И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное: семь Ангелов, имеющих семь последних язв, которыми оканчивалась ярость божия. И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его, и число имени его стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии…
Откровения святого Иоанна Богослова
Вес тяжелых костей
Кровавые глаза
Потная одежда
Новый режим
Немного земли
Чтобы понять и узнать
(с) Low Roar – Don’t Be So Serious
_______________________________________________________________________
― Мочи Деревню, Таун! Давай!
Детские крики шестиклассников смешивались в единый неразборчивый шум для ворочающихся на земле школьников.
― Мм… Ай… А!
Возгласы избиваемого не тормозили щелчки от ударов. Боль, пронизывающая кучерявую русую голову, нарастала. Затем плач, но слезы все равно не остановили обидчика. Скулы окутало пламенем от ссадин с синяками, звенел сильно череп. Парнишка, лежа на спине не давал отпор. Он физически не слаб, но жил внутри страх совершить первый удар по лицу новоиспеченного ненавистника. Максимум толкнуть с боязнью, что реакцией станут кулаки в ответ. Другой белобрысый, коротко стриженный сверстник слыл из тех, перешагнувших грань пинков, подножек и оскорблений. Школьник сходу влетал с удара по голове, притом может с ноги зарядить. Такого считали крутым, сильным, плюс витающий трепет плодил компанию задир, ошивающихся рядом. Некоторые из них напоминали поднятый парус за белобрысым капитаном, стоявшим на корме у руля. Дети, заискивая да поддакивая, рассчитывали не вставать на место униженного и побитого. В принципе это работало, таких он не трогал.
Песок с металлическим привкусом из-за крови хрустел во рту. Искусанные губы горели от впивающихся в них собственных зубов при ударе по челюсти. Ранее он очень хотел дружить с Тауном, но данной возможности не дали в зародыше. Тяжело вспомнить, что являлось отправной точкой. Мальчишка единственный в классе жил за городом, и сверстники прилепили прозвище «Деревня». Школьник ненавидел место своего проживания, мечтал о жизни в центре с остальной ребятнёй, но не сложилось. Ребенок не знал родителей, в то время как у других отцы и матери вкалывали, имея в мегаполисе больше ресурсов, снимали или покупали квартиры. Он жил в затхлом деревенском доме с родственником на пенсии, старшим братом отца. Дядя не слыл плохим человеком, заботился о племяннике, но организовать переезд в город поближе к цивилизации не по карману. Кличка «Деревня» настолько срослась с мальчиком, что тот во всех бедах винил нынешний дом. Проблемы в школе по мнению пацана связаны с местом проживания, в то время как у Тауна совсем другая история.
На уроке английского ученик не мог прочитать строчку из диалога двух путешественников: «My favourite town is London». Белобрысый завис на слове town в предложении. Из детских уст вылетали разные фразы, все кроме верных. Тоун, товн, тон и далее в таком духе, пока он не запнулся, окончательно исчерпав свои варианты. Возможно, пацан догадался бы как правильно, но встал в ступор от неловкого нарастающего стыда перед классом. Таун всегда приходил без домашки, не прилагал усилий там, где стоило запускать извилины. На уроках мычал и запинался, разве, что на физре выкладывался.
― Правильно «таун»!!! ― заверещала учительница, потерявшая терпение.
― Даун? ― специально переспросил парнишка, дабы морально подняться в глазах окружения.
― Да это ты даун, а верное слово «таун»!!!
Детский смех прокатился по аудитории. Момент стал знаменательным в истории школы, подарив парнишке прозвище. Для Деревни он считался не просто Тауном, а действительно тем самым, олицетворяющим город. Белобрысый пацан жил в центре, постоянно рассказывая всем вокруг, как играл с ребятами в сотки на ступеньках подъезда. На заброшке пилил железные трубки, позже отрезая пальцы у перчаток для них. Деревня всегда слушал Тауна с завистью, а тот заметив его, натягивал кусок резины и выстреливал жгучей рябиной. Болело знатно, аж до слез.
Кучерявому хотелось жить в городе невзирая на белобрысого с обидчиками. В школе ученик пересекался со сверстниками, но стал им чужим. Пока другие гуляли после занятий, пацан торопился домой, чтобы успеть до темноты. В деревне жило мало детей, он их редко встречал. Одни лишь работяги со стариками. Ребенок, проваливаясь в одиночество, только и делал, что слушал музыку, смотрел телевизор, залпом читал книги. Паренек любил покупать журналы с пустыми окошками для наклеек, продававшимися отдельно. Он жертвовал карманной мелочью на еду ради стикеров с героями из мультфильмов, собирал все страницы и мечтал похвастаться перед остальными. Часто Деревня представлял знаменательный момент, но затем возвращался в реальность, зная, что произойдет, покажи он свои сокровища городским. Таун задирал постоянно, а остальные подхватывали. Стая одноклассников набрасывалась. Неутолимый детский голод, жаждущий издевательств, злобы и боли других. Жалость если просачивалась через школьную жестокость, то сразу подавлялась где-то на глубине, чтобы не оказаться на месте униженного, хлюпающего от слез ребенка. Вывод один, если Деревня принесет что-то в школу, это испортят или заберут.
Кучерявый закрывал лицо, пытаясь защититься от кулаков сидящего на нем Тауна. Твердые костяшки все равно проходили через блок. В мелькающую щель между рук, Деревня заметил на небе что-то странное, даже кого-то. Среди густого сгустка серых облаков на фоне солнечной бреши летел человек. Мальчишка мог поклясться, что видел фигуру в плаще, парящую в воздухе. Школьник позднее списал всё на стресс и помутнение из-за ударов по голове, вследствие чего разыгралось воображение. Деревня думал об увиденном, когда все закончилось. Парнишка долго лежал один на земле, рядом с тропинкой через лес у городской окраины. Все уже давно ушли, но ему не хотелось вставать. Дело вовсе не в побоях и усталости. Мальчику придётся вернуться домой, в рассадник одиночества.
* * *
Её баклажанный оттенок волос, такой родной, знакомый. Он думает о нем, возвращаясь с работы. Вставляет ключ в замочную скважину, проходит сразу на кухню, не через коридор, а странным мгновенным скачком. Одни прыгающие отрывки с действиями. Девушка в бюстгальтере и шортиках стоит возле плиты, жарит для него сочные тресковые котлеты. Шикарная, миниатюрная и манящая фигурка с татуировками, напоминающими вырванные буквы и символы клавиатуры, разбросанные по всему телу. На спине заметен слэш, чуть ближе к правому плечу протокол http: и другие, невпопад. Возлюбленная закидывает щепотку специй в скворчащую сковородку, поворачивается, поправляет баклажанную челку. Она улыбается. Лицо нечеткое, но мозг знает, что это та самая.
«Кто? Откуда?»
Одни вопросы без ответов. Пока зовет себя «Я».
«Где? Зачем?»
Знает, что находится здесь, но не видит, не слышит. Сплошная темнота. Ничего не чувствует, есть лишь сопротивление. Не может быстрее.
«А куда иду?»
Надо двигаться. Неважно. Ходит так бесконечно. В прошлом и будущем, несколько жизней проводит в данном ритме. Понимание всего придёт.
«Главное не останавливайся!»
Длительный путь прерывает крепкая хватка. Она выдергивает, тащит за собой. Наконец ступает на твердое и земля под ногами. Все так же не видит и не слышит, поэтому понять, что или кто ведет вперед, невозможно. Будет называть это и дальше Хваткой. У всего существует определение, так проще. Хватка тянет долго за собой, пока не приходит тепло. Наконец отпускает. Грубой силой выталкивает на что-то мягкое.
«Жар?»
Протягивает руку и ощущает боль.
«Горячо!»
Огонь… Значит, имеются чувства, пусть и не все. Помнит, как слезятся глаза от костра, но сейчас это невозможно. Зрачков нет. Трогает то, что должно фигурировать лицом. Кончики пальцев шелестят по голове. Ни волос, ни ушей, вообще ничего. Только форма. Поэтому не слышит, не говорит и не видит. Знает, что все правильно. Так необходимо.
«Но зачем?»
Нет усталости, лишь моральная рана от гнетущей пустоты. Но есть огонь, нравится исходящая от него теплота. Радуется боли в руке от ожога. Это стоит того, чтобы вспомнить костер. Чувствует, путь продолжиться, как, и задумано, но не в данный момент. Пока ждет. Приходит хватка и снова тянет за руку, а затем передает что-то. Сжимает палец, ведет им по выпуклым отверстиям и линиям полученного предмета. Это же буква. Вручает еще много таких же. Составляет вместе с хваткой слова. Понимает их.
«Семеро придут. Появятся, когда нужно начать заново».
Подключаются другие четыре пальца, время ускоряется. Слепота отступает, буквы преображаются в картинку. Снова слышит, чувствует. Смотрит на ворота. Проносится лай собак. Запах стоялой воды.
«Я могу вырезать статуэтки Будды хоть целую вечность―
― пламя ненависти не утихнет...»
(с) Секиджо
Секиро
___________________________________________________________________________
Летнее солнце прикрепилось к чистому небу, свет дотронулся до болот вокруг деревни Камышей ранним утром. Сияние съело дома, сделанные из стеблей, металлолома и строительного мусора старой канувшей эпохи. Колоски с метелок плавали на торфяном покрове, словно маленькие лодочки. Огромные ягоды кричали всем своим видом, что созрели и готовы упасть в корзины сборщиков. Лучи дотянулись так же до массивных клеток, болтающихся на возведенных столбах в северной части болот. Напротив самодельных тюрем над водой, прямо на берегу, торчали колья из земли со следами запекшейся крови. На небе застыли они. Семеро неизвестных, пришедших в этот мир.
* * *
― Я всегда рядом, помни… ― женский голос успокаивает. Что-то в нем знакомое. Вокруг пустота, четко различимы пышные губы, а лицо трудно разглядеть, как в портретном режиме, но размывается не только фон, но и черты. Он все равно помнит ее красоту и безупречность. Баклажанные волосы, шикарное тело и страсть. Таких же чувств никогда ни к кому испытывать не сможет. Весь абсолют меркнет перед ней. Полностью обнаженная девушка сидит на нем и улыбается. Хочется остаться в этой пустоте навсегда вместе. Рисунки на ее желанном теле стали лучше различимы. Отдаленно доносится гавканье. Девушка покачивает бедрами быстрее и говорит другим, не своим голосом странную фразу:
― Раньше люди ездили на автобусах в огромные магазины…
* * *
― Раньше люди ездили на автобусах в огромные магазины. Тогда не приходилось охотиться и собирать ягоды. Всего хватало в достатке больше, чем необходимо, ― донесся нежный женский голос. Девушка рассказывала их дочери о прошлом.
И не слова любимой жены разбудили его. Проснулся Кенр от лая собак с улицы. Привычные стены из камыша, укрепленные листами металла со сколотым кирпичом, вернули в реальность. Ему снился странный сон, в нем исчезло лицо, но это не самое важное и лишь отправная точка. Затем пришла она… Желанная девушка с баклажанными волосами и вернулись зрение со слухом. Стало стыдно перед своей женой, ведь та в нескольких шагах от него. Кенр покраснел и попытался выкинуть из головы образ женского тела со странными татуировками. Ноздри втянули запах болота, просочившийся через открытое окно. Между ног торчал огромный стояк из-за сна, зависшего в памяти и не собиравшегося пока смываться в далекие уголки мозга. Дочь с женой не должны увидеть это позорище.
Не привлекая внимания, Кенр прошмыгнул к двери на задний двор. У дома имелось два выхода, к туалету напротив огромного болота и на деревенскую основную дорогу, разрезавшую Камыши пополам. Закрывшись в сколоченном из старых досок сортире, он отлил, а затем принялся за дело. Мастурбируя, Кенр пытался мысленно выкинуть образ девушки из сна, часто натягивая картинку своей жены в сознании. И это плохо работало… Он сфантазировал как прерванный сон завершается минетом от той, что пришла из грез. Девушка с баклажанными волосами всплывала перед глазами. Заглушить возбуждение невозможно и не хотелось. Думая о жене внутри своих вымышленных озабоченных зарисовок, в лучшем случае та в его нынешней фантазии становилась третьей участницей в утехах с татуированной девицей.
Завершив наконец процесс само ублажения на ноте с придуманной оргией, Кенр избавившись от стояка и надев штаны вернулся в дом. Парень не подавал виду, что несколько минут назад страдал от ночного перевозбуждения. Дело не в его жене, у них в сексуальном плане все нормально, но девушка из сновидений регулярно навещала Кенра и ничего с этим нельзя сделать. Иногда во время соития со своей второй половинкой, выскакивал образ идеального манящего тела с татуировками. Рассказывать о личных грезах парень супруге не собирался. Испортить отношения из-за несуществующей бабы в сказочных мечтах, такое себе.
Он пристальней прислушался к разговору жены с дочкой, почесывая рукой спутанную кучерявую бороду. Вытягивал её пальцами, рассматривая русые скрученные волоски. Сладкие голоса любимых девчонок и скрип пола под их ногами он готов слушать вечно. Светловолосая Анана рассказывала их чаду Майле о старом мире.
― Мамоська, а пот симу мы не ходим больфе в магазини?
Дитя с золотыми кудряшками, говорить толком не научилась, а ей уже интересно. Яблоко от яблони, в общем. Жена не хотела загружать ребенка и не сказала, что произошло с потомками. Да и зачем знать о былом Майле в таком возрасте?
Кенр после всего услышанного провалился в свои мысли о прошлом. По старым архивам и кусочкам истории имелись записи. В атмосфере появились сущности, похожие на людей. Их тела зависли над землей высоко, как луна или солнце. Семеро в плащах. В тот день мир погрузился в хаос. Большая часть живых существ исчезла. Города, страны и цивилизации стерло. Лишь призрачный след остался от них. Многие считали, что нагрянул конец света с ангелами апокалипсиса из древней книги, но Кенр не разделял теорию. Больше склонялся к собственной версии, где пришествие семерых ― перезапуск, чтобы планета отдохнула от паразитов людей. Тогда судя по отрывкам данных, земля страдала от напора цивилизации, истощающей ресурсы. Нужен новый цикл.
Странно, что в то время люди верили в богов. Они достигли высот в медицине, строительстве и науке. Такое и не снилось нынешнему обществу. Почему находили книги в руинах о различных религиях? Всевышних не выдумали? Кенр отчаялся искать ответы. Теорий мозг созидал немало. Высший разум, контролирующий всё вокруг, среди них? Может быть… Достаточно обратить взор на небо, где семеро. А уж боги с ангелами они или нет, кучерявый не знал.
― Майла, детка. Люди сейчас живут иначе. Нужно находиться в гармонии с природой. Магазины и прочие вещи вредили планете. Семеро разозлись тогда и убрали всё плохое, беды позади, ― поцеловала Анана их кудряшку в губы, пересказав историю на детский лад, словно отрывок из несуществующей книги «апокалипсис для детей».
Возвращается. Нет больше звуков и запахов, но зато теперь видит. Глаза Кенра пригодятся. Они слезятся от костра. Это неприятно, но приносит радость. Лучше, чем темнота. Сидит на мягкой подушке. Хватка оказывается фигурой в коричневом дырявом плаще, рассматривающей деревянные маленькие таблички.
«Неужели резчик?»
Оборачивается назад. Болото и пустые клетки. Резчик тянул через топь до самого берега.
«Но зачем и для чего?»
После ответов на некоторые вопросы, появляются новые. Смотрит в отражение болотной воды, на лице ничего нет, кроме серых глаз вельможи Камышей, правящего деревней меньше всех предшественников.
Резчик молча подзывает к себе рукой. Знакомое у него лицо.
«Тихар?»
Калека в коричневом плаще достает из мешка много маленьких деревянных фишек. На них вырезаны буквы. Парень цапля всё такой же. Пыхтит и косится дурным взглядом. Его руки складывают что-то на земле:
«Неназванный»
Ничего не понятно. Тихар смотрит рассеянно. Пальцем тычет на сложенное слово из деревянных фишек, а затем в сторону существа с глазами Кенра.
«Вот оно что… Неназванный! Это я!»
Инвалид хватает новые буквы. Через некоторое время собирает необходимые фразы:
«Неназванный в теле Кенра и так угодно семерым»
«Глаза получены»
«Иди к горе»
Существо осматривает скалистую местность вдалеке, а затем устремляет взор на деревню за спиной Тихара. В Камышах тишина. Ворота открыты, дома оставлены. Руки неназванного тянутся к вырезанным фишкам. И они ведут диалог с Тихаром таким образом. Обоим способ очень подходит. Тот, кто не слышит и молчит, вместе с инвалидом, произносящим бред.
На вопросы о деревне, Тихар выкладывает свой ответ, одним словом:
«Семеро»
Калека для наглядности тычет пальцем в небо и неназванный так же обращает взор на парящие фигуры. Существо без лица собирает вопрос:
«Почему»
Тихар пожимает плечами, берется за буквы и составляет уже довольно весомые предложения, заняв большой отрезок земли множеством фишек. Калека приносит еще один мешок с алфавитом. Он раскладывает буквы и становится ясно, что остаются лишь Тихар и резчик во время второго конца мира. Мудрец обучает калеку своему искусству поделок перед смертью. Способ общения через таблички приходит в голову резчику, и они вместе вырезают буквы. Но общества одного лишь калеки недостаточно, а искать оставшихся выживших на земле немощному старику с инвалидом не под силу. Мастер ненавидит семерых, вымещая всю злобу на деревянных фигурках. Они получаются страшными и чудовищными. А ведь он отрекался от всего, что связывает с древними, но все равно мир стирают. Позднее он успокаивается, принимая роль пешки в большой игре. Понимает, что все ответы найдет лишь неназванный у себя на пути.
Тихар сгребает весь свой деревянный алфавит, дав понять, что разговор окончен. Передает идол неназванному. У фигурки лицо всезнайки Камышей Кенра. Затем последний резчик указывает рукой на горы.
Существо отправляется дальше, больше помощь хватки не нужна. Благо есть глаза вельможи. Неназванный идет сквозь бывшие Камыши, вспоминает пережитое здесь. Как он находился внутри Кенра, пока тот не просит забрать глаза. Именно тогда неназванный отделяется от отрубленной головы и забирает их. Он понимает … Так нужно.
Отказ от всего, что связывает с землей прошлого, ничего не дает. Новые имена, отречение от науки, свои обычаи, лишь бы угодить тем в небесах. Щелк! Начинаем заново! Плевать на букашек внизу! А инвалид резчик вырезает идол своего бога. Вельмож уже нет, как и всех деревень. Тихар все равно исполняет мечту единственного близкого человека, ведь Кенр так хотел появиться на этой фигурке.
Неназванный доходит до подножия скал, еще раз смотрит новыми глазами на семерых. Их там теперь шестеро.
«Куда делся седьмой?»
Нужно найти его, тогда найдутся ответы. А ведь подняться на склон та еще проблема. Существо пытается забраться по уступам, но соскальзывает вниз. Без должного снаряжения такое вряд ли возможно. Отчаяние от безысходности уже в начале пути окутывает и четко читается в грустном взгляде Кенра. Глаза единственное, что отражает эмоции неназванного на пустом лице в данный момент.
Внезапно раздается стрекот чуть правее и зрачки уже выражают удивление, а затем понимание. Неназванный идет на знакомый шум. Сейчас не может вспомнить этот звук, и кто его издает, но знает четко, что нужно следовать за ним. Сделав несколько шагов, существо приближается к источнику шума. Насекомые с крыльями облепляют небольшой участок скалы. Неназванный вытягивает руку и букашки разлетаются в стороны, оголив спрятанное отверстие внутри горы, четко вырезанное под размер идола. Он вставляет поделку резчика в щель и замирает в ожидании. Глаза на бесформенном пустом лице наблюдают за лестницей появившейся из неоткуда. Без каких-либо тресков, прочих звуков и эффектов. Ступени просто теперь существуют на склоне и неназванный поднимается по ним. Он долго идет вверх к вершине горы и постепенно чувствует холод. Ртом и носом вдыхает острый ледяной ветер, а затем выпускает пар. Но как такое возможно? Это начинается снова. Спине тяжело и все труднее подниматься. Слышно шум ветра. Неназванный оборачивается назад и видит гроб, привязанный к нему цепями.
«Откуда он?»
Отрицая смерть - ты отрицаешь жизнь.
(с) Джо Келли, Х. М. Кэн Ниимура
Я убиваю великанов
_________________________________________________________________________
Человек нес гроб на вершину черной горы. Они все трещали, что этот проклятый бог не терпит людей. Но выбора нет, вернуть к жизни возлюбленную обрело единственный смысл жизни. Ванрэд слыл сильным и выносливым, но и ему приходилось делать привалы. Он развернул вертикально гроб и сел на него, чтобы тот не скатился вниз по лестнице, ведь уже удалось подняться на приличную высоту. Человек рассматривал изрезанные до мяса ладони от цепей, за них тянул огромную ношу. Ванрэд стал прокручивать все события до сего дня и думал о ней.
* * *
Простой маленький поселок, огороженный частоколом, а за ним много других таких же. Утром звон мечей, днём шум базара, вечером треск костров с запахом золы. В иных городках всё так же, как здесь. А почему он полюбил именно это место? Хороший вопрос с найденным на него ответом. Ванрэд никогда не станет радоваться мальчишкам, запускающим самодельных воздушных змеев в закатные небеса. Не придется ему восхищаться спящим котом за окном, пытаясь разбудить его, стуча пальцами по деревянной раме. И сердце не выпрыгивало, от встреч с другим человеком, если бы не девушка с двумя яркими голубыми диамантами вместо глаз и шелковой скатертью кожей. Та самая, в отличие от меня бледного и недоверчивого, сияла от всех вышеописанных вещей, каждый день. Глядя на такое хрупкое счастливое создание, Ванрэд смог светиться вместе с девушкой, улыбаясь от того, что та обожала данные мелочи.
Луч света бил недолго. Тем самым мерзким страшным утром, её не стало. Причина смерти не ясна. Ванрэд осознал бы данные обстоятельства, если девочку просто зарезали или вышибла хворь. Её, конечно, это не вернет, но так уйти из жизни, как сделала единственная любовь. Почему смерть забрала именно её, а не разбойников из леса за частоколом? Прекрасное создание не проснулось застыв. Можно подумать, что все так говорят, когда теряют близких, но здесь немного иной случай. Без симптомов ухудшения самочувствия и предшествующих знаков, человека не стало.
Местные все как один твердили о проклятии семерых. Сам Ванрэд несильно верил в причастность таких могущественных персон, но то, что здесь замешано колдовство, можно допустить вполне. Обычно так просто по щелчку из мира не уходили. Ванрэда мучили кошмары. Спичка жизнерадостности не горела, а потом вовсе потухла. Только он уже успел ощутить тепло от костра отношений, как его резко загасили. От этого стало очень больно. Может она, слишком любила жизнь, а смерти это не по нраву? Задавая себе все новые безответные вопросы, парень искал утешение в бутылке.
Каждодневные запойные посиделки в трактире не помогали развеять тоску, а просто ускоряли время. Единственное, что неизменно, так это сны о девушке с баклажанными волосы и странные знаки по всему телу. Он конечно же мечтал о ней и раньше, но никогда не видел в реальности и вряд ли бы встретил. Эту тоску заглушила новая девчонка и настоящая в отличие от первой из грез. Но живая лишь мгновение и теперь осталась та, несуществующая мечта, плод его фантазий.
«Услышал ли я гром
Услышал ли я…»
Музыканты играли по кругу одну и туже песню, но Ванрэду плевать, как и другим посетителям кабака.
― Надоело смотреть на твои терзания. Ты же лучший воин поселка! Так и будешь дальше сопли жевать? Здорово, что ты опустошаешь запасы моего пойла превращая их в монеты, но у меня тоже есть сердце.
Никакой реакции на слова трактирщика не последовало. Лишь слышно, как пол скрипит под ногами гостей заведения. Даже треньканья лютни выступающих бардов не могли заглушить треск дерева от сапог.
― Если пьют от радости, я ничего не скажу, но таким количеством обычно беды заливают. Что с тобой?
Парень вытаращил свои пьяные глаза на говорившего хозяина заведения, продолжая молчать. Затем он опустил голову и провалился в короткий сон.
― Слыхал о южном острове, что на краю земли? ― осыпал несчастного вопросами трактирщик, вытирая рукавом рубахи пену на острой черной щетине от эля.
Последние слова владельца заведения произнес женским голосом. Ванрэд опять открыл глаза, бросив взгляд на говорившего. За барной стойкой стояла девушка из снов. Она поправляла баклажанные волосы, улыбалась ему. Затем он моргнул, картинка расплылась, вернув бородатого и лысого трактирщика в фартуке.
Владелец заведения частенько пил вместе с посетителями, но это не мешало ему везти дела, всегда выглядел так, словно вовсе не употреблял спиртное.
Трактирщик поведал Ванрэду о земле из древних легенд, пропитанной чёрной магией. Поговаривали, что мёртвые там оживают, правда, никто оттуда не возвращался. Один из семерых обитал на острове.
― На земле, к сожалению, бродят исполины и может еще твари какие. Конечно, есть много артефактов и неизведанного, но искатели приключений никогда не приходили назад оттуда, ― подытожил трактирщик, натирая прозрачную кружку до блеска тряпкой.
Рассказа оказалось достаточно, чтобы парень, взяв всё необходимое, уже сидел в лодке, прислонившись к гробу со спавшим вечным сном, его возлюбленной. Он, раскапывая могилу хотел вскрыть крышку, но резко передумал, решив тащить прям так целый гроб, невзирая на безумие затеи. Ванрэд не мог видеть девушку разложившейся. Саму лопату он долго не мог найти, но оказалось та валялась на своем месте возле остального инвентаря, просто изначально по неизвестным причинам парень не углядел инструмент. И вот он плыл по течению с трупом, не переживая о приключении в один конец. На руке красовался браслет, сделанный из кожи и подаренный ею, застегнутый на четвертое деление.
* * *
Путешествие проходило долго, но спокойно. Человек добрался до старых брошенных земель сквозь болота. Грести через тину с зарослями камышей стало труднее, но Ванрэд доплыл до берега и дно лодки уже прочесало песок. Достав гроб, парень намотал на свои мощные руки цепи, закрепленные на деревянной крышке, и потащил за собой через мертвую деревню к горе. Бросались в глаза первое время одни лишь гнилые разрушенные постройки из мусора древних. Ванрэд ненадолго остановился у каменного алтаря семерым и отбросив все дурные мысли касательно их проклятия, продолжил путь. Подойдя к горе, он начал изучать склон, пронизанный лестницей до самой вершины. Вокруг вросло в почву множество исторических развалин, но внимание привлек идол, вставленный в отверстие горы справа от ступеней. Он вытащил его и стал рассматривать. Знакомое лицо, вырезанное на поделке из дерева, но парень не мог вспомнить, чьё именно. Без какого-либо шума лестница в скале исчезла. Ванрэд не сразу заметил этого. Вернув, идол на место, ступени снова появились, словно активировалась иллюзия.