Головная боль проникла в сознание и мгновенно выдернула из беспокойного сна. Прищурившись, я приоткрыла один глаз: пустые бутылки от горячительных напитков, окурки от сигарет… Поздравлю! Вот, как может пасть сильная и независимая женщина. В комнате царил полумрак. Я лежала на небольшом диванчике, и горькие мысли не оставляли в покое.
«Он ушел, дальше нет смысла жить!» – думала я, рассматривая белый потолок.
Но головная боль говорила об обратном: нужно идти в магазин, спасать себя из этого состояния. Едва встала на ноги, как перед глазами завертелось, и я плюхнулась обратно на диван. Закрыла ладонями лицо, зажмурилась, а в голове набатом били мысли: «Как же мне без него плохо, как же я его люблю!»
Слезы покатились сами собой, к горлу подкатил колючий ком боли. Я зарыдала так сильно, что показалось, соседи вызовут сейчас полицию.
– А-а-а-а-а! – кричала я во весь голос. – За что мне это?! Почему сначала говорят, что любят, а потом просто уходят из твоей жизни?!
На секунду остановилась, глубоко вдохнув воздух. Наступила такая тишина, что невольно услышала биение своего сердца: тук-тук, тук-тук. Я усмехнулась. Ко мне пришло такое ощущение, как будто в голове дернули стоп-кран. Быстро огляделась по сторонам: раньше маленькая квартирка, с бледно-желтыми обоями и фиолетовыми занавесками, казалась мне милой, а сейчас стала невыносимо раздражающей.
«Нужно сделать ремонт! Да, мне нужно срочно все поменять», – от неожиданных мыслей стало полегче.
Поднявшись с диванчика, побрела в ванную комнату. Посмотрела в зеркало и ахнула: темные круги под глазами, бледная кожа и русые волосы, собранные в пучок, ужасали.
– Нужно умыться, – произнесла вслух и открыла кран. Вода с шумом хлынула в раковину. Я подставила ладони и окатила лицо.
«Боже, как это здорово!» – подумала про себя, стараясь тщательно смыть всю печаль. Окончательно успокоившись, приведя себя в порядок, кое-как вышла на улицу.
Весеннее солнышко заставило зажмуриться, а на лице невольно растянулась улыбка. Я жила немного в стороне от главной артерии Брайтона. Брайтон-Бич авеню, где начинается обычная одноэтажная Америка. Монотонная застройка иногда разбавляется мелкими многоэтажками, встречаются невысокие двух- и пятиэтажные дома, в одном из которых родители купили мне маленькую квартирку. Помедлив пару секунд, решила пойти в небольшой магазин в двух кварталах от дома и заодно прогуляться. Я шла и жадно рассматривала все по сторонам: машины, припаркованные вдоль дороги, проходящие мимо люди, спешащие по своим делам, уличная торговля деликатесами и театральные кассы то и дело сменяли друг друга.
Что-то важное хотело пробраться в мою голову, но что? Грусти уже не было – в душе зияла пустота. Наверное, это конец! Да, наверняка сейчас это то самое чувство, когда в конечном итоге ты отпускаешь человека. Когда с последними слезами он умирает в твоей памяти, в твоем сердце: ему там больше не место…
«Все, перегорела!» – наконец искренне улыбнулась. Надеюсь, меня больше не накроет, только пить больше не нужно, а то опять все по новой начнется.
Погруженная в противоречивые мысли, не заметила, как вышла на красный свет. Проезжая часть была оживлена. Не успела опомниться, как услышала визг тормозов и громко сигналящую машину. Удар… меня окутывает сильная боль. Я погружаюсь в темноту…
***
Пробуждение было не из приятных. Открыв глаза, увидела свою забинтованную ногу в гипсовой перетяжке, подвешенную чуть выше моего неподвижного тела. Повсюду торчали проводки, а стоящий рядом кардиомонитор показывал мое размеренное биение сердца.
– Господи, а это мне за что? – прошептала и закатила глаза, поражаясь своей рассеянности.
В палату вошла медсестра. На первый взгляд ей было лет тридцать семь. Пепельно-белые волосы и розовый медицинский костюм в сочетании с загорелой кожей придавали ей миловидный вид.
– Миссис Гамильтон? Лора Гамильтон? – спросила она меня.
– Мисс, – ответила я. – Я не замужем.
Сестра посмотрела на меня и предложила сделать обезболивающий укол.
– Хорошо, делайте! – согласилась со всем лечением и подписала необходимые документы.
– Чуть позже к вам зайдет доктор и расскажет, что с вами случилось. А пока немного поспите, у вас была тяжелая операция.
Я согласилась кивком и закрыла глаза: нужно поспать. Погружаясь в сон, я слышала какие-то голоса, они доносились со всех сторон. Сверху, сбоку, снизу – везде говорили люди. И стоило мне прислушаться к одному из разговоров, как другие немного утихали, уходя на второй план.
– Доктор, у пациентки из 317-ой палаты шансы на выздоровление шестьдесят процентов.
– Я думаю, она еще будет ходить, Рэйчел. Ты сделала ей обезболивающий укол?
– Все, как вы велели, доктор Браун.
– Отлично, в четыре часа я приду на обход.
В дверь раздался стук, и я резко открыла глаза. В палату вошел мужчина средних лет в белом халате и с историями болезней. У него были светлые волосы и ангельски-голубые глаза. Я решила, что ему лет сорок; у него была очень приятная внешность, отчего на душе становилось теплей.
– Добрый день, я ваш лечащий врач, доктор Браун.
«Странно, – подумала я, – мне как раз это и приснилось, что моего доктора зовут Браун».
– Добрый день, доктор! Скажите, какие у меня шансы на выздоровление? – я помнила про разговор из сна, где говорили про мои шансы на выздоровление.
– Ну-у-у, – протянул док, – шансы есть всегда. Шестьдесят процентов – это очень хорошие показатели. Тем более с такими переломами, как у вас, на моей практике выздоравливало и все девяносто.
«Что?.. Шестьдесят процентов? – удивилась про себя, – этого не может быть! Я сошла с ума! Да-да, ударилась головой, и теперь мне снится непонятно что».
Я не могла определить, что меня шокировало больше: мой вещий сон или эти жалкие шестьдесят процентов того, что я смогу полноценно ходить.
***
Прошло три недели. Мои боли потихоньку начали отпускать.
«Сегодня среда, завтра четверг, потом пятница и выходные. На улице все будут гулять и радоваться жизни, а я… а я…» – я закрыла ладонями лицо и заплакала.
Моя жизнь была ненормальной. С самого начала все шло наперекосяк. Наверное, вам нужно рассказать эту историю. Меня зовут Элеонора (сокращенно Лора), мне тридцать два года, у меня нет детей и я не замужем. Меня забрали из детского дома в России, когда мне было три года. То есть чисто теоретически я русская, но живу в Америке всю сознательную жизнь. То, что у меня русские корни, знают только приемные родители. Они не стали распространяться в школе или где-нибудь еще, что я приемный ребенок – за что огромная благодарность. Ведь американцы считают русских… нетолерантными, что ли, мягко говоря. Я никогда не интересовалась настоящими родителями, ведь они меня бросили. Даже если с ними что-то случилось, меня же могли удочерить их родственники. Хотя не знаю и никогда не узнаю правду, поэтому гадать можно сколько угодно. Когда я окончила университет, родители подарили мне маленькую квартирку в Бруклине и позволили жить самостоятельно – от этого берет неимоверная гордость!
Последние лет десять я занималась тем, что работала менеджером среднего звена в одной из крупных торговых фирм, занимающихся созданием информационных технологий. Моя задача состояла в том, чтобы искать новые идеи, новые таланты. Продавать наши интеллектуальные продукты и разрабатывать стратегии сбыта. В общем, полная скукота, потому что, как только ты находишь в просторах интернета интересные идеи и талантливых людей и приводишь к руководству, они говорят тебе: «Спасибо за хорошо проделанную работу. Дальше мы справимся сами». И, ничего не объяснив, закрывают дверь. То есть моя работа считается бесполезной. Мне никогда не скажут: «Лорен, поздравляем! Вы привели в нашу фирму настоящий талант! Вот вам ваши десять процентов от выручки и коробка конфет».
«Эх… – вздохнула я, – мечтать не вредно!»
Почти все заработанные деньги я отдавала своим приемным родителям. Это была благодарность за хорошее детство и подаренную квартиру. Сама я одевалась очень скромно и пыталась тратить на себя минимум. Наверное, поэтому на меня не очень часто обращали внимание мужчины. В жизни у меня был единственный бойфренд, с которым мы три года прожили вместе. С ним я чувствовала себя счастливой! Но по иронии судьбы он променял меня на другую женщину. Более яркую, более красивую. Внешность у меня, можно сказать, так себе: губы средние, нос длинноват. Но я знаю, что это можно исправить пластической операцией, а губы просто подкачать. Только вот думала, меня полюбят такой, какая я есть. Но все-таки сейчас не такое время… Сейчас любят за внешность и твою одежду, а то, что в душе, никому не интересно. На минуту закончила свои размышления.
«О господи, – внезапная мысль неприятно удивила, – а-а-а-а-а!»
Вчера вечером я позвонила родителям; долго не хотела их расстраивать, но все-таки сообщила, что нахожусь в больнице. Они приедут меня навестить, а потом заедут в мою квартиру и увидят весь этот кошмар: окурки от сигарет, пустые бутылки.
«Черт, черт, черт, что же делать? Они не знают, что я пью и курю… хотя я только пыталась курить, им-то это как объяснить?! – нужно срочно что-то придумать. В голову пришла только одна мысль, и та нелепая: позвонить экс-бойфренду и попросить о помощи. – Боже… как это унизительно – просить помощи у того, кто тебя предал!»
В трубке раздался длинный гудок.
– Алло, – сонно пробормотал бывший.
– Привет, Джон!
– Лори? Это ты? Почему ты звонишь так поздно?
– Извини, тут такое дело… – и я рассказала, как мы с подругами весело провели выходные, как потом меня нечаянно сбила машина, и теперь я лежу в больнице. – В общем, в квартире полный хаос, и там нужно убраться. Родители этого не поймут! – призналась я.
– Когда ты начала пить? – удивленно спросил Джон.
«Ну-у… как только ты меня бросил, сукин ты сын!» – пронеслись злобные мысли.
– Эм-м… да отмечали немного с подругами, вот и все… – соврала я.
– Я рад, что это не из-за меня! – иронично подметил он.
«Ах ты сволочь! Еще и сарказм включаешь!» – пронеслась досада, и я закатила глаза.
– У меня все хорошо, Джон! Только вот эта маленькая проблемка… – ответила ему грустным голосом.
– Знаешь, Лори, – начал он, – у меня ведь уже другая семья. Я не могу вот так взять и приехать к тебе. У меня начнутся расспросы: «Куда? Зачем? Почему?» Я бы не хотел всего этого.
– Я тебя поняла, Джон! – еле пробормотала и повесила трубку. – Вот черт! – сказала в полный голос. – Знала же, что не нужно ему звонить. Но нет, старая добрая память о хороших отношениях…
Да-а-а… не обольщайтесь в наше время хорошими отношениями. Они исчезнут мгновенно, как только вам найдут замену.
– Кхе-кхе, – в дверях послышалось неловкое покашливание. Доктор Браун смотрел на этот цирк бог знает сколько времени.
– Вы все слышали, доктор?
– Ну-у-у… Суть я понял. Скажите, Лорен, это случайно не из-за него вы прыгнули под машину?
– Что она сделала?! – в дверях показалась моя мама.
«Боже мой, – подумала я, съеживаясь, – это конец! Конец мне! Конец всему! Конец концов! Конечный конец!»