Когда сыщики встретились снова, Балабуев позволил себе пожаловаться на жизнь, чего с подчиненными делать не полагается.
– Ну что? – Спрашивал Балабуев Шварца. – Что этот Закс?
– Кульбитин его консультирует, как историк. Позвонили домой, узнали, перезвонили нам.
– Что-то этот Закс знает. Но молчит.
– И будет молчать. Хитрющий старик. А к остальным не подступишься.
– Кого-то этот Кульбитин принимал. Через черный ход, впустил и так же выпустил. Иначе чего ему так долго сидеть. Работы особой не было, конференция закончилась. Шел бы домой. А он больше двух часов пересидел. – Размышлял Балабуев.
– Тут вот еще. Я Щеглова поставил проследить. Парень тертый, за корреспондентами иностранными ходил. Он за англичанкой часа три по городу таскался. Никаких контактов, осмотр достопримечательностей. А мне говорит, сколько этих островитян пасу, а такого не видел. В церковь она пошла.
– Ну и что?
– Православная церковь, что ей там делать.
– Поглядеть.
– Это вы Щеглова не знаете. Он все высмотрел. Свечку поставила. У иконы… Вроде как за невинно убиенных.
– Хм. Что еще?
– Перекрестилась по нашему, по православному.
– Ну, глаз орлиный. И что теперь с ней делать?
– В том и дело, что ничего. И допросить нельзя. С нас же голову снимут.
– А что, если мы Картошкина на нее запустим. Пусть раскроется.
– Похоже, есть смысл. Ты голос его в милиции списал? Вот мы его и прикрутим. Будет знать, как с милицией шутки шутить. С остальными как?
– Грек уехал, француз не торопится, подходил к геям. Наши уточнили. Гей клуб искал.
– Ладно, пусть празднует. Я тебе объективки зачитаю. Эта англичанка. Бессменный руководитель экспедиции. Диплом Оксфорда. Там же диссертация. В Москве шестой раз. Работает в архивах. Характеризуется сугубо положительно. Подозрительные связи и контакты не установлены.
Теперь, грек. Университет в Салониках. Профессор археологии, античного мира и мудае… что они тут понаписывали.
– Дайте мне. Медиевистики. Это – средневековая история.
– Всё ты знаешь… – Недовольно пробурчал Балабуев. – Так бы и писали. Блин. Средневековая… В общем, оттуда он. Копает в Греции. Тоже на конференциию пожаловал. У всех научные труды. К истории изучения гробницы Александра Македонского… Видишь как. Я говорил, что похож.
– Кто на кого?
– Грек на этого Александра. Я так Плахову и говорил.
– А вы его знали?
– Кого?
– Македонского.
– Ты, Леня, – опасный тип, готов подначить начальство. – Возмутился Балабуев. – А начальство этого не любит. Ну и третий. Француз. Преподаватель Лионского университета. Постоянный участник раскопок. Нетрадиционная ориентация. Под вопросом.
– Видно, готовили вербовку.
– Кому это теперь нужно. В общем, ничего. Не с чем на доклад идти. Теперь эта парочка. Берестовы. Иван Михайлович в больнице. И дочь. Эта не могла убить. Вряд ли. Кондиции не позволяют.
Ну, Леня, что скажешь? Повесили на нас шинель товарища Буденного. А она не застегивается.
– Почему это – шинель?
– Потому что серая, хоть все глаза прогляди. Как думаешь, выпускать этого Плахова в Турцию?
– Хотелось бы англичанку пощупать и француза, пока они здесь. Но начнем жать, испортим отношения. Если есть к этой истории интерес, спугнем. Больше они к нам ни ногой. Значит, нужно и Плахова отпускать. Чтобы никаких подозрений. Плахову так и скажем. Чистый, как голубь мира. Лети, неси пальмовую ветвь.
– Откуда ты, Леня, такой умный. Тебе бы в банке работать, в отделе исчезновения кредитов. А ты здесь. Скажи, какой интерес?
– А ваш какой?
– Ну, я. – Балабуев как-то безнадежно махнул рукой.
– И я вроде того. Хоть за будущее не поручусь Пора нам Картошкина брать.
– Подумай, как его пугануть, чтобы проявил сознательность. А я пока оформлю задержание.
– Так мы же решили по хорошему…
– И я про это. По хорошему. Бумагу сразу оформим. Пусть лежит. Чтобы потом с этим курьером не заедаться. Такая рыба, нужно знать, как подсечь, когда тащить. Не сорвется.
Шварц рассмеялся.
– Ты чего?
– Нам бы дело Кульбитина раскрыть. А мы Федю выловим.
– Ничего. Пусть подсохнет на солнышке. Будет знать, как милицию за нос водить. И польза от него может оказаться.