Романтизм кладбищенской тиши и полнолуний,
Поэтичность каменных надгробий и листвы.
Ее наряды траурных теней полны безумий.
Сама она красивая загадка,
очерченная тьмой и ароматом хвои -
В каскадах слов хранящие безмолвье, уста
в овале бело-синей пустоты…
***
Она стояла перед ним, заточённая в ствол, и так и просила обнажить её формы. Он обнажал их любовно, снимая с неё пласты, будто платье с роскошной женщины. Она была прекрасна. Он видел это уже сейчас.
Но она никак не хотела раздеваться. Это начинало его раздражать. Тогда он решил оставить в покое тело и переключился на голову. Но чем больше работал над пластикой ее лица, тем уродливее она становилась.
– ААААА!!! НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ!!!
Он в ярости оттолкнул ее, и она со стуком повалилась на пол. Но даже оттуда смотрела на него своими незрячими глазами и насмехалась над ним, скаля ещё не выточенные зубы.
– ПРЕКРАТИ!!! – орал он. – ПРЕКРАТИ ИЛИ Я ОТПИЛЮ ТЕБЕ ГОЛОВУ!!! – он схватился за ножовку, но она продолжала лежать и издеваться.
– Ты что здесь творишь, демон? – поинтересовался голос отца, а следом, спустившись в свою мастерскую, показался он сам.
– У меня ничего не получается!
– Значит, ты её ещё не видишь.
– Вижу! Я вижу ее и не могу передать. Она вообще не похожа!
– Нет, ты не понял. Ты должен увидеть в куске этого дерева то, что в нем заключено, и извлечь. Ты не должен заключать в него живого человека.
– Почему нет?
– Потому что это просто насилие. Хватит мучить деревяшку.
Отец бросил на его творение взгляд, как бы сочувствуя ей, но тут же отпрянул. Разглядывая ее, он менялся в лице, в то время как ее лицо, смотря на него в ответ, усмехалось с пола и ему.
– Нет, – наконец произнес он, – голову надо отпилить.
Даже отец признавал, что ее уже не исправить.
Он и сам это понимал. Но она была его творением, он не мог этого сделать.
– Я не могу, – бросил он, и стремительно, раздраженный, взлетел по лестницам, желая поскорее покинуть свой позор.
– Влад, – раздался вкрадчивый ласковый оклик, – а ну стоять.
Он замер, вжав голову в плечи, и, оттянув челюсть в оскале нашкодившего, осторожно обернулся через плечо:
– Да, пап? – так же вкрадчиво отозвался он.
– Бардак свой убрал.
– Тцч, – Влад, сконфуженно покраснев, поспешил вернуться. Хотел так пафосно удалиться, но совсем забыл, что в отцовской мастерской положено соблюдать отцовские правила.
Он спускался по ступеням обратно вниз, в то время как его отец поднимался обратно вверх.
Он ухватился за веник и принялся заметать стружки. Он огибал ее контуры, не желая прикасаться к ней, но бросив взгляд на уродливое лицо, снова уловил в нем легкий налет схожести.
Он поднял ее и, установив обратно, принялся разглядывать. Ему казалось, поддень он острием краешек губ, и она преобразится. Казалось, пройдись он штрихом по складке ее век, и она снова станет загадочной.
Но загадка, которая таилась в ее лице сейчас, заключилась лишь в одном – как можно было получиться насколько страшной?
Он взялся за инструменты и вновь приступил к работе. Но чем старательнее он пытался вырезать ее лицо из дерева, тем расплывчатее становились ее черты. С каждым срезанным слоем она будто размывалась в его памяти. Тогда он решил, что должен снова ее увидеть.
Он вышел из дома, забрался в машину и, пропетляв переулками частного сектора, взял направление туда, где наверняка ее встретит.
Спустя время он стоял у ворот, в темноте, под навесом опадающего клёна; в шепоте тлеющей, уже почти сошедшей кроны он слышал жуткое приглашение. Он решил его принять и шагнул внутрь.
Кладбище встретило его мерцающей пеленой и запахом осенних листьев; тишину загробного молчания нарушали только его подошвы, шуршащие по опавшей листве, и ее пение, тихим отзвуком долетающее до него из самой глубины надгробий:
Наши маленькие домааа…
С уютными кроватямиии…
Перевёрнуты вверх днооом…
– Эй, где ты?!
Аспиранта~миии
Трансферанта~миии…
Она, будто не слыша его, продолжала петь, он, идя по ее голосу, как по мощеной дорожке, вышел к ней, обнаружив её сидящей на высоком надгробии Кассандры.
– Я здесь, – отозвалась она, услышав его шаги за своей спиной, и обернулась через плечо.
– Все мы будем «здесь», – буркнул он, разглядывая ее темный силуэт, затерянный среди бледных памятников.
– Нет, не все, – отозвалась она слегка загадочно.
Но она и была загадкой. Он знал ее уже столько времени и всё равно не мог разгадать. Он смотрел в ее голубые, почти прозрачные глаза в дымке черных теней и видел в них глухую стену. Она была нечитаемой, в то время как сам он стоял перед ней, как открытая книга.
Погрузись в эту комнатууу…
До краев собой заполниии…
Пробуди меня от снааа…
Некромантны~миии аромата~миии…
Продолжая петь, она поглаживала ладонями плиту надгробия, но, заблудившись пальцами в витиеватом лабиринте барельефа, задумчиво прервалась: