Скажи миру – «нет!» - читать онлайн

Рассказ первый Чужая земля

…– Продавец и спрашивает: «Мужик, а кто там у тебя сидит-то?!» – «Не знаю я. Но сыр любит – офигеть!»

Танька рассмеялась, но тут же ойкнула и запрыгала на одной ноге:

– Ой, я, кажется, на что-то наступила…

– Не на бутылку? – забеспокоился я. – Погоди, сейчас… вот сюда давай.

Я подставил ей руку и помог допрыгать до пенька, бросив в траву свои туфли и ее кроссовки. Танюшка прыгала и жалобным повизгиваньем обозначала свои невыносимые страдания, я всерьез беспокоился – мало ли что валяется тут в траве? С тех пор, как нашу речку почистили, на ее берегу повадились устраивать пикники – в меру своего понимания, то есть: бухали, закусывали и били бутылки о деревья, а иногда – друг другу о головы.

Если Танюшка распорола себе ногу, то в следующий раз колоть головы об их бутылки буду я. Можно и наоборот. Бутылки о головы.

Я усадил ее на пенек и взял в руки левую ступню девчонки – холодную и мокрую от росы. Танюшка сопела мне куда-то в район правого виска, это было щекотно и невероятно здорово. Я задержал ногу девчонки, хотя уже отчетливо видел, что на нежной коже ничего нет – скорее всего, просто наступила на сучок. Сердце у меня постукивало где-то в горле, и я уже почти решился ее поцеловать (не ногу, а саму Таньку). А то что же это такое, мы знакомы уже год и еще…

– А ты, Олег, фетишист, – сообщила Танька мне в ухо. – Ногу-то отпусти, раз там ничего нет.

– Да ну тебя, – сердито отстранился я. – Я думал, ты правда порезалась или ногу проколола.

– Я тоже думала… Кроссовки дай. И носки.

Я нашарил в черной траве нашу обувку, передал Таньке кроссовки и присел рядом на пенек. Но обуваться мы не стали – просто сидели и смотрели на редкие огни за булькающей и шипящей на плотине рекой. На этой плотине хорошо стоять, кидая в белесую от пены воду камешки. Многим кажется, что вода там пахнет затхлостью, а мне нравится этот запах…

– Сколько времени? – спохватилась Танька. Я посветил зажигалкой на свою «Ракету». – Двенадцатый час?! Ой елочки зелененькие! Я же должна на сахарный к папке ехать. Последний автобус через пятнадцать минут!

Она лихорадочно обувалась. Это был серьезный облом, у меня, словно молоко, оставленное в тепле, скисло настроение.

– Я с тобой поеду, – вызвался я.

– А обратно пешком? – поинтересовалась она. – Автобус-то последний… Нет уж, ты пойдешь домой и ляжешь спать – приятных сновидений.

– Ну хоть до ручья провожу, – буркнул я, обуваясь. Танюшка независимо хмыкнула, но возражать не стала. – Завтра увидимся?

– Завтра будет завтра, знаешь такой мультик? – вопросом ответила она. – Ладно, пошли.

По хорошо знакомой тропинке мы углубились в тихую рощу. Справа, за ручьем, урчали тритоны-«бычки», печально покрикивала какая-то птица. Было абсолютно темно, лишь в проемах высоких крон временами серебристо подмигивали нам звезды да впереди нет-нет проглядывал желтый фонарь – как раз над остановкой. Собственно, до нее было не так уж далеко.

Я первым перешел по бревнышку через сонно шепчущий в зарослях ручей, подал руку – Танюшка оперлась, легко скакнула.

– Тут я сама, – махнула она рукой по тропинке, ведущей на подъем через кусты.

– Давай я автобуса с тобой подожду, – предложил я. У меня на языке вертелось: «Тебя там что, ждет кто-то?!» – но я помалкивал. Потому что в ответ вполне можно было получить: «Ждет», – и зрелище молча удаляющейся спины. А так прощаться совсем не хотелось.

– Да нет, не надо. – Танька сделала два шага, потом остановилась. На фоне кустов я ее почти не различал – говорил с голосом из темноты, так странно… – Олег, знаешь что… – Я вопросительно поднял голову, и она, похоже, угадала это движение, как я безошибочно угадывал, что она сейчас улыбается. – У нас ведь сегодня последний день практики был.

– У нас тоже, – кивнул я и ощутил стремительное удовольствие от того, что теперь я на два месяца с лишним совершенно свободен; от того, сколько всего будет за эти два с лишним месяца…

– Я папку уговорила, – как-то излишне медленно сказала Танька, – и он из нашей школы документы забрал. И отдал в третью. Пока!

Она двинулась к кустам, а я остался стоять, приоткрыв рот. И закрыл его только когда из-за кустов послышался вновь ее голос:

– У кинотеатра, в десять!

– Ага, – пробормотал я и, спохватившись, гаркнул: – Приду!!!

В ответ раздался веселый смех…

…В роще было одно место, где царила полная темнота – кусты и деревья тут не позволяли видеть огни ни с шоссе, где остановка, ни с улицы Пурсовской. Я шагал, не особо торопясь (но все равно получалось быстро, я по-другому просто не умею ходить), и думал, что завтра все-таки встану пораньше, чтобы успеть до встречи с Танюшкой заскочить в ДЮСШ и оправдаться за две пропущенные тренировки по фехтованию. А где-нибудь после обеда в штабе наверняка соберутся все наши – должны собраться, первый по-настоящему свободный день лета непременно нужно посвятить Большому Хуралу и обсуждению планов на это самое лето… Но больше всего, конечно, думал я о Танюшке.

Хотя… приходилось думать и о том, что мне сегодня будет. И что мне сегодня будет. Времени-то уже ого… Я еще прибавил шагу.

Огни в домах погасли. Вообще ни огонька. Не обратив на это толком внимания, я проскочил по берегу, рискуя свалиться, – и едва не сыграл в воду.

Моста не было.

Это оказалось до такой степени неожиданно, что я обалдело взглянул вниз, надеясь увидеть там рухнувшие бетонные плиты. Но там текла вода. И подальше… да и вообще – Пурсовка вроде бы оказалась в три, а то и в четыре раза шире, чем я привык ее видеть.

Чушь какая-то… Я посмотрел влево.

Там тоже не было огней. Ни светящихся в любое время ночи окон почтамта, ни красных огоньков телевышки в небе, ни проносящихся по мосту бегучих лучей фар.

Справа – на улицах Бугра – тоже не было огней. Там был… Я потряс головой и втянул воздух сквозь зубы, словно обжегся. Там был лес, или я ничего не понимаю. Темная, хорошо знакомая масса.

Как, кстати, и за рекой. Теперь я четко различал темные силуэты высоких деревьев на фоне более светлого неба. Но больше всего меня ужаснуло не это, а отсутствие звуков.

Вы не замечали, что человека в первую очередь выдают звуки? Машина проехала. Залаяла собака. Хлопнула дверь. Прозвучали обрывки разговора, смех.

Я стоял посреди леса. Это знание пришло вместе с небольшим, но все же опытом турпоходов, имевшимся у меня. Только в лесу может быть так. На берегу лесной речки, где на многие километры вокруг нет человеческого жилья.

Я почувствовал, что меня охватывает паника, которой почти невозможно не поддаться, паника, рождающаяся из страха перед необъяснимым…

…– Олег! Оле-ег!

Танюшка кричала совсем недалеко, за деревьями, и я опрометью бросился на ее голос, даже сам не соображая, куда и зачем бегу. Я бежал не на ее голос, а на человеческий голос во внезапно и страшно изменившемся мире.

Мы врезались друг в друга, как два пушечных ядра, вцепились. Поняли, что это по-настоящему, – и застыли, немного отойдя от всплеснувшего тяжелой волной ужаса. Лично я совершенно не думал, что сбылась моя мечта – я обнимаю эту девчонку. Похоже, Танюшка – тоже. Ее колотило, хотя за прошедший год я убедился, что она смелая и решительная.

Нет, такой она и осталась. Я понял это быстро. Девять из десяти других девчонок впали бы в неконтролируемую и дикую истерику. Танька, продолжая дрожать, отстранилась и вполне твердым голосом изложила:

– Олег, шоссе нет. И остановки, и домов – вообще ничего, только лес. Я туда чуть-чуть прошла, а потом… – Она смутилась, но с усилием закончила: – Потом я испугалась и побежала.

– А я испугался так, что и побежать не мог, – признался я. – Стоял и головой крутил.

Она отстранилась и провела ладошкой по глазам – я понял: все-таки плакала. Но голос у Таньки по-прежнему был деловитым и собранным:

– Я так и не поняла, что случилось. А, Олег?

Я немного приободрился. Танька любила Грина, но не особенно жаловала классическую НФ, до которой я был большим охотником – разные там «проколы», «переходы» и «гиперы» зароились у меня в сознании… пока до меня не дошло, что это – по-настоящему… и это случилось с нами.

Тут уже мне захотелось позорно зареветь. Но я собрал в кулак всю волю, которая у меня нашлась, и мужественно сказал:

– По-моему, Тань, мы попали… ну, вроде как в параллельный мир. Смотри – речка, холмы, все, как у нас, а людей нет…

На меня опять сошел романтический стих, но Танька вернула меня на землю, тихо сказав:

– А как же… наши? Папка… он же меня ждет, и твои…

На миг я представил себе, что мама, должно быть, уже ищет меня, и дед с бабулей, наверное, тоже… и снова удержал себя от слез. Смутно я чувствовал – мне сейчас надо быть сильным, потому что Танька – девчонка. Но она решительно сказала:

– Я не знаю, правильно ты говоришь или нет, но мы должны попробовать выбраться.

– Согласен, – кивнул я. – Только, Тань, надо ждать утра. Тогда мы хоть осмотреться сможем.

Мне повезло с девчонкой. Опять-таки девять из десяти уперлись бы рогами и начали требовать немедленных поисков выхода. Танюшка кивнула мне в ответ:

– Да, наверное… Олег. – Голос ее дрогнул. – Мы обязательно должны выбраться. Папка не сможет без меня, он… – Наверное, она заметила, как у меня дрогнуло лицо, потому что поспешно сказала: – Прости, я больше не буду про это.

– Да ладно, – вздохнул я. – Знаешь, надо, наверное, найти дерево, не ночевать же на земле. Если это лес, да еще рядом с рекой, то на водопой разное может прийти.

– Давай искать, – согласилась Танька, – только не расходиться…

…В роще росли тополя и вязы, но там, где в нашем мире начинался подъем на Бугор, плотно стояли дубы, невысокие, с грубо-трещиноватой корой, раскидистые. Одеты мы были подходяще: я – в хороший гэдээровский спортивный костюм, синий с красным и белым, с подсученными рукавами, легкие белые туфли с мягкой подошвой и белую спортивную майку. Танюшка – в кроссовки, джинсы и ковбойку. Справа на речке – на том берегу, правда, – началось какое-то движение, послышались неясные звуки, и мы не стали медлить с выбором: я подсадил Таньку на нижнюю ветку, потом вскарабкался сам.

Нам повезло. Метрах в пяти от земли ветви расходились широким веером, образовывая круглую площадку метров двух в диаметре, усыпанную пружинящим слоем трухи. Мы сели на этот упругий матрас… и Танюшка наконец заплакала. Я приобнял ее, с трудом удерживая слезы и с отчаянием думая, что надолго меня может и не хватить.

Кажется, мы так немало просидели. Еще несколько часов назад я мечтал об этом… Потом Танюшка, похоже, уснула, и я уложил ее – осторожно, прикрыв сверху своей курткой. Стало холодно, но одновременно потянуло в сон, и я прилег ближе к «стенке», не опасаясь свалиться – сучья были мощные и частые. Сунул руки под мышки и сонно выругал себя, что не догадался наломать каких-нибудь веток или хоть травы нарвать.

Кажется, я отрубился именно на этой мысли. И проснулся в темноте от того, что Танька меня трясла за плечо – сильно, но тихо.

– Тань… ты почему?.. – забормотал я, не сразу проснувшись, но отметив по звездам, что уже часа два.

– Олег! – Голос Таньки оставался спокойным, но это было спокойствие ужаса. – Внизу кто-то есть.

Я перевернулся на другой бок и, затаив дыхание, высунулся между двух сучьев.

Бесформенная темная масса тихо шевелилась внизу, почти не издавая звуков – лишь временами слышалось легкое похрипыванье, словно у этого существа были неполадки с дыханием.

Двигая только правой рукой, я полез в карман и, достав складной нож, открыл лезвие. Машинально, не потому что надеялся на него, как на оружие. Просто слишком страшно было не иметь в руках вообще ничего, когда за спиной – Танюшка.

Существо не уходило. В голове было кипящее крошево из обрывков мыслей. Если полезет – надо бить по лапам или глазам… если у него есть лапы или глаза… если это вообще не что-то из «Хранителей»… вот бы мне мой охотничий нож…

Танюшка молчала, но я не был уверен, что ее надолго хватит. И я резко ослабел (так, что зашумело в ушах), весь вспотев, когда эта бесформенная тень плавно скользнула в темноту и бесшумно в ней растворилась.

Руки у меня позорно дрожали, я даже не смог сразу закрыть нож, а потому так и положил рядом раскрытым. Танька снова прижалась ко мне, и на этот раз мы легли уже спина к спине, укрывшись моей курткой. Я лежал с открытыми глазами, ощущая, как бьется у девчонки сердце, и вслушиваясь. Страх не отпускал, бродил рядом, карабкался по дереву и усаживался на ветвях, покачивавшихся под его тяжестью.

Так страшно мне не было даже в недавнюю мою одинокую ночевку в лесу. Может быть, потому что сейчас я боялся не только за себя.

Как часто бывает, когда боишься спать, я не заметил, как уснул, и навалившийся кошмар показался продолжением реальности – мне снилось, что я лежу, как лежал, а через край нашей площадки перебирается какая-то жуть и вот-вот бросится на нас…

Я проснулся, вздрогнув и широко открыв глаза. Было утро, солнце уже поднялось, вовсю гомонили птицы. Танюшка стояла спиной ко мне в развилке веток – враспор руками и ногами. Она куда-то смотрела и была совершенно неподвижна.

Надо сказать, мне очень хотелось: а) в туалет; б) есть. Или наоборот, не знаю. Но я поднялся, отыскал и убрал выпавший из руки нож и подошел к ней, сказав:

– Доброе утро.

– Смотри, – вместо ответа тихо сказала Танюшка. – Я уже насмотрелась…

Она говорила не только тихо, но и спокойно. Я встал в другую развилку.

Лес был со всех сторон – на склонах холмов, по берегу реки. Только в той стороне, где должна была располагаться почта, открывался более широкий вид. За болотами и цепочкой озер, над которыми кружили стаи птиц, вновь тянулся лес – без конца и края, укутанный туманом. В него слева острым углом врезался клинышек степи. Над рекой ворочались туманные остатки.

– Черт, – вырвалось у меня.

– Нам некуда идти, да? – Танюшка посмотрела на меня. У нее на лице было полно грязных разводов. – Мы тут одни?

– Не может быть, чтобы тут не было людей. – На этот раз я и вправду был уверен в том, что говорил. – Нам надо искать людей, Тань. Одни мы пропадем. Помнишь ночного гостя?

Я справился со своими «делами» раньше, чем Танюшка, и успел осмотреть дерево. Ночной гость с легкостью терся об него на высоте трех метров – но следы меня успокоили. Обычный медведь, облегченно подумал я, о чем и сообщил Танюшке – она вернулась повеселевшая, вытирая лицо подолом ковбойки.

– Сходи к реке, умойся! – предложила она.

– Не надо было тебе туда ходить одной, – строго сказал я, стараясь не смотреть на ее загорелый плоский живот. Столько раз видел на пляже, а тут что-то застеснялся… – Вообще лучше далеко не отходить друг от друга.

– Между прочим, тут нет лопухов, – задумчиво заметила она, завязывая подол узлом. – Ты не улыбайся, Олег. Если нет лопухов – значит, нет и человека… Куда пойдем-то?

– Сначала к речке, – решил я.

До речки было метров десять. Да, это была наша Пурсовка, но другой ее берег виднелся там, где в нашем мире начиналась уже Пурсовская улица. В невероятно прозрачной воде «ходили» рыбы – много и солидные.

– Игорька бы сюда Мордвинцева, – сказал я.

Танька вздохнула:

– Ребята, наверное, уже знают, что мы… – Она осеклась. – Давай попробуем их как-нибудь поймать, я есть хочу.

Я умылся и, как мог, прополоскал рот. Странно – я терпеть не мог чистить зубы, а теперь вдруг ощутил в этом настоятельную потребность.

Танюшка стояла на берегу, уперев руки в бока, и осматривалась. А я вдруг испугался – это был испуг быстрый, неожиданный и похожий на удар в солнечное сплетение.

Я ведь не смогу ее защитить, если что! (То, что я и себя не смогу защитить, меня в этот момент почему-то не беспокоило.) Как? Голыми руками?!

А если я не смогу ее защитить, то мне и самому лучше не оставаться в живых. Это я подумал как-то легко и без страха. А вслух сказал, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно непринужденнее:

– Тань, ты далеко не уходи… А лучше, – я перебросил ей зажигалку, – разожги костер. Вон там сушняк… А я попробую что-нибудь поймать.

Это было смелое заявление. Я в жизни был на рыбалке один раз – с нулевым, естественно, результатом. Но тогда речь не шла о подступающем голоде. А сейчас есть хотелось уже довольно сильно… Но Танька поверила, похоже, – отправилась, взяв зажигалку, за хворостом. А я обратился к рыбам:

– Ну что? Будем сотрудничать или пойдем на конфликт?

Рыбы хладнокровно плавали то в одном, то в другом направлении, никак не реагируя на мои призывы. Я и представления не имел, как взяться за дело. Но и ждать чего-то не имело смысла.

Я разложил нож и отправился за палкой…

…Завтрак получился довольно противный – жареная рыба без соли может показаться вкусной только когда ты действительно проголодался, а из нас, как неожиданно грубо выразилась Танька, еще не вылетели домашние пирожки. Но зато я был горд собой – четыре крупные рыбы были подбиты самодельным копьем за полчаса. Танюшка сказала, что это крупные окуни.

– Куда мы пойдем, Олег? – спросила она, когда мы, побросав кости в угли, засыпали землей костер. – Может, останемся здесь? Вдруг…

Она не договорила, но я понял, что имелось в виду: вдруг мы попадем обратно домой так же, как попали сюда? Мне хотелось на это надеяться, если честно. Но это значило сесть и ждать у моря погоды. Сколько? До зимы?

Я тряхнул головой:

– Тань, надо идти. Ну понимаешь – людей надо искать. Не может быть, чтобы их тут не было! Вдруг они что-то подскажут?

– Я согласна, – вздохнула Таня. – А куда пойдем? Тут кругом лес, только там, – она махнула рукой, – кусочек степи, ты же видел…

– Вот в степь как раз нам не надо, – покачал я головой. – Слишком много открытого места, а кто там живет – вообще неизвестно. Лучше искать людей в лесу. Историческая традиция говорит, что обитатели леса…

– Оле-ег, – с легкой улыбкой протянула Таня, и я, смутившись, умолк, а потом продолжил:

– В общем, надо идти в лес… Знаешь, Тань, – признался я честно, – я могу знать только то, чему меня учили… или что я читал… про ту, нашу Землю. Может, тут все не так. А если предположить, что так, то нам надо идти на запад, – я указал рукой, – в ту сторону, где аэродром… был аэродром. Там поселения были расположены гуще всего. Но это, Тань, если судить по Земле.

– Ну а как иначе-то мы можем судить? – вздохнула она. – Ладно, – в ее голосе прозвучала хорошо знакомая решимость, – пойдем, Олег, чего сидеть? Нам еще через речку перебираться, брод искать…

Пурсовку мы форсировали неожиданно легко – недалеко от дуба, где мы ночевали, нашлось мелкое место, и мы перебрели через реку без проблем. Было около десяти.

– Надо держать точно на запад, – сказал я, когда мы обувались на берегу. – Все время.

– Пойдем вдоль реки Калаис, – медленно, вспоминая карту (топографическая память у нее была отличная), сказала Танюшка. – Она течет почти точно на запад. Ну, двинулись.

Но мы все-таки помедлили немного, прежде чем войти в лес. Он стоял стеной: дубы, вязы, тополя теснились один к другому, в подлеске растопыривал до пояса зеленые пальцы мощный папоротник. Но темным лес не казался – его пронизывали солнечный свет и пение птиц где-то в вершинах. Чуть-чуть тянуло сыростью.

Потом мы переглянулись и вошли в чащу.

Такого леса я не видел никогда в жизни. Казалось, он и не знает, что на свете существуют люди, а на нас обращает внимания не больше, чем на любых своих обитателей – которыми лес просто кишел и которые нас тоже совершенно не боялись. За каких-то полчаса ходьбы мы видели таких роскошных оленей, что Танька обмерла от восторга; семейку барсуков, дружно перемещавшуюся по своим делам среди папоротника; здоровенного волка, спокойно наблюдавшего за нами через кусты без какого-либо интереса; кабана, с хрюканьем рывшегося в ложбинке в поисках чего-то съестного… Мелкой живности на деревьях и земле было море. Я мельком подумал, что тут и медведи могут оказаться…

Странным было узнавать местность, очищенную от следов деятельности человека. Рельеф легко читался – мы шли мимо городского сада, только не было ни ограды, ни кладбища, ни водонапорной башни…

– Это же наш мир, – сказала Танька. – Ну честное же слово! Олег!

– Надо было читать фантастику, – ворчливо заметил я, понимая вообще-то ее удивление. Я и сам, честно говоря, удивлялся, да еще как. Неужели этот мир – копия нашего? Волга, Рейн… Карпаты. Вулкан Везувий и острова Шпицберген…

Блин.

– Ага, ты сам удивился! – возликовала Танюшка.

– С чего ты взяла? – спохватился я.

– По лицу видно. Смотри, Олег!

Впереди – спокойно, плавно и бесшумно – пронес свое короткое угловатое тело на длинных ногах бурый лось. Мы переждали, пока он уйдет, хотя лось не вызывал страха – только уважение.

– Фу, – перевел я дух. – Пойдем, Танюшк.

Хорошо, что ходить по лесу было для нас привычным делом. Мы умели это делать и любили это делать.

– А тут кончается город, – сказала Танюшка через какое-то время. В самом деле – мы уже с минуту шли вдоль оврага, за которым в нашем мире лежал аэродром. – Может, напрямую переберемся?

– Там могут быть гадюки, – сказал я, но первым спустился вниз, держась рукой за кусты, а другую подавая Таньке, хотя она и сама неплохо справлялась. Мы вылезли на откос, отряхнулись…

…И выяснилось, что на месте аэродрома – довольно широкая луговина. Из высокой серо-желтой травы с пышными метелками тут и там поднимались искрящиеся крапинами слюды гранитные останцы. Лес окружал луговину широкой дугой, но до него было километра три, не меньше. Сонно звенел тихий нагретый воздух. И плавали высоко-высоко черные кресты птиц.

Мне почему-то было страшно выходить на это открытое место. По-моему, Танюшка испытывала сама то же ощущение. Во всяком случае, в ее глазах появилась задумчивость, а белые мелкие зубки прикусили уголок губы.

– Боишься? – спросил я.

– Я?! – фыркнула она.

– Ты.

– Ага, сейчас.

– Боишься.

– Испугалась!

– Я – боюсь.

Она посмотрела на меня расширившимися глазами. Очевидно, не ожидала такого признания. Потом вздохнула и передернула плечами:

– Пошли…

…Трава доходила до колен. Сразу стало жарко-жарко, я стащил куртку и обвязал ее вокруг пояса. Стало хотеться пить, но мы еще в походах научились правилу – о воде не говорят просто так. Но думать было можно, и я с неудовольствием решил, что без емкостей нам будет плохо – каждый раз искать воду, когда она нужна, дело сложное. Гораздо сложнее, чем многим кажется в наших местах.

Мы добрались до первого из гранитных камней. Он отбрасывал холодную тень, острую и четкую, почти не колебавшуюся на траве. Я уже прошел мимо, но Танюшка задержалась.

– Смотри, Олег. – И она указала на плоскую грань камня, чуть скошенную внутрь.

Я подошел и чуть наклонился. На этой грани, влажной, холодной и скользкой, были глубоко и неровно выбиты белесые буквы. Их края давно сгладились, словно строчки оплыли от огня, но читались хорошо.

Friends!

We don’t know, who are you.

Spring near the last stown.

Go on the west.

40 miles from her.

Good luck!

Я понял только несколько слов: «Друзья… мы… вы… камень… идти на… 40 миль…» Но Танюшка уверенно перевела:

– «Друзья! Мы не знаем, кто вы. Родник около следующего камня. Идите на запад. Сорок миль отсюда. Удачи!» Олег, – она выпрямилась, – тут есть люди.

– Или были, – хмуро заметил я. – Надпись-то старая. И почему английская?

– Не знаю, – вздохнула Танюшка. – Но все-таки… Сорок миль – это сколько?

– Километров семьдесят – семьдесят пять, – перевел я. – Два… нет, три дня. Вообще-то нам по дороге, можно идти туда. Пойдем?

Теперь уже Танюшка начала осторожничать.

– А что там, в сорока милях? – подозрительно спросила она. Я просто пожал плечами, немного раздражаясь – было жарко и хотелось пить:

– Не знаю, но мы все равно идем туда. Или нет?

– Идем, – вроде бы решилась она. И неожиданно предложила: – А может, я покричу? Э-э-э-эй!!! – завопила она, подпрыгнув.

Я фыркнул и засмеялся. Танюшка обиженно свела брови, но потом толкнула меня в плечо и тоже хихикнула:

– Ладно тебе… Пошли попьем.

Куда веселей мы зашагали к «следующему» камню. Танька вообще никогда не была болтливой, но сейчас ее понесло, и она бесконечно говорила, выдвигая версии о том, что нас ждет в указанной точке. Доминировало убеждение, что там – путь домой.

Я, если честно, надеялся на то же. Но предпочитал не говорить об этом вслух.

Мы добрались до леса вновь минут через сорок. Воду – а родник выбивался из-под камня упругой струей в песчаный кратер у основания глыбы – набрать было не во что, а жаль. Она оказалась ледяной и очень вкусной.

Снова захотелось есть, и с каждой минутой голод нарастал.

– Олег, – сказала Танюшка, когда мы уселись передохнуть под деревьями на опушке и разулись, чтобы дать отдохнуть ногам и хоть немного просушить носки, – без еды мы не дойдем.

Сказано это было серьезно и без малейшей паники. Я еще раз подумал, что она совершенно необычная девчонка. Но счел нужным одернуть спутницу:

– Дойдем. Туда – дойдем даже без еды, хотя будет трудно. Но лучше, конечно, поискать еду по дороге какую-никакую.

Мы замолчали, и я понял, что засыпаем. Вроде и прошли не очень много… Наверное, за прошедшее время растренировались.

– Олег, – сонно сказала Таня, – давай поспим немного.

– Давай, – охотно согласился я, сползая в лежачее положение и устраиваясь удобнее. Помедлил и предложил нерешительно: – Тань, если хочешь – можешь… ну, меня использовать вместо подушки.

– Ага, спасибо. – Она перекатилась ближе и как-то очень естественно устроилась на моем плече. Я помедлил и приобнял ее рукой, на которую она улеглась.

Приятно было – непередаваемо. Руки Танюшка спрятала под мышки, а носом – наверное, уже сама не понимая, что делает, – уткнулась мне в шею. И тепло задышала.

Короче, мне тут же расхотелось спать. Я обмер с открытыми глазами. Нет, ни о чем таком я не думал. Я просто переживал почти физическое счастье.

Ради этого стоило оказаться в лесах другого пространства. Честное слово. Хотя, конечно, я понимал, что Танюшка уже спала, когда прислонилась ко мне.

И все-таки это было счастье…

…Проснулся я от того, что перестал чувствовать руку – она превратилась в резиновый жгут. Танюшка во сне сползла ко мне под бок и лежала на животе, затрудненно дыша – уперлась лицом в мою куртку.

Проснулся я и ото сна, если так можно выразиться. Сон был из тех, что не пересказывают. Я бросил быстрый взгляд вниз и подумал: хорошо, что Танюшка спит, потому что даже сквозь плавки и брюки все было отчетливо видно. В смысле, у меня.

Я переложил онемевшую руку другой и сел. Слегка воровато посмотрел на Таню. Мы проспали больше двух часов. И мне срочно надо было отойти.

Поднявшись, я сделал несколько шагов к камышам. Посвистывая, поднял голову к вершинам деревьев; потом, уже натягивая штаны, вновь рассеянно окинул взглядом камыши…

И увидел скелет.

Нельзя сказать, что я испугался или растерялся, хотя в реальной жизни скелетов не видел – даже как пособий на уроках, у нас были схемы. Но и не скажу, что я не ощутил вообще ничего. Странно, словно время вокруг стало тягучим-тягучим, а все предметы, наоборот, – очень четкими.

Я сделал несколько шагов, дыша открытым ртом. В горле пересохло.

Скелет не трогали звери – уже не знаю почему. Но кости не были растащены, и даже сохранилось кое-что из одежды: потрескавшийся, утерявший цвет кожаный то ли жилет, то ли панцирь с порыжевшими от ржавчины металлическими бляхами; сапоги, на которых уцелели подковки – на носке и каблуке, – и застежки ремней поверху голенища; широкий пояс с зеленой от окиси пряжкой, на котором крепились… ножны. Да, ножны! На скелете были еще какие-то ошметки то ли ткани, то ли кожи. Но я вглядывался именно в ножны, из которых торчали рукояти – чуть изогнутая большого ножа и обычная крестовина длинного меча. Рукояти даже на глаз «сварились» с ножнами.

Я подошел к скелету вплотную. И только теперь понял, что меня обманули глаза, – до скелета было ближе, чем мне казалось, а сам он оказался меньше!

Скелет принадлежал подростку – девчонке или мальчишке – моих лет. Вернее, по крайней мере одного со мной роста. Я увидел, что на левом запястье скелета широко висит изъеденный ржавчиной браслет.

А потом я понял, что это часы. Массивные, незнакомые мне часы со странным восьмиугольным корпусом – стекло было чистым, и я видел циферблат с многочисленными дисками и цифрами, на которых навсегда замерли стрелки.

Я наконец заставил себя закрыть рот. Еще раз посмотрел на оружие, жилет, грубые сапоги.

И на часы. Как во сне, я нагнулся ниже и различил надпись: Omegua. А под ней мельче: Switcherland. Это была швейцарская «Омега», я о такой читал в книжках. Дорогие часы…

Я перестал что-либо понимать.

– Олег!!! – завопила Танька за кустами. – Олег, ты где?!

– Елки… – вырвалось у меня, и я поспешил наверх, заставляя себя успокоиться хотя бы внешне.

Танюшка вылетела из-за деревьев и треснула меня кулаком в грудь так, что я охнул. А Танька затрясла меня за плечи, как отбойный молоток, шипя:

– Ты где был, кретин?! Я же… я чуть дуба не дала!.. Просыпаюсь… где ты был?!.

– Тань, Тань, ты чего?! – ошалело бормотал я. – Я отошел… ну, по делам…

– Не смей так больше делать, дурак! – Она треснула меня по плечу и отвернулась, закрыв лицо локтем.

– Погоди, Тань… – Я топтался рядом, не зная, что делать. До меня дошло, что ей на какие-то страшные мгновения показалось, что она осталась в этом непонятном мире одна. – Ну прости меня, – убито попросил я, не зная, что сказать еще.

– Больше так не делай никогда, – уже тихо попросила она, все еще не поворачиваясь. – Я очень-очень испугалась, Олег… Ну все, уже успокоилась, вот. – Она повернулась и по-настоящему улыбнулась, но тут же попросила снова: – Только больше не уходи… Поесть ничего не нашел?

– Можно камышовых корней надрать и испечь, – не придумал ничего лучшего я. – Там камыш есть. – И тут же обругал себя последними словами.

– Камыш… – вздохнула Танька. – Пошли за камышом, чего же…

– Танька, – бухнул я, – там скелет.

Если честно, Танька – по крайней мере на вид – восприняла скелет спокойнее, чем я. Разве что немного расширила глаза, но даже нагнулась к останкам, тоже рассматривая часы.

– Олег, он не умер, – тихо сказала она и выпрямилась. – Его же убили. Смотри.

Мне стало стыдно. Девчонка различила то, чего не увидел я в своем обалдении. Череп слева – над виском – был проломлен, неровно, ромбом. Вернее – ровным ромбом.

– Чего это, Тань? – Голос у меня отчетливо сел. Она промолчала. А до меня дошло, что это похоже на след от наконечника стрелы.

Как в кино.

– Пошли отсюда, Олег. – Танюшка зябко повела плечами. – Ну его, этот камыш…

Мне очень хотелось сделать так, как она предлагала. Но я вдруг понял, что хочется есть. И вечером будет хотеться есть еще больше. И мне. И Танюшке.

А скелет – что он, скелет? Такой же мальчишка – на девчонку не похоже, – как и я. Мертвый. Даже больше, чем мертвый.

– Тань, ты подожди, а я сам надергаю, – решительно сказал я. Потому что я был мужчиной, как ни крути.

Она упрямо повертела головой. И села разуваться – первой лезть в воду…

…Мы набрали камышовых корней в мою спортивную куртку, и я нес этот мешок. И думал, что вечером попробую поставить петлю на зайца – вдруг попадется?

К речке Калаис – или как она в этом мире? – мы вышли только к вечеру, и я присвистнул. Спросил Танюшку:

– Узнаешь?

Она кивнула, озираясь. Все-таки, лишенные привычных ориентиров, мы забрали в сторону и вышли к реке ближе от города, чем рассчитывали. Но теперь можно было не беспокоиться – километров тридцать, весь завтрашний день, достаточно просто идти против течения. А сейчас мы опять стояли возле небольшой луговины, по которой текла река.

– Кто это, Олег? – испуганно спросила Танька. – Какие огромные!..

Сперва я просто увидел мохнатых быков, которые пили метрах в ста от нас, не больше. А потом у меня восторженный холодок прошел по спине, и я прошептал:

– Тань, это туры. Стой тихо.

Последний тур на Земле, как мне помнилось, был убит в XVII веке. А тут – мы стояли так близко от этих громадин, что можно было слышать, как хлюпает вода, которую они тянут. Потом светло-шоколадные животные бесшумной цепочкой ушли в лес.

– Туры, – тихо повторил я. – Пошли, Тань, пошли. Они красивые, но от них лучше держаться подальше.

Костер мы разожгли на небольшой полянке и еле дождались, когда появится первая горячая зола, в которой можно будет испечь камыш. А потом так же еле дождались, пока он испечется. И ели его, обжигаясь, урча и пачкаясь золой – по крайней мере, когда я глянул на Таньку, сидевшую, скрестив ноги, по другую сторону огня, то у нее все вокруг губ было грязным. Судя по тому, как она засмеялась, – у меня тоже. То ли нам с голоду показалось, то ли камыш и правда был вкусным, но мы слопали весь. Я хотел было заначить немного, но Танюшка настояла на том, что утром он остынет и будет невкусным. Откуда она это знала – представления не имею, но я легко с ней согласился, и мы доели печеные корешки.

– Еще два дня – и дойдем, – оптимистично заявила Татьяна. Я кивнул, подумав: куда дойдем, интересно? А вслух попросил:

– Спой, Тань.

Она ни секунды не отнекивалась и не ломалась. Посмотрела на меня через огонь, а потом перевела взгляд на угли.

Я хорошо помню эту ночь, костер на полянке – и тихий, но мелодичный и ясно слышный голос Танюшки. Я не говорил, что спеть. Но она догадалась сама…

Меня разбудил дождь. Он полил сверху, легко пробивая крону дерева, на котором мы устроились в широкой развилке, – нам опять повезло… если бы не ливень, а это был настоящий ливень. Танюшка проснулась на несколько секунд позже меня и сперва что-то сердито пробормотала, а потом жалобно вздохнула:

– Дождь… Вниз спускаться?

– Нельзя, Тань. – Я перебрался осторожно к ней, проклиная свою высотобоязнь, и натянул на нее свою куртку. Не защита, конечно, но Танюшка благодарно прижалась ко мне, и мы приготовились мокнуть до утра. Я всмотрелся в часы и сумел различить, что только половина второго. И я, и Таня были здоровыми, закаленными ребятами и уж летом-то под дождем простыть не боялись. Но ясно стало, что уснуть не удастся.

– Олег, – тихо сказала Танюшка, – как ты думаешь, дома нас ищут?

– Ищут, конечно… – неохотно ответил я. – И ребята тоже ищут.

– Они и подумать не могут, что с нами… А помнишь, – я вдруг понял, что она улыбается, – как мы домового ловили, который на чердаке громыхал?

– А это оказалась сова, – подхватил я, – конечно, помню! И как Вадим физиономией в свежую шкуру влетел, а мы решили…

– …что домовой ему лицо разодрал! – добавила Танька. – И полезли наверх с ножами, а Санек говорит про шкуру: «Тут у люка кто-то стоит!»

– Еле отговорили его стрелять, – задумчиво заключил я.

Мы еще немного повспоминали своих друзей. Потом Танюшка вздохнула:

– Я вот думаю про скелет. Странно все-таки. Средневековый мальчишка – а в часах. И вообще – дичь какая-то. Стрелой его убили… Надо бы нам поосторожнее быть, Олег. Присмотреться, когда придем на место. Что бы там ни было.

– Логично, – согласился я. – Танюшка, ты попробуй уснуть, а то завтра мы же идти не сможем. Давай поближе, – и я фактически перетащил на нее куртку, оставшись в футболке. В первые несколько секунд дождь показался страшно холодным, но потом я привык, даже перестал дрожать. Танюшка вроде бы согрелась – по крайней мере совсем затихла. Я думал даже, что уснула, но она вздохнула и призналась:

– Настроение отвратительное. Не хочется пищать, а все равно…

– Ну попищи, – согласился я. – Я потерплю.

– Ладно, не буду, – тут же поправилась она. – А сколько времени?

У нее часов не было. И я ответил спокойно:

– Скоро утро.

Та еще была ночка. Утро наступило отнюдь не «скоро» – оно еле-еле приползло, почти не различимое в тучах, укутавших горизонт и небо над головами. Дождь почти прекратился, но все равно сеялся почти по-осеннему из облаков, лениво переползавших по небу, – там был ветер. Хорошо еще, не похолодало – скорей даже наоборот, воцарилась влажная духота.

Если ночью вы промокли и не выспались, то утром голод покажется вам втрое сильнее, чем должен быть. Поставленные мной с вечера два силка оказались пусты, но это меня даже не особо расстроило.

Пока лазили по кустам – вымокли еще больше. У Танюшки круги залегли под глазами, а само выражение глаз было усталым и отстраненным, как у человека, испытывающего боль. Она молча вернула мне куртку, и мы двинулись вдоль реки – через мокрый папоротник, под соскальзывающими с деревьев струйками.

Я вспомнил, как читал про экспедицию Роберта Скотта. Как они упорно стремились к полюсу, преодолевали трудности, страдали… И как меня поразила мысль, что стремились-то они, в общем-то, к пустому месту. Там, на этом полюсе, были те же снег, холод и ветер. И все.

А они шли, как будто их ждал там роскошный отель. И сейчас я подумал – а не похожи ли мы на тех англичан? Может быть, и мы идем в никуда? Кто-то невесть когда написал по-английски очень приблизительные координаты… Координаты невесть чего.

Танька пробиралась впереди. (Если кто не знает – и дикие звери, и люди предпочитают нападать с боков или сзади. Так что самое опасное место при переходе – не впереди, как думают многие.) Мы молчали и временами сдержанно зевали и вздрагивали. Я думал еще и о том, что на дневку надо разводить костер, а как – неизвестно. Мокрые дрова… Хорошо еще – есть зажигалка. Но и ей мокрое не очень-то разожжешь без растопки…

– Все-таки мы не лесовики, – сказала Танюшка, и я понял: она думает о том же.

– Ничего, – обнадеживающе кивнул я, – доберемся.

Было бы еще куда… Но этого я не сказал.

Мы еще почти три часа шагали в полном молчании. Дождь снова пошел, и какой-то осенний, в смысле, уныло-безнадежный, хорошо еще не холодный. Но сырость нами уже не ощущалась.

– Олег, – вдруг сказала Танюшка, – мы куда-то не туда идем.

Она остановилась, не оглядываясь на меня.

– Да ну, – сердито сказал я, – речка вот она… Пошли, Тань, пошли.

– Да погоди ты… Калаис же не точно на запад течет, а еще и на север чуть. А мы идем точно на запад. Ну проверь, проверь!

Я вздохнул и воспользовался надежным способом – навел на светлое пятно в тучах (солнце) часовую стрелку «ракеты» и мысленно очертил угол между ней и цифрой «2», а потом разделил этот угол пополам. Двенадцати еще не было, и юг находился справа – там, куда указывала биссектриса.

Танюшка была права. Мы шли точно на запад.

– Да, это не Калаис… – пробормотал я.

– Это его приток, я забыла, как он называется, – уверенно сообщила Танюшка. – Может, это и к лучшему, но он короче, чем Калаис.

– Ничего страшного, – бодро заметил я. – Уж на запад-то мы курс и без реки сумеем удержать… Пошли, Тань.

– Что ты все «пошликаешь»?! – внезапно рассердилась она. – Я промокла! Я есть хочу! Я устала, в конце концов!

– Тань, я тоже, – терпеливо сказал я. – Выберемся на открытое место и попробуем разжечь костер.

– Да, костер он разжечь решил! Из чего, как?! Мокрое все! И… – Она осеклась и закусила губу. Опустила глаза: – Извини.

– Ничего, – по-прежнему спокойно ответил я. И больше ничего не стал говорить.

Мы опять зашагали вперед. Я видел перед собой спину Таньки, обтянутую мокрой ковбойкой, потемневшие от воды волосы, слипшиеся прядями, – по ним за ворот текла вода, и мне стало жалко девчонку – до спазмов в горле.

Костер разжечь и правда не удалось, как я ни старался. Зато на севере небо вдруг просветлело – голубая полоса подрезала тучи и начала стремительно расширяться, надвигаясь на нас. В этом было что-то тревожное, но мы радовались, глядя, как солнечный свет буквально течет к нам по земле, вспрыгивая на холмы и скатываясь в лощины и овраги.

Мы остановились на речном берегу и с удовольствием следили за этим.

– Все-таки хорошо, когда лето, – сказала Танюшка, и я подтвердил это энергичными кивками. Через минуту мы уже купались в солнце, хлынувшем с небес. – Давай просушимся хоть…

От мокрой земли в самом деле тут же начал подниматься пар, солнце играло в гирляндах капель, и только на юге быстро сокращался остаток облачного неба, унося дождь еще куда-то.

– Давай, – согласился я и в замешательстве взялся за язычок замка. Снял куртку, выжал ее как следует. Мы с Танюшкой, не сговариваясь, отвернулись друг от друга; я поочередно выжал брюки, футболку, даже носки и разместил все вещи на ветках, которые предварительно отряхнул от воды. Из туфель подальше вытянул языки и пошире расшнуровал.

Танюшка за моей спиной сопела – жалобно, сердито и упрямо. Не поворачиваясь, я спросил:

– Джинсы не выкручиваются, что ли?

– Угу, – ответила она. – Помоги… Да повернись, что ты…

А я что? Я ничего, как говорил попугай Кеша… Она же оставалась в черно-красном купальнике, как я ее сто раз видел. В руках держала джинсы. Она была вообще-то сильной, но выкрутить грубую ткань с лейблом «Lee», пошитую в Ярославле, конечно же, ей было не под силу.

– Не разорви, – предупредила она. Ну, это было зря… Такой пошив рвать надо грузовиком… Танюшка держала, а я крутил изо всех сил. Ей то и дело выворачивало руки, из-за чего она смешно морщилась.

– Ну вот, все. – Я встряхнул джинсы и перекинул ей. – Давай теперь сами погреемся.

– А? – как-то опасливо спросила она. Я молча выбрал камень и присел на него, поставив пятки на край и обняв колени. Через несколько секунд теплая спина Танюшки привалилась ко мне сзади.

– Мы все равно отсюда выберемся, – тихо сказал я, чуть откинув голову назад. Становилось жарко, и я подумал, что впереди в любом случае еще долгое-долгое лето.

– Конечно, выберемся, – согласилась Танюшка. И я, увидев у своей щеки ее закинутую через плечи руку, осторожно пожал тонкие пальцы.

– А поесть я что-нибудь добуду, – пообещал я.

– Давай немного поспим, – предложила девчонка, – очень хочется.

– Тань, идти надо… – начал было я, но потом кивнул: – Давай. Только веток натаскаем, а то простынем. – Я соскочил с камня и полез за ножом.

Я думал, что проснусь часа через два – больше даже в теплый солнечный день без одеяла не проспишь на природе, тело остывает и само будит. Но проснулся я аж во втором часу и обнаружил, что накрыт своими вещами и Танькиными тоже. Я выкопался из-под них и потянулся с подвывом.

Танька – по-прежнему в купальнике – бродила внизу по отмели и за чем-то часто нагибалась. Я лег на краю берега на живот – трава высохла – и, опустив подбородок на кулаки, начал следить за ней. Потом негромко свистнул.

Она вскинула голову и, улыбнувшись, помахала какими-то двумя мешочками. Не зашумела – по воде все слышно отлично. А через секунду уже карабкалась наверх.

– Ракушки, – сообщила она, отдуваясь. – Там их много, на отмели… Перловицы. Не устрицы, конечно…

– Устриц пусть буржуи едят, – весело ответил я. Мне было очень хорошо при мысли, что она меня укрыла. – А это мы вечером рубанем, на привале. Давай сполосни носки и одеваемся.

Мне сейчас хотелось есть еще сильнее, чем раньше. Танюшке, конечно, тоже. Но мы бодро засобирались. Высохшая одежда, конечно, залубенела, но это ничего. Только вот Танюшка вдруг ойкнула и с размаху села на то место, откуда встала.

– Голова закружилась, – успокаивающе, но в то же время жалобно объяснила она, когда я подскочил.

– Ничего, посиди еще немного. – Я отошел перегрузить ракушки в свою куртку, которой вновь предстояло играть роль мешка.

А ведь у меня тоже голова временами кружится… Неужели от голода так быстро начала?!.

Эта мысль пугала…

…Косвенное подтверждение тому, что мы идем правильно, мы получили через какой-то час, когда речка почти сошла на нет, превратившись в ручеек. Мы шли по самому берегу – галечному и пологому. И Танюшка остановилась, даже подавшись назад. Я тут же – честное слово, рефлекторно! – оказался перед ней, сжимая в кулаке нож.

Но бояться было нечего. Мертвых вообще не надо бояться.

Слева пологий откос был расчищен от зелени – давно, но надежно, только трава росла там. И среди этой травы лежали три каменные глыбки. Кто-то принес их сюда, уложил и выбил на плоских гранитных боках белесые строчки.

– Могилы, – прошептала Танюшка. – Олег, я боюсь.

Скелета она не испугалась. А могил почему-то – да.

– Подожди, Тань. – Я осторожно подошел ближе, сам испытывая неприятное ощущение. Не страх, но какую-то щемящую опаску.

Save God – Трое, по пятнадцать-шестнадцать лет, – через плечо сказал я. – Больше двух лет назад погибли…

– Англичане? – Танюшка все-таки подошла.

Я кивнул:

– Написано по-английски… Генри, Макс и Питер… Наверное, эти ребята были вместе с тем… ну, скелет которого. Только его уже некому было хоронить.

Мы посмотрели по сторонам, прошлись вокруг. Но ничего не нашли. Я, если честно, и не ожидал, а вот Танюшка, похоже, разочаровалась. Уж не знаю, что она собиралась обнаружить.

Я тем временем еще раз определился с западом и выбрал ориентиры, до каких доставал взгляд. Это занятие меня так увлекло, что я и не заметил подошедшей девчонки. А она обратила мое внимание на то, чего не замечал я.

Густой лес впереди – километров на пятнадцать, почти до горизонта – сменился рощами и лугами. Веселенькая такая местность, да еще солнечная… Но Таня указала на одну странность.

– Смотри. – Она вытянула руку. – Это что, дым?

Я только сейчас заметил, о чем она говорит. В самом деле – в двух или трех местах на равнине словно бы держались расплывшиеся облака дыма. Серый флер, задергивавший траву и деревья, прозрачный, но все же различимый.

– Не знаю. – Я всмотрелся. – Больше на туман похоже… Промахнем до темноты эту равнину?

– Ага, – согласилась Танюшка.

Вблизи этот странный туман выглядел облачками бледно-бледно разведенной черной краски, сквозь которую все видно, а сама она почти незаметна. Первое такое облачко окутывало симпатичную рощицу, и я было сунулся туда, но Танюшка вцепилась в меня:

– Не ходи! Вдруг это какой-то газ!

– Да ну, газ, – для проформы и самоутверждения пробурчал я, но внутрь и правда не пошел. Серое облачко действительно как-то отталкивало, и мы и от остальных держались подальше.

Мы все-таки добрались до леса – как раз к тому моменту, когда солнце за него село. Не стемнело, но резко смерклось.

– На опушке заночуем? – спросила Танюшка устало. Я хотел было кивнуть…

И не кивнул.

Я никогда в жизни не ощущал того, что называется «взглядом в спину». Только в книжках читал. Но, наверное, что-то такое сидит в каждом человеке – от предков, что ли? И просыпается, когда «подопрет».

Уж куда сильнее, чем подперло нас…

Короче – я ощутил этот самый взгляд. Тяжелый и… не то что угрожающий, нет. Но неприятный, словно меня оценивали.

Я обернулся – спокойно, будто решил просто взглянуть на путь, пройденный за день. И – вот честное слово! – на какую-то даже не секунду, а на ее хвостик – увидел промельк движения. В том самом месте, где мы спустились с откоса.

Пятнадцать километров – это много, на таком расстоянии нельзя увидеть одно живое существо, даже крупное. Тут словно черная капля перелилась…

Группа. Стадо, косяк, что угодно. Только как-то странно для животных, словно выглянули – и назад. Животные так себя не ведут.

Именно группа. И если эти – кто бы они ни были – появились именно в этот момент, то они нас, конечно, не видели. А если наблюдали уже давно?..

– Нет, Тань, – спокойно сказал я, – давай уйдем подальше. В лес.

Ракушки оказались никакими, хотя мы, морщась, сдабривали их пеплом, чтобы хоть чуть-чуть посолить. Однако есть хотеться перестало. Я улегся на траву, закинув руки под голову. Танюшка сидела боком, одной рукой опершись оземь, другой – перебирая пустые раковины, красиво отблескивавшие перламутром изнутри в свете гаснущего костра.

– В них бывает жемчуг? – спросила она вдруг.

– Нет, кажется, – рассеянно сказал я, – это в речных жемчужницах… Но у нас их давно не осталось.

– Ну здесь-то, может, есть? – предположила Танюшка, и я вздохнул.

– Да я забыл, что мы… Может, и есть.

– Олег, а почему мы ушли с опушки? Кого ты увидел?

– Никого, – равнодушно отозвался я. – Просто не хотел торчать там. На всякий случай. Не сами же по себе те ребята погибли?

– Ну, это давно было… – успокоенно протянула Танюшка. – А вот интересно – откуда тут англичане? Или они американцы?

– Или кто угодно, говоривший по-английски, – дополнил я. – Кто их знает, откуда. Мы тут вообще ничего не знаем.

– Завтра дойдем, Олег? – спросила она.

Я пожал плечами:

– Ну, сорок миль завтра кончатся точно. А там посмотрим – знать бы еще, что мы ищем?

– Ход домой, что же еще? – твердо и уверенно удивилась Танька.

Меня просто убила эта ее уверенность. Даже ответа не нашлось, да я его и не искал. Разве что мне подумалось, что разочарование Танюшки при такой уверенности будет тяжелым. Вдруг она его не перенесет?! Чокнется или еще что…

– Тань! – вырвалось у меня.

– Что? – спокойно удивилась она, отряхивая ладонь о джинсину.

– Да ничего, – так же спокойно ответил я. – Просто – Тань-нь-нь… Колокольчик звенит, слышишь?

Она почему-то смутилась – опустила голову, стрельнула зелеными искрами из-под волос. Сказала:

– Хватит тебе. Ты что, в любви признаешься?

Теперь уже я опустил глаза. И, рассматривая куртку у себя на груди, ответил:

– А если так? То что?

– Да ничего. – Танюшка поворошила угли в костре. – А помнишь, как первого июня мы были в Чутановке, у Вадима на даче?

– Когда вечером разожгли «пионерский» костер и я у тебя спрашивал, не больно ли кусаются комары? – усмехнулся я.

– Очень тактично и участливо спрашивал, – уточнила Танюшка.

– Видимо, тебе это доставляло удовольствие? – Я кивнул и получил в лоб веточкой, а девчонка продолжала: – Но я не про это… И не про костер… Помнишь, как мы шли со станции? И ты ухитрялся одновременно поддерживать меня под руку, отгонять комаров, тащить на себе свой и мой рюкзаки, опираться на деревянную шпагу и трепаться со мной?

– Помню, – кивнул я, действительно с удовольствием вспоминая эти совсем недавние события. – А ребята вечером напали на нас из-за кустов…

– Придурки, – сердито вставила Танюшка, – я так испугалась… И ты с ними дрался и всех заколол.

– Их и было всего трое, – уточнил я.

– Все равно… Было так… – Она покрутила рукой в воздухе. – По-настоящему…

– Я на будущий год могу выиграть первенство город – район по рапире, – сказал я. – Ты придешь за меня болеть?

– Конечно, приду, – закивала Танюшка. Я приподнялся на локтях:

– Тань, а это правда, что ты говорила про школу? Что ты перешла в нашу школу?

– Правда, конечно, – она смотрела на меня через огонь, и я не мог различить выражения ее глаз. Странно. Огонь должен освещать. Но он прячет, делая лица одинаковыми. Около огня невозможно разглядеть, какое у человека выражение глаз, улыбается он или насмехается… Но сейчас я знал, что Танюшка говорит правду.

– А почему, Тань? – тихо спросил я. И подумал, что мы уже долго знакомы. И много раз уже сидели вот так у самых разных костров. Но такого разговора у нас еще не было. – Почему ты так решила?

– Потому что… – Она замялась и жалобно попросила: – Не надо, Олег, я же все равно…

Я увидел – даже в свете костра! – как она покраснела. И засмеялся от внезапно заполнившего меня – как ситро заполняет кружку! – пузыристого, шипящего чувства радости. Причем для этой радости у меня не было ни слов, ни даже мыслей.

– Знаешь, я удивился, когда ты согласилась идти к нашим, – вместо продолжения разговора сказал я. – Думал, ты испугаешься.

– Как Ленка Власенкова? – вспомнила Танюшка. – Ленка потом, помнишь, рассказывала, что сперва, как к нам в штаб попала, хотела сразу удрать. Думала – притон какой-то… Нет, я сразу сообразила, что и ребята, и девчонки у вас хорошие… А вот я удивилась, когда знаешь что? Когда ты к нам домой пришел. До сих пор не знаю, как ты мой адрес разыскал?

– В клубе собачников, – признался я. – Твоего Черныша там хорошо знают… Туда-то я пришел, а вот около твоего дома минут сорок ходил. Если бы мне твой отец открыл, я бы, наверное, сбежал.

– А открыла я, – задумчиво сказала Танька. – Знаешь, Черныш, наверное, не ест. Он не любит, когда меня долго нет.

– Кузя тоже, – вспомнил я своего пса. Танюшка засопела. Серьезно так, с претензией на слезы, и я поспешил попросить: – Тань, может быть, ты споешь опять?

– Ты меня отвлечь хочешь, – вздохнула она.

Я кивнул:

– Ага. И сам хочу отвлечься, угадала. Спой какую-нибудь нашу.

– Сейчас. – Она села прямее и склонила голову набок… Но прежде чем начать петь, сказала вдруг: – Помнишь, как твой Сергей говорит? «Насильно слушать у костра вранье никого не заставишь – это не у телевизора…» Слушай, Олег.

Спокойной ночи у нас не получилось. Вернее – не получилось у меня.

Я проснулся от стремительного ощущения падения – и схватился обеими руками за края кровати, а на самом деле – за широкий сук, на котором лежал верхней частью тела. Говорят, что такое снится, когда во сне растешь, и я, еще толком не очнувшись, вроде бы даже вспомнил свой сон.

Но тут же забыл его. Какой тут сон, когда наяву творились вещи почуднее!

Сперва мне показалось, что за деревьями мельтешат светлячки – только какие-то разноцветные и излишне активные. Но это потому, что я еще до конца не проснулся. В следующий миг до меня дошло, что это на самом деле очень далеко – километров за тридцать, не меньше! – и никакие это не светлячки.

Трассирующие пули, как в кино про войну, – вот что это такое. Только не так густо, как показывают в фильмах; то тут, то там, реденько.

Честно – я обалдел. Так, сидя, и остолбенел, даже рот приоткрыл, наблюдая за бесшумным – расстояние было точно большим – полетом цветных точек. Это могло значить одно – люди тут есть…

Точнее, это еще значило, что у этих людей имеется оружие посерьезнее мечей. Неясным оставалось лишь одно: что это за люди. А это-то как раз и было самым важным, если честно.

Стрельба продолжалась совсем недолго. Кроме того, она не могла меня разбудить. Так от чего же я проснулся?

Все это время я лежал неподвижно, повинуясь какому-то инстинкту, появившемуся внезапно и очень кстати.

Потом внизу, там, где мы жгли костер, зашуршал пепел. Хрустнули полусгоревшие ветви. И уже беззвучно проплыли куда-то в сторону тени.

Раз. Два. Три… Семь. Восемь… Двенадцать.

Страх отпустил меня не сразу, оставив после себя унизительный холодный пот, спазмы в желудке и кислятину во рту. Я не знаю, кого видел, даже очертаний толком не различил. Знаю, что избежал смертельной опасности. Каким-то чудом…

Мне пришлось пересилить себя, чтобы спуститься с дерева, – да и то я выждал чуть ли не полчаса, не опасаясь, что усну. Страх не давал… Подсвечивая зажигалкой, всмотрелся в пепел.

Он был истоптан. В нескольких местах отпечатались следы. Не звериные… но и не очень похожие на людские. Какие-то нечеткие, словно оставлявшие их были обуты в бесформенную обувь.

Мне вновь стало страшно, и я, погасив зажигалку, долго не мог влезть на дерево, холодея каждый раз, когда срывалась нога. Мне казалось, что вот-вот кто-то вцепится в плечи и поволочет в темноту. Мне в сознательном возрасте ни разу не доводилось надуть в штаны, но сейчас я был близок к этому и наверх вскарабкался в полнейшем изнеможении, весь дрожа.

Танюшка спала, и я даже разозлился на нее. Но сопение девчонки действовало успокаивающе; я устроился, скорчившись у нее в ногах, сунул руки под мышки и… сам не заметил, как все-таки уснул.

– Смотри, Олег.

В голосе Танюшки было потрясение. Надо сказать, я ее понимал.

Мы стояли внизу голого каменного откоса. Не помню, чтобы я видел такой в нашем мире в этих местах, да это и не важно. Откос уходил влево и вправо, словно огромный нож вспорол в этом месте лес на несколько километров, вывернув вал перемешанной с галькой земли. Конечно, это было не так. Но похоже.

Однако не этот геоморфологический памятник нас удивил. Нам хотелось есть, до природных ли тут недоразумений? А вот на этом валу – в сотне метров справа от нас – лежал большой серый валун.

И это был не просто валун.

Когда-то чья-то рука придала валуну очертания лежащего человека. Он опирался щекой на кулак левой руки, а правой придерживал рукоять меча, вытянутого вдоль ноги. Черты лица были только намечены, но все же хорошо различалось, что неведомый скульптор изобразил подростка – с правильным лицом, с упавшей на щеку прядью волос.

– Пошли. – Я потянул Таньку за плечо. – По-моему, мы добрались.

Танюшка стрельнула в меня взглядом – недоверчивым и обрадованным, – и я понял, что для нее путь закончился.

А у меня такого чувства не было.

Не было – и все тут.

Мы подошли к каменной глыбе. Она оказалась в три раза больше человека, и, подойдя вплотную, я увидел, что скульптура старая. Старше надписей, которые мы видели тут.

– Ну вот, Тань. – Я вытер лоб и незаметно оперся на камень, пережидая короткий приступ головокружения. – Пришли. Что дальше?

Она вновь взглянула на меня:

– Ты не веришь? – тихо спросила она. Я покачал головой. – И с самого начала не верил? – Я снова покачал головой. – Но, может, мы просто не сюда попали, может, эта статуя никакого отношения…

– Может быть, – устало прервал ее я. – Но я, Тань, не знаю, куда нам еще идти. Вот мы пришли, сорок миль кончились или вот-вот кончатся. Я не знаю, куда мы должны были прийти. И вообще… – Я махнул рукой и присел на край камня. Голова не переставала противно кружиться. То ли от голода, то ли давление резко упало – больше года уже не было со мной такой фигни… Наверное, и на лице это как-то отразилось, потому что Танюшка посмотрела на меня с испугом и тронула за плечо:

– Ты чего?

– Ничего, ничего, – поспешил успокоить ее я и рывком поднялся. – Понимаешь, Тань, для них – ну, для тех, кто надписи оставлял, – этот памятник мог что-то значить. А вообще – нечего киснуть. Это место ничем не хуже любого другого.

– Я домой хочу. – Губы у Танюшки вдруг поехали, задрожали. – И есть… – Она справилась с собой, но отвернулась и начала водить пальцем по камню.

– Есть мы добудем. – Я заставил себя собраться. – Обязательно добудем, что ты… И домой выберемся, погоди только, Тань…

Мне очень-очень хотелось зареветь. Оказывается, и я на что-то надеялся. Вопреки всему надеялся… Но реветь не имело смысла, и я решительно взялся за Танькино плечо под ковбойкой:

– Тань, вставай. Пошли. Нам вообще нельзя на одном месте сидеть.

Она не спросила – почему. Вместо этого с надеждой посмотрела на меня:

– А давай вокруг походим немного, а, Олег? Вдруг что-то найдем, а?

– Давай, – согласился я. Без особой надежды, просто для успокоения – даже не своего, а Танюшки…

…Форт мы нашли через десять минут.

Кто-то сложил башню-шестигранник из мощных каменных глыб, невесть как и когда сюда попавших. Она была не очень высокой – в три моих роста, не больше, но широкой. По верхнему краю шли узкие бойницы. Когда-то эту башню ромбом окружал деревянный частокол, но большинство здоровенных бревен перегнили в земле и валялись рядом в беспорядке, остальные накренились, и только одно-два стояли прямо. К башне примыкал приземистый блокгауз. Провалившуюся крышу и накренившиеся внутрь стены покрывал мох. Никаких следов штурма или хотя бы пожара видно не было, зато над входом – плотно сбитой из досок дверью, расположенной на уровне моей головы, – был нарисован белой краской идущий лев с поднятой передней лапой, как на гербе. Краска стерлась и смылась, но в неровности камня въелась, и на расстоянии рисунок оставался отчетливым.

– Это английский гербовый лев, – определил я. – Тань, я тебя подсажу, а ты попробуй открыть дверь.

– Угу. – При виде форта она вновь резко оживилась. – Давай.

Я, сцепив руки в замок, подкинул ее к двери, и Танюшка ловко вцепилась в какие-то выбоинки. Нетерпеливо вытянула ко мне руку, я перебросил ей открытый нож. Наверху скрипнуло, хрустнуло, посыпалась сырая деревянная труха, и Танюшка соскочила обратно. Указала вверх подбородком с гордым видом.

Дверь была открыта – отошла на полметра. В щели проглядывал свет.

– Подсади опять, я посмотрю.

Я принял от нее нож и покачал головой:

– Лучше я, мало ли что…

– Я же тебя не подниму, – улыбнулась она. – Давай, Олег.

– Эххх… – Я неохотно, но сноровисто подсадил ее и приготовился ждать. Но буквально через минуту Танюшка с ошарашенным видом свесилась обратно. Она, кажется, лежала на животе и обеими руками отводила волосы от лица. Глаза у нее были ошалелые:

– Олег, тут оружейный склад, – сказала она.

– Дай руку, – выкинул я вверх ладонь.