Иногда такое случалось… Редко, к счастью, но в последнее время меня это тревожит. Их голос стал отчетливым – впервые за одиннадцать лет я почти могу понять, о чем они говорят. Все так же трудно дышать, когда они лежат во тьме на моей груди; когда скользят, надавливая на горло, не давая издать даже звука; когда не позволяют отвести от них взгляд; когда прижимаются отвратительным ртом к моему уху и слишком громко шепчут, задыхаясь, хрипя и умирая всякий раз, когда мне удается приподнять голову или хотя бы зажмуриться; но все это уже почти привычно – спустя столько лет мне не так трудно справиться со страхом.
Однако теперь я почти могу разобрать слова. Они говорят: ноги, кожа, кости…
И я уже, кажется, могу произнести это вместо них:
Его ноги истлели. Его кожа сгнила. Его кости стерты.
Пожалуйста, я не хочу их понимать!
Через два дня, когда это вновь случилось, их нет.
Все так же тяжело дышать, все так же бьётся сердце в ушах, но их нет.
Откуда-то из коридора раздается тихий хлюпающий звук, словно кто-то уронил на пол мокрую тряпку, затем еще один, и еще… Я пытаюсь двинуться, перевести взгляд на дверь, но каждый раз, когда я поднимаю руку или поворачиваю голову, через пару мгновений я понимаю, что мне лишь мерещится, и в реальности каждая клеточка моего тела скована нерушимыми невидимыми цепями.
Хлюпающие звуки становятся все громче, и к ним присоединяется тихий, едва различимый, но отвратительный скрежет.
Я не могу двигаться.
Сердце бьется слишком быстро, я отчаянно вожу взглядом по потолку, люстре, карнизу, шевелю кончиками пальцев, прикусываю язык, но не могу очнуться – так не должно быть!
Хочу кричать.
Но вместо этого задерживаю дыхание, когда слышу болезненный хрип в дверях своей комнаты, смотрю туда, но никого не вижу и понимаю, что он не может ходить…
- Он ползет, – шептали они, - Потому что его ноги истлели. Он оставляет след, потому что его кожа сгнила. Он не может дышать, потому что его кости стерты…
- И его легкие волочатся по земле, - шепчу я, повторяя слова, которые насильно выжигали в моем сознании все эти годы.
Я жду, что он заползет мне на грудь и, наконец, после стольких лет, окончательно задушит…
Но его хрипы утихают где-то за моей спиной. Я не могу сдержать смешок, который сейчас звучит как едва-различимый болезненный хрип: так банально, что монстр решил спрятаться под кроватью.
Я слышу, как рвется ткань, как звонко падают на пол пружины, как с хрустом ломается деревянный каркас. Крик болезненно застревает в горле, когда звук сменяется прикосновением, когда скользкие рыхлые пальцы впиваются в кожу на моих ребрах и тянут вниз.