Лика
Боль пронзает раньше сознания. Глухой, горячий ком под ребрами, наполняющийся жаром с каждым неосторожным вздохом. Я пытаюсь вдохнуть глубже, и мир взрывается ослепительной белизной где-то на стыке мозга и затылка.
Отлично. Просто замечательное начало дня, Лика Волкова.
Медленно открываю глаза, и меня охватывает головокружение от диссонанса. Вместо привычного белого потолка медотсека над собой я вижу… багровое небо. Густое, синевато-багровое, как старая гематома. По нему плывут маслянистые фиолетовые облака. И две луны. Одна тёмно-оранжевая, а вторая ядовито-зеленая, словно сошедшие со страниц тех самых голографических романов, которые я с легким стыдом проглатывала в ординатуре.
Ну, и нашла я приключений на свою…голову, — мысль стучит в висках, едкая и усталая.
Я лежу на чем-то холодном и мокром. Камень. Твердый, шершавый, пронизывающий спину ледяным холодом сквозь тонкий материал термобелья.
Пытаюсь повернуть голову, и шея отвечает простреливающей болью, очень похожей на хлыстовую травму. Краем глаза вижу, что мой скафандр сорван. Он висит клочьями на плечах и бедрах, его обугленные края впиваются в кожу. Шлема нет. Что ж, дышать придется тем, что есть.
Делаю осторожный, неглубокий вдох. Воздух обжигает легкие не химическим ожогом, а просто… чужеродностью. Пахнет озоном после грозы, влажной землей и чем-то металлическим, словно я прилегла отдохнуть у работающего плавильного цеха. Сыро. И очень холодно.
Врач-реаниматолог, точнее та часть меня, которая не спит даже в коме, запускает выверенный годами алгоритм.
Состояние: стабильно-тяжелое. Дыхание: поверхностное, болезненное. Предположительно, перелом ребер слева. Пульс: частый, слабый. Клиника кровопотери и шока.
— Прекрасно, — с горькой усмешкой срывается с моих пересохших от обезвоживания губ. — Ладно, что у нас дальше?
Сознание: ясное. Ориентация: нарушена кардинально. Зрение: в норме, если две луны — не галлюцинация.
Пытаюсь приподняться на локте, и это оказывается стратегической ошибкой. Белая, горячая волна боли накатывает, смывая все мысли. Падаю обратно на камень, хватая ртом едкий воздух, и в глазах темнеет. Слезы подступают рефлекторно. Я не плачу. Это чистая физиология, ничего личного.
Лежу, смотрю на багровое небо и пытаюсь собрать в кучу обломки памяти, разбросанные по сознанию, как осколки стекла. Последнее, что помню с ясностью… Вспышка. Не световая, а ударная.
Весь “Гиппократ” содрогнулся, заскрежетал, словно живое существо в агонии. Сирены. Оглушительные, пронзительные. Автоматический голос, до неприличия спокойный: “Столкновение с неизвестным объектом. Разгерметизация”.
Я в центральном медотсеке. Мы готовились к выходу из подпространства. Чашка с бодрящим порошком вместо кофе летит в невесомость. Крики. Голос стажера Саши, такой молодой и перепуганный: “Доктор Волкова!” Потом грохот. Звезды за иллюминатором пустились в бешеный вальс. Удар головой о что-то твердое. Сотрясение. Вот откуда туман в голове и тошнота.
Помню, как изо всех сил тянулась к аварийному шкафу. Лицо капитана, перекошенное усилием удержать нашу махину. Маленькая голографическая фотография. Я и мама на Байкале, и она уплывает от меня в черноту разгерметизированного коридора, словно последнее прощание. Потом оглушительный скрежет. И тишина. Абсолютная.
А теперь я здесь. На камне. Разбитая. И, кажется, совершенно одна во всей этой необъятной и равнодушной вселенной.
Собираю волю в кулак. Шевелю пальцами рук. Получается, хотя и с трудом. Пальцы ног тоже слушаются. Значит, со спинным мозгом порядок. Маленькая, но такая важная победа.
Осматриваюсь, не двигая головой, скользя взглядом по каменным выступам, покрытым склизким лишайником странного фиолетового цвета. Вижу обломки… оплавленные, очень похожие на фрагменты корпуса “Гиппократа”. Значит, я не одна. Надо встать. Найти укрытие, воду. Но тело, мой главный и вышедший из-под контроля инструмент, отказывается. Оно хочет только лежать и надеяться, что это сон.
Именно в этот момент я слышу скрежет камня неподалеку. Это не ветер. Не крики гипотетических птиц. Это шаги. Тяжелые, мерные, неспешные. Кто-то очень большой приближается ко мне.
Сердце начинает колотиться где-то в горле, боль в боку вспыхивает с новой силой. Страх, холодный и безжалостный, сжимает горло. Я замираю, стараясь даже не дышать, прикрыв веки, но оставив узкую щелку.
Существо останавливается рядом. Оно отбрасывает на меня огромную, широкоплечую тень. Я вижу его массивные ноги, обутые в ботинки из толстой, потрескавшейся кожи и тусклого металла. Оно наклоняется, и я инстинктивно зажмуриваюсь, притворяясь бесчувственной. Старая, как мир, уловка раненого животного. Может, получится обмануть его?
Чувствую его взгляд на себе. Физически. Словно по коже водят чем-то тяжелым и холодным. Потом грубое прикосновение к плечу. Пальцы, твердые, грубые, когда он переворачивает меня на спину, но они обжигают кожу не как сталь, а как раскаленный металл. Не могу сдержать короткий, сдавленный стон, когда острая и неумолимая боль снова пронзает мое тело.
Открываю глаза. И уже четко вижу его.
Он почти как человек. Ростом под два с половиной метра, может, больше. Широкий в плечах. У него не тело, а рельефные мышцы от взгляда на которые пересыхает в горле. Я ощущаю как от него исходит какая-то пугающая, но одновременно с эти завораживающая сила. Его кожа…или костюм, пока трудно разобрать, серебристо-серая, с матовым металлическим отливом, словно его выковали, а не родили. Лицо с резкими, высеченными чертами.
И глаза… Без зрачков, целиком состоящие из расплавленного, светящегося золота. В них нет ни тепла, ни любопытства, ни сострадания. Только холодная, безразличная оценка. И все же что-то в этой бездонной золотой глубине заставляет меня продолжать смотреть в них.
Ну, нашла, называется… своего спасителя, — проносится в голове.
Он что-то говорит. Голос низкий, как грудной рык. Я не понимаю ни слова, но интонация не сулит ничего хорошего. Он тычет пальцем в мою грудную клетку, прямо в эпицентр боли. Я вздрагиваю, и в глазах вспыхивают искры.
Лика
Сознание возвращается ко мне волнами, как прилив, несущий на берег мусор и осколки. Первым всегда приходит боль. Она теперь мой верный спутник. Тихий, настойчивый гул под ребрами, готовый вспыхнуть огнем при малейшей провокации.
Я лежу на голом металлическом полу клетки, прижавшись лбом к прохладным прутьям. Кажется, я ненадолго отключилась. Или меня вырубила боль. Или просто мой мозг, не в силах вынести реальность, решил устроить себе небольшой отпуск.
А реальность, между тем, никуда не делась. Она здесь, за прутьями. И она пахнет потом, гниющими отбросами, мочой, чем-то кислым и одновременно сладковатым.
Запахом отчаяния. Он въелся в стены, в пол, в воздух, которым я дышу. Я медленно, преодолевая сопротивление собственного тела, присаживаюсь, опираясь спиной о холодную стену.
Меня шатает. Голова кружится. Сотрясение, ничего не попишешь. Надо бы осмотреть себя, но руки не поднимаются. Пока просто сидеть — уже достижение.
Мой новый “дом” — клетка метра два в длину и полтора в ширину. Выше роста не выпрямиться. В углу стоит плоская миска с мутной жидкостью. Вода? Спасибо, но я пока не рискну.
Рядом лежит брусок чего-то серого и липкого на вид. Еда, надо полагать. Мой желудок сводит от голода, но вид этого “лакомства” вызывает только тошноту. Я врач. Я знаю, чем можно заразиться от непроверенных источников питания.
Я смотрю сквозь прутья. Мы находимся под каким-то гигантским навесом, сколоченным из ржавых металлических листов и растянутого брезента. Сквозь щели в крыше пробиваются лучи неестественного багрового света, освещая пыль, мерцающую в воздухе.
Рынок. Он живет своей шумной, грохочущей жизнью. Голоса. Скрип колес. Рычание. Время от времени раздается резкий щелкающий звук, от которого я вздрагиваю. Это похоже на разряд энергии.
И повсюду клетки. Как моя. В них живые существа. Я вижу как к каждой подходят, что-то говорят. Торгуются. Осматривают и становится не по себе. Неужели и я стану просто товаром? А если купят, то что меня ждет? Смерть?
От одной только мысли тело покрывается мурашками. Ну уж нет. Не так я планировала распрощаться с собственной жизнью. Это просто невозможно. После того, как я выжила, нельзя же сразу умирать. Это незаконно.
Я закрываю глаза, пытаясь отгородиться от этого ада. Воспоминания накатывают снова, не такие яркие, но более приглушенные, будто пришедшие из другого измерения.
Тот самый удар. Невесомость. Хаос. Я цеплялась за поручень, пытаясь дотянуться до панели с аварийными капсулами. Мигали красные лампочки. В ушах стоял оглушительный вой сирены. Я кричала своему практиканту, чтобы он держался, но его унесло в темноту разгерметизированного коридора. Его лицо, бледное, с широко раскрытыми от ужаса глазами, — последнее, что я видела перед тем, как мир взорвался в огне и боли.
Возможно, он погиб. Возможно, все они погибли. А я… я выжила. Чтобы оказаться здесь. Но иногда выживание не награда, а насмешка.
Скрежет замка заставляет меня вздрогнуть. К моей клетке подходит один из стражей. Не мой “спаситель”, другой, помельче, но от этого не менее внушительный. Он что-то бросает на пол.
Новый брусок той же серой субстанции и еще одну миску с мутной жидкостью. Он смотрит на меня пустыми золотыми глазами, и в его взгляде нет ни злобы, ни интереса.
Он поворачивается, чтобы уйти, и я, сама не ожидая от себя такой наглости, окликаю его. Вернее, пытаюсь. Голос срывается на хрип.
— Эй! — звук больше похож на карканье. — Послушайте… Мне нужен врач. Или… я врач. Понимаете? Я могу помочь себе.
Он даже не оборачивается. Просто уходит, и его тяжелые шаги гулко отдаются по металлическому настилу.
Отчаяние, холодное и липкое, подползает к горлу. Я откидываюсь назад, закрываю глаза. Глупо. Это было глупо и бесполезно. Они не видят во мне личности.
Я не знаю, сколько времени проходит. Минуты сливаются в часы, но ко мне никто так и не подходит и честно признаться я этому очень рада. Пусть этот гул остается там, вдали от меня.
Но внезапно все стихает, сменяясь настороженной тишиной. Я открываю глаза. По центральному проходу между клетками идет Он. Мой золотоглазый великан. И что-то предательское и дрянное ёкает во мне при виде этой могущественной, неспешной походки. Моё сердце только что билось от страха, а сейчас замирает, по другой, куда более опасной причине.
Он не смотрит по сторонам, его взгляд устремлен вперед. Рыночная толпа расступается перед ним, в их позах читается не столько страх, сколько… уважение? Почтение?
Он подходит к моей клетке и останавливается. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, снова скользит по мне. Но я ловлю себя на мысли, что жду…жду не мелькнет ли в нем тот самый проблеск синевы. И я ненавижу себя за эту надежду.
Я невольно выпрямляюсь, пытаясь взять себя в руки и сохранить остатки достоинства. Он что-то говорит стражнику, тот кивает и направляется ко мне.
Сердце начинает бешено колотиться. Страх сжимает горло. Куда? Зачем? Но это уже неважно, потому что когда он рядом. мне почему-то не страшно. Наоборот, спокойно. Словно все мое нутро кричит о том, что в этом великане мое спасение.
Ключ с лязгом входит в замок. Дверь со скрипом открывается.
Стражник грубо хватает меня за руку и вытаскивает из клетки. Ноги подкашиваются, мир плывет. Я едва стою. Мой “спаситель” смотрит на это с тем же безразличием. Он что-то коротко бросает стражнику, и тот отступает, оставляя меня покачиваться.
Он делает шаг ко мне. Я замираю. Он немного наклоняется, и его лицо оказывается в сантиметрах от моего. Я вижу каждую черточку его лица, каждую микротрещинку на его металлической коже. Чувствую его теплое, пряное дыхание.
Его глаза… они не просто золотые. Они как расплавленный металл, в них плавают искры, и сейчас в их глубине я вижу не просто оценку. Я вижу… недоумение? Легкое раздражение? Как будто я сложная головоломка, которую он не может решить.
Он протягивает руку, и я инстинктивно отшатываюсь, прижимаясь спиной к прутьям клетки. Но он просто касается пальцами моего виска, там, где запеклась кровь от удара. Прикосновение неожиданно нежное, почти исследующее. Его пальцы обжигающе горячие.