Чернота. Прохлада. Из арочного окна высотой с метра три падал тусклый лунный свет — отражался от пола, выложенного крупной тёмной плиткой, но не вылавливал никакой мебели.
По левую сторону от окна сидел кто-то громоздкий. В тишине было слышно дыхание, и оно разносилось глухим эхом, словно это существо дремало.
По другую сторону от окна находилось иное существо: куда мельче, дыхания не было слышно, лишь раздалось нервное клацанье когтей по полу; свет отражался от трёх глаз, словно у хищника, и они находились на высоте в метр. Два овальных глаза были на обычном месте, а третий — между ними, предположительно на лбу, и располагался он не как его собратья, а вертикально; и когда существо моргало веки этого глаза справа и слева соприкасались по центру.
— Хозяин, — сказало это существо хрипловатым мужским голосом. — Мы нашли новую цель, но… необычную.
Большое существо выдохнуло и издало гортанный протяжный звук похожий на: «Хм-м».
— Ей…, — сказало трёхглазое существо, и снова раздалось нервное клацанье когтей по полу. — Ей уже шестнадцать.
Глаза большого существа открылись — они были примерно на высоте в четыре метра; но не было понятно сидит ли существо, стоит ли, или же лежит. А глаза были красными, светились, и словно не имели ни роговицы, ни зрачков. Веки прищурились в недовольстве — и глаза стали толстыми линиями; но существо ничего не сказало.
— Д-да, — занервничал трёхглазый прислужник. — Мы знаем, хозяин. Но она вам понравится! Н-наверное… Мы ув… мы так дум… мы так предполагаем, хозяин.
Большое существо перестало щуриться, выдохнуло, и сказало мужским басистым голосом:
— Хорошо. Заманивайте, а то я уже изголодался.
— Да, хозяин! — подскочил трёхглазый. — Конечно, хозяин! Мы немедленно начинаем, хозяин! Мы отправляемся в их мир, хозяин!
Трёхглазый, клацая когтями по плиточному полу, побежал в черноту. Скрипнула массивная деревянная дверь, и захлопнулась. А большое существо перевело взгляд на окно и смотрело наружу.
1
Пустой пыльный подоконник и открытое окно. Снаружи царила тишина — маленький город Зелемир остыл после июльского жаркого дня и готовился принять следующий. Свет раннего утра развеивал черноту небольшой комнаты. Блеклый столб света падал на: подоконник, кровать, пол с невзрачным ковром — через три шага упирался в светлую дверь, и делил комнату пополам. На двери висел календарь с милой крысой; над картинкой был указан год: 2020; под картинкой находился квадрат с числами, а над ними: Январь; и красный квадратик выделял восьмое число.
Касаясь поясницей подушки, Милана сидела на кровати ближе к изголовью. Свет из окна падал на её ноги и руку с дневником в толстой обложке. Милана смотрела на страницу, смотрела на последнее предложение — и в горло врезался ком.
«Аня, я не знаю, что мне делать. Мне так тебя не хватает.»
В графе дата, в верхнем правом углу стояло: 5 июля, воскресенье. И после этой страницы, после этих последних слов, так ничего и не было написано. Не было написано и сейчас.
Отложив в сторону дневник, Милана, выдыхая, заправила растрёпанные кудрявые волосы за уши; подтянула колени к груди, обхватила ноги и, уткнувшись подбородком между колен, смотрела пустым взглядом в стену. Над дугой кроватной спинки возвышалась кучка одежды на пуфике, а в углу едва можно было различить очертания ракеток для бадминтона, которые стояли на ручках.
Милана сидела, словно уснув, а взгляд не покидал точки на стене. За окном светлело и слышались первые звуки просыпающегося городка; чирикали пташки; из соседнего дома едва доносился плач младенца; а в комнате очертания вещей и мебели обретали чёткость и цвета́.
Напротив окна — правее и немного ниже стоял пятиэтажный дом. И когда солнце поднялось выше него, яркий свет ворвался в комнатку — упал на белую дверь, и глянцевый календарь заблестел, словно в приветствии.
За спиной Миланы высился старый шкаф из тёмно-коричневого дерева, а на углах слой лака облупился. Из-под него выглядывали края нескольких коробок с обувью для разных сезонов. Рядом, у стены стоял сине-голубой рюкзак, на собачке расстёгнутого большого отдела висел брелок Спанч Боба; а из отдела выглядывали тетради и несколько учебников, и первый из них был: Физика, 9 класс. Рядом со шкафом на стене висело грязное зеркало. Под ним стоял низкий комод, а на нём застыл хаос из: уходовой и декоративной косметики, школьных принадлежностей, шкатулки с бижутерией, кружки, вазочки, нескольких проводов, лифчика, мелкой канцелярии, коробки с резинками и заколками.
Напротив Миланы, левее от её точки на бежевой стене и кучки на пуфике стоял письменный стол и заваленный одеждой стул, на спинке которого отчётливо выглядывали: зимний свитер, колготки и длинный бордовый шарф. Верхний ящик стола был приоткрыт и из него торчали: провода зарядников, USB, наушники-вкладыши. А на столе беспорядок был покрыт слоем пыли, словно готовился стать находкой археолога. В центре лежал закрытый ноутбук, который был давно разряжен. По его правую сторону — маленький мягкий медвежонок, раскраски-антистресс и цветные карандаши в стаканчике, блок ярких стикеров и несколько книг; а с другой — накладные наушники, органайзер с канцелярией и рамка с фотографией.
Над столом висела небольшая пробковая доска, и она была пуста. Только в верхнем правом углу висела фотография, а в нижнем левом, ближе к центру — прямоугольный голубой листок, который был прикреплён кнопкой вертикально.
Милана сидела как часть застывшего беспорядка, как предмет, покрытый пылью и пыльцой цветков, которые отцвели в мае. Светлая бледноватая кожа; светло-русые кудрявые волосы были длиной до лопаток — грязные и спутанные; небольшое овальное лицо с плавными тонкими чертами; аккуратный прямой нос с едва вытянутым кончиком; и серо-голубые глаза — тусклые, словно подёрнуты пылью. Милана чувствовала себя вырванным и смятым листком из книги, вымокшим, а затем высушенным и выцветшим на солнце.
Пальцы ног нагрелись от лучей — Милана поморщила нос, но эмоция вышла вялой. Отпустив из объятий ноги, она села на край кровати и устремила взгляд на календарь. На месяц. На число в красном квадратике. Прикрыв дрожащие веки, она стиснула челюсть, сжала край матраса с простыней, которая, как и остальное постельное бельё, попахивала; как и светло-голубая сорочка с короткими рукавами.
Сделав вдох через нос, Милана взяла себя в руки; выдох — она встала и, не глядя на календарь, открыла веки. Она прошла к столу и смотрела на прямоугольный голубой листок на пробковой доске долгим пустым взглядом. Сверху были фиолетовые печатные буквы: «To do list»[1], рядом приписка от руки: День X; а ниже фиолетовые сердечки вместо нумерации или точек, и список: Помыться; Привести себя в порядок; Зарядить телефон; Найти наушники; Поесть (необязательно); Одеться; Пойти к месту X.
[1] «Список дел»
Присев сбоку от стола, Милана поставила смартфон в голубом чехле на зарядку и положила его на низкий табурет; вынула наушники из ящика и положила их на кровать — в тень от голубых штор.
Открыв шкаф, Милана не шелохнулась, когда к её стопам упали: мятая футболка и весенний берет. Медленный взгляд по полкам с комками из одежды для разного сезона; здесь же оказался и прозрачный зонт с кошачьими ушами. А с внутренней стороны дверцы на Милану смотрели фотографии, которые были приклеены на уголки в намеренной небрежности. Она не смогла не посмотреть, и повернула голову.
В центре висела их самая первая фотография: плохого качества, солнечная. В садике, на площадке их группы — на большой черепахе из дерева с облупившейся зелёной краской в обнимку сидели две девочки с широкими улыбками.
1
Занималось утро и в небольшой комнате светлело. У стены, у окна — в углу стояла двухъярусная кровать из светлого дерева. Окно было открыто и запускало приятную прохладу летнего утра. За исключением копошения уличной кошки в траве, в городке Зелемир стояла тишина.
На втором этаже кровати проснулся юноша Глеб. Он перевернулся на бок, взял смартфон в чёрном чехле и нажал кнопку блокировки. Экран ослепил зелёной картинкой с деревом.
5:36
А ниже: 8 июля, среда.
Глеб вздохнул, нажал кнопу блокировки, и экран погас. Он продолжал лежать на боку и смотрел на голубую дверцу шкафа светло-бежевой стенки, которая была почти одного с ним возраста. На ней висел постер с нарисованным котёнком, который свисал и держался за ветку, а сверху была надпись: «Hang in there»[3].
[3] «Держись»
Глеб перевернулся на спину, смотрел на потолок; и он услышал тихие всхлипывания. Придвинувшись к краю и держась за борт, он наклонился и попытался заглянуть на первый этаж кровати.
— Яша? — позвал он. Но младший брат не отозвался.
Глеб спустился, сделал два шага к столу, врастающему в светло-бежевую стенку, и включил лампу, которая протягивалась над столом белой линией.
Белый свет высветил раскраску с цветными карандашами — она лежала по центру; справа было: несколько игрушек, другие раскраски, упаковка пластилина, гуашь с кисточками; с другой стороны: в органайзере была аккуратно разложена различная школьная канцелярия, перед ней лежало несколько тетрадей с законченным десятым классом — те, которые Глеб считает ему могут понадобиться в новом учебном году; и книга-тетрадь «Годовая подготовка к школе», а закладка с динозавриком находилась почти в начале.
Смесь света лампы и слабого света из окна осветила старые обои с узором линий, которые вычерчивали прямоугольники и треугольники; бежевый линолеум, который был почти полностью скрыт тёмным ковром с причудливыми узорами, и который был жёстким; и белую потолочную плитку, которая от времени сжалась — швы между ними расширились и проглядывал голый потолок.
Стенка шла от стены у окна и до стены у двери. На противоположной стене, после двухярусной кровати висела большая полка с квадратными полочками — как странный улей; а на них располагались: книги, фигурки, небольшие мягкие игрушки. Под полкой стоял пластмассовый сундучок, стилизованный под реальный, а на нём и возле него сидело несколько игрушек. Рядом лежал потрёпанный футбольный мяч, а ближе к кровати — две гантели по пять килограммов и скакалка.
И смесь света осветила Глеба: высокий, спортивный; светлая кожа с лёгким летним загаром; выразительные, но с плавными линиями нижние скулы и прямой нос; короткие каштановые волосы и карие глаза.
Глеб вернулся к кровати и сел на первый этаж, говоря:
— Яша? — Он коснулся детского плеча. — Яшь. Что случилось?
Яков развернулся, и свет лампы выловил влажные щёки округлого личика и растрёпанные чёрные волосы. Карие глаза с влажными ресницами смотрели на старшего брата, а в них отражалась белая полоска от лампы. Яков попытался сдержать плач, но губы стали кривой линией, и он опустил голову. Глеб присел ближе, притянул брата к себе и обнял.
— Всё хорошо, — сказал он. — Тебе приснился кошмар?
— Нет, — ответил Яков и шмыгнул. — Наоборот. Это был очень хороший сон.
— Почему же ты тогда плачешь?
— Потому что это больше не правда! Потому что… она… её… — Яков уткнулся в грудь брата и, тихо всхлипывая, заплакал.
Глеб понял, что, а точнее кто ему снился — крепче обнял брата и поглаживал по предплечью. А за окном запела первая пташка.
*
Яков успокоился. Глеб, укладывая его обратно спать, сказал:
— Поспи ещё немного.
— М-хм, — отозвался сонный Яков.
Как и всегда, он быстро уснул. А Глеб вышел из их комнаты в коридор, который через один с половиной шага от двери упирался в стену. Коридор тянулся линией направо и заканчивался входной дверью. В крошечной прихожей у стены была полка для обуви, а над ней находились крючки с верхней одеждой, которой сейчас было мало — только пара кофт, ветровка, и большая мужская джинсовка. Рядом теснилась тумба с двумя ящиками, на ней стояла чаша для ключей, а над ней висело небольшое зеркало.
Глеб сделал три шага по коридору и остановился у следующей двери, которая была приоткрыта. Через её щель — через зеркало, которое висело на старом шкафу — Глеб увидел отца.
Он сидел в потёртом бордово-красном кресле и, свесив голову, спал. В семейных трусах и белой майке, в руке была почти пустая бутылка пива, а остальные — пустые — стояли и лежали возле кресла сбоку, и парочка у ног. На немного выпирающем округлом животе, к которому братья так ещё и не привыкли, было пятно от еды и крошки. Телевизор, который находился на столике, работал почти бесшумно; и свет от него падал на усталое лицо с щетиной, а каштановые, как и у Глеба, волосы были растрёпаны.
Сделав несколько движений языком во рту и полу-поморщившись, Глеб вошёл в комнату — прошёл мимо раскладушки, стоящей впритык к прикроватной узкой тумбе; обогнул двухспальную заправленную и покрытую слоем пыли кровать, и прошёл к окну. Он открыл дверь балкона, подпёр её брусочком и, не глядя на посапывающего отца, вышел обратно в коридор и прикрыл за собой дверь.
1
Когда дневной свет исчез, Милана падала ещё с несколько секунд и кричала. Затем её тело как будто перевернул поток, но оно осталось неизменно; а внутри желудок, сжавшись, подпрыгнул так, как бывает, когда машина резко едет с горки. Милана замерла на долю секунды в воздухе и упала, как ей показалось, обратно, но она с небольшой высоты приземлилась на прохладный пол.
— Что? — спросила Милана. Мозг пытался оценить произошедшее и дать объяснение, но не мог.
Вокруг была чернота. Милана села, голенями и ладонями почувствовала, что пол гладкий и прохладный, как у плитки; ощупала карманы шорт, но смартфона в них не оказалось.
Милана немного успокоилась, сердце из ушей вернулось в грудь, и в тишине она услышала мерное дыхание кого-то очень большого. Сердце снова убыстрило стук; тело, теряя подвижность, замерло; и, едва дыша, Милана уткнула взгляд в черноту — туда откуда доносился мерный звук.
Что-то большое шлёпнуло по полу в нескольких метрах впереди — по спине Миланы молнией прошлись мурашки, волоски на теле встали дыбом, а волосы на голове зашевелились. Сердце гулко стучало; Милана, стараясь не дышать, старясь быть тихой, поднялась, чтобы убежать, но не видела куда бежать и от чего бежать.
В черноте на высоте примерно в пять метров вспыхнули большие красные глаза — они светились и словно не имели ни роговицы, ни зрачков; и они видели в черноте, так как смотрели прямо на Милану. Она ахнула и сдавленно взвизгнула; попятилась, водила руками по воздуху — пыталась нащупать хоть что-то.
Ниже глаз раздался громкий звук втягивания воздуха.
— М-мм, — причмокивая, произнёс мужской басистый голос. — Столько боли. Столько печали. — И выдохнув, он добавил: — Ты подходишь.
Милана едва стояла на ногах, пятилась маленькими шагами и, не моргая, смотрела на красные глаза, парящие в черноте. Откуда-то сверху раздался скрип, мелькнул тёплый желтоватый свет — хлопок деревянной дверцы, и свет исчез. Звук крыльев, но не как у птиц. А красные глаза смотрели в сторону и ожидали.
Милана упёрлась спиной в стену, руками нащупала что она выложена из очень крупных прямоугольных камней с закруглёнными углами. Ощупывая стену, она пошла в сторону — надеялась найти дверь, проход, что угодно; не отрываясь смотрела на глаза, которые не смотрели на неё; слышала тихий женский голос и шлепки крыльев с той же стороны, где и глаза.
— Что?! — воскликнул басистый голос. И Милана, вздрогнув, оцепенела. — Ещё один?
Снова послышался женский голос, который что-то быстро сказал, но Милана не смогла ничего разобрать.
— Два? Скажи им чтобы взяли ребёнка, а взрослого только если получится. Если он силён духом, то мне особо и не нужен. Хотя знаешь, что.
Послышались звуки шага тяжёлых лапищ по полу и глаза скрылись — существо развернулось и куда-то шло.
— Я лучше сам скажу, а то получится как в прошлый раз. А ты безмозглая, пока присмотришь за ней.
Высокие двустворчатые двери, словно ворота, открылись и впустили слабый тёплый свет. Милана увидела, как через проём протиснулось шестиметровое существо на четырёх лапах с чёрной лоснящейся шерстью, на спине было что-то, что было невозможно рассмотреть, а уши были крупными и вострыми. И между ними пролетело что-то небольшое. Глаза Миланы округлились, спина вжалась в холодную стену, и на несколько секунд она забыла, как дышать.
Дверь захлопнулась, лязгнул засов — и повисла тишина.
Дрожа и делая тихий вдох, Милана осела на пол.
— Нет-нет, это… это просто странный, страшный сон. Я вот-вот проснусь. — Она села и схватилась за голову. — Да, просто сон… — Она подтянула колени к груди и обвила их руками. — Это просто сон. — Она уткнулась лбом в колени и желала, чтобы всё это закончилось, желала проснуться.
*
Послышался странный звук — смесь: тихого тонкого шипения огня и приятного мелодичного дыхания сказочного голоска. Милана отняла лоб от колен, подняла лицо и увидела парящий огонёк пурпурного цвета размером с голову. В черноте он был ярким, но приятным; сказочным, манящим.
Приблизившись, огонёк мерно парил, оседая и приподнимаясь. Милана разглядела подобие личика, состоящее из очертаний: глазок, ротика, носика; но трудно было назвать это человеческим лицом. Огонёк произнёс странные приятные звуки с выдохами, а от тела возникли маленькие руки без пальцев и позвали за собой.
В Милане были: удивление, настороженность, смятение; но не было страха к этому существу. Она поднялась и с осторожностью последовала за незнакомцем.
Огонёк вёл через черноту. А пурпурный цвет и мерное трепыхание пламени — успокаивали.
Огонёк подлетел к стене и собой зажёг факел, который находился в металлической подставке — и он загорелся обычным пламенем. Но Милане было до подставки не дотянутся, не допрыгнуть. Огонёк ударил в подставку — факел выпал и упал со звоном. Милана подняла увесистый факел с металлическим основанием и последовала за незнакомцем дальше.
Тёплый свет вылавливал очень крупную кладку камней стен и пол из больших плиток чёрного цвета с тонкими швами между ними. Милана прошла вдоль стены, поворот — и перед ней раскрылся высокий и широкий проход; не было видно потолка и едва виднелась противоположная стена прохода.