Солнце неспешно уходило за горизонт. Камила сидела в машине, не глядя в окно. Оно теперь не имело смысла.
Ещё несколько месяцев назад она проснулась от боли, которая с каждым днём становилась всё настойчивее, пока однажды не затихла, оставив место темноте. Она подкралась хитро, незаметно, будто бы кто-то слишком медленно гасил свет в комнате, постепенно оставляя Камилу в пустоте, наедине с собой.
Она знала, как раньше выглядели закаты, хотя память уже стирала краски. Помнила, как качались ветки деревьев на фоне оранжевого неба, как мерцали звёзды в летние вечера, как менялись оттенки полей, когда солнце клонилось к западу. Сейчас же такие воспоминания стали совсем чужими и далёкими.
Друзья пытались говорить о надежде. Убеждали, что истинная красота скрыта не во внешнем мире, а внутри человека, в его мыслях и в сердце. Она слушала их, иногда даже улыбалась, да вот в глубине души знала - утраченного не вернёшь.
Она ведь потеряла не только зрение.
Она потерял каркас будущего, на котором держалась её жизнь.
Родители сидели впереди. За два часа в дороге никто из них ни обмолвился ни словом. Когда-то их голоса звучали беспрерывно, и они говорили о мелочах, о магазинах, вспоминали юность. Теперь же, куда бы они не поехали, всегда был только шум мотора, только дорога и общее молчание, приютившее печаль.
За стеклом проплывали деревья, фонари и дома. Мир вокруг мог исчезнуть вовсе, а Камила и не заметила бы. Снова и снова она задавалась вопросом, который не оставлял её с того момента, как тьма вытеснила свет: почему именно она? Почему её жизнь свернула в тупик?
Ответа никогда не было. Боль уходила глубже, туда, где её не видно никому. Туда, где человек остаётся навсегда один.
Мотор затих.
— Мы приехали, — сказала мать.
Камила, ничего не отвечая, коснулась дверной обивки, нащупывая ручку.
— Я должна спросить ещё раз: ты уверена? — голос её стал ближе. Возможно, она повернулась.
— Уверена.
Раздался щелчок, отец прошёл сбоку, и тот час заскрипела дверь:
— Давай, помогу выйти.
Мать всхлипнула, сдерживая себя, и Камила нащупала её плечо:
— Не плачь. Мне легче, когда ты не плачешь. В городе мне не справиться, ты же знаешь, а здесь будет лучше. Люсия позаботится обо мне. Не понимаю, почему ты так переживаешь?
Мать вздохнула, возможно, отвела голову в сторону. Зная, что дочь её не видит, она всё равно старалась спрятать заплаканное лицо.
— Дело не в Люсии, милая. Просто… ей ведь отпущено не так много времени. Что ты будешь делать, если её не станет?
— Перестань, ей ещё жить и жить!
Опираясь на руку отца, раздражённая Камила вышла на улицу и, расправив трость, сделала пробный шаг. Приятный ветер с ароматом свежескошенной травы коснулся лица.
— Карлос? — донёсся голос Люсии. Звучал он так же, как Камила его и запомнила – осевший от возраста, но удивительно родной, обнимающий душу.
— Извини, мы спешим, — ответил за спиной отец. — Нет времени на разговоры, приедем позже.
Раздались шаги, затем хлопок дверцы, убывающий шум двигателя, шорох шин.
Люсия подошла практически бесшумно, об этом рассказали только камушки, летящие в сторону Камилы.
— Ну, вот и ты, — сказала она. — Пойдём, я помогу дойти до дома.
— Они всё ещё сердятся на тебя?
— Обиды… они ведь как сорняки. Только научившись прощать, мы можем позволить душе расцвести. Моя цветёт.
— В любом случае, даже если родители недовольны, – я уже здесь. И, честно говоря, очень этому рада. Жаль только, что при таких обстоятельствах. Ты что-то печёшь?
— Ага, пирог к твоему приезду.
— Я чувствую его запах, — она позволила себе улыбку. — Есть и плюсы. Моё обоняние стало острее. Ты, кстати, пахнешь приятно.
Люсия засмеялась:
— Чем же?
— Весенними цветами и дождём.
Она сжала крепче руку внучки, и положила голову на её плечо:
— Как приятно слышать. Вот значит, какой он – запах благородной старости.
— Ты ещё не старая! В восемьдесят жизнь только начинается.
— Ах, если бы, — раздался скрип петель. Дверь открылась. — Осторожно. Два шага и порог.
Камила, постукивая тростью, ступила внутрь. Раздался щелчок выключателя, шорох скатерти; шевельнулся воздух, когда бабушка прошла мимо. Камила остановилась в прихожей, снимая с плеча сумочку. Лямка цеплялась за воротник, но она не замечала, вслушиваясь в поскрипывание ножек стульев. Наверное, бабушка двигала их, освобождая место у стола. Зазвенела посуда. Люсия раскладывала тарелки.
— Если память меня не подводит… — Три удара тростью в пол и Камила немного сместилась вправо. — Ага, вот и оно! Кресло-качалка! Интерьер не меняла?
— А зачем?
Камила прислушивалась. Стрекотали поздние птицы. Откуда-то слева, значит, окно там же. Так легче ориентироваться.
— Давай, подведу тебя к столу.
— Не стоит, — спешно заявила Камила. Левая рука поднялась вперёд, ладонь раскрылась: — Я хочу сама. Мне надо учиться. Сколько шагов?
— Где-то восемь до стола. Вокруг четыре стула.
Камила сбросила обувь, и под ногами привычно захрустела доска. Шелохнулась штора – сквозняк. Заработал холодильник. Рука, слегка вытянутая вперёд, касалась воздуха – ещё пусто. Трость стучала по полу – доска гладкая, без порогов. На восьмом шаге рука коснулась деревянной поверхности. Стол. Ладонь прошлась вдоль, нащупывая угол. На уровне локтя оказался стул.
Пение птиц стало громче. Да, здесь окно. Где-то совсем рядом.
Вновь зазвучала посуда. Зашипела вода в чайнике, ещё одна тарелка ударилась о стол. Звякнула ложка. Потянулся горьковатый запах кофе, где-то совсем рядом на стол опустился поднос – скрипнувшая дощечка подсказала. Пахло сладко.
Камила нащупала края тарелки и коснулась выпечки:
— Будто и не уезжала. Всё, как в детстве. Сейчас бы утро, и мне бежать к тебе со двора, лишь бы стащить кусочек, пока ты хлопочешь у плиты.
Люсия печально вздохнула, присаживаясь напротив.
Стремясь отвлечься от сумятицы в мыслях, что с самого утра не давала покоя, Камила решила провести время во дворе, вспомнить былые деньки. Здесь, под сенью густых крон, воздух хранил прохладу, в которой растворялись и тревоги, и усталость, и сомнения. Ветер трепал листву, а за двором слышались голоса соседей. Всё напоминало о мирной, обыденной жизни, к которой Камила, как бы ни старалась, окончательно вернуться не могла.
Чуть поодаль, под старой яблоней, она нащупала знакомую скамью. Ту самую, что стояла здесь долгие годы, молчаливо наблюдая за течением лет. Присев, Камила позволила себе зарыться в тайные уголки памяти, которые томились в печальной теплоте.
Перед её мысленным взором встал день, когда, ещё будучи детьми, она и Валентина устраивали под этой же яблоней пикники, гордо раскинув старый клетчатый плед. Тогда они спорили, кому достанется последнее пирожное.
А сколько раз они вместе катались на роликах! Конечно же, Камила не могла обойти вниманием и то самое воспоминание, когда она угодила лицом на выложенную за двором брусчатку, заработав несколько щедрых ссадин. Не меньше приключений доставляли им и велосипеды. Особенно памятным стал случай, когда в самый неподходящий момент отвалилось переднее колесо, и, сквозь клубы дыма, Камила угодила в кучу сухих веток, вспугнув целую стайку птиц.
Детские шалости, полные беззаботного смеха, нелепых ситуаций и травмоопасных выходок, стали прочной основой их дружбы. И хотя Камила наивно полагала, что время и разлука на долгие годы развели пути, связь их, как она теперь понимала, вовсе не исчезла.
Да и сама эта скамья, к счастью, тоже не исчезла. Камила любила её, хотя она была и неудобной. Здесь она когда-то доверяла бабушке свои первые тревоги и мечты, внимала её советам, способным утешить сердце в трудные минуты. Здесь же она прятала лицо в ладонях, когда девичьи переживания казались совершенно нестерпимыми, и здесь же впервые разбиралась в непонятной буре эмоций, что обрушивается на сердце в годы первой влюблённости.
Звук стремительно приближающихся шагов вывел её из размышлений, вынуждая насторожиться. Она намеревалась подняться, как вдруг кто-то безо всяких предисловий заключил её в крепкие объятия. Они были вовсе не грубы, а полны сердечности, с какой старый приятель встречает близкого человека.
— Как же я рад твоему возвращению! Вряд ли ты сразу вспомнишь меня, но это я, Эрик.
— Эрик? — переспросила Камила, перебирая в памяти давно забытые лица. — Погоди… неужели тот самый, который таскал с собой банановые чипсы, лишь бы Валентина согласилась играть с тобой?
— Он самый, — с усмешкой подтвердил Эрик. — Тогда я был уверен, что с помощью чипсов можно завоевать внимание кого угодно.
— Да, теперь я тебя припоминаю! Ты постоянно обижался, когда Валентина шутила над тобой или вы ссорились, но ты всё равно проявлял удивительное упорство дружить!
— И ни о чём не жалею, — не без гордости отозвался он. — Правда, мне потребовалось время, чтобы завоевать её сердце окончательно. В старших классах я своего добился и мы, вообще-то, живём уже вместе.
— Вот так новости! Мне она ничего не сказала. А я вот, представляешь, сидела тут и размышляла о том, как всё изменилось. Не могу поверить, что время пролетело настолько быстро. И как отреагировали ваши семьи?
— Сносно, — Эрик присел рядом на лавку. — В общем-то, мои всегда с улыбкой говорили, что Валентина рано или поздно станет частью нашей семьи. Её родители давно всё поняли и, как люди здравомыслящие, приняли наше решение без лишних сцен. В конце концов, если мы и встречались со школы – чего перечить? Да и сразу же съехались, я предложил. Если бы Валентина передумала, что тогда? Думаю, там никакие чипсы уже не помогли бы.
— Рада за вас. Всегда приятно узнать, что школьная симпатия способна перерасти в нечто столь прочное.
— Мы думаем расписаться, может быть, чуть позже устроить более широкое торжество, с выездной церемонией. Тогда уж и ты, надеюсь, будешь присутствовать.
— С превеликим удовольствием. Исчезать без предупреждения более не намерена, так что в будущем трудностей не возникнет.
— Слушай… — Эрик помедлил, после чего, притянув к себе ближе Камилу, продолжил: — Валентина рассказала о твоей беде. Мне искренне жаль, что тебе пришлось пройти через такое испытание, но, если что, мы ведь всегда здесь. Всегда будем рядом, если понадобимся. Не думай, что ты осталась одна, ладно?
— Спасибо, Эрик, — сдержанно ответила она, отстраняясь. — В сущности, наше общение прервалось так давно, что вы могли бы попросту позабыть обо мне. Но вы пришли. И ты, и Валентина. Я правда благодарна.
— Не зря ведь говорят, что дружба проверяется временем. Но имей ввиду, мы не собираемся тебе потакать! Раз уж ты вернулась, значит, намерена начать всё сначала. Так вот – сегодня же идём гулять по городу. Тебе пора вспомнить здешние улочки.
— Только не говори, что весь центр застроили высотками?
— К счастью, нет. Почти везде всё тот же частный сектор. Немного нового жилья, конечно, появилось, но общий облик остался прежним.
— Как мёд в уши. Ещё один плюс. Не потеряюсь. На крайний случай, нащупаю нужные столбы, поспрашиваю про магазины, пройду поле и считай дома!
— Эй, мы не планировали оставлять тебя одну, — возмутился Эрик. — Я же сказал – мы будем рядом, не накручивай.
«Мы будем рядом»...
Камила уже слышала это обещание.
Она печально улыбнулась, чуть взъерошила волосы, и запрокинула голову назад, позволяя солнцу свободно касаться её лица.
Там, в Боготе, осталась часть её сердца в виде рассыпавшегося пепла, лишённого прежней искры.
Она помнила его имя.
Андрес.
Помнила его нежный голос, его обещания быть с ней всегда. И всё же, несмотря на бесчисленные хорошие вспоминания о нём, в её собственной душе тлели не только сожаление, но и вина.
Он ничего не знала. Ни о том, где она теперь, ни о том, что с ней случилось. Камила ушла, не дав никаких объяснений. Даже не попрощалась. Заблокировала его номер, попросила родителей молчать о её местонахождении, тем самым разорвав последнюю нить, что связывала её с прежней жизнью.