Часть первая. в Сибирской глуши
Глава I. Дедушка и внучка
– Холодно, дедушка, холодно!
И маленькая девочка лет девяти прижималась дрожащим худеньким тельцем к старику, строгавшему какие-то палочки.
На ней было ветхое платье и такое же пальтишко, и не пальтишко даже, а старый тулупчик, едва доходивший ей до колен. Из-под платка выбивались белокурые волосы, вьющиеся крупными кольцами вокруг бледного худенького личика с большими ясными синими глазами.
– Холодно, дедушка, холодно! – еще раз повторила девочка, теснее прижимаясь к деду.
Старик был тощ и высок ростом. Желтая, как воск, кожа морщинилась на его высохшем лице. Выцветшие от старости глаза были тусклы. Он был одет в какой-то убогий, порыжевший от времени полушубок. В тесной избушке, похожей на чулан, было холодно и темно. Единственное окошко, почти заметенное снегом, давало мало света. К тому же мороз прихотливо разрисовал его узорами, и оно все заледенело. Кроме черного от копоти стола и печки, которую Бог знает как давно не топили как следует, да охапки соломы, брошенной в угол и беспорядочно прикрытой каким-то тряпьем, в чулане ничего не было.
Дедушка и внучка сидели, тесно прижавшись друг к другу и дрожа от холода. Дедушка кашлял и хватался за грудь и так тяжело дышал, что девочке иногда казалось: вот-вот сейчас он задохнется.
А между тем за оконцем чулана бушевал ветер, и метелица несла вдоль улицы небольшого селения крупные хлопья снега.
– У-у-у! – пронзительно завывал ветер.
– У-у-у! – зловеще вторила ему метель.
От этих страшных завываний дрожала крошечная темная избушка, дрожала белокурая девочка и, казалось, сильнее кашлял высокий худой старик.
– Дедушка! А не затопить ли печурку? – робко спросила девочка.
– Нечем, моя дорогая Сибирочка! Намедни весь хворост вышел. Ни хлеба, ни хвороста… Больше ничего у нас нет.
И старик закашлялся так сильно, что девочке стало страшно за него. Потом он ближе, теснее прижал ребенка к себе и, расстегнув полушубок, прикрыл его полой своей теплой одежды. Минуты две оба молчали. Дедушка строгал свои палочки, девочка зябко куталась в полу его полушубка.
А холод делался все сильнее. Стужа делала свое дело, и в маленьком чуланчике почти невозможно было сидеть.
Дедушка давно понял это и решил действовать, несмотря на стужу и метель.
– Слушай, Сибирочка, я пойду в лес. Наберу хворосту, да, кстати, и силки посмотрю, не попался ли в них какой-нибудь шустрый зайчишка. Вот пир-то мы тогда зададим с тобой! А? – проговорил он, силясь улыбнуться. – Ведь ты, чай, проголодалась, моя девчурка? Чай, кушать тебе хочется?
– Хочется, дедушка, – прошептала девочка, сконфузившись.
– Ну, вот! Ну, вот и отлично, – засуетился старик, – пойду-ка я в лес… Посмотрю силки… Найду в них зверька или птичку… И хворосту наберу… Печку затопим… Дичь зажарим… То-то будет славно, Сибирочка!
И, суетясь и покашливая, дедушка дрожащими руками снял с гвоздя рваную шубейку, нацепил ее поверх полушубка, накрыл голову старой бараньей шапкой и, перекрестив и поцеловав Сибирочку, открыл дверь избушки, стоявшей на самом краю поселка.
Метель, стужа и ветер разом ворвались в избушку. Сибирочка вздрогнула всем телом и от холода, и от страха. Ей почему-то особенно жутко было оставаться сегодня одной. Она вскочила и бросилась следом за стариком. Схватив его за руку, зашептала:
– Не оставляй меня одну, не оставляй, дедушка! Мне так страшно одной! Возьми меня с собой! – и она все сильнее и сильнее сжимала пальцы дедушкиной руки.
– Да ведь замерзнешь в лесу, глупышка, – пожалел ее старик, – ведь стужа-то, гляди, эвон какая!
– Ничего, дедушка! Ничего, миленький! Я валенки надену и платок большой! – молила старика девочка.
Валенки и платок были единственным богатством Сибирочки.
Старик колебался: очень уж холодно было на дворе. Но, встретивши жалобный взгляд синих глаз, махнул рукой и сказал:
– Ин ладно, пойдем, большеглазая! Быть по-твоему. Укройся только поплотнее платком да валенки надень.
Сибирочка даже подпрыгнула от радости. Спешно укутавшись, она взяла деда за руку и вышла с ним из избушки.
Глава II. Под свист ветра и песнь метели. – Неожиданное горе
Оказалось, что в избушке-чулане было куда темнее, чем на улице. Короткий зимний день был в самом разгаре, когда Михалыч с внучкой, миновав опушку, углубились в лес, стоявший в какой-нибудь версте от селения.
Такие леса в Сибири называют тайгой. Огромные деревья-великаны словно сторожили свои владения. Здесь росли дубы, и клены, и столетние кедры. Они образовывали непроходимую стену – так плотно друг к другу стояли их толстые стволы. Через эту стену почти невозможно было пробраться непривычному человеку. Но старый Михалыч, долго живший в Сибири, как свои пять пальцев знал, как найти проходы в этой сплошной стене. Дедушка жил за счет тайги, расставляя силки и капканы, а лесных зверей и птиц продавал на ярмарке, оставляя часть на пропитание себе и внучке. Он сам ладил капканы и силки, строгал для них палочки и плел веревки зимними днями и долгими вечерами, когда пурга и стужа не позволяли ему выйти на промысел в лес. Работая, он не забывал о своей маленькой внучке. Он выучил ее читать и писать, а также немного считать, учил ее молитвам и Священной истории – словом, всему тому, что знал сам. Их жизнь текла тихо и мирно, пока однажды старик не простудился на охоте и не слег в постель. Он болел долго и, так и не поправившись окончательно, с жестоким кашлем стал выходить на промысел.
С этого дня болезнь быстро стала подтачивать его железное здоровье. Он кашлял и задыхался, чувствуя сильнейшую боль в груди, особенно в те дни, когда приходилось выходить на промысел в ненастную погоду. Сегодня день был не самый удачный для похода в лес, но оставаться долее в избушке без еды и топлива было невозможно. Старик на все был готов ради своей любимицы.
– Авось поутихнет метелица! – вслух говорил Михалыч, углубляясь все дальше в лес.
Метелица действительно мало-помалу утихала, но зато мороз крепчал. Сибирочка совсем замерзла, хоть и была укутана теплым платком, который, однако, не согревал ее. Дедушка уже раскаивался в том, что взял внучку с собой. Чтобы добраться до того места, где были расставлены силки, приходилось идти по узкой, протоптанной путниками дорожке, на которую метелица намела снегу. В лесу начинало темнеть. Ноги вязли в снегу, ветер и стужа забирались под ветхие одежки и немилосердно щипали тело. Но возвращаться назад без дичи и хвороста было немыслимо. В холодной избушке нечем было согреться и нечего было есть…
С трудом передвигая ноги, они доплелись до силков. Увы! Они были пусты. Ни зверь, ни птица не попались в ловушку. Должно быть, зверье попряталось от стужи и метели.
– Делать нечего, давай собирать хворост, Сибирочка, – произнес уныло дедушка, со всех сторон осмотрев пустые капканы и силки. – Не везет нам с тобой нынче… – с тяжелым вздохом заключил старик и принялся за работу.
Сибирочка бросилась помогать ему. Ее маленькие ручонки проворно хватали сухие ветки валежника и сучья, там и сям разбросанные бурей по сугробам. Увлеченная работой, Сибирочка разогрелась и повеселела. К тому же у нее была маленькая тайна: утром она припрятала для дедушки краюшку хлеба, чтобы угостить больного старика перед тем, как ложиться спать.
«А дедушка-то и не знает, что у нас есть, чем поужинать!» – радовалась Сибирочка и еще усерднее собирала хворост.
Вдруг она услышала тяжкий стон. Сибирочка вздрогнула и обернулась: дедушка, как-то странно согнувшись, сидел, прислонясь к стволу старого дуба. Он был очень бледен, кашлял и задыхался, а изо рта его тянулась тонкая струйка крови.
– Дедушка, милый дедушка! – закричала девочка и бросилась к старику.
Старик-птицелов хотел что-то сказать и не мог. Он протянул руки навстречу Сибирочке и замер, глядя на нее печальными глазами. Девочка схватила дедушкины руки и с плачем упала к его ногам.
– Дедушка! Милый! Дорогой дедушка! – лепетала Сибирочка, не зная, что предпринять.
– Сибирочка… деточка… – с хриплым стоном прошептал дедушка, – плохо мне… умираю я… бедняжечка моя… родименькая… теперь ты сиротинкой останешься… Господь призывает к себе твоего дедушку… Но Он тебя не оставит… Помни одно, Сибирочка… как только я умру, сейчас же к дочке моей, к Аннушке, в Питер отправляйся… Добрые люди помогут… Адрес ты знаешь, я тебе не раз говорил… Христовым именем[2] как-нибудь доберешься туда… Аннушка тебя не оставит… Я ей часто писал о тебе…
Старик замолк на минуту, потом, подняв затуманенные глаза к небу, сказал неожиданно громко:
– Господи, помилуй сироту! Не оставь ее, Господи… – он помолчал и добавил: – Прощай, Сибирочка! Прощай, желанная, помираю я… Душно мне… невмоготу… – захлебываясь, все тише и тише лепетал старик и все ниже и ниже склонялся на сугроб, глядя на Сибирочку тускнеющими, широко раскрытыми глазами.
Сибирочка была вне себя от горя. Она целовала холодеющие руки дедушки, поддерживала его голову, прижималась к нему, стараясь отогреть умирающего.
И дедушка в последний миг своей жизни почуял это. Его слабые пальцы легонько пожали маленькую ручку Сибирочки, и, глубоко вздохнув, дедушка повалился на снег.
Громко рыдая, Сибирочка обвила шею дедушки и замерла в отчаянии…
Глава III. Сибирочка хочет спасти дедушку
Прошло немало времени. Уже ночь спустилась на землю, когда Сибирочка пришла в себя. Ее бледное худенькое личико еще больше осунулось, огромные синие глаза покраснели от слез.
Тело старика уже окоченело на морозе. Да и Сибирочка замерзла, поскольку долго сидела без движения подле умершего дедушки. Мороз становился все крепче, все упорнее; руки и ноги Сибирочки совсем онемели, лицо и тело кололо и резало, как ножом.
Первой мыслью Сибирочки было бежать по знакомой дороге в селение, позвать людей, чтобы они пришли и унесли куда-нибудь в теплую избу ее бедного дедушку, которого Сибирочка никак не хотела признать умершим.
Она его горячо любила, хотя знала, что дедушка ей не родной и что нашел он ее в лесу. Этот рассказ он часто повторял своей названой внучке, при этом всегда добавлял: «Ты знатная сиротка, Сибирочка, очень знатная. Нашел я тебя в шубе важной, и бельишко, и платьишко были на тебе самые что ни на есть графские!»
Но это не трогало Сибирочку. Ей было решительно все равно, графское ли, княжеское ли она дитя. Она знала и любила одного лишь дедушку и боялась даже думать о разлуке с ним. И вот теперь ее дедушке стало так худо, что он упал без чувств!.. Что с ним? Ей казалось, что дедушка сильно ослаб и потерял сознание, но что его еще можно спасти.
– Только бы добежать до селения, а там дедушку спасут… спасут непременно!.. – решила Сибирочка и, заботливо укрыв деда своим большим платком, поцеловала его холодную щеку и в одном рваном тулупчике побежала за подмогой.
Однако ночь сыграла скверную шутку с бедной девочкой: она окутала тайгу тьмой.
Сибирочка уже не бежала, а плелась кое-как наудачу.
– Скоро, скоро дойду я до опушки, а там и до селения рукой подать, – ободряла себя девочка, с невольным страхом вглядываясь в темноту.
Она не заметила, как ошиблась тропой и свернула в сторону и теперь углублялась все дальше и дальше в тайгу.
Все труднее и труднее становилось идти Сибирочке. Она едва переступала ногами в высоком снегу и по колено вязла в сугробах, но при этом все еще надеялась, все еще верила, что вот-вот выберется на опушку.
Внезапно рядом с ней что-то зашуршало.
«Медведь!» – испугалась Сибирочка и рванулась в сторону, но споткнулась о корень дерева и полетела в сугроб.
Глава IV. Четыре мохнатых зверя
Сибирочка лежала, едва дыша, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Совсем близко копошилось что-то мохнатое и большое, хрустело ветвями деревьев.
Ужас охватил душу Сибирочки.
– Медведь, непременно медведь! – повторяла она тихонько, а тем временем чудовище все приближалось.
Луна выплыла из-за облаков, и при ее бледном свете Сибирочка увидела каких-то мохнатых зверей, которые как будто подкрадывались к ней с четырех сторон. Сибирочка закричала и закрыла лицо руками, чтобы не видеть, кто собирается растерзать ее.
Озадаченные ее криком, чудовища приостановились, словно выжидая.
– Ребенок в лесу, в такую пору! – услышала она человеческий голос.
Сибирочка взглянула и увидела стоявшего подле нее высокого человека. Высокая мохнатая шапка и меховой кафтан делали его похожим на лесного зверя, и немудрено, что испуганная Сибирочка приняла его за медведя. К ним подошли еще трое таких же мохнатых людей, одетых в меховую одежду, сшитую мехом наружу. Они были поменьше ростом, но казались Сибирочке не менее страшными в слабом лунном сиянии. Все четверо склонились над ней, а она была почти без памяти.
– Что за притча! Как она одна-одинешенька попала в лес? – произнес тот, что был постарше.
Лицо его поражало своим жестоким, почти свирепым выражением, космы седых волос торчали из-под шапки во все стороны, всклокоченная седая борода и глубокие морщины не прибавляли ему привлекательности.
Трое других казались гораздо моложе. Один из них был почти мальчик, лет четырнадцати на вид. У него было бледное личико, тонкие черты лица, и большие умные глаза смотрели открыто и смело.
Двое других выглядели так же сурово и жестоко, как и старший. У них, правда, лица были несколько благообразнее, не было у них и всклокоченных бород и морщин, но глаза, сверкающие из-под шапок, надвинутых чуть ли не на самые брови, были злыми и производили отталкивающее впечатление.
Старший путник с ружьем за плечами подошел к Сибирочке, нагнулся, поднял ее из сугроба чуть живую, встряхнул изо всей силы и поставил прямо перед собой.
– Кто ты, девочка, и как попала сюда? – прохрипел он.
От холода и волнения Сибирочка ничего не могла ему ответить. Однако, собравшись с силами, все же сказала чуть слышно:
– Дедушка там, на снегу остался… мой дедушка… птицелов Михалыч, из соседнего селения… Пожалуйста, возьмите его к себе… отогрейте… Он очень болен… Ради Бога, помогите ему. Он так кашлял… а потом… упал… прямо в снег… Ах, Господи! Ведь он умрет… если… если вы не поможете ему! – и она горько заплакала, вспомнив, как дедушка лежал на снегу.
– Не смей хныкать! – сурово оборвал ее сердитый старик. – Терпеть не могу, когда хнычут. Говори толком, где оставила старика.
Испуганная Сибирочка пыталась объяснить, что она оставила деда недалеко от опушки, и надо идти туда, сначала прямо, потом налево, потом направо.
– Как тут разберешь! – вышел из себя старший. – Ну, да ладно! Мы сами доберемся до старика. А ты, Андрей, – обратился он к юноше, – возьми девочку и отведи ее в нашу «лесную нору». Да смотри, гляди в оба, чтобы она от тебя не удрала. Девчонка может пригодиться нам в деле. Ты вишь как вырос, для сбора милостыни не годишься больше. Такому большому дурню никто не будет подавать, а она как раз подойдет, – и старик угрюмо взглянул на черноглазого мальчика, который спокойно выдержал его взгляд.
Мальчик взял Сибирочку за руку и шепнул ей:
– Пойдем со мной!
Его глаза смотрели так ласково, а голос звучал так дружелюбно, что Сибирочке нечего было бояться его. Она доверчиво протянула ему руку и, едва переставляя окоченевшие ножки, поплелась за ним.
Старик и его два спутника направились в ту сторону, куда указала им Сибирочка, где, по ее мнению, остался лежать на снегу больной дедушка.
Глава V. Юный благодетель. – «Лесная нора»
– Ты, может быть, очень устала и не можешь идти? Путь наш далек, а ты едва передвигаешь ноги. Давай я понесу тебя. Так мы доберемся скорее, – услышала Сибирочка дружеский голос.
И не успела она ответить, как мальчик подхватил ее на руки и понес.
– Ну, вот видишь, как хорошо теперь! Хорошо ведь тебе, не правда ли? – спрашивал он, ласково глядя на нее добрыми глазами.
– Очень хорошо, – согласилась девочка. – А вот если бы дедушку поскорее нашли и привели в чувство, тогда бы я была так рада, так рада! – лепетала она.
Мальчик ничего не ответил, только крепче прижал ее к груди и зашагал быстрее.
Через полчаса довольно быстрой ходьбы он, запыхавшийся и уставший, остановился и весело проговорил, спуская с рук Сибирочку:
– Ну, вот мы и дома!
– Как дома? – изумленно проронила она. – Да ведь мы пришли в самую чащу!
– Ну да, в самую чащу. Здесь и есть наш дом.
Сибирочка со страхом оглядывалась по сторонам.
При слабом сиянии месяца она могла рассмотреть лишь столетние дубы и кедры, со всех сторон тесно окружавшие крохотную полянку, где из-под снега торчали черные пни, прикрытые сверху снежной шапкой. Видно, и здесь была когда-то непроходимая чаща. Почти вровень с землей, вся занесенная снегом, стояла маленькая избушка. Крепкая дубовая дверь ее находилась почти под землей. К ней вели несколько ступеней, наскоро сколоченных из досок.
Андрей – так звали спутника Сибирочки – вытащил из кармана огромный ключ и потайной фонарик. Он вынул спички, зажег фонарик и открыл дверь, жалобно заскрипевшую на ржавых петлях. Потом протянул руку Сибирочке и свел ее вниз по самодельным ступенькам. Девочка очутилась посреди небольшой, но теплой горницы с лавками вдоль стен, с грубо сколоченным столом перед этими лавками и с большой русской печью в углу.
Теплом и уютом пахнуло на озябшую, измученную Сибирочку. После скитаний в лесу и немилосердной стужи эта теплая избушка, почти врытая в землю, показалась ей чуть ли не дворцом.
Ноги у нее подкашивались от слабости, глаза слипались. Она едва добрела до лавки и, совсем обессиленная, упала на нее.
– Бедняжка, погоди спать, – проговорил ее спутник, – я дам тебе хлеба и немного мяса.
Хлеба и мяса! Об этом Сибирочка не смела и мечтать с той самой минуты, как увидела пустые дедушкины силки. А она была так голодна, так голодна!
– Вот, поешь немножко… Только скорее, ради Бога, а то придут наши и, чего доброго, отнимут! – озабоченно проговорил Андрей, протягивая девочке большой ломоть хлеба с куском жареной дичи.
У Сибирочки глаза разгорелись при виде еды. Она взяла хлеб и стала есть. Но вдруг, словно вспомнив что-то, разломила хлеб и мясо на две равные части и, передавая одну из них мальчику, пробормотала:
– Дай это дедушке, когда его приведут, он тоже голоден!
После еды ею снова овладела усталость. Она склонилась на стол и погрузилась в забытье.
Андрей неслышно приблизился к спящей, осторожно поднял ее на руки и отнес в каморку-боковушку.
– Бедная девочка, – прошептал он, укладывая Сибирочку на старый тулуп, раскинутый на полу, и заботливо подкладывая ей под голову подушку в несвежей ситцевой наволочке. – Бедная крошка, если бы ты знала, куда попала, в какое страшное разбойничье гнездо забросила тебя судьба, не спала бы ты так безмятежно!
Глава VI. Сладкий сон и горькое пробуждение
Сибирочка спала, и ей снились сладкие сны.
Ей чудилось, что снова стоит красное лето, стоит жаркий июньский денек. А в тайге так прохладно и хорошо! Тень густолиственных деревьев так славно защищает от назойливых лучей солнышка! По ветвям прыгают рыженькие пушистые белки. Дедушка давно обещал поймать и подарить Сибирочке такого маленького зверька. А кругом цветов-то, цветов сколько! Чего-чего только нет: и брусника, и кукушкины слезки, и богородичная травка пестреет…
Затихла тайга и словно улыбается ей. И дедушка улыбается. Дедушка так счастлив, что сегодня они поймали много дичи. Вон сколько рябчиков и тетеревов запуталось в силках. Глупенькие! Прельстились зерном, которое рассыпал для них в ловушках дедушка! Как жаль, что у дедушки нет ни ружья, ни денег, чтобы купить его, а без ружья – какой же он охотник? Впрочем, и без ружья им дичи попалось нынче довольно.
А солнце уже заглядывает в темную чащу, уже золотит верхушки кедров и дубов… Вон прыгает опять с ветки на ветку шалунья белка… Спускается… Вот бы поймать!..
И Сибирочка бросается вдогонку за пушистым зверьком. А белка не боится девочки, не бежит от нее… Она словно поджидает ее, и, чуть только приблизилась к ней Сибирочка, – скок! – и белка очутилась у нее на плече. Вскочила и впилась неожиданно острыми зубками в плечо испуганной девочки.
«У-у, сердитая белочка! Зачем ты кусаешь меня? – негодует Сибирочка на зверька. – Ой, пусти, больно же, больно мне!»
Но белка и ухом не ведет. Ее зубы впиваются все глубже, все сильнее в плечо Сибирочки.
– Больно, больно, – уже кричит в голос дитя, – пусти! Пусти меня!
И просыпается, измученная тревожным сном. Плечо нестерпимо ноет, но не от укуса. Нет! Сильные, крепкие, как железные когти, пальцы впились в него. Страшный сердитый старик стоит над ней и, больно схватив за плечо, теребит изо всех сил.
– Встанешь ли ты наконец, лентяйка! Сколько времени не могу добудиться. Ишь, разоспалась, как барыня!.. Вставай сейчас же! – кричал он хриплым голосом.
Сибирочка вскочила на ноги, не понимая, где она и что с ней произошло. Но мало-помалу она пришла в себя и вспомнила все: и дедушку, обмершего на снегу, и страшных мохнатых людей, и все то, что приключилось с ней вчерашним днем и вечером в тайге. Ей стало жутко и тоскливо.
– Где мой дедушка? Куда вы дели моего дедушку? – громко плача, крикнула она.
– Молчать!.. – прогремел над ней свирепый голос. – Если ты не замолчишь сейчас же, я…
Тут глаза старика так злобно сверкнули из-под нависших бровей, что Сибирочка вздрогнула и замолчала.
Увидев, что девочка замерла от ужаса, старик понизил голос и сказал:
– Мы сейчас уйдем на работу, а ты приготовь нам поесть. Вот там крупа и соль в горшочках… Хлеб найдешь в ящике стола. Дичи нет под рукой. Дичь будем есть завтра, а пока сваришь нам кашу, да получше за ней смотри, не то быть тебе наказанной… А про дедку забудь… Дедка помер… Мы его схоронили в лесу. К дедке тебе уж больше не воротиться, как ты ни реви… Я тебя оставлю у нас в лесной норе. Ты будешь нам стряпать, стирать, убирать избу, а то и еще как поработаешь на нас… Гляди же, чтоб ни крику, ни реву не было слышно. Как звать-то тебя?
– Сибирочкой! – всхлипывая, прошептала девочка, пораженная вестью о смерти деда.
– Диковинно что-то! – захохотал старик.
– Дедушка так звал меня, – ответила девочка.
– Ну, а имя-то есть у тебя христианское? – спросил опять старик.
– Имя мое Шура, только дедушка никогда меня так не называл, – еще тише сквозь слезы сказала она.
– Ну, ладно! Шурка так Шурка! Так и будем звать. Ну, так помни же, Шурка, чтобы, как солнышко поднялось, значит, была бы у меня каша да щи разогреты вот в том котелке! Да чтобы слез не было, а не то живо плеткой осушу!.. Эй, сынки, марш на работу, нечего прохлаждаться, не праздник нынче! – приоткрыв дверь из боковушки в горницу, крикнул старик, обращаясь к сыновьям.
– Идем, батюшка! – отозвались ему сиплые голоса.
И оба парня появились на пороге. При свете маленькой керосиновой лампы Сибирочка могла их разглядеть получше.
– Хорошенькая девочка, – заговорил тот, что был постарше, – коренастый и сильный парень лет двадцати семи. Лицо его не было уродливо, но и красивым его назвать было нельзя.
– Такая-то много милостыни насбирает. Больно жалостлив народ к таким смазливеньким, – подхватил его брат, такой же рыжий, веснушчатый и некрасивый, как и первый, только немного помоложе.
– Ну, вот и пошлем, когда малость пообвыкнет с нами! Все же заработок… Не даром же нам ее хлебом кормить, – решил старик.
И все трое, переговариваясь и пересмеиваясь между собой, вышли из землянки, плотно закрыли двери и два раза повернули ключ в замке.
Сибирочка осталась одна-одинешенька в чужой избе. Но страха не было в ее душе. Ее маленькое сердце замирало от горя. Только сейчас она поняла, что дедушка умер, что он уже лежит в могиле и что никогда-никогда она не увидит больше доброго старика…
Слезы брызнули из ее глаз и, упав на лавку, она зарыдала.
Глава VII. Голос из-под земли. – Тайна раскрывается
Долго плакала Сибирочка, потом рыдания ее стали стихать. Горе ее было слишком велико, чтобы его можно было выплакать слезами. К тому же она вспомнила, что дедушка не раз наказывал ей не плакать о нем после его смерти, а то ему было бы больно видеть горе Сибирочки оттуда, с небес, куда Бог взял теперь успокоившуюся душу старика.
– Лучше помолюсь за моего голубчика… Помолюсь Боженьке, чтобы Он помог мне поскорее соединиться с ним! – решила Сибирочка, заметив крошечный образок в переднем углу землянки, и опустилась перед ним на колени. – Господи! Боженька! Добрый, ласковый Боженька, – шептала она, – возьми меня к себе тоже!.. Возьми, как деду! Не оставляй меня здесь одну со злым стариком и его детьми! Добрый, ласковый Боженька, пожалуйста, сделай так, чтобы я умерла и поскорее увидела дедушку у Тебя на небе!.. Пожалуйста, Боженька, миленький!..
Сибирочка молилась горячо. Слезы капали у нее из глаз, скатывались вниз и уходили в земляной пол избушки.
После молитвы она почувствовала себя бодрее, поскольку не сомневалась, что Господь услышит ее просьбу и возьмет, как дедушку, на небо скоро-скоро…
Она поднялась с колен и принялась за работу, к которой привыкла, когда хозяйничала в избушке деда. Сначала надо было растопить печь. Хворост лежал в углу маленьких темных сеней, через которые она входила в избушку вчера ночью. Сибирочка отворила дверь в сени и в страхе замерла на пороге.
Прямо из-под пола послышался тихий и протяжный стон.
Он прозвучал раз… другой… третий… Потом еще и еще…
Сибирочка словно приросла к месту, боясь пошевелиться.
И снова раздался стон, теперь он был более внятным. Сибирочка не сомневалась больше: кто-то был под полом сеней, во всяком случае, голос шел оттуда. Он был тихий и жалобный, точно молил о пощаде. Сибирочка, дрожа от волнения, кинулась обратно в землянку, схватила жестяную лампу и вернулась обратно. Высоко подняв лампу над головой, она осветила сени. Прямо у нее под ногами находился квадрат из досок, как бы врытый в землю. Сибирочка нагнулась над ним и увидела приделанное к нему кольцо. Она схватилась за него и потянула на себя изо всех сил. Неожиданно дощатый квадрат подался кверху, как крышка с ящика, и открылось темное отверстие, где можно было разглядеть ступени, ведущие вниз.
Стоны стали слышнее, и перед Сибирочкой вскоре появилось бледное лицо и большие черные глаза, смотревшие на нее с глубоким страданием.
Она узнала его: это был Андрей, который так заботился о ней ночью и которого она искала и не нашла сегодня утром в «лесной норе».
– Что с тобой? Почему ты стонешь, Андрюша? – испуганно спрашивала она.
– Ах, они избили меня… за то… что я не согласился участвовать с ними в одном злом деле, – глухо проговорил мальчик. – Если бы ты только знала, как они били меня, как мучили!.. Если бы ты знала! Они требовали, чтобы я помог им совершить гнусный поступок, а я не хотел, я спорил… отговаривал их, и вот… Они поколотили меня и бросили сюда… в холодный подвал… Здесь темно, как в могиле… Здесь бегают крысы, а у меня нет сил, чтобы прогнать их… У меня все тело болит и ноет… Ах, если бы можно было сбежать из этой «лесной норы»! Уйти совсем или умереть! – и Андрей снова застонал.
– Выходи же, выходи поскорее! – торопила его Сибирочка. – Я посвечу в подполье… Ах, бедный, бедный ты мой!
– Но если я выйду, они изобьют меня до полусмерти. Я не вынесу больше этой муки. Мое тело и так все в ранах и рубцах. И во рту пересохло… У меня нет больше сил, – голос его замирал.
– Они не скоро вернутся, – торопясь, говорила Сибирочка. – Постой, я принесу тебе воды… Ты подкрепишься немного и потом вылезешь из этой ужасной дыры…
Она вернулась в землянку, зачерпнула из кадки воды ковшом и подала мальчику. Тот схватил его и выпил до дна.
Вода подбодрила Андрюшу. Захватив края ямы руками, он поднялся наверх и теперь сидел уже на полу подле Сибирочки.
– Знаешь ли ты, – спросил он Сибирочку, – куда ты попала?
– Не знаю! – тихо отвечала Сибирочка.
– И я не знал! До сегодняшней ночи не знал. Они никогда не говорили мне, кто они, откуда пришли и зачем скрываются в тайге. Они встретили меня как-то на опушке леса года два тому назад и предложили поселиться с ними. У меня тогда только что умер отец, и я остался круглым сиротой. Отец был перевозчиком на реке… А я учился в школе. Когда он умер, мне пришлось бросить школу и искать работу. Вот они и предложили мне работу – сначала собирать милостыню для них по церквам в ближайших селениях да готовить им обед и чистить землянку. Такую работу еще можно было выносить, но сегодня ночью я узнал, кто они такие: они приказали мне помогать им в таком страшном деле, что при одной мысли о нем можно сойти с ума… – дрожащим голосом закончил Андрюша.
– Что же они приказали тебе и кто они такие? – с ужасом прошептала Сибирочка.
– Они приказали мне, – прежним, чуть слышным шепотом продолжал Андрюша, и его тонкое личико стало совсем бледным, – они приказали мне идти с ними в завтрашнюю ночь на работу…
– На какую работу? – так же тихо спросила Сибирочка.
Андрюша вздрогнул всем телом и, еще более бледнея и изменяясь в лице, проговорил чуть слышно:
– Здесь, видишь ли, далеко до железной дороги, очень далеко. И чтобы попасть на поезд близким путем из ближайшего имения купцов-лесопромышленников Гандуровых, надо ехать глухой тайгой. Вот они и узнали, что этой ночью сам купец Гандуров будет возвращаться с деньгами к себе в имение, и решили покончить с ним…
– Как покончить? – не поняла Сибирочка.
– Решили убить купца…
– Убить?!
– Да. Ведь эти люди – беглые каторжники, бежавшие из тюрьмы… Они не одного человека обворовали и убили на своем веку. Их поймали, судили и сослали сюда, в Сибирь, на каторжные работы, а они сбежали и поселились в тайге… Их всюду ищут и не могут найти. Это отец с двумя сыновьями. Их зовут Иван Палец – это старик, старший сын его – по прозвищу Зуб, а младший – Косточка… Вот к каким злодеям забросила нас судьба, – закончил свой рассказ Андрюша.
– Но отчего же ты не убежал от них? – потрясенная его рассказом, спросила Сибирочка.
– Я только этой ночью узнал, что они за люди, – продолжал Андрюша. – Я думал, что это просто лесные охотники, звероловы и птицеловы, и жил у них потому, что мне некуда было деться. А сегодня ночью, когда они нашли тебя на мое место и решили, что ты будешь на них работать, как я работал до сих пор по дому и по хозяйству, они захотели и меня привлечь к своей страшной работе – грабить и убивать людей. И уже сегодня они велели мне пробраться в имение купца Гандурова и узнать там хорошенько, один ли он едет домой из города, много ли денег везет с собой и какой дорогой поедет по лесу… Чтобы я не мог убежать или выдать их, со мной пойдет Косточка и не отступит от меня ни на шаг… Потом мы вернемся к «лесной норе», а ночью… ночью…
Тут голос Андрюши прервался – он больше не мог говорить. Лицо его выражало муку. Сибирочка вся дрожала от ужаса.
– Надо спасти несчастного купца! – шептала она, схватив за руку своего нового друга.
– Да, надо спасти! И я придумал, как это сделать! – решительно сказал он и, помолчав немного, прибавил: – Это сделаешь ты!
– Я?! – вскричала Сибирочка изумленно.
– Ну да, ты… Ты проберешься в селение, найдешь дом урядника[3] и расскажешь ему все, а он пошлет в лес людей, прежде чем на купца Гандурова нападут. Я бы мог сам пойти в поселок, но это может возбудить подозрение. Если же убежишь ты, будет лучше. Мы разобьем окошко в землянке, и ты вылезешь через него… Но сначала я сяду снова в подвал как ни в чем не бывало, чтобы они не подумали, что я послал тебя. Только тебе придется самой привести сюда урядника и его людей, потому что «лесная нора» так ловко спрятана в лесу, что ее трудно найти. А я дам тебе мешок старых кедровых шишек, ты будешь бросать шишки в снег, и по ним вы найдете обратную дорогу, если, конечно, ночью не поднимется пурга и луна будет сиять, как вчера. Я уверен, что так и будет, потому что дело идет о спасении человеческой жизни и Господь поможет нам, – уверенно сказал Андрюша.
– Да, Господь поможет нам, – согласилась Сибирочка, – и мне почему-то кажется, что все должно кончиться хорошо!
– Но ты должна идти, даже бежать, скорее, скорее… Мы можем опоздать… Ведь они могут убить купца прежде, чем ты вернешься с помощью, – чуть слышно сказал мальчик.
– Я побегу сейчас же! – воскликнула Сибирочка. – И добрый Боженька да молитва покойного дедушки помогут мне…
Андрюша одобрительно кивнул.
– Вот мешок с шишками, – он протянул ей плотно увязанный узел. – Помни, что через каждые десять шагов ты должна бросать по одной шишке в снег. А теперь пошли выставлять окошко.
Он со всего размаха ударил по крошечному оконцу избы, и стекло разлетелось вдребезги. Из порезов на руке Андрюши брызнула кровь, но он словно и не заметил этого.
– Теперь я спущусь в подполье и до их возвращения не вылезу оттуда, – сказал он, – пусть думают, что не я виновен в твоем бегстве. А то, пожалуй, изменят план… Ну, с Богом. Прощай!
И он прыгнул в зияющую в полу яму.
– Закрой меня крышкой! – крикнул он напоследок.
Сибирочка не без усилия опустила над ним четырехугольную крышку с кольцом и крикнула: «Прощай!» Потом взобралась на лавку и вылезла в оконце. Ей это было совсем не трудно, потому что она была маленькой и худенькой, и оконце землянки легко могло пропустить ее крошечную фигурку. К тому же с наружной стороны окно приходилось вровень с землей, и Сибирочка совершенно неожиданно для себя очутилась на свободе.
Истово перекрестившись на небо несколько раз подряд, она бросилась бежать так быстро, как только могла, по узенькой, чуть заметной тропке. Помня наказ Андрюши, она не забывала через каждые десять шагов втыкать по кедровой шишке в рыхлый снег по одну сторону от тропинки. Между тем уже занимался рассвет, и день вставал над тайгой. Выскочили из своих норок пушистые зверьки и с любопытством смотрели вслед девочке.
А Сибирочка все быстрее бежала по лесу, дрожа от страха при одной мысли, что она может опоздать вернуться обратно. Волнение и усталость давали себя знать. Маленькие ножки подкашивались, дыхание было все тяжелее, сердечко неровно билось в груди. Сибирочка почти падала от усталости.
«Что будет, если я не дойду вовремя?.. Они убьют несчастного купца!» – вихрем пронеслась в ее голове жуткая мысль, и, несмотря на боль в ногах, она продолжала бежать изо всех сил.
Вот, наконец, среди деревьев мелькнул просвет. Слава Богу, она добежала до опушки леса… А там и до селения рукой подать…
– Ну, еще! Ну, еще! Ты же почти у цели! – так ободряла она сама себя и со всех ног неслась от опушки леса к селению.
Глава VIII. Сибирочка исполняет трудное поручение
Урядник Степан Артемьевич Алмазин собирался соснуть после дневного чая, когда ему сказали, что маленькая девочка желает говорить с ним по важному делу.
– Какая еще девочка? – недовольно проворчал Алмазин и велел ввести в горницу непрошеную гостью.
– Ах, это ты, Сибирочка! – он узнал внучку старого птицелова. – Что же твой дедушка? Уж не болен ли он? Зачем ты пожаловала ко мне одна?
Урядник говорил ласково, поскольку любил Сибирочку за приветливость и миловидность. Он часто встречал ее вместе с дедушкой и всегда хорошо относился к Михалычу и его внучке. И он очень удивился, увидев ее одну, без дедушки. Все привыкли к тому, что старый птицелов и его внучка неразлучны.
Напоминание о дедушке заставило больно сжаться исходившее горем сердце Сибирочки. Она громко зарыдала.
– О чем ты плачешь, девочка? Говори толком… Что с дедкой приключилось? – пытался понять Степан Артемьевич, но Сибирочка рыдала и не могла ничего объяснить. Ее сердце разрывалось от тоски. Она только сейчас впервые почувствовала всю тяжесть своего горя. Не было больше ее дедушки, и никогда, никогда она уже не увидится с ним!
Вдруг мысль о купце, которого надо было спасти во что бы то ни стало, молнией мелькнула в ее голове. И, захлебываясь от слез, девочка стала рассказывать обо всем, что случилось в тайге с ней и с ее дедом: как они пошли за дичью и за хворостом, как дедушка упал, как ее захватили лесные разбойники и как она узнала о том страшном деле, которое они затевали.
Урядник слушал ее внимательно, и лицо его принимало все более озабоченное выражение. Когда же Сибирочка выговорилась, притихла и только всхлипывала иногда, Степан Артемьевич погладил ее по голове и ласково сказал:
– Ты хорошая девочка, Сибирочка. Ты спасла жизнь купцу Гандурову, и не только ему одному: эти беглые каторжники наделали бы еще много бед, убили бы многих людей. Мы их давно разыскиваем и никак не подозревали, что они поселились поблизости… А теперь отдохни хорошенько, чтобы проводить нас в тайгу… Подкрепи свои силы. Моя жена накормит тебя. Ты пришла как раз вовремя, потому что купец Гандуров остановился у меня, чтобы дать отдохнуть лошадям, прежде чем пуститься снова в дорогу.
Урядник погладил белокурую головку Сибирочки, дивясь смелости малютки.
Девочка, однако, отказалась от еды. Она знала, что медлить нельзя. Хотя теперь смертельная опасность уже не грозила купцу Гандурову, но злодеи могли догадаться, в чем дело, и жестоко избить, а может статься, и убить Андрюшу за то, что он помог жертве ускользнуть от них.
Поэтому она не могла ни есть, ни спать и все торопила Алмазина. Урядник и сам понимал, что необходимо как можно скорее поймать злодеев.
Вскоре Сибирочку позвали в гостиную Алмазина, где сидел купец Гандуров, узнавший о грозившей ему опасности.
– Ты хорошая, самоотверженная девочка, – он ласково обнял Сибирочку, – ты избавила от большого горя мою семью, крошка, и я позабочусь о тебе. Ведь ты сирота?
– Да, сирота, – и снова у нее полились слезы.
– Не горюй, – сказал Гандуров, – я возьму тебя к себе в дом и буду заботиться о тебе как о родной дочери.
– И об Андрюше тоже! Возьмите к себе и Андрюшу! Ведь это он научил меня спасти вас. Без него вы бы погибли наверняка! – проговорила Сибирочка и стала рассказывать купцу, кто такой Андрюша.
– Ладно, возьмем и Андрюшу, – согласился тот, – и о нем позабочусь, и ему хорошо будет. А теперь надо ехать ловить разбойников, – и он поднялся с места.
Действительно, надо было спешить. Всего лишь за час урядник набрал себе помощников и разделил их на два отряда. Часть хорошо вооруженных людей он усадил в тройку купца и приказал им тихонько ехать по проезжему лесному пути, а сам, взяв с собой человек десять, вместе с Гандуровым и Сибирочкой пустился пешком к «лесной норе».
Девочка шла впереди, указывая дорогу маленькому отряду. Месяц вышел на небо и хотя слабо, но все же освещал путь. Шишки, разбросанные Сибирочкой по снегу, указывали, куда надо было идти. Дорога, по которой ехала тройка с вооруженными людьми, была недалеко. До пеших путников долетал и звон колокольчиков, и фырканье коней.
Отряд все глубже и глубже уходил в тайгу. Наконец где-то далеко блеснула маленькая точка огонька.
– Это «лесная нора»! – прошептала Сибирочка, и сердце ее сильно забилось.
Маленький отряд остановился. Урядник приказал людям, прячась за деревьями, медленно подвигаться к самому логовищу… Месяц спрятался за тучу, и в лесу стало совсем темно.
Сибирочка стояла подле купца Гандурова. Сначала все было тихо. Сердце Сибирочки то билось, то замирало в груди… Она боялась теперь, чтобы вместе со злодеями не схватили по ошибке и Андрюшу. Она хотела уж было пробраться к «лесной норе», чтобы поискать мальчика, и тихонько отошла от Гандурова, как вдруг кто-то схватил ее за плечо.
– Это я! Я – Андрюша, – услышала она взволнованный шепот над своим ухом. – Ты сделала все-все, что я тебе говорил? – тем же тревожным шепотом осведомился он.
– Все!
– И урядник со своими людьми здесь?
– Здесь!
В этот момент прогремел выстрел, нарушивший тишину тайги. За ним другой… третий… Кто-то побежал в чащу, кто-то, тяжело хрипя, повалился на землю. И в тот же миг прозвучал в тишине громкий голос урядника:
– Держите разбойников, ребята! Держите их!
Свет фонарей, скрытых до поры под полушубками, разом осветил лесную чащу.
Теперь Сибирочка уже ясно видела, как с десяток людей окружили Ивана Пальца и его сыновей. Они отбивались ножами и топорами, завязалась упорная борьба. Наконец старый бродяга и его младший сын окончательно выбились из сил. Продолжал бороться и защищаться один только Зуб, потом он вдруг прыгнул в сторону и, увернувшись, с быстротой кошки бросился в чащу.
– Держи! Держи его! – кричал не своим голосом урядник, но бродяга был уже далеко. Размахивая огромным ножом, бранясь и рассыпая проклятия и угрозы, он бежал теперь прямо на Андрюшу и Сибирочку, притаившихся за стволом огромного дуба.
– Он увидит нас! Что нам делать?! – прошептала вне себя девочка, прижимаясь к своему новому другу и как бы ища у него защиты. И Андрюша не стал медлить.
Бродяга бежал прямо на них, отрезая им путь к маленькому отряду.
Он уже заметил притаившихся за деревом детей. По его лицу скользнула бешеная улыбка: он понял, кто донес на них и привел сюда вооруженный отряд.
– Ага, так вот ты как! – крикнул он и бросился на Андрюшу.
Но тот схватил Сибирочку за руку и вскоре очутился с ней в темноте, за группой огромных кедров, куда не проникал свет фонарей.
Здесь он опустился на колени.
– Садись ко мне на спину! – прошептал он и, когда Сибирочка исполнила его приказание, вскочил на ноги и метнулся в самую чащу.
Однако Зуб не отставал. В темноте слышно было его тяжелое дыхание и хруст валежника под ногами. Он бежал за ними почти по пятам… Только темнота ночи разделяла их теперь… Сердце Андрюши колотилось в груди, как подстреленная птица… Упади он сейчас, и острый нож Зуба покончил бы и с ним, и с Сибирочкой. Зная это, мальчик все прибавлял ходу, хотя усталые ноги болели нестерпимо, а спина мучительно ныла под тяжестью непривычной ноши. К тому же ветви деревьев больно хлестали его по лицу. Он бежал из последних сил, а страшный Зуб все не отставал от маленьких беглецов. Это чувствовала и Сибирочка, свернувшись в комочек на спине своего друга. Она думала только об одном: «Пусть спасается Андрюша, пусть бросит меня в снег… Вместе нам все равно не спастись… Слишком тяжело ему бежать с такой ношей на спине!» И, прильнув губами к уху мальчика, она зашептала, прерываясь на каждом слове:
– Брось меня, Андрюша… Брось… Беги один… Авось он не заметит меня… Спасайся сам! Оставь меня… Я только мешаю тебе…
– Молчи! – прошептал он в ответ. – Мы вместе спасемся или вместе умрем! – и, напрягая последние силы, он бежал вперед, но вдруг с глухим стоном повалился в сугроб, увлекая за собой и Сибирочку.
Глава IX. Ни входа, ни выхода
Что-то холодное запорошило лицо Сибирочки, и почти одновременно она услышала рядом с собой тяжелое дыхание.
Месяц скрылся за тучу, и в темноте ничего не было видно. Сибирочка протянула руку вперед и чуть не вскрикнула: ее пальцы коснулись неподвижного лица Андрюши, по которому струилось что-то теплое и липкое.
Она вытянула другую руку и сильно ударилась обо что-то твердое, как камень. Внезапно она поняла, что Андрюша в горячке бега наткнулся на дерево, выросшее посреди тропинки, и, ударившись об него головой, упал, обливаясь кровью, в сугроб. А Зуб, видимо, побежал дальше.
Сибирочка была в ужасе: а вдруг Андрюша умер? Что, если он, как и дедушка, не поднимется с сугроба больше никогда и она останется одна-одинешенька в этой страшной тайге, где бродят медведи и волки и где за нею гонится страшный враг – готовый расправиться с ними бродяга! Но все страхи Сибирочки, весь ужас одиночества покрывались тоской по Андрюше, которого она успела горячо полюбить.
В несчастиях люди сходятся быстро. Ей казалось, что она знает этого мальчика давно-давно… Она взяла его за руку. Рука осталась неподвижной: мальчик был без чувств. Должно быть, он сильно поранил голову о ствол дерева.
Тогда Сибирочка вспомнила, как дедушка лечил ее зимой от ушиба: он брал снег и прикладывал к пострадавшему месту. То же сделала и она: стала усердно прикладывать снег к раненой голове Андрюши. Мало-помалу кровь перестала сочиться, и мальчик слегка пошевелился и застонал…
– Где я? Что со мной? – спросил он слабым голосом, постепенно приходя в себя.
– Андрюша! Ты жив?! Жив! Слава Богу! – радостно прошептала Сибирочка, целуя и обнимая вновь обретенного друга, все еще распростертого на снегу.
– Жив, только у меня сильно голова болит… Но я могу двигаться дальше, – он старался говорить бодрым голосом. – А где Зуб? Он что же, отстал от нас?
– Нет, он пробежал мимо и теперь находится где-то впереди нас. Нам надо идти поскорее к «лесной норе», где остались люди, а то он вернется сюда и найдет нас, – Сибирочка вздрогнула. – Но ты не можешь идти, – добавила она, вглядываясь в белеющее перед ней во мраке лицо.
– Я попытаюсь! – Андрюша старался подняться. – Дай мне руку. Пойдем, держась за руки, а то потеряемся… Видишь, какая здесь темнота, – он с трудом встал.
Сибирочка молча протянула ему руку, ощупью нашла его пальцы, и, тесно прижавшись друг к другу, дети пошли туда, где, как им казалось, они оставили урядника и людей.
Глава X. В пещере под снегом
– Нет, я не могу больше идти. Голова болит все сильнее… А здесь оставаться нельзя… Звать на помощь тоже нельзя: Зуб услышит и прибежит, чтобы разделаться с нами, – говорил Андрюша с отчаянием. – Вот что я придумал: мы выроем яму в снегу, вроде звериной норки, заползем в нее и до утра отдохнем хорошенько, а утром увидим, где мы находимся и как нам дойти до селения, – уже совсем бодро заключил он.
И Андрюша ощупью принялся за работу. Яму в сугробе пришлось рыть руками, Сибирочка, как умела и как могла, помогала ему. Вскоре в рыхлом снегу появилась глубокая нора, и дети спрятались в ней в ожидании утра. Усталость и пережитые волнения помогли им забыться, и они уснули крепким сном в своей самодельной спальне…
Миновала ночь. Наступило утро. Проснулась и ожила тайга. Белочки шаловливо запрыгали по ветвям огромных дубов. Откуда-то издалека донесся унылый крик хищной птицы.
От него проснулся Андрей. Он вылез из снежной пещерки и с изумлением оглянулся кругом. На его лице отразились испуг и тревога. Он хорошо знал местность, окружавшую «лесную нору». Хорошо знал и прилегавшую к жилищу лесных бродяг тайгу, знал, по крайней мере, верст на десять кругом. Но здесь он не бывал ни разу. Местность казалась ему незнакомой и дикой. Деревья росли здесь так густо, что в лесу было сумрачно, несмотря на ясное утро. Иногда, сплетаясь ветвями, они образовывали непроходимую стену, и только у самой земли оставались проходы. Юноша был растерян: как же им спастись в этой непроходимой чаще, вдали от жилья, без крова и пищи?
Андрюша подошел к снежной пещерке и заглянул в нее. Там, подложив худенькую ручонку под голову, безмятежным сном сладко спала Сибирочка. Белокурые волосы, выбившись из-под платка, обрамляли ее белое и нежное, почти прозрачное, как фарфор, личико.
– Бедная девочка, – прошептал Андрюша, – что ждет тебя!.. Голодная смерть в дикой тайге!.. Как же мне жаль тебя! – он склонился над спящей Сибирочкой и поцеловал ее.
Сибирочка проснулась и с недоумением огляделась. Она с минуту не понимала ничего. Увидев незнакомую местность, она сильно испугалась.
– Мы заблудились! Да? – со страхом прошептала она.
Андрюша хотел ответить, но тут услышал стремительно приближающиеся тяжелые шаги.
– Это Зуб! – в страхе прошептала Сибирочка.
– Да! – беззвучно проронил мальчик и прижал девочку к себе, заслоняя ее собой, готовый защищать ее до последней возможности.
И оба замерли в ожидании. Шум шагов приближался. К нему присоединился еще и хруст ветвей, и жуткое сопение.
– Это Зуб!.. Теперь он уж непременно убьет нас! – шептала девочка, и ее побледневшее личико выражало неизъяснимый ужас.
Андрюша не сказал ни слова. Его грудь бурно вздымалась. Черные глаза сверкали. Он решил, что теперь им не миновать мести Зуба, но он хотел только одного: спасти во что бы то ни стало девочку, доверчиво искавшую у него защиты. Он думал: «Зуб ударит меня ножом, я упаду на пещеру и прикрою собой Сибирочку, и он ее не увидит. Не увидит ни за что… И она будет спасена!»
Между тем шаги были уже совсем близко. Кто-то с остервенением пробивал себе путь, бешено ломая сучья и ветки по дороге. Вот они затрещали неистово, раздвинулись, и огромный бурый медведь выбрался из чащи и очутился в двух шагах от онемевших от ужаса детей.
Глава XI. Неожиданность за неожиданностью
– О! – простонала Сибирочка и закрыла лицо руками.
Медведь повернул голову, увидел детей и неожиданно поднялся на задние лапы. Оглушительный рев огласил окрестности. Тут только дети увидели зиявшую во лбу медведя рану и тянувшуюся по его следу на снегу кровавую полоску. Глаза зверя были налиты кровью, пасть широко раскрыта. Казалось, рана привела его в бешенство, и, издавая страшное рычание, он готов был кинуться на беспомощных детей. Андрюша понимал, что от разъяренного чудовища нет спасения.
Если смерть от ножа бродяги была ужасна, то вдвое ужаснее она казалась от медвежьих когтей.
Андрюша взглянул на Сибирочку. Она была белее снега и вся трепетала, как птичка, прижавшись к нему. Если бы у мальчика было какое-нибудь оружие, он, не задумываясь, сразился бы с медведем. Но, увы! Оружия у Андрюши не было, а значит, не было и спасения. Он крепко обнял девочку и, прижимая ее головку к своей груди, старался заслонить ее от зверя.
Раненый медведь с тем же жутким рычанием и с налитыми кровью глазами двинулся вперед. Его дыхание уже касалось детей… Огромные лапы тянулись к ним. С диким ревом он пригнулся к земле и…