Сибирь.
Лето 1189 год.
Отряд рыцарей, более привыкший к пескам иерусалимской земли или к дорогам Европы, пробирался через дикую таежную чащу. Воины были облачены в кольчуги и шлемы, у пояса каждого висел меч. Их плащи, когда-то белые, сейчас выглядели грязными и поношенными, лишь кроваво-красный крест, символ ордена тамплиеров, на ткани смотрелся все столь же гордо. Каждый рыцарь вел за собой по лошади с провизией и снаряжением.
Сейчас отряд насчитывал всего семерых. Из пятнадцати человек, покинувших Париж более года назад, сюда вглубь тайги дошли меньше половины. Самым сложным и опасным оказалось пересечь княжества руссов и не попасться православным, не чтущим истинную католическую веру. И это было куда как не просто... В нескольких стычках с местными и погибла большая часть отряда, несмотря на то, что рыцари пробирались тайком, прячась под чужими личинами и не привлекая внимания.
Но семеро все же дошли. И теперь они должны выполнить поставленную орденом задачу и не важно какой ценой! Магистр дал четкие указания: найти древний город, а в нем центральный храм, чтобы то, что находится внутри, никогда не попало в неверные руки.
– Командор, – позвал один из рыцарей, идущих впереди. – Смотрите! Что это? – Он указал на небольшой холм, возвышавшийся из земли, поодаль от него стоял такой же, за ним еще один и дальше.
Тот, кого нарекли командором, рыцарь без шлема с длинными черными волосами и бородой, которых уже успела коснуться седина, подошел к холму. Он вынул из ножен меч, хороший клинок дамасской стали, торжественно врученный за особые заслуги перед орденом, и одним быстрым и отточенным движением вогнал его в землю. Раздался глухой звук и меч остановился, будто ударившись о камень. Рыцарь вытащил клинок из земли, бережно вытер его, после чего вновь вложил в ножны. Протянув руки, он начал разрывать землю.
– Все сюда! – скомандовал он, и остальные войны кинулись на помощь и тоже принялись отдирать траву и рыть землю.
И вскоре им открылось то, что было скрыто тысячелетиями – они увидели каменную кладку.
– Похоже, мы нашли что искали, – вздохнул командор.
Он отошел от полуочищенного сооружения и взглянул вдаль, туда, где между мерно качающихся сосен возвышались десятки, а может даже сотни подобных холмов, поросших травой и мхом.
– Нам туда, – указывая вдаль, сказал командор.
– Как скажешь, Лонка, – произнес рыжебородый и вздохнул. – Неужели мы дошли, и это место действительно существует?
– Выходит, что так, – усмехнулся командор Лонка. Он вновь вытащил из ножен дамасский меч, который тут же блеснул на солнце и, взяв под узду коня, первым пошел вперед. – И помните, это город дьявола, так что все будьте начеку! – крикнул он напоследок.
– Да поможет нам Господь, – рыкнул рыжебородый и, надев шлем, последовал за командором. Следом двинулись и остальные.
Они шли вперед мимо деревьев и странных заросших сооружений. Шли долго, и этим холмам не будет конца. Но неожиданно вдалеке рыцари увидели что-то большое и темное. Казалось, это очередной холм, но в сотни раз больше.
– Туда, – скомандовал командор.
Отряд двинулся к огромному холму. И по мере приближения из глубины леса перед ними начали вырисовываться черты этой громадины. В отличие от мелких сооружений, новое здание не было засыпано землей, и рыцари четко разглядели его темные каменные стены, ступенями уходившие вверх. Больше всего древняя постройка напоминала пирамиду. Когда-то в молодости Анри Санчесу Лонка довелось побывать в Египте и увидеть гробницы фараонов. Так вот это здание было на них похоже, только выглядело немного иначе. Стены тех пирамид издали казались гладкими, а эти будто разделены на ярусы. Те пирамиды не имели входа, а у этих с каждой стены располагались каменные ступени ведущие вверх. Да и сам камень пирамиды не походил ни на что виденное Анри Санчесом ранее, этот камень был черным, как сама тьма, и, казалось, будто он поглощал свет, создавая вокруг себя легкую дымку.
– Кто мог построить такое? – спросил один из рыцарей.
– Только дьявол! – ответил Лонка.
Вдруг лошади испуганно заржали. Одна из самых резвых вырвалась и побежала прочь.
– Они чуют происки дьявола, – пробурчал рыжебородый, шедший следом за командором.
– Успокойте и привяжите их. Ту, которая убежала, мы поймаем позже. А сейчас у нас есть миссия. Да не убоимся мы и пройдем во имя Господа нашего! – напыщенно произнес Лонка и двинулся вверх по ступеням.
– Аминь, брат, – кивнул рыжебородый и ступил на лестницу вслед за командором. – Да поможет нам Бог!
Остальные пятеро, привязав лошадей, двинулись следом по высоким ступеням. Казалось, будто древние зодчие, создавшие эту пирамиду, мерили ступени явно не под человеческий рост. Ступени были высокие, и чтобы ступать по ним, приходилось сильно задирать ноги.
Наконец, рыцари достигли вершины. И там под куполом они увидели проем, ведущий внутрь. Проем выглядел пугающе, и тьма скрывала то, что находилось там в глубине.
– Нам понадобится свет, – сказал рыжебородый.
Командор Лонка кивнул. Рыцари достали факелы и, выбив огонь, зажгли их.
Кавказ.
1828 год.
Совсем еще юным Владимир впервые познал запах пороха. В семнадцать он попал на Кавказ. Отец постарался. Его отец, Михаил Волков, был военным. Всю жизнь он прослужил при государе Александре I и стал героем Отечественной Войны. Поэтому служение короне и Императору он считал превыше всего остального. К тому же, батюшка являл чрезмерное неудовлетворение собственным дворянским отпрыском. Считал его изнеженным маменькиным сыночком, приученным говорить по-французски и читать вздорные романы, только и способные, что портить молодую голову.
– В полку из тебя сделают настоящего мужчину, – часто говаривал отец, – а не вшивого французика, каким тебя хочет вылепить мать!
И эти слова обернулись пророчеством. По достижению семнадцати лет, после кончины маменьки, отец отправил молодого отпрыска на Кавказ. В эту жаркую непривычную и дикую для русского сердца местность. Мальчишкой из дворянской семьи он попал в строй к солдатам. Хорошо, что компания оказалась достойной. Среди солдат такие же выходцы из приличных домов империи, как и он. Такие же дети вздорных отцов, героев войны, либо мелких помещиков.
С двумя из собратьев по несчастью Владимир сблизился куда больше, чем с остальными. Они были молоды, и, так же, как и он, грезили великими свершениями. Один из них юный мечтатель с весьма ветреной натурой Павел Зайцев, сын мелкого петербуржского чиновника, отроду шестнадцати лет. Другой восемнадцатилетний дворянин Алексей Орлов – сын военного, гордый и благородный юноша.
Троица была молода и самонадеянна и уже представляла себя новыми героями отечества. Но все оказалась иначе и куда прозаичнее. Кавказ встретил их суровой реалией. Палящее солнце, горы, песок, змеи. И, конечно, горцы, с которыми приходится воевать. Дикий народ, готовый вгрызться тебе в глотку и сражаться до последнего, так как того требует их горская честь. А те, кто якобы на твоей стороне только и делают, что постоянно обманывают и лишь ждут подходящего момента, чтобы облапошить.
В первые дни они попали в крепость, расположенную неподалеку от горского поселения, якобы покорного Империи. Жители этого поселка поставляли в крепость баранину, сыр и свежее молоко. Им за это платили, но горцы постоянно торговались и жаловались, набивая цену. Весь день Владимир и его товарищи занимались: отрабатывали маневры или тренировались в крепости под палящим солнцем. Три раза в день они ели, а по вечерам располагались в казармах. Только тогда можно было немного отдохнуть, поиграть в карты с друзьями или поупражняется в стрельбе на вечернем воздухе, поскольку в казармах всегда стояла духота, и пахло потом. Радостью являлись бани, но это удовольствие выпадало нечасто.
Зато часто по вечерам они уходили в горы. Здесь было одновременно и страшно и красиво. Страшно от того, что в темноте можно не увидеть и наступить на змею или ненароком споткнуться и упасть вниз. Еще оказалось страшно засыпать на посту. Случайный горец не упустит момента, чтобы с радостью перерезать тебе горло. Но иногда по ночам в горах под сводами звезд, когда смерть подстерегает тебя, становилось так красиво и по-особому спокойно. Это чувство нравилось Владимиру, и он полюбил его так же, как и вдыхать воздух диких гор.
Спустя полгода в крепость пришли еще несколько полков. Готовилось крупное наступление. Солдаты оживились, кто-то поносил чертом день, когда появился на свет, а кто-то ликовал от восторга, жаждя славы. Волков и его друзья были среди последних.
И вот их войска двинули вглубь Кавказа. Завоеванная на тот момент территория оказалась позади, а впереди распростерлась дикая и озлобленная страна горцев.
Шли дни. Они сопровождались долгими и изнурительными переходами под палящим солнцем. Пить из горных колодцев оказалось опасно, горцы часто отравляли их. Воду приходилось экономить. Несколько раз, чаще по ночам, на них нападали. Враги совершали набеги стремительно и, в основном, мелкими группами, пытаясь застать русских врасплох, забрать чью-то жизнь и скрыться. Но солдатская дисциплина являлась строгой, а выучка хорошей. Часовые были готовы и встречали неприятеля ружейным залпом. В один такой день Владимир впервые забрал человеческую жизнь, сбив с коня всадника, размахивающего шашкой и скачущего прямо на него.
Но все эти столкновения серьезными назвать было никак нельзя. До этого горцы лишь проверяли русское войско, прощупывая его ряды, и настоящее сражение только предстояло.
После нескольких недель, проведенных в походе, войско добралось до крупной чеченской крепости. Пришел приказ – взять ее. Крепость, обнесенная высокой стеной, находилась в горах, и выглядела неприступной. Но генерал сказал, что это не проблема.
Началась осада. Пушкари принялись за дело, остальные заняли свои позиции. Горцы высыпали на стены крепости и ощетинились, как дикие звери. Светило яркое солнце, стояла адская жара. Владимир с друзьями в строю обливаются потом. Каждый держит в руке ружье, каждый готов и ждет только команды.
Наконец, прозвучали первые пушечные залпы. Ядра полетели в каменные стены, в бойницы окон и в людей, защищавших крепость. Из-за обильного дыма ничего нельзя разобрать. Пошли тягостные минуты ожидания...
Батареи отработали славно, разбив ворота и часть стены. И вот настал момент истины. Прозвучал сигнал к штурму, и первая колонна пехотного полка, под барабанную дробь, двинулась вперед. Следом пришли в движение и остальные части, назначенные к штурму. Первые сто шагов прошли как на параде, вытягиваясь из узкой горловины холмов, а затем, на открытом участке перед крепостью, офицеры развернули колонны. Еще сто шагов... Единственная, чудом уцелевшая пушка горцев, яростно выплюнула заряд, и почти все, шагавшие рядом с Волковым инстинктивно втянули головы в плечи. А ему было невдомек, что за ерунда – ведь не каждая пуля в лоб?! Владимир расправил плечи, да, пусть даже это ядро предназначенное именно для него. Пусть! Но счастливый случай хранил его.
Петербург.
Сентябрь 1835 год.
Крытый экипаж остановился у величественного каменного особняка. Дверца повозки отворилась, и оттуда вышел молодой человек в высоком цилиндре и в черном плаще-макинтоше, поверх которого был небрежно накинут белоснежный шарф. Руки в атласных перчатках сжимали увесистую трость с отполированным до блеска набалдашником в виде головы волка.
Больше всего этот молодой господин напоминал лондонского денди или юного прожигателя отцовского состояния. Правда, последним Владимир Волков себя не считал, хотя многие бы уверили вас в обратном. И прибыл он вовсе не из Лондона, а из Парижа, в котором ему довелось провести последние четыре года жизни. За это время Волков успел соскучиться по Петербургскому свету и теперь спешил наверстать упущенное.
«Как странно так не любить свет и все время желать оказаться в его лучах», – подумал Владимир.
Эта мысль показалась ему достойной пера Байрона. Он и сам считал себя немного поэтом, но особого рвения на этом поприще не проявил. Так разум иногда рождал поэтичные строки и достойные пера замечания, но часто пера под рукой не было, и строки гибли. Владимир всегда считал, что лучше отдаваться жизни, чем глупым мечтаньям и поэтому всячески стремился окунуться в ее лоно, пытаясь наверстать упущенное.
После полученного на Кавказе ранения, его, молодого офицера, списали из войск, поскольку травма оказалась серьезной, и колено собирали разве что не по осколкам. Целый год он лечился на водах, а потом еще долго восстанавливался. Сейчас нога чувствовала себя хорошо, и он уже вполне мог обходиться без трости, но привычка всегда держать ее при себе у Владимира осталось. Но на тот момент о военной карьере пришлось забыть. А отец вместо того, чтобы поддержать несчастного отпрыска, будто обиделся, и по возвращению сына в Петербург встретил его весьма холодно. А вскоре отослал учиться в Европу. Возможно, он чувствовал угрызения совести за полученное сыном ранение, а возможно не хотел видеть его, как напоминание о своем разочаровании. Мысли родителя всегда оставались для Владимира загадкой вплоть до самой отцовской смерти, после которой он и оказался вынужден вернуться в столицу.
И теперь спустя долгие годы он хотел увидеть Петербургский свет, которого был лишен. Хотя, по его мнению, этот свет ничем не будет отличаться от увиденного им в лучших домах Парижа. Там и тут – везде одно и то же: мужчины будут похваляться, как павлины, выставляя себя напоказ, а женщины флиртовать, скрываясь за маской благочестия. Зато здесь наконец-то он сможет вновь встретить друзей. Эта мысль радовала.
На улице стояла ранняя осень, но погода была уже ветреной и прохладной. Петербург всегда казался Владимиру серым городом в отличие от Парижа, а сегодня он выглядел еще и мрачным.
– Свободен, – сухо сказал он извозчику и кинул тому монету.
– Благодарствую, ваше благородие, – поймав монету, произнес мужик и, ударив вожжами, погнал лошадь вперед.
А молодой дворянин небрежной походкой направился к особняку.
В парадной, любезно кланяясь, его встретили слуги. Владимир снял с головы цилиндр, обнажив длинные волосы, собранные хвост. Волосы были черными, как истинный агат, но даже в самых безупречных камнях иногда встречаются изъяны, и таким изъяном на голове Волкова оказался маленький седой локон, спадающий на лоб. Эту первую седину Владимир получил на Кавказе в тот злополучный день, когда у его ног взорвалась бомба. Впрочем, за изъян седой локон Волков не считал, напротив, эта тонкая седина придавала его образу шарм. Руки не одной красавицы накручивали манящий локон на свой пальчик, наслаждаясь его пепельным цветом на этих черных волосах. И Владимир тоже любил его и поэтому всегда старался отрастить челку чуточку длиннее, подчеркивая тем самым свою уникальность.
Вслед за цилиндром в руках лакея очутились белоснежный шарф и плащ. Трость молодой дворянин не отдал и, постукивая ею по мраморному полу, направился в зал. Перед ним распахнули дверь, и камердинер громко объявил:
– Владимир Михайлович Волков.
Перед дворянином открылся огромный зал с высоким расписанным под голубое небо потолком, который освещала не одна, а сразу три сияющих хрустальных люстры. От мраморного пола к своду потолка тянулись белоснежные колонны, выполненные в античном стиле. Оркестр, располагающийся в дальнем конце зала, зазывно играл вальс, под который большая часть публики весело кружилась в танце.
«Все как всегда», – отметил про себя Волков.
Некоторые, расхаживающие по залу дворяне, богатые помещики и чиновники, те, что не кружились в танце, обратили взоры в сторону вновь пришедшего. Кто-то навел на него лорнет, кто-то скользнул скучающим или оценивающим взглядом, а затем вернулся к делам. Владимир с гордым видом прошел мимо. К нему навстречу выдвинулся хозяин дома – граф Сажнев, но молодой человек с длинными светлыми волосами и сияющими глазами опередил его.
– Владимир, дружище! – Светловолосый заключил друга в объятья. – Когда ты прибыл? И почему даже не сообщил?
– Решил нагрянуть внезапно, Паша, – похлопав Зайцева по плечу, произнес Волков. – И попасть с корабля на бал, как говорится... Здравствуйте, граф.
Владимир отвесил поклон подошедшему Сажневу и протянул тому руку.
– Рад видеть тебя, Владимир Михайлович, – улыбнувшись в седые усы, произнес граф. – Мы с твоим покойным батюшкой всегда были хорошими приятелями. Кажется, еще вчера я нянчил тебя на руках, а теперь ты уже взрослый мужчина, а я старик, которому и кадриль уже пытка.
Открытый экипаж, запряженный всего одной уставшей лошадкой, остановился у здания трактира на Английской набережной.
– Ну и стара же твоя кляча, приятель, – обратился Орлов к извозчику. – Я уж думал, она по дороге душу Богу отдаст.
– Правы вы, барин. Уже сколько лет мы с ней по дорогам катаемся. Одна кормилица у меня...
– Кормил бы свою кормилицу лучше, – заметил Алексей с видом знатока. – Небось, резвее бы бегала.
– Ладно, езжай, – примирительно сказал Владимир и кинул извозчику монету. – Держи, лошадке на сахар.
– Спасибо, барин, – поймав монету, поблагодарил извозчик.
– Идем, – произнес Владимир Алексею и двинулся к дверям трактира, сверху над которыми висела раскачивающаяся на европейский манер деревянная вывеска, с надписью: «У Гофмана».
Друзья вошли в трактир. Внутри оказалось шумно и накурено. Играли музыканты, и пахло спиртным. Большинство столов были заняты. Не успели гости пройти в зал, как к ним тут же подбежал хозяин заведения – невысокий, в меру упитанный, с маленькими бегающими глазками.
– Владимир Михайлович, несказанно рад вашему возвращению, – залебезил хозяин. – Желаете отужинать? Или изволите проследовать в свой номер?
– Нет, Ганс, – с напускной ленью произнес Владимир. – Мы с другом желаем отужинать. Сопроводи нас за приличный столик и прикажи подать бутылочку «Мадам Клико» и что-нибудь на закуску.
– Сию минуту, – поклонился Ганс. – Пройдемте.
Хозяин повел друзей по залу мимо весело отдыхающей публики. Подойдя к одному из столиков, за которым развалившись спал какой-то забулдыга, Ганс остановился и кивнул стоящим неподалеку официантам.
«Явно простой городской без чина и звания, – отметил про себя Волков. – Наверняка ремесленник?!»
Два подошедших официанта бесцеремонно схватили мужика под руки и потащили к выходу.
– Прошу господа, садитесь, – произнес Ганс, смахивая крошки со стола. – Это наш лучший столик.
– Что-то я сильно сомневаюсь, – осматриваясь, хмыкнул Орлов.
– Ганс, пройдоха, ты наверняка нам лукавишь, но я думаю, что он нам подойдет, – покачал головой Волков и, скинув на стул плащ, уселся за стол.
– Я бы не посмел обманывать вас, Владимир Михайлович.
– Охотно верю... Где там наше шампанское?
– Сию минуту, – пообещал Ганс и, отвесив поклон, удалился.
– Это и есть тот самый Гофман? – кивая в сторону уходящего хозяина заведения, спросил Алексей.
– Скорее его сын или внук, – ответил Владимир. – Но он мне нравится, услужливый малый.
– То есть лизоблюд, как и все иноземцы, старающиеся урвать кусочек у России-матушки, – заключил Алексей.
– Да ты суров, мой друг. Что же это ты всех европейцев под одну гребенку то равняешь?
– Я не про всех, я только про тех, что устроились у нас, обзавелись хозяйством и сосут соки из земли русской, а сами только и наговаривают на Государя Императора и Империю, когда мы там, на Кавказе, за них кровь проливаем. Зря только их Петр в Россию позавозил.
– Не сочти за оскорбление, Алексей, но ты в корне не прав, – улыбнулся Владимир. – Среди тех, кого, как ты выразился, позавозил Петр, оказались и весьма полезные для отечества люди. Россия преобразилась и заняла почетное место в мире, какое ей и подобает занимать. И, думаю, что те иностранцы, которые сейчас живут в России, болеют за Императора, нашего батюшку, ничуть не меньше тебя.
– Братец, надеюсь, что Европа не вскружила тебе голову, и ты не стал вольнодумцем?!
– Уверю тебя, нет, – равнодушно ответил Волков. – Конечно, мои взгляды поменялись, и я склонен считать, что крепостных нужно освободить. Но признаюсь тебе честно, поскольку я порочный человек, я этого делать не собираюсь. Как и всякий дворянин, по природе своей я алчен и грешен, и поэтому хочу получать причитающуюся мне от них выгоду.
– Ну, брат, мы еще не выпили, а ты уже так разоткровенничался!
– Да нет, просто я честен с самим собой, мой друг, – произнес Владимир. – И поэтому, я хочу быть честным и с тобой.
– А вот и шампанское, – раздался голос подошедшего хозяина трактира. В руках он держал поднос, на котором в ведерке со льдом стояла запотевшая бутылка с игристым, а рядом два фужера и закуски.
Алексей потер ладони.
– Приступим, – сказал он. – Наливай, да поживее!
– Сию минуту, – любезно произнес Гофман и поспешил наполнить фужеры.
– Ну, брат, выпьем за твое возвращение, надеюсь, оно будет веселым, – растянув губы в широкой улыбке, произнес Алексей.
– Я постараюсь, чтобы оно всем запомнилось надолго, – чокаясь бокалом, пообещал Владимир, не придавая значения весу этих слов.
И друзья выпили.
– Господа, довольны? – спросил Ганс.
– Да, – ответил Алексей. – Через полчаса принесешь вторую. Понял?!
– Конечно, – поклонился хозяин трактира, собираясь удалиться.