В каждой стране на каждой населенной планете в любой из галактик есть такие с виду сонные, а на деле бурлящие страстями городки, о которых принято говорить «глухая провинция». И в каждый из таких городков — занесенных ли снегом или песком, или заросших персиковыми деревьями так, что от запахов кружится голова — рано или поздно возвращается какая-нибудь блудная дочь с разбитым сердцем.
За спиной ее дымящийся шлейф неосуществленных амбиций, на руках (зачастую) ребенок, в стоптанных туфлях хрустят осколки надежд, а в глазах плещется не то жалость, не то презрение к царящей вокруг непритязательности.
Блудных дочерей любят, как любят жаркие сплетни в желтых газетенках об очередной звезде, застуканной со спущенными штанами. О них говорят. Им придумывают невероятное прошлое и будущее — в основном незавидное, если, конечно, община не вмешается и не поможет. А община непременно вмешается, мало не покажется. К добру или к худу... тут как повезет.
Для крошечного Креймдена на севере Остэллы такой блудной дочерью стала я.
Нет, ребенка у меня не было, только бесхвостый кот в плетеной корзинке, да и презрения к малой родине я не испытывала, разве что слегка. И вызывали его отнюдь не натянутые улыбки местных и мирный горный пейзаж, а, скорее, болезненное несоответствие моих внутренних ритмов здешнему... колориту.
Время в Креймдене свалилось замертво еще в эпоху конных прогулок и с тех пор ни разу не шелохнулось, даже чтобы провести нормальную эхо-линию.
Современных средств связи здесь очень не хватает. Я уж молчу про компьютеры, но даже для банального звонка приходится крутить диск неподъемного стационарного эхофона, да и тот становится бесполезен при первых же намеках на снегопад.
К слову, снег в Креймдене идет часто. Очень часто.
Однако есть у таких вот глухих провинций еще одно невероятное свойство: они затягивают в свои сети так быстро и ловко, что уже через несколько дней начинает казаться, будто ты никуда и не уезжала. Не училась в лучшей столичной Консерватории, не работала в группе великого Элдвина Пикка, не создала самое действенное заклинание невесомости за последние полвека. Все это был лишь сон, прекрасный и ужасный. А реальность, она вот такая: завьюженная, пропахшая кофе и грушевым пирогом и невыносимо, невыносимо однообразная.
Я привыкла к ней за полторы недели. А как только привыкла — спокойствию и однообразию пришел конец.
Первое, что прочно вошло в мой новый ежедневный ритуал, — это подъем в три... ну, пусть будет «утра». Не только потому, что выпечка, которой я отныне заведовала в кафе Карлин, должна была стоять в витрине уже к восьми, но и из-за невероятной, завораживающей тишины предрассветного Креймдена. Когда воздух искрится от мороза, и в этой магической дымке горы кажутся спящими великанами на фоне медленно пробуждающегося неба. Того и гляди зевнут, потянутся да встанут во весь свой немалый рост. Я и в юности частенько вскакивала по ночам, только бы соприкоснуться с этим волшебством, а теперь, когда не нужно было ради прогулки тайком вылезать в окно и выслушивать после отповедь, тем более ни в чем себе не отказывала. А еще в эти часы шансы столкнуться хоть с кем-то из живых близились к нулю, что тоже приятный бонус.
Второй частью ритуала стали сборы. Во время учебы вечно страдающая от недосыпа я выкраивала по утрам от силы пять минут на душ и две — на завтрак и, когда стала помощницей Пикка, не изменила привычкам. Теперь в моем распоряжении было все время мира, которым я беззастенчиво пользовалась. Ну ладно, не всем, но как минимум полчаса проводила в ванной и столько же перед шкафом и зеркалом, хотя в итоге все равно натягивала неизменные джинсы и первый попавшийся свитер и просто собирала волосы в хвост.
А потом наступал черед третьего и самого главного этапа — кухонного волшебства. Конечно, перед этим предстояло еще пройтись по морозным улицам целых полтора квартала от моего коттеджа до кафе, сразиться с вечно заедающим замком заднего входа, несколько минут потратить на включение кучи приборов и проверить, закупила ли Карлин все необходимое по моему списку или надо бежать обратно домой за какой-нибудь мелочью, зато потом...
Потом оставались только я, тесто и слова.
Эти заклинания я не изобретала, а получила от бабушки, и до сих пор оставалась их единственной владелицей вовсе не из сентиментальности. Нет, несколько лет назад я подумывала их продать, но быстро поняла, что на рынке и без того хватает «рецептов настроения», а наши семейные слишком стары и сложны. К словам прилагалась мелодия, к мелодии — ритм сердца, пульсация крови в жилах. И среднестатистической домохозяйке, заплатившей за «печенье страсти» или «пирог радости», гораздо проще прошептать две коротких универсальных строчки, чем устраивать вокруг кухонного стола танцы с бубнами. Конечно, и результат будет менее впечатляющим, но мимолетные чувства на то и мимолетны — никто не захочет вкладывать в них слишком много сил.
Никто, кроме меня и Карлин, которая решила, будто особая выпечка оживит ее заведение.
— Поверь, они быстро просекут разницу, — сказала подруга, впервые пригнав меня на эту кухню. — И тогда ты будешь работать на износ.
И пусть за минувшую неделю особого ажиотажа не случилось, Карлин не сдавалась.
— Просто сейчас им интересна только ты сама, — вздыхала она буквально вчера. — Каждый день кто-нибудь прибегает в надежде увидеть за стойкой блудную Миа Олвер и уходит ни с чем. Может, все-таки?..