая пустующими кормушками.

До сего дня.

–Ну Фи-и-иль, я видела, как ты залез! – никакой реакции.

–Ты что, обиделся за то, что я тебе тогда наговорила?

Тишина.

–Филипп, черт бы тебя побрал, ответь!

–Я тут, вообще-то! – раздался голос из-за спины, отчего она тут же подпрыгнула и, обернувшись, увидела его.

И ужаснулась– половина его лица опухла и посинела, на лбу красовалась широкая ссадина, поблескивающая на солнце, решившим еще раз выглянуть и облагородить своим тусклым свечением мрачные древа Птичьей улицы. Давно не мытые сальные волосы сосульками свисали с его макушки, но на губах играла непривычно открытая улыбка. Про себя Соня отметила, что теперь она ей даже нравится, но эти синяки…

–Что с тобой случилось?

–Ничего. – просто ответил он, все так же стоя поодаль от нее. – С чего ты взяла, что я обиделся?

–Ну…– смутилась девушка, потупив взгляд, – Я же, вроде как, не слишком тепло приняла твои слова и вообще запорола беседу, вот и думала, что ты меня намеренно избегаешь, зная, что мне за тобой не угнаться.

–Вовсе нет. – рассмеялся в ответ Филипп, – Я просто немного думал о своем и ничего кругом не замечал. И сегодня бы не заметил, если б не ваши с собакой крики. – наконец он обратил внимание и на обнюхивающего его ботинки Аврелия, опустившись на корточки и почесав за ухом.

–Значит, все в порядке? – "А я-то, дура-дурищная, так из-за тебя, гад, извелась! А ты… боже, мама, ты была права– все мужики козлы! – Ты вовсе не ненавидишь меня, правда?

–С чего мне тебя ненавидеть, глупая? – "Глупая… И почему мне нравится, что он так говорит?!"

–Я не глупая! И я привыкла к тому, что человек, который со мной общается, не убегает от меня, только завидев, так и к тому, что я знаю о нем хотя бы минимум. А о тебе я знаю, что тебя зовут Филипп и ты унылое говно. Но-но! – подняла палец, не дав ему ответить, – Хочешь оставаться таким– валяй, но мне хочется попросить тебя, чтобы ты не убегал от меня, если уж видишь, что я хочу подойти, ладно?

–Ладно.

–Вот и славно! – и, раскрыв руки для объятий, она тоже широко улыбнулась и пошла к нему, тут же остановившись в непонимании.

–Ты чего это делаешь? – словно ожидая от нее подвоха, Филипп отскочил от тявкнувшего Аврелия и начал обходить ее стороной, стараясь заглянуть за руки.

–Хочу тебя обнять! – его реакция шла в разрез с тем, как она представляла себе этот момент, не понимая, что не так.

–Чего это ты так расщедрилась на внешние проявления чувств, а? – говоря таким тоном, словно уже уличил ее в чем-то нехорошем, он все так же кружил вокруг нее.

–Да что это на тебя нашло? Просто обними меня!

–Нет. – и вместо холодной доброжелательности возникла ледяная глыба с горящими глазами.

Аврелий угрожающе зарычал, а саму Соню словно ведром ледяной воды окатило. Ее руки медленно опустились.

–Я предложила всего лишь объятия. Что тут такого? – теперь она смотрела на него с опаской.

Камень сменила доброжелательность. Мысленно она вздохнула от облегчения, чувствуя, что буря прошла мимо.

–Ты не можешь просто подойти ко мне и потребовать обнять себя. – он покачал головой. – Я тебе не игрушка.

–Филя, я все понимаю, что ты ненормальный, но не настолько же! – полушутливым голосом сообщила Соня, стараясь разрядить обстановку, – Это всего лишь объятья, так все люди делают!

–Я так не делаю.

–И никогда не соберешься сделать?

–Не знаю.

–А что, если я сейчас просто подойду к тебе и чуть приобниму? – Соня подняла руки, – Так, чтобы ты видел мои руки и ничего себе там не думал?

–А зачем тебе это?

–Затем, что я не видела тебя долгих две недели и, как мне кажется, я по тебе соскучилась. Не смотри на меня так озадаченно!

–С чего бы тебе по мне скучать? Я ж просто твой сосед. – Филипп перестал кружить вокруг нее, остановился напротив.

–Ну, с чего бы мне начать? Первое– ты мой первый знакомый отсюда. Второе– ты похож на сатаниста, а это пахнет интересной историей. Третье– ты вкрай нелюдимый и у меня появилась мысль социализировать тебя. Четвертое– я как-то смотрела передачу, где всякие стилисты отбирают всяких доходяг и превращают их в принцесс. Хочу сделать то же самое с тобой. А сейчас появилось еще и пятое– из-за твоего внешнего вида я начинаю думать, что ты бездомный, которого бросили в бойцовскую яму, и начинаю тревожиться. Ты так и не скажешь, кто тебя так отделал?

–Нет.

–Значит, это сделал тот, кого ты любишь. Вообще-то у меня было для тебя предложение, но, думаю, сначала лучше пригласить тебя к себе домой и что-то сделать со всеми этими синяками– на них больно смотреть!

–Не хочу навязываться.

–Алло, это Соня-засоня, вызываю Фильку-простофильку! Я тебя зову, а это значит, что ты не навязываешься. Кончай уже вести себя, как отбитый интроверт и следуй за мной!

–Вот, присаживайся. – усадив его на своей кровати, она удалилась на кухню, достала пакет со льдом и аптечку из кухонного стола. Вернувшись, аккуратно приложила лед к лицу Филиппа и отвинтила крышку баночки, – Руки у тебя, конечно, выглядят жутко. – еще во дворе она заметила стертую кожу в его костяшках,– Крепко, видимо, досталось тому, кто на тебя напал.

–Да, не слабо. – прижимая лед к глазу, кивнул Фил.

–Без этого никак нельзя было обойтись? То есть, решить все мирным путем.

–Нет. Когда он выпивает, то становится неуправляем. Особенно в том случае, если водка, которой ему так хочется, выливается в унитаз. Особенно после того, как я первый его бью.

–Но зачем? – ей стало понятно, что речь идет о его отце, – Неужели ты не знал, чем все в итоге кончится?

–Знал. Но позволять ему упиваться до чертиков все равно не намерен. – единственный открытый глаз с чуть покосившейся линзой не отрываясь следил за тем, как она расхаживает по комнате, то прибираясь у будуара, то укладывая Аврелия в лежанке, – Поверь мне– пара синяков для него всегда будут лучше жесткого похмелья.

–И разговоры никак не помогают?

–Нет.

–Бедный Филя…– сев подле него, она отклонила руку с пакетом, внимательнее рассматривая синяк. Все еще фиолетовый, он блестел от влаги. Сквозь щелку век она различила налитый кровью белок глаза.

–Не смотри на меня так.

–Почему нет?

–Тебе ведь не так уж важно, каково мне. В этом ты просто видишь возможность показать себя с лучшей стороны.

–Так, значит, ты обо мне думаешь? Что я всего лишь дурочка, которая желает покрасоваться? И перед кем? Перед тобой! – не удержавшись, Соня хихикнула, – Поверь моим словам– если бы я выбирала, кому синяки снимать, тебе или Итану Хоуку, я бы выбрала его.

–Он же страшный.

–Вовсе нет– он красивый!

–Что ж, тогда я сейчас пойду, а ты достань тетрадку с наклейками его физиономии и лобызай сколько влезет.

–Стоять, я не закончила! – забрав лед, Софья уселась поудобнее и сняла верхний слой мази, – И не дергайся! Я делаю это впервые, так что, если попаду в глаз, терпи!

Чувствуя под подушкой пальцев вздувшиеся кровоподтеки, она ожидала прилива отвращения, но вместо этого испытала почти что довольство собой. Размазывая прохладную субстанцию по его глазнице и скуле аккуратными круговыми движениями, Соня не переставала говорить:

–Вы, мальчики, порой бываете непомерно дикими созданиями– так и норовите что-то погнуть, сломать, испортить! Никакого чувства меры– коль уж заведетесь, так вас толпой придется разнимать. Такой фингал, как у тебя, одним ударом не набьешь, даже если у твоего противника хорошо поставлен удар– ты же ведь не стоишь как вскопанный, когда тебя бьют, пытаешься увернуться или отклониться. А это…– чуть нажав и получив в ответ легкий вздох, продолжила, – Такое получилось отнюдь не от одного удара. Пятно неровное, расползается по всей половине лица, где-то более концентрированное, где-то расплывшееся. Тут как минимум было три точных удара. Он ведь придавил тебя к полу и держал за шею другой рукой, так? – указав на серые пятна по краям у кадыка, вновь получила кивок, – И, судя по тому, как налилось все кровью, ты даже не пытался отвернуться или предотвратить удар. Почему?

–Потому что к тому моменту насчитал уже двадцать ударов со своей стороны. У него был разбит нос.

–Понятно. Насчитал двадцатку и решил, что хватит с него ссадин– пора и тебе получать, так?

–Угу-м.

–И как это понимать? Неписанный кодекс чести или внезапное осознание, что ты вовсе не хочешь с ним драться?

–Драться я с ним не хотел года два назад. Теперь же, как мне кажется, все наше общение завязано именно на драке.

–Мальчики. – стараясь вложить как можно больше презрения в это слово, Софья и сама не ожидала, насколько ядовито оно прозвучит; встретив колючий взгляд целого глаза, качнула головой, – Прости. Наверное, я несправедлива. Мой папа никогда при мне не пил и уж точно не позволял себе поднять на меня руку. На маму тоже, пока она сама его не вынудила.

–Поэтому они разводятся?

–Они не разводятся!

–Ох!

–Прости, не удержалась! – чуть подув на место, куда непроизвольно ткнула ногтем, она сняла еще один слой мази, – Я больше не буду, честно!.. Но нет, они не разводятся. Мама поняла, что без папы ей ловить нечего, как и то, что он больше не позволит ей собой помыкать. Подумать только– ведь это я его надоумила!

–Зачем?

–Вспомнила твои дурацкие разговоры о том, как люди вечно пытаются испортить друг другу жизнь. В тот момент мне это показалось правильным, пусть и несерьезным, вот я и заявила ему, что ему следует сделать.

–Ты сказала ему ударить мать?

–Нет, дурак. – беззлобно прошипела Софья, тем не менее улыбнувшись, – Я просто сказала ему, что хочу видеть в нем сильного мужчину, каким должен быть мой папа.

–Сдается мне, если бы я сказал то же самое своему, то он бы метил ниже.

–В зубы?

–Именно.

–А я вот думаю, что это заставило бы его задуматься о том, каким он показал себя перед тобой.

–Он думает об этом постоянно. После того, как мы подеремся, он всегда быстро трезвеет и пытается загладить вину. Клянется, что бросит пить и начнет больше работать, чтобы удержаться, но я ему всегда отвечаю одним и тем же– что он врет и постоянная работа только сделает все хуже. Наверное, надо было сказать по-другому? – схватив ее за запястье, прошептал Филипп, – Может, стоило хотя бы раз сказать ему, что я верю в него?

–Я не знаю, Филя, правда, не знаю! – высвободив руку, она снова прижала лед к его глазу, – Я не вижу полной картины, но думаю, что так ты ничего не изменишь. Он какое-то время попробует терпеть– только ради тебя, но в итоге сорвется. В его жизни случилось что-то плохое?

–Мать умерла.

Так она и знала.

–Знаешь, я не буду сейчас изливаться в лицемерной жалости и так далее.– чуть поправила пакет, прижав его руку поплотнее к голове,– Я никогда никого не теряла, если не считать недолгой пропажи Аврелия, и не мне говорить о том, что время якобы лечит все раны. Я даже не знаю, жалко ли мне тебя и твоего папу, особенно после всего, что ты мне говорил о себе и о нем. Я бы хотела испытывать жалость, но, если честно, сейчас мне тебя жаль только потому, что ты сидишь здесь, весь покореженный и грустный. Если бы я могла, то обязательно бы рассмешила, а так… все, что я могу, это нанести еще немного бальзама. Хочешь?

–Да…

–Ты так говоришь, потому что думаешь, что больше значит лучше, или потому, что тебе нравится, как я к тебе прикасаюсь?

–Я просто говорю "да".

–А мне думается, что тебе нравится. Ты говорил, что тебе никто не нужен, что ты сам себе голова и так далее, но я же вижу, как ты тоскуешь. Там, в столовой, когда все веселятся и болтают, ты сидишь перед своей тетрадью и у тебя на лице творится нечто невообразимое. Ты будто готовишься взорваться, залить все вокруг своей кровью. – она кивнула еще раз, когда он удивленно на нее посмотрел, – Обычно у тебя лицо такое равнодушное, словно неживое, но в те моменты тебя невозможно узнать. Особенно потому, что я тебя вовсе не знаю.

–Ты знаешь обо мне достаточно, чтобы представлять, какой я человек.

–Одинокий. Печальный. Неразумный.

–Неразумный?

–Никто не будет добровольно ограничивать свое общение с другими, если только он не полный дурак, считающий, что разочарование имеет абсолютный характер. Поддерживая эту модель поведения, ты лишь предаешься самодовольству, представляя себя не тем, кто ты есть. Ведь ты не такой, я знаю. Ты не мертв в душе, что бы ты там себе не думал, ведь ты же здесь, со мной.– многозначительная пауза,– Только мертвым не нужно общество, но ты все еще жив и не находишь в себе сил оттолкнуть меня, хотя пытаешься изо всех сил– убегаешь от меня в коридорах, прячешься в подвале и на чердаке, стараешься не попадаться на улице, даже перед и после школы умудряешься выбраться в обход меня, зная, что я жду тебя. А я, как дура, пытаюсь за тобой угнаться.

–Ты не дура. А я делаю так, как привык.

–Да. Только это всего лишь привычка, а не стиль жизни. Если ты будешь продолжать в том же духе и дальше, то упустишь множество событий, которые могли бы произойти в твоей жизни, которую ты боишься так же, как я боюсь высоты, насекомых и еще кучу всего. Но я преодолеваю свои страхи, а ты увязаешь всего лишь в одном, считая, что так можно избежать всяческих разочарований. И ведь тебе невдомек, что ты выбрал путь, целиком из них и состоящий.

–Разочарование– что сама жизнь, С… – "Так?"– Если пытаться избежать его, то проще сразу умереть. Я не избегаю разочарования, я лишь выбираю тот маршрут, при котором оно будет цикличным, однообразным. Выбираю разочароваться не в людях, но в их мире.

Она отстранилась и прямо посмотрела в эти черные глаза. Левый глаз уже полностью раскрылся, еще немного щурясь от щипавшей его мази и боли.

–Если я попытаюсь тебя обнять, это будет твоим разочарованием во мне или нашем общении в целом?

–Лучше воздержись. – только и ответил он.

“Каменюка!”

–Когда ты обнимался в последний раз?

–И это твой нестандартный вопрос?

–Да.

–Примерно два года назад, когда второй раз дал отцу сдачи. Он схватил меня и не отпускал, говоря, что ненавидит себя за все, что со мной делает, и одновременно гордится тем, что я не стою истуканом. Тогда он сказал одну вещь, которую я до сих пор вспоминаю.

–Расскажешь?

–Отчего нет? Он сказал, что будет рад, когда я убью его.

Софья так и застыла, от удивления раскрыв рот, во все глаза глядя на своего приятеля, все так же невозмутимо застывшем под ее руками, все так же не мигая глядевшим в ее глаза.

–Ты же… ты же ведь не сделаешь этого?

–Нет. Но я часто думал об этом. В какой-то момент этот вопрос из обычного обратится в вопрос жизни и смерти– или я или он. Наступит момент, когда его ненависть к жизни хлынет через край, а я окажусь единственным на расстоянии вытянутой руки. Он знает, что я не привечаю жизнь, равно как знает, что я от нее ничего не жду. Это знание выльется в очередную мысль– раз я не хочу жить, значит, он как человек, меня породивший, должен и убить. Не как Тарас Бульба, который убил предателя, а как мужчина, сознавший, что мое появление было ошибкой, отпечатавшейся на его совести. Все, что со мной происходило на протяжении всех этих шестнадцати лет, на его совести, в том числе и мама. Он решит, что не подготовил меня ко взрослой жизни без него, что позволять мне выйти в нее в том состоянии, в котором я сейчас, будет непростительной ошибкой, потому что вслед моим мыслям решит, что меня будут ждать одни разочарования. Он не примет эту мысль, возненавидит себя еще до того, как прикоснется ко мне. И день, когда я умру, он умрет следом, сперва заставив себя поплатиться за все. И я принимаю это, потому что не хочу брать на себя бремя вины за его жизнь.

–Мне страшно за тебя!..– и она не солгала.

Неожиданно по ее щекам полились слезы. Представив себе, как ее отец душит ее и его глаза наливаются ненавистью, она задрожала, обняла себя за плечи.

–Видишь, что ты со мной делаешь?!– всхлипнула она, отвернувшись от ошарашенного Филиппа, – Из-за тебя я сама начинаю бояться всего, что никогда не причиняло мне боль…

–Твоя жизнь не такая, как моя, по большей части. – невозмутимо ответил он за ее спиной, – Ты не задаешься вопросами о своей жизни, о своем будущем. В каком-то смысле ты даже счастливее, чем я сам, потому что то, что ждет тебя впереди, для тебя совсем неизвестно. Каждый новый день будет подносить тебе сюрпризы, а уж приятные они или нет, решит случай и твой настрой. Ты не задаешь себе недостижимых целей, не разбираешь по кусочкам свое бытие, пытаясь найти смысл жизни. Ты испытываешь радость от того, что в твоей жизни появился Аврелий, и будешь испытывать ее всегда, видя, как что-то хорошее приходит в твою жизнь, будто в первый раз. Глядя на него, ты не думаешь о смерти, не сознаешь всю тяжесть ответственности за его маленькую жизнь, потому что варианты, что он проведет ее без тебя, для тебя недопустимы. То же и с остальными. Ты будешь связывать свою жизнь с людьми и вряд ли допустишь, чтобы они тебя потеряли. Тебя не будет мучить совесть за самовольный уход, потому что ты уже на месте и тебе вовсе не хочется уходить.

Она закачала головой и разрыдалась пуще прежнего, лишь сильнее впившись пальцами в плечи. И вздрогнула, когда холодные руки легли ей на запястья, чуть сжавшись. От удивления девушка даже перестала плакать, почти вплотную соприкоснувшись своим носиком с его.

–Тебе вовсе незачем плакать и жалеть меня. Это моя жизнь и я вправе ею распоряжаться так, как сам хочу. Даже если я не вижу для себя никаких вариантов, то названный мной конец вовсе не так ужасен, как ты себе представляешь, потому… не плачь.– и он сомкнул свои запястья вокруг ее коленей, сжав в крепких объятьях,– Так какое предложение ты мне хотела внести?

* * *

Ах, как же долго она ждала этого дня! Наконец-то можно уйти в отрыв, как следует напиться и нализаться с каким-нибудь красавчиком! Вечеринку по случаю осенних каникул устраивали какие-то мажористые студенты в одной из самых больших дач их родителей как раз недалеко от "коробки". Услышав во время первого приглашения слово "мажор" Соня поперхнулась чаем, который полился у нее из ноздри, что, однако, не остановило гомерический смех, который она тут же исторгла.

–Мажорики? В этом захолустье? Да бросьте! – и продолжила ухохатываться.

–Что? Я ничуть не преувеличиваю! Иди с нами, можешь даже кого-то позвать! – заявила ее подруга, кокетливо подмигнув.

Однако дача и впрямь оказалась очень большой. Да что там, это был целый двухэтажный особняк со своим бассейном– правда, в пристроенном зале, – и мини-баром, стараниями двух братьев в одночасье превратившийся в самый настоящий бар с тонной выпивки. Это был самый большой дом в дачном райончике, к тому же стоявший на самом живописном месте с видом на город. Как и все, Софья знала об этом и приплясывала от нетерпения, предвкушая шумную вечеринку, стоя на пороге у железных ворот среди десятка автомобилей и глядя на заветную дверь с окнами по бокам, блистающих всеми цветами радуги под громкую музыку. Тут же перескочив махом через забор, едва не задрав до таза свою мини-юбку, Соня забарабанила в дверь и тут же была схвачена десятком рук в окружении орущих глоток. Вечеринка была в самом разгаре– бутылки с пивом порхали из рук в руки, студенты и школьники, пытающиеся казаться студентами, сновали друг меж другом, отсвечивая друг на друга светящимися браслетами, либо танцевали в обнимку, целуясь на оккупированных диванах и креслах. Свет ламп был приглушен, однако откуда-то все вырывались прыгающие и мигающие снопы стробоскопического света.

Талию Сони обвили чьи-то руки и горячее тело прижалось к спине, увлекая в танец. Только это и ждавшая, она тут же прижалась к незнакомцу еще сильнее и стала извиваться, зная, какой производит эффект. Его руки покачивались в такт ее движениям, затем резко повернули к себе. Она оказалась лицом к лицу с незнакомым парнем. "А он симпатичный!"– обвив с этой мыслью его шею руками, она призывно куснула нижнюю губу, вызвав чуть насмешливую улыбку. Незнакомец потянулся к ней и тут же был отстранен, а девушка, а весело смеющаяся школьница пригрозила ему пальцем, отступая к барной стойке. Всюду возникали парни, желающие с ней станцевать, но она всем говорила: "Позже, позже, мальчики, я не резиновая!", думая лишь об одном– алкоголь!

Схватив бутылку коньяка, стала искать глазами того наглого парнишку, а наткнулась на лохматую шевелюру.

"Ты пришел!"– только и шепнула она и он исчез. Ругнувшись, Соня сделала три глотка прямо из горла и продолжила поиски. Снуя меж извивающимися телами, она то присоединялась к танцу, то внезапно вспоминала о Филе и начинала бегать глазами, пока очередной подвыпивший студент лапал ее зад, не догадываясь, на какой же тонкий лед ступил по воле судьбы, по той же воле вырвавшей незнакомую девчонку из опасных объятий. Достигнув стены, девушка открыла первую попавшуюся дверь. Каморка, в которой устроили жаркий коитус одна из ее подружек и неизвестный парень. Захлопнув дверь, Соня пошла дальше, всматриваясь в лица. Нигде его не было, совсем! Не иначе как опять прячется на чердаке, считая, что выполнил условие!

Ну и черт с ним! Она сюда пришла отдыхать, а не мозги грузить! Только мелькнула сия мысль, как знакомые уже руки снова обхватили ее талию. Снова повернувшись к парню, она хотела его поцеловать, но заметила что-то странное: его руки мелко дрожали, а самого красавца нехило так качало на месте. Она едва успела его оттолкнуть, когда он согнулся под окном и изрыгнул порцию рвоты. Пока София визжала от омерзения, все вокруг смеялись. "Все– этот мимо!"– решив держаться от слабака подальше, она снова прошла в бар. А вот и он! Ну, не убежишь, засранец! Ни медля ни секунды, девушка прямо на каблуках поскакала к нему, но в подпитии не рассчитала расстояние и влетела в спину. А Фил в свою очередь влетел в спину какому-то бритому здоровяку, пролив пиво ему на брюки и туфли. Не прошло и секунды, как парень прижал его к барной стойке, вцепившись в горло.

–Слышь, еще раз так сделаешь, я тя урою, понял? – голос, нет, голосище прорвало музыку насквозь.

–Кирюш, успокойся, он же случайно, ну ты посмотри на него! – пыталась оттянуть его за руку тощая крашеная блондинка с орлиным носом.

–Тихо, погодь ты! Ты! – ткнул пальцем Филиппу в лицо– прямо туда, где сиял еще незаживший фонарь, – Извиняйся!

На секунду Софья подумала, что Фил и не подумает подчиниться и сделает что-то, о чем будет еще долго жалеть– его глаза уже недобро взблеснули. Но вместо ожидаемого удара он всего лишь саркастически улыбнулся и выдал:

–Да-да, звиняй, неловко вышло. – и склонил лицо чуть влево с ехидной ухмылкой, ожидая продолжения. Но здоровяку этого показалось мало. Отпустив в два раза меньше его парня, указал пальцем в пол:

–Нормально извиняйся, слышь! На колени!

Соня сразу поняла, что он решил покуражиться перед остальными за счет человека заведомо слабее, уже заметив, что привлек внимание. Ей стало жалко Филиппа, но, не успела она вмешаться, он ответил:

–Прости, приятель, но я уже извинился. И на колени вставать я не буду– вдруг на нем какая зараза стояла?

–Ты че-т путаешь, не? Я те еще раз повторяю– извиняйся, а не то урою. – нет, этот за свои слова отвечать будет сразу же.

Фил лишь качнул головой. Хук правой и лохматая шевелюра подныривает под тяжелую руку. Фил стоит уже позади Кирилла, сверля его сверхпрезрительным взглядом. Толпа отпрянула, освободила место для драки. Пока напряжение между двумя оппонентами нарастало, раздались первые крики одобрения, завелось скандирование: "Драка-драка-драка!", тут же прерванное воплями двух главных заводил этой вечеринки:

–Отставить, сосунки! Вы не в вашем скотском гадючнике, а в нашем доме, так что ведите себя поуважительнее, не то вылетите отсюда быстрее, чем скажете "блять"! – ага, с этими тягаться уже никому не захочется.

Студенты в миг отвернулись и затанцевали, словно не было ничего и лишь Кирилл сверлил взглядом Филиппа, да некоторые школьницы разочарованно покачивали своими головками, разочарованные отсутствием потасовки. Здоровяк же ничего этого не замечал, подойдя к своему несостоявшемуся визави и сказав нечто весьма неприятное. Филипп лишь презрительно скривился. Схватив свою девушку за руку, агрессивный тип ушел.

–Что он тебе сказал? – спросила на ухо Соня, зайдя к нему снова за спину, для надежности схватив за плечи.

–Сказал, что знает меня и мне хана. – просто ответил Фил и тут же шутливо добавил, – Что ты тут делаешь, школьница?

–То же самое могу сказать о тебе! – перекрикивая музыку, заявила она, – Не думала, что ты все-таки придешь!

–Тебя устроит вариант, что я всего лишь ищу вдохновения?

–В выпивке и девках?

–Нет, не совсем! Я собирался проникнуть в комнату одного из братьев, стащить кое-какой альбомчик с записями и иллюстрациями. Посмотреть, что можно стащить и видоизменить так, чтоб не походило на плагиат. Скажи, что я гений!

–А то как же! Но сначала… Никто лучше меня не разбирается в выпивке и девках, а для вдохновения тебе нужно именно это, так что пойдем за мной!– самодовольно смеясь, София тащила его за руку по всему залу, то знакомя с девочками, то с парнями, то вливая прямо в рот очередную порцию виски с колой, останавливаясь лишь затем, чтобы посмеяться над тем, как он морщится от отвращения. И повторяла снова.

–Понятия не имею, почему вы, люди, так обожаете алкоголь. Ей-богу, он же отвратителен! Мерзкое пойло, которое затуманивает разум и мешает адекватно мыслить. Ты только глянь на окружающих нас людей– натуральные свиньи рожи! Мы попали в гребаный свинарник, где должно быть весело, но я не веселюсь! Где мое веселье? – обхватив ее лицо руками, спросил он, – Почему мне тут скучно и мерзко? Я, что, ненормальный? В любом случае…– руки отпустили лицо, – … мне тут не место! Я слишком правильный для всего этого дерьма, серьезно! Такому, как я, нужно зубрить учебники, писать диссертации по химии, физике, а возможно что и психологии, а потом отхватывать по щам от всяких Кирюшек, чтобы потом стать выдающимся хирургом и маньяком по совместительству: резать людей, продавать органы, скрываться от закона и снова резать людей, чтобы наткнуться на того самого Кирюшку и спустить его кишки в унитаз! Это весело, бум!

–Куда делась твоя показная философия, умник? Ты когда ее пропил?

–Мастерство не пропьешь! – "Боже, да ты пьян!"

Повесив начинающее тяжелеть тело на попавшуюся девчонку и убедившись, что беседа началась как надо, с довольным видом Соня уселась на кушетку, посасывая вроде бы третью бутылку взятого из ниоткуда пива, решив на первых порах повременить с чем-то потяжелее. На столике перед ней лежали чипсы, которыми она и закусила. Она смотрела на танцующие пары и ждала, когда же к ней кто-нибудь подкатит, ибо сил сидеть и смотреть уже не было. Кто-то шепнул на ухо ее имя, и она сквозь накатывающий дурман пошла чрез мерцающую темноту на звук. Откуда-то на голову упала игрушка-паук и ее визг услышали все включая диджея, который не преминул сопроводить ее вопль пожарной тревогой. Все засмеялись в черт знает какой раз, пока она выпячивала в их сторону средний палец, продолжая пятиться на кухню. В вспышках светомузыки она увидела знакомого по школе, призывно машущего ей в дверном проеме, и ускорила шаг. Дурман быстро выветривался и посему она тут же проглотила новую порцию алкоголя, вознамерившись остаться пьяной до утра послезавтра.

На кухне группа ребят устроила партию в покер. Соня влетела руками на стол, раскидала кости и громогласно объявила: "Мальчики и девочки, играем новую партию на раздевание!", тут же встреченная восторгом и рукоплесканиями. Стол тут же был расчищен, ребята расселись по местам. Глядя на хитрые ухмылки соперников, игроки делали ставки и перебрасывались костями, торжествуя с каждым сетом и улыбаясь паре, молясь о фул-хаусе. Соня была в списке первых– ей везло больше всех. Играть решили не по партиям, а по разовым результатам– у кого меньше, тот снимает. Сперва сняли блузку с одной из легкомысленных девчонок-первокурсниц, затем настал черед парней. Ей же пока везло– она сняла с себя только шарфик. Игра становилась все жарче и жарче, вокруг собирались зрители, встречающие восторженными комментариями очередной снятый предмет одежды. Парням повезло меньше всех– их раздели первыми и только после этого мужская половина решила ретироваться и полюбоваться за концовкой, убеждая оставшихся девчонок продолжить игру.

Соня выиграла вчистую, заставив соперниц раздеться догола, допивая в это время их стаканы– водка, водка, вроде мартини, ого, вино, опять водка! Под восторженный клич собравшихся проигравшие устроили настоящее шоу, танцуя в неглиже прямо на столе, а победительница победным, но замыленным взглядом искала Филиппа, тут же и заметив его за игрой в дартс. Вцепившись в рукав его фланелевой рубашки, она решительно потащила парня наверх, к спальням.

–Стой, куда ты меня тащишь? – смеясь, убитым голосом вопрошал он, спотыкаясь на каждой ступеньке, а она все не останавливалась, упрямо затаскивая непослушное тело наверх.

Наконец они оказались перед шторами. Гадая, что же там, она заглянула за них и увидела кровать. Издав игривое "Давай порезвимся!", она отпустила наконец рукав Филиппа и подбежала к ней, сдернув с толстого пледа подушки, тут же кинув одну из них ему.

–Ты… драться хочешь, что ль? – икнув, переспросил парень, заставив ее расхохотаться.

–Да! Иди сюда– сейчас я тебя отлуплю за все хорошее!

Но бой подушками не задался с самого начала. Фил, до этого никогда не пивший, захмелел еще быстрее, чем Соня, а потому уже на втором ударе свалился на пол и уселся спиной к дивану. Не желая стоять в одиночестве, она села рядом с ним и положила голову на плечо, чувствуя, как пол уходит из-под ног, как тошнота прикатывает к горлу.

–Ты прав. Здесь не так уж и весело. – наконец-то признала она.

–Думаешь? А я вот только разогрелся, а ты меня оторвала, притащила в этот секс-уголок, не додумавшись захватить даже воды. – вновь икнул Фил, – А я ведь уже пятьдесят баллов первым броском выбил…

–Брось, Фил, ты же сам сказал, что вся эта дребедень– не твоего уровня полета. Ты же у нас возвышенный, мудрец самопровозглашенный, бич современной подростковой трагедии! – однако ее слова не звучали так колко, как ей бы хотелось, и она прекратила свои попытки, – Не важно. Ты пришел, хотя мог и не приходить и я бы тебя за это не винила. Я просто думала, что… ну, атмосфера, что здесь стоит, когда все танцуют… лижутся… трахаются без резинки, не подозревая, что скоро повиснут на грани девичьего каприза… что хотя бы алкоголь тебя раскрепостит. И вот– ты чуть было не подрался с каким-то быдланом, умудрился откатиться от девушки, которой я тебя сунула, хотя она очень даже недурна собой, а твой болтливый язык и мрачный шарм только бы сподвигнул ее на то, чтобы тебе дать. Тем не менее, ты каким-то образом отвратил ее от себя, наверняка опять задвинув свои невероятные телеги про тщету бытия и про то, что все бессмысленно, и она от тебя сбежала к кенту посимпатичнее и повеселее, тогда тебе ничего не осталось, как позорить себя, втыкая дротики себе в ногу.– и вытащила один из них из его ноги, только сейчас заметив, размазав пальцев выступившую капельку крови,– И вот ты здесь… опять со мной… пытаешься выглядеть веселым, таковым не являясь.

–Н-не-а. Все ложь. Она сама от меня ушла сразу, как ты о-отошла прочь. Сказала, что от меня воняет.

–Врет, собака. – она действительно приникла к его шее и потянула носом воздух, – Ты пахнешь дешевым парфюмом, только и всего. Если от кого и воняло, то это от ее немытой…

–Ну все, все, будет тебе! – пошлепав ее по бедру, заявил Фил, рассматривая так же расписной потолок.

–Ты бы стал бомжом, если бы был уверен, что точно доживешь до семидесяти лет?.. Что? – и она рассмеялась– настолько смешно он скосил свой взгляд, пытаясь сфокусироваться на ней.

–Опять нестандартный вопрос?

–Ага-а!

–Нет. В житии бомжом нет никакой прелести– по сути ты заперт в том же социуме, но при этом полностью лишен прав даже на крышу над головой, потому что у тебя нет денег. Выбраться из города ты так же не можешь, потому что на дорогу и еду, опять же, нужны деньги, а где ты их возьмешь, если работодатель покажет тебе фиг сразу же, как только ты переступишь его порог? Ему нужны люди с пропиской и жильем, которое надо оплачивать, с семьей, кормежка которой станет тем якорем, что удержит его на работе. А взяв бездомного, он только увеличит риски краж и подставит под сомнение репутацию компании, ибо что это за компания такая, что берет некомпетентных юродивых с улицы? Ясное дело, что экономящая на зарплате и выплатах налога по всяким пенсионным и медицинским страхованиям, а также и на качестве поставляемых услуг, пусть даже этот бездомыш– обычный грузчик. Вдруг он откроет бутылку пива и плюнет в нее? Этого никто знать не может и такой вот бомжара только все похерит. Все– возможности заработать даже на еду, не говоря об остальном, резко испаряются. В итоге все, что остается– отбирать последние объедки у собак, а если ты их шибко любишь, то воровать, не зная, станет ли тюрьма с оплачиваемым ненавидящими тебя налогоплательщиками питанием благом или очередным кругом ада. Там же воров, я слышал, не жалуют даже в том случае, когда выбор стоял между "украсть" и "умереть от голода". И протягивать так более полувека… ну его, в самом деле! Но тебе ведь не интересен этот ответ, правда? Ты задала его только для того, чтобы я ответил на следующую банальщину?