Тихий ребёнок
Там плачет маленький ребёнок,
Где мать твердит: «Тише, малыш!»
И замолкает тот ребёнок,
И повисает вокруг тишь.
Молчит ребёнок слишком долго,
Ведь так родителям удобно.
Но когда вырастет дитя,
Оно укажет на себя.
И вот невинный тот малыш,
Болеть стал тихонько, как мышь.
И голова болит невольно,
Малыш всё терпит смирно, стойко.
Но от того лечения нет,
Быть тихим — вот его обет.
Часть 1
Глава 1
Хочу сейчас поделиться немногими аспектами моего детства, чтобы было понятнее, как и почему всё происходит дальше, расскажу ещё о своей семье и самом раннем, что я из неё взяла.
Каким я помню своё детство? Оно было разукрашено в разные цвета, преимущественно в тёмные, коричневые, серые, бежевые оттенки.
Помню, как сижу в зале, на обшарпанном диване из бежевой искусственной кожи, пока мама бегает и убирается дома. Я вижу, как она заходит в довольно просторный зал и оглядывает игрушки, разбросанные на полу, расстраивается, качает головой, грустно вздыхает, что ещё придётся дольше убирать, а потом уходит обратно в коридор. Пока она убиралась в других комнатах, маленькая я собирала свои игрушки. Мама заходит, а в комнате всё чисто. Как же мне было приятно видеть её улыбку, знать, что я хорошая девочка, хорошая дочь.
— Николь, да моя ж ты радость, — взмахивает мама руками, — ты же моя помощница.
Она брала меня на руки и начинала свой рассказ:
— Ты у меня всегда была хорошей девочкой. Вот я с тобой в роддоме лежала, ты тогда только-только родилась. А я вся вымученная, еле хожу, ещё кормлю тебя из последних сил. В соседних палатах ор стоит неимоверный. Я пока в туалет иду, слышу, как матери своих малышей успокаивают, те кричат — ужас, аж голова болеть начинает. Тебя как принесли, ты только хочешь закричать, а я тебе из последних сил: «Тише, Николь», — и ты замолчала. Просто тихонько лежала и смотрела на меня. Всегда ты у меня самая послушная, самая тихая. Я так перед всеми в роддоме и хвасталась: «А вот у меня тихий ребёнок», — мне никто не верил, а ты ведь правда молчать начинала всегда, если я тебе скажу.
Вот так я всегда и была тихим ребёнком. Мне это нравилось — быть удобной своим родителям. Мама рассказывала мне эту историю столько раз, что, кажется, я уже помню, как это было. Конечно, скорее всего, это просто моё воображение. Однако я чётко вижу в своих воспоминаниях эту белоснежную палату с одной односпальной кроватью у окна, стены белые-белые, потолок аж светится, мама с измученным, но таким счастливым лицом, запах медикаментов, ворчание уборщиц, крики детей, доносящиеся из других палат, вечные мамины подружки по роддому, которые постоянно заходят к нам, постукивают тихонько об дверь и спрашивают:
— Ну что, как вы сегодня?
А мама им отвечает:
— Хорошо, спасибо, а вы как? Да проходи, не стесняйся, присаживайся, я не занята, хоть поговорить с кем будет.
Я помню каждую деталь. Голос у мамы такой громкий и звонкий, честно говоря, он мне не очень нравится с самого детства, вот всё в маме нравится: и глаза, и щёчки, и пухлые губки, её русые густые волосы, мягкие руки — вся она родная и любимая, а голос звонкий. Иногда он меня пугает, мама всегда, когда говорит, мне кажется, что она приказывает, и чуть-чуть не услышишь — всё, она разозлится. Хотя это не так, мама, наоборот, весёлая, она от радости громко разговаривает, когда злится, конечно, тоже, но чаще от радости. А меня, не знаю почему, но с самого детства пугают громкие звуки. Со временем я привыкла к её голосу, но в детстве мне часто становилось страшно от него. Хотя привыкание не мешает мне иногда его пугаться.
Когда я только родилась, у мамы случилось горе: её мама умерла от рака груди. Это было ужасное несчастье, и мама всё время плакала. Она думала, что сильная, что сможет подготовиться к смерти, но не смогла. У кого родственники когда-нибудь умирали от рака, те знают, что рак делает с людьми. Вот так вот, на последних стадиях заболевания большинство людей от болезни становятся просто неузнаваемыми. Не могу даже представить ту боль, которую пришлось испытать маме, она потеряла одного из самых родных людей как раз тогда, когда исполнилось два месяца её дочери. Только потом, спустя долгие годы, она смирится с тем, что за жизнью приходит смерть.
Долгое время она находилась в отчаянии, ещё и работала, они с папой вдвоём работали, а я осталась с бабушками. Ну, точнее говоря, чаще всего спала я дома, но проводила весь свой день в компании бабушки Гали и дедушки Олега, а на выходных приходила к бабушке Свете и деду Андрею, я всегда так и звала его — «дед», это он меня попросил так себя называть, наверное, ему казалось, что это делает его солиднее, возможно, и делает.
Помню то прекрасное время как вечную прогулку. До трёх лет я обожала гулять, копаться в песке, лепить куличи, играть на площадках. А прабабушка Галя с прадедушкой Олегом везде бегали за мной по пятам, хотя были уже давно не молодые. Они придумывали разные игры, мне казалось, их фантазия бесконечна, мы рисовали, пели, играли в догонялки, использовали все подручные средства, которые хоть чем-то могли послужить в игре.
Столько же, сколько и игр, они могли придумать поводов для ссор. Вечные пререкания и переругивания для них являлись вполне обыденным атрибутом жизни. Бабушка Галя очень маленького роста, я её переросла ещё в детстве, несмотря на это, она очень крепкая и выносливая, для меня она всю жизнь выглядела одинаково: с короткой причёской, волосы всегда чёрные, неизменный нос с горбинкой, одетая в синий халат, а на голове часто можно было заметить красный берет, меня он всегда так смешил, я называла бабушку Красная Шапочка; кожа у неё никогда не была белой или бледной, бабушка работала много в саду, и загар не сходил с неё никогда. А запах как у настоящей бабушки, помню, обнимаю её и чувствую аромат выпечки, пирожков даже. Дедушка Олег, высокий мужчина армянской внешности, я редко когда задумывалась о его происхождении, всегда помню его седым, а армян обычно представляю темноволосыми. Он всегда так мелодично шаркал тапочками, под этот звук можно даже заснуть, если, конечно, бабушка не начнёт кричать:
Глава 2. Сад
Вокруг стоит невероятный шум и грохот. Несколько десятков маленьких детей кричат, переговариваются между собой, хлопают дверцами своих шкафчиков и обрушивают все эти звуки на меня. Кажется, они никогда не останавливаются, а просто живут в ежедневном потоке, не оглядываясь на то, что они вообще делают. Как жаль, что я не такая, ведь я сейчас стою и разглядываю каждого, почему-то мне кажется, что все такие нормальные, обычные, вот прям самые обыкновенные дети, а я какая-то странная, неуклюжая, не сформированная как надо. Будто я стою и не вписываюсь в поток, льющийся вокруг меня, как единственная рыба, плывущая против течения.
У всех свои занятия, свои интересы. А мои интересы строятся из оценки того, что будет выглядеть нормально. Я никогда ничего не делаю, если мне кажется, что это будет выглядеть странным. Зачем же мне ещё добавлять, я и так не вписываюсь в этот мир.
И вот теперь мы все стоим в маленькой душной раздевалке. Все переодеваются, не обращая внимания ни на что вокруг. Я же думаю о том, почему, за что мы все должны переодеваться в одном маленьком пространстве, где каждый на виду друг у друга. Конечно, остальным это не создаёт никаких проблем, но я-то, я стою и не могу переодеться, потому что я стесняюсь своего тела.
Вместо того чтобы переодеваться, я разглядываю тела остальных детей, смотрю на маленьких стройных девочек, и мне сразу становится ещё более некомфортно в своём теле. «Как же так получилось, что мне только исполнилось четыре года, а я уже такая жирная», — вот о чём думаю я, стоя в раздевалке среди остальных детей.
Какие у них тоненькие ручки, ножки, а я всегда была крупной, мне всегда об этом говорили родственники, мол, я вся в папу, но только сейчас я по-настоящему ощутила, что я вся в папу, и возненавидела себя за это.
Мне захотелось сесть на маленький пуфик в раздевалке и расплакаться, просто и по-детски. Однако, во-первых, папа и бабушка сейчас бы наверняка сказали, что это некультурно, вот так сидеть и хныкать посреди раздевалки. «Нужно показывать себя с лучшей стороны», — услышала я слова бабушки Светы, прорывающиеся сквозь крики детей. А во-вторых, наверняка это выглядело бы ещё страннее, чем обычное моё поведение. Так что я решила отказаться от этой идеи.
Что же делать, время идёт, все переодеваются, а я стою как истукан в своей маленькой юбочке в синюю полоску и майке с пуделем, стою и не знаю, что делать.
— Николь, а ты почему не переодеваешься? — спрашивает меня девочка у соседнего шкафчика, я даже толком её имени не помню, кажется, что-то на «Ю», мне сразу стало перед ней за это неловко, она-то ко мне по имени обращается.
— Сейчас буду, — тихо ответила я.
Всегда, когда нервничаю, я отвечаю тихо и лишь отдельными словами. Окружающим иногда кажется, что я просто грублю так, но нет, на самом деле я никогда не отвечаю грубо, бабушка говорила, это невежливо, так что если не знаю, что ответить, я либо молчу, либо перехожу на шёпот и односложные фразы.
Девочка в розовой юбке отворачивается и спокойно продолжает переодеваться, пока я взглядом рыскаю в панике по всей раздевалке. В её углу я вижу, как между шкафчиками образовалось небольшое пространство, и проскальзываю туда, оглядываясь, чтоб никто не заметил. И вот я стою вместе со шваброй в небольшом закоулке, трясясь от страха, чтобы меня никто не заметил. Я хочу быть невидимой, стать маленькой-маленькой, чтобы можно было положить меня в карман и унести, и наперекор своему желанию я как никогда чувствую, насколько большие мои руки, бёдра, особенно живот. Мне быстро приходится сдёргивать с себя одежду и переодеваться в спальные вещи. Тело сопротивляется моим попыткам стянуть с себя майку, оно стало таким мокрым, нервы дают о себе знать, я вспотела, и теперь пот стекает ручьями по моему жирному животу. Какой же это ад, мне хочется просто закричать. Такого не может быть на самом деле, не со мной. А самое ужасное в этом всём то, что это происходит каждый день, я борюсь с этим адом каждый день, что за извращенцы сделали совместную раздевалку в садике.
И вот весь этот ад я прошла, чтобы попасть в новый — совместные спальни. Прекрасное, светлое и просторное место, так и не поймёшь, что есть подвох, но меня уже не обманешь. Уколовшись один раз, я больше не встану на те же грабли.
А как же приятно стоять на мягком ковролине в спальне детского садика, когда он обволакивает босые ножки и немного щекочет. Я медленно иду на своё место. Все кровати у нас раскладные, одна кровать раскладывается сразу на четыре этажа. Я сплю на третьем уровне.
И вот лежу, смотрю в потолок, пока остальные дети раскладываются по своим кроватям. В комнате стоит гул, все переговариваются и перешёптываются, никто не хочет успокаиваться. Меня в сон тоже не клонит, но я знаю правила садика, нужно спать, значит, буду спать или хотя бы делать вид, что сплю.
Слышу движение сзади и поворачиваю голову — там на соседней от меня кровати лежит моя подруга Диана. Диана одна из немногих моих подруг, хотя подругой её толком и не назовёшь, в принципе, мы общаемся, потому что её родители дружат с моими бабушкой и дедушкой. Дианин папа — знакомый моего деда Андрея, поэтому мы постоянно играем вместе, когда они собираются, чтобы поужинать, вот так и подружились. А потом нас отправили в один садик, я этому, честно говоря, очень обрадовалась, я не умею заводить новые знакомства, поэтому хорошо, что есть Диана, с которой мы и так знакомы. Кроме неё подруг у меня больше в садике нет.
Не скажу, что Диана прям мой человек. Она скорее моя полная противоположность: резвая, громкая, деятельная, к тому же миниатюрная и худая, не то что я, скромная, тихая, да ещё и жирная. У Дианы красивые длинные чёрные волосы, которые она заплетает в толстую косу, а у меня какие-то грязно-русые пёрышки вместо нормальной причёски. Да, сказать откровенно, я завидую Диане, она гораздо красивее, привлекательнее и к тому же уже имеет какие-то успехи в спорте, она занимается спортивной акробатикой.
Прекрасный осенний день радует ясным солнцем. Я иду в своём бирюзовом платье, которое мама украсила розовым пояском и искусственными цветами. А как она похлопотала над моей причёской, это отдельный круг ада. Мама всегда должна была выглядеть идеально, а мы с Катей как её дети должны были соответствовать.
Мне было грустно, что в садике пришлось расстаться с моей лучшей подругой, но больше меня пугало то, что теперь это будет новый коллектив, в котором я опять никого не знаю, все опять будут смеяться надо мной, а я опять буду выглядеть как одинокая дура. Да, именно так я себе представляю школу, пока мы идём по просторной улице, машины гудят, от тюльпанов в моих руках доносится прекрасный аромат, однако больше никогда я не смогу подарить кому-нибудь эти цветы, теперь они связаны в моей памяти только с этим ужасным днём.
Я уже испытываю невероятный стыд, оттого что мы идём в школу все вместе, всей семьёй, даже бабушки тут, какой же это ужас, ведь я и сама вполне могла справиться.
Школа выглядит маленькой и обшарпанной, в некоторых местах откалывается краска, три десятка таких же, как я, нарядных детей стоят у входа. Мы ждём некоторое время, я уже начинаю терять терпение.
Вдруг дверь школы открывается, и к нам навстречу выходит, ну, точнее, еле-еле идёт какая-то бабушка, поначалу я ничего не поняла, а потом оказалось, что это наш классный руководитель, вроде как эта пожилая женщина заслуженный математик, и родители настояли, чтобы она была у нас преподавателем. А мне вдруг стало страшно, что эта женщина прям здесь сейчас и без чувств грохнется, ей на вид лет восемьдесят, а по правде и того больше, восемьдесят два вроде, как она собирается нас учить?
Пока я стояла в шоке, мама подтолкнула меня в центр событий, где вся группка ребят заходила в кабинет.
Класс был самый обыкновенный и скучный, я сразу поняла, что ничего хорошего от этого места точно ждать не следует. И вдруг встал вопрос, с кем же я буду сидеть. Как-то вдруг получилось, что все рассредоточились по своим местам и нашли пару, а я стою одна-одинёшенька и смотрю на одну-единственную свободную парту, за ней сидит какой-то полный мальчик с глазами навыкате и смеётся дурным смехом. Но делать нечего, сажусь рядом с ним, и вдруг до меня доходит такая вонь, как будто этот пацан с самого рождения не мылся. И всё, дальше я ничего не понимаю. Учительница стоит, рассказывает что-то у доски:
— Здравствуйте, дети, я ваш классный руководитель, — а дальше пустота, которую заполняет запах пота. Очнулась я только тогда, когда она начала рассказывать нам про портфолио, говорила, что это очень важно, нужно иметь папку с достижениями:
— Дети, в конце года я буду проверять ваши портфолио и награждать тех, кто будет особенно стараться.
А у меня не то что портфолио, у меня достижений толком нет, ну ходила я на танцы, выступала, но мне это не пошло, и своими выступлениями я не горжусь. Стало мне понятно, что нужно искать что-то новое.
В раздумьях я и просидела весь классный час, а потом выбежала на улицу, где меня ждали родственники всей гурьбой, и поняла, что сейчас начнётся…
— Ну что, ты теперь у нас взрослая, — улыбается бабушка Галя, — а взрослая поесть ещё не хочет? — спрашивает она свой любимый вопрос. Я лишь вымученно закатываю глаза.
— Ученик наш, — поддакивает ей бабушка Света.
— Ты смотри, побольше двоек получай, — шутит дед Андрей.
— Ну как ребята, с кем-нибудь познакомилась? — доносится ко мне уже непонятно от кого, а может быть, и ото всех сразу. Стараюсь вырваться из этого круга и подбежать к маме. А она стоит наготове, у неё своя цель — сфотографировать меня. К счастью, все фотографии мы сделали по пути сюда, и теперь остаётся только небольшой снимочек на память — готово. И мы с мамой идём под руку вдоль дороги.
— Мам, мне портфолио нужно.
— Ну сделаем, раз нужно, добавим туда твои танцевальные успехи.
— Не хочу танцевальные, хочу какие-нибудь новые.
— Может тебя, на волейбол отдать, — слышу я сзади голос папы, — или на баскетбол, будешь у меня спортсменкой нормальной.
— Ну я ещё подумаю, — робко говорю я. Папу обижать не хотелось.
— Да, безусловно, надо ещё подумать, походишь, попробуешь, где тебе больше понравится, там и останешься, — приобняла меня мама, и мы вместе улыбнулись друг другу.
Через несколько дней мы с мамой и её сестрой ходили в цирк. Уже поднимаясь по лестнице из гардероба на выход, мама вдруг увидела на стене бумажку, в которой значилось, что идёт набор в молодёжную цирковую группу.
— Николь, а ты случайно не хочешь попробовать походить в цирковую студию? — спросила она меня, разглядывая в руке небольшой листок.
— Конечно, хочу! — обрадовалась я. В моей голове цирковая студия выглядела как идеальное место для игры и развлечений с животными.
Так и произошло, что мама записала меня в цирковую студию. На следующий день мы пришли туда в назначенное время. Я покрепче сжала мамину руку, потому что испугалась ещё одного нового коллектива.
Заходить надо было с другой стороны здания цирка, вход для персонала такой. Только шагнув туда, я ощутила незабываемый животный запах, он во всём цирке чувствовался, но эта часть оказалась особенно пропитанной животным духом. Я немного поморщилась, но деваться уже было некуда.
Нас встретил тренер, и мама успешно передала меня ему, только оставила мне сумку с одеждой. Я удивилась, думала, переодеваться вообще не понадобится, но когда открыла сумку, ужаснулась, там лежала форма ещё хуже, чем у меня раньше была на танцах, она полностью всё облегала и подчёркивала, а с моим животом и ляжками такое просто унизительно.
Я стояла почти не шевелясь и постоянно подтягивала коротенькие шортики ближе к коленям. Мне казалось, что смеялись с меня все, вся группа, как на самом деле — не знаю, мне хотелось только плакать.
Однако к концу занятия мне удалось успокоиться и взять себя в руки. Я даже научилась жонглировать тремя мячами, а это уже успех.