1970-1990е годы
"Наверно, вот так и сходят с ума…" - с горькой усмешкой подумала Софья, сидя на выскобленных, прогнувшихся деревянных ступенях своей избушки и нанизывая цыганской иголкой на нитку вымытые и просушенные грибы.
Каждый переносит свое горе по-разному. Кто-то бьется в истерике, кричит и плачет, пока не выбьется из сил. Кто-то ищет утешения в обществе родных и близких людей, заводит себе какое-нибудь животное, обретая в нем для себя новый смысл жизни. Кто-то замыкается в себе и несет свою боль на протяжении всей оставшейся жизни, чтобы унести с собой в могилу.
И всех этих людей объединяет только одно. Однажды к ним придет смирение. Нет, они ничего не забудут. И боль никуда не денется. Просто станет тише, начнет растворяться в суете, среди обычных дел. И люди рано или поздно научатся с этим жить.
А она не смогла. Не научилась.
Любимого мужа забрала война. А как Софья любила этого черноокого и черноволосого, будто цыган, Федьку! Думала, что дышать без него не сможет… Но отчего-то, наверное, по привычке продолжала дышать, сжимая в кулаке похоронку. Ей нужно жить. Ради Ниночки. Копии ее Феденьки. Эх, был бы сыночек… Ну, да что уж…
В Ниночке она души не чаяла и так, а после гибели мужа совсем на дочке помешалась, как недобро поговаривали деревенские. Поскольку не было больше такой заботливой и любящей матери во всей округе, как Софья. В то время, как деревенские своих детей особо не нежили и не баловали, спихивая на них часть работы и заботы за младшими ребятишками, она свою Ниночку оберегала, холила и лелеяла.
"Потому и выросла такая кволая да изнеженная. Оттого, что баловала ее Сонька сверх меры." - судачили вполголоса на похоронах деревенские бабы, не стыдясь и даже не опасаясь, что она услышит.
И она, конечно же, слышала. Но ей было все равно. Почерневшая и состарившаяся за одну ночь, шла она не видя дороги вслед за гробом с телом своей дочурки. Ни слезинки не упало из ее сухих глаз. Просто слез больше не было. И сил кричать и биться в истерике тоже не было. Застыл лишь немой вопрос в погасших зеленых глазах: почему? Почему скарлатина забрала не ее? Или, если уж забрала ее дочурку,то забрала бы и ее вместе с ней.
А на следующий день собрала она свои нехитрые пожитки в котомку и ушла в лес. Она знала, что есть в лесу избушка, построенная колдуном-отшельником. Колдун тот помер давно, а избушка осталась.
Не боязно ли ей было в лесу поселиться, да еще и в колдовской избе? Нет, не боязно. Все лучше, чем в деревне, где никому до ее горя дела не было, где все продолжали жить как ни в чем ни бывало, где не стихал детский смех и ребятишки носились по неасфальтированной дороге, вздымая клубы пыли за собой. Ей все стало невыносимо. А здесь - тишина и покой. Да и был ли прежний хозяин избушки колдуном, как молва людская ему приписала? Или так же, как Софья, в свое время бежал от чего-то?
Лесная избушка на удивление хорошо сохранилась. Несмотря на то, что стояла она в самой чаще леса, куда солнце практически никогда не доставало, и оттого царил здесь всегда таинственный полумрак, в избушке было сухо и тлен не тронул добротные дубовые бревна, из которых были сложены стены.
Прибираясь да осваиваясь на новом месте, Софья обнаружила большую библиотеку, оставшуюся от прежнего хозяина. К книгам она всегда относилась бережно, будто к святыне. Потому и о том, чтобы выбросить или пустить на растопку печки в холодную пору не могло быть и речи. Аккуратно протерев корешки книг от накопившейся за годы пыли, женщина расставила их на прибитых над грубо вытесанным столом полках. Потом, разгребая уже хаос на самом столе, нашла она и множество записей, сделанных размашистым, трудночитаемым почерком, явно принадлежащим мужчине. Это были старые тетради в потрепанных переплетах, блокноты, да и просто исписанные листы. Записи Софья тоже предавать огню не спешила. Успеется. А пока сложила аккуратными стопками на столе, позже переложила в большой плетеный короб, найденный ею во время уборки, да и благополучно позабыла о том скарбе до поры - до времени.
Обжившись да обустроившись она и не заметила, как настала зима. Морозы трещали лютые, а ветры завывали стаей голодных волков денно и нощно. И Софья лишь порадовалась, что успела по осени натаскать себе картошки в закром, запастись салом и соленым мясом, да и овощей немного себе заготовила. До ближайшего городка, где она после того, как перебралась в лес, в ярморочные дни пополняла свои запасы, было часы три ходьбы в одну сторону. Не так уж много, учитывая, что спешить ей теперь было некуда. Но то по хорошей погоде. А в зиму, по трескучим морозам да по сугробам в пояс сильно на ярмарки не находишься. Потому теперь спускаясь в очередной раз в свой небольшой погребок и оглядывая плетенные корзины да склянки, Софья была собой довольна.
Доводилось, конечно, ей во время редких вылазок в городишко встречать знакомых да бывших соседей. Кто радовался ей и с искренной улыбкой подходил спросить о житье-бытье, а кто и с опаской бросив взгляд, торопился скорее затеряться в толпе. Софья людей не судила. Принимала всех такими как есть. А что к ней так относились - да Бог с ними. У каждого были свои только ему известные причины.
Так, останавливаясь на пару минут со встречным обменяться приветствием да парой слов, Софья и узнала однажды, что бывшие односельчане считают ее ведьмой. Услышав такое она лишь рассмеялась. А обижаться... Да что обижаться? Пусть думают как хотят.
Наедине с собой Софья успокоилась, привыкла. Горе - оно никуда не делось. Но время сделало свое дело. Притупило боль, стерло остроту черных воспоминаний. Пришло смирение. И Софья тоже научилась жить. Только к людям ее не тянуло. Не мыслила она себя более среди людей. Так и осталась отшельницей в лесной избушке.
В ту ночь Софья никак не могла уснуть. Мысли беспокойно роились в ее голове, наталкиваясь друг на друга, сбиваясь и сбивая с толку ее. А подумать ей было над чем.
Она уже догадывалась, что неспроста малышку подбросили именно к ее избушке. По одежке и новой добротной корзине было видно, что девчушку оставили не из бедности. Да и не проще ль было бы в таком случае отнести малютку к порогу детского дома и оставить там? Зачем в лес, к жилью той, кого считают колдуньей?
Значит, у матери или у того, кто принес кроху сюда, были свои причины поступить так. И что-то подсказывало Софье, что доставит ей эта находка ой как много неприятностей. Но что делать?
Отнести девчушку в город, в отдел милиции? Попробовать оформить опеку? Да ведь вопросов возникнет уйма. Как бы ее саму не обвинили. Колдовство ведь запрещено. А опеки ей не видать и подавно. Кто же доверит ребенка полоумной старухе-отшельнице, живущей в глухом лесу?!
И хоть по-сути Софья колдовством никаким не занималась, лечила травами, да заговорами, но поскольку в тех заговорах едва ли не в каждом встречалось упоминание Святой Троицы или же иных святых, то похожи они были скорее на молитву. Да людям же разве объяснишь?
И если уж совсем, не кривя душой, то не хотелось Софье “светиться” в городе да на людях. Привыкла она к своему уединению и покою. И ей мучительно не хотелось что-либо менять.
“Ладно уж, - тихо вздохнула она про себя. - Пока поживем так. А там… видно будет”.
Она с тревогой и грустью посмотрела на девочку. Накормленная, искупанная и согретая малышка, сладко посапывая, спала рядом с Софьей у стеночки. Поправив одеяло, Софья вновь вздохнула, пытаясь продумать все, просчитать до завтрашних визитеров.
Может, и не придет никто. А что делать, коль придут? Это же ребенок! Его нельзя, словно котенка, запереть где-нибудь на время. А гнать посетителей она не решалась. Ведь так она останется совсем без средств к существованию. Да и люди шли к ней со своей бедой, перепробовав все, что можно было, и уже отчаявшись. Как могла она отказать в помощи, утешить хотя бы словом?
Тяжко вздыхая и изводя себя вопросами без ответов, Софья и не заметила как стрелки стареньких ходиков доползли до шести утра. Выхода она так и не нашла, потому второй раз решив будь, что будет, осторожно, чтобы не потревожить спящую малышку, выбралась из под одеяла и пошла в другую комнатку готовить завтрак.
А все решилось как-то само собой. Посетители приходили, видели малышку, в немом изумлении смотрели на нее и на Софью, но вопросов задавать никто не решился - свои проблемы были для всех важнее, и портить отношения с той, что могла помочь в их решении, никому не хотелось. Некоторые приходя второй и последующий раз, кроме обычной “благодарности” приносили и всякие гостинцы малышке. Заявлять на лесную знахарку никому и в голову не пришло.
Софья успокоилась. Жизнь вошла в свою накатанную колею и тихо шла своим чередом.
А время неумолимо и безвозвратно летело вдаль. Софья грустным взглядом провожала года вместе с журавлиными стаями на юг, и встречала с радостной улыбкой по весне. И хотя годы эти не молодили ее, но все ж были к ней милосердны. Для своего возраста она была еще не по годам крепкой и на здоровье особо не жаловалась. Видимо, нежданно-негаданно свалившееся на нее счастье в плетеной корзинке в нужный момент изменило для Софьи и мир вокруг и ее саму.
Зорянка росла не по дням, а по часам. Имя Зоряна пришло на ум Софье, когда она размышляла в очередной раз над случившимся, поглаживая серебристые волосики спящей крохи. А коль нашла ее Софья на вечерней зорьке, то имя подходило как нельзя лучше. Так малышка и стала Зоряной, в честь зари, знаменующей приход ночи на землю.
В первое время Софью все терзал вопрос, почему же от ребенка решили избавиться таким странным образом? Ведь девочка, не считая необычного цвета волос, была совершенно обычным ребенком. Также, как и все дети, ела, спала, игралась тряпичными куклами, которые ей сшила Софья, иногда капризничала.
Но Провидение решило не испытывать Софью загадками и вскоре приоткрыло завесу тайны.
Однажды угораздило Софью подобрать в лесу выпавшего из гнезда птенца. Что это был за птенец - она и понятия не имела, не сильна она была в птахах. Просто жаль ей стало беспомощное, крошечное существо, подумалось вдруг, что стоит попробовать его выкормить, вырастить. Ведь жизнь - самый ценный дар. Не только человеку, но и всему живому на свете.
Зорянке в ту пору шел пятый год. Девчушка росла шустрая, не по годам смышленая, но при том настолько доброй и любящей весь мир души Софья не встречала, пожалуй за всю свою жизнь. Ох, как же обрадовалась малышка, увидев в ладонях бабуни взъерошенный, пушистый комочек!
Она старательно кормила и поила его, как только он начинал пищать. Сама копала червячков, искала гусениц в траве и ловила всяких букашек. Птенец уже казалось свыкся с новой обстановкой и начал подавать надежды на долгую жизнь. Но через неделю Зоряна заглянула в импровизированную клетушку, что они смастерили с Софьей для мальца, и Софья, готовившая в тот момент нехитрый завтрак, содрогнулась от жуткого крика.
На дне клетушки лежало крохотное бездыханное тельце.
- Почему? Почему он умер? - задыхаясь от слез, кричала малышка.
С тяжелым вздохом Софья прижала девочку к груди. Как же ей, такой маленькой, объяснить, что так устроен мир? Что все живое обречено однажды умереть. Что смерть, которая должна бы забирать дряхлых стариков, часто со зловещей улыбкой забирает молодых, а иногда и вовсе невинные души детей. Что неподвластно никому из живущих схватить костлявую руку, занесенную над очередной жертвой, замолить, остановить хотя бы на время…
С той роковой грозы стала Софья незаметно, ненавязчиво, но пристально приглядывать за девочкой, стараясь насколько возможно оградить ее от людей. Чуяло ее сердце, что добра не выйдет из того. А тем временем малышка росла и взрослела, постигала грамоту и азы знахарства, готовясь однажды перенять стезю бабушки. Ученицей она была способной и прилежной, все схватывала на лету, а феноменальная память прочно запечатлевала даже самые сложные заговоры и обряды. Софья, глядя на названную внучку в такие моменты, с гордостью одобрительно кивала.
Одного подросшая Зоряна никак не могла взять в толк: почему бабуня так опекает ее? Почему всячески ограждает от людей, наказывая ей не доверять им, и запрещая даже заговаривать с ее посетителями? Почему не берет с собой город - ведь вдвоем было бы легче и покупки донести?
Но как только она начинала задавать вопросы, бабушка заметно нервничала и расстраивалась. Не рассказывала ей бабушка и о прошлом, о родителях, о том, как и почему они стали жить в лесу вдвоем. И юная совсем девушка мудро рассудила, что раз уж бабуня не хочет говорить, значит ей виднее. Так тому и быть. Главное, что она ощущала безграничную любовь бабушки и с благодарностью отвечала тем же.
Больше она ни о чем не спрашивала. И приветствуя бабушкиных посетителей, опустив глаза спешила скрыться с их глаз за стеной в другой комнатушке.
Странного больше ничего не происходило, Софья успокоилась и даже убеждала себя, что произошедшее в тот злополучный весенний день было единичной случайностью. Ей так хотелось в это верить!
А время шло. И годы вспомнили и о Софье, решив взыскать с нее долги безотлагательно и в одночасье.
Софья начала сдавать. Не так резво уже справлялась она на кухне и по скромному хозяйству. Не было сил у нее теперь выбираться в город так часто, как требовалось. Оказание помощи просителям отнимало у нее все больше и больше сил. Волей-неволей, а пришлось ей все же переложить часть своих обязанностей на Зоряну.
И теперь каждый раз отправляя девушку в город за покупками, Софья сходила с ума от тревоги до самого ее возвращения. А девчонка на ее беду расцвела, словно весенний цветок, необычной и яркой красотой. Такая не смешается с толпой, не затеряется на шумном городском базаре, несмотря на довольно скромную одежду. Софья уже не раз ловила вожделенные взгляды мужчин на хорошенькую внучку бабку-знахарки. И эти взгляды ох как ей не нравились! Дурное предчувствие вновь поселилось в ее сердце прочно, и не желало его покидать.
Сама же Зоряна по своей неопытности и наивности, свойственным лишь юности, ничего не замечала. Ей казалось, что яркий, прекрасный мир просто не может быть жестоким к ней! А люди не могут обидеть ее - за что, ведь она же ничего дурного никому не сделала. А все бабушкины предостережения… Она им, конечно же, послушно внимала, но считала, что бабушка нарочно стращает ее, чтобы она была осторожнее и осмотрительнее.
Но вскоре и ей пришлось познать изнаночную, теневую сторону мира и чудовищ под личиной людей.
Это случилось по семнадцатой весне Зоряны. Софье нездоровилось, а запасы продуктов были на исходе. Зоряна решила сходить в город за покупками, да и просто ей хотелось вырваться из привычной обстановки хоть на короткое время. С тяжелым сердцем Софья отпускала внучку, черное предчувствие тяготило ее сильнее обычного. Но уговорить выросшую птичку отложить вылет в так манивший ее город Софье не удалось. Девушка лишь улыбалась ее напутствиям и повторяла:
- Бабуня, ну чего ты так переживаешь? Все будет хорошо!
И быстро поцеловав ее в щеку, упорхнула за порог. А Софья еще долго стояла, безвольно опустив руки и глядя ей вслед.
Поздняя весна дурманила, кружила голову ароматами цветущих луговых трав и свежей зелени, жужжанием пчел и шмелей, деловито снующих над разноцветным ковром полевых цветов, птичьим щебетом, вещающим о любви, красоте и весне.
Зоряна возвращалась домой по пролегающей через поля широкой пыльной дороге. Несмотря на усталость девушка была довольна. Руку приятно оттягивала корзина, полная продуктов. К тому же, бабушка выделила ей небольшую сумму на обновки и она, невольно счастливо улыбнулась, вспомнив о голубом в мелкий розовый цветочек платье из шифона, белых туфельках на низком каблучке и комплекте нового белья. Обновки лежали теперь на самом дне корзинки, дожидаясь своего часа. И пусть красоваться в этих обновках ей было не перед кем и негде, все равно на сердце ее было радостно. Приятно ведь надеть все новое! А принарядиться можно и для следующей вылазки на “большую землю”.
День уже медленно склонялся к закату. Вокруг не было ни души и Зоряна с огромным удовольствием стянула зеленую косынку, под которой прятала свои необычные волосы и встряхнула головой, позволяя им свободно рассыпаться по плечам и спине крупными пепельными волнами. Легкий ветерок ласково пробежал по волосам, щекотнул своим дыханием шею и девушка, с наслаждением зажмурившись, подставила лицо под его невинные ласки, словно принимая заигрывания.
Полностью отдавшись своим чувствам и всеобщему ликованию вокруг, Зоряна и не заметила, что больше не одна. Идти ей оставалось уже совсем немного. Она уже почти пересекла луг, раскинувшийся за полями, а сразу за ним уже вставала стена леса. Тревожное ощущение, что кто-то за ней наблюдает возникло остро и внезапно, словно полоснув сознание остро заточенным клинком.
Девушка застыла, как вкопанная, осторожно оглядываясь вокруг. Только теперь она заметила стоящую за пышным кустом цветущего шиповника темно-красную девятку и троих парней, сидящих у машины на расстеленном покрывале и странно глазеющих на нее. От этих взглядов внутри девушки что-то неприятно сжалось. Наверное, так люди называют страх и недоброе предчувствие. На покрывале помимо небрежно разложенной нехитрой закуси стояла почти пустая бутылка алкоголя, что еще больше насторожило девушку, не предвещая ничего хорошего. Вот тут-то и вспомнились Зоряне наставления и предостережения бабушки. И радость от обновок и полной корзины померкла.
“Уйти бы поскорее…”.
Первой оторвав взгляд от незнакомцев, Зоряна поспешила к лесу. Скрыться бы скорее под сводами могучих деревьев, а там и затаиться в случае опасности можно. Она-то, в отличие от чужаков, лес знала как свои пять пальцев. Да и светло-зеленое платье отлично помогло бы схорониться среди зарослей и остаться незамеченной.
Она не успела совсем немного. Парни словно специально ждали, когда она ступит на сужающуюся тропинку на самой кромке леса и по негласному сговору неспешно пошли следом, ускоряя шаг. Будто хищники, играющие с жертвой, они следовали на некотором расстоянии, зная, что та уже никуда не денется.
С бешено колотящимся сердцем Зоряна оглянулась назад. Преследователи были уже совсем близко. Лихорадочно соображая, что можно предпринять, девушка ускорила насколько могла шаг. Но изрядно мешала усталость от длительной ходьбы и тяжелая корзина. А бросить ее она не решалась. Девушка не могла видеть, как за ее спиной парни многозначительно переглянулись и один из них, - вероятно, заводила компании, - кивнул.
Они настигли ее в несколько прыжков и, окружив, нагло и насмешливо усмехались. Заводила, сложив руки на груди шагнул на шаг ближе и коснулся кончиками пальцев разметавшихся по плечам пепельных волос.
- А что это мы такие красивые да по лесу одни гуляем? - приторно-слащавым голосом поинтересовался он.
Его дружки довольно захихикали.
- Может, проводить? - с издевкой проронил второй, стоящий по правую сторону от девушки детина.
- Не нужны мне провожатые, - негромко ответила Зоряна, пытаясь сохранять спокойствие, и шагнула влево, надеясь обойти вожака.
Но тут нападавшие решили перейти от слов к действиям.
- Куда это ты собралась?
Грубо схватив девушку за руку выше локтя, заводила с силой рванул ее. Не удержав равновесия, вскрикнув, Зоряна упала на траву. Корзина выпала у нее из рук, но никому не было до нее.
На нее навалились сразу втроем, скрутив руки и ноги. Она попыталась закричать, но задохнулась от боли, на миг ослепившей и оглушившей ее - вожак, предвидя такую возможность, сильно ударил девушку кулаком в лицо. Во рту появился противный солоноватый привкус крови из рассеченной губы. С ужасом понимая, что она абсолютно беспомощна и не в силах больше сопротивляться, Зоряна обмякла в руках насильников. А заводила с каким-то маниакальным наслаждением рванул платье на ее груди.
Обездвиженная и оглушенная девушка даже сама не поняла, когда где-то глубоко внутри ее страх сменился гневом, а затем и яростью…
Налетевший из ниоткуда ветер не смутил и не насторожил распыленных спиртным и предвкушением близости преступников. Они уже упивались, предавляя, как дождутся своей очереди поглумиться над девкой, как вдруг их гадкие планы оборвал сухой и резкий звук выстрела.
Моментально позабыв о девушке, все трое вскочили на ноги, дико вращая глазами. Одно дело измываться над беззащитной девчонкой и совершенно другое столкнуться с тем, у кого было оружие, и кто, судя по всему, прекрасно умел с ним обращаться - срезанная будто острым ножом ветка упала в двух шагах от их компании. А чуть поодаль у зарослей лещины стоял, держа их на мушке, высокий молодой мужчина, судя по одежде местный лесник.
Софья так и обмерла, увидев наконец Зоряну. Да не одну, а в сопровождении незнакомого мужчины. Она уже догадывалась, что стряслось что-то недоброе, что эта сухая гроза неспроста лютовала. Теперь же при виде растрепанной, перепачканной внучки, в разорванном от плеча до груди платье и с кровоподтеком у левого уголка губ, пожилая женщина испытала настоящий ужас.
- Ой, лишенько… - Софья бросилась к внучке, насколько позволяли слабые, больные ноги, - да что ж это с тобой сталося?!
Девушка, низко опустив голову, неуклюже стянула с себя мужскую куртку и, вернув ее владельцу, пошатываясь на неверных ногах медленно двинулась к избушке. Подойдя к растерянной и перепуганной Софье, она на миг обняла ее и, не оглядываясь, скрылась за тяжелой дверью.
Софья переводила взгляд с мужчины на закрытую дверь, не зная, что ей нужно делать в этот момент. Мужчина заговорил первым.
- Идите к ней, - негромко сказал он. - Вы ей нужны. А я… Потом еще зайду.
Софья кивнула и бросив поспешное “спасибо” поспешила к казалось еще больше почерневшей и помрачневшей избушке.
Мужчина же постоял еще немного, сжимая и разжимая кулак свободной правой руки, потом поставил корзинку с покупками Зоряны у порога, и перекинув через плечо куртку, поправил ремень от ружья, решительно зашагал по лесной тропке прочь.
***
О случившемся они не говорили. Когда Софья вошла, Зоряна за занавесью гремела ковшом и тазиком, пытаясь смыть с себя следы произошедшего. А когда вышла, бросив на Софью виноватый взгляд, быстро отвернулась и начала хлопотать на ужин - обед они обе пропустили.
Подойдя поближе, Софья осторожно взяла девушку за руку и прижав маленькую ладошку к своим сухим губам, заплакала.
- Ну, чего ты, бабуня?
Зоряна оставила свою кухонную возню, осторожно подвела бабушку к лавке и усадила. Гладила ее выбеленные сединой волосы, а сама задумчиво смотрела куда-то в пустоту.
- Не надо плакать, ба, - тихо и медленно говорила девушка. - Никто от кары справедливой не уйдет, нигде от нее не скрыться.
Говорила так, будто точно знала, будто видела то, что было неподвластно Софье. И Софье отчего-то стало не по себе. Про себя решила она больше этой темы не касаться да пуще прежнего за внучкой приглядывать.
Лесник появился на их пороге день спустя ранним утром. В этот раз он был верхом на складной длинноногой лошадке и с рюкзаком за плечами. Под курткой у него что-то шевелилось.
Зоряна в это время собирала травы невдалеке от избушки, пока не просохла роса. Поэтому встретила гостя Софья сама. Вышла на порог, вытирая мокрые руки о фартук - как раз управилась с приготовлением мази от нарывов.
- Доброе утро! - широко улыбнулся мужчина, но взгляд его выдавал тревогу. - Как она?
- Доброго, доброго, - проговорила Софья, сторонясь и пропуская мужчину в избу, - проходи, не стой на пороге. А Зоряна… Ох, не знаю. С виду ничего. А в душу ведь не заглянешь. Поди, разгадай, что там в мыслях у девки-то…
Софья смахнула тряпицей остатки травок со стола и указала леснику на лавку.
- Ты садись-то. В ногах правды нет. Сейчас чаю свежего заварю, с вареньем и блинками. Попотчую спасителя нашего.
Говоря это, Софья пусть и не весело, но все ж улыбнулась. Она догадывалась о его роли в случившемся и была искренне благодарна этому человеку. Не окажись его рядом… Нет, об этом она даже думать не хотела.
Мужчина лишь смущенно опустил глаза и неловко кашлянул. Затем будто вспомнив о чем-то, расстегнул свою настороженно притихшую куртку и вытащил оттуда щенка-подростка.
- Вот, смотрите, кого я вам принес!
- Ой! - всплеснула руками Софья, радостно принимая из рук гостя такой роскошный подарок. Животных она любила. Но все не решалась завести кошку или собаку здесь, в лесу. Боялась, что задерут дикие животные. И воспоминание об этом страхе отразились в ее глазах и сейчас.
Но лесник будто прочел ее мысли.
- Вы не переживайте, он хоть и беспородный, но злющий такой, что сам кого хочешь задерет! - лесник с нежностью потрепал собачку за холку. - Хоть и мал еще, а чужака уже не подпустит. Да и зверей крупных в нашем лесу не водится, так зайцы, лисы. Но лисы тоже не глупы, чтобы на собаку переть. Сами обойдут десятой дорогой. Охранник вам хороший будет, я знаю, батька его у меня служит уже много лет. Пусть внучка ваша его с собой берет, когда надо из дому отлучиться. А вообще…
Мужчина посмотрел на Софью без укора, но она все равно почувствовала себя виноватой.
- Не пускали бы вы ее одну. Красивая девушка. А люди злые.
Софья лишь вздохнула тяжко, выставляя на уже застеленный вышитой скатертью стол чашки, блюдо с блинами, вазочку с вареньем.
- Да и рада б я не пускать, - негромко ответила она наконец. - Только не запрешь ведь девчонку на всю жизнь от людей…
Она налила в чашки ароматный травяной чай и пододвинула поближе к гостю угощения.
- Понимаю, - задумчиво ответил он, обмакнув румяный кружевной блинчик в малиновое варенье. - Запасы пополнять надо. Да и в лесу в ее возрасте себя похоронить…
Жизнь в лесной избушке после бури и грозы понемногу вновь возвращалась в прежнее русло, подобно реке пережившей весенний паводок.
Тимофей приходил теперь часто. Приносил гостинцы, иногда сопровождал Зоряну за травами, по грибы-ягоды. Вместе они играли с Марсом, получившим свое имя за воинственный нрав.
Помимо всяких вкусностей Тим приносил Зоряне книги. Вот их-то девушка ждала с жгучим нетерпением. А получив, не могла дождаться момента, чтобы поскорее окунуться в новые миры, захватывающие приключения героев. Книги были разные. Среди художественной литературы, фантастики и любовных романов были и сборники по травоведению, сборники заговоров, и вошедшие в моду в те годы книги по практической магии. Девушка читала все взахлеб, почерпывая как новые эмоции, так и новые знания. А затем, когда Тим приходил в следующий раз, они могли часами бурно обсуждать какую-то книгу, пока Софья с улыбкой не прерывала их литературные беседы, напоминая, что пора бы и перекусить.
Глядя в такие моменты на Тима и Зоряну, Софья часто вздыхала про себя. Вот сошлись бы они да поженились… Тогда и ее, Софьино, сердце успокоилось бы. И что с того, что разница в возрасте большая? Зорянке всего семнадцать скоро, а Тиму где-то ближе к сорока. Но женились ведь и раньше с разницей такой, да и даже больше. Зато Тим серьезный, надежный, состоявшийся. Софья успела порасспросить парня, потому знала, что родителей он давно похоронил, хозяйство ведет сам, а жениться не спешит - не нашел еще ту, что сердцу люба была бы. Раньше после армии остался на воинской службе, да незадача случилась, в отпуске попал в ДТП, травмировал плечо. Комиссовали. И вот, вернулся в родные края, о отчий дом. Стал хранителем леса, который любил с детства.
Вот такому Софья бы внучку доверила. Эх, если бы, да кабы…
Меж тем, чувствовала Софья, что слабеет все больше. Ноги слушаются все хуже, руки трясутся все сильнее, да и глаза подводить стали. И немудрено, ведь как-никак девятый десяток разменяла. Казалось бы чему удивляться? И так, слава Богу, пожила на свете.
Но целительством заниматься становилось все труднее. Боялась она чего напутать в приготовлении мазей, отваров, настоек. Все чаще теперь эти обязанности ложились на худенькие плечи Зорянки. И если с травками да настойками девушка возилась охотно, то с приходящими за помощью людьми ей было тяжко.
После того рокового майского дня почувствовала Зоряна в себе перемены. Не сразу, но постепенно, по крупицам открывала она неведомые ей ранее тайны своей сущности. Что-то происходило с ней, и она не могла дать этому объяснения. Пыталась найти ответы в книгах, которые приносил ей Тимофей, иногда просила его купить в городе литературу на определенную тему. Но все было тщетно. Не было в книгах ответов на ее вопросы.
А рядом не было никого, кто мог бы сказать молоденькой ведьме, что так она набирает силу. Софья хоть и имела познания травницы, и владела целебным словом, но магией она не обладала. Потому приходилось девушке становиться на путь ведовства самой, без наставничества.
Нелегкий, полный опасностей путь избранных. Путь ведьм по рождению, чей дар передается из поколения в поколение. Дар дремлет до определенного момента, и лишь когда наступает пора, раскрывается, постепенно набирая силу и делая свою обладательницу могущественной.
Зоряне же это пока было неведомо. Перемены, происходящие в ней, озадачивали ее и порой пугали.
Началось с того, что ей стало сложно принимать бабушкиных посетителей. Сначала она чувствовала что-то отталкивающее, какую-то непонятную неприязнь к людям, хотя конкретно ей они ничего плохого не сделали. Так было не со всеми приходящими, но с большинством.
Девушка связывала это с событиями, произошедшими тогда, на окраине леса. Но тут же задавалась вопросом, причем здесь бабушкины посетители? Ведь нельзя же по трем подонкам судить о человечестве в целом! Как ни убеждала она себя, чувство неприязни и даже какой-то брезгливости никак не оставляло ее.
Пока однажды девушка вдруг не обнаружила, что читает людские мысли и души, словно открытую книгу. И то, что она видела, ее пугало, а порой просто повергало в шок. Людские пороки раскрывалась перед ней словно на ладони. Теперь Зоряна видела, что в основном в своих бедах и болезнях виноваты сами люди - их черные мысли и не менее черные дела. Только лишь изредка, как исключение, приходили люди, ментально покалеченные другими - с наведенной порчей, сглазом, проклятием. Остальные же несли справедливую кару, но никак не признавали и не смирялись с нею, ища помощи у таких чистых душой и помыслами людей, как ее бабушка.
Софье видеть и знать того, что теперь открывалось Зоряне было не дано. Она как и прежде не могла отказать в помощи хотя бы молитвой. А Зоряне было тяжело. Отказать людям она бы смогла. Не могла отказать бабушке. И потому, хоть не лежала душа девушки к такому “ремеслу” белой целительницы, она продолжала, скрепя сердце, оказывать помощь всем приходящим к бабушке. Готовила для них настои, отвары, мази. Но всякий раз боролась с собой, чтобы если не добавить им боли и страданий, то хотя бы нивелировать действие целебных снадобий. Делать этого было категорически нельзя - ведь обвинят даже не ее, а бабушку. Зоряна это прекрасно понимала. И старалась держать свои чувства в узде. Только боялась, что однажды не совладает с собою и быть тогда беде.
А пока время текло своим чередом, определенным ему законом мироздания. Для кого-то летело быстро, подобно яркому сполоху падающей звезды, для кого-то тянулось бесконечными серыми буднями. Для обитателей лесной избушки оно текло по-своему. Не быстро и не медленно - размеренно, степенно и как-то не по-мирскому спокойно, лишенное привычной человеческой суетливой возни.