Вот сидит один раз Ленин у себя в комнатке после обеда и разные книжки и газеты почитывает. Только в какую газету ни заглянет, какую книжку ни раскроет, все про себя чтение находит: «Дескать, что нам перед Антантой страшиться, что перед Америкой бояться, когда у нас есть Владимир Ильич Ленин». Чудно стало Ленину. Встал он со стула венского, походил по комнатке и говорит сам себе: «Ладно, так и сделаю». А после того посылает своего посыльного к главному советскому доктору. Приходит доктор, а Ленин ему и говорит:
– Можешь сделать так, чтобы я умер, только не совсем, а так, для виду?
– Могу, Владимир Ильич, только зачем же это?
– А так, – говорит, – хочу испытать, как без меня дела пойдут. Чтой-то все на меня сваливают. Во всяком деле мной загораживаются.
– Что ж, – отвечает доктор, – это можно. Положим тебя не в могилу, а в такую комнату просторную, а для прилику стеклом накроем, чтобы пальцем никто не тыкал, а то затычут.
– Только вот что, доктор, чтобы это было в пребольшом промежду нас секрете. Ты будешь знать, а да еще Надежде Константиновне скажем.
И скоро объявили всему народу, что Ленин умер. Народ заохал, застонал, коммунисты тоже не выдержали – в слезы. Все думают, сердцем трупыхаются: что теперь делать будем? Того и гляди, англичане с французами присунутся. А самый старший – Калинин Михайло – уговаривает:
– Что же поделаешь. Это не в нашей власти… Слезами горю не поможешь. Ну, поплакали малость, ну и ладно, за дело надо браться.
Положили Ленина в амбаришко, марзолей называется, и стражу у дверей приставили. Проходит день, два… неделя, месяц – надоело Ленину лежать под стеклом. Вот один раз ночью выходит он потихоньку задней дверью от марзолея и прямо в Кремль, в главный дворец, где всякие заседания комиссарские. В дверях его пропустили, потому в кармане у него пропуск бессрочный лежал, а шапку он надвинул пониже, чтобы не узнали. Приходит туда Ленин, а заседания уже все закончились, и служители полы подметают. Ленин спрашивает:
– Кончилось?
– Кончилось.
– Не знаете, о чем говорили?
– Да о разном… Слышь, англичане с нами хотят подружиться, а там еще какие-то державы. Мы ведь в щелку слушали, краем уха… не поняли.
– Так, так, а про Ленина не поминали?
– Как же, поминали… Вот, говорят, Ленин умер, зато коммунистов-то чуть не в два раза больше стало. Теперь только пикни антанта.
– А она не пищит?
– Да покуда, в час молвить, не слыхать.
– Так, так, – поддакнул Ленин и простился со служителями.
Пришел он в марзолей, лег под стекло, думает: «А ведь ничего, работают и без меня. Ладно. Проверю еще кое-где… Завтра к рабочим на завод схожу». На другую ночь отправился Ленин на завод. Там его тоже не задержали, прямо в машинную часть провели. Ночью народу на заводе мало, только-только чтобы пары не затухали, держат машиниста, смазчика да кочегара, сторожей еще, чтобы шпионы чего не подсудобили. «Хватит и этих, – думает Ленин, – мне ведь не митинги разводить, только поспросить кой о чем».
– Здравствуйте, товарищи.
– Здравствуй.
– Ну как?
– Да ничего… Сходственно.
– Беспартийные?
– До смерти Ленина в беспартийных ходили, а теперь в коммунистах. Ленинцы.
Ленину это по сердцу маслом.
– А в работе задержки нет? А товаров много выпускаете?
И начал, и начал вопросами донимать.
– Да скоро с мирным временем сравняемся.
– Ну, работайте, работайте, в час добрый, а пока прощевайте.
«Тут ладно, – думает Ленин по дороге в марзолей, – теперь только мужиков проведать, узнать про их житье-бытье!» На третью ночь Ленин встал раньше: ведь дойти до станции, да дорога, да еще, пожалуй, от глухой станции до деревни пешком идти придется. В деревню он поехал в какую похуже, чтобы наглядней было. В одной избушке огонек светился. Пошел Ленин.
– Можно отдохнуть у вас?
– Заходи.
Входит Ленин и диву дается. Икон нет. Красные плакаты везде. Портреты. Ленин нарочито спрашивает:
– Вы что же, некрещеные?
– Мы, товарищ, в гражданах состоим, а в нашем доме читальня, а это вот – уголок Ленина.
«И тут помнят меня», – думает Ленин.
– Ну, а как житье-то мужицкое?
– Да не так чтоб уж очень, а все-таки вроде как налаживается. Теперь, слышно, к деревне не задом, а лицом повернулись.
Ленин-то давно про смычку говорил своим коммунистам, ну вот теперь, видно, задумали сомкнуться, давно бы пора. Вышел Ленин из избы радостный, в марзолей лег успокоенный, спит вот уже много дней после своих странствований. Теперь уже, наверное, скоро проснется. Вот радость-то будет.
Ни словами не расскажешь, ни чернилами не опишешь.