Жемчужная нить
«Доброе слово смягчает сердца, которые тверже скалы, а грубое слово ожесточает сердца, какие нежнее шелка», — так сказал мудрый Амр ибн Мади.
Закончив читать, Тарик ибн Валид закрыл книгу и с нежностью посмотрел на двух семилетних девочек, сидевших рядышком на скамье в оплетенной виноградом беседке.
Одна из них, Эсма, была его ребенком, другая, Гайда, — дочерью его жены Уарды.
Тарик служил катибом, писцом, у одного из багдадских кади[1], получал триста дирхемов в месяц и имел собственный, небольшой, но уютный дом в восточной части города.
Сейчас его жизнь была счастливой и спокойной, тогда как девять лет назад ему казалось, что он никогда не восстанет из праха отчаяния и горя, когда его сердце трепыхалось в груди подобно смертельно раненой птице.
Прекрасная Уарда в самом деле была похожа на бутон розы[2], царицы цветов, напоенный прохладной прозрачной росой. Тарик впервые увидел девушку по дороге в мечеть, и с тех пор его душа не знала покоя. Сперва они обменивались взглядами, а после — словами, которые казались одновременно сладкими и горькими, как мед, потому что Уарда была просватана за другого. Тарик предлагал ей бежать из Басры, где они жили, но девушка боялась гнева родителей. Да и он не обладал достаточной решительностью, чтобы настоять на своем. Оба предпочли покориться судьбе.
Спустя полгода после свадьбы Уарды Тарик женился на девушке, которую выбрали для него родители, а еще через год его юная жена истекла кровью во время родов. В это же время муж Уарды погиб на одной из бесконечных войн, которые вел халифат.
Когда после смерти его жены и мужа Уарды прошел месяц, Тарик пришел к той, что стала его первой и единственной любовью, взял ее за руку и повел за собой.
Незадолго до этого Уарда также разрешилась от бремени девочкой. Потому, войдя в дом Тарика и увидев в колыбели плачущего младенца, вокруг которого суетились служанки, она молча взяла ребенка, поднесла к груди и накормила своим молоком.
К тому времени Тарик получил образование в школе права; основательно поразмыслив, он переехал вместе с новой семьей в Багдад, где нашел жилье и работу.
Уарда заменила Эсме мать, а Тарик стал преданным отцом для Гайды. Через три года после свадьбы Уарда родила мужу сына. Безмерно любящие друг друга супруги жили в полном согласии. Когда Тарик глядел на вторую, а ныне единственную любимую жену, ему казалось, что завтра в этом прекрасном, полном солнца и страсти мире будет происходить то же, что и вчера, и сегодня. То, что происходило сотни лет назад и продолжится сотни лет после того, как рука судьбы перевернет последнюю страницу их жизни.
— Не пора ли оставить чтение? — послышался мелодичный голос Уарды. Спустя мгновение она появилась на пороге беседки с кувшином шербета в руках.
Тарик улыбнулся, взял кувшин из ее рук, поставил на пол и притянул жену к себе.
— Ты пришла вовремя.
Уарда улыбнулась.
— Потому что вы хотите пить?
— Не только. Потому что я собираюсь подарить девочкам украшения.
Тарик обожал одаривать жену и дочерей. Будь его воля, он сутки напролет осыпал бы их золотом и драгоценными камнями, заворачивал их тела в яркие шуршащие ткани, обувал бы их ножки в расшитые бисером сафьяновые башмачки.
Запустив пальцы в глубину халата, он с торжественным видом вытащил и расправил на ладони две жемчужные нити. Они были одинаковыми, за исключение того, что жемчужины одной отливали опаловым блеском, а на другой были голубовато-дымчатыми, как утренний туман.
— Это вам. За то, что вы терпеливо внимали мудрости веков.
Девочки замерли от восторга. Первую нить Тарик протянул Гайде, а вторую — Эсме. Такой выбор был неслучаен. Красота Гайды обещала расцвести ярким цветком, тогда как Эсме предстояло научиться покорять сердца мужчин нежной и скромной прелестью.
— А как же мой подарок? — засмеялась Уарда, когда девочки закончили благодарить отца. Женщина разбиралась в украшениях и умела их ценить, потому что родилась в семье потомственных ювелиров.
— Я подарю его после, — ответил Тарик, лаская жену страстным взглядом и нежно перебирая ее тонкие пальцы своими, горячими и сильными.
Уарда прекрасно знала: не случись в их жизни горя, не было бы и счастья. Они попросту украли его у судьбы, ибо их соединила смерть других людей. Но когда Тарик смотрел на нее таким взглядом, она забывала обо всем. Он был ее воздухом, ее светом, он принадлежал только ей.
Уарда позвала служанку и велела принести чашки. Взрослые и дети полакомились шербетом, после чего отец и мать удалились. Девочки остались одни.
Гайда надела ожерелье на шею и вертелась из стороны в сторону, тогда как Эсма задумчиво разглядывала жемчужины, каждая из которых, будучи рожденной на глубине неведомого моря, казалось, имела свою историю и хранила какую-то тайну.
— Правда, красиво? Сейчас надену новое платье и снова примерю ожерелье, — сказала Гайда, сняла жемчуг и протянула Эсме: — Подержи!
Она побежала в дом, а Эсма вновь принялась разглядывать жемчужины. Девочке чудилось, будто розовые и голубые жемчужины обладают разным настроением и характером, как и они с Гайдой.
Три дирхема
Таир хорошо помнил глинобитную хижину на берегу Тигра, где они жили вдвоем с матерью. В доме никогда не было достатка, но если в очаге горел огонь, мать шила, тихонько напевая, и время от времени отрывалась от шитья и гладила сына по голове, мальчику чудилось, будто в их жизни не остается места для мрака и зла.
Один из предков Таира привел из далекой неведомой страны русоволосую светлоокую пленницу и сделал ее своей женой. У матери мальчика, Лейлы, волосы были темными, а кожа — смуглой, но каким-то чудом она унаследовала цвет глаз своей прабабки: сочетание черного шелка и светящихся зеленью изумрудов казалось очень красивым, хотя и не принесло женщине счастья. У Таира тоже были зеленые глаза, на что люди часто обращали внимание.
Отец мальчика погиб во время одного из разливов Тигра, спасая скудное имущество, а еще через несколько лет хижину смыло взбесившейся рекой, и Лейла с сыном остались без денег, вещей и крова.
Первое время они ютились у соседей и знакомых, а после пришла пора устраивать свою судьбу.
Таир не знал, почему мать решила идти в Багдад. Возможно, наслушалась сказок о дворце халифа с облицованным бирюзовой черепицей куполом и обитыми листовым железом воротами. Говорили, что этот город похож на сундук с сокровищами, что его минареты пылают в предзакатном солнце подобно золотым стрелам, башни переливаются всеми цветами радуги и излучают свет, словно драгоценные камни, а от людского потока на улицах кружится голова.
Однако Таир с трудом представлял, каким образом они с матерью заживут богато и счастливо, не имея ничего за душой. Разве что в Багдаде дирхемы валяются на дороге подобно камням или падают на голову с неба, как дождь!
Они отправились в путь рано утром и после полудня очутились возле городских стен. Предместье Багдада поразило Таира. Оборванные люди, покосившиеся лачуги, море грязи, запах нечистот.
— Здесь куда хуже, чем у нас в деревне. Зачем мы сюда пришли? — спросил Таир у матери.
— Мы пойдем дальше, — ответила Лейла. — Туда, где чисто, где стоят высокие дома и живут богатые люди. Ты же знаешь, я умею вышивать, и вот теперь подумала, почему бы мне не выучиться золотошвейному делу? Я могла бы устроиться в мастерскую, стала бы зарабатывать, и мы бы неплохо зажили.
Мальчик промолчал. На долю Лейлы, оставшейся вдовой с трехлетним ребенком, когда ей исполнилось всего девятнадцать, выпала нелегкая жизнь, и ей было простительно иметь свои маленькие надежды и мечты.
Они прошли по массивному мосту, идущему от крепостной башни через широкий ров, вошли в восточные ворота и очутились в центре Багдада.
Здесь и правда было чище, а жизнь казалась упорядоченной и многообразной, похожей на разноцветный ковер, в который ежесекундно добавлялся новый узелок. Водоносы, торговцы лепешками и зеленью спешили на базар. Тянулись вереницы ишаков с тяжелыми бурдюками, полными кислого молока. На площади перед мечетью толпился хорошо одетый народ. Иногда навстречу попадались вооруженные саблями воины.
Город был залит ярким солнечным светом. Женщине и мальчику казалось, что дорога сама ложится под ноги и вот-вот приведет их в сказочный мир, где нет ни нужды, ни печали.
Правда, им случилось увидеть и неприятные вещи. В канаве валялся раздувшийся труп овцы, на одной из площадей на виселице раскачивалось мертвое тело с пустыми глазницами. По улицам рыскали шелудивые собаки, и было немало нищих, просивших милостыню.
Задав прохожим несколько вопросов, Лейла свернула в ремесленные кварталы.
Женщина принялась ходить по мастерским, предлагая услуги вышивальщицы, но ее нигде не брали: кому нужна деревенская жительница, без опыта работы, плохо одетая, косноязычная и робкая? Никто не нуждался и в мальчиках-подмастерьях: у ремесленников было полно своих сыновей, которые с малолетства помогали отцам. Кое-где Лейле и Таиру равнодушно отказывали, в других местах грубо прогоняли прочь.
Мальчик чувствовал себя чужим в этом городе, жители которого имели собственные традиции и обладали особой манерой поведения. Здесь не приветствовалась скромность и деревенское простодушие, а были в ходу тщеславие, заносчивость, хвастовство и надменность.
Между тем солнце пекло все сильнее и Таиру все больше хотелось пить и есть. С каким удовольствием он проглотил бы сочащуюся маслом лепешку, выпил холодного молока, отведал ароматных фруктов или терпкого сыра! Однако единственное, что им удалось сделать, — это напиться воды, вытекающей жидкой струйкой из фонтанчика на одной из городских площадей.
Оглушенная стуком, звоном, криками людей и скрипом повозок, ревом ишаков и верблюдов, ослепленная мельканием разноцветных халатов, пестротой ковров, сиянием ярко начищенной медной посуды Лейла была близка к отчаянию.
Не зная, что делать и куда идти, она села на землю в тени одной из пальм и заплакала.
— Давай вернемся обратно в деревню? — несмело предложил Таир.
— Кому мы нужны, — сказала женщина, — кто станет нас кормить?
— А если останемся здесь, то где мы будем ночевать?
Лейла тяжело вздохнула.
— Не знаю, сынок.
— Быть может, нам попросить помощи у халифа? Он отец всех правоверных, наместник Бога на земле, неужели он не подаст нам куска хлеба?!
Выбор Хатема
После того как Уарда и Тарик рассказали дочерям правду об их рождении, Эсма была уверена, что ей придется жить под гнетом этого знания, но она ошиблась. Сердца юных забывчивы; прошло восемь лет, и девушка редко вспоминала о том, что ее воспитала неродная мать, а Гайда ей вовсе не сестра.
Как и следовало ожидать, Гайда превратилась в красавицу. У нее были роскошные волосы, пышное, как цветущий розовый куст, тело, грациозная походка и пленительный взгляд. Черная родинка на ее щеке была подобна капле амбры на белоснежном фарфоровом блюде. Разглядывая себя в зеркале, Гайда забывала об окружающем мире и думала только о вечных, непостижимых умом тайнах женственности, о своей ослепительной красоте.
По-своему прелестная, но не обладающая броской внешностью Эсма не завидовала сестре, однако ей тоже хотелось иметь что-то такое, что отличало бы ее от остальных девушек. Когда ей исполнилось десять, она попросила отца научить ее читать и писать. Тарик хорошо знал Коран; ни в одной из сур не говорилось, что женщины не имеют права изучать грамоту, поэтому он согласился. В результате к пятнадцати годам Эсма могла без запинки и с выражением читать любовные стихи, назидательные повести и веселые сказки.
Как всякая девушка, она много думала о любви, об этом горячем, завораживающем, прекрасном чувстве, не задаваясь, однако, вопросом, как скоро оно может ее настичь и случится ли это вообще. Между тем в жизни семьи Тарика назревало важное событие: почтенный кади Рашид ал-Джибал, у которого служил Тарик, надумал женить младшего сына Хатема. Поскольку тот должен был получить меньшую по сравнению со старшими братьями долю наследства, кади задумал заслать сватов к одной из дочерей Тарика. Тот был очень доволен таким предложением, но все же решил посоветоваться с любимой женой.
— Это очень выгодно для нас, — сказал он Уарде, когда они легли в постель. — Хатем — добропорядочный и умный юноша; уже сейчас он служит хаджибом[1] у верховного кади и получает сто тридцать дирхемов в месяц.
— А как он выглядит? — спросила жена.
— Красивый и стройный. Ему двадцать лет.
— К которой из наших дочерей он намерен посвататься?
— Рашид спрашивал у меня, кого я намерен выдать замуж первой, Гайду или Эсму, и я ответил, что они одногодки, приданое и одной, и другой готово.
— Гайда вполне созрела для замужества, ее тело налилось, тогда как Эсма все еще выглядит как девочка, — неловко произнесла Уарда.
— Я согласен с тобой, однако Рашид решил, что Хатем должен увидеть обеих девушек и сказать, кто ему больше по сердцу. Мужчины придут к нам в ближайшую пятницу после посещения мечети.
— В этом случае либо Гайде, либо Эсме придется почувствовать себя обделенной. Мне неприятно сознавать, что наши дочери должны соперничать между собой!
Уарда так сильно разволновалась, что вскочила с постели. Тарик удержал ее за руку.
— Пойми, я не могу возражать Рашиду. Постараемся, чтобы все прошло гладко.
Тарик притянул жену к себе, и вскоре она забылась в его объятиях. В такие минуты Уарда не могла надышаться мужем, а он — ею. И мужчине, и женщине казалось, что их тела пронизывают огненные сполохи. Они прожили в браке пятнадцать лет, произвели на свет троих сыновей и все еще сходили с ума от любви. Иногда Уарде и Тарику казалось, что они обладают общим сердцем. Ему и в голову не приходило взять вторую жену, а ей — посмотреть в сторону другого мужчины. Конечно, они мечтали о том, чтобы судьбы Гайды и Эсмы сложилась столь же счастливо, как и их собственная.
На следующий день девушкам сообщили новость. Гайда пришла в страшное возбуждение, хихикала и покусывала губы, а Эсма свела вместе тонкие брови, сложила на коленях худенькие руки и молчала. Она вспоминала, как восемь лет назад сидела на этом диване и слушала исповедь Уарды и Тарика. Сейчас все происходило столь же неожиданно, и она также не знала, чего ждать от этой вести.
Когда они вернулись к себе, Эсма с облегчением произнесла:
— Конечно, он выберет тебя.
— Меня? Почему меня?
— Потому что ты красивая.
— Разве ты — нет? — снисходительно промолвила Гайда.
— Не знаю. В любом случае нам придется расстаться, а я не хочу расставаться с тобой, — задумчиво проговорила Эсма, вспоминая их болтовню по душам, когда над черными опахалами пальм горели яркие звезды, а тишина в саду нарушалась лишь стрекотом цикад.
Они с Гайдой прекрасно дополняли друг друга. Иногда их беседы горячили душу и тело так, что этот огонь не мог охладить даже ночной ветерок, слова слетали с губ, обгоняя друг друга, словно быстрокрылые птицы. А порой их мысли становились горькими, как степная полынь, — девушки вместе печалились и страдали.
— Мы будем часто встречаться. Хатем живет на соседней улице.
— Ты его видела?
— Мне кажется, да. Если это тот, о ком я думаю, он очень хорош собой, — сказала Гайда и призналась: — Я буду рада, если он выберет меня.
— Тебе не будет страшно выходить замуж? — спросила Эсма, заведомо уступая сестре.
— Что в этом страшного?
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Гайда загадочно сверкнула глазами, взяла сестру за руку и прошептала: