Карета резко затормозила у кованых ворот, и я едва не выронила чемодан из рук. Сердце гулко билось: я наконец-то здесь — в Академии Высших Искусств магии. Месте, о котором мечтала с самого детства.
Над воротами возвышался герб — чёрный дракон, сжимающий в лапах книгу. Я сглотнула. Символ силы и знания, но в его изогнутых крыльях будто таилась угроза.
— Добро пожаловать, мисс, — сухо произнёс возница, не удостоив меня даже взглядом.
Я кивнула, хотя его равнодушие лишь усилило нервозность.
Стоило мне переступить порог, как мир изменился. Каменные дорожки вели к величественным башням, стены были украшены барельефами, а в воздухе пахло старинными пергаментами и магией. Казалось, каждый камень хранит свою тайну.
Студенты, спешащие по аллеям, бросали на меня короткие взгляды. Шептались.
— Новенькая…
— Сколько протянет?
— С ректором? Не дольше месяца…
Я резко обернулась, но они уже растворились в толпе.
Ректор.
Слово это прозвучало внутри меня как удар колокола.
Я знала о нём только слухи. Жестокий. Беспощадный. Заключил сделку с Тьмой. И всё же именно его имя заставляло кровь бежать быстрее по жилам.
Величественные двери распахнулись сами собой, и я вошла в главный холл. Высоченные витражи, светящиеся руны на полу, воздух — густой, почти осязаемый от переплетения чар.
— Ты новенькая? — тоненький голосок отвлёк меня. Передо мной стояла девочка с тёмными кудрями и огромными глазами. — Тогда тебе стоит знать: здесь всё решает он.
— Он? — переспросила я, чувствуя, как внутри холодеет.
— Ректор, — почти шёпотом ответила она. — И если ты умная, держись от него подальше.
Я хотела рассмеяться, но смех застрял в горле. По коже пробежал холодок, словно кто-то невидимый наблюдает за мной.
И тогда я впервые ощутила его присутствие.
Тяжёлое, властное, ледяное. Как будто сама Тьма прошла по залу.
Я подняла голову к лестнице — и на миг мне показалось, что в тени верхней галереи стоит силуэт мужчины в длинной чёрной мантии. Его взгляд, тёмный и пронзающий, встретился с моим.
И в тот миг я поняла: эта академия хранит куда больше тайн, чем я могу вынести.
Меня нашли уже через час после прибытия — буквально выловили из общего зала распределения.
— Вейр Элиана? — сухой женский голос отозвался на моё «да» так, будто я уже успела провиниться. — Со мной. Ректор желает вас видеть.
Слово «желает» показалось неправдоподобно мягким рядом с «ректор». Я крепче сжала ремень чемодана и пошла за женщиной — высокой, в строгой серой мантии с серебряными пуговицами. На груди блестел значок: Секретариат.
Коридоры тянулись один за другим, холодные, как нутро часов. Мы поднимались по узкой винтовой лестнице. На каждом пролёте витражи изображали сцены с магическими существами, латинские девизы и символы. В глазах рябило от узоров и высоты.
— Я что-то нарушила? — не выдержала я.
— Вы — стипендиатка. Бумаги пришли позже срока. Ректор не любит задержек, — безэмоционально отозвалась она и добавила тише: — И не любит сюрпризов.
Мы остановились у массивной двери с медной пластиной: Ректор Кайден Арктур. На пластине мерцала сеть рун. Секретарь коснулась её пальцами; символы вспыхнули и угасли, щёлкнул замок.
— Войдёте одна. Говорите кратко. Отвечайте по существу. — Её взгляд был каменным. — И не опускайте глаза. Это признак вины.
Дверь бесшумно распахнулась.
Кабинет оказался больше, чем я ожидала, и куда темнее. Высокие своды терялись в полумраке. Камин пустовал, но воздух пах дымом, сухими травами и чем-то металлическим. За окном бледный день казался глубоким вечером.
Стены — стеллажи с книгами, чёрное дерево, строгие линии. На краю стола — перчатка и чёрное воронье перо.
Я сделала шаг — пол под ногами тихо скрипнул. И тогда он заговорил.
— Вейр Элиана.
Голос прозвучал не от стола, а из тени. Спокойный, глубокий, как омут. Я обернулась — и увидела его.
Высокий. Слишком высокий. Мантия — словно сшитая из самой ночи. Чёрные волосы падали на резкие черты лица. Но главное — глаза: темнее комнаты, отражающие витражи так, будто он сам был их частью.
«Не опускай взгляд», — всплыла в памяти подсказка секретаря. Я заставила себя держать голову прямо.
— Да, господин ректор, — мой голос дрогнул.
Он вышел из тени, надевая перчатки. Под манжетой на запястье я заметила бледный след, похожий на ожог или древнюю печать. Слухи о проклятии вдруг стали реальными.
— Документы, — протянул он ладонь.
Я подала папку. Его пальцы скользнули по моим — лёгкое касание, но оно отозвалось холодным током. Воздух стал плотнее, дышать — труднее.
Арктур пролистал бумаги, не опуская глаз, будто страницы сами поворачивались. Я ощутила, как по коже пробежали мурашки: тонкие нити магии прошили пространство и исчезли.
— Запоздалый пакет, — констатировал он. — Стипендия по особой программе. Редкость.
— Я… — сглотнула. — Это память моей матери. Она училась здесь. Я всегда мечтала…
— Личные истории никого не интересуют, — перебил он. Его голос был мягким, но холодным — как лезвие в бархате. — Здесь важны только результаты.
Он положил документы и повернулся к столу. На столешнице стояла чаша с жидким серебром. В отражении я увидела своё бледное лицо.
— Подпишите устав. Кровью. — Он кивнул на свиток. — Одна капля.
Я знала об этом, но сердце всё равно сжалось. Арктур взял перо, провёл им по моей ладони. Не больно, но слишком остро, словно мысль прорезала кожу. Капля крови упала в серебро. Оно дрогнуло, будто проглотило её.
Свиток вспыхнул, руны побежали по строкам. Жжение ударило в руку до локтя. Я вскрикнула и прикусила губу. Арктур поднял ладонь — и жар мгновенно спал. Он снял перчатку, слегка коснулся моего запястья. Его пальцы были тёплыми. Слишком тёплыми.
— Печать приняла, — сухо сказал он. — Порог Академии теперь за вас. Остальное зависит только от вас.
Я едва дышала. Он снял боль. Незаметный жест — и всё же слишком личный.
— Дар у вас нестабильный, — продолжил он. — Сырые всплески. Уже кто-нибудь «заметил»?
— Я прибыла час назад.
— Тем лучше. — Его взгляд задержался на моей ладони. — Редкая светлая формула с непредсказуемыми резонансами. Такие либо сгорают, либо… — угол его губ дрогнул, и мне стало холодно, — либо учатся управлять тем, что пожирает их изнутри.
— И… что вы думаете обо мне? — сорвалось прежде, чем я успела остановиться.
— Что вы задаёте слишком много лишних вопросов, — спокойно ответил он и указал на кресло. — Сядьте.
Я опустилась на край сиденья. Он прошёл мимо, от него пахло кедром и чем-то остро-пряным.
— Почему Академия? — спросил он, открывая ящик.
— Потому что только здесь моя магия получит направление. И… потому что мама…
— Опять мать, — тихо произнёс он. Без насмешки. От этого стало ещё тревожнее. — Личные мотивы ломаются первыми.
— А что не ломается? — спросила я дерзко.
Он достал из ящика призму. Внутри стекла шевелился свет.
— Дисциплина и страх. В нужной дозе они дают выживание.
Призма вспыхнула. Луч света, тонкий как нить, рванулся ко мне. Я потянулась — и лампа под потолком треснула.
— Тихо, — сказал Арктур.
Мир сразу подчинился. Луч вернулся в призму.
Я отдёрнула руки, дрожь пробежала по пальцам.
— Вот почему вы здесь, — холодно констатировал он. — По основной программе вы не удержитесь. Поэтому… вам назначаются индивидуальные занятия контроля. У меня.
— У вас?.. — я не узнала свой голос.
— У меня, — подтвердил он. — Это не привилегия. Это наказание. Сегодня. После отбоя. Час до полуночи. Третья башня. Никому не говорите.
Жетон с руной скользнул в мою ладонь. Он был тёплым, словно только что держанный.
— Почему в тайне? — вырвалось у меня.
— Потому что студенты путают учёбу с легендами, — произнёс он. — А я не терплю легенд.
Его взгляд задержался на моей руке с белым следом от пера.
— В Академии нет безопасных мест. Нигде. Даже здесь. Если услышите шёпот — не отвечайте. Если увидите невозможное — не смотрите слишком долго. И если вам скажут, что меня можно умилостивить… уходите.
Полночь в Академии Арктур не похожа ни на одну другую ночь.
Тишина здесь была слишком густой, слишком настороженной, словно сама тьма ждала чего-то.
Я осторожно поднималась по лестнице Третьей башни, сжимая в ладони жетон, который мне дал ректор. Он был горячим, будто живым. Иногда мне казалось, что он бьётся, как маленькое сердце.
С каждым шагом воздух становился тяжелее. Стены, увитые рунами, тихо дрожали, будто подстраивались под мой пульс. Внизу спали общежития, дежурные маги обходили дворы, но здесь, в башне, время застыло.
Не иди.
Вернись.
Он ждёт тебя не для того, чтобы научить.
Шёпот раздавался прямо в голове. Я прижала пальцы к вискам и зашептала вслух:
— Просто камни. Просто старые заклинания.
Дверь библиотеки встретила меня мёртвым молчанием. Руны на створке вспыхнули, когда я приложила жетон, и дверь открылась сама собой.
Внутри было холодно.
Бесконечные стеллажи уходили ввысь, книги шептались, будто обсуждали меня. Пламя свечей дрожало в канделябрах, отбрасывая длинные тени.
И там, у стола, стоял он.
Кайден Арктур.
Его фигура словно выросла из самой темноты. Высокий, в мантии, которая будто поглощала свет. Глаза — холодные, как лёд, и в то же время — слишком живые. Я не знала, чего в них больше: равнодушия или интереса.
— Вы пришли, — сказал он ровно.
Голос был тихим, но от него внутри всё сжалось.
— Вы… звали, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Я не зову, Вейр. Я приказываю.
Сердце сжалось, но я заставила себя выдержать его взгляд.
На столе он разложил артефакты: призму, чёрный камень с трещинами, свиток с рунами.
— Сядьте, — приказал он.
Я подчинилась.
— Покажите мне магию.
— Я… не умею управлять ею. Она сама вырывается, — выдохнула я.
— Вот именно. — Его губы изогнулись в тени насмешки. — И потому вы опасны.
Он придвинул ко мне призму.
— Коснитесь. Вложите силу.
Я дрожащими пальцами коснулась стекла. Оно было холодным, но внутри шевелился свет — словно живое существо. Я потянулась к нему, и нить вспыхнула, ударив в потолок.
Свет взорвался, книги зашуршали, пыль посыпалась сверху.
— Остановите! — резко бросил он.
Я не могла. Сила рвалась наружу, обжигала кожу, хотелось закричать.
В следующее мгновение его руки сомкнулись на моих. Холодные, сильные. И всё стихло. Свет схлопнулся внутрь призмы. Осталась только тишина и его взгляд — слишком близко, слишком глубоко.
— Вы могли снести полбашни, — сказал он, не отпуская моих рук. — И при этом не заметить.
— Простите… — прошептала я.
— Извинения бесполезны, — отрезал он, но пальцы всё ещё держали мои.
Я чувствовала тепло его кожи и внезапно поняла, что мне не хочется, чтобы он отпускал.
— Ваш дар слишком силён, — продолжил он. — Свет внутри вас нестабилен. Он ломает сосуд. Ваш сосуд.
Он провёл пальцем по линии пореза на моей ладони. Жжение исчезло, осталась прохлада.
Я сглотнула.
— И что теперь?
— Теперь вы научитесь держать границу, — его голос был низким и глухим. — Между собой и магией. Между светом и тьмой.
Он отпустил мои руки. Я ощутила пустоту.
— Встаньте, — приказал он.
Я подчинилась. Он встал напротив, вытянув руку ладонью ко мне.
— Повторите.
— Но без артефакта?..
— Повторите.
Я вытянула руку. Искра внутри ожила, дрогнула, рванулась наружу. Воздух вокруг меня завибрировал.
Арктур шагнул ближе и наложил свою ладонь поверх моей. Его сила накрыла мою — тёмная, холодная, но стабильная. Магия во мне сразу стихла, словно утонула в глубоком колодце.
— Чувствуете? — спросил он.
— Да… Это тишина.
— Это контроль, — сказал он. — И он придёт, когда вы примете, что свет внутри вас может быть такой же опасной тьмой.
Я резко подняла взгляд.
— Вы хотите сказать, что во мне есть тьма?
— В каждом она есть. Но вы её слышите.
— А вы? — вырвалось у меня.
Он замер. Его глаза на миг стали слишком человеческими.
— Я давно перестал задавать себе этот вопрос.
Мы стояли слишком близко. Его дыхание обжигало щёку.
И тогда я услышала новый шёпот.
Он опасен.
Он тебя сломает.
Беги.
Я дёрнулась, обернулась, но никого не было. Шёпот звучал только в моей голове.
Арктур внимательно смотрел на меня.
— Вы слышите?
Я кивнула.
— Никогда не отвечайте. Они сильнее, чем кажутся.
Он отступил.
— Сегодня достаточно. Возвращайтесь в спальни.
Я спрятала жетон в карман, но у двери он снова позвал:
— Вейр.
Я обернулась.
— Вы опасны. Для себя. Для других. Но если вы выживете… — он задержал взгляд на моём лице. — Вы станете сильнее, чем думаете.
Дверь закрылась за мной мягко. Сердце колотилось так, будто я бежала.
И всё же внутри жила странная, пугающая мысль:
Я хочу вернуться.
Утро пахло влажным камнем и крепким чаем из общей столовой, но я пила воду — горло не слушалось. После ночного урока кожа на запястье горела лёгким холодом, там, где клятвенная царапина едва светилась под кожей тонкой руной. Казалось, если прислушаться, я услышу её шёпот — ровный, как пульс.
— Ты не спала, да? — Лиора плюхнулась напротив, ловко утащила с моего подноса половину булочки и заговорщически наклонилась. — Не говори, что ходила в Третью башню. Говори, что читала устав до рассвета, — она состроила невинные глаза. — Легче жить.
— Я читала устав, — послушно сказала я.
— Вот и умница, — фыркнула она. — Потому что если просочится слух, что тебя сразу вызвали «наверх», тебя скушают заживо. Даже не спрашивай, кто именно.
— Кто именно.
— Все, — серьёзно ответила Лиора. — Особенно те, кто улыбается первым.
По залу прокатилось движение: звон маленьких колокольчиков означал сбор на Вводную по Контролю. Первая общая лекция. Говорили, что на неё иногда заглядывает сам ректор — «чтобы напугать слабых и вдохновить бесстыжих», как выразилась чья‑то ехидная соседка за соседним столом.
Мы с Лиорой затерялись в потоке и поднялись в Большую аудиторию — амфитеатр из тёмного дерева, в три яруса, с кристальными лампами под потолком. На стене — круг из серебряных рун, за кафедрой — длинный стол с артефактами. Пахло мелом, пылью и чем‑то резким — озоном после магического разряда.
— Привет, — рядом со мной опустился высокий парень с тёплой усмешкой. — Маркус Хэйл, старший курс. Вы новенькая и уже в центре внимания, это почти талант.
— Элиана, — представилась я, не отводя взгляда от кафедры.
— Вижу, — он криво улыбнулся глазами, будто помечал что‑то в уме. — Не нервничайте. У Грей есть привычка ломать — но не всегда получается.
— Грей? — я снова посмотрела вниз.
К кафедре вышла женщина в тёмно‑стальной мантии. Серебряные волосы убраны в идеальный узел. Она не улыбалась и не пыталась понравиться. Взгляд — как лезвие. Сильвия Грей, старший преподаватель контроля — я слышала её имя ночью, когда Арктур коротко перечислял, что мне «нельзя».
— Лекция, — Грей произнесла без приветствия. — Контроль — это не свобода. Контроль — это клетки, которые мы добровольно надеваем на свою силу. Кто не способен носить клетки — покидает Академию. Желательно ногами.
Смех прокатился по рядам, нервный и угодливый. Грей отлично слышала и смотрела так, что смешно стало только одному светловолосому в первом ряду — он тут же притих.
— Нам понадобятся три добровольца, — сказала она. — На живом примере поймём, почему ваши фантазии о собственном даре хуже градового шторма.
Руки взметнулись. Я опустила плечи — последний, кто мне сейчас был нужен, — показ перед всей Академией. Но, похоже, утро решило, что я уже должна за вечерний урок.
— Вейр, — прозвучало сверху.
Аудитория шевельнулась — как будто имя уже шепталось в коридорах. Я поднялась. Ноги были деревянными, но я ступала ровно. Рядом со мной вниз спустились ещё двое — самая правильная девочка из первого ряда и долговязый парень, который старательно не встречался глазами ни с кем.
Грей окинула нас взглядом, задержалась на моём лице на одно дыхание.
— Круг, — кивнула она в сторону нанесённого на полу узора. — Первый уровень подавления. Безопасный даже для тех, кто умеет только ломать лампы.
Кто‑то хихикнул. Я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Маркус, оставшийся на своём месте, чуть заметно качнул головой: «Не реагируй».
Мы встали в круг — серебряная септима, семь символов по периметру, тонкий ровный шов по камню. Я знала о них: подавляют резонанс, сглатывают всплески. Теоретически.
— По очереди, — сказала Грей. — Выполняем простую задачу: стабилизируем поток, направляем в центр круга, удерживаем пять счётов. Кто начнёт?
Правильная девочка шагнула вперёд. Её поток был красивый — учебниковая иллюстрация. Светлая дуга, идеально ровная, пять счётов — и всё. Аплодисменты. Долговязый исполнил хуже, но не позор — руна в центре вспыхнула и погасла.
— Вейр, — сказала Грей.
Я ступила в середину. Серебро круга холодило подошвы через мягкую кожаную подошву. Ладони вспотели. Внутри — знакомая теперь искра: готова, почти просит.
— Вдох, — произнесла Грей. — Выдох. Вспомните что‑то холодное. Кладбище. Пустую комнату. Или… — она ленивая улыбнулась одними глазами, — кабинет ректора.
Аудитория ожила. Чей‑то стул противно скрипнул. Кто‑то засвистел на вдохе и тут же получил локтем под рёбра.
Я не посмотрела ни на кого. Вдох. Выдох. Нить внутри меня дрогнула и потекла вниз по рукам — тонкий, почти невесомый свет. Касаясь воздуха, он начинал звенеть — высокая нота, чем-то напоминающая лезвие по стеклу.
Камень под ногами отозвался. Руна в центре круга вспыхнула.
— Удерживайте, — сухо. — Пять счётов.
Раз. Два. Три.
На «четыре» из‑под кафедры Грей незаметно легла тень. Не моя. Чёрная, как прожилка в мраморе. Тень скользнула к кругу — и разрезала его по одному из швов, как острым когтем. Я почувствовала, как что‑то чужое касается моей магии — и она взбрыкнула, как испуганная лошадь.
— Пять, — произнесла Грей слишком быстро.
Поток сорвался. Свет ударил в потолок. Кристаллы ламп зазвенели и погасли по внешнему ряду — одна за другой. Аудитория вторая, потом третья секунда лежала в полутьме и мягком гуле. Эхо прокатилось по сводам.
Кто‑то вскрикнул. Кто‑то рассмеялся. Дальше все зашумели разом, как прибой.
Я стояла посреди круга и пыталась дышать. Воздух был густой, как сироп. В горле стоял вкус металла. Шёпоты, которых я боялась, полезли из стен, из камня, из собственных ребер:
Слишком слабая.
Ты — трещина.
Он видел. Он всё видел.
— Тишина, — слово Грей ударило в уши, как звон колокола. Гул смолк. — Вейр, поздравляю, вы доказали мою мысль.
— Ка… какую? — язык не слушался.
— Что некоторые потоки годятся только для того, чтобы тушить их ведром, — она повернулась к рядам. — Запомните: нестабильный дар — это не экзотика, это дефект. Его либо лечат, либо удаляют из стен Академии. Следующий блок — работа с гасителями и канделами.
Рассвет в Академии всегда приходит тише, чем в мире за её стенами. Словно свету приходится спрашивать разрешения у камня.
Я выскользнула из спальни, не разбудив Лиору. На подушке ещё тёплой лисой свернулась её руда́я коса — и сопела так мирно, будто в этом городе нет башен, клятв и ректоров, чьи имена шепчет каждый коридор.
Жетон тёпло стучал в ладони — два удара, пауза, третий. Браслет на запястье мягко обнял кожу, руна внутри иногда вспыхивала, как глаз. На лестницах Третьей башни холод был другой — не сырость ночи, а сухое хранилище времени. Рунные полосы вдоль перил едва светились, и это свечение помогало не сорваться в пропасть пустых пролётов.
Одна.
Одна.
Он велел — одна.
Шёпоты не унимались. Я отстранила их — как отодвигают штору: не рвёшь, а просто не смотришь внутрь.
У закрытой двери библиотеки я приложила жетон. Руны вспыхнули так ярко, что на секунду ослепили — словно рассвет пробился изнутри. Но дверь не открылась. Вместо этого в камне справа проявилась тонкая вертикальная щель — едва заметный стык плит.
— Вейр, — сказал голос откуда-то сверху.
Я подняла голову. Ректор стоял на галерее, вытянувшейся под самым сводом. Рассвет, играя в витражах, обводил его силуэт золой и холодным огнём. Он смотрел вниз так, будто видел меня целиком — кожу, кости, кровь, шёпоты.
— Сюда, — коротко.
Лестницы на галерею не было. Только гладкая стена, на которой руны складывались в нечто похожее на трап. Браслет уколол запястье — едва, как подсказка. Я коснулась первого знака — под пальцами камень издал короткий звук, как нота. Следующий — ниже, третий — выше, четвёртый… Лестница проступила из воздуха, ступени вышли из камня, как из воды.
— Хорошо, — сказал Арктур, когда я поднялась. В его голосе не было ни похвалы, ни удивления; просто сухая фиксация факта. — Слышите правильные швы.
Правильные — значит, есть и неправильные. На секунду мне показалось, что у стены, чуть дальше, идёт тонкая, чуть светящаяся трещина. Как будто камень незаметно дышит не в такт.
— Что это? — сорвалось.
— То, чем Академия живёт, — ответил он без пафоса. — И то, чем она может умереть.
Мы вышли на узкий обходной балкон под сводом. Оттуда видно было всё: столы, где я вчера трогала призму; тяжёлые шкафы, в которых, казалось, спят книги; пустое место в центре, где я стояла в круге. За витражами рождался свет — рождается всегда тяжело и бескровно.
— Сегодня не будет артефактов, — произнёс он. — Только вы. И воздух.
— И вы, — сказала я слишком честно.
Он чуть повернул голову, и тень улыбки коснулась губ. Или мне показалось.
— Для начала — снимите браслет, — спокойно.
Я вцепилась пальцами в гладкую чёрную поверхность.
— Вы говорили…
— Я знаю, что я говорил, — отрезал он. — Десять секунд. Ровно. Я держу контур. Вы — слушаете себя. Если потянетесь к источнику — я вырву вас за шиворот. Если сорвётесь — виновата я, — угол его губ тронулся. — Шучу. Виноваты будете вы.
Я вдохнула. Счёт до пяти — рука помнила его без сознания. Раз, два, три, четыре, пять… Спрячь страх в ладонь. Снимай.
Браслет оказался на коже легче, чем я думала. Но когда он соскользнул, стало как будто легче и… пустее. Внутри тотчас зашлась тонкая нить — не моя лига. Источник откликнулся — как море на крик чайки.
— Счёт, Вейр, — напомнил ректор тихо.
— Раз, — выдох. — Два. Три…
На «четыре» всё сорвалось. Шёпоты взвыли. Воздух налился звоном. Каждый волосок на руках стал струной.
— Не тянитесь! — его голос ударил не в уши — по нервам.
Его ладонь лёгким рывком перехватила мою. Холод, как вода из горного источника, накрыл жар в груди. Я глотнула воздух и почти заплакала — от того, что стало возможно дышать.
— Девять, — отчеканил он. — Десять. Наденьте.
Я защёлкнула браслет; руна вспыхнула крошечной искрой, и шёпоты рухнули — как если закрыть окно в бурю.
Он не убрал ладони сразу. Его пальцы лежали на моём запястье легко и уверенно — не держали, а как будто указывали, где у меня границы. Где — я. И где — не я.
— Ваша проблема не в силе, — сказал он. — Ваша проблема в слухе.
— В смысле… — я осеклась. — Разве это не хорошо?
— Хорошо — для меня, — ровно произнёс он. — Плохо — для вас. Вы слышите лишнее. Там, где ученики чувствуют поток, вы слышите его струну. Там, где они держат линию, вы настраиваете. Слух — точен, но сводит дыхание с ума. А когда дыхание врет — руки ломают всё.
Он подошёл к арке, из которой мы поднялись, и провёл рукой по камню. На нём проступил знак — простой, как детский рисунок: круг, зачёркнутый пополам.
— Здесь — «не трогать» для всех, кроме меня, — сказал Арктур. — Но вы это слышите. Поэтому — идём дальше.
Мы вышли на наружную галерею. Ветер разрезал тишину, пахнул влажным шифером и далёким дымом кухонных печей. С вершины башни Академия казалась живой анатомией: артерии коридоров, узлы лестниц, сердце внутреннего двора. Над северной стеной шла тонкая трещина света — барьер, который больше чувствуется, чем видится.
— Вы видите? — спросил он.
— Слышу, — честно. — Там шов слишком высокий. Как будто его натянули, но нота не та.
— «Нота не та», — повторил он и кивнул без улыбки. — Совет бы за такое словосочетание отправил вас обратно в деревню. Но я — нет. Подойдите.
В выступ балюстрады был вмонтирован узкий пьедестал с полукольцом из металла. Никаких рун. Чистая поверхность, как зеркало. На ней — едва уловимое дрожание.
— Это не печать, не артефакт, не контур, — сказал он негромко. — Это шов. Место, где ткань Академии стягивается в барьер. Таких точек — три. Эту я держу сам. Две — держат другие. Одна из них… последние месяцы фальшивит.
— Фальшивит? — у меня всё превращалось в музыку — и это либо льстило, либо пугало.
— Кто-то вмешивается, — прямо сказал он. — Или что-то. Я начну проверку. Вы — слушаете. Если услышите чужую руку — не хватайте. Покажете.
Колокол бил к первой паре, и казалось, что его звук распахивает коридоры, как двери. Шум, смех, шелест мантий — всё это помогало не думать. Если не думать — легче не слышать. Шёпоты вежливо отступали, когда я ловила ритм толпы, и возвращались, стоило мне остановиться.
Браслет сидел на запястье, как влитой. Внутри крошечная руна время от времени едва касалась кожи — не жгла и не холодила, просто напоминала: дыши; держи дистанцию. Я ловила себя на том, что пальцы сами складываются в знакомый счёт — один, два, три, четыре, пять — и только потом отпускают мысль.
— После пары к Грей, — напомнила Лиора, шагая рядом так быстро, будто бежала, хотя внешне неспешно болтала. — Я тебя жду у дверей. Если через пятнадцать минут не выходишь — иду спасать.
— Не надо, — сказала я. — Это будет выглядеть как покушение на кафедру.
— Пусть выглядит, — фыркнула она. — Главное, чтобы ты выглядела живой.
Пара пролетела, как карточка из колоды: «Основы резонанса» — сухо, чётко, схемы, руны, формулы. Я записывала механически, пытаясь не смотреть на галерею. Всё равно — на уровне кожи — знала: там никого. И всё равно — спиной знала: кто‑то видит. Маркус мелькал в дальних рядах, делая вид, что слушает преподавателя. Раз поймал мой взгляд. Поднял бровь: держись.
Когда прозвенел конец, Лиора ткнула меня в локоть.
— Пятнадцать минут. Я засеку песочные часы. Если Грей начнёт тебя пугать — делай вид, что ни слова не понимаешь. Это бесит их больше всего.
— Ты — лучший стратег, — сказала я и улыбнулась. Но эта улыбка была из тех, что держат форму только снаружи.
Кабинет Сильвии Грей пах не чернилами — железом. Стены — не стеллажи, а шкафы с канделами, гасителями, манжетами. В углу — стойка с тростью, на рукояти которой светилась тончайшая сеть рун. На столе — идеально разложенные листы, перья, пресс для печатей. Всё правильно, всё на своих местах — как в операционной.
— Вейр, — она не поднялась. Выпейте этот голос холодным — и горло обожжёт. — Присядьте. Нет, стойте. Лучше стоя.
Я осталась стоять. Она скользнула взглядом по моему браслету — и отступила улыбкой, похожей на царапину.
— Личный лимитер на учебных занятиях допускается только по письменному разрешению администратора уровня «ректор» или «куратор сектора». Разрешение принесёте?
Я достала конверт, который утром оставил Арктур. Внутри — расписание и ещё лист — уж слишком безличный, чтобы быть простой памяткой. Я положила лист перед ней, не отпуская края. Внизу, над строкой «особые условия», сидела крошечная руна — такая же, как внутри моего браслета, но другая по ноте. Я не слышала её — ощущала, как тихий удар сердца.
Грей наклонилась, изучая печати. Пальцы — узкие, без украшений. Она не притронулась — посмотрела и откинулась в кресле.
— Любопытно, — произнесла она. — Подпись ректора коротка, как приговор. Ладно. Проверка реакций всё равно состоится.
— С лимитером, — уточнила я.
— С ним, — согласилась она ровно. — А начнём без.
Я не дрогнула. Внутри руна слегка щёлкнула — считай до пяти.
— Я не поняла формулировку, — сказала я самым вежливым голосом. — Прошу уточнить задачу в письменном виде.
Тонкий мороз прошёлся по её лицу.
— Говорят, вы быстро учитесь, — произнесла Грей. — Что ж. Письменно так письменно.
Она вывела на бланке три строки, подложила печать. Печать вспыхнула сухим светом. Я прочла — там не «снять», а «временно ослабить контур взаимодействия». Разница — в две буквы и целая пропасть в последствиях.
— Выполню, — сказала я и прикоснулась к руне браслета. Контур послушно «просел» — не снялся, а дал чуть больше свободы. Шёпоты шевельнулись, словно почувствовали щёлочку.
— В круг, — кивнула Грей.
Практикум занимал соседнюю комнату — полированный камень, на нём — круги разного уровня, стенные зеркала для «обратной связи» потока, стол с артефактами. Над нами — ряды приглушённых ламп. За стеклянной перегородкой — двое ассистентов отмечали что‑то в журналах. Я краем глаза увидела тёмную фигуру в коридоре — кто‑то встал к окну, заслонив свет. Контуры галереи переворачивали силуэты в тени, но я знала эту прямую линию плеч. Маркус.
— Упражнение «зеркальные канделы», — сказала Грей. — Ваш поток возвращается к вам же, отбитый зеркальной поверхностью. Ваша задача — не поймать его лицом. Пять счётов удержания, три серии. На третьей серии — лёгкое усложнение.
— «Лёгкое» — это когда вы улыбаетесь? — сорвалось у меня. На такой тон с преподами меня не тянуло никогда. Но этот взгляд с железной ноткой… выбивал.
— Это когда я предупреждаю, — без улыбки.
Я встала в круг. Серебро по краю выглядело идеальным. И всё же — нота не та. Чуть‑чуть. На секунду захотелось наклониться и ногтем «подправить» шов. Я разжала пальцы.
— Начали, — сказала Грей.
Первая серия: поток поднялся, ударил в зеркало, вернулся. Браслет глухо отозвался, сдержал излишек — я считала в такт: раз, два, три, четыре, пять — отпустила. Справилась. Ассистенты что‑то отметили.
— Вторая, — Грей едва заметно шевельнула пальцами. Канделы по краю круга вспыхнули тонким огнём. Воздух стал суше, голос — выше. Я опустила взгляд и поняла: один из швов круга «звенит». Не сильно, но достаточно, чтобы «вернувшийся» поток стукнул не в центр — мне в грудь.
— Счёт, — шепнула себе. — Один. Два. Три…
Поток рванулся. Я не успевала. Браслет щёлкнул — держи дистанцию. Я вкопала пятку в камень, будто ногой поймала ноту. Крошечное смещение — и отражение прошло левее, зацепив рукав, а не кожу. Пахнуло гарью. Где‑то посыпалась сажа.
— Третья серия, — в голосе Грей прозвенело довольство. — Усиленная.
Канделы ярче, зеркало под меньшим углом, круг — идеально чистый. И всё же — откуда‑то из‑под него лезла тонкая трещинка. Не как в прошлый раз — ниже, потайная. Чужая. Я почувствовала её, как волос на губах.
— Готовы? — Грей стояла чуть сбоку. Её тень легла на линию, где «фальшиво».