Сначала приходил запах. Сладковатый аромат цветов шелковицы, что росли у них за окном. Он вплетался в тепло ее кожи, в шепот, что касался его щеки: «Вернешься?»
«Всегда», — отвечал он тогда, и это было правдой. Единственной правдой в его жизни, полной лжи.
Но правда — хрупкая вещь. Ее разбивают в пыль.
Запах цветов сгорал в мгновение ока, сменяясь едкой, тошнотворной гарью. Тепло сменялось леденящим холодом пустоты. А шепот превращался в крик. Ее крик.
«Редж!»
Он был там. Стоял на том самом месте, у их дома, вернее, у того, что от него осталось — обугленных балок и пепла. И видел ее. Элли. Не тень, не память, а ее саму — с широко распахнутыми от ужаса глазами, в которых плескалась не его, зеленая, магия, а фиолетовое, хаотичное свечение виграсов.
Они двигались вокруг нее, как живые клубки ненависти и страха. Они не имели формы, эти порождения чужих эмоций, лишь клыки и когти, вырывающиеся из марева. Они тянулись к ней, а он не мог сдвинуться с места. Его ноги были словно вкованы в землю.
«Почему ты ОСТАВИЛ меня?»
Он пытался крикнуть, что не хотел, что это был приказ, что Клан Безликих не терпит возражений. Но слова застревали в горле колючим комом. Он пытался рвануться к ней, но что-то держало его. Он посмотрел вниз.
С его собственного тела сползали зеленые нити. Не как дар, не как оружие, а как цепи. Они оплетали его руки, ноги, шею, сковывая каждый мускул, тянулись из его груди, как паутина его собственного проклятия. Деон рычал, пытаясь разорвать их, но они лишь впивались глубже, горячим стыдом и бессилием.
Он видел, как первый виграс обрушился на Элли. Ее крик оборвался, превратившись в хриплый, захлебывающийся звук. Фиолетовый свет поглотил ее, а зеленые нити Реджа натянулись до хруста, не отпуская его, заставляя смотреть.
Смотреть. Смотреть. СМОТРЕТЬ.
***
Редж рухнул с походной койки на холодный каменный пол, всем телом вырвавшись из объятий кошмара. Легкие горели, сердце стучало где-то в висках, отказываясь верить, что оно еще цело. Он лежал ничком, чувствуя липкую влагу пота на спине и леденящий холод плит под ладонями. Реальность.
Деон судорожно глотнул воздух. В нем не было сладкой шелковицы. Только запах пыли, старого камня и металла — запах казарм Клана Безликих. Запах одиночества.
Его пальцы нашли знакомые шрамы на груди — старые, узловатые, как корни дерева. Следы битв, следы превращений. Следы жизни, которую он вел. Жизни, которая стоила ему Элли.
Он поднял голову. Его взгляд упал на единственный личный предмет в казенной комнате: сломанный эфес ее старого кинжала, который она всегда носила с собой «на удачу». Он лежал на табурете, тусклый в утренних сумерках. Молчаливый укор.
Редж с силой сжал кулаки, чувствуя, как под кожей снова зашевелились, откликаясь на ярость, зеленые нити. Они всегда были там. Готовые вырваться. Готовые уничтожить все вокруг, как они уничтожили его прошлое.
Он не позволит. Боль была его крестом, его якорем. Он встал, его движения были отточены и резки, как у зверя в клетке. Сегодня Клан снова пошлет его куда-то. Снова приказ. Снова чужая цель.
Он посмотрел в узкое окно, где занимался хмурый рассвет. Где-то там бродили виграсы. Порождения хаоса.
А он был оружием порядка. Оружием, которое сломалось в тот день, когда перестало быть кому-то нужным.
«Элли...» — его голос был тихим, как стон раненого волка.
Но ответа не было. Лишь звенящая тишина и тяжесть нового дня, который принесет лишь новый приказ и старую боль.
Редж уже стоял у окна, втирая в ладони ледяную воду из таза, когда в дверь постучали. Не короткий, официальный стук гонца Клана, а три неторопливых, массивных удара. Стук, который не должен был раздаться здесь никогда. В сердце Клана Безликих.
Редж замер. Он медленно повернулся, его демоническая сущность насторожилась, почуяв нечто невозможное. Он потянулся к клинку, лежавшему на стуле.
— Входи, — голос Режа был тише шепота, но полон угрозы.
Дверь отворилась, пропуская внутрь крупную фигуру в потертой кожаной куртке. Это был Бьерн. Но не тот Бьерн, каким он был десять лет назад. Его лицо было тем же — со шрамом через левую бровь и усталыми глазами воина, прожившего тысячу лет. Но теперь в этих глазах стояла не насмешка, а холодная, отточенная сталь решимости.
— Ты сошел с ума, — выдохнул Редж, отступая в тень. — Тебя здесь быть не может. Если Стража Теней почует твой след...
— Они уже почуяли, — перебил Бьерн, бесшумно закрывая дверь. — Но пока приняли меня за одного из своих. Ненадолго.
Он сбросил на пол свой плащ, и под ним оказалась безупречная черная униформа младшего офицера Клана — с чужими жетонами и поддельным кодом доступа, мерцающим на груди.
— Как ты вообще пробрался сюда?" - тихо спросил Редж. - "У Клана усиленная охрана после прошлого инцидента? — в голосе Режа звучало недоверие, смешанное с уважением к наглости друга.
Бьерн усмехнулся.
— Ты думал, я десять лет на Хумо только в потолок плевал? — Бьерн усмехнулся, но в улыбке не было радости. — Я готовился. Изучал их архивы, их протоколы, их слабые места. Я оставил всё... — его голос дрогнул на мгновение, — ...всё, что имел, чтобы оказаться здесь. Потому что Клан Безликих готовит нечто, что касается не только меня. Это касается всех деонов.
Он подошел ближе, и его шепот был подобен скрежету камня.
— Они не просто воюют с виграсами, Редж. Они их изучают. Контролируют. Возможно, даже создают. Последние три "нападения", которые я расследовал, были не случайными вспышками. Это были полевые испытания. И твое задание, из-за которого ты оставил Элли... оно было частью этого эксперимента.
Реджа будто ударили током. Слова Бьерна раскаленным гвоздем вонзились в его сознание, переплетаясь с кошмарами, в которых Элли гибла в фиолетовом свечении виграсов.
— Ты говоришь, что Клан... мой Клан... принес ее в жертву своему эксперименту? — голос Реджа стал опасным, низким, и зеленые нити под кожей зашевелились, откликаясь на ярость.
— Я говорю, что мы все — пешки в игре, правил которой не знаем. — Бьерн положил руку ему на плечо, его хватка была железной. — Я проник сюда, чтобы найти источник этого сговора. И мне нужен кто-то внутри. Кто-то, кому я могу доверять. Ты — единственный, кто прошел через ту же боль, что и я.
Он посмотрел на сломанный эфес на табурете.
— Они отняли у тебя прошлое, Редж. А у меня... они пытаются отнять будущее. Ту, что я оставил на Земле. Я не позволю. Мы не позволим.
Редж сжал кулаки. Боль, которую он так долго носил в себе, внезапно обрела новую форму. Она больше не была бесцельным страданием. Она стала оружием. Направленным.
— Что мне делать? — спросил он, и его голос снова обрел твердость.
— Сегодня ты получишь задание. Выполни его. Но будь внимателен ко всему. К каждому слову, к каждому приказу. Запомни каждую деталь. Я буду ждать твоего сигнала. — Бьерн достал из кармана маленький кристалл и сунул ему в руку. — Активируешь, только если найдешь что-то важное. Не раньше.
Редж кивнул, сжимая кристалл. Холод камня был приятен на его горячей ладони.
— Тогда пошли, — сказал Бьерн, снова надевая маску безразличного офицера. — Проводим тебя до приемной. Посмотрим, что они для тебя приготовили на этот раз.
Они вышли в коридор, и Редж впервые за долгие годы почувствовал не просто тяжесть долга, а ясную, холодную цель. Он шел на задание, но теперь это было не слепое служение. Это была охота. И он был одновременно и приманкой, и охотником.
Редж остался один в приемной. Тишина после ухода Бьерна зазвенела по-новому. Она была тяжелой, налитой свинцом подозрений и воспоминаний, которые теперь перекраивались в его сознании, обретая новые, зловещие очертания.
Он подошел к узкому зеркалу из полированной стали, вделанному в стену. Его отражение было смутным, будто подернутым дымкой — подходящий образ для воина, живущего во тьме.
Внешность Реджа была летописью его тысячелетий. Высокий, под два метра, с телом, высеченным из гранита бесчисленными битвами. Его плечи были слишком широкими, осанка — слишком прямой для простого смертного, выдав в нем существо иной породы. Лицо — с резкими, угловатыми скулами и тяжелым подбородком — могло бы быть красивым, не будь оно отлито в выражении вечной, застывшей ярости. Кожа — бледная, почти фарфоровая, как у всех деонов, подчеркивала темные пятна шрамов, самым заметным из которых был старый, давно заживший ожог, тянущийся от виска к шее.
Но главным были его глаза. Цвета расплавленного золота, с вертикальными зрачками, как у древнего хищника. Именно в них читалась вся тяжесть прожитых веков. Сейчас в них плескался не просто утренний ужас, а холодный, расчетливый огонь. Огонь, разожженный словами Бьерна.
Двойная игра. Слова отдавались в его черепе эхом. Он, солдат, для которого приказ был законом, а честь — единственным, что осталось от его возвышевшейся расы, теперь должен был стать тенью, шпионом в стенах своего же дома.
Он медленно облачался в свою боевую униформу Клана — черную, без единого знака отличия. Каждое движение было отточенным, автоматическим. Но внутри его разум лихорадочно работал, перебирая архивы памяти, переоценивая каждое недавнее задание через призму новых подозрений.
Воспоминания всплывали обрывками, как проклятые видения:
Задание на спутнике Котонос-7. Ему приказали ликвидировать «гнездо» виграсов в шахтерской колонии. Но когда он прибыл, существа уже были мертвы. Не убиты в бою, а... деактивированы. Лежали грудами, будто отработанный материал. А в центре пещеры он нашел странное оборудование с символикой Научного отдела Клана. Тогда он подумал — оставила предыдущая группа. Теперь же мысль была острой, как лезвие: «Полевые испытания. Они наблюдали. А я был чистильщиком».Инцидент в порту Звездной Нооты. Его отправили «зачистить» грузовое судно, с которого, по данным разведки, должен был произойти побег особо опасного виграса. Корабль оказался пуст. Через час после того, как он доложил об отсутствии угрозы, на корабле сработала дистанционная взрывчатка. Его вызвали на ковер, обвинили в халатности. «Не халатность. Подстава. Меня хотели устранить или скомпрометировать».И самое ядовитое, самое свежее воспоминание — тот день. Срочный вызов на окраину сектора. «Угроза безопасности Клана». А на месте — лишь банда контрабандистов, вооруженных древним хламом. Стычка, с которой справился бы любой новобранец. А тем временем... тем временем в их с Элли убежище, местонахождение которого знали лишь в высших эшелонах Клана, появились виграсы. Слишком точный удар. Слишком удобное отвлечение. «Они знали. Они специально меня увезли. Они подарили меня ей на убой».Редж с силой сжал раковину, и сталь затрещала, не выдержав давления. По его руке пробежали, шевелясь, зеленые нити, откликаясь на ярость. Он видел их отражение в полированной стали — живые, ядовито-светящиеся токи под кожей, готовые вырваться и уничтожить все вокруг.
Он глубоко вдохнул, заставляя их утихомириться. Теперь ярость была не врагом, а союзником. Ему нужна была холодная голова. Голова охотника. Его шаги были твердыми, а золотые глаза горели непривычным огнем — не слепой ярости, а холодной, целенаправленной ненависти. Он шел не за приказом. Он шел за уликой. Он шел на свою первую разведку в стане врага.
***
Кабинет Высшего Командора Клана Безликих был воплощением стерильного, бездушного могущества. Свет исходил от самих стен, сливаясь в безтеневую дымку. Воздух был лишен запаха, будто его отфильтровали не только от пыли, но и от самой жизни. За монолитным черным столом, больше похожим на алтарь, сидел Командор Валлиус. Его фигура, несмотря на сидячее положение, излучала неумолимую власть. Безупречность, возведенная в абсолют. Лицо без возраста и эмоций, будто выточенное из слоновой кости. Седые волосы, коротко подстриженные, с проседью у висков, которая казалась не признаком лет, а знаком ранга. Глаза — холодные, серые, как сталь в день похорон. Его черный мундир сидел на нем так идеально, что казался вторым кожным покровом. Позади него, пульсируя огненными нитями, возвышался его личный телохранитель.
Редж остановился в трех шагах от стола, приняв вывороженную стойку «смирно», как того требовал устав. Его золотые зрачки сузились в щелки, впиваясь в Валлиуса, сканируя малейший жест, интонацию, паузу.
— Воин Редж, — голос Валлиуса был ровным, без вибраций, как голос синтетического ассистента. Он не предложил сесть. Это был тест на выдержку. Он проверяет, насколько я сломлен после последнего "неудачного" задания.
— Командор, — отчеканил Редж, слегка наклонив голову. Никаких лишних слов. Никаких эмоций.
— Клан наблюдает за вашей преданностью. И ценит её, — начал Валерус, его пальцы сомкнулись перед ним. «Ценит». Интересный выбор слова. Не «награждает», не «отмечает», а «ценит», как ценят исправный инструмент. Инструмент можно затупить и выбросить. — Я служу Клану, — ответил Редж, вкладывая в штатную фразу всю тысячелетнюю тяжесть долга, который он когда-то считал смыслом.
Дом Сатти был не домом, а скорлупой. Скорлупой, в которой было тесно, душно и невыносимо тихо, несмотря на вечный, давящий гул снаружи. Стены, сплетенные из живых, но уже умирающих ветвей Древа-Предка, пропускали сквозь щели тонкие струйки рыжей пыли. Они оседали на простой деревянной посуде, на прялке матери, на старых каменных свитках, хранящих мудрость, которая больше никому не была нужна.
Сатти стояла у круглого окна, глядя на свое селение — вернее, на то, что от него осталось. «Зеленая Гавань». Горькая насмешка. Ничего зеленого здесь не было уже много лун. Плетеные хижины походили на высохшие скелеты гигантских птиц. Ньюбианцы, ее соплеменники, двигались по улицам медленно, сгорбившись, их глаза были пусты, а жесты — лишены энергии. Они смирились. Смирились с пылью, с гулом, с медленной смертью.
— Еще одна порция, — тихо сказала мать, ставя перед ней миску с похлебкой. Вода в ней была мутной, плавало несколько жалких кусочков жесткого корня и пара сушеных личинок. Еда выживания. Не жизни.
Сатти молча отодвинула миску. Ее желудок сжался от голода, но душа бунтовала против каждой крошки, принятой в этом царстве смерти.
— Сатти, ты должна есть, — голос отца прозвучал устало. Он сидел у очага, чиня сеть, которая уже много сезонов не приносила улова, ведь река высохла. — Силы небесные знают, где нам найти что-то получше.
— Силы небесные? — Сатти резко обернулась, и ее зеленые глаза вспыхнули. — Может, они нам помогут, когда Гаргх высосет из нас последние соки? Или когда Совет Старейшин в сотый раз «обсудит ситуацию»?
— Дочь моя, не поднимай голос, — взмолилась мать, крепче сжимая в руках свой платок. — Мы должны хранить мир в семье. Это все, что у нас осталось.
— Мир? — Сатти горько рассмеялась. — Это не мир, мама. Это капитуляция! Мы сидим здесь и ждем конца, как стадо пылевиков перед забоем!
Отец тяжело вздохнул и отложил сеть. — А что мы можем сделать? Броситься с кольями на их стальных стражей? Мы — хранители жизни, Сатти, не воины. Наша сила — в гармонии.
— Какой гармонии?! — она ударила ладонью по столу, и миска подпрыгнула. — Планета кричит от боли! Я ее ЧУВСТВУЮ! Каждую ночь! А вы… вы разучились ее слышать! Вы боитесь даже шептать!
Она резко встала из-за стола.
— Я прогуляюсь — бросила девушка на ходу, выбежав из дома, не в силах больше дышать этим воздухом страха и поражения. Но и на улице ее не ждало утешение. Сосед, старый Гаррен, косо посмотрел на нее. — Опять твои бури, дитя? Успокойся. Ни к чему хорошему это не приведет.
Соседские дети, почти ее ровесники, смотрели на нее с немым непониманием. Они родились уже в этом угасающем мире и не знали другой жизни. Ее ярость была для них странной и пугающей.
Она была чужой среди своих. Голосом, кричащим в беззвучном вакууме. Ее боль за планету, ее дар, который должен был служить жизни, стал проклятием, источником изоляции и боли.
Планета Ньюба умирала. Это знала каждая травинка, каждый лист в лесу, что подступал к самому порогу дома Сатти. Воздух, некогда влажный и густой от ароматов цветущих лиан, теперь был сух и пылен. Деревья, древние великаны, сбрасывали листву посреди сезона роста, их кора покрывалась трещинами, словно кожа старика. А по ночам, если прислушаться, сквозь шелест увядающей листвы доносился навязчивый, мерзкий гул — звук насосных станций Гаргха, выкачивавших жизнь из недр планеты.
До прихода Гаргха Ньюба была живым воплощением гармонии. Планета не просто была населена жизнью — она сама была единым, дышащим, чувствующим организмом, а друиды выступали ее нервной системой, посредниками между духом планеты и ее физическими проявлениями.
Друиды Ньюбы не строили городов из камня и стали. Их поселения были «Сплетениями» — нежными, почти невидимыми для непосвященного глаза сообществами, вплетенными в саму ткань леса. Домами им служили живые, растущие деревья, чьи ветви по воле друидов сплетались в уютные убежища. Мосты через реки были из гибких, упругих лиан, а дороги — лишь протоптанными тропами, которые сама земная флора позволяла им поддерживать.
Их сила заключалась не в огненных шарах или молниях, а в умении договариваться. Они «просили» деревья укрыть их от дождя, «уговаривали» реку изменить русло, чтобы избежать наводнения, «пели» почве, чтобы она стала плодороднее. Их магия была магией просьбы и благодарности. Величайшим даром считалась способность слышать «Песнь Ньюбы» — едва уловимую, прекрасную симфонию жизни, исходившую от каждого камня, ручья и существа.
Это был золотой век. Эпоха, когда главной задачей было не выживание, а поддержание хрупкого и прекрасного равновесия.
Гаргх пришел не с огнем и мечом. Он пришел с улыбкой и контрактом.
Первые корабли приземлились на одном из пустырей, обозначенных друидами как «места силы, не предназначенные для жизни». Гаргх, тогда еще просто делегат могущественной корпорации «Таурус Индастриз», предстал перед Советом Старейшин. Он был обаятелен, вежлив и говорил на удивительно чистом языке друидов, используя заученные поэтические обороты.
Он говорил о «прогрессе», о «взаимовыгодном сотрудничестве». Он клялся, что его скромная добывающая установка будет качать лишь «излишки» планетарного сока — особой, энергонасыщенной геотермальной жидкости, которую друиды почитали как «кровь Ньюбы», но сами использовали лишь в ритуальных количествах. Он обещал медицинские технологии, знания о других мирах, защиту от космических угроз.
Сознание Реджа было разорвано клочьями между остатками криосна и адской реальностью. Сирены выли, словно предсмертный крик самого корабля. Красные аварийные огни мигали, выхватывая из полумрака клубы едкого дыма и летящие из панелей искры. «Стилет» содрогался, как раненое животное, а гул перегруженных двигателей перерастал в оглушительный рев.
Редж вцепился в штурвал, его пальцы побелели от напряжения. Каждое волокно его существа, каждая тысяча лет опыта кричали об одном: выжить.
— Стабилизаторы не отвечают! Двигатель два — отказ! — его голос был хриплым рыком, заглушаемым грохотом.
Корабль вошел в атмосферу Ньюбы. Сначала это была лишь легкая вибрация, но через секунды она превратилась в яростную тряску, будто «Стилет» тащили по гигантской терке. Сквозь иллюминаторы повалил багровый от плазмы огонь, заливая кабину зловещим заревом. Давление сжимало его грудь, а перегрузки впивались в тело стальными когтями. Без криокапсулы его бы просто размазало по креслу.
«Не сейчас. Не здесь. НЕ ТАК!»
Мысли о заговоре, о Валлиусе, о Бьерне — все смешалось в единый клубок ярости. Он не умрет как подставная пешка в чужой игре. Он не умрет, так и не узнав правду об Элли.
С скрежетом и воем от корпуса оторвало одну из стабилизирующих плоскостей. «Стилет» клюнул носом и пошел в беспорядочное вращение. Небо, земля, звезды — все смешалось в огненном калейдоскопе. Его швыряло в ремни безопасности с такой силой, что они впивались в плечи, грозя переломать кости.
— Выброс энергии! Перенаправляю на щиты! — он бил по панелям, его деонская скорость и реакция были единственным, что пока держало корабль от мгновенного уничтожения.
Зеленые нити под его кожей вспыхнули ядовитым светом, откликаясь на адреналин и ярость. Они рвались наружу, предлагая свою демоническую силу, но здесь, в металлической ловушке, ей не было применения. Он сжимал зубы, чувствуя, как его собственная природа бунтует против беспомощности.
И тогда он увидел ее. Не в видении, а в самом центре мчавшегося навстречу ландшафта — высохшее русло реки, длинное и относительно прямое. Его единственный шанс.
— Держись... держись, черт тебя дери! — проревел он, не то кораблю, не то самому себе.
Он изо всех сил потянул на себя штурвал, пытаясь выровнять падение. Металл скрипел и стонал. С треском отказала система навигации. Он летел вслепую.
Удар был апокалиптическим.
Сначала это был оглушительный грохот, когда корпус врезался в землю, подняв фонтаны сухой пыли и обломков скальной породы. Затем — адская симфония рвущегося в клочья металла. «Стилет» прочертил по дну каньона глубокую рану, отскакивая от выступов, как плоский камень по воде. Иллюминаторы треснули, затем вылетели внутрь кабины осколками.
Ремни безопасности впились в него, словно ножи, затем с треском лопнули. Его с силой швырнуло вперед, в мутнеющую панель управления. Удар. Белая вспышка боли. Треск. Его ли это ребро? Или просто еще одна деталь корабля, сдающаяся на милость стихии?
Наконец, с одним последним, протяжным скрежетом, корабль остановился.
Тишина.
Она была оглушительной после рева и грохота. Ее нарушало лишь потрескивание раскаленного металла, шипение утекающих жидкостей и прерывистый, хриплый звук его собственного дыхания.
Редж лежал среди обломков своей кабины, пристегнутый обрывками ремней. Все тело горело огнем. Вкус крови во рту был медным и знакомым. Он попытался пошевелиться, и волна тошноты и головокружения накатила на него. Глаза застилала пелена, но он мог разглядеть, что передняя часть корабля была смята в гармошку, а в огромную пробоину вливался холодный, пыльный воздух Ньюбы.
Он был жив.
Он был в ловушке.
И он был на чужой, незнакомой планете, один, с разбитым кораблем и сломанным телом.
Но в его золотых глазах, сквозь боль и туман, тлел не потухший огонь. Он выжил в падении. А значит, теперь пришло время выяснить, для чего его сюда принесли силы — или те, кто подстроил эту аварию.
***
Первым, что вернулось к нему, было обоняние. Едкий запах гари, паленой изоляции и сладковатый, тошнотворный дух вытекшего гидравлика. Затем — боль. Всепроникающая, пульсирующая агония, исходящая из правой стороны груди и плеча. С каждым вдохом острая, режущая вспышка в ребрах говорила ему — минимум одно сломано.
Редж лежал в неестественной позе среди искореженного металла, присыпанный осколками стекла и пластика. Автономные системы аварийного освещения мерцали, отбрасывая прыгающие тени на стены, похожие на шкуру раненого зверя. Где-то с шипением выливалась жидкость, а тонкий, предательский дымок поднимался от панели управления.
«Двигаться. Двигаться сейчас, или сгореть заживо».
Инстинкт пересилил боль. Он уперся левой, еще работающей рукой в пол, пытаясь приподняться. Мышцы живота горели огнем, протестуя. Сдавленный стон вырвался из его губ. Он посмотрел вниз и увидел, что массивная балка от панели приборов придавила его правую ногу. Не раздробила, но зажала мертвой хваткой.
Паника, холодная и липкая, на мгновение охватила его. Он был в ловушке. Как животное.
И тогда ярость, та самая, что он носил в себе со дня гибели Элли, вырвалась на свободу. Не слепая, а холодная, целенаправленная. Он не умрет здесь. Не после того, как пережил падение с орбиты.