Будущее каждого из смертных начертано на небесах еще до его рождения, и никто не в силах повлиять на судьбу. Сегодня жизнь — россыпь драгоценных камней, а завтра — горсть пепла на ладони. Можно вымаливать у богов золотой слиток, а они посмеются и положат в протянутую руку придорожный камень.
Осунувшаяся, заплаканная молодая женщина лежала на соломе в глинобитном домишке на берегу Нила, куда она сбежала из роскошного особняка, расположенного в центре величественных Фив. Услышав жалобный крик ребенка, дошесшийся из большой тростниковой корзины, женщина встрепенулась, протянула тонкую руку и позвала:
— Мути!
Служанка приблизилась.
— Да, госпожа Уна.
— Пора, — с неожиданной суровостью произнесла та. — Возьми его и тайком вынеси из дома. Спустись к Нилу, положи мальчика в лодку и оттолкни ее от берега.
Комната наполнилась тяжелым молчанием.
— У меня нет другого выхода! — Голос Уны срывался. — Интеб вернется через несколько дней!
— Мне кажется, — робко промолвила Мути, — он сумеет вас понять.
— Кто знает, что он решит! Я не смею причинить ему боль. Я должна родить мужу его ребенка. А этого мальчика он никогда не увидит и не узнает о его существовании.
— Не оставить ли при ребенке какую-нибудь вещь? – прошептала служанка. — Ту, что поможет вам узнать вашего сына, если вы когда-нибудь встретитесь.
Уна отчаянно замотала головой.
— Нет, не хочу! Надеюсь, я сумею его забыть.
— Не думаю, госпожа, что вам удастся это сделать, — пробормотала Мути.
— Ступай, — Уна устало опустила веки, — я хочу заснуть. А когда я проснусь, начнется другая жизнь.
— Все обратится в прах: люди, дома, города. Вместе с тем они останутся в веках, ибо память о них сохранят письмена, — так говорил отец, и Тия свято верила в его слова.
Девочке казалось, что он владеет тайной мудростью, недоступной другим людям, хотя на самом деле писец Анхор был одним из многих тысяч чиновников огромного государства, которым правил фараон Сети[1].
Первые десять лет своей жизни Тия провела в Фивах, священной столице Кемет[2]. На одиннадцатом году ее отца перевели на службу в один из дальних номов[3], название которого — ном Черного быка — ничего не говорило ни Анхору, ни членам его семьи.
Тогда Тия не задавалась вопросом, почему им пришлось переехать, а потом ей не хотелось думать, будто новое назначение отца связано с какой-то провинностью. Они уложили необходимые вещи, продали дом вместе с обстановкой и осторожно сели в хрупкую на первый взгляд, а на самом деле достаточно прочную папирусную лодку.
Женщины испуганно охали, притихшие дети сидели смирно, и только Тия с любопытством крутила головой по сторонам. Поверхность воды была покрыта пышно разросшимися водорослями и переливалась всеми оттенками зеленого и голубого. По берегам Нила высился гигантский папирус, заросли которого напоминали таинственный лес. Юная путешественница закрывала глаза и наслаждалась лаской солнечных лучей, которые, проникая сквозь веки, рассеивали внутреннюю тьму. Она думала о славной и богатой стране, потерянной для человека в те времена, когда боги еще ступали по земле, и которую можно обрести на недосягаемом солнце.
Однажды девочка спросила у отца, способен ли кто-либо отыскать невидимую лестницу, которая ведет туда, где обитают предки людей.
— Когда-нибудь мы все ее найдем, — загадочно ответил тот.
Тия была дочерью жены Анхора, Небет, старшим ребенком в семье. Шестилетний Тимес также был сыном ее матери, а двух других мальчиков, четырех и двух лет, родила Харуя — наложница отца. Семья жила дружно; женщины уважали своего господина и ладили между собой. Младшая по положению и по возрасту Харуя подчинялась Небет и старалась выполнять все ее приказания.
Они прибыли в столицу нома, город Эффе, в час, когда священная лодка великого Ра[4] успела проплыть по небу навстречу гряде западных гор и скрыться в таинственной ночной гавани. Ступив на берег, Тия не смогла разглядеть ничего, кроме кучки домов и нескольких деревьев. Позади тревожно шумела река. Прохладный ветер дул в спину и проникал под легкое платье.
Девочка чувствовала себя неуютно во тьме, ибо, как всякая египтянка, любила тепло, свет и яркие краски, за исключением красной, которой обычно пишут имена недобрых людей[5].
Женщины подавленно молчали. Анхор старался сохранить невозмутимость, но Тия чувствовала, что отец нервничает: он не знал, что его ждет в незнакомом городе, среди чужих людей. Кругом было пусто и тихо — их никто не встречал и не ждал.
— Мне сказали, что нам позволят поселиться в доме одного из писцов, который недавно покинул Эффе, — ободряюще произнес Анхор.
Тия не помнила, как им удалось отыскать особняк; к тому времени как они вошли в полные чужого запаха темные комнаты, она настолько измучилась и устала, что была готова заснуть где угодно, хоть на твердой и пыльной земле. Младшие братья капризничали, мать и Харуя торопливо, вполголоса успокаивали их. Тия добралась до жесткой кровати, легла не раздевшись и мгновенно провалилась в сон.
Она открыла глаза ранним утром, когда все еще спали. По полу скользили узкие, как лезвие кинжала, полоски солнечного света; поднимавшиеся вверх тонкие столбики пыли казались золотыми. Девочка осторожно встала и на цыпочках добралась до выхода, с любопытством разглядывая оставшуюся от прежних хозяев, в беспорядке расставленную старую мебель, выцветшие циновки на окнах. В доме было пять просторных комнат, помещения для слуг, пекарня и кухня.
В саду, окруженном стеной из коричневого кирпича, росли смоковницы, гранаты, персики и фиги; маленькая беседка утопала в зелени. По обеим сторонам главной дорожки тянулся виноградник. Лозы, словно изумрудные змеи, вьющиеся по поперечинам и шестам, образовывали тенистый свод; прямо над головой висели тяжелые гроздья темно-синих ягод.
Заметив приставную лестницу, Тия ловко вскарабкалась на стену и выглянула наружу. Городок был маленький и бедный. Вдали виднелись пересеченные оросительными каналами поля и редкие кучки пальм. Стена известняков, возвышавшихся на горизонте, заставляла теряться в догадках: что за ними скрывается, есть ли на свете другие земли и страны?
Тия долго сидела бы на стене, размышляя и мечтая, если бы не услышала голос Небет. Женщины суетились, занимаясь приготовлением завтрака и разбирая вещи. Тия вернулась в дом и принялась помогать матери и Харуе.
Прошло несколько дней. В доме появилась новая мебель. Анхор нанял слуг и приступил к выполнению своих обязанностей. Мать и Харуя, поглощенные вечными женскими заботами, быстро привыкли к новой обстановке и не скучали по Фивам. Иное дело отец. Зачастую Анхор сидел с папирусом на коленях, но ничего не писал; его взгляд был устремлен в невидимую даль. Глядя на отца, Тия догадывалась, что мысленно он пребывает в том городе, где возвышаются грандиозные здания, горящие золотом обелиски, на флагштоках развеваются яркие флаги, а улицы наводнены торжественными процессиями. Лишенный всего этого, он поневоле ощущал себя выброшенным из жизни.
Девочка чувствовала, что в душе Анхора образовалась черная дыра, которая ширится и растет, и отец не знает, как и чем ее заделать. Он догадывался о том, что навсегда простился с величественным городом, средоточием божественного могущества и неземной красоты, и не мог с этим смириться.
Тия быстро поплыла на глубину, а крокодил бесшумно и плавно двинулся следом. Бездушной твари ничего не стоило догнать ее и перекусить пополам. Тию объял леденящий ужас; девочке казалось, будто ее накрыло удушливой темной волной — она не могла ни дышать, ни кричать.
Тия думала, что это конец, как вдруг услышала громкий всплеск. В воду обрушилось что-то тяжелое и угодило прямо в морду крокодила. Животное не успело опомниться, как второй камень ударил его между глаз. Чудовище в панике забило хвостом, затем бросилось на дно, в укрытие.
Девочка посмотрела на берег. Там стоял мальчик примерно ее возраста и держал наготове еще один булыжник. Когда крокодил скрылся, мальчик махнул Тие рукой, но она чувствовала, что силы иссякли. Сперва вода плескалась у подбородка, потом достигла губ и ноздрей. Тия барахталась, не желая сдаваться, но тело казалось тяжелым как камень. Видя, что незнакомка тонет, юный спаситель без колебаний бросился в воду.
Девочка обмерла. Сейчас крокодил появится снова, и под угрозой окажутся сразу две жизни! Мальчик быстро подплыл к Тие, вытолкнул ее на поверхность, схватил за волосы и с усилием потащил за собой. К счастью, она быстро пришла в себя и смогла плыть. Чудовищная рептилия вновь показалась из воды, однако дети уже вылезли на берег. Видя, что добыча уходит, крокодил устремился на сушу, и они едва успели отползти на безопасное расстояние.
Совершенно обессиленные, они рухнули навзничь под деревьями. Тия судорожно хватала ртом воздух. Спаситель перевернул девочку на спину и приподнял ее голову. Ошеломленная произошедшим, Тия не замечала, что на ней нет одежды; впрочем, мальчик не смотрел на ее тело, он заглядывал ей в глаза, в которых отражалось высокое небо и еще не растаял страх жестокой безвременной смерти.
Светло-карие, почти янтарные, большие и серьезные глаза мальчика придавали его загорелому лицу необычайную выразительность. Тело юного спасителя было худощавым и гибким, руки и ноги — по-мальчишески тонкими, однако при этом он не казался слабым. Под смуглой кожей угадывались крепкие мышцы. Было видно, что мальчик с детства привык к тяжелой работе.
Он встал, вернулся с платьем и молча протянул его девочке. Тия рывками натянула одежду на мокрое тело и услышала голос:
— Кто ты такая? Как здесь оказалась?
Девочка заметила, что он смотрит на цветок, который был зажат в ее сведенных судорогой пальцах.
— Я… должна была сорвать... лилию, — запинаясь, произнесла Тия.
— Где ты живешь?
— Здесь, в Эффе.
— Разве ты не знаешь про крокодила? Старый хищник много лет обитает в этом месте. Это известно даже мне, а я нечасто появляюсь в городе.
— Мы не так давно сюда переехали, — прошептала Тия и спросила: — Ты испугался?
Мальчик усмехнулся.
— Немного. Мне случалось отпугивать крокодилов. Они часто подстерегают скот в какой-нибудь заводи, когда животные пасутся на берегу. Если крокодил утащит козленка, мне не несдобровать!
— Откуда ты? — спросила девочка.
Он махнул рукой по течению реки.
— Мы живем на болотах. Привезли папирусные веревки и циновки на продажу. Еще нам нужно заплатить налог. Отец и братья отправились сдавать отчет о нашем имуществе здешнему писцу, а меня отпустили погулять, но я не знал, куда идти. — Мальчик пожал плечами. — Денег у меня нет, местные нас не любят. Я решил посидеть на берегу, спустился к заводи и увидел крокодила и… тебя.
Тия пригляделась к новому знакомому. Его ноги не знали обуви. Набедренная повязка — единственная одежда — ослепительно белела на фоне смуглой кожи. Было понятно, что юный спаситель очень беден, но он держался с достоинством, без подобострастия и робости.
— Почему жители Эффе вас не любят?
Мальчик замялся.
— Они считают нас низкими, темными людьми, с которыми стыдно знаться, — произнес он после паузы.
Тия вспомнила слова своей матери и спросила:
— Ниже крестьян?
— Не знаю, — с сомнением произнес он и полюбопытствовал: — Зачем ты сорвала лотос?
Тие не хотелось лгать человеку, который ради нее рисковал своей жизнью.
— Они нарочно отправили тебя к заводи, — уверенно произнес мальчик, когда она завершила свой рассказ, и добавил: — Однажды здешние ребята подкараулили меня и заставили драться с ними. Их было много, а я один. Если бы не появились мои старшие братья, мальчишки, наверное, забили бы меня до смерти.
Тия подумала о том, что, если рассказать отцу правду, возможно, он наградит ее спасителя. Вместе с тем ей не хотелось, чтобы дома узнали о сегодняшнем происшествии. Почувствовав, что к ней возвращаются силы, девочка встала.
— Мне пора идти.
Мальчик кивнул.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Тия. А тебя?
— Тамит. Ты еще придешь сюда? — спросил мальчик. Он выразительно посмотрел на девочку и неожиданно признался: — У меня мало свободного времени, но когда оно случается, я играю в игры, в которых становлюсь, кем хочу. Воином, жрецом, даже… фараоном. Если хочешь, мы можем играть вместе. Когда отец снова поедет в Эффе, я попрошу, чтобы он взял меня с собой.
Прошло немало времени, прежде чем Тия полюбила Эффе. Полюбила вставать на рассвете, когда тело полно сонного тепла, выходить в сад, забираться на стену и вдыхать прохладный воздух. Девочка всякий раз с трепетом дожидалась момента, когда солнце выглянет из-за горизонта и окрасит далекие горы в нежно-розовый, а затем — в бледно-золотой цвет. В этот час городок оживал, люди брались за дела, ночные сны и печали минувшего вечера растворялись в дневной суете.
Когда наступал горячий, сухой и душный полдень, горы становились пепельно-серыми, почти терялись в знойной мгле, от облаченного в камень города веяло жаром, все вокруг замирало, и даже пальмы опускали свои изумрудные опахала.
Утра в Фивах были восхитительны: бесчисленные кровли домов, величественные храмы, густые сады — все тонуло в золотой дымке. Небо окрашивалось в цвета речной воды, а редкие облака напоминали перламутровые раковины. Этот город никогда не покидало ощущение торжественности, праздничности, ожидания и близости чуда. Зато здесь, в Эффе, она училась понимать и ценить простые, данные от начала мира вещи. К тому же с некоторых пор на свете существовало нечто такое, что сполна заменяло Тие жизнь в Фивах. И вообще, реальную жизнь. Это были игры с Тамитом.
Дети все-таки встретились — на том же месте, на берегу заводи, в которой обитал гигантский крокодил. Встреча была случайной, хотя все это время оба желали увидеть друг друга. Поначалу они не знали, о чем разговаривать, но постепенно не только нашли общий язык, но и научились предаваться увлекательнейшим занятиям.
Сюжет истории обычно придумывал мальчик. Тия исполняла все женские, а Тамит — все мужские роли. У него была удивительная, ничем не скованная, свободная, как полет птицы, фантазия. Тия помогала мальчику отыскать невидимые дороги в мир, о котором он не имел понятия. Замирая от удивления, Тамит слушал ее рассказы о Фивах, о торжественном движении колесницы фараона, окруженной отрядом хорошо вооруженных солдат, о процессии придворных и жрецов, об ослепительно-белых одеждах богатых горожан, пожелавших увидеть живого бога. О безупречно правильных конусах гробниц, которые врезались в небо, вызывая у человека изумление и восторг.
Тие не хватало слов, чтобы передать красоту и грандиозность столицы, ее каналов, садов, дворцов, поведать о том, как цвет пирамид удивительным образом меняется в зависимости от времени суток. Однако Тамит мгновенно схватывал суть вещей, и спустя несколько минут перед Тией разворачивалась история заговора военачальника против фараона. Заговор был раскрыт, военачальник бежал, а его сына захватили в плен и собирались похоронить живьем. Юношу спасала влюбленная в него царская дочь. Он хотел отомстить ее отцу, а она умоляла его не делать этого…
Дети носились по берегу, как безумные, лазили по деревьям, укрывались меж камней от невидимого противника. Тамит с легкостью исполнял роль и фараона, и военачальника, и его сына, и предателя-раба. Тия, в свою очередь, изображала царскую дочь, ее верную служанку, жен военачальника и фараона и жила жизнью своих героев. Она в самом деле испытывала нехватку воздуха и головокружение от давящего предчувствия несчастья, ощущала бессильный гнев, ужас и панику, а после — чувство величайшего облегчения и сводящей с ума радости. Перед внутренним взором девочки одна за другой проходили многообразные, яркие, воистину волшебные картины. Тия видела рядом с собой не бедного мальчика, а тех, в чьи роли он так искусно вживался, в чьи образы, казалось, проникал душой и плотью.
Когда Тия, взволнованная игрой, возвращалась домой, с ее лица долго не сходил румянец, а глаза ярко блестели. Девочка денно и нощно мечтала о следующей встрече и упоительных играх и очень скучала то ли по Тамиту, то ли по тому удивительному миру, который они создавали вдвоем. Занималась ли Тия какими-либо делами, говорила ли с матерью, часть ее существа пребывала там, в невидимой стране увлекательных историй.
Дома девочка говорила, что идет в гости к Эте, и предусмотрительно брала с собой чистую одежду. Ни матери, ни отцу не приходило в голову проверить правду ли говорит Тия, — они не могли представить, что их благовоспитанная дочь проводит время в обществе полудикого мальчишки.
Тие казалось, что она изучила все переплетения ветвей, выпуклые наросты на стволах деревьев, чуть различимые тропинки и едва заметную примятость растущей на берегу травы. Что она видит каждую паутинку, пролетающую над ее головой, помнит каждый листок, на который случайно упал ее взгляд.
Мальчик ни разу не спросил подружку о том, кто ее родители, и девочка тоже толком не знала о семье, в которой жил Тамит. Каково же было ее изумление, когда она однажды увидела его отца!
Тия решила проводить друга до пристани. Был базарный день, торговля развернулась прямо на берегу. Продавцы рыбы сидели на корточках перед камышовыми корзинами и громко расхваливали свой товар, другие торговали луком, хлебом и пивом, третьи предлагали покупателям благовония, украшения и обувь. Вокруг пристани сгрудилось множество лодок. Тия задыхалась от разнообразных, зачастую неприятных запахов. Она хотела сказать своему спутнику, что, пожалуй, пойдет домой, как вдруг его окликнули по имени. Мальчик повернулся и замер перед странным человеком, который повторил недовольным тоном:
— Тамит! Куда ты пропал? Я давно тебя жду.
— Я здесь! — торопливо произнес мальчик и беспомощно оглянулся на Тию, а потом перевел встревоженный взгляд на своего отца.
Это был худой, жилистый мужчина, дочерна загорелый, с давно не мытыми, спутанными волосами и неопрятной бородой. Его передник был сделан не из мягкого белого льна, а из желтовато-серой жесткой циновки и уродливо топорщился над тонкими кривыми ногами. В довершение всего от него исходил крепкий рыбный дух, к которому примешивался запах пота.
Минуло несколько недель. Тия не ходила на берег. Нил разлился; над обширным водным пространством порхали мелкие птицы, в вышине парили огромные ястребы. Ясность и свежесть напоенного влагой воздуха придавала картинам окружающего мира необыкновенную яркость и силу.
Девочка прилежно занималась домашними делами, помогала матери по хозяйству, играла с младшими братьями. Тия могла притворяться перед близкими, но не перед самой собой, ибо желание жить придуманной жизнью не умерло. Дочь писца решила попытаться заменить Тамита кем-то другим. Эте согласилась поиграть в новую игру, но она была лишена воображения и все время смотрела на Тию в ожидании, что та подскажет ей не только сюжетный ход, но и нужную реплику, отчего девочке казалось, будто она играет не с живым человеком, а с деревянной куклой.
Промучившись несколько дней, Тия оставила бесплодные попытки расшевелить Эте. А потом в ее жизни появился Хетес, тот самый мальчик, который коварно отправил Тию в заводь, где жил крокодил. Хетес часто подкарауливал девочку возле ее дома, когда она направлялась к подруге. Тия всякий раз гордо проходила мимо, а мальчик с досадой смотрел вслед, но однажды он потерял терпение и преградил ей путь.
— Почему ты меня избегаешь? — прямо спросил он. — Я давно хочу с тобой познакомиться. Меня зовут Хетес.
Этот мальчик был старше, выше, сильнее Тамита. Тия почувствовала, как ее сердце испуганно дрогнуло.
— Ты не догадываешься? — Она старалась, чтобы ее голос не дрожал.
— Из-за того грязного мальчишки с болот? — небрежно произнес Хетес. — Тебе больше нравится дружить с ним, а не со мной?
— Если бы ты не захотел скормить меня крокодилу, возможно, я бы дружила с тобой, — заметила девочка.
Хетес едва заметно смутился.
— Это произошло не нарочно. Я думал, ты знаешь. Даже малым детям известно, что в заводи живет крокодил!
— Неправда, — Тия посмотрела ему в лицо, — ты знал, что я не знаю! Поэтому и послал меня туда.
— Я был уверен, что ты поймешь мою шутку, мне и в голову не пришло, что ты полезешь в воду! — воскликнул мальчик.
В этот миг его глаза были столь чисты, а голос звучал так искренне, что девочка едва не поверила. Все же она сделала шаг назад и покачала головой. Хетес немного помолчал, а потом решил перейти в наступление.
— Что будет, если я расскажу твоему отцу о том, что ты встречаешься с дикарем?
— Ничего не будет. Можешь рассказывать. Мы больше не видимся.
Тия попыталась продолжить путь, но мальчик не желал ее пропускать. На его лице появилась завистливая, злобная усмешка.
— Чем вы занимались на берегу? Я видел, что вы носились как сумасшедшие, а порой будто от кого-то прятались! Что это за игры?
— Тебе не понять.
— Почему? Я тоже умею играть.
Девочка вскинула взор.
— А что подумает и скажет мой отец, если узнает об этом?
— Он не станет запрещать, — уверенно произнес Хетес. — Я не рыбак, не крестьянин и не пастух, мой отец — лекарь. Нашу семью хорошо знают и уважают в Эффе. Так мы будем дружить?
Неожиданно Тия рассмеялась.
— А если тебе что-то не понравится, ты отправишь меня к крокодилам!
Хетес улыбнулся.
— Забудь. На самом деле я сразу понял, что с тобой интересно играть!
Девочка решила попробовать. По крайней мере, она могла отказаться дружить с этим мальчиком и пожаловаться на него своему отцу. На всякий случай Тия спросила разрешения у родителей; к ее удивлению, те не стали возражать. Врач по имени Бата взялся вылечить Анхора от головных болей, которыми тот страдал с юности.
Хетес быстро усвоил правила игры и не на шутку увлекся новой забавой. А также заинтересовал игрой других детей. Правда, Тие не нравилось, что мальчик сразу взял бразды правления в свои руки и без смущения раздавал приказания. В его играх каждый исполнял одну единственную роль, причем сам Хетес, как правило, был фараоном, а остальные — военачальниками, жрецами, солдатами, слугами.
Необходимость беспрекословно подчиняться Хетесу угнетала девочку. Когда она играла с Тамитом, оба ощущали себя свободными как ветер, в них бурлила фантазия, в каждый миг своей жизни и игры — которая и была жизнью! — они создавали фантастическое будущее, которое преображало их сердца и души, а их самих возносило над землей. Если Тамит черпал в игре вдохновение и воплощал дерзкие мечты, то для Хетеса она была способом лишний раз показать свою власть над другими людьми. Девочка догадывалась, что когда-нибудь этот красивый, но жестокий мальчик снова ее предаст, и уже жалела о том, что связалась с ним и доверила тайну, которая связывала ее и Тамита.
В конце концов Тия сказалась заболевшей и перестала выходить из дома, а когда Нил вошел в берега, украдкой отправилась туда, где встречалась с прежним другом. Наступило благодатное спокойное время. Нил вернулся в свои границы, поля были щедро политы водой и покрыты слоем жирного черного ила. Вспаханная земля ждала посевов. От воды поднимался пар; заросли папируса, просвечивавшие сквозь тонкую мглу, казались покрытыми позолотой. Девочка долго сидела на берегу, и ей чудилось, что деревья, травы, насекомые, птицы — ее друзья, которые понимают, что она чувствует. Тия была уверена в том, что мальчик не вернется и они больше никогда не встретятся.
Тия вернулась обратно на берег после полночи. Справа и слева от каменной пристани высились заросли тростника, сквозь которые просвечивали яркие огни. Они вспыхивали и метались. Слышались громкие голоса людей, которые сновали по берегу с факелами в руках. Девочка догадалась, что это слуги ее отца, и прошептала Тамиту:
— Высади меня где-нибудь в стороне! Тебя не должны увидеть!
— Что ты им скажешь? — с тревогой спросил мальчик.
— Что-нибудь совру. Скажу, что заблудилась, тогда меня не накажут. Иное дело, если отец узнает, что я была с тобой.
Необходимость заставила Тию говорить правду. Впрочем, Тамит все понимал. Весть о странной дружбе дочери писца и мальчика с болот могла навредить им обоим. Тамит осторожно причалил к берегу. В темноте Тия не видела его глаз и выражения его лица, но на прощание он крепко сжал ее руку, а потом резко оттолкнул лодку и скрылся в ночи. Девочка осталась одна. Тия подбадривала себя, говоря, что отец наверняка сильно обрадуется, узнав, что она жива, и это притупит его гнев. И все же от страха у нее кружилась голова и подгибались ноги. Один из слуг заметил девочку и радостно закричал:
— Господин, она здесь!
Увидев отца, Тия поразилась тому, как он выглядит. Писец Анхор всегда выходил из дома не иначе как в парадном облачении: тяжелом парике, белоснежной гофрированной одежде, ожерелье из покрытых темно-синей глазурью фаянсовых бус и посохом в руках. Сейчас на нем не было парика, перепачканная илом одежда пришла в беспорядок. Он схватил дочь за руку, чуть выше локтя так крепко, что она едва не вскрикнула от боли.
— Где ты была?!
Лицо Анхора было искажено от злости, а глаза горели, как раскаленные угли. Никогда прежде Тия не видела отца в таком состоянии: что бы ни случалось, он умел хранить надменное спокойствие, свойственное мудрым и гордым чиновникам.
— Я решила прогуляться и заблудилась, — прошептала девочка.
Губы отца задрожали от гнева.
— Не лги! Ты была не одна!
Тия поняла, что он знает правду. Наверное, ему рассказала Харуя. Девочка зажмурила глаза от страха за судьбу Тамита. Пусть отец делает с ней что хочет, она не назовет имени своего друга. Только поможет ли это? Анхор не стал выяснять подробности при свидетелях. Он отвел дочь домой и поручил ее заботам женщин. Мать столь сильно переволновалась и была так напугана, что не стала бранить Тию. Пусть Анхор сам вершит судьбу дочери. Любое решение главы семьи окажется справедливым.
Улучив минутку, Харуя шепнула девочке:
— Твой отец все знает! Я молчала, проболтался тот мальчик, которого побил твой друг. Он сам пришел в наш дом и все рассказал.
Хетес! Конечно, это он! Тия закрыла глаза. Все пропало. Отец сумеет сделать так, чтобы она больше никогда не увиделась с Тамитом!
Девочка не спала всю ночь: она вертелась в постели, ей казалось, будто она лежит не на мягких простынях, а на раскаленных угольях. Утром Тия явилась к отцу, поникшая, с бледным, будто присыпанным пеплом лицом. Анхор долго сверлил ослушницу взглядом, потом тяжело произнес:
— Ты лгала мне и матери. Ты валялась в грязи.
— Я не валялась в грязи, — робко возразила Тия и посмотрела на свое белое платье.
— Я говорю о другой грязи. О той, которую не смоешь водой. С одной стороны, она не видна, с другой — ее заметит каждый, кто узнает, что дочь писца водит дружбу с простолюдинами. — И добавил с досадой: — Не думал, что ты способна совершить такую глупость! Удивляюсь, как этот мальчишка посмел с тобой заговорить! Неужели рожденный на болотах не знает своего места?
Взгляд девочки был полон непонимания.
— Разве люди не имеют права желать чего-то большего, чем то, что им дано от рождения?
— Речь не о нем, а о тебе. Ил удобряет наши поля, но нам не приходит в голову мазать им лицо!
По щекам Тии побежали горячие слезы.
— Многие считают меня суровым, — устало заметил Анхор. — На самом деле жесток не я, а жизнь. Я просто делаю то, для чего предназначен, чего требуют наши обычаи. Сегодня этим людям будет приказано сняться с места и отправиться вниз по реке.
Девочка сложила руки в умоляющем жесте.
— Не надо, отец! Я больше не буду встречаться с этим мальчиком!
Анхор усмехнулся, и Тия впервые заметила, какие холодные у него глаза. Вероятно, когда-то они были яркими, однако время стерло краски, и теперь глаза казались бесцветными. Девочка понимала, почему другие люди боятся ее отца. В нем таилась беспощадная, равнодушная сила. Он хорошо изучил окружающий мир и понимал, чем живут человеческие сердца. Анхор занимал в мире определенное место, знал, чего от него ждут боги, царь, номарх, и был слишком ничтожен перед Вечностью, чтобы пытаться добиться своей цели иными средствами. Он жил так, как жили и умирали миллионы смертных.
— Я тебе не верю. За одним ослушанием следует другое — и так до бесконечности. Юные склонны тянуться к запретному. Пройдет время, ты повзрослеешь и поумнеешь, а до той поры лучше обезопасить тебя от неразумных поступков. Эти люди найдут другое место обитания — им не привыкать.
Дочь писца стояла, опустив голову и свесив руки вдоль тела. Ее терзала мысль о том, что друг может подумать, будто это она не выдержала и все рассказала отцу. Вспоминая о днях, проведенных с Тамитом, Тия понимала, что эти дни были лучшими в ее пока еще недолгой жизни. А еще девочка почувствовала, что именно сегодня закончилось ее детство.
Базарный день представлял собой незабываемое зрелище. На пристани толпились знатные горожане в длинных льняных одеждах, крестьяне в набедренных повязках и голые рабы. Возле позеленевшего от времени каменного причала теснились деревянные барки богатых людей и тростниковые лодочки бедняков. Среди разношерстной толпы выделялись две молодые женщины в узких белоснежных платьях, явно не знавшие, что такое тяжелая работа и нелегкая жизнь. За ними следовала рабыня с тростниковой корзинкой, в которую красавицы складывали многочисленные покупки.
Это были Тия и Харуя. Дочери писца Анхора исполнилось шестнадцать лет; как и многие египтянки, она обладала стройной фигурой и правильными чертами лица. Девушка привлекала к себе внимание необычными переливчатыми глазами: в зависимости от настроения, освещения или погоды они становились изумрудными, бирюзовыми или лазурными. Харуя находилась в расцвете женской красоты, которая могла показаться слишком яркой, если бы не выражение кротости и некоторого разочарования жизнью, затаившееся в глубине глаз, подведенных свинцовым и малахитовым блеском.
Тия знала, что мать, чья молодость клонилась к закату, не слишком рада тесной дружбе дочери с молодой наложницей своего мужа, которую считала легкомысленной. Однако при всем желании Небет не могла этому помешать. Анхор бы только пожал плечами и не стал бы вмешиваться в женские дела. Вполне естественно, что взрослая девушка интересуется косметикой и нарядами и тянется к Харуе, которая давно овладела тайнами украшения лица и тела.
Тия увидела, что навстречу по пристани идет Хетес, и отвернулась. За минувшие годы она ни разу не заговорила с ним и даже не поздоровалась, хотя, случалось, он приходил в их дом и приносил лекарства для Анхора. При виде Хетеса Тия вспоминала слова отца о невидимой грязи, которую нельзя смыть водой. Ей казалось, что она видит на красивом лице юноши клеймо предателя.
Он, в свою очередь, подчеркнуто не обратил внимания на Тию, зато проводил взглядом Харую. Хетесу исполнилось восемнадцать лет, он возмужал и заглядывался не на своих ровесниц, а на женщин постарше.
— Хетес стал совсем взрослым, — заметила Харуя, когда молодой человек прошел мимо.
Тия приподняла брови.
— Терпеть не могу этого мальчишку! Никогда не забуду, как он рассказал отцу о моих встречах с Тамитом.
— Мальчишку? — повторила Харуя и улыбнулась своим тайным мыслям.
Тия тихо вздохнула. За прошедшие годы она сполна прочувствовала, что значит жить воспоминаниями и мечтами. Она вела себя примерно и ничем не заслужила недовольство отца. Анхор не упоминал о мальчике с болот, и девушка решила, что отец позабыл о ее проступке. Сама Тия часто вспоминала Тамита, хотя это ничего не меняло. Друг ее детства навсегда покинул окрестности Эффе и вряд ли когда-нибудь вернется назад. Впрочем, временами Тия говорила себе, что не стоит думать об этом мальчике. Рука невидимого бога давно провела между ними незримую черту. Она повзрослела, Тамит вырос, детские мечты и забавы остались в прошлом. Едва ли они найдут, о чем говорить, а возможно, и не узнают друг друга.
Между тем Хетес прошел в тот конец пристани, где покачивались построенные из иноземной сосны и выкрашенные в небесно-синий или изумрудно-зеленый цвет суда, принадлежавшие богатым, чаще заезжим людям. За главной мачтой, как правило, располагалась каюта, огороженная красиво сплетенными циновками. Хетес не раз воображал, как отдыхает в такой каюте, и не один, а со страстной красавицей, чья кожа подобна шелку, а объятия жгут огнем, в то время как корабль медленно скользит по сверкающим от лунного света волнам ночного Нила.
Молодой человек подумал о женщине, которая прогуливалась в базарной толпе вместе с Тией. Она была еще молода и красива и завораживала взглядом, походкой, голосом. Кажется, она обратила на него внимание! Вот бы встретиться с ней тайком! Неважно, что она наложница властного и высокомерного Анхора.
Отец Хетеса желал, чтобы его сын тоже стал лекарем, научился готовить болеутоляющие, заживляющие и слабительные лекарства, а также делать операции, которые зачастую приносили больше вреда, чем пользы. Слушая его наставления, юноша зевал во весь рот. Когда Хетес спросил Бату, возможно ли применять иные средства, чем те, что использовались веками, тот строго ответил, что на свете существует только то, что записано в старинных книгах, а о новом не стоит и помышлять. Между тем сын видел, что порой отец не знает, как и чем лечить своих пациентов, и с важным видом прописывает им бесполезные отвары и настойки в надежде на милость богов. Уже не раз Хетес ловил себя на желании уехать в большой город, например, в Фивы, где было больше возможностей отыскать свое истинное предназначение.
Юноша стоял на краю причала и мечтал, как вдруг увидел проплывавший мимо папирусный челн, в котором стоял человек с длинным шестом в руках. Он был юн, не старше Хетеса, и выглядел как бедняк, но при этом на его груди сверкало золотое украшение. Сын лекаря напряг зрение. На редкость богато выглядевшая пектораль необыкновенно красиво смотрелось на загорелой коже и удивительно шла к золотистым глазам юноши.
Хетес замер. Что-то подсказывало, что он знает этого человека. Прошло не меньше пяти-шести лет… Нет, не может быть! Его сердце резанула зависть. Презренный мальчишка не сгнил в болотах, он подрос и осмелился явиться в Эффе, да еще в золотом ожерелье, какие носят знатные и состоятельные люди, военачальники и едва ли не сам фараон! Хетес не вытерпел и побежал на берег. Дождался, когда Тамит привяжет лодку и выйдет на сушу, встал перед ним и произнес с неприкрытой враждебностью: