Громкость музыки доходит до предела, поднимая на максимум и так распалённые эмоции. Казалось бы, дальше уже некуда. Порог восприимчивости достигнут. Но вот танцпол заливает очередными бешенными вспышками красного цвета. Температура воздуха нагревается до уровня воспламенения. Жарко — это ещё мягко сказано. Если вытянуть в руке спичку, она немедленно вспыхнет. Странно, что не загорается одежда на людях. Хотя её не так уж много.
Я то и дело наталкиваюсь на полуобнажённые разгорячённые тела. Меня плещет от жара, от привкуса железа во рту, раскачивает в плотной массе танцующих рук, ног, плеч, бёдер, грудей, ртов, глаз.
Снова поймав неподвижный взгляд в другом конце зала, я двинулся навстречу. За весь вечер я несколько раз ловил на себе эти глаза и не мог прочесть их послание. Духота и музыка сжимались удавкой на моей шее, но я упорно делал новый вдох и новый шаг.
Свет погас на несколько секунд. Все замерли. И я тоже. А затем световой шар взорвался множеством огней над головой, ослепляя гораздо сильнее тьмы. Стробоскоп зашёлся в конвульсиях, точно эпилептик. Толпу людей накрыло новым импульсом танцевального экстаза. Всё завертелось наново. И я больше не видел тех глаз. Я потерял контакт.
Нужно было хоть немного отдышаться, и я двинулся в соседний чиллаут. По пути меня несколько раз призывно гладили то по рукаву пиджака, то по стрелке брюк. Какая-то девушка в неоновой маске, закрывавшей верхнюю часть лица, подошла вплотную, загородив мне дорогу.
— Тебя можно поцеловать?
— Можно, — выдохнул я ей в обнажённую шею.
Она закинула подбородок, отдаваясь моей ласке. Я медленно добрался до её губ, попробовав на вкус солёную кожу у мочки уха, на виске, на щеке возле маски. Она с готовностью податливо раскрыла уста, и мой язык притронулся к её зубам. Через секунду он встретился с её мягким сладковатым языком.
— Вкусно, — сказала она, пока рука её изучала упругий выступ на моей промежности. — Трахнешь меня?
Я кивнул.
Её серебристо-зелёное платье блестело, будто рыбья чешуя. Русалка… Ну, конечно. На ней был красный длинноволосый парик. Я обратил на него внимание, когда прижимал девушку к стене и поворачивал к себе спиной. Алые кончики волос доходили почти до крестца и чудесно контрастировали с белой кожей спины, когда я задрал ей платье, чтобы добраться до ягодиц. Девушка прогнулась в талии, прижимаясь затылком к моему плечу. Я синхронно провёл ладонями, изучая геометрию стройного тела. Пальцы мои сами скользнули к влажного треугольнику.
Она глубоко дышала, пока я доставлял ей удовольствие исключительно руками. Рядом с нами, буквально в метре, стояла банкетка в углу. На ней сидел со спущенными штанами мужчина. Немолодой, но крепкий. Его обнажённые, покрытые густыми волосами предплечья энергично поднимались и опускались в воздухе, задавая правильный темп партнёрше, которая оседлала его сверху. Я заметил, как моя Русалочка заворожённо глядит на них. Плоть её под моими пальцами раскалялась и плавилась. Она могла вот-вот кончить.
Одной рукой я потянулся к карману на брюках, чтобы достать презерватив.
— Я сама, — произнесла Русалка, оборачиваясь ко мне.
Она перехватила у меня крохотный квадратик и зубами сдёрнула его край, вытащила латекс и втянула выпуклый кончик губами. Я высвободил член, которому давно стало тесно в брюках. Русалка меж тем встала на колени и с интересом разглядывала то, что я ей демонстрировал. Она подняла ко мне глаза в прорезях маски. И, не разрывая зрительного контакта, обволокла губами налитую головку. Презерватив мягко накрыл кожу.
Мне стало труднее сохранять вертикальное положение, пока Русалка заглатывала в себя моё естество, продолжая раскатывать ртом латекс по всей длине члена. Этого ей тоже показалось мало. Я опёрся руками о стену.
Скачки поблизости продолжались. Женщина в упавшем до уровня талии платье самозабвенно отдавалась похоти. Она стона, трепыхала головой, закрывала глаза от наслаждения. Её партнёр что-то говорил ей. Я не мог расслышать, что именно, из-за громкой музыки и от собственных ощущений медленно нарастающего взрыва.
Мне пришлось прервать сладострастную Русалку. Я помог ей подняться на ноги. Она снова стояла ко мне спиной, а я проникал в неё сзади. Левой рукой я сжимал поочерёдно её соски. Правой придерживал бёдра и иногда касался клитора, делал несколько плавных скользящих движений пальцами и ненадолго отлучался, чтобы притянуть её к себе как можно ближе и войти глубже.
— Ещё…
Возможно, так она говорила. Не знаю. Я читал по губам, но и губы её смазывались от непрерывного движения.
— Ещё…
Мужчина рядом полулежал на банкетке в предобморочном состоянии. Глаза ему заливал пот. Женщина всё ещё содрогалась от недавнего оргазма. Его член до сих пор был в ней. А мой — пронзал незнакомую девушку в красном парике. Она не кричала, а только повторяла одно и тоже: «Ещё… Ещё…», но голос её мог сорваться на крик в любой момент.
Я ускорялся. Она вцепилась в мою ладонь на своей груди.
— Ещё!
— Я не могу больше…
— Ещё, пожалуйста…
Её клитор пульсировал между моих пальцев. Я старался удержать ладонь в одном положении, но смазки было настолько много, что я чувствовал, как ею буквально пропиталась вся моя рука.
— Господи, ещё!
Я заметил, как теперь уже на нас взирает похотливая парочка в углу. Они наблюдали за тем, как я довожу до предела девушку, которую вижу в первый и последний раз. От этой мысли у меня зазвенело в голове. Я встретился глазами с женщиной, и она принялась массировать свою тяжёлую налитую грудь.
— О, боже!
Русалка ещё сильнее выгнулась и мелко завибрировала всем телом.
— Ты кончила? — спросил я, готовый сам кончить в любую секунду.
— Да-а…
Финальные толчки. Разрядка.
Я опустошился несколькими короткими спазмами. Мозг затуманился на несколько секунд.
Конец.
Я осторожно вытащил член, утопший в сперме. Эрекция уже сходила, и сознание возвращалось на место. Русалка протянула мне влажные салфетки. В одну я завернул использованный латекс. Второй протёр ещё чувствительный пенис.
— Камиль Азхарович! Вас к телефону!
Резко открыв глаза, я первым делом на чистых рефлексах схватился за мобильный. Однако он молчал. И я не сразу сообразил, что мой секретарь Лена зовёт меня к обычному офисному телефону.
Похоже, мои безнаказанные ночные гуляния давно канули в прошлое. Всё несколько меняется, когда возрастной порог перешагивает отметку в тридцать пять. Это почти в два раза больше, чем восемнадцать. И если в восемнадцать организм прощал мне различные вольности, то теперь после целой бессонной ночи мне было невообразимо тяжко отодрать себя от кресла, на котором я заснул после очередного приёма пациентки. Мне даже что-то успело присниться, но после внезапного пробуждения я мгновенно всё забыл.
Забыл сон, но не явь.
Случившееся ночью накрепко запечатлелось во мне. Я помнил все детали настолько же яркими, как они предстали в реальности, даже, может, ещё чуть ярче, поскольку осознание опыта всегда приходит несколько позже. Потому я не торопился всё обсудить с женой, нам обоим было необходимо проанализировать наш эксперимент сначала по одиночке.
— Камиль Азхарович!
— Иду!
Я машинально глянул на настенные часы в кабинете и ужаснулся — половина девятого вечера.
— Камиль Азхарович, ты ничего не забыл? — язвительно пальнул в трубку мой тренер.
— Артём, прости. Мне пришлось задержаться по работе… — врал я, понимая всю нелепость своего положения.
— Да ради бога! Но предупредить-то ты мог! Я тебе звоню, звоню на мобильник…
— Правда, прости. Я буду через двадцать минут.
— Я тебе отмечу в абонементе одну тренировку как пройденную, понял? И не потому, что хочу на тебе нажиться, а для того, чтобы в следующий раз не дурил.
— Да, я понимаю. Готов искупить.
— Если ты предлагаешь мне бесплатный сеанс своей психотерапии, то засунь его себе в задницу. Меня интересует тело, а не душа. А в здоровом теле…
— Здоровый дух, — закончил я любимую Артёмову фразу.
Мне несказанно повезло с тренером. Артём стал для меня больше, чем нанятым за деньги инструктором, которому просто надо отработать нужное количество часов, чтобы окупить свои месячные потребности. Он стал мне по-своему другом и часто тренировал меня просто так, тренировался вместе со мной. В чём-то мы были схожи. И дело тут не только в интересе к спорту, хотя изначально именно спорт нас свёл.
Год назад я пришёл к нему со своим ноющим коленом, а через полгода узнал, почему он настолько филигранно помог мне преодолеть эту проблему — Артём сам перенёс восстановление передней крестовой связки и лучше меня разбирался, как провести реабилитацию и снова впихнуть меня в ряды активных спортсменов, хотя бы на любительском уровне. Он вовсе не был тем карикатурным качком, каких полно в любой качалке. Артём, как и я, пришёл в бодибилдинг поздно. Но это в своём роде давало нам преимущество — осознанность выбора. Ведь когда выбираешь сразу и умом, и сердцем, и в согласии с накопленными знаниями, результат приходит плавный и стабильный.
Я часто повторял ему, что психотерапия сродни спортивному режиму. Артём мне не верил, хоть и относился с определённым уважением к моей работе. Пожалуй, это единственное, в чём у нас не было никакого согласия. Во всём остальном мы быстро находили общий язык. И даже сейчас, когда я нагло продинамил его с тренировкой, которую мы договорились провести в другом зале и на равных, то есть не как тренер и ученик, а как напарники, Артём злился на меня недолго.
— Ладно, прыгай в тачку. Жду тебя ровно двадцать минут. Иначе я сворачиваю удочки.
— Еду.
В итоге мне хватило всего четверти часа, чтобы пригнать к залу, припарковаться и добежать до раздевалки. Я быстро переоделся в спортивную форму и направился в тренажёрку, где ждал меня Артём.
Два часа мы провели бок о бок, сменяясь попеременно, чтобы каждый мог сделать подход, а заодно подстраховать второго. Сегодня по плану был жим. Артём всегда делал упор на «базу» и с презрением относился к новомодным тенденциям. Он был поклонником старой школы билдинга, а я просто доверял его опыту, который давал хороший результат.
Можно сказать, для меня доверие к профессионализму выбранного специалиста — часть моего собственного профессионализма. Кого бы мы ни выбирали — плотника, сантехника, тренера, преподавателя языка, домработницу — мы выбираем не просто так, а согласно тому, каким сами хотим видеть подход к делу. И нужно либо доверять своему выбору, либо искать другого специалиста. По-другому не получится настоящего эффекта. Я никогда не терпел халатности в своей работе, а Артём не терпел халатности в своей.
Потому от него не ускользнуло то, что сегодня я жму на порядок слабее предыдущих тренировок.
— В чём дело, Кам? — скривился Артём, когда помог мне вытащить застрявший на середине толчка подъём штанги.
Высвободившись из-под снаряда, я сел на лавке и потёр левую кисть.
— Да замкнуло что-то в руке. Наверное, я сегодня не в форме. День выдался тяжёлым.
— Ну, ты для этого и проходишь в зал, чтобы выбросить из головы своих психов.
— Я не работаю с психами, — в который раз за время нашего общения напомнил я.
Артём сел рядом со мной, подал мне мою бутылку с водой, сделал глоток из своей.
— Я должен признаться, — сказал я после короткого молчания. — На самом деле, я задержался не совсем из-за работы. Меня просто вырубило от усталости, а телефон я не слышал, потому что он был на беззвучном.
— Да я понял, что ты напиздел, — усмехнулся Артём. — Признаваться было не обязательно.
— Обязательно, — возразил я с нажимом. — Иначе выходит не доверие, а хрень собачья.
— А своим психам ты тоже исключительно правду говоришь?
— Во-первых, прекрати называть моих пациентов психами. Большинство из них — обычные люди, как ты и я, как твои клиенты, которые платят тебе за тренировки. Просто у всех свои проблемы, которые необходимо проговорить.
— У меня нет никаких проблем.
Секс. Самая очевидная и самая табуированная часть человеческой жизни.
Практически все люди (за редким исключением) появились на земле благодаря сексу. Мы — производные секса. Мы — сексуальные продукты. Мы — живое доказательство бессмертия секса. И в то же время именно секс делает нас до некоторой степени бессмертными. Ведь при оплодотворении мы передаём потомству клетки своего ДНК. Через секс мы продолжаем жить в новых людях.
Так почему настолько естественная составляющая бытия до сих пор остаётся покрыта саркофагом запретности и недопустимости? Почему секс облачён в скафандр греховности?
Мария, Иосиф, Будда, Мухаммед, Апостолы, все святые явились однажды миру только благодаря тому, что их родители занимались сексом. По поводу личности Иисуса есть много разночтений, но одну эту историческую фигуру можно опустить, поскольку существуют тысячи, миллионы, триллионы иных совершенно реальных примеров, в чьей первородной искре нет никаких сомнений. Разве этого недостаточно?
Ответ лежит на поверхности.
Дело вовсе не в том, что происходит ПОСЛЕ секса, а в том, что происходит ВО ВРЕМЯ секса.
Кстати, а что считается сексом?
Условно мы все знаем, что для секса требуется наличие половых органов. Допустим, пенис и вагина. Если их соединить, несомненно, получится секс.
А теперь представим, что у человека нет полового органа — генетическая мутация или несчастный случай. У такого человека может быть секс? При некоторых формах гермафродитизма у человека в наличии могут оба вида половых органов. Какой секс будет у него?
Возможен ли секс без партнёра? А если партнёров больше, чем два, как это называется?
Вот я общаюсь по телефону с женщиной, чей голос вызывает во мне желание. У меня возникает эрекция и непроизвольное семяизвержение. Ничего запретного мы не совершали, просто разговаривали. Но тело сработало само. Что это? У нас был секс? Или только у меня — был, а у неё — не было?
А теперь вы читаете книгу. И, вообразите себе, автор настолько искусен, что напечатанные им слова, хоть сто лет назад, хоть вчера, начинают вас будоражить. Фантазия разыгралась. Наступили физиологические реакции. Где происходит секс — в книге или непосредственно с вами?
Я могу привести ещё сотню примеров, расшифровок в различных интерпретациях, но вместо этого я хочу сказать только одно — секс бесконечно многогранен. Для его возникновения необходимы всего две вещи — субъект (тот, на кого распространяется сексуальное действие) и раздражитель (на него также может распространяться сексуальное воздействие, а может и не распространяться, как в случае с книгой). Субъект может быть один или множество. Раздражитель может быть один или множество. Субъект и раздражитель могут сочетаться в одном человеке. Например, в классическом парном сексе оба партнёра являются субъектами сами для себя и раздражителями — друг для друга. Раздражитель может иметь как сексуально-позитивный, так и сексуально-негативный окрас по отношению к субъекту. Секс возникает при соединении субъекта и раздражителя.
А начинается он ещё задолго до того, как кто-то снимет трусы. Нужно лишь хотя бы мимолётное столкновение обеих частиц в пространстве, чтобы положить начало сексуальному действу. Всё очень просто: один субъект, один раздражитель, и — заискрило.
Моя собственная жизнь по-настоящему заискрила пять лет назад. Это не значит, что прежде в моей постели не появлялись любовницы. Их присутствие явилось для меня длинной прелюдией к тому, что впоследствии я стану называть своим исчерпывающим сексуальным опытом, даже не догадываясь насколько, в самом деле, этот опыт неисчерпаем.
В тот день меня пригласили на какое-то корпоративное мероприятие прочитать лекцию по повышению личной эффективности. Я выступал в большом зале, собралось порядка ста пятидесяти работников компании. Разумеется, я шутил, все смеялись, потом заговаривал серьёзно, приводил примеры. В середине лекции я позвал несколько человек из зала, чтобы провести психологическую игру. Эта часть лекции для многих была любимой и самой запоминающейся. Мы играли в классический «Лифт»: вызвавшиеся игроки разбивались на пары, затем каждая пара «застревала в лифте». Задача первого игрока — уговорить второго взять его на работу. Задача второго — изображать крайне незаинтересованного работодателя.
Одной молодой девушке не досталось пары, и я решил стать её партнёром. Как выяснилось чуть позже, во всех смыслах.
Эта история вполне могла бы стать основой картонного сюжета для какого-нибудь любовного романчика. Только тогда действие следовало бы перенести в ВУЗ или техникум. Развратник-препод искусно соблазняет невинную студентку. Вот только я не был преподом, и тот преподавательский перфоманс оказался для меня редким исключением. Я согласился на него, потому что уже давно вёл индивидуальную терапию с одним из акционеров компании. А Алиса не была студенткой. Она работала офис-менеджером, то есть, проще говоря, девочкой на побегушках. Работа ей не нравилась. И, когда мы «зашли в лифт», она принялась расписывать свои музыкальные способности. Тогда, в свои двадцать лет, она ещё не умела лукавить, юлить и играть по правилам. Это и вышибло во мне первую, но предельно яркую искру.
Да, Алиса была невинна. И тоже во всех смыслах. Быть может, я бы не придал такого уж большого значения данной детали, однако деталь эта имела немаловажное значение в итоге. Прежде я думал, что никакой особенной магии в девственности нет. Всё это идиотские домыслы родом из Средневековья. Однако очутившись лицом к лицу с Алисой, лопочущей о том, как ей хочется заполучить должность в моём оркестре (согласно условиям игры, она представила, что я — художественный руководитель музыкального коллектива, где она хотела бы играть), я вдруг открыл для себя воочию всю безграничную Вселенную секса.
Вот же она! Запинается и нервно одёргивает свитер, поправляет белые локоны, в нерешительности уводит глаза цвета медового янтаря.
Позже я узнал, что у Алисы не было мужчин, она боится раздеваться, она боится даже думать о сексе, и понял — лучшей женщины мне не встретить. В ней одной заключено то, что я так ревностно искал в лицах тех, кто давно уже знал, чего хочет и от жизни, и от мужчин, и от секса. Настоящий клад нужно было искать там, где никто не искал, в нулевой точке. Иными словами, хочешь спелые вишни — посади вишнёвое дерево, хочешь сундук с сокровищами — найди пустой сундук и наполни его сокровищами.
Камиль часто повторяет, что только через доверие и коммуникацию мы можем по-настоящему понять не только других, но и себя. А меня почему-то всегда страшила мысль, что кто-то заберётся ко мне в голову и увидит всё-всё, что там накопилось. Мысли — вообще странная штука. Мне иногда кажется, что возникают он сами по себе и даже раньше, чем я о них успеваю подумать.
В детстве отец постоянно повторял мне, что убьёт любого, кто притронется ко мне. И я ощущала себя настолько нужной, настолько защищённой, что мне не приходило на ум, будто какой-то другой мужчина, кроме него, может быть рядом со мной. Когда подружки в детском саду спросили меня, за кого я выйду замуж, я ответила без промедления: «За папу!». И ещё долго потом не находила в этой идее ничего странного. Ведь папа был для меня всем. Он был сильным, властным, красивым и умным мужчиной. На его фоне мама выглядела невзрачной перепёлкой. Я ревновала отца. Вообще ко всем ревновала, а к маме — особенно. Эта ревность тоже появилась сама по себе. Просто папа был всем, что мне нужно в этом мире. Вот и всё. Никаких загадок. Никаких сексуальных подтекстов.
Камиль много раз объяснял мне, что это проявления классического комплекса Электры. Этот комплекс блокировал мою сексуальность в отношении других мужчин, потому что вся она была направлена к отцу. Но я до сих пор так не считаю. Кам может утверждать, что угодно, но я о себе знаю точно, что с моей стороны не было никакого сексуального влечения к отцу. Не было. Не было. Просто очень сильная любовь. А когда папа погиб, любовь эта никуда не делась, но оказалась запертой в клетке.
Я была на выпускном. Папа сначала вообще был против, чтобы я туда шла. Надо было его послушать. Но ничего особенно страшного на самой вечеринке не было. Мы праздновали прямо в школе: танцевали, чуть-чуть выпили вина — никакого криминала. Разве что я ноги сильно натёрла неудобными лаковыми туфлями. Сами по себе туфли были классные и смотрелись «Вау!», но стопы в них ощущались будто зацементированные. Потому я позвонила домой и попросила папу забрать меня. Он ответил, что сейчас приедет и не приехал.
Я подумала, может, снова уснул. Всё-таки уставший, с работы. И пошла домой пешком босая, без туфлей. А по дороге увидела милицейское оцепление, машины «скорой», два смятых как бумажные фантики автомобиля. Один из них принадлежал отцу. Я упала в обморок.
Потом мне рассказали, что второй водитель выехал на «встречку», пьяный был. А мой папа не пил. Мой папа был лучшим на свете, не только отцом, а вообще мужчиной. И, возможно, мысль о том, что именно я стала причиной его гибели, и поставила барьер между мной и будущими ухажёрами. Элементарное чувство вины, а не какой-то идиотский комплекс Электры. Камиль считает иначе. Я не спорю, но продолжаю придерживаться этой версии.
Единственное, в чём я согласна с мужем по этой части, так это в том, что образ отца стал в итоге для меня прообразом будущего партнёра. Оттого сверстники не вызывали во мне никаких треволнений. А вот мужчины постарше чуточку интересовали. Но я боялась сделать к ним первый шаг, а они на меня не очень-то обращали внимание. Только один стал проявлять симпатию: красиво ухаживал, делал комплименты, гулял со мной по парку за ручку. Он был на тринадцать лет старше и, как выяснилось, женат. Не знаю точно, это ли сказалось на его нерешительности, или он по жизни таким был, но до секса у нас так и не дошло. Пообжимались немного и один раз остались наедине у меня дома.
Мама уехала на дачу. Мы с ним зашли после очередной прогулки, выпили чаю, потом долго целовались. Он возбудился, предложил мне потрогать его. Но как только он показал мне свой член, я впала в полнейший ступор. Что с ним делать? Конечно, я знала, как используется член для продолжения рода, но продолжать род мне что-то не очень хотелось. А какие ещё действия он может совершать, я понятия не имела.
Видя мой шок, мужчина сказал:
— Хочешь посмотреть, как я дрочу?
Я неистово замотала головой, уже не в шоке, а в настоящем ужасе. Он так и выразился: «Дрочу», это прозвучало настолько гадко, что меня чуть не стошнило.
Но что с меня было взять? Восемнадцатилетняя девственница, которой подружки однажды показали порнушку, а я принялась пищать, зажмурившись: «Фу! Уберите это! Уберите!». Они ржали, а у меня желудок сворачивался жгутом, готовый вывалить обратно съеденный завтрак. В той порнушке и не было ничего столь уж омерзительного — обычный ролик с силиконовой блондинкой, которую трахал чернокожий парень. Сейчас бы я скорее назвала такое видео банальным и скучным…
Однако с Камилем всё было иначе.
Он мне сразу понравился, очень понравился. Даже не тем, что старше, а своей уверенной манерой говорить и держать публику в своеобразном трансе. Я-то уж точно поддалась этому трансу и слушала с открытым ртом.
Камиль стоял на сцене, как мне виделось, высоченный и невозможно красивый. В самом деле рост у него средний, но, поскольку сама я — от горшка два вершка, ко мне рядом с ним всегда приходит чувство, будто я за каменной стеной. А тогда он ещё дополнительно возвышался на подиуме. Тёмно-синий костюм смотрелся на нём, будто Камиль только что вернулся с показа деловой моды. Прямые чёрные волосы были уложены с той долей лёгкой небрежности, которая с одной стороны нисколько не портит общее элегантное впечатление, а с другой как бы сообщает, что перед зрителем живой, не лишённый озорства молодой мужчина. Тоже самое говорили и глаза: светло-серые, почти серебряные.
После лекции мы одновременно подошли к кофейному столику, он налил чашку как будто себе, но в итоге протянул её мне.
Я сказала:
— Спасибо.
И как стояла, так чуть не рухнула замертво.
А он улыбнулся и сказал:
— Алиса, вы сегодня были самой искренней среди всех. Вы меня поразили. Я был тронут. А на каком инструменте вы играете?
— На фортепьяно…
— Правда? Вот это совпадение. Один мой знакомый ищет, кто бы смог ему аккомпанировать на творческом вечере. Он стихи пишет. Вы как относитесь к поэзии?
Когда я открыла глаза, Кам ещё спал. Неудивительно — он двое суток провёл почти без сна. И, конечно, будить его было с моей стороны немилосердно, но мне так захотелось шепнуть ему:
— С годовщиной, любимый.
У нас три годовщины: свадебная, день нашего первого секса и день встречи. Какая из них мне милее всего? Все! И всё-таки больше остальных я ценю не штамп в паспорте и не праздник сброшенных сексуальных оков, а всего лишь миг того чудесного подарка судьбы, когда мне посчастливилось найти самого любимого человека на планете.
День нашей встречи мы праздновали каждый год. И вот уже пять лет не проходило дня, чтобы я не произносила с благоговением имя Камиль.
— С годовщиной, родная.
Камиль томно поцеловал меня в губы и свалился обратно на подушку.
— Я не дам тебе снова уснуть, — игриво пригрозила я. — Нам надо срочно обсудить наш подарок.
— Конечно. Но я бы сначала поел и помылся.
— Зачем? — я прилегла с ним рядом, поглаживая пуговицы на его рубашке. — Если хочешь, я могу начать первой. А ты продолжишь после завтрака и душа.
Кам недоверчиво приоткрыл один глаз и улыбнулся.
— Ладно, но не гарантирую, что я не вырублюсь, пока ты будешь рассказывать.
— Думаешь, рассказ будет настолько скучным?
— Думаю, во мне ещё слишком много алкоголя, секса и усталости.
Я села на кровати, перекинула одну ногу через мужа и заняла позицию «наездницы». В сексе мы нечасто её используем, я слишком быстро кончаю и выдыхаюсь, но сейчас я хотела занимать стратегически более высокое положение. Камиль говорит, во время беседы поза важна настолько же, как в сексе, — от неё зависит, кто будет лидировать, а кто станет ведомым. Да, я тоже учусь психологическим штучкам. Многие из них отлично работают.
— Просто слушай мой голос и представляй, — сказала я. — Помнишь, нам раздали карты при входе?
— Помню.
— Меня сначала не проняла эта авантюра. Как-то странно подходить ко всем подряд, спрашивать… Я решила, да ну эту игру. Лучше похожу по разным практикам. Мне сначала не везло — что ни фишка, то не моя. И вдруг ка-ак попёрло… Сначала был ваксплэй, меня обливали разными свечами: то больновато, то щекотно, то горячо, то нежно. Мне понравилось, но второй раз бы не пошла. Потому что я ещё полчаса потом доставала воск из самых неожиданных мест, и даже когда дома мылась отыскала пару остатков. Но потом был массаж в пятьдесят рук…
— Пятьдесят? — удивлённо приподнял брови Камиль. — Ты же говорила, что участвовало человек пятнадцать.
— Закрой глаза, — настойчиво попросила я. — Сейчас будет интересно.
И он закрыл, а я чуть нагнулась и стала говорить тише:
— Я не знаю, сколько там было людей. Так называлась практика «Массаж в пятьдесят рук». Рук было действительно очень много. В какой-то момент мне показалось, их целый миллион, потому что всё-всё моё тело покрывали чьи-то ладони, каждая из которых непрерывно скользила. Где-то мягче, где-то жёстче, где-то быстрее, где-то медленнее. Уследить невозможно. Это просто невесомость. Словно паришь в облаке непрерывных ласк. Много нежности, много-много чувственности. И в каждой клетке тела — распускается тепло, будто цветок. Божественный, сладкий… Я тонула в мурашках, в топлёном молоке. Это даже не секс, это купание в сливочном экстазе.
— Тебя это возбудило?
— Не совсем, — припоминала я, заново погружаясь в свои ощущения и проживая их в памяти. — Это не возбуждение в эротическом смысле. Это что-то иное. Такое, что пробуждает скорее любовь, плотскую любовь, но направленную к себе. Понимаешь, я будто полностью приняла себя. Совсем всю, до последнего миллиметра. Осознала, что я целостна, желанна. Можно даже сказать, идеальна.
Камиль снова открыл глаза и ласково посмотрел на меня.
— Это очень хорошее чувство. Ты должна его сохранить. Потому что ты действительно идеальна.
Не удержавшись, я прильнула к его губам поцелуем. Мне хотелось сказать, что это он, мой муж, именно он идеален, а вовсе не я. Я его боготворю и благодарю за всё то, что он делает для меня.
Но я смолчала и, оторвавшись от поцелуя, вновь попросила:
— Закрой глаза. Я хочу, чтобы ты увидел в своём воображении всё, что я испытала.
— Хорошо.
— После массажа я попробовала выиграть сеанс шибари, но там мне не повезло. Зато ко мне подошёл какой-то парень и спросил, какая у меня карта. У него была Дама, у меня — Король. И он тут же пропал. А потом подошёл другой с тем же вопросом, но у него тоже оказался Король. И он стал выпрашивать мою карту. А мне почему-то не хотелось отдавать, хоть я и не собиралась участвовать. Тогда он спросил: «Может, ты хочешь, чтобы я отдал тебе своего Короля?». Я немного растерялась, и вдруг выпалила: «Да! Хочу!». Не знаю, почему я так сказала. Просто так. Адреналин. Азарт. Мне… так весело стало! И тут он говорит: «Окей, тогда отсоси мне».
Глаза у Камиля тотчас открылись. Блаженная истома, ещё властвовавшая над ним после сна, вмиг пропала.
— Ну, я же просила, Кам. Слушай с закрытыми глазами. Так интереснее.
— Алиса, прости. Наверное, я просто не готов прямо сейчас воображать, как ты отсасывала незнакомому парню.
— Но мы же договорились… — стала оправдываться я.
— Знаю. И я готов выслушать. Никаких претензий с моей стороны не будет, это я обещать могу.
— Так ты хочешь узнать, что я ему ответила?
Подумав немного, Камиль утвердительно кивнул:
— Да, хочу. Но сначала хочу раздеться и сполоснуться после ночи.
— Хорошо.
Я послушно сползла с него. Кам ушёл в душ. Мне бы тоже не мешало туда заглянуть, но я решила, что на сытый желудок муж станет более расположен к откровениям, и отправилась готовить еду.
В сковороде жарилась яичница, в турке закипал кофе. Я тем временем резала овощи для салата и вместе с тем прислушивалась к звукам из ванной комнаты. Выключилась вода. Через пару минут Камиль был уже на кухне. Он подошёл сзади и обнял меня за талию. Вместо халата я часто использовала его рубашки, в них было по-особенному тепло и уютно. Даже после стирки, они всё равно пахли Камилем.
Бляха-муха! Проспал!
Подскочил, как ошпаренный. Даже не заметил, что Ксюха валялась на мне, и, конечно, разбудил её не самым приятным образом. Теперь она, как обдолбанная лиса из мема, сидела на кровати, а я метался по комнате в поисках мобильной зарядки.
— Тём, а чё за спешка-то?
— Блин, сорян. Телефон разрядился, будильник не прозвенел, а ко мне Большов записался на индивидуалку с самого утра.
Я подлетел к расписанию на стене и на всякий случай сверился: так, четверг, Большов в 8:00, Удовиченков в 9:00, так-так-так-так-так… Да, всё верно, финиш в 19:00 — Валеев. Полна коробочка.
Вечерние занятия никогда стараюсь не брать, потому что в зале не протолкнуться. Вот только Валеева вечером беру. С Камилем всегда просто, никаких тебе этих: «Не хочу-не буду-не могу-не умею». Всё чётко: человек знает, чего хочет, не ноет по каждому поводу и всегда поговорить можно по-человечески. Уважаю. Побольше бы таких.
— Тёма, а где мой лифчик?
— Не знаю, в коридоре, наверное.
Ксюха зевнула и поплелась в коридор.
Она так-то неплохая девчонка. Как раз в моём вкусе — блондинка мини-формата. Ну, такой карманный вариант. В постели очень удобно управляться. На личико тоже норм. Не красоточка, конечно. Я бы даже сказал, невзрачная. По шкале ебабельности от 1 до 10 — примерно 7. Потому что тело прям супер. Она ж всё-таки тоже тренерша. Короче, мы с ней иногда спим. Но самое крутое в Ксюхе то, что она ко мне со всякими глупостями не пристаёт. Да и на работе про нас не знают. Наверное. Хотя я не очень в курсе. Для меня главное — чтоб никаких эксцессов не случалось. Ну, нравится нам взаимовыгодно проводить время — всем же хорошо. И в душу не лезет — тоже приятно.
— Тём, а ты уже думал, куда в отпуск поедешь?
— Чё говоришь?! — крикнул я из душа.
Ксюха заплыла в ванную. Лифчик она уже нашла, теперь натягивала штаны. Я оглянулся, чтобы заценить её прехорошенькую задницу, пока та ещё не упаковалась окончательно в джинсу.
— Я спрашиваю, в отпуск ты куда планировал ехать?
— А, отпуск… — я быстро смыл с головы шампунь и последний раз ополоснулся целиком. — Не знаю. Я на конец зимы пару недель взял. Но пока планов особо нет. Думаю, в Азию куда-нибудь рвануть.
— В Азию? В Таиланд?
Я выскочил из душевой кабины и принялся быстро-быстро отираться полотенцем.
— Таиланд, Цейлон, Вьетнам… Не решил пока.
— А мне бы вот на Бали хотелось, — пропела Ксюха.
— Угу, — хмыкнул я. — Сказочно-е-Бали.
— А чем, думаешь, там ещё занимаются? — облизнулась она, подхватив своей проворной ладошкой мои причиндалы.
Я осклабился, но быстренько её отчипил от себя.
— Некогда, — и шмыгнул в дверь.
Ксюха — за мной.
— А если мне не хватило? — всё ещё не сдавалась она.
— Ну, тогда давай в обед перепихнёмся.
— Нет, так мне не хочется.
Я напяливал трусы и попутно разыскивал в шкафу остальную одежду. У меня в этом плане всё по полочкам. Не люблю беспорядок. Даже немного бесит, что Ксюха, например, может запросто швырнуть свои труселя под кровать и не заметить. Понятно, что страсть и всё такое, но, блин, сейчас она попрётся на работу в мятой футболке.
— Тём, а что, если нам вместе поехать?
— Да щас поедем, подожди.
Форма у меня всегда минимум в двух чистых комплектах готова, так что много времени на сборы не требуется. Не побрился только. Но это ничего, Большову с моей щетиной целоваться не надо.
— Я не про сейчас.
— А про когда?
— Ну, про Бали…
Я схватил рюкзак, проверил, всё ли на месте: кроссовки, записная книжка, форма, бейджик, зарядка, документы… Блин, где ключи от машины?
— Тём, ну, чего ты молчишь?
А, вот они, в кармане. Я ещё раз огляделся — ничего не забыл?
— Тём…
— Всё, погнали.
Подпихнул Ксюху к выходу из квартиры. Она там ещё что-то лопотала, а я нажимал кнопку лифта. В лифте-то она меня и прищучила снова.
— Тём, я серьёзно. Поехали в отпуск вместе.
— Зачем? — спросил я, мысленно прикидывая, успею или не успею к восьми.
Может, стоит написать Большову, что я малёк припозднюсь?
— Как зачем? Вместе будем отдыхать, пить, трахаться.
— Мы и так трахаемся.
— Но мы ещё ни разу не пили вместе.
— Ну, потом как-нибудь выпьем.
— Я же и предлагаю…
— Пошли, пошли! — подгонял я её, как мог.
Не, не буду Большову писать. Вроде впритык успеваю.
Хорошо, что тачку с вечера у дома припарковал. Прогревать было некогда, завёл и поехал. Ксюха всю дорогу гундела про Бали.
Бали… Бали… Да в рот ебали ваши Бали. Хотя там тоже есть, на что глянуть. Но я-то давно хотел на Цейлоне побывать. Манило меня туда как-то. И, конечно, уж не для того, чтобы две недели на пляже пролежнями покрываться. Хотелось нормально попутешествовать, пофотографировать, вдохнуть, так сказать, колориту. Но разве это Ксюхе объяснишь?
Я вообще о своих увлечениях предпочитаю не распаляться. Летом вот себе дрон купил — просто по приколу, нравится разное красивое снимать. И ещё немного рисую на досуге, но мои каракули точно никому не надо показывать. Только вот Камилю показал, когда мы квасили. Надеюсь, он не запомнил. Но, мне тогда показалось, Кам такое может понять. Он же психотерапевт. Кстати, ещё сказал, у меня хорошо получается. Типа, арт-терапия стабилизирует психику. Ну, с моей-то психикой всё в норме, даже несмотря на то, что я калякаю всякие порно-картинки.
— Очень натуралистично! — заметил Валеев.
Как он ещё слово-то такое выговорил, не понятно. У него язык заплетался, дай боже. Да я и сам был тогда хорош. Начал ему жаловаться, что меня никто не понимает…
— Тём, ты меня слушаешь?
— Ага.
— И что я сейчас сказала? — Ксюха надула губы.
Я остановился на светофоре и барабанил по рулю пальцами в ожидании разрешающего сигнала.
— Тём…
— А?
— Я спросила у тебя, что ты делаешь сегодня вечером?
Камилеву тачку разумнее было оставить на парковке. Я предупредил на всякий случай охрану, чтоб они не поднимали хай. У Кама Volvo V70, универсал — отличная машинка, но низкая. В моём VX90 намного просторнее, а с текущей проблемой это супер-мега-важный фактор. Забавно получилось, что у нас авто одной марки, а модели — как небо и земля. Или, как говорят англичане: «Like chalk and cheese» — как мел и сыр. Зато к иной эргономике не придётся приспосабливаться, если надо будет пригнать Валеевский универсал к нему до дома. Мало ли, насколько затянется лечение.
Исходя из моего личного прогноза, всё и правда было не так уж страшно. По идее, через неделю Кам будет в порядке. Но осевую нагрузку ему снизить всё равно придётся, как ни крути. Жаль, конечно. Подвалила нам эта кобыла чуть-чуть говница…
Мы уже разместились в машине, как я вспомнил, что забыл захватить из клубной аптечки эластичные бинты. Решил быстро сгонять туда и обратно, Кам остался сидеть в авто. Уже на выходе меня подловила Ксюха.
— А ты куда?
— Да по делам надо сгонять. Спешу.
— Погоди, мы ж договорились вечером…
— Не могу я. Планы изменились. У Валеева травма, надо помочь.
— В смысле травма? Что с ним?! — подпрыгнула Ксюха в реальном испуге.
Наверное, она из солидарности за меня переживала. Узнай начальство, и кирдык мне. В случае, конечно, если клиент насолит вдобавок. В этом плане я за Кама готов был голову на отсечение дать, что он не заложит. Но обо всех эксцессах мы всё равно обязаны были предоставить отчёт, который я, разумеется, предоставлять и не собирался.
— Да ерунда там. Ногу ушиб. Бывает.
— А где он?
— В машине у меня сидит, ждёт.
— Давайте я с вами поеду. Я курсы первой помощи проходила.
— А я на остеопата учился. Всё, пока.
— Ты не доучился! — крикнула Ксюха мне в спину.
А я уже прыгал по ступенькам, спеша поскорее смыться.
Как и планировали, сначала забрали Алису. Она, понятное дело, кинулась сразу же кудахтать: «Что случилось?!» да «Что произошло?!». Я её успокоил. Камиль тоже держался молодцом. Я перегрузил вещи из тележки в багажник. Алиса реально скупила половину торгового центра. И куда ей столько всего?
Хотя красивым женщинам всегда почему-то много всякой фигни требуется. А Алиса красивая. Прям красивая. Прям пиздец красивая. Я наблюдал за ней в зеркало заднего вида — за ней и Камилем. Пара из них тоже красивая. Редко бывает, когда прям чувствуется, что люди нашли друг друга. Мне даже чутка завидно стало.
Один момент я поймал в отражении взгляд Алисы. Она улыбнулась.
Чёрт…
По пробкам тыркались, наверное, час, но доехали. Камиль снова завёл песню, мол: «Спасибо! Справимся сами! Ты тоже устал!» — бла-бла-бла. Хорошо, что я на эту хуйню не купился и сначала потащил его хотя бы до лифта. А тут, на-те, здрасти, сюрприз! Лифты отключили! Ремонтные работы — четыре лифта и ни один не арбайтен.
— А вы на каком этаже живёте?
— На тринадцатом, — безрадостно констатировал Камиль.
— Может, на нас двоих обопрёшься и так доберёмся потихоньку? — предложила Алиса.
Я ещё раз осмотрел её и еле сдержал накативший ржач. Она Камилю-то, дай бог, по плечо, к тому же на шпильках, в платьице, в беленьком пальто — вылитая куколка Барби, куда ей тягать здорового мужика.
Камиль со мной был солидарен:
— Алиса, не говори глупостей. Ты себя донеси на тринадцатый этаж. А мне уже лучше. Я могу попробовать добраться сам. Артём, возьмешь, пожалуйста, пакеты? Буду очень тебе благодарен.
— Пакеты я возьму, — объяснил я, — но после того, как заволоку тебя наверх.
— Не надо меня никуда волочь.
— Надо. Тебе ещё минимум сутки ходить нельзя, тем более, по ступеням. А может, и больше придётся.
— Тём, ты ж не понесёшь меня на руках? Я ж всё-таки не принцесса.
— Не, на руках не понесу. А горбу понесу.
— Ты с ума сошёл?
— Тёма, это правда плохая идея, — встряла Алиса.
Я на них обоих посмотрел поочерёдно и всё-таки заржал:
— Ну, спасибо! Приятно, что вы сомневаетесь в моих атлетических способностях!
— Артём, это не смешно, — резко выпалил Кам. — У тебя самого колено больное, ты забыл? Ты хочешь, чтоб мы вдвоём потом хромали?
— Ещё раз повторяю, — сказал я уже без смеха, — я свои силы прекрасно знаю и рассчитываю. И в данном случае я решаю, как правильно поступить. Потому что я — твой тренер.
— Мы уже не в зале.
— Нет. Но мы расхлёбываем последствия тренировки. Так что хватит болтать, тебя надо поскорее уложить, чтоб отдыхал и не двигался. А там уж можешь командовать.
Моя взяла — и Кам, и Алиса прекратили спорить. Конечно, я тогда слабо представлял, на что подписываюсь. Но в итоге решил вообразить, что это типа такой благородный самопожертвенный кроссфит — донеси раненного самурая на вершину Фудзи. Кстати, интересно, а самураи носили раненных солдат на себе? Или сразу помогали им с честью переселиться в мир иной? Хм, надо будет почитать…
Путь на вершину Фудзи был тернист и многоступенчат. Камиль покрёхтывал, Алиса повизгивала, я ухал и охал, но благодаря моему воинскому духу, многолетней физической подготовке и одной ублюдской гантеле, я сжёг четыре тысячи килокалорий, преодолев тринадцать ебучих этажей с семидесятью пятью кило живого веса за спиной. Открывшаяся дверь в квартиру показалась мне воротами в рай.
Алиса показала, где гостиная. Апартаменты у них нихрена себе, я бы сказал. Видимо, зря я жалел Кама с его работкой. Она явно неплохо окупается. Правда, немного стрёмно думать, сколько вокруг, оказывается, психов.
— Тэк-с, — пробормотал я, ощупав ногу Камиля. — Ща будем вправлять.
— А ты умеешь?
— Вроде умею.
— Вроде?..
— Ты главное — не очень ори.
И всё-таки Кам заорал, когда я хорошенько дёрнул ему ногу. Послышался щелчок, вскрик, Алиса, стоявшая в дверях гостиной, поморщилась.
— Больно? — тихо спросила она.
Я сделала глубокий вдох. Затем выдох. Пальцы слегка вибрировали, когда я закрывала дверь на щеколду. Ещё раз — вдох, вы-ы-ыдох.
Когда я вошла в гостиную, Камиль расстёгивал рубашку. Все его движения говорили о том, что он вымотан.
— Ты как себя чувствуешь? — ласково спросила я, забирая из его рук одежду.
— Уже хорошо, — он скупо улыбнулся и замолчал.
— Ты здесь будешь спать?
— Нет. Конечно, нет. У нас со времён операции вроде оставались мои костыли. Ты их не выбросила?
— Вроде нет.
— Найди, пожалуйста.
Я ушла в кладовку, стараясь не подавать виду, насколько взволнована. Не берусь судить, видел ли муж. Или он действительно был настолько переполнен впечатлениями за день, что уже пребывал не в состоянии считывать мои реакции. Я на это надеялась. Надеялась, что его подвела профессиональная наблюдательность, и он не придал значения тому, что пылало в моих мыслях и, возможно, в глазах.
Не знаю, что сказать… Что Артём был красивым? Да, он симпатичный, даже очень. Спортивное, соблазнительное тело, на мой вкус, даже чрезмерно набитое мышцами. Мелкая, чуть заметная щетина на подбородке. Глаза — голубые, морские. У него добрые глаза. С первого взгляда он кажется дядькой-Терминатором, а потом всмотришься в него пристально — добряк добряком. Они очень разные с Камилем. И, вероятно, встреть я Артёма где-нибудь в метро или на улице, даже внимания бы не обратила. Добротный такой кусок мяса…
Решающим стало то, что мне понравилось не только смотреть на него, мне понравилось его угадывать. Сила, заключённая в его мышцах, возможно, являла собой то, чего ему всегда не доставало внутри. Он отрастил себе броню, страшась собственной мягкосердечности. Это была лишь гипотеза, которая не имела никакого подтверждения. Однако я приняла и смирилась для самой себя с тем фактом, что этот мальчик всё-таки будоражит меня.
Я отдала Камилю найденные костыли. С их помощью он неторопливо проследовал в спальню, и я вместе с ним. Там я помогла мужу полностью раздеться и улечься в постели, и сама легла рядом, глядя на его красивый благородный профиль.
Камиль повернулся с улыбкой:
— Не волнуйся, это ненадолго.
Непроизвольно я встрепенулась:
— Ты о чём?
— О ноге. Как в прошлый раз, не будет.
Камиль имел ввиду травму, произошедшую полтора года назад, когда он упал с лестницы и разорвал связку под коленом. Пришлось делать операцию и ещё месяцев шесть ушло на то, чтобы всё прижилось, после чего Камиль фактически заново учился ходить. Неприятное случилось происшествие, однако мне оно запомнилось тем, что мы почти всё это время находились вместе: разговаривали, занимались сексом, снова разговаривали и снова занимались сексом. Вместе спали, вместе ели, вместе мылись, потому что Камилю на первых этапах было сложно одолеть процедуру мытья в одиночку. В каком-то смысле я кайфовала от происходящего. Никогда, ни до, ни после, мы не сближались настолько тесно на всех уровнях. Полное доверие, полное единение.
— Зато хоть немного отдохнёшь, — сказала я мужу и поцеловала его.
— Нет, отдыхать я точно не собираюсь. Просто перенесу все встречи в онлайн. Если понадобится. Думаю, нескольких дней хватит. Завтра, надеюсь, починят лифты, съезжу на МРТ. А там видно будет.
— Может, возьмёшь всё-таки больничный?
— Зачем?
Помолчав, я ответила:
— Ну, побудешь дома, со мной. Я отменю свои уроки.
Камиль долго смотрел мне в глаза. Затем потянулся поцеловать. Его поцелуй растревожил во мне давно затаившуюся дрожь. Кам на некоторое время отстранился, чтобы изучить моё лицо. Я не отрывала взгляда. Я старалась передать ему без всяких слов мысли, заполнявшие меня.
— Алиса… — выдохнул Камиль.
— Да?..
— Скажи, о чём ты думаешь.
— Ты правда хочешь знать?
— Правда.
— По-моему, ты уже догадываешься.
Он вздохнул, как-то нервно вздохнул. Конечно, догадывался. Догадывался по моему прерывистому дыханию, по расширенным зрачкам, по микровибрациям в теле.
— Алиса, — повторил Камиль уже строго.
— Да, любимый?
— Скажи, как есть.
— А если ты меня возненавидишь?
— Всё равно. Это лучше, чем терзаться неизвестностью и догадками.
— Мы сможем это обсудить?
Камиль, поджав губы, размышлял.
— Думаю, да, — решил он, наконец.
— Хорошо.
Откинув одеяло, я высвободила себя из тесного плена, но мне мешало ещё кое-что. Я стянула трусики и перебралась на Камиля, он оставался неподвижен, и меня это полностью устраивало. Мои волосы осыпались на лицо, когда я чуть склонила голову, чтобы целовать мужа. Он молчал и следил за моими действиями, но в его лице всё ещё сохранялось непонимание.
Я гладила его по груди, по животу, рукам, снова и снова изучала его тело. Мои прикосновения успокаивали и в тоже время возбуждали его.
— Алиса, о чём ты думаешь?
— О тебе, — шепнула я, проводя пальцами по его бедру вверх.
— Только обо мне?
Дыхание менялось, внизу живота потяжелело. Я добралась до его паха. Там уже всё напряглось.
— Не только, — призналась я.
Пересев чуть ниже, мне удалось разместить удобнее, чтобы наблюдать, как набухает член Камиля по тканью боксеров. Дабы не мешать сладостному процессу, я потянула за резинку белья. Вскоре передо мной предстал полностью восставший орган, и я, не удержавшись, стала ласкать его языком, весь, по всей длине.
Камиль глухо застонал, отчего у меня в голове зашумело, словно штормовое море, огромное, всемогущее, блаженное…
Мне не хотелось больше ждать, мне нужно было почувствовать всё изнутри, чтобы стало тесно, жарко, надрывно.
Руки Камиля захватили мои ладони, теперь у меня были дополнительные точки опоры. Я парила над ним. Наши тела переходили друг в друга — одно в другое, идеально слитые.
— О ком ты думаешь, Алиса? Скажи, — потребовал Кам. — Скажи мне.
— Об Артёме.
Дыша в потолок, я произносила слова с закрытыми глазами. Фразы срывались с моих губ и уплывали далеко-далеко. Сильные пальцы сдавили мои кисти, выгибая их всё сильнее.
Давайте сыграем в игру. Вам понравится. Закройте глаза и попробуйте изо всех сил не думать о белой собаке. Всего пять минут. Не думайте о белой собаке. Думайте, о чём угодно. Только не о белой собаке.
Ну, как? О чём вы думаете?
Судя по всему, о белой собаке.
Не расстраивайтесь. Давайте поменяем условия. Теперь думайте о жёлтой обезьяне. Ни о чём больше. Только о жёлтой обезьяне. В течение пяти минут думайте только о жёлтой обезьяне. Выбросьте все другие мысли из головы. Сосредоточьтесь. Жёлтая обезьяна.
Что теперь? О чём вы думали?
Тут обычно два варианта: вы продолжали думать о белой собаке или же думали, о чём угодно, только не о жёлтой обезьяне. Вспоминали, что ели на завтрак, размышляли, какой сериал посмотрите вечером, испугались, точно ли был выключен утюг, когда вы выходили из дома — что угодно. Но всего вероятней, в вашем воображении продолжала скакать вездесущая белая собака.
Возможно, вы решите, весь фокус в том, что вашему воображению просто более приятны собаки, чем обезьяны. Но в действительности разницы нет, о каком объекте или животном идёт речь. Принципиально то, с каким посылом задаётся та или иная мысль — думать или не думать.
Когда мы подаём сигналы нашему сознанию и просим его не думать о чём-то, подсознание воспринимает информацию как опасную. Опасность — это то, что необходимо держать под контролем, то, что нельзя упускать из виду. И даже если вам в самом деле удастся какое-то время не думать о белой собаке сознательно, ваше подсознание будет держаться за эту ни в чём неповинную собачонку и всюду её искать. И, разумеется, находить.
Дальше проблема будет заключаться не в том, что вокруг внезапно окажется полным-полно белых собак, а в том, что восприятие наше работает избирательно. Вы пропустите три десятка разных собак и даже не засечёте их присутствия. Но как только на горизонте появится хоть малюсенькая белая — вуаля! Тук-тук-тук, это твоё подсознание, так что там насчёт белых собак?
В этом плане отрицательные установки работают куда лучше позитивных или нейтральных. Они имеют более яркий эмоциональный окрас. Хотя и с приятными вещами может происходить нечто схожее, просто реже.
Допустим, вам нравятся красные машины, вам бы хотелось иметь красную машину. Вы часто рисуете в воображении автомобиль красного цвета. Ничего удивительного, если в потоке самых разных машин, вы станете мгновенно вычленять красные. Повторюсь, дело не в яркости. Вашим любимым автомобильным цветом могут быть гораздо менее яркие чёрные или белые машины, даже совсем невзрачные серые. Разница состоит в эмоциональном отклике с вашей стороны. Чем он активнее, тем быстрее будет вырабатываться подсознательный рефлекс поиска желаемого объекта.
Самое важное — чтобы это «что-то» нас по-настоящему волновало. Неважно, хотим ли мы этого или наоборот очень не хотим. Подсознание понимает лишь уровень взволнованности. Когда я попросил вас сыграть со мной в игру, вас это взволновало. Пусть ненадолго, но подсознание включилось моментально — «Сейчас будет что-то интересненькое!». И первый же запрос — не думайте о белой собаке. Белая собака — вы о ней не думаете.
А теперь? О чём вы думаете?
Да, о белой собаке.
Самое смешное, что сам лично, я понимаю механику таких явлений чуть ли не на атомном уровне. Но помогает ли мне подобное знание не думать о «белых собаках»? Нет, не помогает.
Потому с тех пор, как Алиса рассказала мне о своей эротической фантазии, я ежечасно старался выкинуть эти мысли из головы, но они снова и снова возвращались ко мне. Образ Артёма в качестве третьего участника постепенно померк, но сама суть навязчивой мысли осталась — Алиса хочет в постели двоих мужчин. Двоих. Чтобы они имели её одновременно.
Упрятаться, скрыться, уничтожить данную идею не выходило. И я понимал почему: чем сильнее я желаю избавиться от неё, тем крепче становятся её корни и мощнее мой эмоциональный отклик. Этот процесс сложно остановить. Однажды запущенный он может зреть в подсознании годами, а может расти с немыслимой скоростью. Но сам по себе не исчезнет. Усилиями воли возможно подавить навязчивую мысль на какое-то время. Воля способна глушить сигналы подсознания, давая возможность сознанию сконцентрироваться на других, более желанных вещах.
При достаточном усилии можно достичь продолжительного эффекта. Но на это будет уходить немало внутреннего ресурса. Он будет расходоваться в огромном объёме, хотя позже способен трансформироваться в привычку. Весьма вредную привычку, с точки зрения психического баланса. Если таких областей напряжения станет чересчур много, начнутся перекосы в психике, ментальные и психосоматические проблемы. Именно поэтому люди ходят к психологам и психотерапевтам. Напряжение должно быть снято, иначе результат может оказаться плачевным.
А вот уже это понимание мне здорово помогает жить.
После того дня, когда я вывихнул стопу, примерно месяц я рефлекторно глушил навязчивую мысль при помощи силы воли. Сначала сосредоточился на главной проблеме целостности ноги. МРТ показало небольшую трещину в хрящевой ткани. Некритично, это самовосстанавливающаяся структура. В области оперированной связки патологий вовсе не нашли. Эта проблема была решена.
Ещё у меня добавился новый проект по ведению общей психотерапевтической группы для женщин, переживших или собирающихся пережить развод. Мы собирались дважды в неделю онлайн, общались, желающие делились своим опытом. От меня не ускользнул тот момент, что у большинства, да почти у всех, развод происходил на почве секса. В основном — измена.
Пожалуй, тут чрезвычайно важна постановка вопроса и предельно чёткий ответ на него: что есть измена?
Допустим, вы — замужняя женщина. Вы не собираетесь разводиться с супругом. Единственная причина, по которой вы всё-таки подадите на развод, — измена со стороны мужа. Как это должно выглядеть?
Разберём частные случаи.
Муж вступил в однократное половое сношение. Чаще всего в этом случае человек говорит о себе, что оступился, совершил ошибку. Насколько большая или небольшая его ошибка, судить не ему, а той женщине, которой он изменил. То есть в данном случае — вам.
Не люблю осень. Слякоть, серость эта дебильная, говно под ногами размазывается. Такое чувство, что вообще всё говно в жизни случается по осени. По крайней мере, у меня.
Вот сейчас опять что-то накрыло, решил викенд себе организовать — дача, баня, шашлыки-машлыки. Сначала думал большую тусовку собрать, а потом так прикинул — не, не хочу. Позвал только Кама. Он что-то в последнее время тоже какой-то хмурый ходит. Наверное, это потому, что я пока урезал ему программу. Ну, ничего. Постепенно догонит, к декабрю выведу его на прежние показатели.
Есть одно предположение, чё меня так кроет… Понятное дело, физика шалит. А с клиентками как-то не прёт в последнее время. У меня всё больше мужики, а девочки к девочкам-тренершам норовят попасть. Да и старые подруги — кто замуж повыскакивал, кто просто надоел.
Вон как раз особо надоедливая чешет…
— Привет, Тём.
Ну, Ксюха-фейхуя. Кто ж ещё?
— Здоровались вроде с утра.
— Вчера с утра здоровались, а сегодня — нет.
— Так мы вчера и не прощались.
Я раскладывал гантели по местам, закрывал смену. Порядок надо было навести в зале, и поскорее, чтоб домой поехать и раньше лечь спать. Завтра утром договорились с Камом стартануть на дачу часов в семь, чтоб пробки не насобирать. Так что мне эти разговоры с Ксюхой — как рыбе жопа.
— Ты чего такой злой? — не отставала она.
— Да нормальный я.
— Слушай, может, хватит ходить вокруг да около? Объясни, почему ты меня избегаешь?
Я коротко глянул на неё и снова занялся уборкой.
— Как я тебя могу избегать, если прямо сейчас с тобой разговариваю?
— Тём, ну, прекрати уже дурака корчить. В чём дело? Мы уже месяц не трахаемся.
— Правда? Я и не заметил.
Оглядев стойку, я понял, что не хватает «пятёрок». Опять, блять, утащили, а мне рыскать по всем углам. Ну, делать-то нечего, пошёл искать. Ксюха — за мной.
— Тём…
— А?
— Поехали завтра в клуб на дэнсинг?
— Не, я завтра не могу.
— Почему?
— На дачу еду.
— На дачу? — тут Ксюха так зенки выкатила, будто ей по большому хочется, а не лезет. — В октябре? На дачу? Чё там делать?
— Отдыхать, чё.
— Ты один едешь?
— Не, с Камом.
— С Валеевым?
— Ну, да.
О, нашёл! Вот по заднице бы настучал тем, кто берёт спортинвентарь и на место не возвращает. По всему же залу таблички расклеили — для кого? Для Васи Пупкина?
Я подобрал гантели и понёс их обратно на стойку. Ксюха не отступала ни на шаг.
— Тём, я надеюсь, ты помнишь, что личные отношения с клиентами — это неэтично?
— Да какие личные отношения? Я ж говорю на дачу едем, бухать.
— Это и называется «личные отношения».
— И что?
— Ничего. Просто узнает руководство — по головке не по гладит.
— Ну, когда ты мою головку гладила, всё ж в порядке было.
Я в упор поглядел на Ксюху, думал, она сейчас покраснеет. Не, ни фига. Она зеленеть начала.
— Игнатов, — процедила она по слогам, — я реально не понимаю, какого хера ты мне грубишь. Что я тебе сделала?
Да ёбаный гусь, как же ты достала…
— Ксюх, — сказал я самым миролюбивым голосом, какой только смог из себя выдавить, — ничего ты мне не сделала, всё хорошо. Правда. Я ж тебе говорю: не могу я в клуб поехать, у меня другие планы. Ну, бывает так, понимаешь?
Чуть тронув Ксюху за плечи, я жалостливо улыбнулся и пару раз щёлкнул глазами. Ну, чтоб она перестала меня терроризировать и поверила, что всё в норме.
— Ладно, — Ксюха, похоже, купилась, — тогда давай в другой раз что-нибудь замутим. Что-нибудь… приятное.
Я уже развернулся и сделал шаг в сторону, но вдруг притормозил:
— Что, например?
— Ну, я не знаю… — кокетничала Ксюха и улыбалась. — Тебе же понравилось, когда мы с Маринкой к тебе в гости приходили…
Она состроила глазки и взмахнула ресницами, делая совершенно однозначный намёк.
— Да, понравилось, — вынужден был согласиться я. — Но мне что-то второй раз не хочется.
— Значит, придумаем что-нибудь другое.
— Какого плана?
— Ну, может… Ты друга позовёшь. Вы же так с Камилем сдружились. Вам там вдвоём на даче не скучно будет?
И тут я крепко призадумался. Правда, ненадолго. Собрался с мыслями и ответил:
— Не, Кам на такое ни за что не подпишется.
— Откуда ты знаешь? — усмехнулась Ксюха. — Уже предлагал?
— Я что, по-твоему, совсем дурак? — возмутился я. — Нет, конечно. Просто знаю. Кам он… ну, строгий в этом плане.
— Что-то мне кажется, ты его недооцениваешь… — последовала ещё одна ухмылка, и меня она разозлила.
— Да тебе-то почём знать? Ты с ним не общалась ни разу.
— А может, общалась?
— Ксюх, ну, хорош. Идея прикольная. Но давай пока отложим. А я, может, что-нибудь придумаю.
— Так Камилю ты будешь предлагать или нет?
— Нет, сказал же уже.
— Ну, тебе жалко что ли?
— Да что ты к нему прицепилась? Камиль женат, ясно? И жена у него красотка. Так что…
Я недоговорил, потому что Ксюха впилась в меня таким взглядом, будто я её за сиську укусил. Клянусь, она готова была мне врезать. Штангой. По яйцам. А потом этой же штангой продырявить мне голову. Дырявить у неё и так получалось, только глазами. У меня, кажется, лоб даже немного посинел.
— Короче, я что-нибудь придумаю, — заключил я в знак примирения.
Однако Ксюха вообще ничего не ответила. Развернулась и почапала на выход. А я всё стоял и смотрел ей вслед. Вот странная… Ну, что я такого сказал? Я ж невиноват, что мне мгновенно не пришла на ум чья-нибудь другая кандидатура на роль третьего. И, да, блин, как всегда, хорошая мысля приходит опосля: Ксюхи уже и след простыл, а я вспомнил о другане ещё с прошлых времён. Учились вместе. Вот ему легко можно предложить. Ксюху, конечно, догонять не стал. Ещё блины рассортировать надо было, а потом — домой, спать.
— Фортануло с погодой… — сказал я, наконец, расслабленно вытягивая уставшие ноги в кресле.
Мы с Камом сделали хороший такой марш-бросок по окрестностям. Километров на десять. Я этот маршрут уже наизусть знаю, и всё равно не надоедает: свежо, красиво, птички поют, на думы пробирает. Сказывается моё деревенское детство. Я потому и купил эту дачу — ясное дело, не для того, чтобы кабачки сажать. Кабачки я в магазине куплю. А воздух и простор в магазине не купишь.
— Да, отлично прогулялись.
Кам сидел в садовой качели. Такая приблуда с подвесным диванчиком, чтобы вечером книжки читать, а ночью — на звёзды залипать, раскачиваясь туда-сюда, туда-сюда. От прошлых хозяев осталась.
Мы потягивали пиво. Водку тоже прихватили, но пока до неё ещё было далеко. Запланировали баню. Я одним глазом следил за шашлыками.
— Тоже что ли нам с Алисой дачу купить…
— Ко мне приезжайте. Всё равно я тут один.
Кам ничего не ответил. Я пошёл повернуть шампуры.
— А Алиса вообще не возражала, что ты один ко мне поехал?
— Да нет. Она даже рада.
— Да? Чему?
— Ну… тому, что у меня впервые за долгое время появился приятель.
— А что, у тебя совсем приятелей нет?
— Есть, — Кам задумчиво рассматривал бутылку в руке и говорил неторопливо. — Но, знаешь, с возрастом друзья потихоньку отваливаются. Это у всех так. А новых заводить уже сложнее.
— У всех, говоришь?.. — прикинул я. — Мне казалось, только у меня.
Закурив, Камиль улыбнулся:
— А я думал, у всех, кроме тебя.
— В смысле?
— Ты общительный, экстраверт, наверняка у тебя полно знакомств, и новых, и старых.
— Полно, так и есть. Но другом я никого не могу назвать. Не в плане, что ты мне не друг. Просто… как сказать… Ну, это другое, понимаешь? Друзей не может быть много. И вообще, считаю, такой человек один за всю жизнь может быть.
— И у тебя такой был?
Я чуть раздул угли, поровнял мясные рядочки. Потом сел на место.
Мне не хотелось говорить. И хотелось. Чувство такое… неопределённое. Проникся я как-то к Камилю. Не потому, что он весь из себя умный психолог, а потому что нет в нём лишнего пафоса. Приличный человек. Может, мне самому когда-то хотелось быть таким приличным, просто у меня шанса не выпало.
Не знаю, зачем я стал рассказывать. Просто стал рассказывать.
— Я сам-то не отсюда. В маленьком городе вырос, да деревня почти. Мать с отцом до сих пор там живут. Хотел их прямо сюда перевезти, прям на эту дачу, а они ни в какую. Говорят, им там хорошо. А мне там что-то не было особо хорошо. Я всё порывался в большую жизнь. Ну, и там, в родном городишке, конечно, своя братия была. Там у меня был кореш, сосед. Димон. Вместе росли, вместе хулиганили. Пацаны, чё с нас взять… Хороший он был парень, добрый. Я ему всё говорил: «Давай вместе в Москву уедем». Вместе-то легче. Я на врача очень хотел учиться. Но какой там? Ни связей, ничего. Да и не гений. В училище поступил. Ну, а Димон там остался. У него отца не было, говорил, за матерью надо присматривать. В общем, я тут, он там. Общались, дай бог, раз в год. Но Димон такой человек был, к нему когда ни приди — он всегда рад. А потом у него болячку какую-то нашли. С костями. Я говорю: «Ты езжай сюда, подлечат». Я, конечно, недолго уговаривал, не думал, что всё так серьёзно. Даже, кажется, не вслушивался особо. У всех же своя жизнь. Он сначала говорил, прихрамывает. А потом… позвонил мне как-то вечером, почти ночью. Думаю, ну, чё он звонит, случилось, наверное, что-то. Уже двенадцатый, наверное, час был. Я говорю: «Я щас приеду, прям щас приеду, Димон», а он говорит: «Ты не езжай никуда, просто поговори со мной и всё». И всё. До утра говорили. Детство вспоминали. Как лягушек ловили, как яблоки воровали, как с дивана прыгали — парашютистов изображали. Как подрались из-за девчонки. Как я одного дебила чуть не порешал за то, что Димона обидел. Как курили тайком. Как порнушные картинки друг другу показывали. Из газет. Тогда газеты такие были, чисто порнуха. Я говорю: «Димон, я же помогу, я же сделаю… Здесь врачи-грачи. Медицина лучше», а он говорит: «Нет, Тём, поздно». Ноги отказали. Я потом к матери: «Шо ж ты мне не сказала?», а она говорит: «У тебя ж своя жизнь». Да просто ноги отказали. Прям нахуй. Защемление или чё. Проговорили всю ночь. А он утром таблеток выпил, всех, что нашёл. Я звоню, а он всё уже.
Я замолчал.
Никому не рассказывал этого. Ну, разве что Маша знала. И мамка.
Камиль вздохнул, а я улыбнулся:
— Ну, всё считай, психологический сеанс отработан. Давай, не чокаясь.
У меня пиво заканчивалось, и я ушёл в дом, Каму тоже прихватил. Когда я вернулся, он всё так же курил. Снова надо было поворочать мясо.
Пока я с ним разбирался, Кам сказал:
— Я очень ценю то, что ты поделился со мной своей утратой.
— Да ну, какая утрата, — отбрехался я. — Мы про друзей говорили. Вот Димон мне был друг. Но больше же такого друга не будет. Вот это я к тому.
— Я тоже потерял друга, — произнёс Камиль.
— Реально?
— Да.
— Расскажешь?
Некоторое время он молчал. Даже если б не сказал ничего, я б понял. Сам я чё-то распизделся, это всё пиво. И хандра осеняя. Димон как раз осенью ушёл.
— Это был школьный друг, — всё-таки заговори Кам. — Чудной был немного. Холерического типа. Романтик, поэт. Мы с первого класса дружили. Сошлись на том, что сидели за одной партой. Потом вместе в секцию каратэ ходили. Тогда это модно было. Ну, вот. В десятом классе он влюбился в одну девочку. Обычная такая неразделённая любовь. Он всё страдал, страдал. Это сейчас я понимаю, что у него скорее всего депрессия была. Депрессия у подростков — нередкая вещь. Просто тогда я этого не понимал. Да и никто не понимал. А потом он всё-таки решился этой девочке признаться во всём. По моему совету. А она ему отказала. Он пошёл и скинулся с крыши.
— Насмерть? — зачем-то уточнил я.
— Насмерть. С девятого этажа.
Я сидел в ресторане. Нормальный такой ресторан. Немноголюдный, недорогой. В таких заведениях может сидеть, кто угодно, — клерки, бизнесмены, мамашки с детьми, бывшие любовники, будущие враги, друзья, подруги, даже подростки, или совсем взрослые дядьки с тётьками. Тренера тоже могут, почему нет. И всё-таки чувствовал я себя здесь немного неуютно.
Логического объяснения моим ощущениям не было. Сложно сказать, какой природы был мой нервяк, но всё-таки он был.
Я увидел Кама и Алису, входящих в зал ресторана. Они шли вместе. Оба смотрели на меня пристально, но Алиса — пристальней. Я так решил, потому что она не моргала. И при этом улыбалась. Казалось, она хочет скрыть улыбку, но эмоции сильнее неё, рвутся наружу, помимо воли.
Возможно, на какое-то время я перестал дышать. Я уже плохо контролировал то, что со мной происходило. Взволнованность была такой, будто я нахожусь на пороге главного решения в жизни, хотя ничего конкретного я не ждал. Может, догадывался, но не ждал — точно.
Вдвоём они сели напротив меня.
— Привет, Тём, — сказала Алиса.
— Привет, Алиса.
— Привет, — поздоровался и Камиль.
— Привет.
Мы с ним пожали друг другу руки.
Вчера Кам, ни с того ни с сего, написал вечером. Сказал, что у него ко мне разговор. Я, понятное дело, заявил, что готов его выслушать.
«Не по телефону. Это личное.»
Личное?..
Он назвал место и время, уточнил, удобно ли мне. Конечно, удобно.
Ради такого случая я отменил крайнюю тренировку с клиентом в этот день, сославшись на плохое самочувствие.
— Спасибо, что согласился встретиться, — тон Кама навевал ассоциации с его профессиональной деятельностью. Меня это чутка подбешивало. Но затем он добавил: — Артём, я очень ценю нашу дружбу. Всё, о чём мы будем сейчас говорить, является для каждого из нас строго конфиденциальными сведениями. Но я доверяю тебе, как близкому человеку.
— Конечно, — сказал я, проглатывая ком в горле. — Всё останется между нами. Даю слово.
Никак я не мог отлипнуть от Алисы. Она меня будто гипнотизировала, а я и рад стараться — выпучился на неё и пошевелиться не могу, как будто замкнуло.
Спустя примерно четверть часа от меня вообще остались только глаза. Уши заложило — слышал только какое-то неясное бульканье. Язык онемел — я был не в силах что-либо произнести. Не улавливал запахов, не двигался почти — точь-в-точь паралитик. Одни глазюки из стороны в сторону — зырк-зырк.
Кам что-то говорил. Много говорил, объяснял. Убедительно объяснял. Но до меня доходила лишь основная суть. Можно было бы подумать, что я удивился. На самом же деле я был просто в ахуе.
— Артём, — сказал Кам, — я понимаю, наше предложение несколько необычное. Возможно, ты захочешь его обдумать и дать ответ позже. Но, если уже сейчас ты всецело осознаёшь, что тебе это претит, скажи прямо. Никаких обид или претензий ни с моей стороны, ни со стороны Алисы не будет. Я обещаю. Ты можешь прямо ответить «нет», и мы забудем об этом разговоре навсегда. Больше этот вопрос никогда не всплывёт. В наших отношениях ничего не изменится из-за твоего отказа. Тебе не нужно соглашаться, чтобы кому-то угодить. Я приветствую исключительно свободное волеизъявление. Это нерушимое правило: нет — значит нет.
— Нет, — ляпнул я рефлекторно и чуть не подавился собственным языком. — Нет, в смысле — всё норм. Я согласен.
Наступила тишина. По ходу, мент родился.
Я шнырял глазами то на Кама, то опять на Алису. Кам никаких эмоций не выражал, но я с чего-то решил, что он не особо рад. А вот Алиса была веселее, она и не прекращала улыбаться всё это время.
— Слушайте, ребят, — наконец, собрал я мысли в кучу, — я щас скажу, вы только не ругайтесь и не думайте всякую дичь. Короче. Вы мне оба нравитесь. Ну, по-человечески. Вы так… подходите что ли друг другу. Это прям круто, честно. И, блин, мне приятно, что вы это самое предложили. Я ж вообще за любой кипиш, кроме голодовки. А с вами двумя — тем более. Да чё? Круто же будет.
— Артём, — снова включил свой ебучий поучительный тон Кам, — это… одноразовая акция. Алисе, так сказать, требуется закрыть свой эротический гештальт.
— Да закроем. Какие проблемы? Я в этом смысле почти профессиональный закрыватель.
Алиса засмеялась, мне тоже весело стало. Ну, тупо же, когда всё на серьёзных щах делается. Но вдруг я заткнулся.
Встав со своего места, Алиса обогнула стол и пересела на мою сторону, даже специально придвинула стул вплотную ко мне. А потом обняла меня за шею. Тут уж совсем не до смеха стало.
Она повернулась к мужу вполоборота и спросила:
— Можно?
Камиль кивнул еле-еле заметно и увёл взгляд в сторону.
Алиса приблизила ко мне лицо, мы почти соприкасались носами. Я понял, чего она хочет. Это оказалось труднее, чем я себе до этого воображал. А я воображал. И не такое воображал, ещё похлеще…
Но в реальности, когда её губы застыли в миллиметре от моих, и я почувствовал вновь её запах, уже знакомый и уже забытый, мне показалось, пол начал уходить из-под ног.
— Ты любишь целоваться? — выдохнула она мне прямо в рот.
— Ну… да.
— Я тоже.
И поцеловала меня. Сначала медленно, осторожно, пробуя. Я тоже осторожничал, не понимал, как вести себя. Затем почуял, что её рука скользит по моей ноге под столом. Фак…
Я притянул её к себе, запустил язык между её зубов, одновременно чувствуя, как её язык исследует меня, отчего под штанами всё набухло моментально. Я сжал её белые локоны, обвил пальцами шею, слегка придушил. Алиса застонала, но не прервала поцелуя. А мне уже хотелось её настолько, что, может, на все приличия бы наплевал.
Но она отстранилась. Пришлось отпустить.
Она вернулась на прежнее место к Каму.
Я посмотрел на него, совершенно не понимая, о чём он думает и что чувствует. Как он вообще не убил меня? Я б на его месте меня точно убил. Но потом вспомнил, о чём мы договаривались минуту назад, и успокоился.