Эпоха российского государя Петра Великого известна своими потрясающими преобразованиями, радикальными изменениями и кардинальными поворотами. И вполне понятно, что в столь лихие времена не обошлось без перегибов. Иначе говоря, некоторые перемены в людских судьбах были настолько крутыми и непредсказуемыми, что оборачивались настоящей трагедией для многих родовитых семейств.
Случалось так, что заслужившие в былые времена почёт и уважение бояре не могли приспособиться к новым условиям и уходили на самое дно жизни. Теряли всё; и звания, и титулы, и капиталы, и даже лишались головы, пытаясь идти наперекор воли государевой. А отсюда появлялись заговоры, наветы, предательства и подстрекательства к крамоле. Одним словом, недовольных была тьма. А всё потому, что у нашего государя был уж слишком крутой нрав. Он терпеть не мог несогласных. С ними и с недовольными, он расправлялся беспощадно. О чём не раз говорил.
– Я ныне великие планы имею!… Собираюсь поднять Отечество наше на до селе недосягаемую высоту!… Чтоб ни один враг не смел и рта раскрыть на Русь-Матушку!… Мы всем дадим достойный отпор и в бегство обратим!… А кто со мной не согласен, отойди в сторону, не мешай, а иначе зашибу, не помилую!… – предупреждал он своих недругов и шёл вперёд невзирая ни на что. Вот какой целеустремлённый характер был у нашего государя Пётра Алексеевича.
Впрочем, не только он имел настолько целеустремленный и настойчивый нрав, но и люди, окружавшие его, также принадлежали к разряду дерзких и отважных храбрецов. Таких людей государь называл своими друзьями-сподвижниками и безгранично доверял им. Но это вовсе не значило, что они, пользуясь благосклонностью царя, жили лучше других, нет. Наоборот, Пётр Алексеевич загружал их работой сверх всякой меры, да и спрашивал с них гораздо строже, чем с остальных.
– Вы, други мои!… единомышленники мои!… помощники,… а значит должны идти на не менее суровые испытания, чем я иду!… А если надо, то и жизнь свою положить за Отечество!… Потому-то я к вам и строг вдвойне!… Смотрите не подведите меня и моё доверие!… Будьте выше обид и предубеждений!… Не посрамите звание государева сподвижника!… – строго наказывал своим друзьям государь и вёл их за собой по пути новых преобразований.
А начало этих преобразований лежало в Немецкой слободе. Там наш государь черпал новые идеи и замышлял грандиозные планы по коренному переустройству России. Там же его друг и сподвижник Франц Лефорт взял на себя обязательство создать крепкое регулярное войско, чтоб оно было подстать самым грозным европейским армиям. А тем временем в Европе властвовал шведский король Карл XII. И это у него была самая могучая и многочисленная армия. Вот и наш государь мечтал о такой же.
Ну а пока до осуществления этой мечты было далеко, Пётр Алексеевич не отказывал себе в воинственных развлечениях. Собирал потешные войска, строил небольшие крепости, спускал на речку Яузу лодки-ботики и устраивал некое подобие морских сражений. А по вечерам отдыхал в Немецкой слободе со своими сподвижниками. Вместе кутили, запускали фейерверки, стреляли из пушек. И бывало даже так, что просто бузотёрили. Впрочем, чего уж тут удивительного, ведь Петра окружали такие же молодые и горячие спутники-сотоварищи, как и он сам.
И вот, как раз одним из таких горячих и норовистых друзей государя, был юный дворянин, потомок древнего, но внезапно обнищавшего рода, некий Кирьян Мефодич Годунов, а для друзей и сотрапезников, просто Кирюха или Киря. Фигурой Кирьян был высок и статен, душой и сердцем чист, опрятен. Но в то же время, имел ряд сомнительных особенностей. Слыл шутником, кутилой, балагуром и даже забиякой. Хотя был признанным мастером сарказма и сатиры. Сочинял каверзные эпиграммки и стишки, притом на разных европейских языках, он с детства их изучал, уж так его воспитали. И этими своими каверзными стишками не раз подтрунивал над иными жителями Немецкой слободы, чем превращал их в своих гневных недругов.
Кирьян мог красиво, но саркастично в стихотворной форме обругать одного, и тут же, наоборот, лиричной прозой возвысить другого. Однако особой витиеватостью изложения он не страдал, а потому изъяснялся легко и просто с естественной непринуждённостью. И в этом, несомненно, был его какой-то особенный дар, талант что ли, который, надо сказать, не раз доставлял ему много неприятностей и проблем. Обиженные его ловкой сатирой жуиры частенько вступали с ним в перепалку, отчего периодически возникали преддуэльные ситуации. Бывшие европейские господа в виду своей капризности, то и дело пытались бросить ему вызов, чем очень потешали государя Петра Алексеевича, ведь он неоднократно становился свидетелем подобных страстей.
Меж тем Кирьян в такие моменты становился особо горяч и циничен. Бесконечно сыпал в оппонента язвительными шуточками, и вынуждал того выплеснуть всё своё недовольство. Государь же от его потешно-саркастического тона приходил в восторг, от души смеялся и старался кубком доброго вина примирить этих, казалось бы, абсолютно несовместимых врагов. Одним словом Кирьян был, чуть ли не главным любимчиком царя. И, несомненно, он мог бы достичь при государе невероятных высот, и при этом вернуть своему некогда многочисленному роду былое величие, всё было в его руках.
Однако этому помешала весьма неоднозначная история, о которой впоследствии говорили, что якобы она была инспирирована самим государем. Так это или нет, пока тайна. Но как бы там ни было, эта история изменила всю дальнейшую судьбу князя Кирьяна. Разумеется, можно уверять, что это была всего лишь роковая случайность, и всё могло бы пойти по-другому, хотя с другой стороны, как известно, в любой случайности есть своя закономерность и предыстория. А потому надо особо подробно рассказать, что же произошло на самом деле в тот роковой вечер.
Жила в ту пору в Немецкой слободе некая семья недавно приехавшая из Европы. Казалось бы, что тут такого, ну приехали люди, и приехали. Но не всё так просто, уж больно особенными были те люди. Глава семейства являлся немецким графом российского происхождения. Иначе говоря, когда-то давно предки графа, спасаясь от преследования аж самого царя Ивана Грозного, бежали из Руси в Европу. Но это была слишком тёмная история, и отвлекаться на неё сейчас не имеет смысла. Итак, после побега предки графа, в тот момент ещё простые русские бояре, прижились в германских землях. А благодаря захваченной с собой немалой казне, бояре купили себе немецкий графский титул, вот тогда-то они и стали настоящими немецкими графьями. Ну а затем уже приобрели чуток землицы и продолжили спокойное, безбедное существование.
И вот спустя много лет, нынешний потомок прежних бояр, молодой граф Васильефф, не нарушая старых традиций, женился ещё там, в Германии, на такой же представительнице выходцев из России. И что интересно, они с каким-то невероятно-одержимым рвением вдруг единодушно поспешили вернуться в Россию. Где их особо радостно принял царь Пётр. Он часто наведывался к ним в гости, вёл светскую беседу, что-то обсуждал. И конечно в разговоре не раз всплывали вопросы о «европейской политик», так раньше называли текущие дела в Европе. На эту тему у них шли долгие и оживлённые дебаты.
Ну а вскоре в семье появилось пополнение, родилась кроха доченька. Государь Пётр Алексеевич по своему обыкновению тут же примчался и закатил пир на всю Немецкую слободу. В тот же день стал для малышки крёстным отцом и нарёк её дивным именем Джулия, что означает – рождённая в июле, ну а по-нашему просто, Юлия или Юля. Так в немецкой слободе появилась новорожденная графинюшка Юлия Васильеффа, впоследствии, уже спустя много лет, две крайние буквы «ф» на немецкий манер, упразднили, заменили на российскую «в», и фамилия приобрела надлежащий вид.
Меж тем время шло; день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем. Маленькая лапушка графинюшка быстро росла и активно развивалась. А её родители счастливо наблюдали, как она делает свои первые успехи. Начинает ходить, изучать окружающий мир, произносить отдельные слова. Их интересовало практически всё. Однако не только родители были столь наблюдательны и заинтересованы. Как оказалось за ними самими тоже велось наблюдение. И вёл его не абы кто, а их сосед, британец и близкий друг англицкого посла, некто барон Шафрон, или как его просто кликали мальчишки в Немецкой слободе – кузен Шафрик.
О, это был далеко не добрый человек, и уж точно никому никакой не родственник, кличка «кузен» сопровождала его лишь для складности произношения и не более. Лет барону было около сорока, фигурой полнотел и одутловат, что выдавало в нём отъявленного обжору-чревоугодника. А на лицо, если б не парик, то был бы гаже жабы, весь в пупырышках. Отвратительное зрелище. К тому же барон являлся тайным осведомителем своего дружка, англицкого посла. Всё что необычного случалось в слободе, он примечал и передавал ему, за что имел неплохое вознаграждение золотом. Естественно барон сообщил и о странной дружбе германского графа с русским царём. И это обстоятельство стало предтечей дальнейших событий.
Разумеется, государь Пётр Алексеевич догадывался о шкодной деятельности Шафрона, однако никаких особых действий супротив него не предпринимал. Прошло уже целых три года со дня рождения юной графинюшки, а он всё не обращает внимание на слишком уж назойливое поведение барона.
– А зачем мне его трогать,… пусть себе доносит, как мы тут весело живём, ведь это может когда-нибудь пригодится и сыграть нам на руку,… чужие шпионы тоже могут быть полезны… – тонко рассуждал государь и продолжал открыто посещать графа Васильеффа. Впрочем, как говорится, всё хорошее бывает до поры до времени. И в этом случае всё произошло именно так.
Был очередной вечер весёлого застолья в Немецкой слободе. Царь Пётр с сотоварищами только что вернулся с удачных пушечных стрельб, и довольный их результатами решил отпраздновать это событие. А надо отметить, что по тем временам это действительно было важное событие, ведь пушек тогда делалось мало и каждое удачное испытание нового орудия обязательно сопровождалось бурным застольем. Вся честная компания собралась на лужайке прямо у дома графа Васильеффа. Все были ещё разгорячены стрельбами и многие даже не успели переодеться. Так и оставались в полной выкладке при клинках и пищалях. Также надо заметить, что иметь при себе шпагу в Немецкой слободе считалось делом вполне привычным.
Был тем вечером средь сотоварищей царя и князь Кирьян, а как же без него, ведь близкий друг. Он всё также весело шутил, отпускал безобидные эпиграммки в адрес присутствующих, и даже слегка подтрунивал над привычкой государя самому поджигать фитиль у пушки. В общем, как обычно балагурил. И, конечно же, он не забывал подзадоривать и поддевать хозяина лужайки, графа Васильеффа. Ну, такой уж был у князя Кирьяна характер. Ну не мог он устоять от искушения высмеять кого-нибудь. А тут такой удобный случай выдался, пред ним наследник боярского рода, который когда-то давно сбежал от русского царя. Ну как не воспользоваться такой удачей.
Впрочем, и до этого дня случалось, что князь Кирьян поддевал графа, и притом неоднократно. Но это были всё какие-то незначительные стишки, типа прибауток. Что-то навроде этого:
– смотрите, кто пожаловал к нам в гости сам,…
то бывший европейский житель и вовсе он не хам… —
этакое безобидное и ни о чём не говорящее двустишье. А тут вдруг князя Кирьяна понесло, разобрало сверх всякой меры. И не понятно с чего, то ли ему пунша больше всех подливали, то ли он закусывал меньше остальных, но только из него такой язвительный сарказм посыпался, что присутствующие дамы покраснели до самых ушей, а некоторые так и вовсе покинули лужайку.
А меж тем царь, будто ничего и не замечает, хохочет громче всех, и ещё едкой поэзии требует. А князь Кирьян и рад стараться, сыплет стихотворной скверной, и моментами даже на грубую прозу переходит. И так он это раздухарился, что перешёл всякие рамки приличия. На графа Васильеффа ушаты недозволенной лексики льёт.
– Ха-ха-ха,… а ты граф не промах!… Вон как нынче петухом ходишь,… сам государь тебя привечает,… наверняка полагает, ты ему друг!… А зря,… друзья-то в бою проверяются, а не в гостях встречаются!… Вот ты мне скажи-ка, графская твоя душа, а где ты был, когда мы на Азов ходили да на Плещеевом озере в холода корабли строили!?… Ха-ха,… молчишь,… а я тебе отвечу!… Ты в своей Европе отсиживался да, небось, в нужном чулане прятался!… Ха-ха-ха,… а сейчас смотрите-ка на него, какой храбрец выискался,… политесу да танцам обучился и ну на балах геройствовать!… ха-ха-ха!… – выдал желчную тираду князь и зашёлся колким смехом. Но это было уже ни в какие ворота, чересчур оскорбительно, просто невыносимо, и граф не сдержался.
– Послушайте-ка, князь,… а кто вам дал право судить о моей храбрости и отваге!?… Да,… я не был с государем на Азове,… да и кораблей не строил,… но я не менее вашего храбр, и не потерплю столь заносчивых высказываний!… Вы оскорбили меня, и я требую сатисфакции!… Умейте держать ответ за сказанное, сударь!… – выйдя в центр лужайки, гневно, но тактично заявил граф, на что тут же получил ответ.
– Да ты что граф, никак на поединок меня вызываешь!?… Да ты хоть знаешь, кто я такой?… да я с клинком в руках родился!… Да здесь лучше меня никто шпагой не владеет,… я уж и не говорю про саблю!… Да я могу простым солдатским палашом весь твой графский дух из тебя же, и вышибить!… – всё ещё недопонимая всей серьёзности ситуации, куражливо выкрикнул князь.
Положение накалялось с каждой секундой. Все вдруг сразу затихли. Всякий смех прекратился. Присутствующая здесь же жена графа взяла дочь Юленьку на руки и испуганно прижала её к себе. Сам же граф вынул шпагу из ножен и, поднеся её ко лбу, отдал честь, что говорило о полной его решимости начать дуэль. Жена было попыталась ему что-то сказать, но граф резким движением ладони оборвал её. И лишь государь, убрав улыбку с лица, строго обратился к участникам ссоры.
– Неужели друзья нельзя решить всё миром!?… Граф, надо ли обязательно драться?… Может, остановитесь, и простите князю его необдуманное высказывание,… а князь в свою очередь впредь будет осторожен с вами… – постарался сгладить ситуацию Пётр, но тут вдруг взъерепенился хмельной князь.
– Государь, уж коли ты меня другом называешь, то дозволь, я отвечу этому заграничному хлыщу!… Нельзя парировать отказом на вызов шпагой,… негоже это,… не по-нашему!… Примирением тут не обойтись, будет схватка!… И пусть это будет честный бой,… я своё чрезмерное умение владеть клинком сглажу бокалом доброго вина!… Хмель не позволит мне драться в полную силу!… А я и не буду усердствовать,… так что мы сразимся почти на равных!… – продолжая кичиться, высказался князь, моментально осушил бокал вина, достал свою шпагу, и слегка утратив равновесие, нечаянно качнулся вперёд. И этот его непроизвольный выпад граф принял за призыв к дуэли. Схватка тут же началась.
Граф, как оскорблённая сторона, первым ринулся в бой. Князь машинально уклонился от его атаки и попытался сам атаковать. Но его хмельные движения были настолько неловки и скованны, что их хватило лишь на оборону. Столь опрометчивое начало боя не сулило князю Кирьяну ничего хорошего.
Меж тем все кто был на лужайке, мгновенно превратились в невольных наблюдателей столь страшного действа. И надо отметить, не только они, таким же правом воспользовался и сосед графа – барон Шафрон, больше известный как «кузен Шафрик», который, между прочим, наблюдал за конфликтом с самого начала. Барон, как опытный агент, искусно спрятался за шторкой возле окна, и теперь оттуда следил за ходом схватки. Что поделать, шпионаж есть шпионаж, и он обязывает быть в курсе всех дел, притом даже таких непредвиденных как это.
А в это время князь Кирьян каким-то чудом перехватил инициативу у вполне трезвого графа Васильеффа и перешёл в атаку. Но что более удивительно, все атакующие удары князя давались ему практически без труда. Складывалось такое впечатление, что он просто забавляется. Взмах шпагой и он с лёгкостью пробивает оборону графа. Ещё один рывок, замах, и шпага князя мягко вонзается в грудь графа. Какой-то заурядный тычок, давно изученный удар, но он-то и решил исход схватки. Граф неловко покачнулся, разом обмяк, поднял к небу глаза, из раны на груди хлынула алая кровь, шпага из его рук выпала, и он, успев сделать всего один шаг по направлению к жене с дочкой, рухнул навзничь.
Никто сначала даже и не понял, что произошло, все вдруг просто замолчали. Да и сам князь Кирьян не уловил, что случилось. Он безвольно стоял и тяжело дыша, смотрел то на упавшего графа, то на его жену и дочку. Они тоже были в растерянности. Однако в ту же секунду дочка графа, кажется, начала понимать, что произошло. Она привыкла видеть отца всегда весёлым и живым, а теперь он лежал безмолвно и неподвижно. Юленька хоть и была ещё мала, но сообразила, что её обожаемый папенька сам уже никогда не поднимется. Глазки её округлились, ротик задрожал, личико резко исказилось, и раздался отчаянный детский всхлип. Не дай Бог услышать такое ни одному родителю. Это был глас боли и скорби. И он, конечно, сразу пробудил сердце матери. Сейчас и жена графа поняла, что стало с её горячо любимым мужем.
Ещё мгновение и теперь уже все очнулись от молчаливой оторопи. Лишь князь Кирьян по-прежнему окаменело стоял и, не в силах отвести взгляд от полных слёз детских глаз дочери графа, тяжело дышал. Сейчас вся бездна горя была заключена в этих невинных глазах. И ещё неизвестно, сколько бы князь Кирьян так простоял, если бы не Алексашка Меньшиков, тоже близкий сподвижник царя. Очнувшись, он мигом подскочил к князю и, дёрнув его за рукав, потащил в сторону подальше от лужайки.
– Вот что князюшка,… похоже, ты навсегда уложил графа,… а это нехорошо!… Вот упреждал же вас олухов государь не драться,… а ты ослушался его, да ещё и похвалялся, что упокоишь графа!… И вот результат, граф лежит бездыханный,… а такое Пётр Алексеевич не прощает,… бежать тебе надо,… и прямо сейчас же,… не то попадёшь под горячую руку государя и тоже жизни лишишься!… Да ты прейди в себя-то,… слышишь, что я тебе говорю!?… – оттащив Кирьяна на безопасное расстояние, прикрикнул на него Алексашка.
– Да вроде слышу,… и даже понимаю, о чём говоришь, но вот только не возьму в толк, как же так всё вышло,… ведь я не хотел его убивать,… думал, лишь проучить немного,… а он словно сам под удар подставился. На шпагу так легонько осел,… будто пушинка упала,… да как же так-то?… – вмиг протрезвев и осознав случившиеся, пробурчал князь, всё ещё не в силах оторвать взгляда от лужайки, где лежал распластанный граф.
– Ну, вот и славно, что ты соображать начал,… теперь уже неважно, как ты графа на клинок насадил, теперь другое важно!… Вот тебе кошель с золотыми монетами,… эх, для себя собирал, но для тебя они сейчас нужнее,… так что забирай скорей, и беги за границу, подальше от государя!… Здесь-то он тебя враз отыщет, да ещё и прибьёт ненароком,… а там ты в безопасности будешь!… Доберись до Франции, до Парижа,… на окраине найдёшь таверну «Жирный гусь»,… язык ты ихний знаешь, разберёшься!… У меня там, в таверне, трактирщик знакомый, Жаком зовут,… когда-то я его здесь в Немецкой слободе привечал,… а теперь он там трудится. Так вот, скажешь ему, что ты от меня,… и назови ему моё имя с фамилией, но только произнеси их наоборот,… слово в слово назови, не перепутай,… он поймёт,… у него и останешься, отсидишься!… А как государь остынет, я тебе весточку пришлю,… тогда и вернёшься!… Ну а сейчас беги к границе,… да на разъезде возьми себе коня, чтоб тебя было не догнать!… – одним махом выпалил указания Алексашка, и тут же поспешил вернуться на лужайку, где все уже обступили лежащего графа, стараясь хоть чем-то помочь ему.
Князь Кирьян оказавшись в одиночестве и с полным кошельком золота, безотлагательно последовал указаниям Меньшикова, а именно, скорей ретировался, спасаясь от кары государя. Алексашка был прав, Пётр Алексеевич в гневе был страшен и действительно мог ненароком зашибить до смерти. Кирьян тоже об этом прекрасно знал, а потому через полчаса он уже добрался до разъезда, взял себе коня и теперь скорей мчался к заставе. Так внезапно начался его заграничный вояж, или если быть точнее, то жизнь в вынужденном изгнании.
А тем временем на лужайке события развивались совершенно иным образом. Там всё шло тихо и скорбно. Из слободки для осмотра графа прибыл доктор. Все теперь выстроились полукругом и сосредоточенно наблюдали за его действиями. И лишь один Пётр, яростно сжимая кулаки, ходил из стороны в сторону, дожидаясь итогового вердикта доктора. Прошла ещё минута, и он наконец-то прозвучал.
– Нет, государь,… признаков жизни я не нахожу,… клинок пробил грудь и угодил прямо в сердце,… граф мёртв… – закончив осмотр констатировал доктор и зачем-то хитро подмигнул царю. Отчего тот сразу встрепенулся и резко вскрикнул.
– Ну что ж,… довольно тут глазеть!… все разойдитесь!… и вы доктор тоже свободны!… А ты Алексашка и братья Головины останьтесь, и отнесите графа в дом,… нечего ему тут на виду у всех лежать. Ну а ты друг Лефорт немедля распорядись на счёт похорон,… завтра же с этим и покончим,… а я пока поговорю с графиней, да дочку утешу,… вон, как она испуганно смотрит… – мигом распорядился Пётр, подошёл к графине с дочерью и обнял их. В ту же секунду Меньшиков и братья Головины, (тоже близкие сподвижники царя) перенесли тело графа в его спальню, а Лефорт умчался делать распоряжения на счёт похорон. Вот так вдруг, обыденное застолье перешло в траурное мероприятие.
Вскоре государь проводил графиню с дочкой в дом. Там они и остались до утра. А наблюдавший за всем происходящим их сосед – барон Шафрон, или просто Шафрик, всё аккуратно записал себе в книжечку и этой же ночью доложил аглицкому послу о скоропостижной кончине графа Васильеффа. За что получил очередное вознаграждение и продолжил свои шпионские наблюдения. А наблюдать, кстати, было ещё за чем.
На следующий день состоялись похороны графа. Народу на удивление собралось не так уж и много. Пришли только близкие знакомые да солдаты похоронной команды. Прощание с графом было быстрым. Дьячок из соседнего прихода скоренько отпел его да посетовал на глупую смерть покойного. Мол, помер ни за что, ни про что. Отчего государь слегка осерчал и прогнал дьячка. Дальше всё пошло по привычному ритуалу; расставание с покойным и само погребение. С кладбища все вернулись понурые и расстроенные. Сели за столы и помянули, как положено по обычаю. Затем все разошлись. На том похороны и закончились.
Следующим утром графиня с дочерью съехали с этого ставшего для них несчастным дома. Куда съехала графиня, люди могли только догадываться, уж настолько всё скоро произошло. Кто-то говорил, дескать, уехала она далеко в глушь и поселилась там в скиту. А кто-то утверждал, что она подалась в ближний монастырь и там приняла постриг. Но как бы там ни было, на этом следы графини и её дочери теряются. Исчезли, и всё, нет их больше. Вот и весь сказ. А вскоре в том проклятом доме поселился холостой кузнец, выходец из Голландии. А они, кузнецы, поговаривают, сродни чёрту и во всякие там приметы не верят. Оттого-то и зажил кузнец на новом месте привычно и обыденно, а его соседу барону Шафрику стало не за кем наблюдать.
Впрочем, в Немецкой слободе для барона оставалось ещё немало объектов для слежки. Также для него стало загадкой и то обстоятельство, что графа хоронили в закрытом гробу, и, по сути, мёртвым его мало кто видел, только те, что были на пирушке. А ещё борона очень беспокоило столь внезапное исчезновение графини. Шафрон даже попытался разыскать её в соседнем монастыре, но ему по дороге очень здорово намяли бока, случайно напавшие на него грабители. Отнять ничего ценного не отняли, лишь кошель, а вот отколошматили отменно. Барон потом неделю на примочках жил.
Ну а по прошествии месяца в Немецкой слободе накопилось немало других дел, и вскоре о графе и его внезапной кончине все как-то подзабыли. Просто потеряли интерес. И даже государь Петр Алексеевич, поначалу так горевавший, вновь взялся за увеселительные застолья и бесшабашное время препровождение в окружении своих верных сотрапезников. Однако государственные дела царь не бросал и готовился к новым свершениям. Строил планы, намечал проекты, и продолжал расширять свой кругозор. Уж больно ему не хватало знаний в кораблестроении и навигации.
И вот как раз за этими знаниями он собирался отправиться в Европу, а именно в Голландию, притом надолго и с большим посольством. Ну, это царь ещё только собирался, а вот князь Кирьян уже томился в Европе. И такое определение, как «томился», здесь неслучайно, ведь князь, едва оказавшись в Париже, сразу затосковал по нашим просторам, по широте русской души, по размаху мысли. И, конечно же, заскучал по разговорам на родном языке. Ему очень недоставало общения с земляками. Хотя и тут во Франции князь быстро нашёл общий язык с местными жителями. И это немудрено, ведь не надо забывать, что он с детства знал в совершенстве несколько европейских языков и французский был одним из них.
Правда, иногда Кирьяну всё же удавалось поговорить с хозяином таверны на русском языке, ведь тот не раз бывал в России и немного умел говорить по-нашему, однако и то всё больше картавил да коверкал слова на свой манер. Хотя надо отдать ему должное князя принял с распростёртыми объятиями и удобно устроил. Впрочем, лишь после того, как князь произнёс ему фамилию Алексашки Меньшикова наоборот. Как оказалось, это был у них такой секретный пароль, что слегка обеспокоило князя.
– Уж не втянул ли меня Алексашка, в какой заговор иль политическую интригу?… он на это мастак,… хитрец, каких мало… – подумал Кирьян, узнав о тайной связи трактирщика и соратника царя. Однако внешне алчная привязанность хозяина таверны к золотым монетам из кошелька всё того же Алексашки, быстро развеяла обеспокоенность князя, – раз любит золото, значит работает не за идею, а за капитал и крамолы тут нет… – облегчённо решил он и стал обживаться в Париже.
Первые несколько месяцев князь Кирьян много бродил по улицам города и сильно горевал по родному дому. При этом гневно клял местных жителей за то, что они прямо с верхних этажей в окно выплёскивают помои в сточную канаву. Кричал, что у него в стране такое недопустимо, и угрожал, что поколотит обидчиков. Но криком и проклятьями князь ничего не добился, и лишь купленная по совету хозяина таверны, Жака, широкополая фетровая шляпа спасла его от нечистот с верхних этажей. Как оказалось, такие шляпы как раз для этого и предназначены, а никак не для красоты, как полагают некоторые модники. В такой шляпе князь теперь смело ходил по Парижу, она словно зонтик от дождя оберегала его от помоев.
Впрочем, вскоре Кирьяну надоело бесцельно бродить по улицам и он, чтобы отвлечься от грустных мыслей, решил найти себе какое-нибудь занятие, и притом непростое, а доходное, ведь кошелёк Алексашки Меньшикова неумолимо пустел, а денежки на проживание ему никто не слал. И вот тут князь, уже в который раз обратился за советом к Жаку, хозяину таверны. В последнее время они более или менее сдружились, и теперь Кирьян частенько вёл с ним доверительные беседы.
– Скажи-ка, милейший друг Жак,… как бы мне куда пристроится, чтоб и деньги получать, и поменьше работать?… Я, видишь ли, у себя дома всё больше поэзией известен, да хмельными пирушками с дебошем,… так что посоветуй мне нечто подобное… – как-то вечерком вернувшись с очередной прогулки, спросил он у трактирщика. На что живо получил подробный ответ.
– Хм,… и это ты мне, старине Жаку, говоришь, чем ты известен в России!?… Да я когда гостил в Немецкой слободе, уже тогда был наслышан о твоём дерзком характере и заносчивости,… правда, встречать тебя я не встречал, но издали видел. А как только ты у меня здесь объявился, так я сразу догадался, что не по доброй воле ты свой дом покинул,… явно что-то натворил,… ну да это ладно, дело твоё, когда захочешь, сам расскажешь что там да как!… А что касаемо твоего стремления деньжат заработать, да при этом особо ничего не делать, так ты попробуй стишки романтичным дамочкам сочинять,… и через эту забаву с них средства получать!… У нас мадмуазели на поэзию падки,… ты им комплемент в стихах, а они тебе золотой луидор в закрома,… так глядишь, твой кошелёк опять и наполнится… – вполне разумно посоветовал Жак, отчего Кирьян пришёл в восторг.
– Это ты верно подметил,… стихами я и прожить смогу, и себя не осквернить грязной работой!… Это мне по душе,… такое занятие мне подойдёт!… – тут же загорелся он.
– А ещё могу подсказать тебе к каким дамочкам со стихами в гости идти,… есть тут у меня на примете парочка графинь да маркиза одна!… Уж они до того к поэзии неравнодушны, что готовы за амурные стишки золотом платить и даже с честью расстаться!… Вот только к ним в таком виде, как ты сейчас, идти нельзя,… ведь у тебя изо всех обновок лишь шляпа и есть,… а все остальное старое; и камзол, и сапоги, и даже рубаха всё ношено-переношено,… другие покупать пора… – с ухмылкой глядя на князя, добавил Жак.
– Это точно,… и ведь не поспоришь,… поизносился я,… надо бы гардеробчик-то обновить,… но только как!?… Деньжат-то у меня маловато,… а обновки, небось, дорого стоят,… где ж их взять-то!?… – мигом отозвался Кирьян.
– Да уж,… без денег плоховато!… Но я тебе и здесь помогу,… чего только для хорошего человека не сделаешь,… есть тут у меня один мушкетёрский костюм,… добротный, офицерский,… лейтенанта королевского полка!… И даже сапоги-ботфорты имеются,… всё это добро мне один сильно пьющий клиент оставил,… у него достаточно денег с собой не оказалось,… не рассчитал, пропил больше чем было. Вот он в качестве залога и положил свой костюм с сапогами,… ушёл от меня босиком, в одних кальсонах,… но в шляпе и со шпагой!… Это, говорит, я никому ни за что не отдам,… мол, в шпаге честь, а шляпе красота есть,… так и ушёл бедолага. Уж как пару месяцев назад это было,… всё никак не вернётся,… наверное, забыл, где пил, вот и ищет теперь… – усмехнувшись, поведал забавную историю Жак, на что князь ответил сомнением.
– Погоди,… а что будет, коли он вернётся, а я его костюм ношу!?… как-то нескладно получается!… – вмиг парировал он.
– Так в том-то всё и дело, что это уже не его костюм,… ведь уговор был на месяц под залог,… а потом я его, хочу, продам, хочу сам ношу,… но прошло уже два месяца!… Так что ты не беспокойся,… надевай костюм, сапоги, и ступай делом занимайся,… а как деньжат заработаешь, так сразу и рассчитаешься!… А в костюме ты как раз за лейтенанта королевских мушкетёров сойдёшь,… язык ты наш в совершенстве знаешь и по возрасту подходишь, да и шляпа со шпагой у тебя тоже есть!… Дамочки как тебя увидят такого красавца, так сразу и растают,… подлога не заметят!… – обнадёжил князя Жак.
– Ну, если так, то я согласен!… И ты прав, на французском сочинять эпиграммы я тоже мастер!… Мне бы вот только чернил, бумаги да перьев побольше достать, чтоб я все свои опусы записывать мог,… а потом их за экспромты выдавать!… – радостно отозвался Кирьян.
– Ну, за этим дело не станет,… есть тут неподалёку, чуть ближе к Лувру, одна канцелярская лавка,… там как раз все местные писаки да лирики отовариваются,… вот там себе всё и купишь!… И кстати, там же поблизости расположена усадьба той самой маркизы, о которой я тебе ранее говорил!… Правда маркиза слегка в годах, чуть старовата для тебя,… ей давно уже за тридцать пять,… но зато она устраивает великолепные вечерние салоны,… на эти её приёмы собирается разнообразная публика,… приходит много дам,… кто с мужьями, кто просто с кавалерами,… а для пожилой маркизы это развлечение!… И даже утешение, ведь сама-то она вдовая,… её бравого муженька-вояку испанцы навечно в землю уложили,… ох, уж эта нам война с Испанией!… Вот бы и тебе в твоём-то мушкетёрском костюме на эти вечера попасть,… если всё по-умному сделать, то такое дельце может и выгореть!… А коли выгорит, то ты смотри там особо военными подвигами не козыряй,… лучше больше на поэзию упор делай,… тогда и денежки рекой потекут!… Так что давай-ка, времени не теряй, переодевайся в мушкетёра и ступай за бумагой с чернилами!… Заодно и к усадьбе маркизы приглядись,… может, что дельное заприметишь… – разразился долгой, но полезной тирадой Жак, и тут же полез в залоговый шкаф за костюмом с ботфортами.
А надо сказать, что в том шкафу много чего ещё лежало, ведь шкаф-то залоговый. Порой подвыпившие гости таверны за лишнюю чарку хмельного напитка были готовы последнюю рубашку с себя снять, не то, что костюм в залог оставить. Кстати в шкафу и рубаха на замену нашлась, притом неплохая, а очень даже богато расшитая вензелями. Видать какой-то обнищавший вельможа на бокал вина обменял. Но князь Кирьян в историю этой рубахи углубляться не стал, а сходу примерил её, уж больно она прилично выглядела. Да и костюм лейтенанта мушкетёров с ботфортами также был недурён, всё по последней моде сшито, современно, добротно, как и положено в помпезные времена правления «короля-солнца» Людовика XIV.
Но что ещё примечательно, костюм настолько удачно сел на Кирьяна, что можно было подумать, он специально для него сшит. С сапогами на удивление проблем тоже не случилось, сели как влитые. И теперь князя было просто не узнать. Ну, прямо натуральный лейтенант королевских мушкетёров, а не беглый сподвижник русского монарха. Увидь его сейчас тот же Алексашка Меньшиков или братья Головины, то ни за что бы не догадались, кто перед ними, настолько преобразился Кирьян. Жак аж рот раскрыл от такого преображения. Но как бы там ни было, князь понапрасну времени тратить не стал и тут же помчался в писчую лавку.
Идти до писчей лавки было недалеко, и Кирьян её быстро нашёл. Однако прежде чем зайти в неё, он невольно остановился и залюбовался роскошным домом маркизы, который располагался прямо напротив лавки. Впрочем, то был скорее небольшой дворец с внутренним садом, окружённый со всех сторон различными флигельками и хозпостройками. Такие усадьбы были очень модны в ту пору. В них можно было устраивать балы, салоны, и даже карточные вечера.
Также надо заметить, что это место было очень удобно для наблюдений. Из окон дома открывался прекрасный вид на улицу и писчую лавку. Так что можно было без помех видеть, кто входит в неё и выходит. Ни один посетитель не оставался незамеченным. Одним словом все местные писаки и поэты, были на виду у маркизы. И как потом оказалось, она даже целенаправленно высматривала молодых и симпатичных литераторов, часто посещающих лавку.
Кстати, здание, в котором находилась лавка тоже выглядело, словно крохотный дворец, но только напичканный не кичливым убранством, а всем необходимым для плодотворного творчества. Да и горожане посещавшие лавку были тоже люди непростые, а в основном состоятельные дворяне желающие проявить свой литературный дар. Поговаривали, что здесь в былые годы видели даже самого Кальбера, министра финансов короля.
Впрочем, чего только не придумает народная молва, так что Кирьян больше доверял тому, что видел сам. А видел он перспективу взлёта на вершину богемной жизни Парижа, и эту вершину ему надлежало покорить в кратчайшие сроки. И тут в очередной раз вмешался его величество случай. Задержав свой взгляд на усадьбе маркизы, князь Кирьян вдруг заметил, как в окне второго этажа слегка дрогнула портьера.
– Ого,… да там наверняка скрывается целый наблюдательный пункт!… А маркиза-то времени даром не теряет,… уверен, она уже взяла меня на заметку!… Ну, что ж, надо бы закрепить этот успех… – сделал логическое заключение Кирьян и с большим удовольствием, важно ступая, изобразил некий променад перед окнами усадьбы. Со стороны можно было подумать, что он кого-то нетерпеливо ждёт. Хотя на самом деле вполне понятно, что Кирьян всего лишь красовался. Да и как тут не красоваться, в костюме-то королевского мушкетёра. Думаю, мало кто, отказался бы от такого. На третьем заходе князь краешком глаза заметил, как портьера приоткрылась, и в окне показалась стройная женская фигурка.
– Ага,… клюнула-таки,… уже в открытую наблюдает,… попалась рыбка,… пора подсекать… – словно заядлый рыбак рассудил Кирьян и с видом не дождавшегося человека тут же нырнул в писчую лавку. О, что за прелесть была эта лавка, кругом чистота и порядок, по полкам разложена бумага разных сортов и оттенков; тут тебе и египетская папирусовая, и китайская бамбуковая, и индийская пальмовая, и арабская хлопковая. А какие нежные оттенки и цвета; розовая для любовной переписки, зелёная для супружеских откровений, тёмно-серая для траура и скорби, и, конечно же, белая для упражнений в лирике.
Ну а какие божественные ароматы и запахи царили в лавке. И всё это от бумаги с нежной цветочной отдушкой, тут был и ландыш, и мимоза, и жасмин, и лаванда, и даже строгий ливийский кедр для военных приказов. А уж каких только чернил и перьев здесь не имелось, на любой вкус и выбор; гусиные, лебяжьи, павлиньи. Ассортимент просто-таки ошеломил Кирьяна. Такого в России отродясь не видали.
– Когда кончится вся эта прискорбная история с гибелью графа, то я обязательно посоветую государю открыть у нас такую же лавку… – удивлённо рассматривая и обнюхивая весь имеющийся ассортимент с грустью, но оптимистично подметил Кирьян. И тут же задумчиво погрузился в себя, вспоминая те беззаботные времена, когда они вместе с Петром Алексеевичем весело кутили. Тоска вновь обуяла беспокойную душу князя. У него даже сердце защемило. Но внезапно открывшаяся входная дверь вмиг вернула его к действительности. Кирьян резко обернулся. На пороге лавки стояла женщина средних лет изумительной красоты. Глаза, ресницы, нос, губы и даже мушка на левой щеке всё было идеально.
– О, как,… неужели это та самая «пожилая» маркиза, о которой мне говорил Жак!?… Да ей же на вид от силы лет тридцать!… Ах, как она хороша!… Стройна, изящна,… а изгиб её талии удачно подчёркнут ярким, чёрным пояском,… но только, что он означает!?… может, это намёк на траур по мужу?… или же приглашение к флирту!?… Жак предупреждал меня, что в одежде француженки всегда скрывается какая-то тонкая суть,… вот подишь ты теперь, разгадай её тут… – судорожно рассуждал Кирьян, перебирая тысячи мыслей зараз. А меж тем дама, как ни в чём не бывало, подошла к торговцу бумагой и привычно заявила.
– Люмьер, у меня сегодня соберётся поэтический салон,… придёт много гостей,… будет вечер любви и романтики,… из декламаторов исключительно лирики!… Так что ты уж будь любезен, обеспечь меня, как обычно в таких случаях, розовой бумагой, гусиными перьями, да чернилами с ароматом лаванды!… И отправь это всё ко мне со слугой,… а то я сегодня с утра что-то сильно устала,… хлопотала по поводу салона,… боюсь, сама не донесу… – элегантно жестикулируя своими милыми ручками, посетовала дама. На что у князя Кирьяна мгновенно случилось озарение.
– Так это же замечательный шанс попасть к ней в дом!… и притом познакомится без всяких рекомендаций!… надо немедленно этим воспользоваться… – подумал он, а вслух сказал, – о, мадам,… я случайно услышал ваш разговор и понял, вам нужен помощник,… так возьмите меня!… Я сейчас абсолютно свободен,… ждал своего доброго знакомого, а он отчего-то не пришёл!… Так что я мог бы сейчас же выступить в роли вашего покорного слуги и отнести все ваши покупки, куда прикажете!… А если потребуется, то и вас саму на руках отнесу куда угодно!… хоть на край света!… – галантно поклонившись, любезно, но несколько самонадеянно предложил он. И тут же последовал неоднозначный ответ.
– О, благодарю вас сударь!… Однако как я могу приказывать совершенно незнакомому мне мужчине,… тем более военному, да к тому же ещё и мушкетёру!… А слава о вас ходит, знаете ли, разная,… поговаривают, что вы слишком опасны для женщин!… Дескать, вы мушкетёры ветрены,… беспощадно раните женские души, а сердца разбиваете вдребезги!… и от ваших чар нет спасенья!… – не отказав, но и не дав согласия, чуть лукаво щурясь, заключила дама.
– Ну, так за чем же дело стало!?… давайте познакомимся, и я развею все ваши сомнения!… А заодно из первых уст расскажу, чем же так опасны мушкетёры для столь очаровательных дам, как вы!… И позвольте представиться,… меня зовут шевалье де Годуноу,… нетрудно запомнить, не так ли!?… А моё имя ещё проще – Керье!… – находчиво исказив и придумав себе новое имя, отрекомендовался князь и посмотрел на даму таким нежным взглядом, что отказать ему было просто невозможно. Впрочем, дама и не собиралась отказывать, а весь этот спектакль с покупкой бумаги она затеяла лишь для того, чтобы обратить на себя внимание Кирьяна, и это у неё хорошо получилось.
– Ну что же, Керье,… раз так, то давайте познакомимся,… трудно устоять перед натиском столь обходительного шевалье,… я маркиза де Тревиль,… вдова офицера королевского полка,… и в данный момент абсолютно свободна. Однако это не значит, что я так сразу скажу вам своё имя,… для этого, пожалуй, ещё рановато,… так что зовите меня пока просто – маркиза, а там посмотрим!… И кстати, нести мою покупку вам придётся недалеко,… мой дом прямо напротив,… но зато я могу угостить вас чашечкой изумительного чёрного шоколада и бокалом красного вина… – улыбнувшись своей невероятно белоснежной, обворожительной улыбкой, приветливо согласилась маркиза на дальнейшие отношения.
– Ах, какие у неё белые, ровные зубы,… ну, что за улыбка, просто загляденье,… врядли я видел очаровательней!… И с чего это Жак взял, что маркиза старуха!?… она очень даже прелестна!… – мгновенно пронеслось у Кирьяна в голове, и он потянулся за пакетом с бумагой и чернилами, которые уже успел упаковать хозяин лавки Люмьер. Маркиза тут же расплатилась и направилась к выходу. Кирьян послушно последовал за ней. Вот так неожиданно князь попал в круг избранных парижской богемы того времени. А всё благодаря приятной внешности, галантному обхождению и бездны обаяния его романтической натуры.
Как известно, идти до усадьбы маркизы было недалеко, а потому уже буквально через десять минут князь и маркиза сидели за столиком во внутреннем дворике и наслаждались горячим шоколадом с вином. А надо отметить, что дворик тот был устроен в итальянском стиле и напоминал собой уютное патио. Тут имелся небольшой фонтанчик с фигуркой античного бога любви, вокруг которого располагались удобные ниши со столиками, а также множество всяких стульчиков, лавочек и диванчиков-пуфиков для гостей. Именно это место маркиза и называла салоном.
Как раз здесь сегодня и должны были собраться различного рода поэты, лирики, прозаические графоманы и, разумеется, кое-какая вельможная знать из высшего общества. Все эти графы, бароны, виконты и герцоги просто-таки обожали литературные салоны маркизы. Так что князь Кирьян можно сказать сразу попал в самую гущу событий. И хотя до самого вечернего приёма было ещё несколько часов, Кирьян никуда не собирался уходить, и тратил эти часы не напрасно. Он проявил весь свой поэтический дар, всю свою эрудицию и красноречие, чтоб только произвести на маркизу максимум положительного впечатления.
Впрочем, это вполне понятно, ведь маркиза теперь являлась для князя тем самым ключиком, который откроет перед ним многие двери богатых парижских домов. В бедственном положении Кирьяна каждое новое знакомство могло стать ступенькой для достижения желаемого, оттого-то он сейчас так и старался, заливался перед маркизой соловьём. Настроение у обоих было великолепное, оба улыбались и откровенно веселились. В какой-то момент маркиза назвала Кирьяну своё имя – Шанталь, и разговор приобрёл абсолютно другое звучание. А испив по кружечке шоколада и бокалу вина, новоявленные знакомцы вдруг расслабились, почувствовали себя родственными душами и вообще перешли, что называется на «ты».
Маркиза узнав, что Кирьян блещет талантом сочинителя едких эпиграмм, попросила его непременно остаться и присутствовать на сегодняшнем вечере. Более того, маркиза уговорила князя тайно написать на всех гостей язвительные стишки. Она посчитала, что это будет очень забавно, ведь «милый Кирье», как она его теперь называла, в их обществе человек новый и его свежий взгляд может оказаться интересней любого романа или даже поэмы. А князю только того и надо, он расценил такую просьбу, как первый заказ, и решил показать свой незаурядный дар во всей красе.
Однако, перед тем как наступил вечер, у князя и маркизы состоялся ещё один доверительный разговор, из которого стало ясно, что оба хотят сохранить свои отношения больше в дружеской атмосфере, чем в любовной. Иначе говоря, они решили быть друзьями, а не любовниками. А причина сего решения была проста, оба настолько свободно и раскованно чувствовали себя в сложившихся отношениях, что не захотели отягощать их ещё и амурными прихотями, которые в свою очередь требуют уже совершенно других обязательств. Одним словом дружба для них оказалась предпочтительней.
Но вот начало вечереть, и гости кто парами, а кто и небольшими группками стали съезжаться. Лирики и графоманы своей компанией, а вельможные дворяне всё больше поодиночке или же в сопровождении супруги. Случилось некое разделение гостей. Литераторы в своём большинстве шли пешком, а титулованная знать в каретах с вензелями.
Впрочем, такое разделение никак не сказалось на общем настроении. Все одинаково весело шутили и задорно балагурили. Ну и, разумеется, красовались друг перед другом своими свежими обновками. Кто-то одел на выгул новую брильянтовую диадему, кто-то жемчужное колье или платье от лучших кутюрье, а кто-то и новый расшитый золотом камзол. В общем, всё как всегда, этакий парад тщеславия. Люди из высшего общества без этого просто жить не могут.
Ну а вскоре зажгли свечи, масленые фонари и подали горячий шоколад с креплёным вином. Все расселись, заняли привычные места, и маркиза представила публике Кирьяна, рекомендовав его как сослуживца своего покойного мужа, но не более. О поэтическом даре князя она умолчала. Гости отнеслись к новому знакомому обыденно и спокойно, ведь мушкетёры в те времена были чем-то рядовым и не вызывали бурной реакции. Ну, есть тут какой-то лейтенант мушкетёров, ну и что такого, мы, мол, не за этим сюда пришли. А потому маркиза сразу перешла к поэтической части вечера.
Первым выступил молодой, почти мальчишка, лирик из провинции, высокопарно называвший себя выдающимся автором. Хотя в этом нет ничего предосудительного, ведь все мы по молодости грешим раздутым самомнением. Прочтя несколько лёгких стишков о любви и ревности, он учтиво поклонился и стал ждать реакции окружающих. Гости не замедлили отозваться; сумбурно поаплодировали, высказали пару лестных реплик на том и успокоились.
Далее вышел юноша с бледным лицом в расшитом бисером сюртуке и изрядно напудренном парике. По его виду легко определялось, что он неплохо преуспел в лестной лирике и его доход от этого значителен. Юноша, заняв величественную позу, прочёл довольно-таки удачную оду во славу женской красоты. При этом он восхвалял как юных прелестниц, так и дам уже отяжелённых годами. Отчего гостьи среднего возраста пришли в особый восторг и аплодировали лирику больше и дольше всех прочих. В заключении юноша почтительно раскланялся, и с довольной улыбкой, зная, что обеспечил себе хороший гонорар, вернулся на своё место подле столика маркизы.
Затем различного рода чтецы и графоманы посыпались как из рога изобилия. Поэты читали один за другим свои вирши, и каждый норовил выставить себя в наиболее выгодном свете. Публика же подогретая шоколадом и хмельными напитками вошла в раж и рукоплескала, почти не переставая. Это был апогей вечера. А тем временем князь Кирьян скромно сидел в уголке у масленого фонаря, с наслаждением потягивал из хрустального бокала лёгкое винцо и, вооружившись пером с бумагой, кропал свои эпиграммки на всех присутствующих. В этот момент он был настолько тих и спокоен, что его нахождения практически никто не замечал.
Лишь однажды его соседка по столу, чуть полноватая дама, спросила, что он там всё пишет. Но что князь ответил в подобающей его костюму манере, дескать, это военные приказы на завтрашний день в королевский полк мушкетёров. Дама понятливо кивнула, на чём все расспросы и закончились. А меж тем и сам вечер неумолимо катился к своему логическому завершению. Пробил час, и гости засобирались по домам. Прощались недолго, разъехались быстро и князь с маркизой опять остались наедине.
– Ну что, мой милый Керье,… как тебе вечер?… как гости?… Кто понравился, а кто нет?… и готовы ли твои эпиграммы!?… – шутливо куражась, тут же осведомилась маркиза.
– Ах, милая Шанталь!… уж коль скоро ты назвала мне своё прекрасное имя, то позволь, отныне я к тебе только так и буду обращаться!… Думаю, что наша дружба от этого станет лишь ещё крепче!… Ну а что касаемо вечера, то он был невероятно уникален,… стольких чванливых вельмож и бестолковых литераторов вместе я ещё не видел,… ты уж извини меня за столь нелестное отношение к твоим гостям, но сказать о них иначе я просто не могу!… Впрочем, я уверен, мои эпиграммы смягчат твоё негодование, если таковое имеется… – также шутливо куражась, ответил Кирьян и протянул маркизе целую стопку исписанной бумаги.
– Ну что ты такое говоришь,… какое ещё негодование!?… Разумеется, я знаю насколько чванливы вельможи, посещающие мои салоны, и как здесь заносчивы молодые авторы,… а иначе, зачем бы я оставила тебя и попросила написать на них эпиграммы!… Ну а теперь самое интересное,… я весь вечер только и ждала этой минуты,… мне так хотелось прочесть твои наблюдения, что я чуть не выгнала гостей раньше времени!… – бегло парировала маркиза, схватила кипу протянутой бумаги и жадно впилась в неё глазами. Князь от такой реакции тут же примолк. Он и шевельнуться боялся, пока маркиза читала его эпиграммы. Но вот она остановилась, отложила бумаги, и словно юная почитательница на кумира, накинулась с восторгом на князя.
– Милый Кирье, да это же чудо!… Твои эпиграммы изысканное пиршество для ума!… Это не слащавое кушанье, какое получается у тех писак, что здесь вещают, а острый соус наслаждения, который придаёт любому блюду особый, неповторимый вкус!… Вот что значит истинный поэт!… Мне хочется кричать и плакать одновременно!… ты написал подлинный шедевр!… Я восхищена твоим талантом!… – обнимая и целуя князя в лоб и щёки, искренне оценила его труд маркиза. Отчего тот сконфузился и даже покраснел.
– Ну что ты, милая Шанталь,… ты, наверное, преувеличиваешь,… я обычно так и пишу,… и не вижу тут ничего выдающегося,… это просто эпиграммки, не более того… – попытался хоть как-то успокоить маркизу Кирьян, но она резко оборвала его.
– Замолчи!… я и слышать ничего не хочу!… Я сказала – это шедевр, значит, так оно и есть!… Более того, теперь ты всякий раз будешь присутствовать на моих вечерах!… Публика у меня собирается разная,… сегодня одни, завтра другие,… так что ты на всех напишешь эпиграммы,… а я тебе за это по-королевски заплачу!… Твой литературный гений должен быть оценён по достоинству,… и даже не пытайся мне возражать,… ты будешь купаться в золоте!… Но только ты обещай мне, сохранять всё в тайне,… а я стану собирать все твои эпиграммы, как нечто недостижимое уму прочих поэтов,… договорились!?… – категорично заявила маркиза и тут же потянулась за кошельком.
– Ну, конечно договорились,… хотя я и так не собирался никому говорить о своём авторстве эпиграмм,… ведь если ты мне за них платишь, то выходит, они уже твои,… и ты вольна с ними делать всё что тебе заблагорассудится. Ты даже можешь присвоить им своё имя, и я возражать не стану… – наблюдая, как маркиза открывает кошелёк, взволнованно пробормотал Кирьян.
– Вот и хорошо, что не собирался,… теперь твой ум – твой хлеб,… и я щедро за него заплачу!… Вот тебе первые десять золотых луидоров,… и скажи мне адрес, где тебя искать для следующего салона… – вмиг отозвалась маркиза и отсчитала десять новеньких, блестящих монет. Кирьян от такой суммы аж заикаться стал.
– Да я-я-я,… живу-ву,… на окраине-не,… кхе-кхе,… в таверне «Жирный гусь»… – получив золотые монеты и кашлянув от волненья, еле-еле ответил он.
– Ну, вот и чудесно,… следующий салон будет на днях,… я, как только определюсь точнее, так сразу пришлю тебе весточку,… а сейчас нам пора расстаться!… Я не хочу, чтоб кто-нибудь заметил нашу дружбу, ведь её могут неправильно истолковать!… Молодой мушкетёр и пожилая вдова ночью, да ещё и совсем одни,… согласись, это уже весомый повод для сплетен,… пойдут мутные слухи, а нам этого не надо… – вполне логично, но не без шутки рассудила маркиза и мило улыбаясь, проводила Кирьяна до дверей, где они и распрощались. Маркиза отправилась к себе в спальню собираться ко сну, а вот Кирьяну теперь было вовсе не до сна. С той суммой, что была у него сейчас в кармане, он чувствовал себя невероятным богачом. И конечно это надо было немедленно отметить. А где, как не в таверне отмечать такую удачу, и князь прибавил шагу.
Было уже далеко за полночь, когда Кирьян примчался в таверну. Жак как обычно находился на своём посту у стойки с вином и сыром, и слегка подрёмывал. Можно сказать, он дневал и ночевал возле этой стойки, а если и удалялся поспать, то оставлял за себя слугу, ведь кабацкое дело не знает длительных перерывов. Работа круглосуточная, иначе просто разоришься. Гости в любой момент могут заглянуть на огонёк. А потому Кирьян, увидев Жака на его привычном месте, ничуть не удивился, и сходу кинулся к нему.
– Хватит дремать, старина!… ты так всё проспишь, сонная тетеря!… Лучше посмотри-ка, что я сегодня заработал,… и всё благодаря твоему совету!… Представляешь, я совершенно неожиданно познакомился с маркизой и даже понравился ей!… Но сразу хочу разочаровать тебя,… она вовсе не старуха, как ты говорил, а очень милая и обаятельная женщина!… И более того, я прямо сегодня же участвовал в её поэтическом салоне,… сочинил десяток эпиграмм и за каждую получил по золотому луидору!… Да я теперь могу купить себе коня, нанять слугу и даже на год вперёд оплатить жильё!… – буквально с порога начал хвалиться и строить планы князь, отчего Жаку тут же пришлось охладить его пыл.
– Ну-ну-ну!… эко ты разошёлся!… Сразу тебе и коня, и слугу,… ну к чему тебе такая излишняя роскошь!?… Во-первых, конь требует постоянного ухода,… одного только сена на него не напасёшься,… сплошная морока,… уж лучше брать его повремённо,… на раз куда-нибудь выехать или просто прогуляться!… А во-вторых, все слуги отчаянные плуты и воры!… и обязательно обдерут тебя как липку!… Ну, неужели ты этого не знаешь,… ведь это же так очевидно!… Уж лучше потрать эти деньги на жильё, еду и друзей!… По крайне мере крыша над головой, сытый желудок и верные друзья надёжней всего остального!… – философски рассудил Жак.
– А ведь ты прав, старина!… К чертям прожорливых коней и вороватых слуг!… я лучше заведу себе друзей!… Впрочем, один друг у меня уже есть,… ведь ты мне друг!?… – хлопнув Жака по плечу, резко спросил Кирьян.
– Да пожалуй, что друг!… ведь я таких дельных советов как тебе больше никому не давал!… – расплывшись в широкой, белозубой улыбке, мигом ответил Жак.
– Ну вот,… значит, я могу угостить тебя кружкой доброго вина!… И кстати, о еде,… дай-ка мне чего-нибудь перекусить,… но только не сладкого, а то у меня от пирожных маркизы кажется, уже изжога начинается,… думаю, окорок с розмарином подойдёт!… – потирая руки, оживился князь.
– Нет проблем, дружище,… окорок у меня есть, да и вина целая бочка,… так что отметим твой почин!… – вмиг откликнулся Жак и махом умчался на кухню за окороком. Кирьян тут же уселся за стол и блаженно потянулся.
– Ах, как же мне сегодня свезло,… всё прошло, как по заказу,… ну, что за чудесная страна эта Франция,… здесь поэтов любят, наверное, больше чем золото,… а за стихи платят воистину по-королевски,… жаль, у нас пока такого нет!… Ах, моя Рассеюшка,… как ты там без меня?… как-то государь себя чувствует?… небось, опять делом занят,… вот бы порадовался за мой здешний успех!… Эх, кабы не тот граф с его чрезмерной гордостью, жил бы я сейчас дома, а не в изгнании, и государю помогал… – опять затосковал Кирьян и вдруг в его сознании всплыли воспоминания о детских, полных горя слезах в глазах дочери графа.
– Да что же я натворил-то!?… оставил маленькое дитя сиротой!… Ах, надо было мне тогда государя послушаться и кончить всё миром!… Где-то ты теперь малое дитя?… что с тобой стало?… ох, как же я виноват перед тобой… – быть может, впервые за всё время в изгнании пожалел князь о той роковой дуэли. А воспоминание о слёзном взгляде маленькой графини теперь рвало его душу на части. Князь уже было чуть не расплакался, но тут как нельзя, кстати, подоспел Жак. Он принёс окорок и большой кувшин красного креплёного вина. Кирьян как остервенелый схватил кувшин и разом опустошил его до половины.
– Что-то очень пить захотелось… – переводя дух, просипел он и отхлебнул ещё один увесистый глоток.
– Да-да,… такое бывает от сладкого,… пей-пей, уж коли жажда мучает,… я ещё принесу,… мне для друга ничего не жалко… – как ни в чём не бывало, отозвался Жак и присел рядом с Кирьяном. От выпитого залпом вина у Кирьяна закружилась голова, и он тут же накинулся на закуску, чтоб слишком не захмелеть. А Жак меж тем продолжил развивать тему дружбы и конечно женщин. О чём же ещё, как ни о прекрасном поле, говорить одинокому мужчине. А вскоре к нему подключился и Кирьян. Он основательно закусил и теперь был готов к длительной беседе по любому поводу.
Говорили искренне и долго. Пили вино, судачили о том, о сём, но в основном о том обществе, что собирала у себя маркиза. Уж так сильно интересовала эта тема Жака. Князь решил, что это праздный интерес засидевшегося на одном месте кабатчика, а потому с особым рвением стал описывать Жаку почти каждого гостя салона. При этом сотрапезники так разболтались, что и сами не заметили, как ночь подошла к концу. А едва первые лучи солнца осветили крыши домов, Кирьян засобирался к себе в комнату поспать. Жак проводил его и оставил на всякий случай на столе кружку с холодной, свежей водой.
– Мало ли,… вдруг опять жажда замучит, так пригодится,… вина-то уже хватит пить,… а вот водички в самый раз… – улыбчиво подметил он и удалился. Кирьян как был, развалился на кровати и сразу заснул. На том этот затяжной день закончился.
Следующим утром князь Кирьян проснулся поздно, почти в полдень. Голова болела, а во рту было сухо, словно в пустыне. Вот тут-то и пригодилась кружка с холодной водой, заботливо оставленная Жаком. Осушив её залпом до дна, Кирьян начал перебирать в голове весь вчерашний день.
– Да уж,… вот же я вчера отличился,… нагрузился винцом сверх всякой меры!… Пожалуй, со мной такого ещё не бывало,… я столько не пил даже во времена пирушек с Петром Алексеевичем,… он хоть и царь, но до такой степени напиваться не заставлял!… А тут простой кабатчик и так меня укатал,… да ещё и о гостях маркизы расспрашивал,… мол, они сколько пьют!?… А я-то перед ним словно соловей весной заливался!… И чего он так, теми вельможами интересовался,… уж не собрался ли свою таверну поближе к Лувру переносить?… – чуть иронично рассудил Кирьян, и внезапно почувствовав лёгкий голод, решил спуститься вниз, перекусить. Наскоро приведя себя в порядок, он вышел из комнаты и осторожно, чтоб не споткнуться, голова-то всё ещё кружилась, стал спускаться по лестнице.
На последнем пролете, когда ему уже была видна обеденная зала со столами и сидящими за ними едоками, Кирьян вдруг обратил внимание на стоящую возле трактирной стойки высокую даму. Она о чём-то живо беседовала с Жаком. Вроде ничего особенного, ведь много всяких женщин обращается к кабатчику. Однако эта дама отличалась от прочих траурным одеянием. Она была одета во всё чёрное, и даже вуаль, покрывающая её лицо, вызывала мрачную скорбь. Впрочем, и в этом не было ничего удивительного, ведь после войны с Испанией по улицам Парижа ходило немало вдовиц в подобном одеянии. Но эта дама отчего-то сразу вызвала у Кирьяна внутреннюю дрожь. Фигура дамы, её осанка и манера держаться показались ему настолько знакомыми, что он даже замер.
– Это что ещё за видение,… столь высокую и стройную женщину с такой тонкой талией я видел лишь однажды,… но не могу вспомнить где,… она явно мне знакома,… так величественно может держаться только дворянка!… Ох, и тяжко же мне сейчас искать ответы у себя в голове!… Нет, надо прекращать пить по столько вина, а то уже мерещиться чёрт знает что… – слегка чертыхаясь, заключил князь, и уже было хотел продолжить свой спуск, как внезапно из-за дамы вышла маленькая девочка примерно лёт трёх-четырёх в простом наряде и в изумительно ажурной шляпке. Правда вся эта ажурность была подстать одеянию дамы, такая же мрачная и печальная.
Было хорошо заметно, как девочка терпеливо ждёт окончания разговора своей матери с кабатчиком. А то, что дама являлась её матушкой, сомневаться не приходилось, они так преданно держались за руки, что их родство было неоспоримым. В какой-то момент взгляды девочки и князя пересеклись. Их глаза встретились. Сначала это не вызвало эмоций ни у того, ни у другого. Что поделать, такое случается. Идёшь порой по улице и непроизвольно вглядываешься в лица встречных прохожих. Однако Кирьян с его вчерашними воспоминаниями об убиенном им графе в ту же секунду узнал эти детские глаза и этот печальный взгляд.
– Да это же дочка графа,… невероятно, но это она,… а значит, та дама в вуали никто иная, как сама графиня,… но откуда они здесь, в Париже?… Что это, опять хмельные миражи преследуют меня или всё это наяву?… – ошарашенный таким открытием пролепетал князь, и резко выступил вперёд, желая немедленно развеять все свои сомнения. Однако его тяжёлая поступь вызвала в половице лестницы страшный скрип, который было просто невозможно не услышать. В сей же миг дама обернулась. Секунда, всего мгновенье, и она тут же ретировалась, уводя за собой не менее взволнованную дочь. Жак остался стоять один и растерянно улыбаться. Кирьян, быстро миновав лестницу, стрелой кинулся за дамой. Словно коршун за добычей он вылетел из таверны на улицу. И вот что удивительно, дамы с ребёнком уже нигде не было. Князь бросился вправо – пусто, затем ринулся влево, но всё напрасно. Дамы и след простыл.
– Что за чертовщина,… куда они подевались!?… Ну, это же точно была графиня с дочерью,… я не мог их ни с кем спутать,… но где они?… куда делись?… – лихорадочно заметавшись по улице, всё повторял и повторял князь. И как бы он не вглядывался в прохожих, ища средь них женщину в чёрной вуали, всё тщетно, ничего похожего и близко не было. Тогда Кирьян бросился обратно в таверну, и сразу кинулся с расспросами к Жаку.
– Говори без утайки, что это за люди были!?… ты их знаешь!?… кто они!?… Только не ври!… я их узнал!… это графиня с дочерью!?… это так!?… – схватив Жака за грудки, отчаянно закричал он. На что Жак повёл себя, как и подобает настоящему кабатчику.
– Тихо-тихо, сударь,… что вы такое творите?… Кругом же люди,… на вас смотрят!… Извольте пройти со мной на кухню, там всё и выясним… – приветливо улыбаясь, мягко попросил он.
– Ну, хорошо,… давай, пройдём на эту чёртову кухню!… – опять чертыхаясь, отозвался Кирьян и чуть ли не волоком потащил Жака на кухню, где и продолжил свой допрос, – ну, говори коли ты мне друг, откуда ты знаешь графиню?… и вообще, что тебе ещё известно?… – уже более сдержанно затребовал он.
– Ну, во-первых, никакой графини я не знаю,… я, как обычно стоял на своём месте у стойки, и тут подошла эта дамочка с ребёнком,… сразу спросила почём у меня комната на проживание и что подают на обед!… Притом говорила она на чистом французском языке,… и я даже не знаю с чего ты взял, что она какая-то там графиня!… По-моему так она простая вдова с провинции,… много их тут ныне ходит в поисках сытного угла… – абсолютно спокойно ответил Жак.
– То есть ты уверен, что не знаешь её!?… а ведь ты так мило ей улыбался… – более настойчиво переспросил князь.
– Конечно, уверен,… а мило улыбаюсь я практически всем гостям,… пора бы уж это заметить!… Да и как я мог узнать эту даму, когда она была в вуали, лица-то не видно!… Да и ты как мог разглядеть её с лестницы,… уж не приболел ли ты, дружище?… Может тебе пивком подлечиться,… с утра свеженькое подвезли,… пару кружек, и хорошая отбивная вмиг приведут тебя в норму!… Да, и, кстати, заодно расскажешь мне, что это за графиня такая тебе мерещится… – вновь совершенно спокойно ответил Жак.
– Ну что ж,… ты, наверное, прав,… что-то я после вчерашнего сильно впечатлительным стал,… пожалуй кружка пива и отбивная прочистит мне мозги!… А заодно, как ты и просишь, я исповедуюсь тебе,… расскажу, что за грех я взял себе на душу… – быстро обмякнув, согласился Кирьян, и тут же, прямо на кухне, присел за раздаточный столик. Жак мигом налил ему пива, подал аппетитную отбивную, крикнул слуге, чтоб тот его подменил у стойки, и уселся рядом с Кирьяном слушать его исповедь.
И пяти минут не прошло как Кирьян, сначала отхлебнув изрядную порцию пива, выложил Жаку все подробности той печальной истории, которая так трагично закончилась гибелью графа. Жак, внимательно выслушав Кирьяна, участливо пожалел о содеянном им, и налил ему ещё кружку пива. Таким образом, трапеза вновь постепенно переросла в откровенную беседу двух близких друзей. Князь до вечера так и не встал с места, всё пил и каялся в своих неблаговидных поступках. Впрочем, одно дело каяться, а другое давать зарок впредь не совершать ничего подобного. Тут Кирьян однозначного ответа дать не мог, уж свой ершистый характер он отлично знал. А дальнейшие события показали, что покаяние не является преградой для совершения новых грехов.
В тот же вечер едва слегка стемнело князь Кирьян, дабы проветрить свою хмельную головушку, вышел прогуляться. Идя в полутьме по витым улочкам Парижа он, как ни странно, чувствовал себя защищённым от любых неприятностей сопряжённых с разбоем или воровством. Он был уверен, что на него сейчас никто не посмеет напасть, даже невзирая на то, что вечерний полумрак самая пора для различного рода людишек, промышляющих уличным грабежом. Ну, во-первых, костюм лейтенанта королевских мушкетёров уже отбивает всякую охоту нападать. А во-вторых, острый клинок на перевязи гарантировал князю уважение со стороны разбойничьей братии.
Однако все эти доводы не могли подействовать на человека равного князю по титулу. Иными словами то, что не мог позволить себе босяк с кистенём, то мог допустить дворянин со шпагой. И ведь таковой нашёлся. Это был вполне уже зрелый мужчина, лет тридцати, с выправкой гвардейца, и спесью наглеца-дебошира со стажем – некий шевалье Крюшон. Роста чуть выше среднего, с фигурой слегка располневшего атлета, он не знал себе равных в поединках на клинках. Притом неважно, на каких клинках, будь то шпага или меч, ему всё равно, Крюшон одинаково хорошо дрался на всех. И вполне естественно, что он никого не боялся, и вёл себя на улицах Парижа как хозяин.
Кстати, он мог вести себя так ещё и потому, что у него имелось немало могущественных покровителей, или проще говоря, друзей-вельмож из высших слоёв общества. Поговаривали даже, что он как-то однажды на поединке заколол насмерть одного из любовников фаворитки самого Кольбера, и при этом Крюшону ничего не было, всё минуло безнаказанно. Более того, его потом даже наградили орденом «Святого Лазаря». Так что после того случая дерзости и нахальства шевалье Крюшона не было предела. При любом удобном стечении обстоятельств он атаковал всех, кто ему не нравился или вызывал неприязнь. В общем, он был забиякой и параноиком, каких ещё свет не видывал.
И вот этакий бретёр, а проще говоря, заядлый дуэлянт этим же вечером безмятежно прогуливался по улочкам Парижа. А если быть конкретнее, то спешил на амурную встречу к одной молодой овдовелой виконтессе. Опять-таки, всё эта проклятая война с Испанией сделала виконтессу вдовой. И вот теперь она с трепетом ждала любовного рандеву. Но, увы, ему не суждено было состояться, ибо шевалье Крюшон неожиданно для себя наткнулся на добродушно настроенного князя Кирьяна. Всё произошло весьма прозаично.
Хам и сноб месье Крюшон широко шагая по узкой улочке, внезапно вышел из-за поворота и прямо схода упёрся носом в затылок князя. Тот как раз стоял на перекрёстке и думал, куда бы ему пойти дальше, направо или налево, и так уж вышло, что он оказался спиной к забияке Крюшону. Естественно, из такого нелепого столкновения ничего хорошего не получилось. Ну, кому же приятно врезаться лицом в спину кого-то другого. Разумеется, Крюшон сразу вспылил.
– Какой болван стоит на развилке и мешает проходу!?… Что за кретин перекрыл мне дорогу!?… – отпрянув от спины Кирьяна, гневно завопил он. Отчего Кирьян тут же развернулся и, продолжая пребывать в прекрасном расположении духа, поспешил извиниться.
– Ах, простите меня сударь!… Я абсолютно случайно задержался в выборе направления и вызвал эту неприятную заминку!… Позвольте просить вас о снисхождении к столь неловкому зеваке из провинции… – уже было начал распинаться в любезностях князь, но наглец Крюшон резко прервал его.
– Что вы там бормочите, сударь!?… Или быть может, костюм лейтенанта мушкетёров связал вам язык!?… Ха-ха,… я всегда знал, что мушкетёры трусливое племя, но чтоб настолько бесславное, никак не ожидал!… Да вы даже извиниться, как следует, не можете,… блеете, словно пришибленная овца!… – ехидно усмехаясь, рявкнул Крюшон, и даже собрался плюнуть в сторону Кирьяна, однако не успел.
– Ну, сударь, вы и наглец!… Мало того что вам не достаточно моего извинения, так вы ещё и задели честь мушкетёрского мундира!… Мушкетёры никогда не были трусами!… И хоть я мало знаю правила столичного приличия, но я всё же смогу заставить вас изменить своё мнение!… Извольте тотчас взять ваши слова обратно!… – ничуть не испугавшись, парировал Кирьян.
– Что!?… да как ты смеешь, раззява деревенщина, указывать мне, что делать!?… Да я из тебя сейчас всю твою провинциальную дурь вмиг вышибу!… – взревел Крюшон и, не дожидаясь ответа, выхватил шпагу.
– Эй-эй!… вы чего это сударь так скоро перешли на «ты»!?… что за хамство такое?… да ещё и где,… в самом Париже!… И потом, ведь это вы налетели на меня, а не я на вас!… так что могли бы и повежливей быть,… смотреть надо, куда идёте!… Ну а уж если вы желаете сразиться,… то извольте, я к вашим услугам!… но прежде подумайте, надо ли вам это?… – всё ещё стараясь полюбовно замять дело, отозвался Кирьян, лениво достал шпагу и чуть тут же не попал впросак.
Его мгновенно атаковал Крюшон, выпад был настолько стремителен и резок, что Кирьян еле-еле успел уклониться. Правда, в следующую же секунду он уже сам атаковал. Впрочем, его атака была больше психологической, чем физической. Князь с разворота так ловко шлёпнул Крюшона по его удаляющемуся заднему месту, что шнурок на подвязке лопнул, и штаны у шевалье немного съехали вниз.
– Ха-ха,… сударь, ну куда же вы!?… Потеря штанов ещё не причина для отказа от дуэли!… вернитесь, продолжим!… – насмешливо воскликнул Кирьян и вновь занял боевую стойку.
– Ах, ты стервец!… ты ещё имеешь наглость издеваться надо мной!… Ну, я тебе покажу!… – опять взревел Крюшон и, подтянув штаны, снова ринулся в атаку. Но Кирьян и тут не оплошал. С грациозностью лани отскочив в сторону, он сходу рассёк и второй шнурок на штанах пролетевшего мимо Крюшона.
– Ха-ха!… сударь, да ну хватит вам уже раздеваться!… Вон, штаны-то у вас, почти до колен слезли,… если так дело и дальше пойдёт, то вы вовсе голым останетесь!… – уже откровенно смеясь, воскликнул Кирьян.
– Ну, всё!… ты меня окончательно вывел, сморчок,… сначала я думал всего лишь проучить тебя, но теперь определённо прибью!… – натянув повыше штаны и наскоро перехватив их уцелевшим шнурком, рявкнул Крюшон и снова кинулся в атаку. Резкий выпад и удар с налёта стал для князя несколько неожиданным, ведь редко когда противник рвётся в бой с полуспущенными штанами. А тут на тебе, дворянин, благородный шевалье и с таким остервенением бросается, да ещё и сквернословит как золотарь, ну просто фарс какой-то. К тому же Кирьяну не очень-то и хотелось драться при свете луны, звёзд и фонарей, его уже изрядно потянуло спать, а потому он решил по-быстрому закончить этот затянувшийся спектакль.
В очередной раз, ловко уклонившись от выпада противника, князь теперь уже не стал миндальничать и проткнул зазевавшемуся Крюшону его правую ягодицу. Он, конечно, мог бы и левую уколоть, и даже две сразу, но решил подпортить именно ту, с которой всадник обычно заносить ногу в седло, это на какое-то время лишает его удовольствия пользоваться лошадью. Отчего Крюшон взвизгнул, словно ошпаренный поросёнок и схватился за раненое место.
– Ты что творишь, мерзкий мальчишка!?… Ты что хочешь опозорить меня на весь Париж!?… У меня на завтра назначена верховая выездка, а теперь всё пропало!… Как я покажусь!?… такое ранение просто унизительно!… – громыхая внезапно прорезавшимся баском, заорал Крюшон, корчась от боли.
– Сударь, но вы сами начали,… вы первый достали шпагу,… я пытался вас остановить и вот что получилось!… По крайне мере теперь вы никогда не скажите, что мушкетёры трусливое племя!… И впредь будьте осторожны,… мало ли кто ходит по ночным улицам Парижа!… На этом я считаю, инцидент исчерпанным,… идите и лечитесь!… А мне с вами драться что-то совсем расхотелось,… вы скучный противник,… к тому же вы теперь ранены в то место, каким думаете,… так что адью, сударь!… ха-ха-ха… – поставив, таким образом, точку в дуэли, рассмеялся Кирьян и, убрав свою шпагу в ножны, проследовал дальше.