Пока следователи работают, срезая пласты пустой породы, чтобы добраться до драгоценной жилы (рассказчик не силен в геологии, но смысл передан правильно), можно обратиться к непосредственным участникам этой истории, так сказать, с изнанки. Ведь все мы заинтересованы именно в достижении истины, которую некоторые личности (злоумышленники по преимуществу) намерены скрыть или исказить до неузнаваемости, не считаясь с тем, какие мрачные тени ложатся на лица и судьбы людей невиновных или даже невинных (первоначальное значение этого слова не отличает вину от греха). Практика разделяет понятия, отдавая установление вины органам правосудия, а искупление греха – церкви, и совпадение их отнюдь не обязательно (но желательно), хотя бы потому что предание анафеме (мера исключительно серьезная) не входит в состав статей Уголовно-процессуального кодекса. Именно поэтому анафему никто не отменял, даже по требованию самых рьяных человеколюбцев, хоть бессрочное пребывание в аду выглядит куда мрачнее, чем экзекуция на костре или электрическом стуле, хотя, конечно, и там приходится немного потерпеть. Кстати, в Стамбуле (или в Константинополе) есть специальная колонна – ветродуй, при появлении рядом с которой у грешниц вздымается платье. Для носительниц брюк имеются и другие средства, историкам это известно не хуже, чем практикам юриспруденции…
Плахов молча наблюдал, как женщина у стола готовит напитки. Женщина средних лет, загоревшая и, пожалуй, даже спортивная. Голова сохла после мытья и была обернута полотенцем
– Хотите виски? – Спрашивала женщина. – Расслабьтесь. Ничего не произошло. Мы остаемся коллегами. Но зачем избегать меня? Я не напрашиваюсь вам в жены.
– Не в этом дело.
– Тогда в чем? Вы меняете план?
– Я задерживаюсь всего на неделю. Поймите, если я полечу сейчас, они могут меня задержать, и это уже на месяцы. У них есть основания. Дело пойдет на принцип, и они найдут повод.
– Хотите, чтобы я осталась?
Женщина подошла ближе, вручила стакан, и устроилась на ручке кресла, совсем близко от Плахова. И оба застыли, молча. Ощущалось напряжение
– Что значит разлюбить женщину? – думал Плахов и нашел про себя ответ. – Понять, что она такая, как другие.
– Тяжелые мысли?
Плахов закашлялся и жестом показал, что сказать сейчас ничего не может.
– Мы – друзья? – Нейтрально спросила женщина.
Они еще помолчали, пока Плахов пил воду.
– Я не могу лететь с вами, пока идет расследование.
– Я не об этом спрашиваю.
Плахов отмолчался.
– Хороший человек Паша Кульбитин. Мне не повезло. Он был весьма, весьма…
– Ему не повезло больше.
– Он вас не любил…
– Мне только и рассказывают. Любил, не любил. Какое это теперь имеет значение.?
– Хотите угадаю, кто? Дочь этого византийца, любителя. Мне Павел ее как-то показывал. Намекал, что имеет доступ к каким-то рукописям. Предлагал сотрудничество.
– Какое еще сотрудничество?
– Разное. Если я скажу – денежное, вы поверите?
– Не очень. Почему вы не согласились?
– Алексей, я выбрала вас… Но впрочем. – Женщина встала, подошла к зеркалу, размотала полотенце, распушила и взбила волосы. Получилось у нее легко. Бывают моменты, когда на это обращаешь внимание. Вот и Плахов обратил.
– Хватит об этом. Ко мне по телефону напросился какой-то невозможный человек, молодой, с горящими глазами. Так я себе его представила. Какой-то Мартышкин. Он буквально осадил меня, просит уделить ему время. Хочет взять интервью.
– Картошкин. Это местный журналист. Репортер. Расскажите, как есть.
– Вы мне разрешаете? – С иронией в голосе спросила женщина.
– Даже буду просить. Элен, вы все понимаете. Наш проект под угрозой, по крайней мере, пока не это дело не затихнет. Сейчас, чем больше к нам внимания, тем лучше. Интерес публики очень важен. Пока вы здесь, используйте время с пользой. Расскажите, как есть.
– Начиная с турок?
– Естественно. Они защищают свои интересы. Так и объясните. Турки охватили имперской территорией полторы тысячи лет христианства, не говоря уже о Греции, Месопотамии, Египте. Места не хватит, перечислять. Всё у них, кроме того, что англичане и французы сумели украсть.
– Мне вы не должны этого говорить.
– Ну, конечно. Все претензии к нам, русским. А вы, значит, без греха. Сидели бы под своим Стоунхеджем, пока он вам на голову не свалился, и таращились на звезды. Так нет, растащили все, что плохо лежит.
– А вы Трою.
– Ладно, оставим эту тему. Троя наша. Дрезденскую галерею отдали, алтарь отдали. А кто возместит наши потери? Давайте не будем ссориться. Если о турках. Они должны дать разрешение на раскопки.
– Этот француз – их шпион.
– Просто вы – настоящая женщина. Не любите голубых.
– Он разноцветный. Можете мне поверить. И может все испортить.
– Элен, не сходите с ума. Что вы думаете со всем этим делать?
Как мы докажем, что это кости Константина. Их ни на какую экспертизу не примут. Никуда. Черепа нет, а без него нет предмета исследований.
– Алексей, над этими местами царит проклятие.
– Я что-то не заметил. Турки совсем неплохо живут. Через два дня вы еще раз в этом убедитесь…
– В чужом городе?
– Перестаньте. Вы – мистик. Одна история закончилась, другая началась и идет полным ходом. Турки в Европу просятся, без всякого насилия. И неплохо при этом выглядят. Я бы принял.
– Прекратите, – Гневно отмахнулась женщина. (Вообще, разговор велся на повышенных тонах). – Мы можем изменить мир. Если это кости императора.
– А как доказать? Да и вообще, Элен, не втягивайте меня в свои фантазии. Хм. Я ведь только сейчас обратил внимание. Вы – тезка Елены, которая убедила сына принять христианство. А что вы сами хотите, тезка?
– Я хочу, чтобы снова встал крест.
– Над Стамбулом? Держите эти пожелания при себе. Иначе вас арестуют за терроризм. Прямо в аэропорту. А женщина должна иметь детей. Тогда она занята делом, а не озабочена мессианскими проектами.
– Элен встала напротив Алексея. Волосы высохли и рассыпались по плечам. Она была хороша. Плахов отметил, но интереса никак не проявил.
– Почему я вас не ударю, Алексей? Отравляете мне жизнь, а я это терплю.
– У нас нет другого выхода. Смерть Павла…
– Ну и что?
– Как это что? Можно подумать, вы не понимаете…
Помолчали, чтобы не наговорить лишнего.
– А теперь идите. Через час придет этот репортер, я должна привести себя в порядок.
Плахов встал, приоткрыл дверь, выглянул в коридор. – Времена, конечно, изменились, но осторожность не мешает.