Мы успели провести ещё две совместные репетиции в ГДО , к тому же я сумел побывать дома у Габи целых четыре раза, так что программу мы обкатали по максимуму. Работать с Габи было легко. Все замечания она воспринимала спокойно и сразу же корректировала исполнение, впрочем замечаний этих было совсем немного, всё-таки талант у неё был от бога! А потом поступило официальное подтверждение, что мы приглашены на совместное торжественное мероприятие посвященное 25-летию образования Национального фронта ГДР. Мероприятие намечалось провести в Югендпалас совместно с командованием воинских частей расквартированных в Ризе и окрестностях. Мне удалось даже встретиться с Габриэль и лично ей это сообщить. Мы договорились, что она к 5 часам вечера подойдёт ко входу в концертный зал и будет ждать нас там, так как мероприятие закрытое. Я надеялся, что ей не придется ждать долго, но на всякий случай наказал одеться потеплее.
И вот, наконец, долгожданная суббота. С утра я был слегка взвинчен, постоянно спрашивал, который час, и мысленно подгонял часы. После обеда мы переоделись в парадную форму и «сидели на чемоданах», то бишь на колонках и усилителях. Кроме нас, срочников, в студии никого не было. Все старшие музыканты давно были дома, и кое-кто, думаю, уже успел принять на грудь перед выходным. Как всегда, время в такие моменты замедляется с каждой минутой всё сильнее.
И вдруг открывается входная дверь, и в неё вваливается Вася Онопко — шутник и балагур. Мы, как по команде, поворачиваем головы с немым вопросом в каждой нашей паре глаз.
— Немцы в городе! — кричит Вася, пародируя военные фильмы.
— И что? — смеётся Жека. — Они всегда там! А ты чего не дома?
Ответить Вася не успевает: в незакрытую им дверь входит Геннадий Студников и, вперемешку с бранными словами, выдаёт информацию:
— Козлы, не могли найти другое время! Обязательно подлянку нужно устроить под выходной.
Мы начинаем понимать, что в полку происходит что-то не совсем хорошее.
Тут же студия начинает наполнятся сверхсрочниками оркестра. На всех полевая форма. Я слышу слова «Белая акация» и мне сразу поплахело.
Когда в полку объявляют «Белую акацию» все подразделения поднимаются по боевой тревоге. Из боксов выходит техника, солдаты получают оружие, боеприпасы и все боевые причиндалы, которые им полагаются согласно занимаемой должности. Выполнив все эти манипуляции полк замирает в ожидании следующего приказа — “«Красная акация». Получив его полк срывается с места и покидает своё родное гнездо — танки мчат на ближайший пункт, где их грузят на железнодорожные платформы, а вся колесная техника движется своим ходом в район учений. И только оркестр остаётся на месте и заступает в караул на всё время учений. А длятся они от недели до десяти дней. И всё это время музыканты без замены охраняют оставшееся имущество полка, парк боевых машин с боксами и различной ремонтной техникой, склад ГСМ, казармы, квартиры офицеров и их семьи. Десять суток без смены, это вам не 24 часа! В конце такого караул-марафона оркестранты похожи на зомби, медленно движущиеся по маршрутам.
— Кравцов, бегом в оружейную комнату! — очнулся я от зычного голоса старшины оркестра. — Получить личное оружие и боеприпасы. Потом быстро переодеться в полевую форму и на рысях обратно!
— Слушаюсь, товарищ прапорщик! — сразу изменил обычную полу-гражданскую манеру общения Виталий. — Отделение — за мной!
И мы побежали в нашу казарму.
«Твою же мать!!!» — на ходу материл я всё командование снизу доверху и — обратно. «Нашли самое "подходящее" время! Столько репетиций, подготовки и что теперь? И Габи ничего не знает! Придёт и будет ждать нас на улице при мерзкой погоде. И будет ведь стоять долго, знаю её отношение к делу!»
Расхватав автоматы и получив на весь караул два тяжеленных ящика с патронами, мы тут же, в нашей каптерке, переоделись и пригибаясь под тяжестью амуниции приползли обратно к студии.
— Не заносите ничего внутрь, — скомандовал ожидающий нас старшина. — Ждём здесь.
Рядом со студией выстроилась колонна техники разведбата. Моторы всех БМП и БТРов работали на холостых отравляя всё вокруг ядовитыми выхлопами.
Мы присели на патронные ящики — разговаривать никому не хотелось: уж слишком резко поменялись планы на вечер. Все уже мысленно были на сцене, прокручивали в голове репертуар, какие-то моменты в песнях — и на тебе! Как говорится: «Получи, фашист, гранату!»
— Что носы повесили, музыканты? — радостно осклабился сержант с ближайшего БТР. — Не всё коту масленица — и вы понюхаете, что такое настоящая служба!
Весь экипаж с готовностью поддержал ржанием своего командира.
Мы молча проигнорировали.
Дирижёр о чём-то говорил с прапорщиком. Он заступал на время учений дежурным по полку, а старшина становился начальником караула. Всё дежурство нашего капитана сводилось к сидению возле телефона — на случай, если кто позвонит, — так как во всём помещении штаба не оставалось ни одного человека: даже знамя убывало вместе с полком.
А вот у прапорщика обязанности были куда серьёзнее: двадцать человек с оружием, с которым они не очень-то умеют обращаться, и охрана каких-никаких материальных ценностей. Один только парк боевых машин с остающимся оборудованием чего стоит!
И самое главное — как организовать дежурство в течение десяти суток, чтобы люди не легли просто спать на посту?
Пошёл мелкий, холодный дождь, почти ежедневная процедура зимой в Германии и я снова подумал о Габи. Вернее, я о ней не переставал думать всё это время, отвлекаясь только на некоторые моменты, типа получения оружия, но дождь вернул меня к мыслям о ней. Да что ж так не повезло-то?! Не могли там, на небе, подсуетиться, что ли?!
Словно в ответ на мой мысленный крик, огромные металлические ворота полка, через которые два танка проходили бок о бок, вдруг дернулись и поползли в сторону.
Что, уже «Красная акация»?
Все, как по команде, повернулись на шум. Когда ворота открылись больше, чем на половину в них медленно впозл длиннющий, как железнодорожный вагон, сверкающий лаком шикарный автобус Мерседес.
— Ни хрена себе?! — изумлённо выдохнул всё тот же сержант-разведчик. — Это ещё что за вторжение?
Автобус медленно проехал по брусчатке, словно нащупывая дорогу и остановился у студии. Передняя дверь бесшумно отошла в сторону и на землю ступил солидный гражданин. Быстро оглядевшись, он направился к дирижёру. Рокот многочисленной техники рядом заглушал их разговор, но по изумлённому виду нашего капитана понятно было, что визитёр привёз какую-то неожиданную новость. Дирижёр что-то коротко ответил мужчине и они быстрым шагом направились к штабу полка.
Несколько солдат спрыгнули с брони и подошли к автобусу. Такой техники они явно никогда не видели и судя по оживленному обсуждению с жестикуляцией впечатление она на них произвела.
Уже через десяток минут дирижёр вернулся и огорошил нас приказом:
— Кравцов, быстро сдать оружие в оружейную комнату, переодеться в парадную форму и пулей сюда! Грузите аппаратуру в автобус и едете играть!
Мы, обалдев от неожиданной радости, чуть ли не повизгивая от переполнявших чувств, потащили тяжеленные ящики с патронами в оружейку. В общем, проделали всю процедуру в обратном порядке и вернулись студию.
Уже совсем стемнело. Мы в ускоренном темпе стали таскать аппаратуру и инструменты в автобус. Только теперь до всех окружающих дошёл смысл происходящего.
— Ну, сачки! — протянул командир разведчиков. В его голосе я явственно услышал прямо-таки классовую ненависть. — Мы на полигон, а они — балдеть в гаштет!
Весь экипаж его БТРа мычанием поддержал его.
— Они-то как раз и не сачки! — выступил вдруг из темноты командир батальона, майор Ерошкин. — А вот ты, сачок!
— Чего это я сачок, товарищ майор? — обиделся сержант.
— А того! — ответил майор, посмеиваясь. — Пока ты на гражданке хреном груши околачивал, они музыке учились. А теперь, как результат, ты под танком будешь лежать, а они — в тепле музыку играть!
— Почему это я под танком буду лежать? — возразил сержант. — Я разведчик, у меня экипаж в подчинении!
— Какой же ты разведчик, если элементарно мыслить не можешь? — продолжил майор, откровенно подначивая сержанта. — Увидеть из кустов врага любой дурак может — для этого разведчиком быть не обязательно. Разведчик — это тот, кто может на основе минимальной информации сделать правильный вывод. А у тебя информация под носом, а ты только одно видишь — «сачки»! — передразнил его майор.
— Какая ещё информация? — сержант убавил пыл, но не сдавался.
— А вот эта! — майор показал на автобус и нас, грузящих в него наше имущество. — Что ты по данному факту можешь мне сказать? Какие сделать выводы?
— Ну, что сач..., что музыканты поедут куда-то играть.
— И? — майор не отставал.
— А мы поедем на полигон. — уже не так уверенно ответил сержант.
— Аааа, — махнул рукой майор. — Это я уже слышал. Чего ты заладил одно и тоже? Думай!
— Разрешите, товарищ майор? — высунулся из люка механик-водитель.
— А ну давай! — подбодрил майор.
— Мы никуда не едем. Учения отменяются! — уверенно ответил водитель.
— Молодец! — похвалил майор. — А почему ты так решил?
-Так это просто! — пожал плечами мехвод. — Если они уедут, кто ж в караул пойдёт?
— Вот! — обрадовался майор. — Хоть один думать умеет! И тот — водитель! Только маленькая поправка: учения не отменяются, а не состоятся сегодня! Понимаешь разницу? Сегодня была всего лишь проверка боеготовности.
— Так они не все уедут, там ещё пол-оркестра останется! — попытался оправдаться сержант.
— Так ты не только думать не умеешь — ты и устав не знаешь? Кто тебе сержанта дал и командиром отделения назначил? — майор уже не шутил. — Из состава караула можно привлекать хоть одного военнослужащего для каких угодно работ? Весь караул может находиться только в двух местах — на посту или в караульном помещении. А ты бы их отправил неизвестно куда, танцы играть? Хорош, командир!
Майор оставил сержанта красным как рак и ушёл к своим.
— А ведь точно! — радостно заявил Малов. — Значит, учений не будет!
— И до тебя дошло? Долго... — подколол его Жека.
— Да ладно, можно подумать, ты сразу сообразил!
Мы быстренько закончили погрузку, расселись в шикарные кресла, и «Мерседес», слегка покачиваясь, выплыл из полка на улицу города.
— Да, это тебе не в кузове дежурного «газона» трястись! — восхищённо вздохнул Малов.
«Мерс» домчал нас до Югендпаласа буквально минут за пятнадцать. Город небольшой, улицы пусты. Не двадцать первый век.
Ещё когда автобус аккуратно пришвартовывался ко входу, я заметил одинокую фигуру Габи. Ждёт!
Я первым выскочил из автобуса и подошёл к ней.
— Здравствуй, солнышко! Давно ждёшь?
— Нет, я недавно пришла, не хотела вам мешать готовиться к концерту, — улыбнулась Габриэль. — Думала, вы давно здесь...
— Да, были проблемы, — скривился я. — Уже думали, что вообще никуда не поедем. Ну ладно, это ерунда! Пойдём, я проведу тебя в зал.
Прихватив свой орган, снятый с подставки, я с Габи прошёл мимо двух бойцов, стоящих у двери.
— Это наша солистка, — на всякий случай сказал я, но, по-видимому, солдатики стояли больше для мебели, так как никакого списка приглашённых у них не было.
Главная сцена города снаружи особого впечатления не производила, зато внутри всё было сделано на высшем уровне.
Богатая отделка стен, великолепный свет, целые гроздья акустических колонок по бокам сцены, явно выше классом, чем в ГДО. Сегодня они должны помочь нам прогреметь. Причём, во всех смыслах.
Весь зал был заставлен столиками, покрытыми белоснежными скатертями и только перед сценой оставлен пятачок для танцев. Традиционная для немцев расстановка на всяких торжествах. Я припомнил, что так же было и на партийном собрании, где мне и Жеке вручили по медали "За активную работу по укреплению дружбы между народами".
Зал был пока абсолютно пуст. До начала оставалось ещё почти два часа. Так что времени у нас на то, чтобы не торопясь расставить аппаратуру, подключиться и проверить звук, было с избытком.
Проходя с Габи по боковому коридору ведущему за кулисы, я успел её прижать к себе и поцеловать. Сразу стало легче!
Над сценой висел огромный щит, на котором рука сжимала винтовку и что-то было написано по-немецки. Ясное дело, что-нибудь в стиле «Мы победим всех врагов». А никто и не сомневается.
Как только мы с Габи поднялись на сцену к нам подошла дама строгого вида и попыталась объясниться на очень плохом русском. Габи быстро пришла на помощь и предложила себя в качестве переводчика. Строгая дама сразу оттаяла и объяснила, что зовут её фрау Мюллер и что она приставлена к нам для решения всех вопросов, кои у нас могут возникнуть. У меня сразу же возник вопрос с комнатой, где мы могли бы оставить верхнюю одежду или отдохнуть, если высокое начальство нам это позволит.
— Ja, Naturlich, — кивнула дама и жестом предложила следовать за ней.
Я хотел выяснить ещё насчёт её фамилии, но решил отложить на потом, а то мало ли что...
— Мы сейчас принесём всю аппаратуру, а потом вы нам покажете комнату, спасибо! — сказал я, состроив максимально вежливую мину.
— Саня, помоги Серёги его тарелки-барабаны принести, а то у него рук не хватает! — поднялся на сцену Виталий. — Здравствуй, Габриэль!
— Здравствуй, Виталий! — улыбнулась Габи. Уже запомнила, кого как зовут.
Я оставил Габи и поспешил на помощь Серёге. Навстречу попались Жека и Малов. Но если Женька тащил свой бас и мой аккордеон, то Сашка бережно прижимал обеими руками футляр с микрофонами. Ценная, конечно штука, но можно было прихватить хотя бы Серёгину тарелку. Но это был бы уже не Малов! Я только покачал головой, но не стал портить себе настроение. Сегодня очень важный день и отвлекаться на ерунду, которая, к тому же постоянно повторяется, я не буду, хотя бы сейчас .
Лёха Брусков и Сергей шли вместе обвешанные нашим имуществом.
— Много осталось? — спросил я.
— Да большой барабан только, — отдуваясь ответил Сергей. — Я его прямо у выхода в автобусе оставил.
Когда я вернулся с барабаном, парни расставляли аппаратуру и подключали инструменты. Малову делать было нечего и он отирался возле Габи, сладко улыбаясь и что-то рассказывая.
Габи вежливо слушала, изобразив подобие улыбки, но на него не смотрела, повернувшись лицом ко входу. Я затащил барабан на сцену.
— А что вы до сих пор в шинелях паритесь? Тяжело же и жарко.
— А куда их? — Виталя положил гитару на колонку.
Увидев, что мы собрались все, снова подошла фрау Мюллер. Габи ей что-то сказала и та сделав широкий жест рукой, пригласила нас следовать за ней:
— Bitte!
— Куда это? — влез с вопросом Малов.
— Клизму ставить, особо одарённым! — не удержался я. Вид Сашки строящего глазки Габи, слегка царапнул моё самолюбие. — Тут же полный зал начальства будет, не дай бог кто-нибудь опозориться.
Жека с готовностью засмеялся.
— Комнату для отдыха нам выделят, ясно же! Ну и раздеться нам где-то надо, не на сцене же шинели сваливать! — я поспешил погасить в себе раздражение. Не до этого сегодня.
Проходя вслед за фрау Мюллер по коридору, я обратил внимание на табличку на одной из дверей — что-то там насчёт радио.
«Наверняка та самая аппаратная, где сидит очень нужный мне человек! — подумал я. — И мне нужно поговорить с ним, как можно быстрее. И без свидетелей...»
Выделенная нам комната была типичной гримёрной с зеркалами вдоль длинной стены. Возле каждого зеркала стоял стол и стул. У противоположной стены располагался целый ряд вешалок.
— Bitte, — повторила фрау и добавила что-то по-немецки.
— Она говорит, что комната в вашем распоряжении, можете привести себя в порядок. Сюда же вам подадут ужин.
Мы быстро скинули с себя шинели, выбрав каждый себе по вешалке. Габи слегка замешкалась, не зная как ей поступить, но фрау Мюллер придержала её за руку и что-то стала говорить. Габи ответила. Фрау заговорила с ещё большим жаром.
Я глазами спросил Габи, в чём там дело.
— Фрау Мюллер предлагает мне другую комнату, говорит, что девушке лучше....
— Я понял! — перебил я Габи. — Фрау абсолютно права! Так будет лучше.
Я как раз мучился вопросом, как оставить Габи одну и идти разговаривать со звукорежиссёром. Это выглядело бы не очень красиво.
— Давай я тебя провожу. — предложил я. — Виталь, я подойду прямо на сцену, не ждите меня.
Гримёрка, которую предложила Мюллер для Габи была через одну дверь от нашей.
— Габи, ты можешь не торопиться, — сказал я оставляя её там. — Мы сейчас будем подключаться, настраиваться, попробуем звук, а потом уже можем попробовать и с тобой, хорошо?
В коридоре затихли шаги моих парней и я поспешил к аппаратной.
— Ya, — постучав услышал я из-за двери. Повернул ручку двери и вошёл. И поймал себя на мысли, что повторяется похожая история как в ГДО: аппаратная, за столом явный технарь, куча разных приборов...
— Do you speak English? — спросил я, зная ответ наверняка.
— Yes,— удивлённо ответил парень, разглядывая руссо-зольдаттен совсем-совсем молодого.
— Меня зовут Александр, я играю в группе, которая сегодня будет обслуживать мероприятие здесь. — ввёл я в курс парня. Времени на долгие разговоры не было, поэтому я старался в каждой фразе дать максимум информации.
— А да, я в курсе! - парень встал со стула и протянул руку. — Я — Вольфганг, отвечаю здесь за всё, что связано с радиоэлектронной аппаратурой. Чем обязан?
— Мне кажется тебе нужно будет подключить свою аппаратуру, чтобы мы смогли озвучить на должном уровне весь ваш зал. Учитывая значимость сегодняшнего мероприятия.
— Да, меня предупреждали, чтобы я проконтролировал и при необходимости оказал всяческую помощь, - кивнул Вольфганг. - Я как раз собирался проверить приехали вы или нет. Пойдём вместе посмотрим, что нужно сделать.
Парень собрался было идти, но я его остановил:
— Один момент ! У меня есть одна личная просьба.
— Слушаю.
—Я хотел бы попросить тебя записать наше выступление на магнитофон. Да, я знаю, что у тебя есть такая возможность.
— Но зачем? - удивился Вольфганг. - И потом, мне никто не говорил, что это нужно сделать!
— Это очень нужно мне и нашей группе! И уверяю тебя, ты не пожалеешь!
Видя недоуменный вид звукорежиссёра, я стал растолковывать ему идею.
— Сегодня здесь будет корреспондент радио и из городской газеты, а также фотокорреспондент. Все они будут делать репортажи о совместном торжественном мероприятии городской и партийной администрации с представителями командования советских войск. Корреспонденты напишут статьи, фотограф напечатает снимки в газете, а геноссе с радио сделают репортаж и им очень не помешали бы записи песен, которые мы будем исполнять.
— Ну, это не обязательно, — не согласился парень. — Скажут , как обычно,несколько слов и этим ограничатся.
— Только не в этот раз! - убеждённо сказал я. — Я тебе обещаю, что некоторые наши песни станут популярны и их захотят послушать многие. А где взять записи этих песен? У тебя! Ты сможешь хорошо заработать!
Весь вид парня выражал недоверие.
— Вы так хорошо играете? - с сомнением спросил он. - Почему я о вас ничего не слышал? А я стараюсь быть в курсе всех новостей из мира молодежной музыки. В нашем зале играют лучшие группы ГДР.
— Ну вот видишь —; здесь играют лучшие и мы! Значит и мы в числе лучших! - пошутил я.
Вольфганг улыбнулся, но я его не убедил.
— Вольфганг, ты ведь ничем не рискуешь и ничего не теряешь, — выложил я последние аргументы. — Ну, не понравятся записи на — сотрешь! А вот если не запишешь, а у тебя начнут все спрашивать, вот тогда точно потеряешь! И много...
Последние слова подействовали на него.
— А чьи песни вы исполняете? — я понял, что это последние его сомнения.
— В том и дело, что песни наши и ещё никому не известные! - улыбнулся я, видя, что это его наконец, заинтересовало. — Мы играем конечно и чужие вещи, но их можешь не писать или сотрешь потом. А новые — очень тебе советую записать. Не прогадаёшь!
— Ок, каков мой процент от продаж? Если я соглашусь.
Ого! Вот это деловой подход! А я, кстати совсем об этом не думал, мне ведь сейчас не деньги важны, а известность.
Я собрался было уже отмахнуться от гонорара, но вовремя вспомнил о шинели, висящей в гримёрке и кальсонах, надетых под брюками. Я долго собираюсь ходить в таком виде на свидание? Не дай бог Габи увидит этот шедевр лёгкой промышленности СССР, получит психологическую травму на всю жизнь! В монастырь уйдёт!
И я, напустив деловой вид спросил:
— Сколько ты обычно берешь с других групп?
— Ну, это зависит от их статуса и раскрученности, — уклончиво ответил Вольфганг. — Я не знаю как пойдут продажи и пойдут ли вообще...
— Это понятно, — согласился я. — Давай тогда так сделаем: сейчас мы идём на сцену, ты подключаешь свою аппаратуру, мы сыграем пару песен, чтобы ты отстроил всё, как надо и как раз услышишь, что мы из себя представляем. А потом договоримся о проценте, идёт?
— Договорились, — согласился, наконец Вольфганг.
— Только одно условие! — я снова его тормознул. — Этот разговор должен остаться между нами. Никто в группе об этом не должен знать.
— Ты хочешь забрать все деньги себе? — на его лице отразились не очень хорошие мысли обо мне. — Это, конечно твоё дело, но....
— Нет, ты неправильно меня понял! — остановил я его. — Я не хочу, чтобы они знали, что ты будешь нас записывать. Сегодня и так, при такой публике, они будут чувствовать себя скованно и я боюсь, что это помешает им показать всё, что они умеют. А если узнают, что идёт запись, а это наша первая попытка, то вообще могут запаниковать. К тому же, сегодня с нами будет петь девушка, немка и это её первое выступление. Ей волнения и так хватит через край.
— Ок, no problem! — Взгляд парня потеплел. — Извини, но ты сам выглядишь очень, очень... — он подбирал подходящее слово. — Совсем молодым. Ты разве не волнуешься?
— Конечно волнуюсь! А тут ещё тебя приходится убеждать!
— Извини, я не хотел...
— Да всё нормально, я пошутил! — улыбнулся я. — Пойдём?
— А как называется ваша группа? — спросил Вольфганг, вставая.
— Wind of Change. — выдал я результат моих долгих размышлений на эту тему.
— Отличное название! — одобрительно поджал губы звукорежиссёр. — «Ветер перемен». И звучит хорошо и, самое главное — смысл есть!
На сцене шла обычная суматоха перед началом концерта: тренькали гитары, стучал на барабанах чего-то Сергей, то подтягивая, то отпуская пластик, Виталий сам себе давал нужную ноту и подстраивал гитару.
— Саня, ну ты где ходишь? — увидев меня спросил он. — Давай настроимся.
— Без проблем, Виталь, ты посмотри кого я привёл!
— И кого же?
— Это тутошний звукорежиссёр, он пропустит наш звук через их систему и будет во время нашего выступления корректировать звучание. Ну, примерно как Антон делал в ГДО. Только здесь возможностей ещё больше.
— Вот это хорошо! — обрадовался Виталий. — А то я слышу, что даже с нашими Динакордовскими колонками мощи не хватает.
— Ты учитывай, что здесь зал огромный и весь звук уходит вперёд. Мы просто себя не слышим. Но если тебе или мне играть в общем-то всё равно, то вот вокалистам пришлось бы совсем туго! Представь, ты поёшь и сам себя не слышишь.
— Да, в таких условиях нам ещё не приходилось выступать. — скривился Виталий.
— И как нам петь? — влез подошедший Малов.
— А для этого, этот парень подключит нам мониторы — вот эти колонки на краю сцены.
— А я думаю, кто это колонки задом наперед поставил?
— Ну теперь знаешь. Кстати, познакомьтесь — это Вольфганг! — вспомнил я, что забыл представить парня.
Все быстренько перезнакомились и стали помогать ему расставлять микрофоны. Против каждой нашей колонки он поставил свой микрофон, а Серёги досталось целых три: один направлен был на всю установку целиком, один он засунул в большой барабан и один «смотрел» на тарелки.
— Это он нас будет записывать? — улучив момент тихо спросил меня Виталий.
— Должен был он, но сегодня не получается. - состроил я скорбную мину. — Магнитофон в ремонте.
— А это даже и лучше! - с облегчением сказал Виталий. — А то парни нервничают. Такой зал, такая публика... Пойду успокою!
Значит о волнении я вспомнил вовремя!
Когда всё было готово, Вольфганг попросил перевести то, что требуется от нас на данном этапе:
— Я сейчас пойду к пульту и настрою каждый ваш инструмент и микрофоны вокалистов. Я буду говорить, кто именно должен играть. Вы услышите меня в этих мониторах. А потом вы сыграете все вместе. Ну и вокалисты споют вместе с группой. Ок?
Все согласно закивали головами. Принцип понятен, хотя обычно мы обходились без этого.
Настройка заняла минут двадцать, пока в мониторах мы не услышали преображенное эквалайзером, пропущенное через десятки фильтров, монолитное звучание нашей группы.
— А что, мне нравится! — одобрительно кивнул Виталий.
— Думаю, из зала слушается ещё лучше. — предположил я. - Потом можно будет послушать. Со стороны оно всегда по-другому воспринимается.
— Вокал плиз! — услышали мы голос Вольфганга из мониторов. Это было понятно и без перевода.
Мы все, кто пел соло или на бэк-вокале, стали настраивать свои микрофоны. Вольфганг колдовал на пульте и голоса меняли тембры, убирались дефекты....
— А где Габриэль? — Виталий обратил внимание на отсутствие нашей вокалистки.
— Наверное приводит себя в порядок, — пожал я плечами и вдруг вспомнил, что я не видел Габи без пальто. Что она надела для выступления? У нас-то выбора не было никакого — обычная солдатская форма. Единственным украшением, если это можно было назвать украшением, были офицерские рубашки, вместо солдатских. Те уж слишком стрёмно выглядели для такого зала.
Я уже собрался идти её искать, но в этот момент Габи появилась в сопровождении всё той же фрау Мюллер.
При её виде даже моя челюсть не удержалась на месте! А парни вообще застыли памятниками советским воинам.
— Что, Саша, так плохо? — встревожилась Габи, видя нашу реакцию. — Это всё фрау Мюллер, я хотела просто в джинсах, а она говорит, что на концерт нужно так... — и Габи растерянно замолчала.
Габи никогда не пользовалась косметикой. Сейчас я вспомнил, что и в прошлой жизни ни разу не видел её хотя бы с подкрашенными ресницами. Я никогда не спрашивал её о причине нелюбви к косметике, на фоне того, что все девчонки частенько перебарщивали с этим делом. Мне Габи нравилась в натуральном виде, поэтому я просто не обращал на это внимание. А сейчас передо мной стояла совершенно другая, почти незнакомая девушка! Это была принцесса из волшебной сказки . Фрау Мюллер облачила её в длинное, облегающее платье, расширяющееся книзу, из какого-то тяжёлого материала изумрудного цвета, которое подчеркивало каждый изгиб совершенной фигуры девушки. Плечи Габи были оголены, глубокое декольте выгодно подчеркивало высокую грудь, а когда она сделала шаг вперёд, в длинном разрезе мелькнула стройная ножка! И завершала сногсшибательный образ прическа! У Габи были густые каштановые волосы, которые обычно просто спадали на плечи, сейчас же фрау Мюллер удалось как-то приподнять, придать объём волосам и при этом крупные локоны обрамляли точёное личико Габриэль, падая на плечи.
Фрау умело поработала и с лицом Габи. Косметики было минимум, но именно там, где она была необходима: чуть подкрашены ресницы, легчайший румянец на щеках и четко очерченные губы нежной помадой.
— Габи, — сказал я ей на английском, чтобы поняла только она. — Никогда! Слышишь, никогда не ходи в таком виде без меня! Иначе, я умру от ревности!
При первых моих словах я заметил смятение в её глазах, но затем, осознав, что я шучу, и это комплимент, Габи залилась краской от удовольствия.
— Тебе, правда нравится? — всё-таки решила она уточнить.
— Нравится?! Да ты посмотри, что с парнями стало! Даже не знаю, сумеют ли они теперь играть или так и будут стоять памятниками.
— Мне всё равно нравится ли это твоим друзьям, — ответила Габи. — Мне важно как относишься к этому ты. Оставить так?
— Габи ты выглядишь просто потрясающе! — совершенно искренне сказал я. — Конечно мы с тобой рядом выглядим немного странно, но пусть все сегодня смотрят только на тебя. Главное, чтобы тебе это не мешало. Тебе удобно так?
— Кажется, да, — пожала плечами Габи.
— Ну и хорошо! Оставляем так. — решил я. — В крайнем случае переоденешься в перерыве.
— Вы что там обсуждаете без нас? — первым ожил Виталий, как и положено по должности.
— Да она сомневается в наряде, в который её облачила наша адъютант фрау Мюллер.
— Ты что, Габи! — стал убеждать Виталий. — Выглядишь потрясно!
— Ну я ей так и сказал. Уже всё решили. Габи, давай твой микрофон настроим. Скажи что-нибудь.
— А что сказать?
— Ну, раз-раз или раз, два, три. Что там обычно говорят?..
— Это неинтересно и немного глупо, — улыбнулась Габи и вдруг тихонько запела песню Сары Брайтман.
Без аккомпанемента, в пустом зале мелодия звучала просто потрясающе.
Мой взгляд зацепился за лицо фрау Мюллер замершей с изумлённым видом. А вы как думали, почтеннейшая? Какие-то «русише зольдатен» привезли смазливую девчонку для витрины?
Я обратил внимание, что Вольфганг стал экспериментировать с аппаратурой, то добавляя эффект эха, то включая реверберацию. Парень своё дело знал хорошо и мелодия зазвучала совсем по-другому!
— Блин, мы будем только мешать ей со своим аккомпанементом. — толкнул меня локтем Виталий.
— Да, нужно всё время оставаться на втором плане, — согласился я, — только лёгкий фон. Вольфганг молодец, понимает в этом деле! Видишь, что значит профессиональный подход, да с хорошей аппаратурой?
— Жаль, что без него у нас так звучать не будет... — подошёл Лёха Брусков,
— Ничего и мы дойдём до такого! — сказал я уверенно.
Габи закончила петь и звук её нежного голоса эхом затих где-то под потолком.
— Kolossal! — фрау Мюллер зааплодировала и подойдя к Габи, обняла её за плечи и что-то быстро заговорила.
—Давайте теперь всей группой попробуем, как звучит! — сказал Виталий. — С чего начнём?
— Ну, раз Габи у микрофона, давай «Поворот». — предложил я. — Как раз проверим насколько мощно будет.
— Пойдет, — согласился Виталий. — Габи, споешь «Поворот»?
— Ya, Naturlich! — улыбнулась Габи. Видно было, что она довольна. Это хорошо, когда поют с настроением.
— Габи, спой куплет на русском и на немецком. — подсказал я. Она кивнула.
— Парни, давайте вступление два раза прогоним, — предложил я. — Оно ритмичное и мощное, даёт сразу настрой, пусть Вольфганг выжмет всё что можно из аппаратуры.
— Скажи ему. — согласился Виталий.
— Вольфганг, — сказал я в микрофон. — Мы сейчас будем играть быструю песню. Она для танцев подходит очень хорошо, постарайся усилить бас, барабаны, вообще ритм.
— Я понял, не беспокойся. — тут же раздался голос радиоинженера в колонках. — Вы играйте, что вам надо, а я своё дело сделаю.
— Серёга, давай! — кивнул Виталий.
Четыре щелчка палочками — поехали!
Сначала только ударник, потом волной накатываем мы и я на органе начинаю вступление. Не «Хаммонд» конечно, но тут уж ничего не поделаешь! Спасибо Вольфгангу — он вывел звук органа на первый план и мелодия буквально летит над общим фоном.
Что значит хороший звукооператор! Мы не узнали сами себя — так мощно и четко звучало вступление.
Габи ждала стоя ко мне в пол-оборота. Я кивнул и она вступила. Ещё когда мы репетировали с ней дома, я попросил её не стараться полностью убрать лёгкий акцент, который у неё был. Именно похожий акцент придавал особый шарм этой песни в исполнении Анне Вески и я хотел, чтобы что-то подобное получилось и у нас. Думаю, Габи не совсем меня поняла, почему нужно сделать акцент сильнее, вместо того, чтобы его убрать, но я просто сказал: «Поверь мне, так звучит очень здорово для русского уха!» И она поверила...
Чем дальше она пела, тем больше поднималось у меня настроение. Звучало действительно хорошо! Я посмотрел на парней, их лица говорили сами за себя. Закончив мощным крещендо, все заговорили разом! Эмоции хлестали через край.
— Ну что сказать? — улыбнулся я. — Могём, парни!
— Anything else? — раздался голос Вольфганга в мониторах.
— Спрашивает, будем играть ещё что-нибудь? — перевел я для парней.
— Можно медленную какую-нибудь прогнать, чтобы отрегулировать уровень голоса и аккомпанемента, - думал вслух Виталий. — Вот в «Зимнем сне» очень важно не забивать Габи, чтобы слышно было каждый её вздох. На репетициях у нас это не очень получалось.
— Тут ты прав, — согласился я, — аккомпанемент должен быть воздушный. В нем фортепиано не хватает или синтезатора, на котором это можно было бы изобразить.
— Что ещё за синтезатор? — удивился Жека.
Я хотел было объяснить, но мелькнувшее воспоминание заставило меня замереть, чтобы не упустить его.
Рояль! Точно! Здесь же должен быть рояль! В той действительности, я был здесь на концерте берлинской группы «Berluc». После пары кружек ядрёного немецкого пива и забойной игры немцев, я, в перерыве, пробрался через этот самый коридор на сцену и застал группу в полном составе поглощающую пиво прямо на крышке черного рояля, спрятанного за занавесом, справа на сцене. Вспоминая те немногие немецкие слова, что я знал и мешая их с английскими, я поведал парням, что совсем недавно сам играл на этой же сцене на мероприятии, которое будет у нас сегодня. Мы с ними выпили не только по кружке пива, но и по «дюпелю» водки и ребята подарили мне большущий плакат со своими автографами.
— Ты чего завис? — тронул меня за рукав Виталий.
— Момент! — сделал я ручкой и выбравшись из-за органа устремился в правый угол сцены. Отодвинув тяжёлый занавес я обнаружил рояль на своём месте. Чего и следовало ожидать! Открыв крышку я тронул клавиши. Божественный звук фирменного инструмента наполнил пустой ещё зал.
А ну-ка! И я заиграл вступление к «Зимнему сну». Да уж, совсем другая история!
— Габи, проси, умоляй фрау Мюллер, чтобы нам разрешили сегодня использовать этот рояль! — прижал я руку к груди.
Габи улыбнулась и заговорила на немецком с нашим адъютантом, фрау Мюллер.
Та, даже не дав договорить Габи, сразу же закивала головой и я услышал нужные мне слова: « Ya, Naturlich».
— Ура! — воскликнул я. — Парни, давайте вытащим его из этого угла!
Мы аккуратно выкатили рояль чуть вперёд и я придвинул к нему мой орган под прямым углом, так чтобы можно было играть не сходя с места сразу на двух инструментах — хоть по очереди, хоть одновременно.
Видимо Вольфганг увидел наши манипуляции, потому что в мониторах раздался его голос:
— Александр, положи микрофон внутрь рояля и поиграй что-нибудь, я настрою звук.
Закинув микрофон внутрь и пододвинув стул, я сел и задумался — чего бы такого сыграть, что особенно эффектно звучит на фортепиано? И тут мои глаза встретились с глазами Габи и я вспомнил, как мы с ней пели наш первый дует. В нём как раз нужен рояль.
Я не разрывая взгляда с Габи начал играть. При первых звуках глаза её засияли, а я продолжая играть запел:
No I can't forget this evening
Or your face as you were leaving
Рояль, усиленный мощной акустической системой в огромном зале звучал просто фантастически!
Габи потихоньку приблизилась ко мне и когда пришло время припева, наши два голоса взлетели под потолок:
I can't live
I can't living is without you
Последний звук замирает и тут же в динамиках голос Вольфганга:
— That's was so beautiful! Will you sing it today?
— No. This is not in the program. — отвечаю я.
— But why? — в голосе Вольфганга удивление. — It's very popular now! Please, sing!
Габриэль поняла всё без перевода, а вот парни вертели головами глядя то на меня, то на колонку откуда доносился голос Вольфганга.
—Чего он там буровит? — не выдержал Сергей.
— Хочет, чтобы мы исполнили эту песню сегодня, — говорю я, а сам смотрю на Габи. Видно, что ей очень понравилось. — Говорит, что эта песня сейчас очень популярна и пойдёт на «ура»!
— Насчёт ура, очень сомневаюсь, — усмехнулся Виталий. — Тут публика будет не первой молодости.
Он, конечно был прав, но я понял, почему Вольфганг настаивает. У молодёжи, среди которой он будет распространять наш первый магнитоальбом, эта песня точно будет иметь успех. Впрочем, её будут слушать и через 50 лет после создания.
— Тем более, что мы её ни разу не репетировали. — добавил Малов.
— Малов, ты никак собрался её петь? — радостно скалясь встрял Жека. Сколько помню, за все два года совместной службы он ни разу не назвал Малова по имени и при любом удобном случае хохмил и подкалывал. Что в конце концов и привело к разборке с рукоприкладством. Кстати, об этом не стоит забывать и решать этот вопрос, не доводя дело до драки. Тем более, что назревает ещё одна и гораздо раньше...
— Ладно, решим по ходу дела, — предложил я. — Если не будет хватать медляков, то мы с Габи дуэтом под рояль и споём. Будет акустическая версия.
— Какая версия? — снова влез Малов.
— Такая, — отмахнулся я. — Виталь, может Сашку послушаем? «Мадонну»? Я как раз саксофон проверю в деле.
— Давай! — согласился Виталий. — Малов — к микрофону!
Я хрюкнул пару раз на саксе и кивнул — готов!
И снова я обратил внимание на профессионализм Вольфганга. Песню он слышал впервые, из всех слов понимал явно только одно — «Мадонна», но прочувствовал песню и с помощью реверберации и кое-где эхо-эффекта добился, чтобы голос Малова звучал как-то отстранённо, космически. Он как будто летел над нами, не смешиваясь со звуками группы. И снова это заметили все.
— Да, слов нет... — заметил Лёха. — Как будто и не мы играем.
— Так качественная аппаратура и правильная обработка звука с добавлением эффектов иногда даёт чуть не 90 процентов успеха песни! — объяснил я. — Конечно не всегда, но в большинстве случаев — точно!
— Ну я думаю, на этом остановимся? — обвел глазами нас всех Виталий. — Звук настроили, а глотки нечего зря драть, ещё успеем.
И добавил в микрофон: — Wolfgang, alles Gute, danke!
И гордо посмотрел на нас — знай наших!
Оставив аппаратуру включенной мы потянулись в гримёрку, ставшей нашей комнатой отдыха.
Габи пошла с нами, всё ещё немного смущаясь своего наряда и постоянно ловя на себе взгляды. Жутко хотелось её потрогать такую, но возможности пока не представилось.
В коридоре нас догнал Вольфганг:
—Я был неправ в своих сомнениях, — честно признался он. — Играете вы достойно, а вокал фройлян Габриэль, просто выше всяких похвал!
— Так а я тебе что говорил? — усмехнулся я. — Ну что, работаем?
Я многозначительно посмотрел на него.
— С большим удовольствием! — широко улыбнулся Вольфганг. — Об условиях.... — попытался продолжить он, но я его перебил:
— Не будем забегать вперёд! Дай нам отыграть сегодняшний вечер, а потом можно и поговорить.
— Чего он там? — поинтересовался Виталий.
— Да, спрашивает, как нам понравился звук. — сказал я первое, что пришло в голову.
— О, звук алес Гут! — снова продемонстрировал знание немецкого Виталий.
Немец не понимая посмотрел на меня.
— Нравится твоя работа нашему гитаристу! — подмигнул я ему.
— Данке шён! — поблагодарил Вольфганг.
Вот и поговорили.
В гримёрке нас ждал стол уставленный бутылками с колой, лимонадом и пиво.
— Так, парни, пиво не трогать! — сразу же присёк радостные возгласы Сергея и Лёхи Виталий. — Пока! — добавил он услышав стоны на несправедливую жизнь.
— Отыграем первое отделение, начальство разогреется, там и посмотрим.
Разумно!
Мы с Габи сели рядом и я незаметно пододвинул свой стул так, что наши колени соприкоснулись.
Габи стрельнула на меня смеющимися глазами, а я постарался изобразить на лице блаженство. Она не выдержала и прыснула, прикрыв ладошкой губы.
— Смейся, смейся, бессердечная, над страданиями бедного безнадежно влюбленного! — я состроил страдальческое лицо и всхлипнул.
— Это я-то бессердечная? — притворно оскорбилась Габи. — Вот возьму сейчас и при всех поцелую, будешь знать!
— Что правда можешь? — не поверил я.
— Хочешь проверить? — прищурилась Габи.
— Верю! Верю!
Минут через двадцать стали прибывать первые гости и, к моему удивлению зал наполнился очень быстро. Видимо народ приходил ни как и когда кому захочется, а организованно. Ну да, это же не просто танцульки, а «важное политическое мероприятие призванное» чего-то там, кому-то там.
Заглянула фрау Мюллер и попросила нас начинать, но не танцевальную программу, а что-нибудь лёгкое, фоновое, лучше всего — инструментальное. Создавать атмосферу праздника, так сказать.
— А у нас инструменталок не так и много, — заметил Виталий.
— Да, как-то упустили этот момент. — согласился я. Сейчас бы подошли шедевры того же Фаусто Папетти, но если я на саксе их могу сейчас по памяти сыграть, то ребятам нужно разучивать...
Стоп! У нас же теперь целый рояль имеется!
— Виталь, давай я потихоньку на рояле чего-нибудь побренчу, — предложил я. — Ну, типа попурри из известных мелодий! А потом подойдёте вы и так, как бы невзначай, присоединитесь. Тоже под сурдинку, но с каждой мелодией всё громче . Так и выйдем на полноценный звук.
— А ты сможешь? — усомнился наш сержант.
— Ой, да чего там мочь? — напустил я на себя беспечный вид. — Там же просто: нажимаешь на белые клавиши, потом на черные, а в конце — на все вперемешку!
— Вот хохмач! - только и смог сказать Виталий.
— Вы можете ещё сидеть, — сказал я поднимаясь, — подойдёте минут через десять.
— Я с тобой! — вполголоса сказала Габриэль, поднимаясь. — Я мешать не буду.
— Солнце моё, запомни — ты мне нигде и никогда помешать не можешь! — улыбнулся я. — А вот если бы тебя не было, мне было бы неуютно!
— Неуютно? — не поняла Габи, — Что это значит?
— Я потом тебе покажу, — с таинственным видом пообещал я, — Как бывает уютно, а как — нет!
И мы вдвоём вышли из гримёрки. В последний момент я поймал взгляд Малова. Какой-то он был странный...
На сцене я сел за рояль, а Габи — на стуле, за занавесом, но совсем рядом, так что когда я поднимал глаза от клавишей мы встречались с ней взглядами. Она неизменно чуть-чуть улыбалась мне и каждый раз тёплая волна наполняла мне грудь. Так бы и смотрел, не отрываясь! Неужели к этому можно привыкнуть и перестать замечать друг друга?! Как можно терять это волшебное чувство? Это ведь самое прекрасное, что может встретить человек в жизни. И далеко не каждый имеет такое счастье, а те, кто получил этот великий дар Небес, умудряются его растерять, вместо того, чтобы всеми силами беречь и лелеять!
Я играл самые знаменитые хиты всех времён и народов, ничуть не заботясь о том, известны они уже в этом времени или нет. Душа просила праздника, этого же просили и любимые глаза напротив, поэтому как можно было думать о том, что можно играть, а что нет?
Переходя с одной мелодии на другую, как-то само собой получилось, что я заиграл мелодию Джо Дассена « Если б не было тебя» и сразу всплыл в памяти русский текст. Он так подходил к тем чувствам, что я испытывал глядя в глаза любимой, что я запел без микрофона, только для неё:
Если б не было тебя,
Скажи, зачем тогда мне жить?
В шуме дней, как в потоках дождя,
Сорванным листом кружить?
С каждым словом в глазах Габи росло изумление и радость.
— Какая замечательная песня... — прошептала она. — Ты мне её ещё не пел.
— Во Вселенной миллионы песен и в нужный момент они приходят к тем, кому они нужнее всего.
Из-за кулис показались парни. Виталий посмотрел на меня вопросительно и я кивнул : «Подключайтесь!». Дождавшись паузы ребята вышли на сцену и стали разбирать инструменты.
— Ну, что, начинаем? — окинул взглядом наш сержант всю группу.
Габи и Малов остались за кулисами, их время ещё не пришло.
— С чего начнём? — подал голос Сергей из-за своей ударной установки.
— «Путники в ночи », — предложил Лёша Брусков. В ней он играл соло на гитаре. Сегодня можно было добавить и рояль. Должно получиться неплохо.
— Давай, — согласился Виталий.
Мы заиграли в четверть громкости.
Я оглядел зал. Все столики были заняты. Большинство пришедших было в гражданской одежде, хотя несколько полковничьих погон сверкали золотом — командование дивизии. Вдруг я почувствовал на себе чей-то взгляд. Начав сканировать зал я буквально наткнулся на внимательные серые глаза. Степан Афанасьевич Громов. Начальник Особого отдела дивизии. Ну, а как же без него на таком мероприятии?
Встретившись со мной глазами он чуть заметно кивнул, здороваясь. Ага, а мне что делать? Тоже кивнуть? Как-то не по чину такая фамильярность. Вскочить по стойке смирно? Решил ограничиться слегка приподнятым задом со стула и максимально артикулируя губами беззвучно сказал: «Здравия желаю!» Полковник усмехнулся и крутнул головой. Оценил мой выход из положения?
Мы сыграли ещё одну инструменталку. Уже заканчивая её я оглянулся на Габи и увидел, что Малов нагнувшись к ней чего-то говорит, постоянно улыбаясь. Габи же несколько раз бросала на него немного удивлённые взгляды . Поймав мой взгляд она чуть заметно пожала плечами, как бы извиняясь и показывая всем своим видом, что не понимает, чего от неё хочет этот парень.
Закончив мелодию я сказал :
— Виталь, давай выпустим Малова, а то он застоялся, бедняга, вон как бьёт копытом!
— Блин, не угомонится никак! — не совсем понятно отреагировал Виталий и окликнул Сашку. — Эй, солист, пора за работу!
Малов встрепенулся, кинул быстрый взгляд на меня и пошёл к микрофону.
Что за возня?
— Чего сыграем? — Виталий посмотрел на меня. Он принял тот факт, что в музыкальном отношении лидером группы стал я и разбираясь в музыке, положение это он оспаривать не собирался.
— А давай встряхнем зал «Мадонной»? — предложил я.
— Нам-то всё едино, — согласился Виталий. — А Малов сразу потянет? Саня, сможешь?
— Лучше бы медленную для начала, — неуверенно ответил Малов скривившись. — Чтобы распеться....
— А чем ты занимался, пока я тут один играл? — поинтересовался я.
Парни переглянулись. Что за дела?
— Лясы точил! — не выдержал Жека.
Ладно разберёмся потом. Я один знал, что Вольфганг записывает нас и поэтому не хотел, чтобы Малов, не разогревшись, «дал петуха».
— Что сможешь спеть без проблем? - спросил я его. А вообще, нужно кончать с этой музыкальной махновщиной и заранее составлять программу выступления с учётом как раз не только чередования быстрая-медленная, а именно по сложности исполнения. На танцах мы действовали по обстоятельствам, а концерт — это другой уровень.
— «Мой путь», Синатры. — задумавшись на мгновение сказал Малов.
— А ты не забыл, что там только в начале легко, а потом связки напрягать надо?
— Спою, — буркнул Сашка и отвёл глаза. Ну-ну...
С роялем песня Синатры звучала очень элегантно, профессионально, что ли... Но там, где нужно было форсировать пение и петь выше, чем в первом куплете, Малов сдрейфил и просто повторил запев.
Мы с Виталием переглянулись. Тот ещё солист! Но это было лучше, чем если бы он сорвался и сфальшивил. А так, из присутствующих в зале подмену заметили, наверное только мы.
Вскоре в зале появился фотограф и стал снимать торжество.
Во время исполнения Габи «Зимнего сна», он поднялся на сцену и стал фотографировать нас — каждого в отдельности и группу целиком, меняя ракурсы съёмки. Малов сразу же схватил бубен и сделал вид, что играет тоже. Я усмехнулся, вспомнив, что именно такая фотография у меня и была в дембельском альбоме : Сашка стоит позади всех и держит бубен. Хоть бы брякнул что-нибудь для вида!
Больше всего плёнки было потрачено фото-мастером на Габи. И это вполне логично. Снимать там было что! Глаза у неё сверкали, щёчки розовели — хоть сейчас на плакат!
В зале, в это время работал его коллега с радио, беря краткие интервью у главных гостей.
Перед перерывом мы выдали блок полностью из наших вещей — сыграли и «Мадонну», и «Чистые пруды», и «Синий иней». А закончили «Ландышами» на немецком.
Как я и предвидел, песня прошла на ура, и нам пришлось сыграть её на бис — но уже вставляя куплеты и на русском.
Как говорится — плясали все!
Габи настолько раскрепостилась, что повторила ту маленькую сценку, которую придумала на репетиции в ГДО, только теперь она пошла дальше и ни секунды не стояла на месте, постоянно подтанцовывая, и строя мне глазки, изображая, как парень приносит капризной девушке цветы, а ей не нравится их цвет. Немцы хлопали в такт, взбрыкивали ногами, а когда песня закончилась и Габи застыла положив ладони мне на плечо и оперевшись на них подбородком, при этом отставив согнутую ножку — зал просто взорвался аплодисментами!
— Ну ты выдала сегодня, Габриэль! — сказал по пути в гримёрку Виталий.
Габи оглянулась на меня, не до конца понимая, что он ей говорит.
— Ему очень понравилось! — объяснил я.
— Данке, — улыбнулась Габи. — А тебе понравилось?
— Отпад! — серьёзно сказал я и тут же рассмеялся, видя её недоумённый вид. — У меня нет слов, чтобы выразить восхищение! Так понятнее?
— Да, так понятнее — и лучше звучит! — Габи показала кончик язычка.
— Габи, я говорю совершенно серьёзно — это было просто здорово!
В гримёрке нас ждал накрытый стол с незнакомыми блюдами. На маленьком столике рядом стояла батарея миниатюрных бутылочек с колой, лимонадом и пивом.
— Ну что, командир, сейчас-то можно? — хищно глядя на бутылки, спросил Сергей и облизнулся.
— Вот сейчас — можно! — махнул рукой Виталий. — Отпразднуем успех!
— Ура! — нестройно завопили парни и кинулись разбирать бутылки с пивом.
— Тебе что открыть? — спросил я Габи.
— Лимонад, — просто ответила она. — Я редко пью что-то с градусами: тогда не совсем контролируешь себя, а у нас ещё целое отделение.
Однако! Какая ответственная девушка!
Я молча взял две бутылочки лимонада, открыл и подал ей одну.
— А ты почему не пьёшь пиво? — удивилась она. — Я думала, все мужчины любят пиво.
— Я тоже его пью, а немецкое пиво — вообще божественный напиток. Но сегодня я хочу быть солидарен с тобой, — сказал я и посмотрел ей в глаза.
Габи прыснула и сделала глоток лимонада. Не знаю, что она там себе надумала, но я не хотел, чтобы от меня пахло алкоголем, тем более, что я обдумывал план сбежать от общей эвакуации после концерта и пойти её проводить.
— Шурик, ты не пьешь пиво, дай мне своё! — выпалил на одном дыхании Малов и не дожидаясь моего ответа схватил бутылку. Я не стал даже отвечать.
Утолив жажду, мы присели за стол — и тут случилось представление «Дикари в ресторане».
Возле каждого стула были разложены столовые приборы, но никто из нас курсов по их применению не заканчивал. Все просто схватили вилки, накалывали на них знаменитый шницель и откусывали от него куски. А когда хотелось зажевать его картошкой, скидывали шницель обратно в тарелку и гребли вилкой ломтики картофеля фри.
Габи с интересом уставилась на это действо, но я поспешил её отвлечь:
— Солнышко, смотри лучше на меня, а то я буду ревновать, — шепнул я. — А если тебе так нравится на это смотреть, то в следующий раз, когда мы будем обедать с твоими родителями, я могу доставить тебе это удовольствие.
Габи поперхнулась лимонадом и закашлялась.
— Вот я же и говорю — не смотри! — я с улыбкой постучал ей по спине. — А то утонешь!
Когда мы закончили поглощать пищу, в гримёрку заглянули сразу два корреспондента в сопровождении фрау Мюллер.
— Эти товарищи хотят познакомиться с прекрасными русскими артистами, — фрау Мюллер сделала паузу и посмотрела на Габриэль, но, не найдя подходящего слова, продолжила: — В городской газете будет репортаж, и им нужны ваши имена. А также вы получите портреты и плакат всей группы, напечатанные в профессиональной типографии.
Габи посмотрела на меня.
— Ты не хочешь, чтобы о тебе писали? — понял я. — Но почему? К тому же это всё равно когда-то случится. Мне почему-то кажется, что после сегодняшнего выступления приглашений у нас станет больше.
— Ну, хорошо, — немного подумав, согласилась Габи. — Я просто думала, что мы будем петь вместе — и всё.
— Пока так и будет, Габи. А там — посмотрим.
Парни же встретили эту новость с большим энтузиазмом.
Корреспонденты переписали наши имена, спросили, где именно мы служим и на этом их интерес угас. Гораздо больше они хотели узнать о Габи, но мало чего добились. Выяснили только, что Габриэль из этого города, учится в десятом классе обычной школы и заканчивает музыкальную. Они сделали ещё несколько попыток разговорить прекрасную фройлян, но были вынуждены ретироваться.
А мои коллеги с новой силой налегли на пиво .
— Я пойду переоденусь в свою одежду, — сказала Габриэль. — Платье, конечно, красивое, но уж очень официальное, и я не совсем свободно чувствую себя в нём.
— Я провожу тебя, — вставая, сказал я.
— Зачем? Это же соседняя дверь! — лукаво посмотрела на меня Габи.
— А вот сейчас узнаешь зачем, — ответил я, беря её под локоток и открывая дверь.
В коридоре никого не было, и я уже потянулся к Габи, но она прикрыла мои губы ладошкой и, смеясь, сказала:
— Вы слишком нетерпеливы, молодой человек! Нас могут здесь увидеть!
«Молодой человек?! Это она мне?! Ну, держись!»
Мы буквально упали через дверь в гримёрку и приникли друг к другу . Что может быть слаже любимых губ? Я, то едва прикасался своими губами к её губам, дразня и не давая слиться им воедино и когда дыхание Габи становилось сильным и прерывистым от желания — впивался в них так, что она даже чуть слышно стонала от наслаждения.
Мои руки путешествовали по всему её, такому прекрасному и желанному телу, то останавливаясь, словно нащупав что-то особенно соблазнительное, то пускались дальше, в поисках ещё более прекрасных бугорков и впадин.
Сколько продлилось это сладкое безумие я не мог бы определить даже приблизительно и сколько бы мы так стояли прижавшись каждой клеточкой друг к другу, если бы не внезапный стук в дверь, который заставил нас вздрогнуть и вынырнуть из этой эйфории.
Дверь сразу же распахнулась и какой-то приторно-липкий голос Малова до конца разрушил наш интимный мир.
— А чего это вы тут делаете, а?
— Закрой дверь с той стороны! — придержав собравшуюся было отшатнуться от меня Габи, со злостью сказал я. — Тебя в твоём ауле манерам не учили?
— А я постучал! — всё тем же отвратительным голосом ответил Сашка.
— Ну и пошёл нахрен! — не выдержал я. Вот же скотина, всё испортил!
— Ой-ой, какие мы нежные! На сцену пора! — прогнусавил Малов, но дверь всё же закрыл.
Я с сожалением посмотрел на Габи, ожидая увидеть её сконфуженной, испуганной, расстроенной, наконец и увидел смеющиеся глаза, а потом и услышал её тихий смех. Продолжая смеяться она уткнулась лицом мне в грудь и обожгла своим горячим дыханием.
— Почему ты смеёшься? — успокаиваясь, спросил я.
— Я подумала, что придётся повторить всё, что твой друг нам испортил!
Я даже не сразу понял, что она сказала, а потом, рассмеявшись, крепко прижал её к себе и, оторвав от пола, закружился по комнате.
— Габи, ты просто необыкновенное чудо! — искренне сказал я, поставив её на ноги. — Мы обязательно это повторим, но не просто — а добавим много интересного и вкусного.
— Вкусного? — переспросила Габи. — А так можно об этом говорить?
— Говорить, может, и нельзя, а делать — обязательно надо!
— Хорошо, тогда я хочу много вкусного! — тряхнула головой Габи.
— Договорились! — я поцеловал её нежно и добавил: — А теперь быстро переодевайся — и на сцену!
Габи кивнула, но продолжала стоять ничего не делая.
— Габи, поторопись, нас ждут!
— А ты, разве не выйдешь? — немного смущаясь спросила Габи.
— Ещё чего?! — возмутился я. — Выйти и пропустить такую красоту? Ни за что!
Я ожидал шутливого её возмущения и уже готов был выскочить за дверь, но Габи слегка покраснев повернулась ко мне спиной и неожиданно для меня попросила:
— Тогда расстегни мне, пожалуйста, замок на платье.
Отступать было поздно.
Я медленно потянул замок вниз и не в силах удержаться стал сопровождать этот процесс лёгкими поцелуями, опускаясь от шеи вниз по позвоночнику, сразу же ощутив как её кожа под моими губами покрылась пупырышками. Габи глубоко, с чуть слышным стоном вздохнула и прижалась ко мне всем телом. Я не успел сделать необходимое движение и самая напряжённая в этот момент часть моего тела соприкоснулась с двумя восхитительными упругими бугорками. Я почувствовал, как она вздрогнула и замерла, а затем стремительно повернулась ко мне лицом и её влажные, горячие губы нашли мои.
Но вопреки моим ожиданиям, Габи, жгуче поцеловав меня, отстранилась, глубоко вздохнул и прошептала:
— Всё, иди, пожалуйста, дальше я сама.
Я только молча прикрыл глаза и вышел за дверь.
Нет, надо всё-таки держать себя в руках! Хотя бы в подобных местах. Вместо Малова могла заглянуть та же фрау Мюллер или ещё хуже — кто-нибудь из нашего начальства решил вдруг засвидетельствовать, так сказать, своё почтение фройлян.
Буквально через минуту из гримёрки вышла Габи. На ней были тёмно-синие, фирменные джинсы (не дядин ли подарок?) и в тон им джинсовая рубашка из тонкого материала, плотно облегающего совершенную фигуру девушки.
Я прикрыл глаза рукой, другую протянул ей и сказал:
— Теперь тебе придётся всегда водить меня за руку, я — ослеп. Предупреждать же надо!
Габи тихонько засмеялась и неожиданно шлёпнула меня по мягкому месту!
— Иди уже!
— Так, это что было?! — возмутился я. — Требую компенсации за причиненные моральные и физические страдания .
— Будет тебе компенсация, но — позже!
Габи взяла меня под руку и мы поспешили на сцену.
Второе отделение, как это бывает всегда, пошло веселее и легче. Парни, к тому же слегка «приняли на грудь», скованность совсем исчезла, а творческая фантазия — била ключом. Все наши хиты звучали просто великолепно и зал веселился от всей души! Надеюсь, запись получится как ожидаю.
Ближе к концу мы с Габи исполнили песню, которую в моём времени пели Крис Норман и Сузи Куатро — Stumble in. Габи в джинсах и рубашке напоминала мне улучшенную модель Сузи, а вот я, в солдатском одеянии, до Криса очень сильно не дотягивал. Зато пели мы явно не хуже, потому что испытывали друг к другу аналогичные чувства тем, что были у Криса и Сузи, и героям, о которых они пели. Поэтому Габи, как бы играя роль девушки из песни, смотрела на меня влюбленными глазами, улыбалась и несколько раз прикасалась головкой к моему плечу. Я тоже изо всех сил играл влюбленного, надеясь, что наши начальники сквозь алкогольный дурман поймут, что это именно маленькая театральная сценка, а не моральное падение советского воина прямо на немецкой сцене. Насчёт немецких партийных боссов беспокоиться не стоило, они ещё в первом отделении услышав весёлый припев :
Карл-Маркс-Штадт, Карл-Маркс-Штадт ,
азартно хлопали в такт, подпевали и притопывали всем залом.
Вот и сейчас, сразу проникшись историй двух влюбленных, мурлыкали что-то похожее на текст и не жалели ладоней. Окончание песни утонуло в аплодисментах, одобрительных криках и просьбах повторить.
А потом маленькое происшествие чуть не испортило всё наше действо.
То ли успех исполненной нами песни произвел на Малова такое впечатление, то ли он перебрал с непривычки пива, но когда мы заиграли «Крутой поворот», в котором солировала Габи, а все мы были на подпевках, он выдвинулся вперёд и встал рядом с ней. Петь ему было особенно нечего и он стал изображать в картинках то, о чём шла речь в песне. Выглядело это комично и не к месту, но к тому времени публика была сильно навеселе и на него просто никто не обращал внимания, кроме нас. Виталий пару раз делал большие глаза пытаясь остудить драматический пыл Сашки, но он упорно продолжал свои пантомимы. А когда Габи начала песню по второму кругу, что мы всегда делали, чтобы народ успел потанцевать, Малов услышав слова:
— Руку мне дай, на середине пути! - схватил её за руку и стал дергать в такт музыки. Габи едва не сбилась с ритма от неожиданности, испуганно оглянулась на него и продолжая петь, постаралась высвободить свою ладонь. Не тут-то было! Малов держал крепко и Габи беспомощно посмотрев на меня вынуждена была продолжать петь. Но Сашке показалось этого мало и он попытался обнять её. Габриэль резко присела и Малов обняв пустоту, чуть не потерял равновесие. Если бы это было при исполнении песни «Ландыши», это ещё могло пройти как неуклюжий, но театральный момент, здесь же это выглядело как приставание подвыпившего солдата в увольнении.
Габи придвинулась вплотную ко мне и мы запели припев в один микрофон, как это часто делают музыканты. В общем, со стороны, могло показаться, что ничего и не произошло, а учитывая состояние посетителей к тому времени, так оно, скорее всего и было, но мы-то заметили! И когда песня закончилась и шум аплодисментов поглотил все звуки, Виталий сцепив зубы прорычал:
— А ну пошёл отсюда нахрен! Быстро!
Малов сделал попытку чего-то вякнуть, но Виталя с таким зверским лицом сделал к нему шаг, что тот посчитал за лучшее свалить со сцены.
Хорошо, что вечер был практически завершён, а то неизвестно как бы мы его отыграли с испорченным настроением.
— Молов, что это было? — спокойно спросил я, когда мы вернулись в примерную.
Оставалась надежда, что действительно алкоголь ударил в голову и Сашка сейчас извинится за не совсем красивое поведение.
— А чо такого? — неожиданно развязно ответил он.
— То есть ты считаешь, что вёл себя нормально? И не хочешь извиниться перед Габриэль?
— Ещё чего! — ощерился Сашка. — Кто она такая, чтобы я перед ней извинялся? Да эти немцы по гроб жизни должны быть благодарны, за то, что мы их...
— Стоп! Заткнись! — я резко прервал его и взяв Габи за руку мягко, но настойчиво увлёк её к двери:
— Габи, пожалуйста, подожди меня в своей гримёрке!
Габи немного испуганно посмотрела на меня, но пошла со мной.
Я проводил её до двери её комнаты, как мог успокоил, хотя самого уже слегка потряхивало. Неприятные или опасные ситуации я обычно чувствую ещё до того, как они случаются и сейчас я нутром почувствовал, что парой резких слов дело не ограничится.
— Так за что немцы должны быть благодарны тебе, да ещё по гроб жизни? — спросил я, вернувшись в нашу гримёрку, выделив слово «тебе».
— Да ладно, Саня, потом поговорим! — попытался замять разговор Виталий.
— А он потом скажет, что ничего не помнит, что его чёрт попутал и вообще это не он был!
— Ну, не на столько же он... — подал голос Жека.
— Как раз на столько! — перебил я его. — Посмотри на его морду! Он же считает себя правым. Сейчас скажет, что «мы их победили и они теперь должны нам по гроб жизни», да Малов? А все женщины Германии должны «давать» Малову по первому требованию! Ну, что молчишь, ты же так считаешь?
Парни смотрели на меня не понимая, чего это я так разошелся. А я просто вспомнил, как в той жизни Сашка устроил пьяные разборки со всей нашей группой, вот также перебрав на танцах у немцев. Причём без всякого повода с нашей стороны, просто всё его дерьмо, долгое время копившееся, требовало выхода. И пара лишних рюмок шнапса помогли этому дерьму подняться и выплеснуться наружу. Да так, что заляпало всех! А в нынешнее время, значит это случилось значительно раньше. Интересно, почему? Неужели то, чему суждено быть, обязательно будет? Поменяться может только время, возможно, место, ну и кое-какие детали. Тогда вся моя задумка изменить ход истории обречена на провал? Хотя... Тот говновыброс Малова случился перед самым дембелем и новый дирижёр просто пожалел его и дал дослужить последний месяц в оркестре. А если сейчас его попрут из музыкантов куда-нибудь в мотострелки, то неизвестно какие изменения произойдут и в его судьбе и , возможно чьей-то ещё!
— Конечно! — нагло глядя мне в глаза сказал Малов. — Немцы должны ответить за всё, что они натворили в нашей стране, а мы, как победители, этот долг с них возьмём.
— Это ты-то победитель? — насмешливо сказал я. — И кого ж ты победил?
— Ну, не я лично, а мой дед — победитель! И он в Германии этим немцам показал, где раки зимуют!
— Только немцам или и немкам тоже?
— Ха, да они немок драли как коз! — похотливая улыбка наползла на лицо Малова.
— А, так вот откуда у тебя эта мерзкая «философия»! — кивнул я. — Понятно. Значит дерьмо — это у вас семейное? Отец тоже подобными «подвигами» хвалился?
— Ты кого дерьмом назвал?! — взвился Сашка.
— Тебя и твоего деда. — спокойно ответил я. — Таких «освободителей» под трибунал отдавали. Да, жаль не всех, как видим!
— Да я тебя!...
Малов шагнул ко мне, но Виталий встал на его пути и толкнул в грудь:
— А ну, успокоился, молодой! Приедем в полк, там и разберёмся.
— А что он меня дерьмом называет? — продолжал кипятиться Сашка. — Из-за какой-то немки друзей оскорбляет!
— Друзья за спиной не подбивают клинья к чужим девушкам. — услышал я Жеку.
— Что? — я резко повернулся к нему. — Ты о чём?
— Да, ладно, — махнул Жека рукой. — Он знает!
— Он, может и знает, а вот я — нет! Что там было Жека?
— Пусть сам расскажет, чего он там Габриэль шептал...
— Ну да, если человек дерьмо, то он всегда и во всём дерьмо. — глядя Малову в глаза медленно сказал я.
— Ну ты мне ответишь за эти слова! — дёрнулся он, но не посмел отодвинуть Виталика в сторону.
— А это всегда пожалуйста! — усмехнулся я ему в лицо. — Вот прям сейчас вернёмся в полк и я с большим удовольствием подпорчу твою «мужественную» физиономию. Герой-любовник!
Несмотря на слегка напряжённую обстановку парни засмеялись, вспомнив многочисленные рассказы Малова о его любовных похождениях в бытность студентом и проживанием в общежитии. Он был старше нас всех и поэтому поглядывал немного свысока на «пацанов», хотя что там было правдой, а что обычным трёпом, знать мы не могли. Своими словами я, видимо попал в его больное место . Краска бросилась ему в лицо и он ринулся на меня оттолкнув всё-таки Виталия.
Подобные наскоки у меня вызывали только улыбку. То были времена, когда о карате, и вообще о восточных единоборствах, слышали кое-что только единицы на всю страну. И разборки между парнями были обычным «махачем», когда противники в буквальном смысле больше махали руками, чем наносили реальный вред противнику.
Я спокойно дождался, когда он максимально приблизится ко мне и замахнется довольно увесистым кулаком чуть ли не из-за своей спины.
В тот же миг, я нырнул под правую руку с одновременным уходом влево и мой кулак впечатался ему в солнечное сплетение. Хотелось, конечно врезать ему в его нос, с хищно раздувающимися ноздрями, но зачем нам в таком культурном месте кровь и сопли какого-то идиота?
Малов с громким хеканьем выдохнул воздух, выпучил глаза и согнулся чуть не до пола. Его налитая кровью рожа прямо просилась на встречу с моим коленом, но!... Низяяя!
Утром никто на завтрак не пошёл, предпочли отоспаться. Тем более, что нам удалось кое-что прихватить из многочисленных яств, коими нас потчевали во Дворце молодёжи. А кое у кого в чехлах от гитары даже что-то позвякивало.
Парни могли спать, но мне нужно подниматься. До парка путь не близкий и автобус никто не пришлёт.
— Шурик, ты куда? - услышал я шёпот, натягивая брюки.
— А тебе какое дело? — не поворачивая головы огрызнулся я.
— Ты, это, — стал мямлить Малов. — Извини. Черт попутал.
— Ух ты, неужели совесть проснулась? — усмехнулся я, оглянувшись через плечо. — Чего это ей вдруг не спиться? Или дерьмо за ночь корочкой подсохло?
— Какое дерьмо? — вытаращил глаза Малов.
— То, которым твоя душонка забита!
— Ну ты что, Шурик сразу прям из-за ерунды...
— Из-за ерунды?! — я встал с кровати. — Ты ещё большее дерьмо, чем я думал! Всё, разговор окончен! И я тебе не Шурик. Был, да весь вышел! Надеюсь не долго твоё присутствие терпеть осталось.
Хоть я и старался говорить потише, но трудно сдержаться выясняя отношения.
— Вы чего с утра решили отношения выяснять? — пробурчал Виталий.
— Мы уже выяснили, извини. — ответил я и добавил.— Виталь, мне нужно в город . Представляешь, обе флейты в Югендпалас забыл.
— Да ты что?! — Виталий даже приподнялся в кровати. — Они же там на столике лежали!
— Вот надеюсь, что и сейчас там лежат. Пойду, пока не заныкали куда -нибудь.
— Ну, немцы не возьмут! - уверенно сказал Виталий. — Они честные, до безобразия! Представь, в прошлом году старшина повёл нас в парк после обеда. Идём, значит по аллее, а к нам немец подходит и протягивает фотоаппарат. Говорит скорее всего кто-то из советских солдат забыл на скамейке. Смотрю,точно — «Зенит» и эмблема танка приклеена. Ну, которая в петлицу вставляется. Ясное дело, что только наши могли такое изобразить. Взяли мы фотик, принесли в полк, стали спрашивать. А там дембеля уже молодого четвертовать хотели. Он их на дембельский альбом фоткал, положил на лавочку, отвлекся и забыл. И главное не помнил то ли в парке забыл, то ли в полку уже потерял. Так что, на спор могу сказать, что лежат твои флейты на том самом месте и немцы знаки выставили вокруг, чтобы никто случайно не зацепил.
Вообще-то, я это не хуже его знал, поэтому спокойно флейты и оставил там. Ещё и проконтролировал, чтобы никто из наших не отнёс их в автобус. Ну а что делать? Не скажешь же, что иду, мол, на встречу с начальником Особого отдела за жизнь потолковать! Заодно, может и Вольфганга во дворце встречу, узнаю, как запись получилась.
— Виталь, я не знаю когда этот дворец открывается, да и чего обратно через весь город тащиться, если вечером топать обратно, — стал я «пудрить» мозги сержанту, чтобы не возвращаться в полк. — Я поэтому сразу в ГДО и приду.
— Ой, да ладно мне мозги парить! - усмехнулся Виталий, натягивая одеяло на голову. — А то я не понимаю! Иди уже! В ГДО только не опоздай!
— Усё будет у порядке, шеф! — голосом Папанова ответил я и выскочил из комнаты.
Не доходя до Югендпаласа, я свернул налево и вскоре вышел к широкой белой лестнице, спускавшейся в городской парк. Людей в этот ранний воскресный час почти не было — никто не отвлекал от мыслей.
«Сколько времени прошло с тех пор, как мы последний раз проходили по этому густо заросшему парку с Габриэль? Более полувека? А здесь ничего не изменилось...»
По сердцу резанула боль потери, и тут же разум возмутился: «Стоп! Какая потеря? У тебя ведь есть твоя Габриэль! Можешь прямо сейчас увидеть её! Полчаса быстрого шага — и она радостно бросится тебе в объятия!»
Я вдруг понял, что именно это наложение одной моей жизни на другую делает мою любовь к Габи такой неистовой. Я словно каждое мгновение боюсь снова потерять её — как тогда. И это не просто опасение, какое, наверное, знакомо многим влюблённым, не вымышленная угроза, а память о потере реальной.
Поэтому при каждой нашей встрече мне постоянно хочется её коснуться, обнять, ощутить, что она реальна — что это не фантом, порождённый моим больным мозгом.
«Интересно, этот страх когда-нибудь уйдёт?..»
Я не заметил, как прошёл весь парк насквозь и уткнулся в набережную Эльбы. Слева располагался огромный пивной бар со столами, сколоченными из толстых досок, и длинными лавками возле них, вкопанными в землю.
По вечерам и в выходные дни добрую половину посетителей составляли офицеры и прапорщики нашего полка, зенитного полка и штаба дивизии. Частенько наши вояки приносили с собой сушёную рыбу и употребляли её с прекрасным бочковым пивом.
Для немцев это было сущим кошмаром, потому что отмыть кружку от запаха рыбы с ходу было невозможно. А как подать такую «бывшую в употреблении» посуду достопочтенному горожанину?
Не знаю, что там думали про себя официанты о наших любителях рыбы, но вслух они ничего не говорили — просто складывали кружки «из-под русише зольдатен» в отдельную огромную бочку и доставали новые на замену.
Наши сверхсрочники утверждали, что «немецко-фашистские товарищи» просто выбрасывали эту посуду, — во что мне слабо верилось. Это какой же запас кружек они должны были иметь и сколько тратить денег на покупку новых? Вероятнее всего, их потом, после закрытия бара, неспешно и хорошенько отмывали с порошком.
Бар уже был открыт и даже несколько посетителей уютно устроились под кронами деревьев, заливая «горящие трубы».
Я свернул направо и пошел по песчаной дорожке вдоль берега Эльбы. Мутные воды бежали навстречу, спеша добраться до Балтийского моря.
Заканчивая обещанные Громовым пятьсот метров, я увидел отлично организованный собачий городок: бревна, барьеры, лестницы. Сюда каждый владелец собак мог прийти со своим любимцем и хорошенько потренировать его. Сейчас собачья площадка была почти пуста.
Только в самом дальнем конце какой-то дедушка неспешно прогуливался с красиво подстриженным пуделем, что-то выговаривая ему на ходу. Пуделёк семенил рядом, периодически поднимая голову, показывая хозяину, что он весь внимание и согласен с каждым словом.
А по ближайшему к дороге длинному бревну, пригнув мощную голову, бежала на меня немецкая овчарка. Заметив меня, она остановилась, внимательно посмотрела и повернула голову в сторону боковой аллеи, обращаясь к невидимому хозяину, как бы говоря: «Тут какой-то незнакомый тип появился. Мне что делать?»
— Не отвлекайся, Линда! — услышал я из-за кустов знакомый голос. — Работай!
Собака дернула головой: «Ну как знаешь. Моё дело — предупредить!» И, не обращая больше на меня внимания, сосредоточенно побежала дальше, вскидывая здоровенные лапы.
Я дошел до боковой аллее и на первой же лавочке увидел сидящего Громова с газетой. Газета была на немецком языке. Интересно, насколько хорошо он его знает? Вчера в общении с Габриэль он его не использовал.