Мох пружинил под лапами. Вязко, нехотя, будто пытался не пустить его дальше. Хмурые ели цеплялись длинными колючими ветвями за бока и хвост. Ветки лезли в морду, норовя выколоть глаза. Злая бледная луна хищно щурилась сквозь макушки деревьев. С болот тянуло холодом. Силы кончились, продираться через бурелом уже не было возможности. Мелко трясущиеся лапы подломились. Федя рухнул на пузо, уткнувшись мордой в черничник. Голод рвал изнутри. Клацнув клыками, он попытался сожрать пару ягод. Сладкий сок лишь окрасил синим язык, но облегчения не принес.

“Вот так и сгину среди лесов дремучих один-одинешенек! — жалобно подумал Федя, добавив в мыслях себе патетических тонов: — Во цвете лет младых сложил он буйну голову…”
Закончить мысль не получилось, кто-то нагло и крайне болюче цапнул за ляжку. Взвизгнув, Федя довольно резко для умирающего подскочил на месте. Завертелся волчком, вгрызаясь в пострадавшее место. Только блох ему еще не хватало! Поймать обидчика по ощущениям не получилось, но умирать расхотелось. Надо было идти дальше. Встряхнувшись, Федя тяжело вздохнул и мелко потрусил дальше.
Сколько он так вот уже идет неведомо куда? Где ему теперь дом родной искать? Да и стоит ли? Федя машинально поджал хвост. Как после всего случившегося встретит его Оленька? Узнает ли? А если князь раньше вернется?
Федя остановился. В горле заклокотало, вырвавшись из пасти жалобным скулежом. Плюхнувшись на зад, Федя понуро свесил голову. Нет, домой ему нельзя ни в каком виде. Не такими должны возвращаться витязи из походов к любимым. Не трусами, не зверем диким.
Печально покосившись на более светлую часть чащи, уходящую в бок редколесьем, Федя вдохнул еще раз. Может, туда? Лес пореже, тропки, может, какие... живые. Но тут же отвернулся. Нет. Смерть-то всяко лучше позора. Самому ведь страшно, да и как ему быть в таком виде-то?.. Ни петлю из веревки не сделаешь, ни на меч не бросишься. Правда, меча у него нет, да и веревки тоже. С голодухи дохнуть долго и мучительно. А так — ухнешь в омут, и делов. Болото все скроет.
Лязгнув зубами, он развернулся — и выбрал другой путь в самую топь. Зеленые кочки вновь запружинили под лапами, оставляя за ним мокрые лунки следов. Лес будто замер, наблюдая за ним. Высокие ели сменялись корявыми деревьями, скрюченными, как пальцы у старой ведьмы. То тут, то там начали попадаться блестящие темными зеркалами лужи. Сначала он инстинктивно обходил их, но потом, злясь на собственную нерешительность, нарочно шагнул в первую попавшуюся. Вода оказалась ледяной, пробрав по ощущениям аж до костей, несмотря на плотный жесткий мех. Но сама лужа оказалась не глубокой — всего лишь по щиколотку. Он остановился, выжидая, не провалится ли дальше. Не провалился.
Выразив досаду тяжёлым вздохом, Федя пошел дальше. Специально стал выбирать самые мрачные места, где ряска вязкая и склизкая, а кочки не держат веса. В чёрной воде отражалась не луна, что-то иное, искривлённое и неестественное. Тысячи запахов сбивали с толку — сырость, прелые листья, плесень, кисловатая вонь застоявшийся воды.
Федя шёл, ожидая, когда земля уйдет из-под его ног. Но болото не торопилось его губить. Оно словно наблюдало. Ждало. Из-под мха вырвался пузыристый вздох, тягучий и влажный, как дыхание старого зверя. Вздрогнув, Федя оглянулся. Ни ветра, ни птичьих голосов, ни шороха. Только собственное тяжёлое дыхание и еле слышное: бульк… бульк… — будто кто-то считал его шаги. Но даже зоркие глаза хищника не смогли углядеть преследователя. Зато его по-звериному чуткие уши ловили хлюпкие всплески. Слишком осторожные, чтобы быть случайными. Кто-то шёл следом. Впрочем, решил Федя, какая разница, все равно помирать. Если уж не выходит утопиться, дак пусть хоть его неведомый преследователь разорвет.
Болото под лапами становилось всё вязче. И вот в какой-то миг земля вдруг исчезла. Короткий всплеск. И ледяная жижа в одно мгновение облепила его брюхо, спутав ноги. Федя инстинктивно забился, пытаясь выгрести обратно на кочки, но ничего не выходило — липкая жижа тянула вниз. Лапы месили тину, проваливаясь все глубже.
“Ну вот и все!” — прекращая сопротивление, обреченно закрыл глаза Федя. Он замер, дрожа от холода, сбивчиво дыша. В какой-то момент даже показалось, что он действительно уже часть этой трясины: беспомощная, серая и мертвая.
Представил, как будет плакать Оленька, когда отец-князь расскажет, что ее милый сгинул в лесах и даже тела найти не удалось. Особенно ярко представилось, как бегут по румяным щекам Оленьки ручьи слез из ее больших синих глаз. Она вытирает их белым платочком, а они всё бегут и бегут... Мрачный Вольга Всеславович стоит рядом, хмурит брови, неловко гладит дочь по голове, пытаясь утешить. А она уже плачет навзрыд... Нет, так некрасиво. Лучше пусть тихо и благородно. И вся княжеская дружина, опустив головы, сочувствует её горю.
От таких картин Феде самому стало тоскливо. Захотелось шмыргнуть носом, но нынешнее его обличье слёз не предполагало. Только и оставалось, что вновь тоненько заскулить. Впрочем, смерть надо принимать стойко. И если в жизни он был трусом и предателем, то хоть в последний свой час должен встретить судьбу с достоинством.
Федя, как мог, выпрямился, поднял голову и приготовился. Да вот напасть: трагическое погружение в гнилостные недра топи вдруг остановилось. И теперь он не мог двинуться ни вверх, ни вниз. Поводил плечами. Лапы едва шевелились, будто скованы пудовыми цепями. Хвост беспомощно мотылялся, разбрызгивая густую грязь. Но всё было напрасно.
“Да что ж за место, ни пройти, ни сдохнуть нормально?! Проклят я, что ли?!” — коротко в сердцах рыкнул, будто плюнул, Федя. Лапы окончательно увязли, сделав зверя беспомощным.
В горле зачесалось, заклокотало, и, вытянув морду, Федя внезапно для себя протяжно завыл. Вой вырвался из самых глубин сердца. Одинокий, полный обречённой боли, звук эхом прокатился над болотом. Казалось, даже топь на миг замерла, прислушиваясь. Голос у него оказался сильный. Красивый даже.
Звук окончательно затих. Болото замерло. Ни треска, ни уже привычных бульканий.
Федя, сбитый с толку, молчал. Внутри всё опустело. Вместе с воем он выпустил наружу всё, что копилось в нем все это время: страх, отчаяние, обиду. И теперь осталась лишь пустота.
Внезапно в тишине болота раздался сухой щелчок, как от переломившейся ветки. Потом еще один. Куст слева от него затрясся, словно кто-то достаточно крупный, пускай и аккуратно, но не скрывая своего присутствия, пробирался сквозь плотные заросли багульника.

Вскоре из кустов выбрался здоровенный, размером с хорошего пса, кот. Черный как смоль, с желтыми глазищами и густыми кисточками на ушах. Кот, брезгливо отряхивая лапы, обошел бочаг. Выбрал место посуше и сел, разглядывая увязшего в болоте Федю.
— Ты, серая морда, зачем в болото-то полез? — внезапно отчетливо спросил кот. — Да еще и глотку дерешь, кикимор нам тут пугаешь.
От неожиданности Федя клацнул зубами и дернулся в бок. “Я теперь что, и речь звериную могу понимать?!”
— Да я… это…— попытался ответить Федя. И о чудо чудное, у него получилось. Вот только признаваться, что шел топиться, было как-то стыдно.
— Заблудился! — выпалил он.
— М-дау! — глубокомысленно изрек кот с явным подмяукиванием.
Встал, дернул хвостом и вновь неторопливо пошел вокруг бочага.
— И откель же ты к нам такой красивый приблудился?
Федя отвел морду, прижимая уши. Сидеть в болоте становилось все холоднее. Глубинный мороз со дна постепенно пробирался под мех, промораживая нутро.
Кот же уходить, похоже, не собирался. Лениво повел своим длинным и пушистым, как метелка, хвостом и вновь задал вопрос:
— Ну так что, серый? Чего секретничаешь?
Федя поначалу только замычал. Но потом тяжело вздохнул и все же нашел силы ответить:
— Да вот с дружиной ходил… от ворога дом родной защищать.
— И как, защитил?
Этот вопрос тяжёлым грузом лег на плечи. Федя сморщил нос, мотнул головой, отгоняя подлую мысль соврать. И все же глухо признался.
— Никак… Сбежал… я.
Кот прищурил один глаз. Мягко перебрал лапами, подбираясь ближе.
— Что, вот прямо так взял и сбежал?
Федя обреченно опустил голову, но, не рассчитав, клюнул воды. Та охотно, с покаянным вздохом хлынула в нос, заставляя Федю резво вздернуть голову, отфыркиваясь.
— М-дау! А в болото-то зачем полез? Уж не топиться ли? — прозорливо сощурил уже оба глаза кот.
— Сказал же, что заблудился, — уперся Федя, чувствуя, как горят кончики ушей.
— Ладно-ладно, я понял, — миролюбиво согласился кот. — А в болоте ты сидишь, потому что клещей нацеплял. И это ты их утопить решил?
— А поможет? — вспомнив о недавнем укусе, насторожился Федя.
— Ну… может, и поможет, — вальяжно отозвался кот. — Грязи у нас тут… мдау, лечебные. Только ты жопу-то с хвостом пониже опусти, чтобы одни уши торчали. А то клещи — они ж хитрые, в грязи сидеть не любят, повыше переберутся.
Послушно опустив зад, Федя попытался как можно глубже утонуть в жиже.
— Так лучше? — вытягивая морду над поверхностью, уточнил он.
— М-дау... — кот понаблюдал за ним, вздохнул. — Ты у нас, я гляжу, не только храбростью, но ещё и умом не блещешь. Утопнешь же!
Федя попытался встать, но болото не спешило отпускать свою жертву.
Может, оно и к лучшему? Всего-то и надо — морду опустить. Внезапно он почувствовал, что в холодной глубине к его левой задней лапе что-то прикоснулось. Машинально дернувшись, он попытался убрать лапу. Но стоило замереть, как прикосновение возобновилось. Теперь его пощекотали по подушечкам. Ласково так, нежно. Это уже никак нельзя было спутать с какой-нибудь утонувшей тут до него корягой.
— Эй, эй, кот! — заголосил Федя. — Там внизу что-то есть и оно меня трогает!
— Есть, — спокойно согласился кот, выгибая дугой спину и распушая хвост. — Может, болотник какой или навка там. Мдау! Ты бы, серый, вылез из воды, от греха подальше. А то сожрут же! И будешь тут еще одним огоньком блуждать.
— Это как? — уже всерьез испугался Федя.
— А вот так, притопит тебя болотник, мясо сожрет, а душу выплюнет. Но болото тут древнее, голодное, само оно тебя не отпустит, так и будешь тут летать и других путников в трясину сманивать. Для пользы общего дела. Кушать-то всем хочется. Мдау!
От таких перспектив Федя бултыхнулся активнее. Дергал лапами, греб, пытался выпрыгнуть. Да все без толку. Паника вновь подняла в нем отвратительную скалившуюся голову, сковывая мысли и лишая воли.
— Ты, серый, не мельтеши! Не мельтеши! — принялся советовать ему кот, но Федя его не слышал. — М-да-урр!..
Разочарованно мяукнул кот.
— Эй, гений болотный! — громогласно гаркнул наконец на волка котяра. — Успокойся, я сказал! И слушай сюда!
Рокот, раскатившийся по болоту, казалось, даже поднял ветер, заставив пригнуться травы и замереть Федю. Вывалив из пасти горячий язык, Федя уставился на кота полными мольбы глазами.
— Выбираться из топи надо не лапами дрыгая, аки повешенный на петле, а с умом, — уже спокойнее посоветовал кот. — Медленно, плавно, без суеты. А то болото — оно ж как барышня обидчивая: засуетишься — и пиши пропало. Оно степенных любит.
— Ага, — буркнул Федя, — делать-то что?
— Запомни, кочка — твой друг. Нащупал лапой — закрепился. Не нашёл — не суйся. И никаких резких движений! Понял?
Федя покивал, аккуратно подогнул одну лапу и с величайшей осторожностью начал тянуться к ближайшей кочке.
— Вот так… вот так… — подбадривал его кот. — Молодец, серый! Теперь главное — не обоср…
Хлюп!
Кочка предательски ушла из-под лапы, и Федя нырнул с головой. Благо, быстро вынырнул. Булькнул, закашлялся и яростно отфыркался, расшвыривая топкую грязь вокруг себя.
— Ну… ты молодец, конечно, — подытожил котяра. — Записывай: урок второй — не верь кочкам. Они лживые, как бабки на завалинке.
Федя, едва не захлебнувшийся грязью, жалобно фыркнул и снова затрепыхался.
— Ой, серый, да ты ж бьешься-то, как карась на сковородке, — вздохнул кот, подобрал хвост и удобнее уселся на облюбованной им кочке. — Слушай сюда. Разжёвываю медленно, чтобы даже такой пустоголовый щенок, как ты, смог усвоить.
Раздраженно помахивая кончиком хвоста, кот наблюдал за притихшим Федей.
— Первое: лапы шире! Раскорячься там, как шмыгун. Чем шире раскорячишься, тем меньше провалишься.
Выполнив указание, Федя замер, боясь лишний раз пошевелиться, дабы не нарушить и без того незавидное положение.
Кот сделал паузу, оценивая старания своего ученика, и продолжил:
— Второе — дыши ровно! Глубоко, но не часто, а то в обморок грохнешься мне тут. И все, сожрут тепленьким! Так, теперь последнее! Самое важное! Готов?
Кое-как выровняв дыхание, Федя шумно и медленно тянул носом прохладный ночной воздух, широко раздувая бока. Наконец, более-менее успокоившись, кивнул коту, давая знак, что готов выполнять следующее указание.
— Ищи опору! Но не бухай лапищами, а аккуратненько так. Нащупал — проверь! Надави на нее. Если держит — перетаскивай туда пузо. А нет — не лезь.
Осторожно потянувшись, Федя вновь попытался нащупать твердую опору. Кочка под его лапой чуть промялась, но под воду не ушла. Все еще не доверяя зыбкой надежде, Федя все же несмело потянулся к ней, подтаскивая свою отяжелевшую от воды и грязи тушу.
— Ещё немного, — подбадривал кот, от возбуждения переступая лапами. — Давай, гений болотный! Чуешь? Земля близко!
Федя напрягся, собрал остатки сил и приготовился к последнему рывку. Раз! И у него даже получилось с глухим шлепком вывалить половину своего тела на мох. Он засучил лапами, пытаясь выбраться целиком. Но в этот момент нечто упругое и плотное петлей захватило его оставшуюся в воде лапу. Резкий рывок подсек его, словно умелый рыбак карася, и дернул назад. Взвыв, Федя грохнулся обратно в болото. Замолотил лапами, захлебываясь в грязи сам и разбрызгивая ее фонтаном вокруг. Внезапно грозно зарычал. Лязгнул зубами. Извернулся колесом и попытался вцепиться в удерживающую его то ли плеть, то ли веревку.
На язык тут же брызнуло кисловато-горьким соком. Хватка ослабла, но ловец его не отпустил. Зато над ухом разнеслось еще одно грозное рычание, переходящее в отчетливое кошачье подвывание. Что-то тяжёлое бухнулось Феде на спину, больно пришпорив когтями. Не успел Федя протестующе взвыть, как кот зашипел. В бледном свете луны сталью блеснули когти. Пушистый хищник ударил когтистой лапой по скользкой плети, оставляя на ней рваную рану, и тут же отскочил на безопасное расстояние. Как раз вовремя: плеть вздрогнула, извиваясь, и, взметнувшись на добрую сажень над водой, подняла Федю в воздух. Он болтался над болотом, как ярмарочный сапог на колесе. Его грозное рычание перешло в отчаянный визг. Звезды пустились в пляс перед глазами, полностью дезориентируя бедного волка. Кот, вновь выбрав момент, наскочил на врага, и это стало последней каплей. Плеть затряслась и наконец отбросила свою жертву прочь, стремительно исчезая в бочаге.
Федя пролетел пару саженей и с глухим шлепком врезался в землю. Мох и тина взметнулись фонтаном, окатив его с ног до головы. Воздух вышибло из легких так, что Федя даже не сразу смог подняться на лапы. Пришлось немного отлежаться. Но все равно ноги трусило крупной дрожью, когда он попытался встать. Мир в глазах продолжал изображать карусель, не желая останавливаться. Только после нескольких неуклюжих попыток он сумел устоять на широко расставленных лапах. Ошалело потряхивая головой, Федя пытался добиться четкости картинки в глазах.

— Ну ты там как, чудо болотное? Живой?
— Вроде да! — тяжело, с хрипом, выдавил Федя.
— Это хорошо! Что бы ты, серый, без меня делал. Мдау!
Кот сидел все на той же кочке и сосредоточенно вылизывался. Придирчиво осматривая лапу перед каждым новым заходом.
— Ну что, помог я тебе, серый?
— Помог… спасибо! — пролепетал Федя.
— Спасибо на хлеб не намажешь! — назидательно фыркнул кот. — Должен ты мне теперь будешь за жизнь твою спасенную. Мда?
— Да, — закивал Федя, все еще плохо соображая, о чем идет речь.
— Ну вот и славно, — довольно зевнул кот, встав и сладко потянувшись. — Звать-то тебя как, утопленничек ты наш?
— Федя, — слабым, дрожащим голосом представился Федор.
В один прыжок подскочив к Феде, кот принялся обходить его по кругу. Что-то тихонько проворчал себе под нос, потрясая в воздухе хвостом. Желудок Феди внезапно скрутило спазмом, подкатило комом по горлу и выплеснулось из него. Его вывернуло болотной водой, которой он успел хлебнуть вдоволь. Тошнило долго, пока, обессилев, он не повалился на мокрый мох, судорожно хватая пастью воздух.
— Ой, как замечательно, — брезгливо топорща усы, кот стоял в сторонке, наблюдая за мучениями Феди. — Ну, оклемался… Пойдем, что ли, Федя, к хозяйке моей… Посушимся, поедим, поспим… да обговорим, какую ты мне службу сослужить в благодарность сможешь. Мдау!
Пустив из носа пузырь, Федя вяло кивнул. Он, шатаясь, поднялся на лапы и, кряхтя как старый дед, поплёлся за котом. Болото под лапами чавкало, недовольно бурчало, будто сетуя на ускользнувшую от него добычу.
Ночь становилась все гуще и темнее. Но вдали, меж вновь выпрямившихся сосен и елок, начали мелькать тусклые огоньки. Они то вспыхивали, то гасли, словно светлячки в траве. Федя насторожился, сбившись с шага и заворожённо уставившись на танец странных огоньков.
— Эй, утопленничек! — окликнул его кот, оборачиваясь. — Пасть не разевай! Это навки шалят. Кто за ними пойдёт — тому конец. В трясине сгинешь или век будешь по болотам шастать. Так что гляди мне в хвост и никуда не сворачивай!
Федя вздрогнул, словно очнувшись от морока. Опустил уши и поспешил догнать кота, стараясь смотреть теперь только ему под лапы. Где-то за спиной, в ночной тишине, послышалось тонкое заунывное пение. Одинокий голос тоскливо звал Федю вернуться к нему. Но, помня урок кота, Федя упрямо шёл дальше, лишь все ниже клоня к земле голову.
Долго ли они шли, коротко ли — Федя уже не понимал. Время расползлось, как мокрая старая тряпка: только чавкающая грязь под лапами да маячащий перед носом кончик хвоста кота.
Наконец, мрак впереди начал редеть.
Болото словно нехотя отпускало их: под лапами становилось суше, запахи стали менее прелыми. Наконец, деревья расступились, и они вышли на поляну. Высокая трава мягким ковром укрывала землю. Посередине поляны стояла кривобокая изба на высоких узловатых корнях, будто на курьих ногах, только сросшихся с землёй. Бревна сруба почернели от сырости и времени, отчего выбеленные наличники на окнах, казалось, светились в ночи. Сквозь занавески пробивался теплый янтарный свет. Пахло дымом, полынью и чем-то пряным, густым.
Кот остановился, примерился и вспрыгнул на плетень, отгораживающий поляну от леса.
— Ну, Федя, пришли, — объявил он спутнику. — Хозяйка не спит, ждет нас.
А затем сузил глаза и предостерегающе понизил голос:
— Только смотри — не хами, зубами не клацай, а коли чего скажут — слушай и кивай. А потом не забудь поблагодарить за заботу и науку.
Федя с усилием сглотнул и кивнул. При всем желании сказать сейчас что-либо у Феди бы не получилось. Особенно после того, как он заметил на двух привратных столбах по человеческому черепу. И пока он, еле держась на лапах, осознавал, куда его привели, дверь избы скрипнула, и из-под нее вытекла полоска тёплого света, а в ней мелькнула тонкая костлявая тень.

Дверь скрипнула, открываясь шире, и полоска теплого света дорожкой побежала по земле. Сама хозяйка темным силуэтом застыла на пороге, вглядываясь во тьму ночи.
— Чу, гости пожаловали! Что ж у калитки-то мнетесь, не заходите? — от ее голоса шерсть на загривке Феди приподнялась.
Хвост спрятался между ног, зад просел, и Федя попятился, прижимая уши, как нашкодивший щенок.
— Эй, серый, ты чего? — удивился кот, наблюдая, как волк пытается слиться с ночными тенями.
— Погоди, хозяйка, у нас тут проблемка образовалась, — обернувшись через плечо, крикнул кот. — Федя, ты это куда собрался?
— Это же… это Баба-Яга! — прошептал в ответ Федор.
— Ну да, а ты кого тут встретить ожидал? Я, знаешь ли, тоже не красна девица, — непонимающе фыркнул кот. — Да и ты сам, между прочим, волколак поганый, а не добрый молодец. В чем, спрашивается, проблема?
Федя сглотнул, поежился и зашептал, глядя в сторону избы, будто боялся, что хозяйка услышит:
— Мне бабка рассказывала… она деток ворует. Беды насылает, болезни. И нога у нее костяная. В избе у нее все из человеческих костей! Говорят, вместо запоров — руки человеческие, вместо замков — роты с острыми зубами. И забор вокруг избы из костей, а на заборе торчат черепа с глазницами светящимися.
— Мда-у, горазда ж твоя бабка врать, — весомо мяукнул кот, покосившись на плетень под лапами.
— Но черепа-то?! — попытался возразить Федя.
— А что черепа? — лениво протянул кот. — Скажешь, охотники рога на стену не вешают? Или волчьи головы? А главное, у людей-то все это для забавы али хвастовства. А тут по делу висят. А не абы чего!
Сбитый с толку, Федя несколько раз моргнул, засопел, но достойных слов сходу не нашел. Открыл пасть и захлопнул. Возразить вроде бы хотелось, а нечем.
И тут с болота налетел порыв ветра, сырой и пронзительный, закружил над поляной, заставив деревья даже не заскрипеть — глухо застонать. Плетень дрогнул. Избушка встрепенулась следом, словно сонная курица, переступила ногами и начала медленно опускаться на землю.
Изнутри пахнуло дымом, топленым молоком, полынью и еще какими-то травами, названий которых Федя не знал.
— Дух чую… — высокая фигура чинно спустилась с крыльца им на встречу.
Федя, затаив дыхание, наблюдал, как темный рогатый силуэт приближается к воротам по световой дорожке.
— Фу, ну и запах… Разит мокрой псиной — сил нет! Это вообще кто? — подбоченившись, затребовала ответа с кота статная баба в высокой кичке из красного кумача, расшитой золотым очельем.
— Федор, — представил спутника кот. — Знакомец мой новый.
— А чего он грязный такой? — брезгливо поджала полные губы хозяйка, выгнув полумесяцем тонкие брови. — Мне сказывали: добрый молодец плутает. А ты кого притащил?
Под грозным взглядом Яги Федя еще больше сжался. Вот только молодая статная баба в клетчатой шерстяной юбке-поневе совсем не походила на древнюю колченогую старуху в лохмотьях, которой ей полагалось быть. А ее черно-красный навершник, отороченный ожерелками и полетами, сверкал каменьями даже в ночи, привлекая внимание Феди туда, куда смотреть не полагалось. Тем более, что, несмотря на тяжесть расшитой каменьями ткани навершника, скрыть достоинства местной хозяйки он не мог. А скорее подчеркивал их, да еще и с Фединого ракурса. И от этого Феде стало как-то совсем неловко: и от его жалкого вида, и от дурных мыслей. Да еще и в животе заурчало.