Я со своей подругой Вероникой и нашей институтской компанией приехали в Подмосковье — в загородный дом нашего друга Артура. Вокруг царила предвкушающая атмосфера: смех, звон бокалов, запах жарящегося мяса… Обычно я обожаю вечеринки, веселье и всё, что с этим связано. Но сегодня ехать сюда не хотела — и, как оказалось, была абсолютно права.
Артур с самого начала не давал мне прохода. Его липкие взгляды, нарочито случайные прикосновения… Я старалась держаться рядом с Вероникой, но он словно ждал момента, когда я останусь одна.
Часть компании расположилась в патио: кто‑то оживлённо болтал, кто‑то подбрасывал дрова в мангал, поддерживая жаркий огонь. Рядом на большом гриле шкворчал шашлык — друзья весело перебрасывались шутками, время от времени подливая друг другу вино. Атмосфера была непринуждённой и праздничной. Я решила заглянуть на кухню — проверить, не сварилась ли картошка.
Переступив порог, едва успела сделать пару шагов, как позади тихо щёлкнула дверь. В тот же миг по спине пробежал тревожный холодок.
— Артур, пропусти меня! — я рванулась назад, изо всех сил пытаясь высвободиться, но его руки словно железный обруч сжались вокруг талии.
— Детка, ты такая горячая, иди ко мне! — его тяжёлое, пропитанное алкоголем дыхание обдало меня удушающей волной, от чего внутри всё сжалось от отвращения. Руки — чужие, наглые, безжалостные — бесцеремонно скользили по телу, оставляя после себя ощущение грязи. Пальцы цепко лезли под юбку, царапая кожу, и каждое их прикосновение вызывало ледяную дрожь, пробегавшую по спине. В горле встал ком, а сердце заколотилось где‑то в висках, отбивая паническую дробь: «Беги! Беги! Беги!»
— Убери свои руки! — голос дрожал, но я собрала всю волю в кулак, стараясь говорить твёрдо, отчётливо. — Немедленно отпусти меня!
— Та, чего ты выделываешься? — он хрипло рассмеялся, дёргая меня ближе. — Расслабься, тебе понравится. Не будь такой занудой.
— Я не хочу этого! Отстань! — выкрикнула я, извиваясь в его руках.
Он лишь усмехнулся, сжимая пальцы ещё сильнее.
— Да ладно тебе, не строй из себя недотрогу. Все вы такие сначала…
Я рванулась вбок, пытаясь нащупать опору, но он лишь крепче прижал меня к себе. Паника захлестнула с головой — воздух стал густым, почти осязаемым, а в ушах застучало так, что заглушало собственные мысли.
— Артур, я серьёзно! — мой голос сорвался на полукрик. — Если ты не отпустишь меня прямо сейчас, я… я закричу!
— И кто тебя услышит? — он наклонился ещё ближе, его губы почти коснулись моего уха. — Все там, на вечеринке. А здесь только мы…
В этот момент я заметила на столешнице разделочную доску. Не раздумывая, рванулась к ней, вытянув руку, и, едва пальцы сомкнулись на деревянной ручке, резко развернулась.
— Я предупреждала! — с этими словами я замахнулась и ударила его по голове.
Грохот, вскрик — и хватка разомкнулась. Я рванулась к двери, слыша за спиной ругательства и шум падающих предметов. Руки дрожали так сильно, что едва смогли нащупать ручку. Рванула дверь на себя и выскочила в прохладный вечерний воздух, который словно оживил меня, вырвав из липкого кошмара.
— Что случилось, Карина? — Вероника бросилась ко мне, едва я выскочила на улицу. Её лицо исказилось от тревоги. — Ты вся дрожишь!
— Ничего хорошего! — выдохнула я, с трудом переводя дыхание. Горло сдавило, слова застревали в груди.
Не дожидаясь её вопросов, я рванула прочь. Ноги сами несли меня подальше от дома, от смеха, от этого кошмара. Через низкий забор, по мокрой от росы траве…
Очнулась я на соседнем участке. Перед глазами — двухэтажный дом с элегантной отделкой, тихий, почти призрачный в вечернем полумраке. Ни звука, ни огонька в окнах. Только озеро мерцало вдали, отражая бледный свет луны.
Я опустилась в садовое кресло у небольшого столика. Руки всё ещё тряслись, а в голове крутилось: «Как он мог? Мы же друзья…» Слёзы снова подступили к глазам, и я закрыла лицо ладонями, пытаясь унять внутреннюю бурю.
Я не знаю, сколько так просидела. Время словно застыло в безмолвной тишине, нарушаемой лишь редким шелестом листвы и далёким криком ночной птицы. Поначалу каждая тень казалась угрожающей, каждый шорох заставлял вздрагивать. Но постепенно одиночество и безмятежность этого места начали действовать как бальзам: хаотичные, панические мысли понемногу выстраивались в ровный ряд.
И всё же тело не забыло пережитого. Мелкая дрожь время от времени пробегала по рукам, а в груди то и дело сжимался холодный комок страха. Я глубоко вдохнула свежий ночной воздух, пытаясь окончательно прийти в себя.
Вдруг — резкий всплеск света. На крыльце дома вспыхнула лампа. Её жёлтый, почти янтарный свет рассекал сумрак, выхватывая из темноты причудливые тени. Дверь с негромким скрипом распахнулась, и на пороге возник силуэт: высокий, широкоплечий, с ружьём в руках. В тусклом свете лампы он выглядел почти мистически — словно дух этого леса, его незримый страж. Длинные, слегка спутанные волосы падали на плечи, густая борода придавала облику диковатую, почти первобытную силу. В полумраке фигура казалась нечеловечески массивной, а жёсткие линии скул и прямой нос усиливали впечатление суровости.
— Эй, кто тут? — голос прозвучал низко, грубовато, с отчётливой ноткой властности.
Я вздрогнула так резко, что кресло под мной скрипнуло. Вскочила, инстинктивно отступив на шаг. Сердце пустилось в бешеный галоп, ладони мгновенно стали влажными, во рту пересохло. Собрав всю волю в кулак, сделала несколько осторожных шагов вперёд. Старалась держать спину прямо, хотя колени предательски подрагивали.
— Простите… Я думала, что тут никого нет. Я просто сидела, — голос звучал тихо, с едва заметной дрожью, но я упорно старалась произносить слова чётко, не позволяя панике взять верх.
Когда я подошла ближе, картина резко изменилась. Передо мной стоял вовсе не старик, каким показался вначале.
Это был молодой мужчина — наверняка не старше сорока. Его внешность поначалу сбивала с толку: густая, небрежно отросшая борода и длинные, почти до плеч, волосы создавали обманчивую иллюзию зрелости, даже некой патриархальности. В полумраке и с расстояния он вполне мог сойти за человека значительно старше.
Я сама не заметила, как уснула. Усталость, напряжение и холод сделали своё дело — сознание плавно погрузилось в тёмную бездну, где не было ни тревожных мыслей, ни воспоминаний.
Но вдруг… что‑то тёплое, почти невесомое коснулось плеча. Я вздрогнула, резко распахнула глаза и подскочила, сердце бешено заколотилось в груди. Несколько секунд я не могла сообразить, где нахожусь. Потом — как ледяной волной — на меня обрушились воспоминания: вечеринка, Артур, побег, этот дом…
Передо мной стоял всё тот же бородатый мужчина. Он молча укрыл меня пледом — мягким, тёплым, с едва уловимым запахом древесины и свежести. Его взгляд — строгий, но без прежней настороженности — скользнул по моему лицу.
— Выпей, успокоит и согреет, — произнёс он негромко, ставя на столик бутылку Beefeater и стакан.
Голос его звучал ровно, без намёка на насмешку или раздражение. Он не стал задерживаться — снова ушёл в дом и закрыл за собой дверь, оставив меня наедине с тишиной и собственными мыслями.
Дрожащими пальцами я налила джин в стакан. Первый глоток обожёг горло, но уже через мгновение вкус можжевельника разлился по телу тёплым, успокаивающим огнём. Я закрыла глаза, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Налила ещё один бокал, выпила медленнее, ощущая, как напряжение понемногу отпускает мышцы.
И снова уснула.
…
Проснулась я от яркого света — солнце било прямо в глаза, заставляя жмуриться. Я потянулась, пытаясь собраться с мыслями, и перевела взгляд на озеро.
То, что я увидела, заставило меня замереть.
В воде плавал он — тот самый хмурый, устрашающий мужчина, с которым я познакомилась ночью. Но сейчас он выглядел иначе. В лучах утреннего солнца его фигура казалась почти величественной: мощное, накачанное тело, широкие плечи, сильные руки, уверенно рассекающие воду. Он двигался плавно, с грацией хищника, и от этого зрелища у меня перехватило дыхание.
Когда он вышел из озера, я не смогла отвести взгляд. Он взял полотенце, и я невольно залюбовалась его фигурой: рельефные мышцы на ногах, крепкие бёдра, торс, словно высеченный из камня. Всё в нём было крупным, мощным, но при этом удивительно гармоничным.
Он прошёл мимо меня, даже не взглянув.
— Тебе пора, — бросил он коротко и скрылся в доме.
Я посмотрела на часы. Пять утра.
«И правда, пора», — подумала я с лёгкой горечью. Вряд ли этот «милый» незнакомец предложит мне завтрак. А я со вчерашнего дня ничего не ела. Друзья, скорее всего, ещё спят. Нужно вернуться к ним, забрать машину, которая осталась там.
Ещё предстояло найти телефон и сумку — они остались в патио у Артура.
Я медленно направилась к дому. Телефон так и не удалось отыскать, но сумка лежала на прежнем месте. Я схватила её, дрожащими руками достала ключи, завела машину и тронулась с места.
По дороге мысли крутились в голове, как вихрь.
Артур… Вечеринка… Этот незнакомец…
Кто он такой? Такой хмурый, замкнутый, почти неприветливый. Но в то же время — загадочный, интригующий. Его глаза… Они словно хранили тысячи невысказанных историй. А тело — совершенное, будто творение скульптора.
Кто же он?
Я сжала руль крепче.
Не успокоюсь, пока не узнаю.
Я вернулась домой как раз к завтраку. В квартире царила уютная утренняя суета: из кухни доносился аппетитный запах блинчиков и свежесваренного кофе, мама что‑то напевала, гремя посудой. Отец, как всегда в выходные, расположился в гостиной перед телевизором — приглушённый звук новостей пробивался сквозь приоткрытую дверь.
— Я дома, — произнесла я негромко, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Мама тут же выглянула из кухни, вытирая руки о клетчатый фартук. На её лице — тёплая, заботливая улыбка.
— Как погуляли? Всё хорошо? — в её голосе звучало искреннее участие.
Я заставила себя улыбнуться:
— Отлично! — ответила, а перед глазами тут же вспыхнули кадры вчерашнего вечера: громкая музыка, мелькающие огни, липкие прикосновения Артура… Внутри всё сжалось, но я быстро моргнула, отгоняя воспоминания.
— Садись, позавтракаем.
Мы устроились за столом. Я механически намазывала джем на блинчик, избегая смотреть маме в глаза. Она, не замечая моего состояния, оживлённо рассказывала:
— Артур такой милый мальчик. Мы с его мамой давно знакомы — очень приличная семья. Рада, что вы так подружились.
Вилка чуть не выскользнула из моих пальцев. Я сглотнула, чувствуя, как к горлу подступает ком.
— Да, очень милый мальчик… — выдавила я, едва шевеля губами.
Аппетит пропал окончательно. Я кое‑как доела, пробормотала, что хочу немного отдохнуть, и поднялась в свою комнату. Закрыв дверь, прислонилась к ней, чувствуя, как дрожат колени. Только сейчас до конца осознала, как близко была от настоящей беды. Сердце всё ещё колотилось, а в голове крутились обрывки событий минувшей ночи.
Я приняла душ, стараясь смыть не только следы вечера, но и неприятное ощущение от прикосновений Артура. Тёплая вода немного успокоила, но мысли всё равно крутились вокруг произошедшего. Вытершись, натянула любимую пижаму — мягкую, привычную, ту, в которой обычно чувствовала себя в безопасности.
Потом легла на кровать, натянула одеяло до подбородка и попыталась уснуть.
Вечером резкий звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. Я медленно подошла, посмотрела в глазок — Ника. Открыла.
— Господи, с тобой всё в порядке?! — подруга буквально влетела в прихожую, схватила меня за руки, всматриваясь в лицо. Её глаза были широко раскрыты от тревоги. — Мы все так переживали! Ты исчезла… Что произошло?
— Со мной всё нормально, проходи, — я попыталась улыбнуться, но губы дрожали.
Мы поднялись в мою комнату. Ника сразу плюхнулась на кровать, а я села в кресло, обхватив колени. Тишина давила, и я первой нарушила её:
— Ты не видела мой телефон? — спросила я, оглядываясь по сторонам, будто он мог сам собой материализоваться где‑то в углу.
— Ох, совсем забыла! Вот он, — Ника достала из сумки мой смартфон и протянула мне.
Я решила, что в пятницу после занятий в институте поеду к незнакомцу. Мысль засела в голове и не отпускала: нужно увидеть его снова, поблагодарить за то, что не прогнал меня в ту ночь, когда мне буквально некуда было пойти.
В качестве повода придумала подарить ему бутылку Beefeater — всё‑таки я выпила его джин, будет правильно возместить. Но, конечно, истинная цель была совсем иной: узнать о нём хоть что‑то. Кто он? Почему живёт так уединённо? Что скрывается за этим холодным, непроницаемым взглядом?
Чем больше я думала об этом, тем сильнее разгоралось любопытство. Вспоминала его молчаливую заботу — ни одного лишнего слова, ни навязчивых вопросов, только плед, тёплый и уютный, и бокал джина, поставленный рядом с таким спокойствием, будто он знал, что именно мне нужно.
«А вдруг он не захочет меня видеть?» — мелькнула тревожная мысль. Но тут же отмахнулась от неё. Он не выгнал меня тогда — значит, не выгонит и теперь.
Я представляла, как приеду, как он откроет дверь, как я протяну ему бутылку и скажу: «Спасибо». А потом… потом нужно будет найти повод задержаться хотя бы на пару минут. Заметить детали: книги на полках, фотографии на стенах, любые мелочи, которые расскажут о нём больше, чем он сам.
Внутри всё замирало при одной мысли о встрече. Это было странно: я не испытывала такого ни к одному из знакомых мне мужчин. Не волнение влюблённости, а что‑то другое — острое, почти болезненное любопытство, смешанное с робким восхищением.
«Что, если он снова замкнётся? Если ответит парой сухих фраз и попрощается?» — внутренний голос пытался остудить пыл, но я упрямо гнала сомнения прочь.
Нет. Я должна попробовать. Хотя бы для того, чтобы перестать прокручивать в голове его образ каждую свободную минуту.
Я приехала к его дому ближе к вечеру. Солнце уже клонилось к закату, отбрасывая длинные тени на дорожку, ведущую к крыльцу. Сердце билось чаще обычного — то ли от быстрой ходьбы, то ли от волнения. В руках я сжимала бутылку Beefeater, как щит, как оправдание своему визиту.
Подошла к двери, постучала. Тишина. Ни шороха, ни звука шагов. Постучала ещё раз, уже громче.
«Может, его тут нет? — подумала с лёгкой тревогой. — Может, он приезжает сюда из города только на выходные и ещё не приехал?»
Постучала в третий раз, вслушиваясь в гулкую тишину дома. Ответа не было. Тогда я подошла к окну, постучала по стеклу — безрезультатно.
Огляделась. Веранда выглядела так же, как в ту ночь: диван, на котором я спала, столик, пара кресел. Я опустилась на диван, поставила бутылку рядом.
«Немного подожду и поеду домой», — решила про себя, пытаясь унять нарастающее разочарование.
Прошло минут десять. Я уже начала прикидывать, как буду возвращаться, когда услышала тихий скрип открывающейся двери.
Подняла голову. Он стоял на пороге — высокий, молчаливый, в той же непринуждённой одежде, что и в прошлый раз. Наши взгляды встретились на мгновение, а потом… он резко закрыл дверь.
— Стой! Стой! — выкрикнула я, вскочив с дивана.
Но дверь уже была закрыта.
Я замерла, чувствуя, как внутри поднимается волна обиды и досады. Значит, всё это время он был дома. Просто не открывал. А открыл только тогда, когда, видимо, подумал, что я уехала.
«Вот гад», — пронеслось в голове.
Сжала кулаки, пытаясь справиться с противоречивыми чувствами. Разочарование жгло изнутри, но вместе с ним — странное, неуместное облегчение: он здесь, он жив, он… реальный. Не призрак из моих беспокойных мыслей.
Сделала шаг к двери, остановилась. Что сказать? Как объяснить своё присутствие? Бутылка Beefeater казалась теперь нелепым, неуместным подарком.
Глубоко вдохнула, пытаясь собраться с мыслями. Я приехала сюда не просто так. Я хотела поблагодарить. Я хотела… понять. И пусть он снова захлопнул дверь — это ещё не конец.
Я усмехнулась про себя: «Ладно, я хитрее, чем ты думаешь». Оставила бутылку Beefeater на столе у входа и сделала вид, что ухожу. Села в машину, завела двигатель, медленно выехала с территории. Проехала пару домов, припарковалась и вернулась пешком — тихо, стараясь не шуметь.
Когда я подошла к дому, он уже был на улице. Стоял ко мне спиной, в руках — бутылка, которую я оставила. Солнце подсвечивало его силуэт, делая фигуру ещё более внушительной.
— Привет! — произнесла я, подойдя почти вплотную.
Он резко вздрогнул, обернулся — в глазах мелькнуло что‑то вроде раздражения и… удивления?
— Тьфу ты, мать твою, девочка! Это опять ты? Ты с первого раза не поняла, что я не рад гостям?
Я пожала плечами, стараясь выглядеть невозмутимой:
— Поняла.
— И? Какого чёрта ты тогда приехала? Ищешь неприятностей на свою задницу?
Я улыбнулась — чуть натянуто, но искренне:
— Н-у-у-у, ты же в прошлый раз проявил заботу, и я хотела поблагодарить.
Он хмыкнул, скептически приподняв бровь:
— Заботу? Я и забота? Да у меня даже кошки нет, какая забота?
— Ну, всё равно ты мне очень помог, и я благодарна.
— Спасибо было бы достаточно.
— Спасибо! — выпалила я, глядя ему прямо в глаза.
— Не за что. Всего хорошего.
Он уже развернулся, чтобы уйти, но я не могла так просто сдаться. Подбежала, осторожно коснулась его локтя:
— Подожди.
Он замер, медленно повернул голову. В его взгляде читалось явное недовольство:
— Ты нарываешься, да?
Я глубоко вдохнула, пытаясь собраться с духом:
— Может, выпьем? Джин? За знакомство?
Он закатил глаза, шумно выдохнул:
— О, чёрт. За какие грехи ты свалилась на мою голову?
— Ну, давай, а? — настаивала я, стараясь улыбнуться как можно обезоруживающе.
— Нет. Проваливай.
Я упрямо сжала губы:
— Не уйду, пока не узнаю, кто ты такой. Почему живёшь здесь, как одинокий затворник.
Он посмотрел на меня долгим, тяжёлым взглядом — будто пытался прочесть что‑то в моих глазах. Потом резко развернулся и направился к дому. Дверь захлопнулась прямо перед моим носом.
Я осталась сидеть на диване. Внутри — смесь досады и растерянности. Только что мы разговаривали почти по‑дружески, обменивались взглядами, улыбками… И вот — снова он замкнулся, снова стал тем самым Игорем, которого я встретила в первый раз: холодным, отстранённым, недоступным.
«Ну конечно, — мысленно ругала себя. — Не могла удержаться. Надо было просто наслаждаться моментом, а не лезть в чужие тайны».
Когда он вернулся с пледом и подушкой, я даже не подняла глаз. Просто приняла вещи, пробормотав очередное «спасибо», и закуталась в плед, будто пытаясь спрятаться от собственной неловкости.
В голове билась одна мысль: «Больше ни слова о семье. Никогда».
Игорь ушёл в дом, а я ещё долго не могла уснуть.
Мысли крутились вокруг одного — вокруг него.
Почему он живёт здесь один? Что заставило его укрыться в этом доме, вдали от людей, от городской суеты? И главное — что скрывается за этим резким «не хочу говорить о семье»?
Я перебирала в голове возможные варианты, словно раскладывала карты в попытке прочесть судьбу. Разлад с родными? Трагедия? Сознательный отказ от прошлого? Каждое предположение рождало новые вопросы, но ответов не было.
Вспоминала его взгляд, когда я затронула эту тему — не гнев, не раздражение, а что‑то глубже, болезненнее. Будто я нечаянно коснулась незажившей раны. И это «не хочу» звучало не как каприз, а как необходимость — как если бы ему физически больно было говорить об этом.
А ещё… ещё было что‑то неуловимое в его одиночестве. Не показное, не напускное — настоящее. Он не играл в затворника, он им был. И в этом было не столько высокомерия, сколько усталости. Усталости от людей, от разговоров, от необходимости что‑то объяснять.
Я перевернулась на бок, подтянула колени к груди. Плед, который он принёс, всё ещё хранил слабый запах его дома — древесный, тёплый, с лёгкой ноткой цитруса. И от этого запаха внутри что‑то сжималось, будто я была на грани какого‑то открытия, но не могла ухватить его за хвост.
«Зачем я вообще об этом думаю?» — спросила себя, но ответ был очевиден. Потому что он не оставлял меня равнодушной. Потому что за его холодностью чувствовалось что‑то настоящее — то, что редко встретишь в мире, где все носят маски.
Я закрыла глаза, но сон не шёл. Перед внутренним взором снова и снова возникал его силуэт в дверном проёме, его сдержанные движения, его взгляд — то отстранённый, то неожиданно внимательный.
И где‑то на краю сознания зрела мысль: я хочу узнать его. Не просто факты, не биографию — а его настоящего. Того, кто прячется за этой стеной молчания.
Но как?
Я вздохнула, укуталась в плед плотнее. Ночь тянулась бесконечно, а вместе с ней — мои размышления, мои вопросы, мои догадки. И единственное, что я знала наверняка: завтра я снова буду искать путь к нему. Только теперь — с учётом ошибки. Без вопросов о семье. Только с желанием понять.
Утром, когда я проснулась и открыла глаза, в груди затеплилась робкая надежда: вдруг снова увижу ту же картину, что и в прошлый раз — Игоря, купающегося в озере. Но двор был пуст, тишина не нарушалась ни звуком, ни движением. Он ещё не выходил.
Я потянулась, разминая затекшие плечи, и вдруг вспомнила ночную идею. Она вспыхнула в сознании ярко, словно лампочка, и теперь казалась не просто забавной мыслью — а настоящим планом.
Уже несколько лет я волонтёрю в приюте для животных. В последний визит моё внимание привлёк очаровательный щенок — с мощными лапами и серьёзным взглядом, чем‑то похожий на ротвейлера. «Если бы у меня был свой дом, я бы обязательно его забрала», — подумала тогда.
И сейчас эта мысль обрела новую форму.
«А что, если забрать его сюда? — пронеслось в голове. — Они бы с Игорем подружились. Щенок растопит его сердце. Возможно, если Игорь начнёт заботиться о ком‑то, он немного смягчится. Станет… живее».
Я представила, как щенок, ещё неуклюжий и любопытный, бегает по двору, как Игорь сначала хмурится, потом не выдерживает и улыбается, глядя на его проказы. Как постепенно между ними возникает молчаливая, но прочная связь — без слов, без объяснений, просто через тепло маленького живого существа, которое нуждается в заботе.
В этом было что‑то почти символичное: щенок как мост между двумя одинокими душами.
Но тут же в голову закрались сомнения.
«А вдруг он разозлится? — подумала я. — Вдруг воспримет это как очередную попытку вторгнуться в его пространство?»
Я села на диване, обхватив колени руками. Нужно было взвесить всё: его характер, его границы, его явную нелюбовь к любым переменам. Но в то же время… в его глазах иногда мелькало что‑то, что говорило: ему не хватает тепла. Не показного, не формального — настоящего, живого.
Сердце забилось быстрее — не от страха, а от предвкушения. Вдруг это действительно сработает? Вдруг маленький комочек шерсти сможет сделать то, что не удалось мне — пробиться сквозь броню, за которой Игорь прятал себя.
Я встала, потянулась к телефону, чтобы связаться с приютом. Утро только начиналось, а в душе уже разгорался тихий, но уверенный огонь: сегодня я сделаю первый шаг к тому, чтобы изменить что‑то — и в его жизни, и, возможно, в своей.
Я забрала щенка из приюта — маленького, с блестящей шерстью и любопытными глазками и неловкими, ещё неуверенными движениями. Посадила его в коробку, аккуратно устеленную старым свитером, и добавила записку:
«Вы нужны друг другу!»
Сердце колотилось, как перед экзаменом. Это был рискованный шаг — но интуиция подсказывала: правильный.
Оставив коробку под дверью Игоря, я постучала и тут же юркнула за угол дома. Прижалась к стене, выглядывая лишь краешком глаза, чтобы не пропустить его реакцию.
Игорь вышел не сразу. Видимо, ждал, когда я уйду. Прошло минут десять — я считала про себя, чтобы не сойти с ума от нетерпения.
Наконец дверь открылась. Он вышел, огляделся, будто пытаясь понять, не осталось ли кого‑то поблизости. Взгляд скользнул по двору, мимо коробки… а потом вернулся.
Всю неделю я то и дело возвращалась мыслями к Игорю и щенку. Как они там? Привык ли щенок к новому дому? Подружились ли они по‑настоящему? В голове рисовались картинки: Игорь, непривычно мягкий, гладит щенка, а тот радостно тычется в него мокрым носом. Или они вместе сидят у озера, и щенок, ещё неуклюжий, пытается лаять на проплывающих уток…
В субботу утром я наконец собралась с духом и решила проведать их. Сначала заехала в зоомагазин — выбрала самые аппетитные лакомства для щенков, долго принюхивалась к упаковкам, представляя, как щенок будет их пробовать. Потом заглянула в цветочный — взгляд сам упал на антуриум с яркими, словно восковыми, цветами. «Мужское счастье», — сказала продавщица с улыбкой. Я не удержалась: «Возьму. Пригодится».
Затем — в любимый суши‑бар. Роллы с креветками, мои любимые, и ещё пару порций — на всякий случай.
И вот я у его дома. Сердце стучит чуть быстрее обычного. Стучу — и, к моему удивлению, Игорь открывает почти сразу.
— Привет, — говорю, стараясь выглядеть непринуждённо.
За его спиной тут же мелькнул пушистый комочек. Он рванул ко мне, радостно виляя хвостом, прыгая и пытаясь дотянуться до рук.
— Я рада, что он тебя не выгнал, — смеюсь, наклоняясь к щенку и поглаживая его мягкую шерсть.
— Ну, он же не прилипала, как некоторые. Зачем мне его выгонять? — бросает Игорь, но в голосе нет привычной резкости — он улыбается. На этот раз несерьёзно, играючи.
Я поднимаю взгляд — его глаза светятся теплом, и от этого внутри становится легко‑легко.
— Что это за куст? — спрашивает он, кивая на цветок в моих руках.
— Это антуриум. «Мужское счастье».
— Я счастлив за него. И зачем ты его притащила? — он приподнимает бровь, но в глазах — явное любопытство.
— Ты будешь за ним ухаживать, — заявляю уверенно.
— Я? — он делает вид, что шокирован.
— Да.
— Слушай, я уже начинаю тебя всерьёз опасаться. Надеюсь, в следующую пятницу ты не притащишь сюда чемодан с вещами и не объявишь, что будешь жить у меня в саду на диване.
— Ха‑ха. Как смешно. Ой, подожди, я совсем забыла! — спохватываюсь и бегу к машине.
— Я был прав? Всё‑таки чемодан с вещами? — доносится сзади его насмешливый голос.
— Мечтай, — бросаю через плечо, доставая пакеты с лакомствами для щенка и роллами.
— Вот это ему, а это нам, — протягиваю пакеты, когда возвращаюсь.
Игорь заглядывает внутрь, вздыхает театрально:
— Заходи.
«Ничего себе!!! Меня впустили в дом?!» — мысленно восклицаю, переступая порог.
Внутри всё именно так, как я представляла: стильно, лаконично, дорого. Стены — тёплый бежевый оттенок, полы из тёмного дерева, мебель строгих форм, но с уютными деталями: плед на кресле, пара книг на столике. Всё на своих местах, но без холодности — чувствуется, что здесь живут.
— Как ты его назвал? — спрашиваю, оглядываясь на щенка, который уже вовсю обнюхивает углы.
— Дружок.
— Отличное имя. Ему подходит, — улыбаюсь.
Игорь достаёт роллы из пакета, ставит на стол.
— Что будешь пить?
— Я за рулём, — напоминаю.
— Да ладно? Серьёзно? — он усмехается. — Мой диван в саду, если что, к твоим услугам.
— У меня от него болит спина, — шутливо морщусь.
Он насыпает еду в миску Дружку, берёт бутылку виски, стакан и садится за стол напротив меня.
— Уверена? — поднимает бутылку, предлагая мне. — Если что, можешь остаться тут, на диване.
— Ладно, — сдаюсь, чувствуя, как внутри разливается тепло.
Игорь встаёт, достаёт из шкафа стакан, ставит передо мной.
— Спасибо за роллы. Не ел их сто лет. Я их обожаю, — признаётся он, разворачивая первый ролл.
— Правда? — радуюсь, как ребёнок.
— Да. Сюда доставка не стремится приезжать. А я в город не выезжаю.
— Совсем? — невольно вырывается у меня.
Он замолкает, взгляд становится чуть отстранённым. Я тут же понимаю: снова коснулась запретной темы.
— Ладно, значит, теперь я знаю: если в следующий раз приеду с роллами, ты меня не выгонишь, — пытаюсь сгладить неловкость шуткой.
— Так‑так‑так. Тормози, — он смеётся, и этот смех звучит по‑новому — легко, открыто.
Я смотрю на него, на Дружка, который с аппетитом уплетает лакомство, на стол, заставленный едой, на цветок, который стоит теперь на подоконнике… И вдруг осознаю: это и есть момент. Не идеальный, не грандиозный — просто тёплый, живой, настоящий.
И мне хочется, чтобы таких моментов было больше.