Солнце стояло в зените, раскаляя добела гравий проселочной дороги, когда старенький "Пазик" выплюнул Вику и её потрепанный чемодан на пыльную обочину. Ей было девятнадцать, и городская суета, сдавленные рамки приличий и университетские заботы остались где-то там, за горизонтом, утонув в мареве июльского зноя. Перед ней расстилалась деревня Бабкино: лениво жужжащие мухи, тягучий запах скошенной травы, прелой земли и чуть кисловатого парного молока, а ещё — абсолютная, оглушающая тишина, лишь изредка прерываемая далеким мычанием коровы или скрипом колодца.
Бабушка Матрена встретила внучку крепкими объятиями, пахнущими пирожками и травами. Дом, пропахший историей и уютом, принял Вику в свои прохладные объятия. Ночи здесь были бархатными, усыпанными звездами, каких она никогда не видела в городе, а дни — бесконечными и жаркими. Жара проникала под кожу, заставляя носить самые легкие сарафаны, ткань которых липла к разгоряченному телу, и спать нагишом, слушая шелест листьев за открытым окном.
Первую неделю Вика словно растворялась в этой деревенской сонной неге. Помогала бабушке по хозяйству, полола грядки, ходила за водой на родник, чья ледяная струя приятно обжигала кожу. Её городские шорты и обтягивающие майки быстро сменились на легкие ситцевые платьица и босые ноги, постоянно покрытые тонким слоем пыли. Кожа налилась золотистым загаром, волосы выгорели на солнце, приобретая медный оттенок. Она чувствовала, как вместе с кожным покровом меняется и что-то внутри, пробуждаясь от долгого сна.
Однажды, когда солнце клонилось к закату, раскрашивая небо в алые и оранжевые тона, Вика отправилась на речку. Отросшие травы на берегу щекотали щиколотки, а воздух был напоен влагой и ароматом цветущих кувшинок. Скинув сарафан, она обнажилась, почувствовав, как вечерний ветерок ласково гладит её кожу. Вода, поначалу прохладная, приняла её в свои нежные объятия, смывая пыль дня и последние остатки городской скованности. Она плавала, резвилась, позволяя телу свободно двигаться в водной толще, ощущая свою наготу как нечто естественное, первозданное. Её груди, еще не полные, но уже оформившиеся, ощущали легкое прикосновение воды, а между ног начинало разливаться томное тепло.
Вернувшись домой, мокрая, с растрепанными волосами, Вика застала бабушку на крыльце с соседом. Это был Митька, внук бабы Дуни, что жила через дом. Ему было около двадцати пяти, крепкий, широкоплечий парень, с обветренным лицом и руками, привыкшими к тяжёлому труду. Его взгляд задержался на мокром, обтягивающем фигуру Вики сарафане, сквозь который просвечивали контуры её набухших сосков. По его лицу скользнула едва заметная, но весьма красноречивая ухмылка. Вика почувствовала, как румянец заливает её щеки, а внутри что-то сладко сжалось.
Следующие дни Митька стал появляться чаще. То починить что-то бабушке, то просто заглянуть "на чай". Его присутствие электризовало воздух. Вика ловила его взгляды на себе – долгие, проникающие, заставляющие её кожу гореть. Однажды, помогая ему таскать сено на чердак сарая, она почувствовала его горячее дыхание на своей шее, когда он наклонился, чтобы поднять очередной тюк. Случайное прикосновение его мозолистой ладони к её голой руке вызвало волну мурашек по телу. Запах сена, пота и чего-то дикого, мужского, кружил голову.
Вечером, после ужина, Вика вышла подышать свежим воздухом. Деревня спала. Лишь сверчки неустанно стрекотали, да изредка доносился лай собаки. Она завернула за угол дома, где росла старая вишня, и наткнулась на Митьку. Он курил, прислонившись к стволу, и в свете луны его глаза блестели.
— Не спишь, городская? — хрипловато спросил он, отбрасывая окурок.
— Душно, — соврала Вика, хотя дрожь, пробежавшая по её телу, была не от холода.
Он шагнул к ней, и Вика почувствовала, как её сердце начинает биться, как пойманная птица. Его рука легла на её плечо, потом скользнула по спине, притягивая к себе.
— Что ж ты так светишься в темноте, а? — прошептал он, его голос был глухим, низким.
Её ладони легли на его грудь, ощущая крепкие мышцы под тонкой рубашкой. Она подняла лицо, и он поцеловал её.
Сначала нерешительно, потом все смелее. Его губы были горячими и требовательными, язык проникал в её рот, исследуя, дразня. Вика ответила с неожиданной для себя страстью, подаваясь ему навстречу.
Он повел её за сарай, туда, где в тени старой раскидистой ивы была небольшая куча свежего, ароматного сена. Лунный свет пробивался сквозь листья, рисуя на земле причудливые узоры. Вика почти не сопротивлялась, когда он начал расстегивать пуговицы её сарафана. Ткань соскользнула с плеч, обнажая её юную грудь. Митька тяжело дышал. Его глаза, поблескивающие в полутьме, были полны голодного желания.
— Какая ты... — прошептал он, опускаясь на колени и прижимаясь лицом к её животу, а затем к лобку, сквозь тонкие трусики ощущая влажное тепло.
Его язык начал прокладывать путь вверх, от пупка к грудям. Вика застонала, запрокинув голову. Незнакомая волна удовольствия разлилась по телу, концентрируясь в самом интимном месте. Она чувствовала, как её лоно пульсирует, наливаясь кровью, требуя большего.
Митька не церемонился. Он резко стянул с неё трусики, потом свои штаны. Вика замерла, глядя на него, на свою собственную наготу. Стыд боролся с обжигающим любопытством и предвкушением. Он подхватил её, положил на сено. Колючие стебли приятно щекотали спину.
— Не бойся, Викуля, — прохрипел он, раздвигая её ноги.
Его пальцы, грубые и мозолистые, нашли её вход. Он медленно, осторожно надавил, проникая внутрь. Вика вздрогнула, издав тихий стон. Чужая рука внутри неё казалась огромной и всепроникающей. Он ласкал её пальцами, а Вика чувствовала, как её тело извивается, в внизу всё намокает.
Затем он поднялся над ней. Его тяжелое тело нависло, он не стал ждать, не стал дразнить. Одним мощным толчком он вошел в неё. Резкая боль пронзила Вику, вырвав из неё вскрик, но тут же сменилась жгучим, незнакомым удовольствием. Он был так велик, так глубок. Её тело инстинктивно сжалось вокруг него.
— Хорошо? — прорычал он, начиная двигаться.
Вика не могла ответить, лишь кивнула, вцепившись в его плечи. Её дыхание стало прерывистым. Каждый толчок Митьки был сильным, глубоким, выводящим её из равновесия. Она чувствовала, как он наполняет её полностью, как он скользит задевая что-то внутри, что вызывало сладкую, мучительную боль, переходящую в наслаждение. Она подняла свои ноги, обвивая ими его талию, притягивая его ближе, глубже.
Вернувшись домой, Вика прежде чем заснуть долго пребывает под впечатлением от произошедшего. Её сердце отбивало непривычный ритм, а мысли хаотично метались, пытаясь разложить по полочкам то нечто неуловимое, но неоспоримое, что она пережила. Мир вдруг изменился, обретя новые, невидимые ранее грани, и уснуть было невозможно, когда сознание жаждало постичь этот внезапно открывшийся слой реальности. Она ворочалась в постели, глядя на тени, пляшущие на потолке от света уличного фонаря, и каждый шорох за окном казался посланием, каждое воспоминание о прошедшем дне — загадкой.
На утро, лишь первые лучи солнца коснулись подоконника, Вика уже была на ногах. Усталость от бессонной ночи чувствовалась, но была заглушена странной энергией, которая гнала её вперед. Захватив старенькую удочку, ведро с приманкой и складной стульчик, она отправилась на рыбалку на старый пруд.
Пруд был её убежищем с детства. Заросшие камышом берега, поваленные деревья, над которыми с утра стелился легкий туман, – всё это было знакомо и утешало. Воздух был свеж и прохладен, пахнул росой, влажной землей и водяными лилиями. Деревянный мостик, местами прогнивший, вел к любимому месту Вики – небольшой поляне у воды, окруженной ивами.
Она разложила снасти, насадила червяка на крючок и забросила леску. Поплавок, словно яркий маячок, замер на зеркальной глади воды. Обычно в такие моменты Вика полностью погружалась в медитативное ожидание, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Но сегодня её разум был далёк от обыденности. Она ждала не рыбу. Она ждала подтверждения, продолжения, какого-то знака.
Глаза Вики скользили по поверхности воды, пытаясь уловить малейшее движение. Она вспоминала вчерашний вечер, пытаясь найти в каждом фрагменте что-то, что могло бы объяснить это ощущение волшебства, ворвавшегося в её жизнь. Ей казалось, что пруд, её давний молчаливый друг, тоже что-то знает, что-то скрывает в своих темных глубинах.
И вдруг, когда солнце поднялось чуть выше, пробиваясь сквозь листву ив, на самой середине пруда что-то блеснуло. Не солнечный зайчик, не чешуя рыбы. Это был короткий, почти неуловимый всплеск света, который мгновенно исчез, оставив за собой лишь мелкую рябь от кругов, расходящихся по воде. Вика затаила дыхание. Она не была уверена, что видела это, но её сердце вновь отбило тот же непривычный ритм, что и вчера ночью. Это было похоже на некий безмолвный ответ, намек, что она не ошиблась, что мир действительно изменился.
Поплавок оставался неподвижен, рыбы не клевали. Но Вика чувствовала, что старый пруд не отдал ей рыбы, но подарил нечто большее – подтверждение, что мир полон чудес, а границы между обыденным и невероятным тоньше, чем кажется. Она посидела еще какое-то время, вглядываясь в воду, ощущая себя частью чего-то гораздо большего, чем просто человек с удочкой на берегу пруда.
Поплавок продолжал стоять неподвижно, но умиротворяющая тишина пруда, тепло поднимающегося солнца и усталость от бессонной ночи постепенно брали свое. Голова Вики тяжело опустилась на грудь, и, не заметив как, она задремала, погрузившись в легкую, зыбкую дрему, сквозь которую продолжали просачиваться обрывки вчерашних впечатлений.
Пробуждение было резким, словно кто-то толкнул её в плечо. Открыв глаза, Вика поначалу ничего не поняла. Мир вокруг был прежним: ивы склонялись над водой, камыши шелестели на ветру, утренний туман почти рассеялся. Но что-то было *не так*. Её взгляд скользнул к поверхности воды, туда, где должен был быть поплавок, и замер.
Прямо перед ней, в нескольких метрах от берега, из воды по пояс выступала обнаженная девушка. Её кожа была бледной, почти фарфоровой, с легким зеленоватым отливом, словно она долго находилась в глубине. Длинные, темно-русые волосы, мокрые и спутанные, ниспадали по плечам, теряясь в воде. Глаза девушки были широко распахнуты и смотрели прямо на Вику. В них не было ни страха, ни агрессии, лишь бездонная, древняя любознательность и невысказанная печаль.
Вика не могла пошевелиться. Вдох застрял в горле. Это было не похоже на сон, это было реально, до дрожи в коленях, до звона в ушах. Девушка из воды была невероятно красива, но её красота была чужой, неземной, словно сотканной из водяных струй и лунного света. От неё исходил еле уловимый запах сырости и чего-то сладковато-травяного, как от дна старого водоёма.
Они просто смотрели друг на друга. Время, казалось, остановилось. Молчание было таким густым, что его можно было потрогать. В этот момент Вика поняла, что все её поиски, все её смутные предчувствия были не напрасны. Эта девушка, появившаяся из глубин старого пруда, была тем самым знамением, тем самым подтверждением, что мир, как она и чувствовала, стал другим.
Наконец, Вика с трудом выдохнула, и звук этого выдоха, нарушивший тишину, показался оглушительным. В тот же миг легкая улыбка тронула уголки губ незнакомки, и её глаза на мгновение вспыхнули зеленым, как водоросли на солнце. Затем, без единого всплеска, девушка медленно, почти бесшумно погрузилась обратно в воду. За ней не осталось ни кругов, ни ряби, только зеркальная гладь пруда, которая вновь отражала склонившиеся ивы и чистое утреннее небо.
Вика осталась сидеть на берегу, прижимая ладони к бешено колотящемуся сердцу. Моментально проснувшись, она лихорадочно огляделась, но кроме неё и поплавка на водной глади никого не было. Или почти никого. В воздухе всё ещё витал тот странный, травянисто-водяной аромат, а на том месте, где только что стояла незнакомка, медленно покачивалась, словно только что всплывшая, одинокая водяная лилия с необычайно крупным, почти светящимся бутоном.
Вика осталась сидеть на берегу еще долго, глядя на то место, где исчезла девушка. Лилия, словно оставленная метка, медленно плыла по воде, напоминая о произошедшем. Её мысли метались, пытаясь осознать увиденное. Это был не сон, не галлюцинация. Это было настоящее. И теперь, когда она точно знала, что за гранью обыденности существует нечто невероятное, вернуться к прежней жизни казалось невозможным. Она хотела понять, кто это был, что она собой представляет, и почему явилась именно ей.