Шоссе было довольно ярко освещено, но за отбойниками по краям дороги стояла глухая ночь, ничего не разглядеть. То ли освещение такое, то ли стекла в машине тонированы, но складывалось ощущение, что мы едем по тоннелю.
Старая «лада-девятка» неслась сильно за сотню километров. Причем вела себя на уровне дорогой иномарки – не тряслась, не ревела, амортизаторы плавно гасили неровности дороги. Звукоизоляция салона тоже была на уровне, только слабый рокот резины по асфальту. Хриплый голос из динамиков мягко пел про жизненные перипетии хорошего парня, которому просто немного не повезло.
Прям как про меня. Поневоле заслушался. Все-таки есть во всем этом тошнотворно-бестолковом блатняке что-то настоящее, что роднит его с русскими народными песнями: вроде бы ничего такого – тянут истрепанные слова хриплыми пропитыми голосами, жалуются на жизнь, на неверных баб, на мусоров… и вдруг – как проблеск – такая верная душевная фраза, такая пронзительная строчка, что прямо обжигает, в самое сердце бьет.
– Можно еще сигарету?
Стволы прихватил, документы, деньги… А сигареты не взял. Хотя пачка лежала на подоконнике, у самой балконной двери. И главное – заметил же ее, когда на тросе повисал.
– Да бери, чего ты, все свои, – водитель махнул в сторону лежащих на торпеде сигарет.
– Петр, – представился я, протянув руку.
– Дядя Вова.
Я закурил, откинулся на спинку. Приоткрыл окно, и в салон сразу ворвался шум дороги. Между прочим, одни из самых удобных кресел – девяточные. У меня большой опыт насчет этого, полтора года гонял машины с Европы, есть с чем сравнить. Даже любопытно стало, где он взял этот раритет? Да еще и в таком состоянии.
Я незаметно скосил глаза на дядю Вову. Толстый, плечистый мужик лет под сорок. С пышными усами на румяном щекастом лице. В потертой кожанке, из-под клетчатой кепки выбиваются чуть вьющиеся русые волосы. Типаж тоже, в своем роде, раритетный. Так наряжались нелегальные таксисты-бомбилы лет эдак пятнадцать назад. Из деревни, наверное, какой-то далекой в Москву вырвался. Хотя… За правым ухом водителя отливал тусклым серебром медальон нейрофона. Каким бы ни был деревенщиной, но прогресс и до него дотянулся. Мужик заметил мое внимание, повернулся, подмигнул. И я снова уставился вперед.
Напряжение потихоньку уходило. И как всегда было ощущение, что приходишь в себя после тяжелой тренировки. Мышцы устало ныли, в вялой пустоте головы перекатывались неспешные мысли. Что дальше? Так или иначе ментов кто-то вызовет. Если они уже не примчались. Дом полупустой, но наши пострелялки-побегушки не могли не заметить. Как минимум один труп – тот, которого я скинул с балкона. Рыбака тоже зацепил, не знаю, правда, насколько серьезно. Надо было эту девочку все же пристрелить. Премию бы получил. Во всяком случае, ее друзья ко мне в квартиру бы точно не ломились… А теперь у них есть все шансы сжить меня со свету. Рассказать Прапору, как было дело? Закопает. Сдаться властям? Обозначу свое местоположение, и эти дяди снова придут за мной. Да, дела…
– Откуда у тебя «девятка»? – спросил я, чтобы немного отвлечься от невеселых мыслей.
– Не понял, – сообщил водитель.
– Машина. «Девятка». Их уже давно не выпускают.
Дядя Вова окинул меня долгим подозрительным взглядом. Потом снова уставился на дорогу, почесал затылок, покряхтел.
– Три тыщи в год! – заявил он. – Немного, вроде бы, да? Но мне ощутимо, я не миллионер.
– Ты о чем сейчас?
– Скин для моей ласточки. Программа «Порше». Понимаешь?
– Нет, – я действительно ни хрена не понимал, и от этого было очень неловко.
– У тебя какая модель таблетки?
И тут до меня дошло. Точнее, вспомнил. Рассказывали на одном из инструктажей. Скины – программы, позволяющие предметам выглядеть по-другому. Дядя Вова купил скин, превращающий его «девятку» в «порше». Причем, судя по всему, купил вариант «Про», то есть его машина выглядит благородной иномаркой не только для него, но и для всех окружающих. Разумеется, если эти окружающие – пользователи нейрофонов.
– Нет у меня таблетки! – пояснил я облегченно.
– Да ладно! – на этот раз он повернулся ко мне всем корпусом.
Чтобы избежать дальнейших вопросов и заставить водителя все же следить за дорогой, продемонстрировал ему обе стороны головы – пусть убедится, что ни справа, ни слева нейрофоны у меня не висят.
– Дикарь! – заявил дядя Вова. – Даже батя мой подключился, а он восьмой десяток в том году разменял.
– Дикарь, – согласился я.
– Как же ты обходишься-то? Все платежки через него сейчас. И документы все…
– Да вот, обхожусь, – я пожал плечами. – Делать нечего. Мы с ним несовместимы.
– Это как же?
– Ну физически. Не контачит с мозгом.
– А-а-а… Слышал про таких, – покивал дядя Вова и, пожевав губами, добавил: – Извини.
– Все нормально, я привык.
– Ну да. А я-то думаю, как ты заметил, что это не «порш»: либо программа сбоит, либо твой прибор. А оно вот оно как…
Дядя Вова вытянул сигарету, прикурил и продолжил:
– Привык я к ней, к «девятке» своей. Еще в 97-м приобрел. На кооперативные деньги. До сих пор как новая. Ухаживать просто надо. И не в сервисе, а самому, своими руками. Я ж по жизни автослесарь. Сейчас, понятно, не работаю, но, как говорится, руки-то помнят. И пожалуйста – результат! Даже купить предлагал коллекционер один, большие деньги давал. Но, думаю, хрен вам: двадцать лет я в своей ласточке проездил, в ней и помру. А внуки задразнили. Ну и посоветовали, как из нее «порш» сделать…
Он говорил и говорил, и голос его, сливаясь с мягкой музыкой, действовал как снотворное. Я снова откинулся в кресле и полуприкрыл глаза. Сейчас выйду на Садовом, прогуляюсь, подумаю, что дальше.
Штурмовали квартиру те же, кто вломился в Компанию – в этом сомнений не было. Значит, у меня только два варианта: либо бежать к своим и все им рассказывать, либо бежать к чужим и продавать флешку. Но только я ведь не шпион и не имею никакого представления, как и кому продавать «военную тайну». Да и тайна ли у меня там? Вдруг хрень какая-нибудь? Посмотрят как на дурачка и вежливо выпроводят вон. Или в порядке корпоративной этики сдадут нашим…
Полоса шоссе мягко забрала влево, и впереди открылся город, полыхающий заревом посреди ночи. Отсюда, издалека, создавалось впечатление, что Москва накрыта светящимся куполом. Мегаполис походил на живой организм: с кровеносными сосудами магистралей, внутренними органами жилых кварталов, жизненными центрами переливающихся едкими огнями высоток…
Темноту сбоку разорвал громадный билборд: песчаный пляж, усыпанный огромными ракушками, фигуристая девушка в купальнике сексуально изгибается под лучами восходящего солнца, в роли которого выступает таблетка нейрофона с расходящимися лучами нанонитей. «У будущего есть имя! Нейрофон», – гласил слоган.
Ага. У настоящего тоже есть – жопа! Я без спроса снова потянулся к сигаретной пачке, но она съехала по торпеде в сторону – водитель заложил резкий вираж и, хрустя гравием, затормозил на обочине.
– Чтоб вас всех! – выругался дядя Вова. – А если бы влетели на полном ходу?
Вытаращенными глазами он пялился на абсолютно ровный участок шоссе. И снова возникло это чувство, когда ни хрена не понимаешь собеседника, но нужно во что бы то ни стало въехать в тему.
– И, сука, ни знаков, ни ограждений! – дядя Вова повернулся ко мне за сочувствием.
– Ты о чем? – помедлив, я все же принял решение не притворяться.
– Чего «о чем»? – Он аж подпрыгнул. – Не видишь, что ли? Могли бы и влететь на полном ходу.
Дядя Вова указал на дорогу. Обычную дорогу. Асфальт хороший, по густому черному цвету видно, что свежеположенный. Слева – металлический отбойник с шеренгой фонарей, уходящих вдаль, справа – обочина, обрывающаяся в канаву.
– Куда влететь?
Я понимал, что вопрос его разозлит. Но надо же разобраться.
– Петя, ты стукнутый? – раздраженно поинтересовался дядя Вова. – Не видишь, что дорога перекопана? Дыру в асфальте не видишь? Туда КамАЗ провалится, и даже колеса торчать не будут.
Ровный чистый асфальт. Ни выбоины, ни трещинки. Впереди – в километре, не больше – видна огненная полоса огней МКАД. Очаково. До Смоленки осталось езды минут двадцать. По ночному времени пробок нет. А мы какого-то хрена встали. И ведь не так сложно вычислить, в какую сторону я могу сбежать…
– Ну что за жопа, а?! – с отчаянием пожаловался я в пустоту.
Взял сигарету и вышел на улицу хлопнув дверью. Спокойно. Сейчас покурим и разберемся. Пусть он мне покажет эту дыру в асфальте. Не похоже, что шутит – слишком идиотской выглядит шутка. А если у дяди Вовы крыша поехала, значит просто нужно дождаться другой попутки.
Вот она, кстати, и едет – я замер с неприкуренной сигаретой во рту – из-за поворота выскочили и стали быстро приближаться фары.
– Куда разогнался, дурак! – услышал я выкрик дяди Вовы.
Он резко, с визгом, развернул свою «девятку» и встал поперек дороги. Машина, черный микроавтобус, заложила юзом влево, дверь салона отъехала, оттуда выскочила гибкая черная фигура с пистолетом.
Бесшумный выстрел – и я вижу, как дергается голова дяди Вовы, будто он энергично кивает в сторону своей виртуальной ямы. Потом его фигура сползает вниз, «девятка» резко рвет с места и глохнет, ударившись об отбойник. Это я уже наблюдаю краем глаза, потому что основное внимание забирает ствол, направленный точно мне в лоб.
– Садись в машину, поехали!
Голос женский. И пусть лицо в маске, я ее сразу узнаю. Та самая красавица, которую все-таки нужно было пристрелить.
– В похожих условиях я тебя отпустил, – напоминаю на всякий случай.
– Сейчас здесь будут твои друзья, – заявляет она. – Они тебя убьют и заберут флешку. Садись в машину!
– А ты за мной приехала, чтобы в ресторан пригласить?
– Ты дурак, не понимаешь расклад? Тебя приказано убрать. И ты от них никуда не спрячешься. Кругом одержимые.
– Кто?
Перенапряженный мозг на секунду выдает защитную реакцию: мне вдруг начинает казаться, что происходящее – всего лишь затяжной бредовый сон…
– Твою мать! Пойми же, тормоз! – ее голос разрушает иллюзию. – Все носители нейрофонов у них под контролем. Стоит кому-то тебя увидеть – и кранты! Это как камеры слежения.
– Не неси чушь, – отвечаю машинально.
– Садись в машину! – она переходит на крик.
Вот это зря. Крик – признак слабости или неуверенности. Я иду прямо на нее, она вынуждена отойти в строну, уступить дорогу. Фонарь освещает внутренности микроавтобуса. Никого, только водитель за рулем. Сигарета все еще у меня во рту. А зажигалка в руке. Подношу к сигарете, чиркаю зажмурившись. Потом резко бью ее ладонью в подбородок, перехватываю ствол и несусь к обочине.
Канава – не широкая, перепрыгиваю легко. Еще одна канава – чуть-чуть не достаю до края, нога по щиколотку тонет в вонючей жиже. Это у меня уже будет третий пистолет… Беретта, как раз для коллекции не хватает.
– Стой, дурак! – несется со стороны дороги мужской голос.
Ага, обязательно. Только сунься следом! На опушке перелеска оборачиваюсь. У края дороги стоит силуэт, хорошо подсвеченный сзади. Очень похож на ростовую мишень. Метров пятьдесят до него. Готов спорить, что попаду в голову с одной попытки. Возле первой мишени появляется вторая, поменьше и потоньше. Держится за подбородок, шатается.
– Слышишь меня?! – кричит она. – Без нас у тебя нет шансов! Они тебя достанут. Приходи завтра в четыре часа в чебуречную на Пушкинской.
– Если выживешь, – вставляет мужик.
– Главное, лицо прячь! – она наклоняется вперед, будто хочет разглядеть меня в темноте. – И не связывайся ни с кем! Это бессмысленно.
Мужик разворачивается и уходит. Она еще какое-то время стоит, вглядываясь в ночь, но, повинуясь резкому сигналу клаксона, бежит к машине. Микроавтобус объезжает «девятку» с мертвым дядей Вовой и, быстро набирая скорость, уезжает в сторону Москвы. Скатертью дорога.