Серое, водянистое небо опустилось, прижавшись практически вплотную к земле. Густую пелену тумана прорезали полотна холодного света уличных фонарей. Тихо потрескивали неоновые кислотно-розовые стрелки, указывающие прямиком на глухую дверь клуба. Чье-то томное, тягучее и страстное пение разливалось в воздухе, медленно приглушаясь плотной туманной завесой. Уже практически не было слышно ни проезжающих мимо машин, ни голосов людей. Казалось, весь живой мир ограничен стенами этого небольшого придорожного помещения, и стоило лишь закрыть за собой дверь, как все вокруг замирало.
Молодая девушка сделала глубокий вдох, наконец оказавшись на улице. Ей до безумия хотелось вытянуться после этого утомительного дня. Застегнув длинную куртку и небрежно набросив на шею клетчатый шарф, она направилась домой вдоль пустынной дороги, уводящей в сторону парка.
Доносящаяся из клуба музыка становилась все тише. Темные силуэты деревьев на фоне серо-бурого неба все возвышались над ней, отбрасывая зловещие длинные тени. Свежий воздух пьянил сознание еще сильнее поверх выпитого на празднике алкоголя. Она шла и прокручивала в голове эпизоды прошедшего вечера, одновременно репетируя то, как будет сознаваться родителям, почему пришла домой так поздно.
В стоящем неподалеку одиноком автомобиле чья-то худощавая рука покрутила переключатель магнитолы. Тихо заиграл рок. Сверкнув темными линзами очков, поймавшими какой-то отдаленный призрачный свет, некто кивнул и указал длинным пальцем на одинокую девушку, что шла быстро, спрятав руки в карманы.
– Доставка нужна сегодня же. В лабораторию едем вместе, затем я вас оставляю и встречу ее уже на вилле █████. В остальном все как обычно, – шепнул человек. Двое других, не проронив ни слова в ответ, вышли из машины и как две коварные тени последовали за девушкой.
Услышав чьи-то шаги, она ускорилась. Все чаще из ее рта вырывалось облако горячего пара, а сердце забилось быстрее. Последнее время участились случаи «исчезновений», и ужас предчувствия или разбушевавшейся фантазии парализовал её. Разум моментально протрезвел, и все остальные переживания прошедшего дня перестали иметь смысл. Значение было лишь у отдаленных огней района, до которого дойти оставалось совсем немного. Там было безопаснее, чем в этом темном, безлюдном парке, однако расстояние казалось непреодолимым. «Боже, зачем я пошла домой раньше других?» – думала она, шагая все быстрее.
Преследователи тоже ускорялись. Они были все ближе и ближе. Надежды на случайного прохожего почти не оставалось, и мысли девушки окончательно заполнили страшные образы. Все происходило чрезвычайно быстро, как по чьему-то зловещему, жестокому сценарию. Один из мужчин набросил ей на голову мешок, а второй заломил руки сзади. Третий, оставшийся в машине, нетерпеливо постукивал длинными пальцами по рулю в такт ритмичной музыке. Хладнокровно наблюдая за происходящим, он еще раз подкрутил переключатель. Все казалось ему не реальностью, а каким-то эпизодом из мрачного кино, который оставалось приправить неким ярким впечатлением.
Какое-то время девушка пыталась вырваться из лап двух исполинских похитителей, но сопротивляться их силе было бесполезно. Они выволокли ее с тропы и протащили через сухие кустарники к дороге, где их уже давно заждались. Один из похитителей сел в машину сзади, а второй затолкал жертву к нему и сам пристроился рядом, тем самым зажав ее с обеих сторон. Человек за рулем громко вздохнул и завел мотор. Подвывания, всхлипывания и крики мешали ему слушать музыку, и неожиданно для всех он громко рявкнул:
– Сделайте уже что-нибудь! Сейчас будет мой любимый момент. Если только она помешает и мне придется переслушивать заново…
Один из мужчин ударил жертву по затылку с такой уверенностью, словно на любую, даже подобную ситуацию у него давно было заготовлено продуманное решение. Убедившись, что девушка потеряла сознание, он оттолкнул ее от себя и уставился в окно. Тот, что был спереди, опустил стекло и закурил. Маленькое пространство заполнилось холодным бурлящим воздухом, смешанным с удушливым запахом табачного дыма.
Уличные фонари стремительно проносились мимо, на доли секунды раз за разом озаряя светом салон автомобиля. Двое похитителей, казалось, не то, что не проявляли к жертве никакого интереса, а даже боялись до нее лишний раз дотронуться. Человек за рулем покачивал головой под музыку, раскинувшись на сидении и равнодушно оперевшись локтем на окно. В его взгляде не было ни капли тревоги или смятения, как если бы происходящее было для него рутиной.
– Странный у него вкус, скажи? – шепнул один мужчина другому, протягиваясь над обмякшей жертвой. Он все время оглядывался, боясь, что его услышит не тот, кто нужно. Второй робко кивнул.
Водитель, тем не менее, все слышал. В ответ на это он ухмыльнулся и сделал еще громче. Его возбуждала музыка, напоминающая о времени, в котором его даже не существовало. Никогда не стесняясь, он демонстрировал свою особую любовь к року восьмидесятых.
Давно остался позади район, в котором был дом, где девушку ожидали родители. В этот момент они в сердцах ругали ее и вынашивали намерение посадить под домашний арест на пару недель, а еще лишить техники и запретить общаться с молодым человеком, с которым она, скорее всего, и затерялась. Никто из них не догадывался, что сейчас она, без сознания, стремительно несется в неизвестном направлении в компании трех похитителей, о чьих намерениях ей лишь предстояло узнать.
…
Голова чудовищно болела, а где-то между ног до сих пор ощущался след неприятного холода. На руке болезненно горела отметка, оставленная неумелым лаборантом, который пытался не то сделать ей укол, не то взять кровь на анализ. Казалось, бесчисленное количество людей в белых халатах суетились вокруг нее, пытаясь как можно быстрее закончить массу важных и неотложных дел. Пока один замерял ее рост, второй заполнял показатели на бумажках; пока один осматривал ее ротовую полость и брал мазки, второй что-то записывал, громко стуча по клавиатуре. После той поездки в машине все происходящее смешалось в тошнотворное кружение на карусели болезненных ощущений. Едва разжимая глаза и пытаясь спастись от яркого света, девушка чувствовала, будто стала лабораторной мышкой в руках злых безумных ученых.
Где-то в бескрайнем пространстве, что в древности прозвали Фата-морганой, жил одинокий Маг. Все в этом месте было пропитано волшебством: мостовые, соединяющие дома, были сотканы из звезд, а небо напоминало бордовый атлас, расшитый мерцающими осколками солнца. Все цветы сияли, как хрустальные сосуды, наполненные светом, отблески которого играли на траве, домах и в прозрачной струящейся речке. В благоухающих садах, где на высоких деревьях расцветали кристаллы, сиянием походившие на полную луну, резвились светлячки и бабочки с золотыми крыльями. Здесь в воздухе всегда пахло весной и цветами, и качалась на волнах нежного ветра далекая безмятежная мелодия, рассекающая долгие, широкие улицы.
Маг жил в большом доме, поросшем виноградной лозой. Вокруг него был раскинут пышный сад, полный цветов и сладких ягод, и напоминал он рисунок из детской сказки. Многие из жителей этого места начинали свой путь одинаково, и Маг не был исключением, ведь пришел в этот мир, пытаясь проститься с тяготами жизни. Он закрылся в библиотеке, долгие годы постигая искусство подлинного волшебства. Это место приняло его, и поначалу показалось ему куда более дружелюбным, чем сама Земля, но со временем он стал отдаляться от мира все сильнее и сильнее, и жизнь постепенно переставала его удивлять и приносить какое-либо удовольствие. В определенный момент, обретя достаточно волшебной силы, он обрел и бессмертие духа, но это лишь отягощало его, потому что он чувствовал, что ничто не способно пробудить в нем хоть немного радости. Сидя в закрытом помещении среди пыльных книг, постепенно он забывал свое настоящее имя и то, как выглядит; и порой казалось, что даже стал бестелесным, как призрак. Познал он за свой срок жизни многое, но не видел человеческой любви, а вернее, был в плену у заблуждений о безмерной людской жестокости. Он не желал другим зла, но боялся покидать свой дом, потому что с давних времен столкнулся с безжалостностью сердец человеческого рода, и, несмотря на накопленные знания, не мог ничего сделать с ужасом, что множился внутри него.
Со временем его дом посерел, а сад высох, и больше не пели и не играли в сочной траве птицы, не летали там бабочки, и стало там тихо и мрачно. Дом даже стал напоминать зловещее заброшенное поместье, и обходили его люди стороной, боясь того, что может ожидать в этом месте, и со временем даже поверили, что он проклят. Исходил от него холод и ощущалось одиночество, и сидел там Маг, глядя в окно, и скрывался в тени в моменты, когда мимо калитки проходили люди и рассматривали его мрачное жилище. Чтобы не забыть, как говорить с другими, он ежедневно говорил с собой, и в зеркало наблюдал, как меняется, все больше и больше сливаясь с пространством. Изо дня в день его вид становился все менее узнаваемым, и ему было сложно поверить этим изменениям. Глядя на других, он испытывал щемящее чувство боли, понимая, что его жизнь остановилась, тогда как их истории пишутся и дальше, наполняясь новыми впечатлениями. И не хотелось ему думать о прошлом, ведь он бежал от него сам; но и будущее ему не виделось, и казалось безрадостным, и каждый день виделся ему как очередная ступень лестницы, ведущей в бездну, и становилось вокруг все темнее и темнее. И порой посещали его мысли мрачные, о которых обычно не говорят вслух. Бороться с ними было очень трудно, но отдаваться в их власть было страшнее – как броситься с обрыва, зная, что ему нет конца. Быстро понял Маг, что сбежав от земной жизни, не смог сбежать от себя, и привез с собой в этот дивный мир все свои холодные тени, что поселились рядом с ним и медленно опутывали его унынием, похожим на черную, липкую паутину. Чем больше он размышлял, тем больше путался в собственных заблуждениях.
Каждый вечер кто-то запускал в безбрежные небеса тонкие искры, и они рассыпались над сочной зеленью спокойных парков и крышами невысоких домов красочными фейерверками. Порой по куполу неба соскользали золотые капли звездопадов, и люди выходили из домов, чтобы понаблюдать за столь чудным явлением, лежа в густой траве и нежась прохладной росой. Порой Маг не мог разглядеть и этой красоты, и акварельные переливы закатов, и бриллиантовая россыпь звезд, и грохот многоцветья фейерверков казались ему пустыми и невзрачными. Так было не всегда, и в жизни его случались как тяжелые и темные периоды, так и периоды едва уловимых душевных подъемов. Тогда он к своему удивлению замечал, в каком красивом мире живет и какими обладает возможностями, но страх перемен и отчаяние от мысли о потерянных годах сдавливали его изнутри. Иногда он чувствовал себя лучше, и занимался тем, что ему нравилось больше всего – экспериментировал в магии, или, как было принято называть это явление здесь – в Искусстве преобразования реальности. Некоторым порой удавалось видеть, как по заброшенному саду медленно прогуливается некто, похожий на тень, и наклоняется над разнотравьем, собирает длинные цветы и темно-изумрудные листья, напевая странный древний мотив, об истоках которого и сам понятия не имел.
Позже он отодвигал плотные шторы, впускал в пыльную комнату ослепительный поток ванильного света, и начинал творить за своим широким столом, сбросив с него старые книги и пожелтевшие страницы воспоминаний. Он держал в руках колбочки, и свет, который падал на них, отражался и играл на темных стенах радужными солнечными зайчиками. В такие моменты Маг чувствовал себя живым, и ценил каждый миг такого случайного вдохновения. Тогда эти беглые лучики отраженного солнца находили себе пристанище в его больших серо-зеленых глазах; а он и не замечал, что снова на мгновение обрел самого себя.
Его возможности в Искусстве были бескрайни, и он с неподдельным восторгом созерцал то, что творит. В колбах переливались спектрами бессчетных оттенков разведенные в водах чудеса, какие-то были прозрачны, как его случайные ночные слезы, какие-то походили на жидкое, слегка тягучее золото. Своей способностью он заставлял обычные цветы наполняться сиянием, которое бежало по всем их тонким жилкам и мерцало ярче звезд. Он сочетал разные субстанции одну с другой, и они наполняли комнату самыми невообразимыми ароматами и неземным блеском. В поисках у этих зелий таинственных свойств, он мог так сидеть за своим широким столом часами, покуда на городок не опустится ночь, и с приходом темноты почему-то эти его кратковременные надежды растворялись в прохладе, оставляя место для воспоминаний, что ядом обжигали его измученное сердце.
На Земле, тем временем, в объятиях частых туманов и холодных дождей, на берегах одного из северных заливов стоял город, самый обыкновенный из всех городов. Его дома осыпали зеленые равнины и ступени темных скал, а по вечерам огни горели как на высотах, так и над бурной соленой водой. Сложный рельеф и своеобразный климат совсем не привлекали людей извне, потому город постепенно вымирал, и с каждым годом здесь становилось все тише и безлюднее. В основном тут оставались люди угрюмые и отчужденные, закаленные трудностями и мраком, не привыкшие к яркому солнцу и к открытому проявлению чувств. Но этот город был по-своему холодно красив, и привлекательна была его природа – над сочными зелеными парками верхней его половины часто бледной пеленой возлежал туман, а каменистые берега нижней половины жильцы города облагородили, украсив гранитом, засадив аккуратной зеленью и усыпав теплыми огнями, которые длинными вечерами игриво мерцали, отражаясь в холодной воде. Лишь иногда случалось такое лето, когда жители уставали от палящего солнца, но всегда и неизменно с первых же дней осени город снова застилал привычный туман. Порой даже летом они искали в этих искусственных огнях напоминания о солнце, согревая свои продрогшие тела теплыми одеждами и горячим кофе.
В тот день одна молодая исследовательница возвращалась домой после очередного выступления перед широкой аудиторией научных сотрудников и студентов биологических, психологических и медицинских факультетов. В ее мыслях до сих пор был текст, который она держала дрожащими руками, стоя перед комиссией и сотнями слушателей, с волнением ожидающих новых результатов захватывающего эксперимента. Когда она медленно закрывала глаза, глубоко вдыхая прохладный соленый воздух, ей снова представлялся огромный светлый зал, в котором чьи-то едва слышные переговоры, перелистывание страниц, шорох одежды о деревянную поверхность столов и скамей превращались в навязчивый гул. Снова ощущение, как будто прелый воздух сдавливает легкие и ноющая боль медленно обтекает голову изнутри. Душное помещение было позади, гул сменился на шум прибоя и галдеж уличной толпы, а головная боль осталась. Это была такая боль, от которой невозможно избавиться ни с помощью таблеток, ни с помощью неспешной прогулки на свежем воздухе – ее присутствие изнурительно и тошнотворно, и она исчезнет только в обмен на длинный, глубокий ночной сон без сновидений.
Перед глазами снова трое глубоко пожилых мужчин из научной комиссии, с высокомерием оглядывающих ее с ног до головы. Они перешептываются между собой, приподнимаясь над тяжелыми стульями, обитыми темно-зеленым бархатом. «Какую же глупость я сказала…» – думала она, мысленно повторяя свое выступление. От осознания того, что она действительно ошиблась и произнесла это вслух, ей почувствовалось, как по коже пробегает холодок ужаса. Тем не менее, в конце выступления аудитория разразилась аплодисментами. «Что же, все таки, это означает? Все не так плохо, ведь наше исследование им понравилось?.. Я выступила нормально.. моих ошибок не заметили..» – продолжала Марселин внутренний монолог, сдавливая ручку зонта так, что кончики её пальцев белели. Дождь ритмично постукивал по черной поверхности раскрытого зонта, в наушниках играла музыка, а в голове роились тревожные мысли, смешанные со странными сладкими мечтами о столь далеком и недостижимом успехе, что он казался призрачной фантазией, пустынным миражом. Устало шагая навстречу толпе, Марселин грезила о чем-то потаенном, о чем говорить вслух не принято. По крайней мере, если ты вращаешься в кругах уважаемых ученых.
На тротуаре прямо у одной из широких лестниц, ведущих к верхней половине города, лежал человек. Его серая куртка насквозь промокла под холодным дождем, а его тяжелым вздохам мешали крупные капли, скатывающиеся в ноздри и рот. В блестящем от влаги асфальте отражались огоньки, украшавшие серую балюстраду лестницы. В куче бурой мокрой листвы лежал портфель, из которого торчали размокшие документы. По всей видимости, он принадлежал этому человеку, что сейчас лежал на земле, с отчаянием во взгляде смотря в тяжелое, темное осеннее небо. Зябкий вечерний ветер покачивал клетчатый зонтик, лежавший в луже поблизости. Люди обходили человека стороной. Кто-то презрительно отворачивался, а кто-то, наоборот, с любопытством рассматривал необычную картину, с осуждением в голосе переговариваясь с попутчиками. Кто-то снимал происходящее на видео, кто-то делал фотографии.
Марселин остановилась, и это крошечное мгновение, казалось, растянулось на целую вечность. Она закуталась в свой длинный черный плащ и съежилась сильнее, словно пытаясь защититься от внешнего мира. Недалеко стояла молодая женщина, держащая за руку маленького ребенка. С ней переговаривался другой человек, внимательно рассматривая происходящее:
– Вы не знаете, что здесь случилось?
– Наверно, очередной пьяница выполз из бара и заснул прямо на улице. – равнодушно протянула, кивая в сторону шумного заведения на углу. – Смотри, Джимми, вот до чего доводит пьянство, – продолжала она, обращаясь к своему ребенку, – Если станешь как твой отец, будете вместе так же валяться на улицах!
Марселин не стала слушать дальше. Она, ощутив странное давление изнутри, поковыляла в сторону и погрузилась глубже в омут мыслей. Головная боль усилилась, и у нее не было ни сил, ни желания вникать в произошедшее со случайным человеком на улице. Толпа двигалась в одну сторону, минуя его со всех сторон, а Марселин пошла в противоположном направлении, убеждая себя, что ничего не видела. Ее черный зонт был одним из немногих черных зонтов, что двигался по направлению от центра города в пятницу вечером.
«Если ему плохо, этим кто-нибудь займется. Если он пьяный, то проспится и придет в себя сам… ведь там было столько людей, кто-то, да поможет ему…» – уговаривала она свою совесть. Время от времени в ее бурном мыслительном потоке снова всплывали образы одинокого человека, лежащего на мокром асфальте, но происходило это все реже и реже, в конечном счете полностью затерявшись в тревожных и беспокойных рассуждениях по поводу ошибок во время выступления и какого-то из невзначай брошенного неодобрительного взгляда одного из старых членов научной комиссии.
Одним из прохладных вечеров трое детей сидели в беседке из белого камня, стоявшей на краю высокого, поросшего изумрудной зеленью утеса. Он возвышался над долиной, в центре которой на холме стоял белоснежный дворец с серебряной крышей, и башни которого были украшены синими, бирюзовыми, лавандовыми витражами, повторяющими образы космоса, глубин морей и бесконечности холодных хвойных лесов чьей-то древней родины. Он мерцал, подобно бабочке со светящимися крыльями, отдыхающей в сочной весенней траве; каждый его контур словно был соткан из лунных нитей. Перед дворцом, на широкой светлой площади журчала чистейшая вода красивейшего из фонтанов, и то был главный фонтан всей Фата-морганы – единственный проводник к Земле. Площадь и отходящие от нее дороги были подчеркнуты пышной зеленью разноцветных садов, и широкие серебряные врата всегда были открыты перед каждым, кто только мог пожелать войти туда. Вырос вокруг этого дворца город, и были в нем дома небольшие, белые, с нежно-голубыми крышами. По высоким холмам и на предгорьях стояли смотровые площадки, беседки и бельведеры, и у всех них крыши были из сине-бирюзового стекла с серебряной филигранью. Когда солнце поднималось высоко в небе, его свет приобретал невероятный оттенок, и все пространство вокруг окрашивалось в цвет моря. Казалось, словно сам город находится под толщей прохладной воды, и блики играют на колоннах и плитах из белого камня, как по светлому дну мелководья. Все они утопали в густой листве древних лесов, украшенных огнями мерцающих голубых цветов.
Девочка сидела на краю беседки, свесив ноги, и высыпала из прозрачной бутылочки себе в ладонь мерцающий порошок. Он ярко переливался в свете полной луны.
– Вы готовы? – восторженно вскрикнула она.
– Давайте считать! Раз!.. – ответил мальчик, стоявший рядом,
– Два! – продолжил вслед за ним второй, –
– Три! – закончили они хором, и девочка с силой выдула блестящий порошок в пространство над городом. Он, как мелкая бриллиантовая пыль, рассыпался по воздуху, и в этот же момент каждая из крошечных гранул обратилась маленьким бумажным самолетиком. Словно бесчисленная стая птиц, они вихрем бросились вниз, качаясь по свежему ночному ветру. Они падали к главной площади Дворца, и рассыпались прямо над фонтаном кто куда, как если бы струя воды разбивалась о землю и ее капли разлетались в разные стороны. Часть из них летела к самому оживленному району города, откуда всегда играла музыка, часть из них отправилась туда, где стояли редкие дома среди широких благоухающих садов. Каждый из самолетиков словно знал, куда ему направляться, и у всякого дома – где-то на крыше, где-то в окне, где-то у входной двери, а где-то – у калитки, все они находили свое пристанище в ожидании, пока хозяева не выйдут и не прочитают то, что написано внутри.
Изначально, конечно, никто там не писал, и каждый из них был абсолютно чистым, сотворенным из ничего, разбросанного беззаботной девочкой из беседки над городом. Только когда кто-то брал послание в руки, на нем возникал изящный текст, написанный золотыми чернилами, возвещающий о прекрасных новостях, и должным было знать о них всем жителям Измерения грёз.
На следующий день одинокий Маг, потягиваясь, вышел из своего дома, будучи в настроении собрать свежих цветов для очередного эксперимента с зельями. Покрепче укутавшись в свою темную накидку, он медленно побрел за дом, и сухие цветы вслед его шагам разрастались и вновь обретали блеск, подобный звездному, а на листьях вырастали капли чистой воды, медленно скатывающиеся вниз и напитывающие ароматную землю.
«Повезло мне сегодня…» – подумал Маг, мысленно ухватившись за тень удовлетворения от увиденной им красоты. Даже его заброшенный сад сегодня казался ему приятным зрелищем, но и сейчас он готовил себя к тому, что его собственный разум своими неуместными фокусами скоро вновь погрузит его обратно во мрак. Потому, сейчас оставалось только наслаждаться этим кратковременным просветом радости. Он вдохнул влажного, прохладного воздуха с насыщенным землистым ароматом и наклонился над неухоженной клумбой под раскидистой кроной с ярко-бирюзовыми сережками, своим весом словно оттягивающими книзу широкий крючковатый ствол старого дерева. Его внимание привлек бумажный самолетик, застрявший в поникшей траве. Сначала он подумал, что это игрушка соседских детей, по случайности заброшенная к нему в сад. На одном из крыльев самолетика красовался изящный узор, выведенный золотыми чернилами – это был почерк тех, чьи послания было нельзя игнорировать. Сразу стало понятно, что дети из дома напротив не имеют к нему никакого отношения. Маг развернул самолетик и перед ним раскрылось целое письмо, написанное золотом и украшенное орнаментом из листьев. Лишь на мгновение его удивило то, что письмо было адресовано лично ему, хотя подобные уже приходили ему в прошлом.
«Уважаемый мистер Салливан,
С превеликой радостью сообщаем Вам, что четвертого октября в Главном дворце состоится церемония избрания нового Третьего Великого мечтателя (также известного, как Третий Мудрец).
После главной церемонии состоится большой осенний бал. Также напоминаем, что подобное событие всегда сопровождается исключительным правом каждого жителя Измерения на аудиенцию с одним из Трех. Вы можете задать любой вопрос, узнать о будущем или получить ценные знания от любого из Мудрецов по Вашему желанию.
Мы надеемся, Вы разделите радость от прихода нового Третьего Мечтателя вместе с другими и получите незабываемые впечатления от торжества.
С уважением,
Лаборатория, в которой работала Марселин, находилась далеко от города. Когда-то давно она приехала сюда в первый раз вместе со своей мамой, которая работала здесь много лет. Туманные поля, долгая дорога, ведущая вдоль высокого забора с колючей проволокой, красные таблички, предупреждающие об опасности. Вокруг не было ни домов, ни даже редких заправочных станций, а очертания города давно скрылись где-то позади, за иссиня-зелеными массивами хвойного леса. Белое здание, стоящее посреди широкого пустыря одновременно вызывало тревогу и раззадоривало детское любопытство. Мама высунула руку в окно, чтобы показать пропуск мужчине, подошедшему к водительской двери. Марселин прилипла к окну, ожидая увидеть животных-мутантов, резвящихся по территории, или обломки инопланетных кораблей, обнесенные предупредительными заграждениями; иначе было не понять, для чего нужна такая секретность. Однако, к ее разочарованию, внутри не оказалось ничего, кроме небольшой парковочной площадки, широкого поля и нескольких скамеек у скромного входа в здание.
Что-то фантастическое все же было в увиденном ей в тот день. Внутри пахло чем-то странным, вокруг ходили туда-сюда высокие, взволнованные люди в белых халатах. Мама крепко держала Марселин за руку и, улыбаясь, вежливо приветствовала всех, кто проходил мимо. На высоких белых дверях висели таблички с именами и словами, которых Марселин не понимала. Какие-то из дверей были закрыты, какие-то нет – и за некоторыми можно было рассмотреть кабинеты, заполненные зловещим лабораторным оборудованием: глухие металлические камеры, целые ряды колб и пробирок, микроскопы, странные измерительные приборы и много других разных вещей, о которых ребенку и не должно знать.
Теперь Марселин часто думала о том, что приводить ребенка в такое место было весьма безрассудно. За какими-то из закрытых дверей располагались контейнеры с опасными химическими и биологическими отходами, где-то были целые хранилища с токсичными реагентами. На первом этаже в особенных комнатах располагались вольеры с животными, которые использовались для проведения экспериментов. Каждый уголок этой научно-исследовательской лаборатории нес в себе угрозу для того, кто не знал правил безопасности. Мама просто говорила не трогать ничего без разрешения взрослых и уходила заниматься своими делами, предоставляя Марселин самой себе. Конечно, с детства она была весьма ответственной, поэтому по ее вине несчастных случаев в лаборатории не случалось, но все же она изводила расспросами высоких людей в белых халатах и лишь иногда молча наблюдала за экспериментами. Порой она подолгу смотрела, как мама сосредоточенно заглядывает в микроскоп и делает какие-то записи у себя в блокноте. Спрашивать о чем-то было бесполезно: она все равно не отвечала в моменты, когда была настолько занята. Ей вспоминалось, как она сидела на кушетке в мамином кабинете, болтая ногами и сминая в руках подол платья карамельного цвета, смотрела на книжные полки и застекленные шкафы с пустыми колбами и восхищалась тем, как на них падают полосы золотого света, пробивающегося сквозь приоткрытые белые жалюзи. Когда-то ей хотелось стать маминой коллегой и узнать, что же скрыто за закрытыми дверьми и что означают сложные слова на табличках.
Спустя несколько лет она стала стажером в этой лаборатории. Чем меньше загадочности оставалось для Марселин в лабораторной работе генетика, тем меньше она испытывала к ней интереса. Фантазировать о потенциальных возможностях было куда приятнее, чем знакомиться с унылой реальностью. Волнующие тайны закрытых дверей со временем превратились для нее в обыденность. Светлый кабинет мамы, белые жалюзи, длинные ряды книг теперь принадлежали ей. Заварив кофе в комнате отдыха, она возвращалась в свой кабинет, шагая по длинному коридору, и уже не обращала внимания на надписи на табличках. Лень и полное отсутствие интереса привели к тому, что постепенно коллеги перестали возлагать на нее какие-либо надежды. Она выигрывала своей сообразительностью, но тратить силы на реальную работу в лаборатории ей совершенно не хотелось. Лишь изредка ее отправляли выступать на конференциях от лица исследовательской группы, поскольку ей удавалось выигрывать в спорах и убедительно отстаивать свою точку зрения перед лицом комиссии. На самом деле ее разум тяготел к неизведанному, к подлинным возможностям человеческого мозга и границам его психики. Порой размышления приближали ее к тому, что она допускала совершенно ненаучные предположения, но приобретенная рациональность ученого каждый раз всячески отталкивала подобные идеи. Лабораторная работа тяготила ее, и лишь чувство ответственности удерживало Марселин здесь.
Тем не менее, сутки напролет она проводила в лаборатории, не позволяя себе простых человеческих радостей: провести вечер в кафе с друзьями, прогуляться по вечернему городу в выходной день или лениво вытянуться в теплой постели за просмотром любимого сериала. Все свободное время она читала неинтересные ей статьи или погружалась в книги, бродила по территории, когда была хорошая погода и лишь иногда, при особых обстоятельствах выезжала в город. Она была одной из тех, кто заполнял пустоту в своей душе ненавистной работой. Многие считали Марселин прирожденным ученым, попросту оказавшимся не на своем месте, и многим она казалась в этом коллективе лишней. Иногда, когда она закрывалась в кабинете на очередную ночь и вытягивалась на кушетке, ей подолгу не давали покоя мысли об одиночестве, но этот безумный темп работы и полное отсутствие свободного времени были причиной, по которой у нее попросту не было шансов сближаться с другими. Текли годы, но она и не задумывалась о причинах такой судьбы, а просто принимала ее такой, как есть.
Наступил вечер торжества. Белым мерцанием разливались реки звезд, текущие по куполу темно-синего неба. Они вели к серебряным крышам башен Главного дворца, искрящегося бессчетными огнями и неземным сиянием. Над блестящей листвой бескрайних цветущих садов текла нежная музыка, исходящая из эпицентра величественного праздника, невиданного людьми ранее. Никто не мог пропустить возможности созерцать красоту и мудрость Трех, насладиться великолепием божественного бала. Пары, семьи, большие группы друзей – счастливые, непередаваемо нарядные стекались по улицам к главной площади, подобно ручьям, стремящимся впасть в полноводную реку.
В окнах дома с заброшенным садом сегодня горел неяркий свет. У пыльного зеркала стоял человек и приводил себя в порядок перед встречей с Тремя. Он осознавал этот момент финальной точкой своей истории и хотел наполнить его красотой и благородством. Ему не хотелось умирать подобно больному зверю в грязи; он хотел принять свое одиночество с достоинством и идти с ним в последний путь рука об руку. Сосредоточенный взгляд прошелся снизу вверх: от начищенных ботинок выше по наглаженным брюкам, как по ступеньке, одна за другой, к темному пиджаку, проскользнул по черным контурам аккуратно заправленной рубашки и, наконец, остановился на лице, с обеих сторон обрамленном длинными линиями прядей насыщенного медного цвета с золотистым отливом. Волосы никак не желали собираться в нормальный хвост, и некоторые из прядей то и дело выбивались из него, придавая Магу слегка небрежный вид. Сделав последнюю попытку собрать их аккуратнее, он краем глаза заметил, как выглядит его лицо в профиль и для себя отметил, что уже практически позабыл собственный внешний вид. Мягкость его черт подчеркивали горбинка на носу и усталый, глубокий взгляд. Наконец, смирившись, он еще раз пригладил одежду и направился к выходу, вынашивая свое незамысловатое тайное намерение.
Среди огней, подобных осыпавшимся в траву звездам, одиноко он шагал между суетливых толп людей, мысленно оглядываясь назад в свою жизнь. Его терзало сожаление оттого, что даже в таком прекрасном мире он не смог найти себе места, потому и видел для себя путь лишь в одном направлении. Музыка становилась все отчетливее. Нежный голос загадочной певицы все меньше напоминал отдаленное, таинственное эхо и сознание улавливало все больше волшебных слов ее прекрасных песен. Как бы ему хотелось сейчас чувствовать себя причастным ко всему, что происходит, но мир виделся ему лишь как нечто, чему он не принадлежит, что скрыто от него мутным, непробиваемым стеклом.
Маг остановился у фонтана, наслаждаясь свежим вечерним воздухом и нежным журчанием прохладной воды. Отражение огоньков искрилось в тонких чистых струях первобытной влаги, в которой зародилось все существование этого измерения. Огромные дворцовые двери с мерцающими витражами, по цветам подобными морским пейзажам, были открыты настежь и туда заходили люди, наполняя пространство веселым гулом. У входа стояли две девушки с огромными букетами цветов, похожих на искристые самоцветы, и дарили каждому проходящему мимо по цветку с ароматом таким, от какого легко может вскружиться голова.
Вода в широкой чаше фонтана, украшенной разноцветной мозаикой, сегодня показалась Магу темнее, чем обычно, словно в ее отражении был не этот яркий и причудливый мир, а мрачный лес под покровом холодной ночи. Тем не менее, Фата-моргану уже долгие годы не посещал человек извне, и не было оснований думать, что портал между измерениями вновь нашел, где ему расцвести, подобно таинственному бутону.
Полный уверенности, что слышит плеск воды в последний раз и дав себе возможность вволю насладиться им, Маг выпрямился и еще раз поправил одежду, прежде чем направиться по широкой лестнице вверх к манящей своей красотой двери. Милая девушка протянула ему в руку цветок, и он вдохнул аромат, напомнивший ему холодную древнюю хвою, смешанную с соленым морским ветром. Каждый чувствовал в этих цветах нечто свое, потому они были так притягательны для людей, но жизнь была их коротка, подобно летней ночи.
Белые высокие стены дворца были украшены серебряными лентами и бесчисленными цветами. Свет полной луны пробивался сквозь высокую стеклянную крышу и играл разноцветными переливами по глади мраморного пола. Теплые огоньки сотен свечей, венчающих начищенные канделябры, походившие на белоснежные ветвистые деревья, мягко освещали дымчатый полумрак пространства. Отголоски прекрасного пения разносились по широким залам, теряясь в темных таинственных коридорах, манящих куда-то вдаль. На сегодняшний вечер были приглашены жители измерения все до единого, но дворец был настолько велик, что в нем все равно чувствовался тонкий налет одиночества. Шагам Мага вторило звонкое эхо. Он остановился перед высокой лестницей, что вела в главный зал, откуда доносились голоса и нежная музыка. Его взгляд приковала утонченная пара: на высоком балконе в темноте он разглядел девушку в золотистом пышном платье и возвышающегося перед ней мужчину. Он слегка наклонился, чтобы услышать спутницу, которая что-то шептала, прикрыв лицо тонкой ладонью, бросив настороженный косой взгляд на Мага. Не сразу он осознал, что неприлично долго смотрел на них, и смущенно отвернулся, шагнув вперед по белоснежным ступеням.
Вскоре перед ним открылся огромный просторный зал. Он чем-то походил на театр без сцены – широкое пространство в центре, очерченное невысокой серебристой перегородкой, было местом для танца, а те, кто просто желал наблюдать за волшебной красотой, ожидал на низких платформах по краям зала или где-то в теплом полумраке ярусов, восседающих на колоннах. По ним соскальзывали узкие белые лестницы, перила которых были увиты мерцающими гирляндами огней и цветов. Гости переговаривались, кто-то держал в руках тонкие изящные бокалы, кто-то громко смеялся, сидя на широкой софе из бирюзового бархата. Над огромным лазурным окном, украшенным серебряными листьями, возвышалась длинная ложа, самая яркая и нарядная, и там сидели двое, блистающие неземной красотой. Это было место для Мудрецов – и оттуда они видели все, что было в зале, и из любой точки было возможно другим созерцать их.
Окружающий мир постепенно прояснялся, размытые огни стекались в единые источники света, а черные тени на глубокой синеве приобретали формы домов, деревьев и людей. От головокружения подташнивало, возникло ощущение, словно все происходит с кем-то другим. Марселин тяжело дышала, откинув голову на холодный камень.
Вокруг собралась толпа. Перед ней на миг из глубин памяти всплыл образ того человека, который лежал на асфальте в холодный октябрьский день. На ее коже сейчас тоже вздрагивали капли прохладной воды, скатывающиеся вниз к прилипшей к телу одежде. Небо искрилось огнями как никогда, таких звезд не было видно даже из деревни или со смотровой площадки лаборатории – его отблески напоминали фантастический рисунок или снимок с космического аппарата. Тело не хотело слушаться. Она смутно помнила, что произошло до этого и еще несколько мгновений назад думала, что умрет. Стали проясняться чье-то тягучее, нежное пение и журчание фонтанной воды. Вокруг переговаривались люди, и в этот миг она подумала, что получила по заслугам за то, что в тот момент не подошла к несчастному человеку и не предложила свою помощь. Сейчас она находилась в том же самом положении, что и он, и люди смеются над ней, показывая пальцем на женщину, что лежала на брусчатке как опустившийся пьяница.
– Девушка! Девушка! Вы в порядке? – прозвучал чей-то взволнованный, но мягкий и уютный мужской голос. Он словно обнимал и обволакивал, укрывал теплом и заботой, хотя Марселин не признавала его знакомым. Ослепленными водой глазами она пыталась рассмотреть человека, что подошел к ней, но внимание соскальзывало на руку, приобнявшую ее за плечо и ощущение, как мокрую кожу ладони обожгло чье-то тепло. Незнакомый мужчина приподнял ее и помог сесть поудобнее, не задавая лишних вопросов. Вслед за ним подбежала девушка и села с другой стороны, поправляя ее мокрые волосы и о чем-то тихо переговариваясь с мужчиной. Марселин чувствовала, что ее конечности обмякли и ничего не могла сделать. Ощущение стыда горело у нее в груди, но дышать становилось чуть легче.
– Все хорошо, все хорошо… – приговаривала девушка, поглаживая Марселин по руке. После этих слов ей на миг стало удивительно легко, и медленно она стала осознавать, что происходит вокруг. Толпа нарядных людей стояла вокруг фонтана у огромного дворца, но куда бы она ни смотрела, ни у кого во взгляде не удавалось отыскать безразличия, лишь взволнованность с легким оттенком сопереживания и… любопытства.
– Вам лучше? – снова спросила она. Марселин попыталась приподняться, но снова потеряла равновесие. – Давай отведем ее домой, дадим попить и прийти в себя. Тут слишком много людей. – говорила девушка, обращаясь к незнакомцу.
Он поднял Марселин на руки и встал, медленно шагая вслед за суетливой девушкой.
– Не надо, я справлюсь.. – шептала Марселин, невзначай уткнувшись в его теплую шею. Головокружение и ощущение нереальности происходящего смешались с тревогой, чувством стыда и чем-то странным, похожим на нежную влюбленность. Это была не влюбленность в человека, а в ощущение, которое он дарил ей. Тепло этого человека в полусознании напоминало ей о доме, и на ее щеках расцвел румянец. С другой стороны, она не понимала, куда они идут и что их ждет дальше. Красота неба подсказывала ей, что все происходящее – лишь сон, и она окончательно расслабилась, доверившись ситуации.
Они пришли в маленький зеленый двор, где среди деревьев располагались резная широкая скамья и плетеный садовый столик. Мужчина посадил ее, аккуратно взял за руки и взволнованно спросил:
– Ну, как вы?
– Спасибо… – отвечала Марселин. – Мне уже лучше.
– Вы помните, как тут оказались?
– Кажется, да. Вы меня донесли сюда. – улыбнулась она.
Мужчина широко улыбнулся в ответ. Его ясные глаза блестели под стеклом аккуратных очков в черной оправе. Он выглядел привычно, одетый в строгий костюм, но от всего мира его отличал до невозможности добрый и сияющий взгляд. Он пригладил рукой короткие светлые волосы, а второй прикрыл холодную ладонь Марселин.
– До этого. Что было до этого? – спросил он.
Потребовалось время для того, чтобы Марселин осознала, что не помнит, что предшествовало обмороку у фонтана.
– Я не знаю…
Мужчина ничего не успел ответить, как к ним снова подбежала девушка с длинными золотистыми волосами.
– Ну как вы? – спросила она и тут же перевела взгляд на мужчину. – Боже, Джон! Ты теперь весь мокрый…
Марселин застыла, осознав, что все это произошло по ее вине.
– Это глупости, мне нужно пять минут и я снова буду готов. Мы же не могли оставить ее там одну, о чем ты говоришь?
– Ты прав, прости… Иди собирайся, мы здесь справимся.
Мужчина удалился за дверь, а девушка присела рядом с Марселин и взяла ее за руки.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
– Мне получше, спасибо. – повторила Марселин. – Правда немного растеряна. Вроде как говорили, что в осознанных снах человек может делать все, что угодно, но сейчас не получается.
– В осознанных снах? – удивилась девушка. – А, ну… Ты же еще не понимаешь, где мы находимся, да? Здесь действительно возможно все, но если ты будешь много стараться. Мне вот не хватает усидчивости, поэтому я и не занимаюсь Искусством, а вот Джон в этом деле очень хорош.
– Кристина! – донесся мужской голос из дома. – Заходите домой, я вам кое-что покажу.
На зал опустилось тончайшее полотно уютного полумрака. В блестящих стеклах больших окон отражались дрожащие огоньки сотен свечей, и их мнимые силуэты изгибались, смешиваясь с холодноватым мерцанием серебряных канделябров. Пение прекратилось, шум голосов гостей почтенно притих, окончательно растворившись в темноте длинных коридоров. Опустела украшенная полотнами с вплетенными в них искрами света возвышенная ложа, и Двое спустились по изогнутой лестнице к центру зала. Люди расступились, глядя на них из темноты. Мгновение тишины прервали едва уловимые переливы скрипки, доносящиеся словно из ниоткуда. Они вторили изящным шагам Эммони, передвигавшейся бесшумно, словно на цыпочках. Ее тонкая рука лежала на руке Кабера, и он шел рядом, оглядываясь по сторонам и спокойно кивая в толпу то туда, то сюда. Присоединилась нежная игра арфы, чей-то незримый, ласковый и торжественный тихий хор. Еще через несколько мгновений они уже кружились в танце, как если бы следовали зову музыки, что манила их в середину зала. Они вращались, отблескивая таинственным сиянием в тягучий, медовый такт. Время застыло, и было не властно лишь над мерцанием бесчисленных звезд над куполом из лазури и серебра и плавными движениями Двух.
Маг по-прежнему стоял у окна, задумавшись о своем. Все люди, что были неподалеку, столпились у перил из резных цветов и листьев и смотрели на восхитительный танец, то и дело вздыхая от восхищения. Кто-то едва заметно перешептывался, а кто-то утирал с глаз следы излишней сентиментальности. Внимание всех было сосредоточено на Двух, а Маг стоял у окна и мысленно считал минуты, ожидая окончания всех формальностей и с леденящим душу волнением представлял, как именно может закончиться для него эта ночь. Одновременно он терзался от нетерпения, и вместе с тем какая-то его часть боялась, будто вновь переживая некий древний страх, что, казалось, уже жил в его сердце с самого начала времен.
Музыка становилась то громче, то тише. Двое вальсировали в пространстве, ставшем почти безбрежным под покровом древней мечты. Когда томное пение инструментов затихало, они пригибались к мраморному полу, как море травы в ветреный день. Когда с новой силой распевались скрипки и голоса, подобные ангельским, заполняли зал своей мягкой сладостью, Двое раскрывались, подобно мерцающему бутону неземного цветка, что тянется к нежному свету солнца.
Словно внезапная вспышка, сияющее озарение всколыхнуло душу Мага. В толпе, где-то ближе к главному входу, стояла троица странных людей – высокий мужчина в строгом костюме, хохочущая девушка, что висела на его плече, и таинственная незнакомка, которая с удивлением рассматривала все вокруг. Загадочная сила пленила все его внимание и сосредоточила в этой точке, и все другие мысли исчезли, и растворились в небытие прежние планы и намерения. Он медленно подошел ближе и встал у ступеней, ведущих вниз, из темноты с любопытством разглядывая этих людей. Ему было непонятно, почему его взгляд все чаще соскальзывал с веселой девушки и ее партнера на загадочную фею в белом. Гостья в звездчатом платье шепнула ей что-то на ухо и вместе с другом устремилась глубже в зал, чтобы насладиться красотой танца Двух. Девушка осталась одна. Золотая вышивка на ее воздушном платье мерцала в свете тысяч огней и будто бы едва заметно покачивалась в такт музыке.
Маг, сам того не заметив, подобно тени спустился вниз и скрылся за кустистым деревцем. Он прижался к холодной стене и то и дело выглядывал из-за ветвей, согнутых под тяжестью сочной листвы, пытаясь рассмотреть таинственную девушку. Его охватывали такие странные и неведомые чувства, каких он раньше не испытывал, и походили они на бурные, холодные волны, захлестнувшие его полую душу и наполнившие ее до краев бодрящим вспененным морем. Это удушье опьянило его разум и в какой-то момент он осознал, что испытывает что-то более сильное, чем страх и стремление к смерти.
Отблески свечей отражались в ее больших глазах, отливающих глубокой синевой. На длинных ресницах вздрагивала влага сверкающих слез, готовых собраться в крупные горячие капли и скатиться вниз по шероховатому мрамору ее щек. Она стояла и завороженно смотрела на танец, и Маг, нерешительно опустив взгляд, заметил, как в нежной белизне мерцающего подола ее платья виднеются изящные контуры рук, обхвативших одна другую. В моменты, когда музыка становилась громче, тонкие пальцы вдавливались в кожу, а ее дыхание будто на миг прекращалось, и более не смела она пошевелиться. Казалось, она делает вид, что не замечает его взгляда.
Оба ни разу в жизни не видели такой красоты прежде: она не видела волшебного танца под сводами небесного купола грез; он не видел столь дивного творения Вселенной, что, казалось, раньше бороздило просторы бесчисленных миров и сейчас на мгновение спустилось взглянуть на их примитивное, простое Искусство. Маг боялся моргнуть, опасаясь, что она – лишь видение, призрак, и что она сразу исчезнет, оставив за собой только мимолетное воспоминание.
Наконец, музыка затихла. Двое синхронно, преисполнившись изящества поклонились гостям, и зал разразился оглушительными аплодисментами. Таинственная девушка стала оглядываться по сторонам, напоминая ребенка, заблудившегося между рядов большого магазина. Снова послышалось привычное пение, по залу волнами покатился шум, сотканный из бессчетных людских голосов. Танец завершился и короткий перерыв означал, что вот-вот произойдет самое важное событие сегодняшнего вечера.
Страх, слабость, дрожание до глубины самой души парализовали Мага, но он не мог оторвать взгляда от девушки. Следующие мгновения будто стали тянуться медленнее, и глаз мог уловить едва заметные движения в окружающем пространстве. Внезапно на него нахлынуло ощущение, словно он стал самым маленьким человечком в мире, а мир, наоборот, стал огромным, еще более широким и бесконечным, чем раньше, и каждый шаг стал даваться сложнее, и расстояния стали непреодолимыми. Еще миг, и она сделает шаг вперед, скрывшись в толпе в поисках своих друзей. Маг в своем мышлении был склонен к преувеличениям и излишней тревоге. Если не получится заговорить с ней сейчас, – не получится никогда.