Дрожащими пальцами он нащупал что-то мягкое, трепещущее. Ещё тёплое. Ещё недавно живое, которое бегало, прыгало, дышало, издавало звуки и запахи. Теперь никаких звуков оно больше издать не могло. Но запах… запах оставался. Уже немного другой, уже чуть более кислый, но всё же запах, который манил, дурманил и притягивал. И в то же время отвращал, навевая чувство брезгливости.
Кошка… Ему никогда не нравились кошки. Эти маленькие мяукающие существа вызывали раздражение одним своим видом. Странно, что люди так часто заводят их у себя дома. Хотя что тут странного? Всё логично: одни жалкие существа соседствуют с другими, паразитируют друг на друге.
Но он — не такой. Он всегда знал, что ему не место в этом убогом мире глупых человечков. Он — другой. Он иной породы, иного племени, иной крови.
Кровь… Именно она манила его так нещадно. Она тянула его к себе липкими щипцами и заставляла изнывать от жажды. Кровь, согревавшая мелких паразитов, должна была согревать его, принадлежать ему. Сладкая, тягучая, опьяняющая. Но её всегда скрывала под собой мерзкая шкура, которую люди называют кожей. Он терпеть не мог кожу. Он ненавидел кожу. Его трясло от необходимости отковыривать и сдирать грубый некрасивый слой, под которым хранилось то, что ему так необходимо. Без кожи тела выглядели куда привлекательнее, куда более симпатичными и лакомыми. Такими сочными и нежными, такими… беззащитными.
Он невольно улыбнулся, снова ощутив мягкую плоть под пальцами. Конечно, кошка, даже без шкуры, — далеко не предел мечтаний. Будь его воля, он никогда бы не опустился до такого. Не стал бы повторять отвратительные опыты юности. У него ведь получалось держаться, долго получалось. Было время, что он как будто бы уже навсегда решил, что жажда над ним больше невластна. Те дни он помнил смутно. Он вообще теперь многое забывал. И всё это происходило от жажды, с которой однажды не совладал и опять сорвался. Чем больше утолял её, тем больше хотелось. Чем больше чужой крови касалось его клыков, тем меньше он хранил воспоминания о своём относительно человеческом существовании.
Он всё равно никогда не был человеком. К чему были все эти ужимки? К чему была эта бесконечная борьба с самим собой? Он — тот, кто он есть. Не урод и не ошибка природы, нет. И уж тем более не больной. Напротив, он — высшая форма жизни. И особенно ясно он это понял прямо сейчас, когда снова оказался вынужден лакомиться кошкой. Конечно, лучше, чем совсем ничего. Однако жажда всё явственнее давала понять — под кошачьей шкурой теплится вовсе не так кровь, которая ему действительно необходима.
Он должен что-то предпринять. Должен напрячь все силы и ум. Он ведь умный, по-настоящему умный, в отличие от всех этих кошек, крыс, голубей и их ближайших соседей. Да, ему нужны именно соседи, которые считают себя высшим звеном эволюции. Ему нужны люди. Это их отвратительная голая шкура скрывает бесценное сокровище, на самом деле предназначенная для него.
Опустившись на четвереньки, он поднёс к лицу окровавленную тушку, закрыл глаза и ещё раз втянул ноздрями терпкий аромат.
Мерзость…
Но скоро всё изменится. Скоро он найдёт способ выйти на настоящую охоту. Очень скоро он утолит свою жажду и станет невероятно счастливым.
В замызганное окно служебной «Шохи» дважды постучали. Никита Верещагин, всего на пару секунд закрывший глаза, тут же подскочил с испуга и на автомате схватился за подъёмный механизм. Над опустившимся стеклом в салон проникла женская рука с зажатым листком бумаги.
— Возьмите, пожалуйста, молодой человек, — произнесла незнакомая женщина, лица которой Верещагин так и не успел запомнить, после чего она тотчас разжала пальцы и быстро убралась прочь.
Никита потёр веки. Похоже, он вырубился прямо за рулём, хотя собирался просто немного собраться с силами перед новым делом. Но бессонная ночь взяла своё, и организм не выдержал, дав сбой в самый неподходящий момент. Наверное, стоило хотя бы мысленно поблагодарить незнакомку, которая уберегла его от продолжительной спячки. Сейчас совсем не время предаваться сну. Поступивший вызов обещал перетечь в долгое и неприятное расследование. Так что проблему с ночным отдыхом нужно было решать другими методами.
Верещагин глянул на колени, куда упал лист бумаги, развернул его и не сразу понял, что перед ним.
«Это священное письмо, присланное с самих Небес, дабы уберечь вас, грешных, от страшной кары. Если вы получили это письмо, знайте, вы уже в Списке. Дьявол охотится за вами. Он жаждет заполучить вашу бессмертную Душу и умертвить вашу плоть.
С этой секунды, как вы получили это письмо, уже начался обратный отсчёт. Тёмные Силы не дремлют. Тьма надвигается. Каждый день может стать для вас последним. А по истечении Семи Дней уже ничто вас не спасёт, если вы не перепишите это письмо слово в слово десять раз. После чего необходимо раздать каждый экземпляр десяти случайным людям. Этот экземпляр вы обязаны сжечь над огнём освящённой свечи в ближайшее полнолуние.
Торопитесь! Дьявол идёт за вами! Прямо сейчас он смотрит на вас и строит план расправы!
Не медлите ни секунды! У вас есть всего Семь Дней!
Помните: слово в слово, без единой ошибки.
Да поможет вам Бог. Аминь!»
Верещагин снова закрыл глаза и скомкал в кулаке «священное письмо». Разумеется, он не верил в подобную чушь и не понимал, как могут в неё верить другие. Он уже встречал подобные послания. В последнее время они ходили по всей стране, как вспышка чумы, которая уже грозила перерасти в настоящую эпидемию. Даже его собственная мать пыталась всучить Никите написанную ею копию чьей-то шизофренической фантазии.
Но Василису Павловну ещё можно было понять. После смерти мужа она так и не сумела окончательно прийти в себя. Ударялась то в религию, то в какие-то народные верования, а то и вовсе в новомодные эзотерические течения. В общем, сознание её металось в попытке найти новые точки опоры в этой жизни. Никита старался относиться к этому снисходительно, уговаривая себя, что пока никакого реального вреда увлечения матери не несут. Но совсем избавиться от раздражения порой было непросто.
Дурацкое письмо, брошенное незнакомой женщиной, лишний раз надавило на больную мозоль. Скорее всего, незнакомая дама также стала суеверной не от хорошей жизни, что в свою очередь тоже имело объяснение. В стране царил бардак, а в целом мире и без того никогда не наблюдалось стабильности. Перестройка пришла и ушла, так ничего не построив. Нерушимый Союз развалился. Отечественное производство фактически перестало существовать, а полки магазинов завалило иностранными товарами. В каждом районе Тамбова, как и в каждом маленьком или большом городе, расплодились криминальные банды профессиональных бездельников, благодаря которым Верещагин и его сослуживцы были обеспечены работой на месяцы, а то и годы вперёд.
Не исключено, что и нынешнее преступление — дело рук как раз таких маргинальных элементов, которые возомнили себя безнаказанными. Так что на лёгкое помешательство Василисы Павловны точно можно было глядеть сквозь пальцы. Существовали вещи куда серьёзнее и страшнее, и именно они требовали от капитана милиции Верещагина предельной собранности и концентрации.
Выйдя из машины, он направился к типичному подъезду многоквартирного дома. Кодовый замок на двери, похоже, давно был неисправен. Сразу при входе пахнуло смрадом застоялой мочи, а стены поприветствовали уродливыми надписями и примитивными рисунками половых органов. Никита бегло оглядел подъезд, но пока не заметил ничего интересного. Его уже ждали наверху — в квартире с номером «56» на четвёртом этаже.
Ещё в коридоре он ощутил нарастающее напряжение. Как будто что-то внутри противилось тому, чтобы он шёл дальше. Наверное, потому что уже примерно представлял, с чем придётся столкнуться. Верещагин отметил в воздухе навязчивый аромат восточных благовоний, который сильно перебивался другим, появившимся здесь совсем недавно, — металлическим и удушливым запахом крови. Исходя из плотности этого запаха, крови должно было пролиться немало.
Верещагин почти угадал. Почти — потому что при входе в жилую комнату впервые увидел такое количество крови, которой буквально залило всё кругом. Пол, стены, мебель и даже потолок были покрыты брызгами и кровавыми отпечатками. Точно кто-то желал специально оставить как можно больше следов. Место преступления напоминало реальную бойню, и случившееся вряд ли заняло несколько секунд. Тот, кто учинил это зверство, провёл здесь не один час.
Стараясь двигаться с максимальной аккуратностью, капитан подошёл к лежащей на полу жертве. Чутьё не обмануло — такое преступление надолго запомнится не только Верещагину, но и всем, кому не посчастливилось узнать о нём. Распотрошённое и изломанное в нескольких местах тело было полностью лишено кожи. Не осталось фактически ни одного клочка эпидермиса, даже пальцы зияли вывернутым наружу мясом. Это выглядело настолько ирреально, что Никита даже не испытал отвращения, не до конца осознавая, что мёртвая плоть ещё недавно являлась живым человеком. Лишь широко распахнутые глаза, лишённые век, возвращали капитана в ужасающую реальность. Глаза глядели совершенно безумно, застыв в одной точке неподвижно. Верещагин присмотрелся — зелёные. У этой девушки были зелёные глаза. Возможно, когда-то красивые и пленительные.
Покуда велась следственная работа на месте преступления, Верещагина не отпускало чувство, которому он не мог дать точного определения. Чувство, которое буквально выгрызало в нём дыру. Скорее всего оно являло собой реакцию на полную иррациональность случившегося. Чем дольше он изучал оставленные следы, тем меньше понимал, кому и для чего понадобилось вытворить подобное зверство. Можно было сколько угодно искать улики, но уже становилось ясно, что в этой квартире немало того, что может повести по ошибочному пути. Нужно обнаружить то, что укажет именно на преступника.
Переводя взгляд с предмета на предмет, Никита остановился на осколках, которые, судя по всему, некогда были кофейной чашкой. Он достал пластиковый пакет и принялся аккуратно собирать кусочки вместе с крупинками кофейной гущи.
— Думаешь там «пальчики» найти? — поинтересовался Карасёв, в это время обследовавший мебель в другой части комнаты.
— Всё может быть.
Капитан глянул на собранные осколки сквозь прозрачную плёнку. Насколько он мог судить, чашка была всего одна. Значит, находилась она в руках либо самой жертвы, либо её гостя. Нет никакой гарантии, что даже во втором случае тем самым гостем окажется именно преступник, но следовательское чутье говорило об обратном.
— Даже если есть там «пальчики», — проворчал Николаич, — у виновницы торжества своих пальчиков уже нет.
Никита невольно глянул на изуродованные руки, лишённые кожи, и отвернулся. Трофимов говорил дело: сличить отпечатки с отпечатками погибшей не выйдет. Только если по количеству других отпечатков в квартире. Но если девушка жила тут не одна? Или жила совсем недавно? Надо искать что-то более существенное.
— Лучше сюда погляди, — позвал Федор, указывая на угол старого комода, который, как и все прочие предметы, разрисовало кровавыми полосами.
Подойдя, Никита прищурился и заметил несколько волосков, застрявших в стыке досок. Возможно, Виолетта в какой-то момент ударилась о комод, из-за чего волосы сорвало с её головы. Однако есть вероятность, что сам убийца по неосторожности или во время падения зацепился об острый угол. Всё может быть…
— И это тоже на экспертизу, — распорядился следователь. — И вот ещё…
Он хотел было попросить старлея собрать карты с пола, но договорить он не успел.
— Вита… — прозвучало у входа, и все присутствующие разом обернусь.
Что-то с лязгающим звуком упало на пол, когда ослабевшие руки не выдержали тяжести принесённых из супермаркета пакетов.
— Виточка! — закричала девушка, неизвестно как очутившаяся прямо у порога кровавого побоища.
Она бросилась напрямик к центру комнаты. Верещагин едва успел её перехватить прежде, чем незнакомка добежала до истерзанного тела.
— Пустите! Пустите! — девушка вырывалась настолько отчаянно, что вдобавок понадобилась помощь Карасёва, чтобы оттащить её. — Пустите меня! Вита! Вита!..
Её крик немедленно перешёл в рёв, как только милиционеры выволокли девушку из квартиры. Она сделала ещё одну попытку пробиться внутрь, но Верещагин снова оказался быстрее.
— Успокойтесь, слышите? Успокойтесь, — он схватил рыдающую женщину за худые плечи, удерживая подальше от двери.
Она была уже не в состоянии что-либо говорить или что-то требовать. Хотя осознание случившегося ещё не произошло, вырвавшиеся слёзы пресекли любую возможность сопротивляться. Девушка в полнейшем отчаянии уткнулась лбом в плечо следователя и пронзительно закричала. На её крик выглянули из соседней квартиры соседи.
— Мож, это?.. — шепнул Федя. — Ну, докторов позвать?..
— Не надо никого звать, — ответил следователь. — Продолжайте работать.
Он перехватил девушку под локоть и попытался увести с лестничной площадки. Нехотя, шаг за шагом она всё-таки стала послушно переставлять ноги, не переставая плакать. Наконец, вдвоём с Никитой они вышли из подъезда. Стылый ноябрьский день дохнул в лицо. Но сейчас холод был скорее необходим. Он будто бы замораживал все чувства и не давал истерике достигнуть своего апогея.
Девушка ещё рыдала, привалившись к кирпичной стене спиной, сидя на корточках. Верещагин стоял рядом, старался не смотреть на неё прямо, но и не выпускал из виду. Просто ждал, когда волна схлынет. А она обязательно схлынет. По долгу службы ему уже приходилось сталкиваться с такими ситуациями, и он знал, что нужно лишь подождать, чтобы затем хладнокровно допросить человека и выяснить необходимую информацию, невзирая на горе и пережитый шок. Обычная процедура, протокольная.
Хотя почему-то именно эту девушку ему было особенно жалко. Возможно, потому что, к её же несчастью, она увидела воочию то, что видеть не должна. Да и никто не должен, по большому счёту. Но само место преступления — особая, зловещая территория. Тем более, такого преступления.
— У вас сигареты есть? — послышался уже почти спокойный голос незнакомки.
— Есть, — Никита вытащил пачку из кармана кожаной куртки и вместе с зажигалкой протянул ей.
Она закурила. Сам Верещагин не курил, но всегда носил сигареты с собой, на всякий случай. И подворачивался такой случай довольно часто.
— Спасибо, — девушка выпустила дым изо рта и уставилась мыльным взглядом вперёд перед собой.
Никита пока не решался задавать вопросы, но продолжал искоса изучать её. На вид — от двадцати пяти до тридцати лет, довольно высокая, стройная, даже худощавая. Красные длинные волосы отметил особо. Не только потому, что они явно бросались в глаза, но и потому, что точно не имели ничего общего с найденной уликой. Одета в короткую кожанку, слишком лёгкую для такой погоды. Облегающие джинсы по моде — как сейчас любит носить молодёжь, кислотно-оранжевого цвета. Топ под грудь — тоже кислотный, только ярко-розовый. Разумно было бы предположить, что она — типичная тусовщица, которая любит всякие рэйверские вечеринки. Однако Никита решил не делать поспешных выводов. Кроме того, он отметил не только одежду на девушке, но и её аксессуары — множество браслетов и феничек на запястьях, а также несколько спутавшихся друг с другом медальонов на шее. Все они были украшены какими-то символами, буквами и знаками.
Несмотря на своё совершенно разбитое состояние, Ашат тотчас почуяла надвигающуюся угрозу. Она быстро поднялась на ноги, пока Верещагин ещё даже не успел среагировать, и кинулась прочь. Орущие женщины попытались загородить ей путь. Долго не раздумывая, девушка вцепилась в вязанную шапку первой же приблизившейся и натянула хозяйке на нос, второй рукой почти в ту же секунду схватилась за шарф другой дамочки так, что та закашлялась и чуть не упала от неожиданности. Однако третьей удалось добраться до Ашат и схватить её за лацканы косухи.
— Убирайся прочь, гадина! — вопила тётка истерическим голосом. — Убирайся обратно в свой ад!
— Только после тебя! — выпалила ей лицо Ашат.
Возможно, она бы даже плюнула обидчице прямо в глаз, если бы не вмешался Верещагин.
— Спокойно! — он попытался разнять сцепившихся женщин. — Прекратиться драку! Немедленно!
Воспользовавшись секундным замешательством, Ашат вырвалась из захвата, оттолкнула тётку и пустилась наутёк.
— А ну, стоять! — заорал Никита, намереваясь рвануть в погоню, но не тут-то было.
Теперь разъярённая женщина вцепилась уже в него.
— Вы ещё кто?! — взвизгнула она, крепко держа капитана. — Вы тоже заодно с этой гадиной?!
— Я из милиции! — не выдержал Верещагин и повысил голос. — А вы кто?! И что себе позволяете?!
— Я управдом, — с гордостью фыркнула тётка и всё отпустила капитана. — И я отвечаю за порядок.
— Какой же это порядок, что вы втроём на невинного человека нападаете?
— Не человек она! — подключилась к разговору та, которую Ашат придушила шарфом.
— Не человек! — проблеяла сбоку третья, поправляя свою шапку.
— В каком это смысле «не человек»? — уже начинал злиться следователь.
— Вы что же, сами ничего не видите? — продолжала возбухать управдомша. — Её Дьявол разорвал! А она цельная обратно вернулась!
— Какой дьявол? Вы что городите, гражданка?
— Обычный! — огрызнулась она. — Такой, о котором святые письма предупреждают. Мы все знаем эту ведьму Виолетту. Давно она тут промышляет. Спасу от неё никакого. Так хоть Дьявол её забрал, а оказывается, недозабрал!
— Мы так и знали, что живая она! — продолжила объяснения тётка в шарфе. — Хотели убедиться, что она мертвее мёртвого, а она вона как скачет!
— С того свету вернулась, — промямлила «вязаная шапка» и осенила себя крестом. — Хосподи Иисусе! Шо ж делается-то?..
— Милиция разберётся, что тут делается, — ответил следователь, глядя в проулок, где минуту назад скрылась Ашат.
Конечно, он уже сам плохо понимал, что тут делается, но твёрдо знал, что разобраться во всём предстоит именно ему.
— Товарищ милиционер, — не унималась управдомша, — вы только там разберитесь по уму!..
Верещагин не стал больше ничего слушать. Последнее наставление прилетело ему в спину, когда он убегал следом за человеком, который в данный момент казался даже более вменяем, чем местные блюстительницы порядка. По крайней мере, у Ашат (или всё-таки — у Виолетты?..) должны были быть ответы на многие вопросы.
Капитан быстро пересёк двор и нырнул в просвет между домами. На некоторое время он оказался в совершенной темноте, которую внезапно разорвал душераздирающий вопль. Что-то чёрное шустро проскользнуло под ногами Никиты. Перепугался он до полусмерти, что аж схватился за сердце.
— Твою мать!.. — выругался Верещагин, поняв, что умудрился наступить на дремавшую кошку.
Животное, конечно, ни в чём виновато не было. Но эта нелепая случайность отняла ещё несколько драгоценных секунд у следователя. Очутившись по другую сторону строений, он остановился и стал глядеть по сторонам. На улице стремительно темнело, и всё же оставшегося солнечного света ещё бы хватило, чтобы легко увидеть красные, как факел, волосы беглянки.
Куда же делась Ашат? Если она приехала на машине, то у неё было достаточно времени, чтобы скрыться. Но в таком случае она бы наверняка поставила автомобиль возле подъезда, как сделал Верещагин. Однако девушка полетела прочь со двора. Стало быть, передвигалась она не на личном авто. Капитан пошёл наугад, попутно размышляя.
Какие ещё варианты? Могла поймать «бомбилу». Здесь в них недостатка не имелось — почти все тамбовчане с собственным транспортом время от времени промышляли частным извозом. Лёгкий заработок, быстрые деньги. Хотя бы на сигареты хватит.
Сигареты…
Никита опустил глаза и заметил в паре метров от себя лежащий окурок, который, вероятно, бросили совсем недавно. Нагнувшись ближе, он разглядел над жёлтым, измазанным красной помадой фильтром надпись — «Ява Москва». И хотя курил такие сигареты едва ни каждый второй курильщик в Тамбове, Верещагин понял, что выбрал верное направление. А ещё понял, что какой-то отрезок пути Ашат всё-таки преодолела пешком.
В этот момент ему навстречу шёл случайный прохожий — мужичок лет пятидесяти. Капитан остановил его.
— Извините, вы случайно тут не видели девушку? Молодую, лет двадцать пять, с длинными красными волосами?
— Красными? — удивился тот и пожал плечами. — Нет, не видел.
Он двинулся дальше. Задерживать его смысла не было, зато был смысл прикинуть, куда могла свернуть с этой дороги девушка. Во дворы? В этой части города их масса. А если пройти чуть дальше, уже начинался частный сектор, где затеряться вообще не составило бы труда.
Где же она?..
Пришлось снова довериться интуиции и заглянуть в первый попавшийся по пути двор. Верещагин надеялся лишь на удачу, но ведь порой именно она играла решающую роль в следствии. Удача, внимательность и смекалка — три неотъемлемые составляющие успешных поисков. И если что-то из этого подводило, с двумя другими пролить свет на произошедшее оказывалось ой как непросто. Сейчас ему нужна была удача. Разумеется, найти данные погибшей и её ближайших родственников не составит особого труда, но это займёт время. А здесь и сейчас уже был реальный шанс выяснить какие-то подробности. Возможно, решающие подробности.
На Комсомольской площади, или как говорили тамбовчане — на Комсе, располагалось множество самых разных злачных мест, поскольку находился район в самом центре. Тут же недалеко красовалось первое в городе казино в здании старого «Детского мира», которое Верещагин как раз проезжал мимо, направляясь по улице Советской. К заведению уже стягивались желающие просадить честно или не совсем честно заработанные деньги. И Никита в который раз подловил себя на мысли, как многого он не понимает из обыденных для других людей привычек и убеждений.
Как можно верить написанным кем-то бредням? Как можно ходить к каким-то гадалкам? Как можно добровольно отдавать все свои сбережения на волю случая, играя в рулетку? А самое вопиющее — как можно убить молодую беззащитную девушку, да ещё настолько зверским способом?
Покойный Алексей Макарович воспитывал Никиту в совершенно иных ценностях, потому сын пошёл по стопам отца, во всём. А теперь, после смерти родителя, Никита особо чувствовал на себе ответственность — двойную ответственность. Как будто вся ответственность, что лежала на плечах подполковника милиции Верещагине, теперь перешла на младшего по званию капитана Верещагина, который обязан был продолжать не только следить за порядком в городе, но и твёрдо следовать переданным ценностям.
Просто так пустить дело на самотёк Никита не имел право. Что, если случай с Виолеттой окажется не единичным? Пока оснований так считать не имелось. Вполне возможно, гадалка связалась с какими-то криминальными элементами, чем-то не угодила им, за что и поплатилась. А способ расправы с ней был выбран просто для устрашения и антуража. Может, Ашат именно это и имела в виду, когда говорила, что знала о смерти сестры. Но в любом случае Верещагин знал: если кто-то способен на подобное, его аппетиты со временем могут возрасти. А такого никак нельзя допустить.
Оставив машину у тротуара, капитан вышел в зреющий вечерний холод, и тут же был атакован двумя скучающими «ночными бабочками», которые только вышли на свою охоту.
— Привет, — игриво подмигнула одна с размалёванными розовыми губами и густо наложенными голубыми тенями на верхних веках. — Хочешь отдохнуть?
— Хочу, — на автомате ответил Никита. — Но покой нам только снится.
— Оу! — поморщилась девушка. — Только не говори, что ты легавый.
— А если так, то что?
— Тогда я просто мимо проходила, а все вопросы вообще не ко мне.
Вторая девушка в плюшевой чёрной мини-юбке на всякий случай убралась подальше. Однако первая, наряженная в короткие джинсовые шорты, едва закрывавшие ягодицы, оказалась не из пугливых. Значит, стоит тут не первый день, хотя лица её Верещагин не припомнил. Впрочем, он не знал всех проституток в городе и старался как можно реже обращаться к ним за информацией. Но сейчас ему бы не помещала кое-какая помощь.
— Ты лучше скажи мне, — обратился он к жрице любви, — ты что-нибудь знаешь о каком-то подвальчике?
— Подвальчике? Это чё вообще? Ресторан, где подают крыс на ужин? — она засмеялась.
Никита не поддержал её шутку и просто уточнил:
— Возможно, это какой-то бар. Он находится рядом с витриной, где стоит чучело волка.
— А-а-а! — протянула девушка. — Тамбовский волк тебе товарищ! — она снова засмеялась. — Ну, канешн, знаю. Вон тама эта витрина, — и указала куда-то в сторону.
— Спасибо, — кинул Никита и уже собирался уйти.
— Эй! — окликнула проститутка. — Ты чё, правда мент?
— Не похож?
Она пожала плечами:
— По форме вы ваще все на одно лицо. А без формы даже ничё такие попадаетесь. И, раз уж ты без формы, можно по-быстрому, за полцены.
Девушка снабдила своё предложение весьма красноречивым движением языка, которым подвигала изнутри щёку.
— Заманчиво, — улыбнулся Никита. — Но ты что-то не на то деньги тратишь. Лучше одёжку себе какую потеплее купила. Замёрзнешь же.
— Пошёл ты, зануда.
Она демонстративно отвернулась, а Верещагин только головой покачал и двинулся в указанную сторону. Найти нужную витрину получилось далеко не сразу — там не горел свет, и, похоже, лавка не работала уже не первый месяц. Разверзнутая в хищном оскале морда давно умершего волка блеснула белыми клыками за стеклом, и следователь несколько минут изучал хищника, навсегда застывшего в одной позе.
Никита не раз видел волков — и с относительно близкого, и с дальнего расстояния. Однако посмотреть в глаза лесному стражу настолько пристально удалось лишь сейчас. Глаза были неживые, пластиковые, мутные. И это совершенно не вязалось с остальным образом, который хотел передать неизвестный таксидермист. Неудивительно, что чучело наверняка простояло здесь не первый год. Кому в здравом уме захотелось бы забрать его к себе домой? Дома ведь должен царить уют и покой.
Верещагин вспомнил мрачную комнату гадалки, ставшую ещё более зловещей после чудовищного убийства. Виолетта тоже, скорее всего, старалась воссоздать собственный уютный мир таким, каким она его себе представляла. Только этот мир изначально отличала тёмная атмосфера, а о том, как прошли последние минуты жизни девушки в этой комнате, лучше было вообще пока не думать.
Пройдя немного дальше по улице, Никита заметил крошечный проулок между домами. Он повернул туда и вскоре заметил небольшой козырёк, низко расположенный над землёй и слегка припорошённый снегом. Пока снегопады ещё не завладели полностью городом, и сугробы не успевали вырасти. Однако за городом или в особенно тёмных закоулках снежный покров мог сохраняться. А тут отчётливо почувствовался стылый холод, как будто температура резко упала на несколько градусов.
Под козырьком находились ступени, ведущие вниз — в подвал. Тот ли это подвальчик или не тот, проверить можно было лишь опытным путём. Верещагин стал осторожно спускаться по лестнице. Никакого дополнительного освещения не было. Единственный свет перепадал с ближайшей улицы, но и его не хватило, чтобы заметить две последние ступеньки. Никита промахнулся на финальном шаге и чуть не потерял равновесие. Спасла ручка двери, за которую он инстинктивно схватился.
Как только Верещагин очутился по другую сторону, дверь с громким лязганием захлопнулась за его спиной. Следователь вздрогнул от неожиданности и попытался что-то различить в плотной тьме. Зрение отказывалось улавливать хоть какие-то признаки световых пятен. Никита прошёлся по карманам в поисках зажигалки, но тут же вспомнил, что красноволосая девушка удрала, прихватив с собой и курево, и огниво. Однако он также вспомнил, что, кажется, у него при себе оставались спички. Их-то Верещагин и нащупал в заднем кармане брюк.
Несколько раз чиркнув о край коробка, ему наконец удалось осветить небольшой клочок пространства перед собой. А находился он теперь аккурат перед другой дверью, которая располагалась буквально в полуметре от первой. Он стоял в крошечном предбаннике, видимо, служившим дополнительной защитой от исходящих из помещения звуков. На двери канцелярскими кнопками был криво прибит бумажный плакат с изображением лесного хищника.
«Тамбовский волк» — гласила оставленная кем-то на плакате надпись, сделанная чёрным маркером и изначально не присутствовавшая на изображении. Ничего удивительного в таком названии не было. Волк издавна считался одним из символов Тамбова, а крылатая фраза из советского фильма только укрепила устойчивую ассоциацию. Подобным образом могли именовать почти что угодно — начиная от детского лагеря отдыха до охотничьего клуба. Правда, именно сейчас Никита понятия не имел, куда его занесло и чего ждать от неизвестного заведения.
Спичка погасла, но капитан не стал зажигать следующую. Коробок сжал покрепче, чтобы не выронить, а сам открыл вторую дверь. Она оказалась куда тяжелее входной. Видимо, и впрямь её установщик озаботился вопросом звукоизоляции. Мысленно Верещагин приготовился к акустическому удару, как только заглянет внутрь. Однако никаких громких шумов не различил.
Играла лишь тихая музыка. Вроде электронная — Никита слабо разбирался в этих новомодных жанрах, но шестиструнку от синтезатора бы отличил. Здесь звучал скорее второй вариант. Впрочем, довольно мелодично и стройно. Музыка сопровождалась женским вокалом, только не словами, а какими-то завываниями. По крайней мере, радовало то, что тут был свет. Точечный и приглушённый он исходил от множества лампад, свечей и небольших светильников в разных частях помещения. У дальней стены находилась барная стойка или, скорее, то, что её заменяло — метровая перегородка, обитая бамбуковыми стеблями. Были здесь и столики со стульями. А ещё по периметру Никита заметил шторы, которые, возможно, отгораживали часть площади на маленькие уединённые закутки. Как раз при появлении капитана сквозь такую штору просочилась внутрь незнакомая женщина, тотчас исчезнув из виду.
Верещагин вслушался и, кажется, различил обрывки чьих-то бесед, но в этом он не мог быть уверен на сто процентов. Это вполне мог быть и обман слуха — просто эхо от музыки, отбившееся от стен. В данный момент важно было другое — найти того, с кем можно поговорить. За стойкой как раз крутился бармен. Довольно странного вида парень, одетый так, как будто полчаса назад снимался в низкопробном китайском боевике про мастеров кунг-фу. Однако взгляд следователя остановился не на нём. Даже в самых смелых своих надеждах Верещагин не рассчитывал на такую удачу, но именно она только что махнула своим крылом.
За стойкой на высоком барном стуле спиной к вошедшему сидела девушка. Девушка с длинными красными волосами. Полностью погружённая в свои мысли, она не обратила внимания на Никиту, даже когда он сел с ней рядом на соседний стул.
— Добрый вечер, — произнёс он.
Девушка нехотя повернулась. Она собиралась что-то ответить на автомате, но резко замолчала, узнав лицо следователя.
— Недобрый вечер, — констатировала Ашат.
Больше всего Верещагин боялся, что при виде него ценная свидетельница опять даст дёру. Но ничего подобного не случилось. Ашат курила присвоенные сигареты и цедила красное вино из гранённого стакана.
— Выпьешь со мной? — предложила она. — Не чокаясь.
— Я за рулём.
— И что? У тебя ж ксива есть.
— Закон для всех един.
— Закон, — едко усмехнулась девушка. — А где был твой закон, когда убивали мою сестру?
— К сожалению, не все исполняют законы. Именно для этого и существует моя профессия.
Она глянула на капитана чуть менее враждебно. По большому счёту, Ашат не испытывала к этому мужчине никакой ненависти. Но в данный момент ей до отчаяния было необходимо хоть кого-то ненавидеть, кого-то конкретного, а не абстрактного и невидимого.
— Не хочешь пить, тогда лучше вали отсюда, капитан.
— Не могу, — спокойно ответил Верещагин. — Для начала я хочу поговорить с тобой.
— А ты не хочешь для начала спросить, хочу ли я говорить с тобой? — с явным вызовом поинтересовалась Ашат.
— Я и так знаю ответ, — он пожал плечами. — Но это не меняет того, что у тебя наверняка есть какая-то информация, которая поможет поскорее найти убийцу твоей сестры. А этого, полагаю, ты хочешь даже больше, чем я.
Она отвернулась, не желая признавать его правоту.
— Мне нечего тебе рассказать.
— Ну, как нечего?.. — осторожно начал следователь. — Ты сказала, что знала заранее о смерти Виолетты.
— Да, знала. И?
— И я бы хотел понять, откуда ты могла это знать?
Ашат снова поглядела ему в глаза. Разумеется, у неё был ответ, множество ответов, даже на те вопросы, которые мент ещё не озвучил. Другое дело — нужны ли ему такие ответы?
— Мне сказали карты, — медленно и вкрадчиво произнесла девушка, не спуская глаз с капитана.
— Карты?.. — Никита задумался. — Ты имеешь в виду… какие-то магические карты?
Он хоть и старался поддерживать разговор в нейтральном тоне, но Ашат всё-таки расслышала явный сарказм в его словах.
— Это не магия, — она разочаровано покачала головой. — Но тебе всё равно не понять.
— Ты расскажи, а пойму я или нет — дело десятое. Важно лишь то, чтобы это помогло следствию.
Итак, Верещагину удалось получить ответы на некоторые несостыковки в данном деле, но, увы, яснее картина произошедшего от этого не стала. Зато появился первый и весьма вероятный подозреваемый. По статистике, большинство тяжких преступлений совершается либо родственниками, либо людьми из ближайшего окружения жертвы. Так что теперь Никите предстояло выяснить больше об этом ловеласе, который умудрился обвести вокруг пальца сразу двух симпатичных сестёр.
Конечно, капитан не видел прижизненного образа Виолетты, но, раз уж она имела немалое сходство со своей близняшкой, значит, была недурна. То, что Ашат действительно красива, Никита не хотел признаваться даже самому себе. Такие мысли не входили в его должностные заметки и не играли никакой роли в раскрытии преступления. И всё же он не мог не отметить, что девушка привлекательна, какой-то особой, огненной и непримиримой красотой. Родись она на пару веков раньше, и её наверняка бы уже сожгли на костре вместе с сестрой, особенно с учётом их увлечений.
Чтобы немного отвлечь внимание и разрядить обстановку, Верещагин задал вопрос, который не имел прямого отношения к делу, но который заинтересовал его лично.
— Почему ты называешь себя Ашат, если ты Наталья?
Девушка поглядела на него то ли подозрительно, то ли просто удивлённо.
— А тебе зачем знать? — резонно переспросила она.
И Никита отметил, что, несмотря на количество выпитого и пережитого, она сохраняет вполне трезвый рассудок.
— Просто хочу лучше понять, какая ты. И таким образом представить, какой была Виолетта.
— Тогда почему не спрашиваешь о ней?
— А ты бы хотела сейчас говорить о ней?
Наталья поджала губы, с которых уже немного истёрлась красная помада. Она постаралась не выказать свои чувства, но следовательское чутьё подсказало, что Никита попал в самую точку. В болезненную точку.
— Что бы ты не спросил обо мне, я в любом случае вспомню о Виолетте. В детстве она звала меня Таша — сокращённо от «Наташа». А когда мы стали… Ну, в общем, взрослыми… Я решила взять себе новое имя и просто перевернула детское прозвище наоборот.
— Это… вроде как творческий псевдоним?
Ашат слегка улыбнулась.
— Считай, что так.
— А у Виолетты был творческий псевдоним?
Улыбка тут же погасла.
— Нет, не было. Я же говорю: мы не во всём действовали одинаково. Если можно так выразиться, Вита была светлой стороной медали, а я — тёмной.
— Правда? И в чём это выражалось?
— Да во всём.
Бармен поставил перед Ашат целую бутылку вина и сделал какой-то знак глазами. Возможно, и он принял девушку за её сестру, но сама Ашат ему просто благодарно кивнула. Бармен, напоследок оглядев капитана, удалился.
— Что это за место? — поинтересовался Верещагин, снова пробегая взглядом по незнакомому пространству.
— Просто место, — ответила Ашат, выпив разом сразу половину стакана. Удивительно, но голос её пока не заплетался, а оставался полностью членораздельным. Единственное, что изменилось, заметил следователь, интонации стали чуть более дружелюбными. — У него даже названия как такового нет. Кто-то зовёт «Подвальчик», кто-то — «Тамбовский волк». Но о нём мало кто знает, хоть и находится в центре города. Так сказать, для своих.
— А кто эти «свои»?
Ашат поставила локоть на стойку и подпёрла ладонью голову.
— Да кто угодно. Лишь бы погромы не устраивали.
— А что за теми шторами?
Она сузила глаза, как бы пытаясь понять, чего на самом деле добивается следователь своими расспросами.
— Там происходит таинство.
— Таинство?.. — не понял Никита.
— Именно.
— А можно узнать, что это за таинства?
— А ты сам сходи и узнай, — Ашат коварно улыбнулась.
И от этой улыбки Верещагин почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Он был отнюдь не из пугливых, но окружающая атмосфера и голос девушки навевали странное состояние, которому он не мог подобрать точного определения, боясь ошибиться. По мнению Верещагина, всё здесь было странным и непонятным. И он бы не преминул в самом деле лично узнать, что творится по другую сторону занавесок, если бы не боялся, что Ашат опять улизнёт.
В этот момент женщина, которая прежде входила в отгороженное пространство, как раз вышла обратно. Она будто была чем-то расстроена. Подойдя к стойке, женщина тихо шепнула бармену заказ. Тот кивнул и ушёл заваривать для гостьи чай. А Никита воспользовался моментом, чтобы обратиться к ней.
— Добрый вечер.
Женщина испуганно дёрнулась и тут же отвернула лицо.
— Простите, я не знакомлюсь.
— Да? Почему? Кольца у вас вроде нет.
Она напряглась ещё больше, и капитан пришёл к окончательному выводу, что флирт с девушками — не его сильная сторона. Впрочем, он и не собирался флиртовать, но сейчас такие навыки бы пригодились, чтобы разговорить даму и узнать, что она делала за шторкой.
К его удивлению, дама выпалила даже больше, чем он ожидал:
— Потому что я как раз собираюсь замуж. И хотя гадалка сказала мне только что, что мой Вадечка мне изменяет, я не собираюсь этому верить.
Она схватила поданные барменом чайник и чашку, после чего ушла за дальний столик чаёвничать в одиночестве.
Никита вновь повернулся к Ашат:
— Значит, здесь работают гадалки?
Она вздохнула.
— Не только. Гадалки, астрологи, нумерологи. В общем, на любой вкус специалисты.
Конечно, с точки зрения капитана, подобные люди вряд ли могли бы называться «специалистами», но спорить он посчитал лишним.
— А Виолетта тоже работала тут?
Ашат пожала плечами:
— Иногда. В основном, конечно, на дому. Но иногда и сюда приходила. Пока я жила здесь, иногда приходила вместе с ней. Но у меня и своих клиентов за глаза.
— Стало быть, ты тоже гадаешь?
Она усмехнулась:
— Я предпочитаю слово «прорицание». Я прорицаю, а не гадаю.
— Ага, значит, прорицательница?
Ашат почему-то засмеялась:
Она лежала в его ладонях. Уже холодная, уже потерявшая свои самые живительные соки. Слишком твёрдая по сравнению с тем, какой была, когда её ещё теплилась в разорванном теле. Кровь загустела и свернулась, повисла чёрными ошмётками по краям, пачкая пальцы, словно мазутом. И всё же она была потрясающей. Восхитительной. Ни с чем несравнимой наградой за те мучения, которые довелось ему перенести.
Настоящая человеческая печень.
Ещё буквально в прошлую ночь она была заточена в этот убогий человеческий саркофаг, называемый телом. Скучала там, теснилась среди прочих органов. А теперь…
А теперь он прикладывал её к своей щеке. Ему не терпелось поскорее впиться зубами в упругую плоть, но он намеренно оттягивал удовольствие. Не так уж много удовольствий ему доставалось, и каждое он старался продлить как можно дольше, потому что знал, что всему приходит конец. Всё заканчивается. Со всем, рано или поздно, придётся расстаться. А ему не нравилось расставаться, ему нравилось как можно дольше оставаться собой.
В те моменты, когда он выл и стонал от боли и жажды, от трескучей ломки в каждом сочленении его костей, он сходил с ума. Уже по-настоящему, и даже полностью отдавал себе в этом отчёт. Признавал, что эти страдания и есть его слабость. Именно они проводили ту черту между одним его «Я» и другим — реальным, естественным, высшим «Я». Это страшное время он делил только сам с собой, наедине, чувствовал себя по-настоящему одиноким. Однако мысль о конечности всего в таких случаях скорее помогала. Если у всего есть конец, значит, и мучения его конечны.
Сейчас они закончились. Уснули, исчезли, испарились. Боль ушла. Жажда затаилась в предвкушении. Кости перестали гудеть, а истинное «Я» вернулось на положенное ему место.
Он снова был собой. Он снова был счастлив. Даже ещё немного счастливее, чем знавал прежде. Подлинная радость растеклась по его венам, ударила в мозг гипнотической истомой, несравнимой ни с чем. Ноздри непрерывно подрагивали, улавливая вожделенные ароматы, а рот всё больше и больше наполнялся слюной, которая уже капала с губ на бетонный пол.
Он держался. Держался из последних сил. Но зов крови, как всегда, оказался намного сильнее. Зажмурив глаза, он наконец позволил челюстям разомкнуться, чтобы погрузить зубы в неистово желанную мякоть.
Наутро Верещагин проснулся от того, что подушка под его головой неистово содрогалась в каких-то конвульсиях. Очень надеясь, что не предсмертных, капитан просунул руку под мякоть, пахнущую его собственным несвежим дыханием, и наощупь вызволил оттуда трясущийся пейджер.
«Сделано», — гласила короткая надпись на дисплее.
Отправителю не было нужды сопровождать своё послание подписью. И так можно было догадаться, что сообщение прислал никто иной, как Николаич.
Никита потянул шею в разные стороны. При этом позвонки издали неприятный хруст, а к гадким ощущениям во рту добавилось также глухое покалывание в висках. После чего следователь пришёл к окончательному выводу, что больше не ляжет спать, не почистив зубы на ночь.
Впрочем, сегодня ему было почти не на что жаловаться. Во-первых, он спал как убитый. Во-вторых, в своей постели он проснулся не один. О том, что такая мера была скорее вынужденной, так как в его доме больше не имелось другого приличного места для сна, Никита старался не думать. Как и том, что, в принципе, он был бы не против, если бы и эта ночь случилась бессонной, но по причине более приятного рода.
Однако Ашат ни намёком не выказала подобных намерений, а уснула она ещё до того, как Верещагин вернулся из уборной. Затем он просто лёг рядом и также просто погрузился в почти забытые объятья Морфея. Казалось бы, Никита должен был промучиться ещё более тяжёлой бессонницей, но вышло ровно наоборот. Впервые за месяц, а то и больше, он действительно отдохнул как следует. Может, красноволосая девушка — реально ведьма?..
Как бы то ни было, Никита ощущал прилив бодрости и готовность сворачивать горы, однако сейчас ему предстояло всего-то отправиться в лабораторию судмедэксперта и выяснить, что же там такого успел сделать Николаич.
Приняв душ, Верещагин вернулся в спальню. Ашат всё ещё спала крепким сном. Будить её Никита не стал. Он переоделся, оставил на тумбочке записку, что скоро вернётся, и вышел из дому.
Жил он в частном секторе. В доме, где прошло его детство. После смерти отца Никита перевёз маму в свою городскую квартиру, и какое-то время они пробовали сосуществовать в общем пространстве. Попытка с треском провалилась, когда Василиса Павловна кинулась захламлять все возможные углы и поверхности иконами, церковными книгами и буклетами, а также предметами иных вероучений, которые вряд ли бы одобрила православная церковь, но женщину это не смущало.
Зато это весьма смущало капитана, который в итоге оставил квартиру матери, а сам перебрался в дом и появлялся в квартире только набегами, когда подворачивался случай. В конце концов, ему, как взрослому неженатому мужчине, разменявшему уже четвёртый десяток лет, было необходимо личное пространство для выстраивания личной жизни. Другое дело, что никакой личной жизни у Верещагина не имелось в помине и уже давно. Но, как говорится, чем чёрт не шутит. И, может, пора уже было на этого самого чёрта уповать.
«Шоха» неохотно завелась и с ещё меньшей охотой двинулась по полузаснеженной разбитой дороге в направлении лаборатории. По пути следователь не переставал крутить в голове уже имеющиеся факты по делу. К сожалению, он так и не вызнал у Ашат, как звали их общего с Виолеттой ухажёра, но надеялся, что наверстает упущенное по возращении домой. И тут же его одолел страх, что девушка может сбежать до этого момента. Конечно, он закрыл дверь, но в деревенском доме ничего не стоило при желании проломить окно и слинять в неизвестность. Никита постарался отбросить неблагополучные сценарии и включить аналитический ум на полную катушку. Особенно, когда вошёл в лабораторию.
Тут стоял уже знакомый, но никогда непривычный запах мёртвой плоти, медикаментов, химических реактивов и беспробудного пьянства, которым время от времени увлекался Николай Трофимов, но все закрывали на это глаза. Что примечательно и ценно, на работе он всегда был трезв, как стекло, а то, что использовал лабораторию в качестве личного питейного заведения, скорее являлось издержками профессии.
— Ну, рассказывай, — сразу приступил к делу капитан, встав рядом с лежащим на металлическом столе трупом.
Во второй раз зрелище произвело менее шокирующий эффект, и всё же Никита едва ли с равнодушием взирал на искалеченное тело, в котором теперь вдобавок похозяйничал Николаич.
— Следов алкоголя или наркотиков нет, — сказал судмедэксперт, подпаливая сигарету. — Сделаю повторный анализ, но, похоже, она вообще не пила и не ширялась. Странно.
— Почему странно?
— В ваше время молодёжь только так и умеет развлекаться, а тут… — Николаич пожал плечами и выпустил едкий серый дым сквозь густые усы.
Верещагин решил пропустить замечание насчёт «вашего времени», поскольку Трофимов годился ему в отцы и вполне имел право разделять «своё» поколение и нынешнее. Да и о том, что Николаич сам небезгрешен, капитан тоже умолчал.
— Что ещё? Тот клочок волос с тумбочки — его ты обследовал?
— Обследовал, — судмедэксперт вновь пожал плечами. — Но единственное, что могу сказать, это не человеческие волосы.
— Не человеческие? А чьи же?
— Кошка, собака, морская свинка… Фиг знает, короче. Позже выясню.
— Когда?
— Через пару дней, — проворчал Николаич и вздохнул. — Изъятая улика имеет серый цвет. А у самой покойницы волосы были рыжие. И, видимо, длинные.
— Откуда знаешь?
Трофимов кивнул куда-то в сторону — на другой стол, где были накиданы разные предметы с места убийства. Следователь подошёл и заметил женскую расчёску. Василиса Павловна называла такой тип «массажной»: расчёска имела несколько рядов зубьев с пластиковыми капельками на концах. Некоторые капельки отсутствовали у данного экземпляра, что могло свидетельствовать о густоте волос хозяйки. Кроме того, Верещагин рассмотрел несколько длинных рыжих волосков, застрявших среди зубьев. Цвет был иным, чем у Натальи Янковской, тот скорее можно было бы назвать малиновым или алым, а этот относился к оранжевому спектру. Но вполне мог бы назваться и красным. Наверное, поэтому компания баркашевцев во дворе среагировала на заявление Никиты о поиске девушки с красными волосами — ему просто повезло, что Виолетта в последнее время красилась в рыжий.
Воздух внутри комнаты словно пропитало чем-то липким и горьким. И без того тяжёлый, теперь он стал практически невыносим. Верещагин еле сдержался от того, чтобы немедленно покинуть лабораторию, хотя бы ненадолго, хотя бы за тем, чтобы осмыслить произнесённое судмедэкспертом.
— Но это ведь невозможно, — в конце концов возразил Никита. — В таком случае она бы кричала и отбивалась. Да и сколько человек может прожить без кожи? Скорее умрёт от болевого шока…
— Ну, не обязательно снимать всё сразу, — совершенно некстати улыбнулся Николаич. — Сначала один кусок, затем второй, — он стал показывать пальцем участки тела, с которых в первую очередь были оторваны кожные лоскуты. — А умерла она, безусловно, от кровопотери. Но совсем не сразу…
Он говорил так, как будто рассказывал занимательную историю, продолжая бродить взглядом по изувеченной плоти.
— Она не сопротивлялась, потому что её оглушили, — продолжал Трофимов, уйдя глубоко в свои измышления, — затем связали, заклеили рот…
Никита внимательно наблюдал за его жестами, почти любовными, почти гипнотическими.
— Личико ей ободрали в самую последнюю очередь. Скорее всего, к тому времени она уже откинулась, — судмедэксперт закурил новую сигарету. — Соседи сказали, что там довольно громко играла музыка. Но так происходило часто, потому они не выдержали только под утро, стали долбиться в дверь, а дверь-то оказалась открытая, — он опять улыбнулся, немного мечтательно. — Убийца вышел сам, спокойно и незаметно. А музычку оставил.
— Почему?
— Откуда мне знать? — хмыкнул Николаич.
Несколько секунд Никита молча смотрел ему в глаза. Трофимов не отводил взгляда, продолжал беззаботно курить.
— Сколько это продолжалось? — задал ещё один вопрос следователь. — Я имею в виду, сколько… она мучилась?
Кажется, лишь тогда ушедший в свои мысли Николаич вернулся обратно к разговору и поморщился, прикидывая возможный ответ.
— Часа два. Вряд ли больше.
Два. Часа.
Два.
Два часа девушка лежала в собственной крови, испытывая боль, несравнимую ни с чем, и вполне возможно видела, как один за другим от неё отрывают куски её собственного тела.
Два часа. Она страдала два часа.
Никита заставил себя сделать несколько глотков спёртого воздуха.
— Спасибо за информацию, — кое-как выдавил он. — Держи меня в курсе, если найдёшь ещё что-то.
Он уже развернулся к выходу, но Николаич вдруг произнёс:
— Вот ещё что…
Капитан глянул на него через плечо.
— Сложно сказать точно, — продолжил судмедэксперт, — крови повсюду было слишком много, чтобы сказать наверняка. Но у меня такое ощущение, — он понизил голос, — что у неё выкачали кровь.
— Выкачали?.. — не понял Верещагин. — Это как? Для чего?
— Возможно, для того же, зачем украли печень, — Трофимов опять заулыбался и развёл руками.
— Думаешь, это что-то вроде торговли органами?
Николаич сузил глаза до крошечных щёлок.
— Думаю, это что-то вроде людоедства.
Выйдя из лаборатории, Никита первым делом направился в туалет, где несколько раз умылся, пока его лицо не заскрипело от воды, а глаза не заболели от холода. Зато гул в голове немного унялся. А оказавшись на улице, его почти отпустило неприятное наваждение.
Он поспешил вернуться домой. Снова ему не давали покоя мысли, застанет ли он на месте Ашат. Никита так и не решил, какие подробности стоит ей сообщать, а о каких будет лучше умолчать, но твёрдо вознамерился узнать всё, что можно, о парне, с которым встречались обе сестры.
Дом встретил пугающей и в то же время обнадёживающей тишиной. При беглом осмотре окон капитан пришёл к выводу, что все они целы, да и входную дверь, кажется, никто не пытался отпереть, пока он отсутствовал. Никита направился в спальню и застал Ашат в то же виде, в котором запомнил её, когда оставлял одну. Записка на тумбочке лежала нетронутой, а девушка с красными волосами мирно спала.
Верещагин некоторое время просто стоял и смотрел на неё издали. Ему хотелось подойти, обнять, сказать что-то утешительное и снова пообещать, что во всём разберётся, накажет виновных, и всё непременно будет хорошо. Но, во-первых, для этого нужно было разбудить Наталью, а, во-вторых, такие обещания были сродни пророчествам гадалок — никакой гарантии, никакой твёрдости, лишь пустое сотрясание воздуха.
Подумав, следователь всё-таки решил не трогать Ашат, а сам пошёл в кухню, чтобы заняться завтраком. Он как раз уже почти справился с глазуньей, которую умудрился слегка подпалить, когда в дверном проёме мелькнули красные волосы.
— С пробуждением, — сказал Верещагин, придя к выводу, что лучше пока не использовать приветствие «Доброе утро».
— Ты куда-то уходил? — спросила Ашат, немало удивив Никиту.
— Да, только вернулся. Я думал, ты не просыпалась.
— Я и не просыпалась, — ответила она.
— Откуда тогда знаешь?
— От тебя пахнет по-другому.
Капитан постарался скрыть своё удивление, но невольно подумал о том, что специфические способности этой девушки вполне могли бы пригодиться следствию. Тем временем Ашат подошла ближе и заглянула в сковороду.
— Ты не пробовал уменьшать огонь, когда жаришь яичницу?
Никита откашлялся.
— Извини, немного не уследил.
— В следующий раз буду готовить я, — заявила девушка и преспокойно направилась к столу, дожидаться своего завтрака.
А вот у Верещагина спокойствия резко поубавилось. Неожиданно сердце его странным образом среагировало на это нелепое и, скорее всего, ничего не значащее обещание. Но оно подлым образом всколыхнуло в капитане робкую надежду. Разумеется, он не должен был воспринимать всерьёз подобные фразы, вот только чувства наши порой иррациональны, и Никита, несмотря на свою профессию и множественный негативный опыт личной жизни, до сих пор был подвержен влиянию тех самых простых человеческих чувств.
Он поставил на стол тарелки с едой, чайник с крепким чёрным чаем, пиалку маминого клубничного варенья и корзинку с хлебом. Ашат покосилась на варенье, и Никита это заметил.
— Что такое? — спросил он, подумав, что густая алая масса могла напомнить девушке неприятные ассоциации с увиденным вчера телом сестры.
— Бабушка, — сказала Ашат, — наша бабушка тоже всегда готовила для нас с Витой клубничное варенье.
— Вкус детства? — улыбнулся капитан, радуясь, что ошибся в своём предположении.
Девушка пожала плечами.
— Я не была сладкоежкой в детстве. А вот моя сестра — да, увлекалась сладким. Из-за этого в подростковом возрасте у неё начались проблемы с лишним весом. И позже Виолетта перешла на более щадящие продукты.
— Например, йогурты? — припомнил Верещагин и тут же пожалел, что не промолчал.
— Да, — Ашат мгновенно погрустнела. — Например, йогурты.
Она уставилась в свою тарелку пустыми глазами. Ей не хотелось есть, но и капризничать в гостях у симпатичного следователя тоже не хотелось. Конечно, это всё блажь, симпатичный он или нет. При данных обстоятельствах это не играло никакой роли. Просто Ашат понимала, что этот человек очень старается помочь, правда старается. Но и также она понимала, что ему вряд ли удастся что-то сделать, невзирая на все его старания. Старания тут вообще имели второстепенное значение.
— Слушай, — заговорил Верещагин, — раз мы коснулись этого вопроса сейчас, скажи, как зовут этого человека?
— Какого? — нахмурилась Ашат.
— Ну, того мужчину, с которым встречалась Виолетта. И… ты, — добавил он, почувствовав при этом некий дискомфорт.
— А, — кивнула девушка. — Этот… Марк. Марк его зовут.
— Марк… А фамилия?
Она подозрительно оглядела следователя.
— Зачем тебе?
— Ну, я бы хотел с ним побеседовать.
— Какой смысл? Он ни при чём.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, — выдохнула Ашат. — Он, конечно, урод, но на подобное неспособен.
— Но у него был мотив, — настаивал капитан. — Ты сама сказала, что у них с Витой не всё было гладко, что они часто ссорились…
— Ссора — не повод сотворить такое! — выпалила девушка, но тут же сбавила громкость. — Ты не там копаешь, Никита.
Она разочаровано покачала головой.
— Тогда скажи, где мне копать? — попросил он и, как будто непреднамеренно, осторожно опустил свою ладонь на её тонкую, изящную ладошку.
Ашат глянула на его руку, но свою отдёргивать не стала. Ей было совсем нелегко произносить это, но она произнесла, даже со слабой улыбкой:
— Просто делай свою работу.
— Именно этим я и намерен заниматься. Поэтому скажи мне, как фамилия у этого Марка.
— Марк Аврелий, — без промедления ответила девушка.
— Марк Аврелий?.. — засомневался Никита, подумав, что будто бы слышал где-то это имя прежде. — Ты уверена?
— Да. По крайней мере, под этим именем его можно отыскать.
— Ладно, — согласился Никита и всё-таки убрал руку, засмущавшись своего не слишком профессионального порыва. — Ещё такой вопрос: у твоей сестры были домашние животные?
— Домашние животные?..
— Ну, да. Кошка, например…
Ашат прищурилась.
— Думаешь, если женщина занимается Таро, у неё непременно должен быть чёрный кот-компаньон для ведьмовских делишек?
— Да я не к тому, — поспешил оправдаться Никита. — Просто на месте преступления была найдена улика.
— Какая?
— Там был клочок серой шерсти, застрявший в стыке тумбочки. Мы думаем, что…
— Серой? — перебила Ашат.
— Да, серой, — осторожно подтвердил Никита. — Тебе это о чём-то говорит?
Она знала, что поступает подло. Знала, что так делать нельзя. Знала, что таким образом предаёт доверие. Но у неё не было иного выбора.
Что ещё она могла предпринять? Выложить следователю все свои догадки, как есть? В лучшем случае он бы просто покрутил у виска, в худшем — счёл её сумасшедшей. И хорошо, если он придёт к такому выводу просто потому, что на то имелась причина — смерть близкого человека, чудовищная смерть. А значит, к словам Ашат нужно отнестись снисходительно, без осуждения и подколов, но совершенно точно не стоит воспринимать их всерьёз.
Она знала, что так и будет. Что милашка-капитан ещё раз пожалеет её. И даже если хоть на сотую долю процента предположит, что она говорит чистую правду, какие действия он сможет предпринять? Никаких. Верещагин не имел ни малейшего представления о том, в какую на самом деле историю влез. Он — просто человек. Как и она. Но у неё хотя бы имелись какие-то знания, и знания эти важны были не только в мире людей, но и в мире тех, о ком люди, по большей части, ничего не знали.
Заняв место в междугороднем автобусе, Ашат погрузилась в дрёму. Она так и не успела ничего толком поесть, и теперь её мучил голод. Однако эти мучения не шли ни в какое сравнение с тем, каким чудовищным мукам была подвергнута её сестра. Следователю не нужно было уточнять дополнительные детали смерти Виолетты, чтобы Ашат поняла, что единственный близкий в её жизни человек в свои последние минуты страдал неописуемо.
Предстояло ещё восемь часов отвратительной ухабистой дороги прежде, чем Янковская покинула холодный и совсем некомфортабельный салон автобуса и направилась прямо с автовокзала на вокзал железнодорожный. Она бывала в этом подмосковном посёлке лишь раз. Тогда она лично привозила сюда заказанные снадобья и мази собственного производства, которые здорово ценились строго определённой аудиторией покупателей. Собственно, эта деятельность и стала для Ашат не только источником заработка, но до некоторой степени смыслом её существования.
Вита, конечно, знала, чем занимается сестра, и не одобряла такой бизнес. Наверное, именно это стало отправной точкой в их будущей ссоре, а проблемы личного плана лишь поддали жара в уже вспыхнувшее пламя. Они старались не спорить на данную тему, старались обходить её стороной, будто вообще не существовало никаких разногласий. Но разногласия никуда не девались, даже если обе сестры делали вид, что их ничто не тревожит.
И, конечно, Ашат помнила, как Виолетта не раз предупреждала, что однажды такие клиенты, с которыми имела дело сестра, придут по её душу. Неважно, из-за чего это произойдёт: из-за их вечных междоусобиц или из-за того, что кто-то останется недоволен товаром, в любом случае добром это не кончится. Увы, Вита была права. Почти во всём. Кроме того, что именно она, а вовсе не Ашат пала жертвой тёмной изнанки жизни.
Но почему Виолетта? Почему её постигла такая участь?
Ошибка? О, нет. Это люди могли ошибиться. Люди могли бы ещё перепутать сестёр-близнецов. Но эти существа не могли. Потому что не являлись людьми.
Ашат подошла к глухим металлическим воротам, настолько высоким и непролазным, что вполне могли бы быть приняты за ограждение тюрьмы особо строгого режима. Возможно, так и думали случайные прохожие, если вообще тут мог очутиться кто-то случайный. Вероятнее всего, никаких случайностей рядом с такой резиденцией произойти не могло.
Охранник, безусловно, узнал Ашат. Но впустить не торопился.
— Его нет на месте, — заявил Чёрный, и Ашат легко раскусила эту глупую ложь.
— Я знаю, что он здесь, — настаивала она. — И я хочу его видеть. Сейчас.
— А он никого видеть не хочет, — выдал сам себя охранник.
— Если ты прямо сейчас… — начала было угрожать Ашат, до конца не понимая, чем сможет его напугать.
Однако внезапно её прервал другой голос. Знакомый голос. До боли знакомый голос.
— Что здесь происходит?
Ашат набрала побольше кислорода в лёгкие и уставилась в приоткрытое окошко на воротах, где успела рассмотреть громадную чёрную фигуру. Такой встречи она бы предпочла избежать, но встреча уже случилась, и деваться стало некуда.
— Римор! — громко позвала девушка. — Я хочу поговорить с Сагартом!
Римор подошёл ближе. Теперь Ашат видела не только его могучее сильное тело, которое было ей известно до мельчайших интимных подробностей, но и лицо с чёрной бородой и чёрными глазами. Суровое, страшное и совершенно прекрасное лицо.
— Здравствуй, Ашат, — глухо произнёс Римор, и у девушки от звука его голоса что-то жестоко кольнуло в сердце. — Не думаю, что это хорошая идея.
— А я думаю иначе, — выпалила Ашат с вызовом. — Мне нужно его увидеть. Немедленно.
— Может, я чем-то смогу помочь?..
— Нет, — почти выкрикнула она и заставила себя успокоиться, сделав ещё один глубокий вдох. — Мне нужен Сагарт. Пожалуйста, проводи меня к нему.
————————
В этой части уже появляются герои, которые являются главными действующими лицами в моей большой саге о волколаках под общим названием «Альфа». На данный момент вышли две книги этой саги — «Мой Истинный Альфа» и «Мой преданный Альфа». Планируется третья. На всякий случай напомню, что в этих книгах события будут развиваться на восемнадцать лет позже событий в этом романе «Тамбовский волк».
Металлическая дверь противно заскрипела, поворачиваясь на массивных петлях, после чего с оглушительным грохотом закрылась уже за спиной вошедшей девушки. Она сделала шаг, затем второй, переставляя ноги, как робот, скорее заставляя себя шагать рядом с ним — с тем, кто действительно разбил ей сердце.
Тупица-Марк, да и все прочие мужчины, на самом деле никогда бы не смогли этого сделать, потому что разбиваться стало попросту нечему. Своё сердце Ашат уже давно потеряла, много лет назад, когда встретила его — Римора.
Она только-только школу закончила. Они и повстречались в ночь Выпускного, когда Ашат, вся зарёванная, сбежала от толпы глупых однокашников. Вита поступила проще и мудрее — вообще не пошла. А Таше хотелось. Да, тогда её звали ещё Ташей, а не Ашат. Именно Римор придумал вывернуть её имя наизнанку, а вместе с именем — и всю её последующую жизнь.
Был ли у неё хоть один шанс не влюбиться? Нет, не было. Девочка-сирота, у которой из близких были лишь бабушка да сестричка-близнец, девочка-изгой, которая любила странную громкую музыку и носила косуху на четыре размера больше. Девочка Таша, которая всегда тяготела к тьме и мраку, и которая повстречала того самого, что являлся живым воплощением мрака и тьмы — Римора.
Поначалу он преставился Романом и просто спросил, почему юная девушка бродит среди ночи в полном одиночестве. Ведь это так опасно… Разумеется, опасно, когда находишься впервые в незнакомом городе, в незнакомом парке, и тебе навстречу из кустов выходит здоровенный мужичина под два метра ростом, покрытый с ног до головы даже не волосами, а как будто бы реальной звериной шерстью. Впрочем, почему «как будто бы»? Таша даже тогда сообразила, что перед ней стоит вовсе не человек.
Только вот будущая Ашат не испугалась. Она как будто чувствовала, что должна отправиться вместе с лучшими учениками класса в Москву отмечать Выпускной. Но отнюдь не за тем, чтобы веселиться с этими придурками, а чтобы встретить единственную любовь всей своей жизни и навсегда подарить ему своё сердце, которое в итоге оказалось ему ненужным, потому что девочка Таша, хоть и превратилась во взрослую женщину Ашат, осталась всего лишь человеком. А он был и остался изначальным собой — волколаком из Клана Чёрных.
Римор никогда не мог принадлежать ей. Ни один волколак себе не принадлежит. Судьба волколака безраздельно от самого рождения и до самой смерти принадлежит его Клану. Конечно, если не вмешаются обстоятельства. А в случае нечаянной любви Таши и Римора обстоятельство вмешались хуже не придумаешь: в конечном счёте Римор откликнулся на Истинный Зов волколицы по имени Далия, после чего окончательно порвал всякую связь с Ашат.
Но, к сожалению, память это не отшибло — ни ей, ни ему.
— Если я чем-то могу тебе помочь… — начал Римор, когда они заходили в дом Клана Чёрных.
Здесь жили далеко не все волколаки из этого Клана, а лишь Альфа и его приближённые. В данный момент Альфой являлся Сагарт, с которым у Ашат также имелись свои счёты, но другого плана. И именно к нему она намеревалась обратиться, чтобы напомнить об этих счётах.
— Нет, — прервала Ашат. — Твоя помощь не потребуется.
Римор насупился, не зная, как продолжить разговор. Или лучше просто молчать?.. Хоть и скреплял его с Далией нерушимый Истинный Зов, которому он никак не мог ни противиться, ни предсказать заранее, даже у него становилось тяжко на душе всякий раз, когда их пути с Ашат снова пересекались. А пересекались они довольно часто, что заставляло Римора от случая к случаю искать повод сократить общение до минимума. Однако выглядеть трусом, который только отмалчивается и прячется, ему не хотелось. Потому он и вышел сегодня к воротам, когда почуял присутствие своей бывшей возлюбленной.
Да, между Римором и Ашат была любовь. Не проклятый Истинный Зов, который не спрашивает разрешения случиться, а добровольное и сильное чувство единения и родства душ. Хотя родство душ между человеком и волколаком — слишком наивная и зыбкая вещица. Такая любовь изначально была обречена, и Римор изначально это понимал.
Как понимал сейчас то, что его жалкие попытки завести разговор ни к чему не приведут. Так что он просто закрыл рот. До входа в комнату Альфы они добрались в полном молчании.
С порога из комнаты дохнуло мертвенной затхлостью и отчаянием, словно здесь давно никто не жил. По большому счёту, хозяин этого пространства именно так и думал о себе уже долгое время. При одном взгляде на Сагарта Ашат пробрал озноб: он был непривычно бледен, а взгляд его разномастных глаз будто вовсе отсутствовал, хотя прежде мог напугать кого угодно.
Альфа Чёрных занимал свой пост уже давно, и всегда одной из его отличительных черт являлись глаза — один колкий, почти прозрачный, цвета голубого льда, и второй — пламенный, обжигающий, янтарно-золотой. Однако сейчас, когда Сагарт воззрился на незваную гостью, не ужас, а скорее жалость обожгла её сердце.
— Здравствуй, — произнесла Ашат, глядя на предводителя одного из самых могущественных на данный момент волколачьих Кланов.
— И тебе того же, — буркнул Сагарт, поднимаясь с кровати.
Он то ли спал, то ли просто лежал без дела в постели прямо в одежде. А дыхание его вмиг наполнило небольшое пространство алкогольными смрадом. Сагарт споткнулся о валявшуюся на полу пустую бутылку водки, но устоял. Он не был пьян. Ашат знала, что волколака почти невозможно опоить. Высокий метаболизм быстро выводит любые токсины из организма, но, похоже, Сагарт нашёл какой-то способ ненадолго уходить в забытье. Оттого его чуть покачивало, но прямо на глазах он уже приходил в себя.
Переступив ещё несколько разбросанных бутылок, Альфа остановился у окна и сел на подоконник. Его громадная фигура практически полностью перегородила собой оконный проём, откуда ещё поступал хоть какой-то свет с улицы, и пространство немедленно погрузилось во тьму.
Хитро. И жестоко. Волколаки видят в темноте и ориентируются с лёгкостью даже при отсутствии освещения. А вот Ашат теперь пришлось довольствоваться лишь самыми общими чертами окружающих предметов. Выражение лица Сагарта она больше разглядеть не могла, зато продолжала видеть его глаза. И начинало даже казаться, что взгляды их имеют немало общего.
— Чего тебе? — не размениваясь на лишние разговоры, прямо спросил Альфа.
Девушка покосилась на Римора. Тот ещё несколько секунд постоял рядом, затем вышел из комнаты, оставив Ашат и Сагарта одних.
— Мне нужна твоя помощь.
Вожак привалился затылком к оконной раме. Его цепкий взгляд, наконец, перестал мучить гостью, но легче ей всё равно не сделалось.
— И в чём же?
— Моя сестра, Виолетта, погибла.
— Соболезную, — произнёс Сагарт таким тоном, будто плевал в душу.
— Её убили.
— Мир людей ничем не безопаснее мира волколаков.
— Это был не человек. Человек не мог такое совершить…
Альфа хмыкнул, не дав Ашат закончить мысль:
— Ты себе даже не представляешь, на какие зверства способны люди, — философски рассудил он, не намереваясь дальше выслушивать откровения гостьи.
Всем видом своим он демонстрировал, насколько ему плевать. Но видит бог, человеческий или волколачья богиня Луна, Ашат сейчас была готова пойти на всё, что угодно, чтобы найти убийцу сестры.
— Сагарт, помоги мне.
— А с чего я должен тебе помогать?
— Хотя бы с того, — твёрдо произнесла девушка, — что я всегда была рядом с Исией, когда ей нужна была помощь.
Она заранее знала, что придётся прибегнуть к этому аргументу. Она была готова сказать это, не дрогнув, хоть и понимала, что ходит по тонкому льду.
— Исия мертва, — отчеканил Сагарт. — И лично я тебе ничего не должен.
И к такому ответу Ашат подготовилась. Этот упёртый, эгоистичный баран всегда думал лишь о волколачьих интересах. Остальное его не трогало. Его Истинная — Исия — ещё имела на Альфу Чёрных какое-то влияние, что шло на пользу всем. В том числе Ашат, которую Исия считала своей единственной человеческой подругой. Чувства эти были полностью взаимны. Несмотря на то, что дружба с Исией никак не могла конкурировать с той связью, что была между сёстрами-близняшками, Ашат ценила и берегла обеих своих подруг. И обеих у неё отобрали. Сначала Исию. А теперь и Виту.
— Сагарт, — девушка сделала шаг вперёд, — твоя Истинная умерла у меня на руках. Я отсчитывала последние удары её пульса. Я слышала собственными ушами, как остановилось её сердце…
— И ты ничего не сделала! Ничего! — взревел Альфа, заставив силой своего голоса затрястись стены, потолки и пол во всём доме. — Ты ничем не смогла помочь!
Он был прав. С той лишь оговоркой, что никто в целом мире не сумел бы помочь Исии в тот момент. Не существовало такого лекарства, снадобья или лечебной магии, чтобы она выжила. Раны, полученные в бою, оказались смертельными для её положения. Исия была беременна. Ребёнок погиб первым, и волколица эта чувствовала. Она потеряла слишком много крови, а потеря ребёнка стала той раной, которую попросту нельзя залечить. Исия и её сын — Истинная Сагарта и их единственное дитя — ушли в бесконечный Лунный Свет.
— Сагарт, послушай…
— Уходи, Ашат, — приказал Альфа.
— Я пыталась ей помочь, — убеждала Ашат. — Моей вины в этом нет. Это всё ваша извечная делёжка территории. А вот если бы ты запретил Исии вступать в бой…
В мановение ока Сагарт очутился рядом с девушкой. Он сжал её шею до боли, выпустив из пока ещё человеческих пальцев волколачьи когти.
— Я могу тебя убить всего одним движением, — процедил он сквозь зубы. — Но не стану этого делать из уважения памяти моей Истинной.
— Если хочешь убить меня, — прохрипела Ашат, — убивай. Но сначала найди убийцу Виты. Я знаю, что это не человек. Это сделал волколак. И скорее всего волколак из Клана Серых.
Разноцветные глаза Сагарта вспыхнули яростью, а пальцы его в то же мгновение разжались.
— Что?..
— Что слышал, — бросила ему в лицо девушка. — Один из сбежавших Серых объявился в Тамбове и убил Виту. Зверски убил. Так ты поможешь или нет?
Хватка разжалась. Смертоносные лезвия втянулись обратно в ногтевые лунки. Сагарт сделал шаг назад, отвернулся.
В голове у него непрерывно шумел монотонный злобный вихрь, унять который были не в силах ни время, ни эксперименты с алкоголем, ни бесплодные попытки забыть. Как сейчас, он помнил каждую деталь, каждый звук того боя, каждый предсмертный стон Исии.
Сагарт не мог ей запретить выйти на битву. Будь он хоть сто раз Альфой для волколаков Чёрного Клана, для Исии он был Истинным, а она — для него, что автоматически означало согласие на любое её желание. Прикажи ему Исия вспороть себе брюхо, и Сагарт сделал был это незамедлительно. И лучше бы она пожелала именно так. В конце концов, тело волколака восстанавливается быстро, хоть и болезненно. Но что такое волколачья боль от ран в сравнении с болью, которая разверзалась внутри от потери Истинной?
Исия хотела сражаться за свой Клан. Она была сильной. Как многие волколицы, она в чём-то даже превосходила по силе многих волколаков. И её мастерство боя не подлежало никаким сравнениям. А с наступлением беременности мощь её дополнительно возросла. Однако на каждую силу всегда найдётся сила ещё большая. Сагарт знал об этом, как никто другой. Он и сам был не из слабой породы. Их необычайную пару — самого сильного Чёрного волколака и самой сильной Чёрной волколицы — благословила сама Луна. Им было предначертано свыше стать теми, кто раз и навсегда закончит делёжку территории, заткнёт за пояс заносчивых Белых, поставит на место безродных Серых, и наконец сделает Чёрным Клан самым могущественным, самым мощным и непобедимым, главенствующим неоспоримо и навечно. Их сын должен был стать уникальным лидером. Так пророчила Луна. Так предрекала видящая Далия. Так говорила и Ашат.
Но в один миг всё рухнуло.
Всё.
Абсолютно.
Сагарт отнёс истекающую кровью Исию к Ашат. Он тоже чувствовал, что их ребёнок погиб первым, но умолял возлюбленную не сдаваться, не сдаваться… Только не сдаваться! Она должна была жить. Она должна была… Должна… Должна…
Это всё Нетарх. Подлый трусливый ублюдок. Так называемый Альфа Серых. После боя он сложил с себя полномочия, сбежал, поджав хвост, со своей новой любовницей — простой женщиной. Бросил всё: свой Клан, свою волколачью жену, детей. Всех предал. Но кровавый след тянулся за ним несмываемо. Ничто и никогда не могло уже уберечь эту тварь и его жалкое семейство от мести. Да, именно месть — то единственное средство, что помогло бы заглушить боль. Месть. Жестокая месть. Беспощадная месть. Уничтожающая подчистую всё, что так любил и ценил Нетарх, всё, что он берёг и строил. Разорвать, истерзать, изничтожить — вот, чего заслужил он и его кровные родственники, весь Клан Серых. Месть…
Сагарт выдохнул с усилием, заставляя себя вновь наполнить лёгкие затхлым воздухом. Пусть он сломлен, но не убит. Пусть Исию и их сына уже ничто не вернёт, но, пока Сагарт дышит, память о них будет жива. Хотя в каком-то смысле он предпочёл бы смерть — настоящую смерть, которая вновь воссоединит Сагарта в Лунном Свете с его любимыми.
— С чего ты взяла, что это один из Серых? — наконец, задал он вопрос, которого Ашат ждала.
— На месте преступления обнаружен серый клок шерсти, — ответила девушка твёрдым голосом, несмотря на дрожь по всему телу. — Виту убили зверски. Такое не мог сотворить человек.
— Как?
— С неё сняли кожу.
Сагарт перевёл взгляд в окно, будто бы спрашивая совета у Луны. Но Луна молчала. Она всегда молчала. Время, когда он всегда слышал её зов — время, когда он был вместе со своей Истинной — прошло. Остались лишь пустота и глухая боль.
— Интересный способ, — протянул Альфа Чёрных и усмехнулся. — Но волколаки не убивают людей подобным образом.
— Ты глухой?! — взревела Ашат. — Я видела тело! Тело своей сестры! На ней не осталось ни клочка кожи! Кровь была повсюду! Она мучилась! Она кричала! Она!..
— Хватит, — оборвал Сагарт. — Я видел достаточно крови — и людской, и волколачьей, чтобы перестать реагировать на такие мелочи.
— Мелочи? — девушка сделала резкий шаг вперёд. — Нет никакой волколачьей крови. Вы пьёте кровь людей. Вы просто паразиты на теле человечества!..
— Заглохни, ведьма! — заорал Альфа.
И Ашат не посмела приближаться дальше. Чудовищу, вроде Сагарта, не составило бы труда и с неё снять кожу одним лёгким движением. Но она знала — он не тронет её. Не тронет. Не посмеет. Сагарт жесток и озлоблен до предела, но ещё не сошёл с ума, чтобы убивать единственную травницу, которая делает самые лучшие мази, примочки и всякие другие нужные волколакам вещицы. Однако ярость его уже выходила из-под контроля, а у самой Ашат заканчивалось терпение. Силы покидали её, а боль в груди разрывала на части.
— Неужели ты так просто спустишь это Серым? — попыталась надавить она на самое больное. — Позволишь вот так просто разгуливать и творить, что хотят?
Глаза Альфы сверкнули разномастными огнями.
— Это случилось в Тамбове?
— Да.
— Это не наша вотчина, — уже спокойнее ответил Сагарт. — Там есть свои волколаки. Пусть они разбираются.
— Ты серьёзно?.. — Ашат отказывалась верить собственным ушам.
— А что ты предлагаешь? — он всё-таки посмотрел на неё прямо. — Заявиться на чужую территорию и развязать новую войну ещё и с тамбовскими волколаками? Если Серый убежал туда, то его быстро вычислят и воздадут по заслугам.
— По заслугам?! — Ашат вновь повысила голос. — Его примут в свой Клан! И тебе об этом прекрасно известно!
— А это уже точно не моё дело!
— А если это один из тех, что убивал Исию?! Нетарх был не один! На неё напали целой толпой! Её почти разорвали на куски! У тебя на глазах! От неё осталось!..
— Пошла вон!!! — взревел Сагарт. — Убирайся!!! Немедленно!!!
Ашат выскочила за дверь. Сама не успела осознать тот момент, когда очутилась уже по другую сторону, тяжело дыша с дико колотящимся сердцем. Из комнаты раздался резкий шум. Звук бьющегося стекла пронзил дверное полотно. Ашат дёрнулась в испуге. Следующий удар по двери стеклянным предметом не заставил себя долго ждать. За ним последовал третий.
Она почти достигла ворот, чтобы навсегда покинуть проклятое место, возглавляемое психопатом и самодуром, но внезапно дорогу Ашат преградил Римор.
— Я тебя провожу, — торопливо проговорил он, косясь куда-то в сторону и бесцеремонно схватая девушку за локоть.
— Пусти! — она попыталась немедленно высвободиться, хотя одно присутствие его рядом всегда делало Ашат настолько слабой и безвольной, что даже спустя много лет после расставания эти реакции закрепились на уровне рефлексов.
Римор, не обращая внимания на сопротивление, тащил Ашат всё дальше. Краем глаза она успела заметить за углом дома миниатюрную, почти прозрачную фигуру с длинными чёрными волосами и бесстрастным выражением лица, которое скорее казалось признаком сумасшествия, а не особого дара. Оно напоминало маску — пустую и безжизненную. Может, и красивую по-своему, но вместе с тем пугающую до чёртиков.
Далия. Конечно. Это была она — зоркое око, которое следило за своим драгоценным Римором всегда и всюду.
— Ты мне руку оторвёшь! — заскрипела зубами Ашат, когда Чёрный выволакивал её прочь из волколачьего штаба.
Римор молчал. Его суровое лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, хотя Ашат чувствовала, что он весь кипит изнутри. Как она это могла чувствовать? Ведь ей не суждено было стать Истинной Римора, и уж тем более она никогда бы не смогла услышать тот самый чёртов Истинный Зов, который дано слышать лишь волколакам. Тем не менее, Ашат всегда, даже сейчас, ощущала связь с Римором, и это лишь сильнее выводило её из себя.
— Да пусти же ты! — она дёрнулась и чуть не поскользнулась на грязевой луже, запорошённой снегом. — Какого хрена тебе нужно?!
— Слушай сюда, — Римор снова поймал её руку и не дал упасть. — Я знаю о твоей ситуации…
— Грел уши?!
— Вы так орали, что и без волколачьего слуха всё прекрасно было слышно, — он усмехнулся, но тут же убрал едкую ухмылку с лица. — Мне очень жаль.
— Засунь свои сожаления себе в задницу!
— Ашат, — Римор единственным твёрдым движением заставил девушку прекратить истерику и посмотреть ему в глаза. — Ты прекрасно знаешь, что я не должен с тобой говорить.
— Тогда не говори, — огрызнулась она, но тихо, почти беззвучно.
— Я хочу помочь. Правда.
— Дай угадаю: но тебя не отпустит твой Альфа? Или твоя Истинная? Прости, я запуталась, кто там у вас главнее.
— Прекрати, — он тяжело выдохнул ей в лицо, отчего по всему телу Ашат побежали предательские мурашки.
В такие моменты хотелось стереть себе память. Не помнить больше ни минуты, ни секунды, проведённых вместе. Как же всё-таки хрупка любовь… Особенно, если это любовь волколака, которую не благословила подлая богиня Луна.
За что она так прокляла своих детей? Люди порой называют свою человеческую любовь проклятьем, но коварство Луны куда страшнее. Она разрешила волколакам принимать человеческий облик, соблазнять человеческих женщин, заводить с ними детей и даже влюбляться в них, по-настоящему, по-человечески. Однако в любую секунду вся эта глупая сказка превращалась в пыль, когда волколак отзывался на чей-то Истинный Зов и больше не имел никаких прав на самого себя. Что это? Жестокая шутка? Сбой в системе? Или действительное проклятье?..
— Я помогу тебе найти Нетарха, — внезапно выдал Римор.
Ашат замерла. Она не знала, где сейчас находится бывший Альфа Серых. Никто не знал. Ашат лично помогла ему скрыться, доставив по его заказу несколько ящиков с обманками, чтобы сбить ищеек со следа. Конечно, Ашат понимала, что именно этот волколак повинен в смерти Исии. Но ещё она знала, что именно Нетарх положил конец войне между волколачьими Кланами. А Чёрные снова развязали бойню. Точнее — Сагарт развязал. Ему не нравилось находиться в тени Серых, его так отчаянно тянуло померяться, у кого хвост длиннее, ну, или чем там обычно меряются волколачьи Альфы?
Ашат давно приняла единственно верную в данном случае стратегию — нейтралитет, который не мешал ей дружить с Исией, симпатизировать Нетарху, тихо презирать Сагарта, независимо от того, к какому Клану они принадлежали и что делили друг между другом. Это — их мир, их разборки, их непонятная волколачья правда, в которой люди, по большому счёту, всегда выступают лишь разменной монетой. Просто Ашат решила превратить свою монету в хоть какую-то прибыль, денежную. И в то же время её собственные чувства, увы, никуда не девались. Ей было нестерпимо горько потерять Исию, и также нестерпимо от мысли, что теперь Нетарху грозит страшная смерть, хотя он всего лишь защищался.
Кто тут прав? Кто тут подлец, а кто жертва?
И, кстати, Нетарха тоже не минула чаша сия — на него также обрушился Истинный Зов, только к обычной женщине, притом, что у бывшего Альфы Серых уже была волколачья семья. В общем, досталось мужику проблем выше крыши. Досталось так, что и злейшему врагу подобного не пожелаешь.
— Ты знаешь, где Нетарх?.. — эхом повторила Ашат, замерев в нескольких сантиметрах от лица Римора.
Так тянуло закрыть глаза, коснуться его, растаять в кратком моменте поцелуя, хотя бы на миг, хотя бы на одну секунду. Но Ашат знала, что этого уже не случится. Никогда.
— Мы недавно узнали, — ответил он тихо.
Мог и не шептать. О том, что он выболтал всё Ашат, обязательно узнают. Далия, Сагарт, весь Клан — все будут в курсе, что он натворил.
— Если ты мне скажешь…
— Я знаю, — перебил Римор. — Но, возможно, он сумеет помочь тебе.
— Ты не должен…
— Ашат, — проговорил Чёрный вкрадчиво, — ты должна пообещать мне лишь одно: ты не скажешь Нетарху, как узнала о его местоположении.
— Вы готовите на него нападение?
— Не мы одни. Его собственные бывшие соклановцы также охотятся по его шкуру. Он и так знает, что однажды его вычислят. Это неизбежно.
— Просто оставьте его в покое. И дайте пожить… по-человечески.
Римор слабо улыбнулся.
— Волколаки не живут по-человечески.
— Конечно, — она опустила глаза и сглотнула ком в горле. — Как мне его найти?
Капитан открыл скрипучую тяжёлую дверь с криво прибитой табличкой «Интернет-кафе», спустился по скользким от снега и грязи ступеням, зашёл в крошечное помещение с шестью столами, на которых находились тяжёлые мониторы, а под ними — системные блоки, распространявшие по всей комнатке специфический запах нагретого железа. Два стола уже были заняты подростками, которые рубились в «Контру», громко выпаливая что-то на своём игровом языке. Никита двинулся к самому дальнему компьютеру, занял место и щёлкнул левой кнопкой мыши. Администратор из дальнего угла окинул его ленивым взором и сделал пометку в своём журнале посещений: двадцать два рубля за полчаса, отсчёт пошёл.
Верещагин едва ли понимал, зачем пришёл сюда. Её познания о мировой сети ограничивались в основном теорией, а вот до практики доходило не так уж много раз. В их отделении милиции давно грозились провести интернет, однако пока всё оставалось на уровне обещаний. Видимо, бюджетные деньги, как всегда, успевали попилить на высших ступенях иерархии до того, как они дойдут до нужд простых служащих. Тем не менее, Никита знал, что в сети можно найти очень многое. И очень многих. Особенно, если эти «многие» оказывались любителями чатов. Он и сам как-то попробовал «позависать» в каком-то чате при поддержке Феди Карасёва. Как ни странно, старлей сумел каким-то чудом организовать себе дома выход в интернет-пространство, объяснив это тем, что его мать пользуется информацией с иностранных ресурсов, поскольку до сих пор не забросила науку.
— Ну, хотя бы в теории, — отмахнулся Фёдор. — Да чем бы дитя не тешилось, лишь бы на пенсии не скучало.
Никита знал, что Надежда Васильевна была в прошлом работником НИИ и вроде бы даже имела учёную степень. Однако с гибелью «совка» в стране погибла и наука, а светлые умы отправились кто мести двор, кто торговать в ларьках, а кто и попросту спивался по-тихому. Надежда Васильевна, возможно, умудрилась как-то не растерять научный энтузиазм. И всё равно Верещагин не слишком-то поверил Фединым аргументам, небеспочвенно подозревая, что старлей привирает, а сеть ему нужна для его собственных интересов. Может, порнуху качал по «локалке», а может, и правда тупо сидел в чатах, флиртуя с невидимыми собеседницами. В любом случае это не касалось Никиты. На интернет он посмотрел, в чате поболтал ни о чём, на кнопки «мыши» потыкал.
Его намного больше заинтересовала поисковая система под названием «Рамблер». Написав в строке всего пару слов, можно было получить кучу информации, узнать что-то новое.
— А по нику можно ваще человека какого найти! — с гордостью возвестил Федя.
— Что такое «ник»?
— Да ты чё?! — вылупил глаза старлей. — Ну, ты вон, в чате сидел, имя же ввёл?
— Ну?..
— Ну, вот! Это и есть ник! Понимаешь?
— Не очень, — честно признался Никита, который в чате так и написал «Никита».
— Да блин, — Федя задумчиво почесал репу и принялся объяснять по новой: — Ну, знаешь, типа как некоторые редкие имена себе выдумывают. Ну, не знаю… Вонючий Барсук!
— Вонючий Барсук?..
— Ну, просто ник такой у человека! Погоняло! И он везде его использует — и в жизни, и в сетке. Вот так и можно найти. Вот даже какого-нибудь авторитета криминального так вычислить можно.
— Если б я был криминальным авторитетом, — рассудил Верещагин, — не стал палить своё погоняло, где ни попадя.
— Ну, ты, мож, и стал бы. А другие станут. Затупят, и всё. Попался, голубчик! — Карасёв расплылся в победной улыбке, как будто бы уже изловил всех криминальных авторитетов Тамбова.
Тогда капитан отнёсся к его энтузиазму скептически, но сейчас, сидя перед монитором и аккуратно набирая на латинице адрес поисковой системы, он втайне надеялся на удачу. Когда поисковик загрузился на экране, Верещагин уже знал, что, а точнее — кого, собирается найти.
«Ашат» — медленно вывел он в нужной строке и нажал Enter. Но почти сразу понял, что попытка эта провалилась в никуда. Браузер показал ему кукиш с маслом, и сколько ни тыкал Никита по ссылкам, ничего путного не нашёл.
Не сказать, что неудача сильно расстроила капитана… Вовсе нет. Он всего лишь приуныл, немного. Или много… Девушка с красными волосами, которая ещё только вчера лежала в его постели, теперь испарилась почти бесследно. Разумеется, можно было сделать запрос в Москву, найти адрес её прописки. Где-нибудь она бы отыскалась обязательно. Не бывает так, что человек есть, а найти его невозможно. Другой вопрос: зачем её искать?
Помочь в деле убийства Виолетты Ашат едва ли могла. За год разлуки с сестрой у Виты наверняка закрутилась совершенно иная жизнь, появились другие связи. Копать нужно было не в сторону живой сестры, а разыскивать зацепки из истории погибшей.
Однако Верещагин не желал так просто сдаваться и ввёл новый запрос — «Наталья Янковская». Снова глухарь. Выскочили ссылки на каких-то посторонних женщин, ни капли непохожих на красавицу-Ашат, — журналистки, певички… Никита без интереса пролистал одну за другой страницы. Затем попытал удачу снова, написав в поисковой строке «Виолетта Янковская». И тоже ничего. Видимо, интернет оказался не настолько уж всезнающим, как о нём отзывался Федя.
Побарабанив по столу пальцами, Верещагин глянул на время — он просидел тридцать пять минут, а значит новый цикл отсчёта времени уже активировался. Дабы не пропадать добру, капитан задумался, что бы такого ещё поискать. Следующим его запросом стал «Марк Аврелий». А вот тут попалось кое-что интересное.
«Марк Аврелий — один из величайших правителей Римской Империи. Государство при нём процветало, а его философское наследие ушло в века как ярчайший пример позднего стоицизма. Можно сказать, что Марк Аврелий являлся гуманистом в самом правильном смысле. Он проповедовал главенство человеческого ума надо всем, называя честность и доброту важнейшими ценностями жизни.
Его учение под общим названием “К самому себе” стало образчиком мудрости и настоящей человечности, где Марк Аврелий призывал жить настоящим моментом и заботиться о процветании каждого человека, оставаясь отзывчивым к ближнему своему…»
Дом встретил терпко-сладким ароматом маминой выпечки. Ещё с порога Верещагин безосновательно понадеялся, что сегодня авось пронесёт. Но не тут-то было.
Василиса Павловна мелькнула в кухонном проёме и, заметив входящего с сумками сына, кинулась встречать.
— И опять один-оденёхонек!.. — принялась она причитать, качая головой в химических кудрях. Не пронесло. — А я всё надеюсь-надеюсь, жду! Вот сейчас, вот именно сегодня пожалуешь с хорошей девушкой! А ты?..
Мать расстроено махнула рукой.
— И тебе добрый вечер, мама, — пробормотал Никита.
Они обнялись, а затем Верещагин двинулся в кухню. На столе уже были сервированы три прибора. Капитал беззвучно вздохнул и сел на одно из подготовленных мест.
Со смерти отца Василиса Павловна так и не научилась подавать к званому ужину на две персоны. Никиту эта привычка огорчала. А родительница всё оправдывалась тем, что просто ждёт невестку. Может, это и было правдой, хотя бы наполовину. Но Верещагин подозревал, что таким образом его мама отзывается признавать себя вдовой. Или же скрывается от одиночества. Или правда так жаждет женить его и наконец увидеть внуков…
— Вот не понимаю я, — бубнела она, разливая чай по чашкам, — все твои однокашники, одногруппники, все пацаны со двора уже женились. Кто-то и по два раза. Да и не женились бы… Но дети-то у всех имеются. Ну, разве это так трудно? Девчонок что ли мало, Никит? — она сдвинула брови и строго посмотрела на сына. — Ты мне скажи, чево трудного?
— Я над этим работаю, мама.
— Работает он… — засопела сердито Василиса Павловна. — За уголовниками своими гоняешься — вот и вся твоя работа. А жизни никакой нет…
Никита уже не слушал. Он тупо уставился в чашку, монотонно помешивая уже давно растворившийся сахарный кубик ложкой. В рубиново-древесных переливах напитка ему стали мерещиться волосы, рассыпанные по белой подушке. Они будто танцевали прямо перед ним бесконечными волнами — красивые, недоступные, опасные…
— Вот помру я скоро, будешь знать, — мама продолжала всё в том же духе, как всякий раз.
Заводила давно знакомую шарманку и бухтела, бухтела без умолку. Затем, излив основные претензии, касающиеся личной жизни Никиты, перешла ко второй части пьесы:
— Соседка наша, тётя Зина… Ну, ты же помнишь её? Ты ещё у неё дома оставался несколько раз.
— Помню. Мне лет шесть было, — на автомате отозвался Никита, равнодушно прихлёбывая чай. — И что она? Померла?
— Да бог с тобой! Никит! Тьфу-тьфу-тьфу! — Василиса Павловна постучала по обратной стороне столешницы. — Сплюнь! Живая она! Я говорю дочка у неё — красавица! Немного старше тебя, в овощном работает.
— Немного — это лет на десять?
— А ты не придирайси! — рассердилась мама. — Мы с Зиной очень хорошо теперь дружим. У неё тоже муж умер. На рыбалку пошёл и не вернулся. Мы ж всем двором хоронили, помнишь?
— Угу, — промычал капитан, бесцельно перемещая взор по предметам на кухне: самовар с давно зачерствевшей вязанкой баранок, расшитый узорчатый платок, треугольником закрывающий экран телевизора, хрустальная конфетница с красными батончиками «Бабаевский» — семь штук.
— …Так вот, мы думаем нам надо пойти.
— Куда пойти? — очнулся Никита.
— Ну, туда, — пояснила мама. — Ты не слушаешь, что ли?
— Слушаю, — он постарался сосредоточиться и подпер подбородок кулаком. — Внимательно слушаю.
Василиса Павловна вздохнула:
— Да ну тебя, — и отвернулась.
Ну, вот. Всё-таки расстроилась. Как всегда.
Верещагин незаметно помассировал левый висок, пульсирующий от глухой боли. Ему снова не спалось ночью. Он так и не сменил простыни, а ту сторону, где прежде спала Наталья, старался не тревожить, словно девушка до сих пор лежала там, и, если очень напрячь зрение, то можно разглядеть в темноте её сонный профиль.
— Тебе никогда неинтересно, что я мать рассказывает.
— Ну, мам, — Никита попытался улыбнуться. — Ты же знаешь, что это неправда.
— Вот именно, я знаю, что правда, — дрожащим голосом произнесла Василиса Павловна и потёрла глаза. — Приходишь только для вида, а сам только о работе своей думаешь. Как отец…
Она расплакалась. Верещагин стал успокаивать, обнимать и заверять, что мама просто устала, что слишком преувеличивает, что никакой трагедии нет, а ему всегда очень-очень интересно всё, что у неё происходит.
И пока длилась эта весьма стандартная для них сцена, Никита снова прошёлся глазами по кухне в поисках какой-нибудь подсказки — маленькой зацепки, которая помогла бы отвлечь маму от обиды.
— А что это у тебя? — наконец, заметил капитан цветную открытку с ярким рисунком то ли Иисуса, то ещё какого-то бородатого дядьки, лежащую на хлебнице. — Ты в каком-то музее была?
— Я тебе об этом только что рассказывала.
Отлично. Лоханулся так уж лоханулся по полной программе.
Василиса Павловна встала и взяла открытку в руки, глянула на изображение.
— Просто для интерьера взяла. Красивая. А тут, оказывается, ещё слова хорошие написаны.
— Правда? Можно посмотреть?
Никита перенял картонный прямоугольник из рук матери, перевернул и прочёл на обратной стороне текст, написанный мудрёным витиеватым шрифтом:
«Жизнь не добра и не зла, она лишь место, где творится добро и зло. В большинстве случаев хорошие и плохие события возникают не случайно.
Марк Аврелий»
По спине капитана пробежал холодок. Чутьё подсказало, что вот именно сейчас никакой ошибки нет — он на правильном пути. Снова перевернул открытку и внимательно вгляделся в черты портрета: на самом деле это была фотография, а не рисунок. Просто своеобразно снятая, оттого запечатлённый образ казался нереальным — слишком ярким, слишком сказочным, как иллюстрация для детских книг. А изображала она мужчину вполне современного: кудрявого темноволосого с бородой и усами. У него были неестественно-голубые глаза и настолько зачарованный взгляд, будто он уже давно познал все тайны Вселенной.
Новая металлическая изгородь легко угадывалась на фоне запорошённого снегом ландшафта, и хотя сам участок находился на удалении от других жилых секторов, найти его не составило большого труда. Тем не менее, Ашат измоталась страшно. Вес собственного тела казался неподъёмным, а конечности одеревенели и еле слушались. Она неловко перекинула рюкзак на другое плечо. Из недр поклажи раздался перезвон стеклянных бутылочек и флаконов.
Ашат старалась обходиться с ними аккуратнее: обложила газетами, перевязала. Но, должно быть, от тряски и долгого путешествия некоторые всё-таки выскользнули из свёртков. Пакеты с замороженной кровью, обёрнутые в фольгу, лежали там же, на самом дне. Ашат понимала, что им недолго осталось — после разморозки кровь стремительно начнёт терять свои свойства. У неё будет всего один шанс успеть переработать свои запасы.
Она бы сделала это ещё дома, если бы точно знала, в каких средствах нуждается Нетарх. Но, поскольку связи с ним не было, самым быстрым способом было взять весь инструментарий с собой и приготовить снадобья прямо на месте. Если, конечно, бывший Альфа Серых даст своё согласие помогать и не выкатит какую-то другую цену. Ашат в любом случае нечего было ему предложить. В деньгах волколаки обычно не нуждались, а вот в её умениях — очень даже. Она уповало на то, что Нетарх с радостью пойдёт на такую сделку, но стопроцентно рассчитывать на успех не могла: ведь для помощи ей ему пришлось бы оставить свой дом на какое-то время. А цена такого поступка могла стоит Нетарху всего, что он пытался уберечь.
Калитка оказалась не заперта. Ашат ступила во двор, ещё не обустроенный, но более-менее расчищенный от сугробов, и сразу наткнулась глазами на рослую плечистую фигуру бывшего Альфы. Раздетый по пояс, он спокойно рубил дрова на фоне почти идеалистического загородного пейзажа.
Вне всяких сомнений, Нетарх почуял присутствие гостьи. Однако не повернулся и не бросил своё занятие. Впрочем, Ашат и не рассчитывала на радушный приём.
Она прошла по тропинке к середине двора. Нетарх снова взмахнул топором и легко рассёк здоровенное полено надвое. Он отрастил бороду и стал выглядеть намного старше, хотя, по волколачьим меркам, был ещё довольно молод — не больше шестидесяти. Но даже зрительно постарев, Нетарх не перестал источать силу, всегда резко отличавшую его от других волколаков, а уж от простых людей — тем более. Его можно было принять за настоящего богатыря. Даже Сагарт и Римор блекли на его фоне.
— Здравствуй, — тихо произнесла Ашат.
Не было смысла говорить громче — волколаки обладают очень чутким слухом.
Альфа вонзил острие топора в колун, как зубочистку в мягкое тесто. Пусть он и бывший вожак Серых, всё равно по-прежнему оставался Альфой, настоящим Альфой. Самым достойным из всех, кого знавала Ашат из этого тёмного мира.
— Здравствуй, — Нетарх спокойно поглядел на пришедшую девушку.
Ни изумления, ни агрессии не мелькнуло в его взгляде. Там читалась мягкая улыбка, а тембр голоса совершенно не пугал, а напротив — расслаблял и окутывал сознание лёгкой дымкой, почти гипнотической. Вовсе не той, которая заставляет влюбляться с первого взгляда, а той, которая будто бы обещает безопасность и уют. Наверное, в каком-то смысле Ашат хотелось бы видеть таким мужчиной своего отца — мудрым, заботливым, уверенным в себе. И, наверное, где-то самым краешком души она надеялась, что именно Нетарх может стать отцом всем волколакам. Это было бы правильно, мудро и сохранило бы многие жизни. Наверное. Но, скорее всего, она так до конца и не поняла, за что борются до смерти эти создания, зачем убивают друг друга, зачем губят свои жизни — ради чего?
— Замёрзла?
Ашат невольно потупила взгляд.
— Немного. В электричке было холодно.
— Таня как раз обед готовит. Поешь с нами?
Таня… Значит, вот как зовут Истинную Нетарха. Интересно, думает ли он ещё о той волколице, с которой прожил долгие годы до того, как Луна решила с ним пошутить своей злой шуткой? Ашат должна была бы сочувствовать той брошенной женщине, оставшейся без мужа с двумя детьми, ведь и сама она была точно такой же «брошенкой». Но что-то не позволяло Ашат проявить своё сочувствие к волколице. Её одолело другое чувство, не самое доброе — чувство острой зависти к этой самой Тане, обычной женщине, ради которой теперь Альфа Серых был готов совершенно на всё.
Скрипнула входная дверь дома. На пороге появилась женская фигура в простом платье и накинутой на плечи шерстяной шали. Руки женщины лежали на округлом животе, будто защищая его от пришедшей без спроса незнакомки.
— Здравствуйте, — поздоровалась она.
— Здравствуйте, — обронила Ашат.
— Коля?..
— Танечка, я уже закончил. Мы сейчас придём, — быстро откликнулся Нетарх, который для этой женщины был просто «Колей», просто родным и любимым мужчиной, рядом с которым она наверняка себя чувствовала, как за каменной стеной.
Таня быстро ушла обратно в дом, чтобы не мешать разговору. Она уже знала, что к её мужу просто так абы кто не приходит. Он не всё ей рассказывал, да она и не требовала.
Ашат и Нетарх снова встретились глазами.
— Какой месяц? — зачем-то спросила она.
— Седьмой.
— Мальчик?..
— Девочка.
— Уже знаете, как назовёте?
Альфа улыбнулся чуть шире:
— Маша,* — он поднял брошенную на брёвна рубашку и накинул на плечи. — Идём. На пустой желудок разговор не склеится.
——————————
Маша — главная героиня цикла книг «Альфа» (прим. авт.)
Нетарх слушал внимательно. Не перебивал, не вмешивался в рассказ. Иногда чуть заметно кивал в такт звучавшим словам, иногда отводил взгляд и задумывался о чём-то. Возможно, именно благодаря его всепоглощающему спокойствию Ашат тоже смогла хоть чуть-чуть успокоиться и передать свою историю обстоятельно, подробно, со всеми нюансами. Опустила лишь момент своей беседы с Сагартом и, разумеется, ничего не стала говорить о записке Римора. А когда договорила, тяжесть в теле будто бы уменьшилась.
Ашат сделала ещё глоток чая, чтобы промочить пересохшее горло. К еде она так и не притронулась, хотя голова уже гудела от голода, а желудок сворачивался узлом, но ей не удалось заставить себя поесть до того, как Нетарх даст свой ответ. А давать его Альфа Серых не торопился.
— Боюсь, ты ошибаешься в главном, — наконец, произнёс он.
— В чём?.. — сердце Ашат гулко забилось.
— В том, что это один из Серых.
— Я понимаю, тебе трудно принять мысль, что это один из твоих соплеменников, с которым ты жил бок о бок, но факты говорят…
— Факты ни о чём таком не говорят, — мягко прервал Нетарх. — Найденный клок шерсти мог принадлежать кому угодно. С цветом могли ошибиться. Тем более, в Клане Серых были не только серые волколаки.
Ашат сделала глубокий вдох. Альфа был прав: он стал первым предводителем волколачьего Клана, кто начал свободно принимать в свою стаю не только чистокровных Серых. После Великой Волколачьей Войны многие волколаки остались бесплеменными. Им грозила гибель — от голода или от когтей волколаков других Кланов. Нетарх забрал под своё начало всех пожелавших присягнуть ему. Таким образом Клан Серых и стал самым сильным и могущественным, и оставался таковым долгое время. Войны прекратились, территория Столичной Вотчины была строго поделена. И все жили в относительном мире.
Но потом Чёрные устроили ту страшную бойню, в которой погибла Исия и ещё много других волколаков с обеих сторон. Серые победили, заплатив очень высокую цену. Однако после случилось то, чего никто не мог предвидеть — Нетарх отозвался на Истинный Зов человеческой женщины Татьяны. Это был не его выбор. Истинный Зов вообще не даёт права выбирать. И таким образом Серые в одночасье остались без своего Альфы, ведь человек не может стать частью волколачьего Клана, а отозвавшийся на Зов не может отказаться от своей Истинной. Замкнутый круг, который могла разорвать только смерть. Смерть Татьяны. Некоторые из уцелевших Серых действительно попытались добраться до Истинной своего потерянного Альфы, но против самого Нетарха мало кто мог выстоять.
Фактически с той поры Клан Серых перестал существовать. Кто-то сбежал, выбрав участь одиночки. Кто-то попытался примкнуть к Чёрным или Белым. Сагарт брал в свои ряды чужаков неохотно. А вот Дилар — Альфа Белых, совсем юный и крайне неоднозначный лидер — пошёл, можно сказать, по стопам Нетарха. Ходили слухи, что Дилар принимает в свой Клан вообще всех, без разбору. Другое дело, что сам он многим не нравился, оттого далеко не все бывшие Серые спешили к нему под бок. Что стало с большинством из них, никто не знал. Кто смог, те поскорее покинули Столичную Вотчину, но удалось ли им за пределами этого региона найти себе новый Клан? Неведомо.
Ашат была убеждена: серый клок шерсти — не может быть простым совпадением, когда повсюду разгуливают осиротевшие Серые, один из которых легко мог сойти с ума от голода и неприкаянности. Такой сценарий казался самым очевидным и почти стопроцентным. Однако Нетарх не хотел его признавать.
— Ты неправильно понимаешь ментальность нашей расы, — снова заговорил он вкрадчивым размеренным тоном. — Да, мы — хищники по своей природе. И для поддержания своих сил и способностей нам необходимо писаться свежей человеческой кровью. Разумеется, человек может не пережить такого. Волколак способен и убить, и расчленить, и даже съесть человека целиком, хотя обычно нас интересует только кровь. Но снятая кожа — совсем другое. В этом попросту нет смысла для волколака. Это скорее похоже на человеческие изощрённые фантазии.
— А что, если волколак долго мучился голодом? — упорствовала Ашат. — Разве это не сводит с ума? Мне говорили, что это нереальная, страшная, мучительная ломка, которую можно сравнить разве что с наркоманской.
— Всё верно, — спокойно кивнул Альфа. — Это может свести с ума, если долго не давать волколаку крови. Но подумай: что в первую очередь сделает страшно голодный человек? Накинется наеду, будет есть всё без разбора. В такой ситуации волколак скорее разорвёт тело на части и почти ничего не оставит.
Заметив, как посерело лицо девушки, Нетарх откашлялся и аккуратно сжал её ладонь.
— Прости, — выдохнул он.
— Всё в порядке. Продолжай.
— Точно?
— Да, — Ашат сглотнула тяжёлый ком в горле.
Она ощущала, что плачет, но при этом глаза её оставались совершенно сухими — слёзы будто стекали ей прямо в душу.
— Снятие кожи — это элемент игры, — сказал Альфа, заметив, как Ашат снова вздрогнула, и добавил: — Чудовищной игры, безумной. И тот, кто до этого додумался, безумен по-настоящему, а не на короткий миг, пока его мучает голод.
— Я не верю, что это мог сделать обычный человек, — прошептала девушка дрожащими губами. — Даже самый жестокий маньяк. Нет… Я видела кровь, я видела, как лежала Вита, я видела…
— Успокойся, — прервал её Нетарх, чуть сильнее сжав ладонь.
Но Ашат не смогла замолчать:
— Я видела зверя. Карты мне показали зверя. Этот клочок шерсти — он не случаен.
— Хорошо, — согласился он. — Я верю тебе и не настаиваю на том, что это был обыкновенный человек, а клок шерсти ни при чём. Но я говорю, что у меня не вяжется это преступление с сущностью волколака.
— Но кто тогда? — Ашат почти выкрикнула этот вопрос, но в реальности он прозвучал как надломленный хрип.
— Оборотень, — ответил Нетарх. — Это был дикий оборотень, который сам не понимает своей природы. Скорее всего, не контролирует ни свои инстинкты, ни желания. Не умеет оборачиваться по своей воле.
Ашат закрыла глаза и накрыла лицо ладонями. Прежде она едва ли задумывалась над тем, случиться ли что-то подобное вновь. Её полностью поглотили мысли о мести за убийство сестры. Однако теперь слова Альфы вскрыли чудовищный ящик Пандоры. Он даже не предположил, а постулировал, что кошмары не закончились, что вскоре погибнет ещё кто-то. Это может быть кто угодно — юная девушка, женщина, мужчина, ребёнок…
Если Нетарх прав, а как показывала практика, он редко ошибался, оборотень будет убивать снова и снова. И случиться это может в любой момент, даже прямо сейчас, в нагнетающихся сумерках, он уже может красться за кем-то следом, чтобы затем подвергнуть жертву немыслимой мучительной смерти.
— Главная проблема оборотней, — продолжал меж тем рассуждать Нетарх, — им трудно скрываться. Их действия непродуманны, они руководствуются голыми инстинктами. А это значит, долго оставаться незамеченным ему не удастся…
— Но я не могу просто сидеть и ничего не делать! — выкрикнула девушка. — Кто его может поймать?! Милиция?! Народная дружина?! Сколько погибнет людей прежде, чем это произойдёт?!
— В Тамбове и окрестностях наверняка есть свои волколачьи Кланы, — осторожно заметил Альфа. — А в их интересах поскорее разобраться с диким оборотнем, чтобы не навлечь неприятности на себя. Возможно, его уже схватили…
— Нет! — снова криком оборвала его Ашат. — Я чувствую, что он жив! Жив! Он где-то бродит и ищет новых жертв! Даже если карты укажут мне, где его искать, что я могу сделать одна против оборотня?!
— Ничего, — абсолютно ровным голосом заключил Нетарх.
— Так помоги мне, — выдохнула она в отчаянии. — Помоги. Умоляю. Я заплачу…
— Ашат, — покачал головой Нетарх и отвернулся.
— Прошу тебя! — девушка схватила его за руку, словно за последний шанс на спасение. — Я должна его поймать, слышишь?! Должна! Я сама оторву ему голову и сожгу в костре! Только помоги схватить!
— Ашат… — Альфа прикрыл веки от осознания своего полного бессилия.
— Я дам тебе сколько хочешь мазей, обманок, дурманных зелий! У меня всё с собой! Если не хватит, наготовлю ещё! Я привезла все свои запасы! Хочешь, поклянусь всю оставшуюся жизнь работать на тебя! Только сейчас помоги!
— Прости.
Единственное тихое слово прозвучало как удар топора — жестоко и бескомпромиссно. Для Ашат оно значило смертельный приговор. Она снова осталась один на один со своей бедой и болью. Никто, никто в целом мире не желал встревать в это дело.
Разве что тот милый капитан — в его глазах была настоящая решимость, непоколебимая, твёрдая, та, что действительно пойдёт до конца и не отступится ни пред чем. Но что мог сделать простой милиционер против даже одного оборотня? Никита Верещагин — обычный человек. Пусть и смелый, и дотошный, и честный, но слишком хрупкий для тёмного мира зверей, которые только прикидываются людьми. И всё же лишь он один помогал Ашат, даже когда она о том не просила. Он один отказывался видеть преграды на пути справедливости, и Ашат не сомневалась, что прямо сейчас он непрерывно думает о том же, о чём думает она.
Вспомнились черты его лица, смущённая улыбка, растрёпанные непослушные волосы и тёплые руки. Ашат была уверена, что он непременно полезет к ней в трусы ночью или, как минимум, облапает во всех возможных местах. Однако Никита ничего подобного не сделал. А она… Она его бросила, потому что сочла бесполезным, и кинулась к тем, кто с большим удовольствием вообще не стал бы выслушивать её терзания.
Даже Нетарх.
Он думал лишь о себе и своей семье, и ничто другое его в самом деле не тревожило. Теперь у бывшего Альфы забот появилось даже больше, чем во времена его правления. Он оказался таким же единственным воином в своём собственном поле. Прямо как Ашат. Но сейчас и ей было некогда понимать чужую боль.
— Я не знаю, что мне делать… Я не могу просто сидеть и ждать… — она опустила голову, ощущая бесконечное одиночество всем своим существом.
— А я не могу давать тебе советов, — отозвался Нетарх. — Но, если бы мог, посоветовал бы тебе держаться подальше от Тамбова.
Ашат сделала отрицательный жест:
— Ни за что.
— Как я и думал, — он вздохнул, поразмышлял о чём-то и заговорил вновь: — Я не должен тебе этого сообщать, но, рано или поздно, ты сама можешь прийти к точно такому же решению…
— Какому? — Ашат подскочила месте, в одно мгновение превратившись в слух.
— Это слишком опасно.
— Опасно… — она хмыкнула. — Опаснее, чем сойти с ума от горя?
— Пожалуй, да, — серьёзно ответил Нетарх. — Ты наверняка что-то знаешь о ритуале Лунной Химеры.
В ту же секунду изнутри пронзил могильный холод. Ритуал Лунной Химеры — не просто опасная затея, которая может стоить жизни проводящему ритуал. Вдобавок он весьма кровав и требует жертв.
— Да. Знаю, — проговорила Ашат с тяжёлым придыханием. — У меня есть волколачья кровь…
— В таком случае ты также знаешь, что нужна ещё и человеческая.
Она коротко кивнула.
— Но это заклятье действует только до первого рассвета после полнолуния. А полнолуние всего через неделю…
— Можешь подождать до следующего, — Нетарх замолчал, ожидая какой-нибудь реакции. Но её не последовало, и он решил закончить свою мысль: — Только хорошо подумай, стоит ли оно того. Если погибнешь, так и не найдя убийцу, какой в этом будет смысл? Прольёшь чужую кровь и поплатишься собственной жизнью. Уверена, что хочешь так рискнуть?
И снова ответа не прозвучало. Потому что Ашат ни в чём не могла быть уверена сейчас, кроме того, что чудовище, убившее Виту, кем бы он ни был — волколаком или оборотнем, должно гореть в аду.
К назначенному месту в десять часов собралось восемь человек. В основном женщины, но был среди них и один мужчина, чему Верещагин немного порадовался — так он чуть меньше будет бросаться в глаза и смотреться «белой вороной». Правда, этот гражданин выглядел самым рассеянным, ничего не понимал и постоянно спрашивал у своей жены, что они тут делают. Она цыкала на него и требовала вести себя «прилично». Последний раз едко одёрнула, когда появилась женщина в красном нейлоновом плаще, круглой меховой шапке и больших позолоченных клипсах с фальшивым жемчугом.
Из-за тяжести украшений мочки ушей вытянулись, и Никита ничего не мог с собой поделать — постоянно пялился на её уши. Наверное, чтобы не смотреть на жирно намазанные красным губы. Меж тем женщина держалась строго и высокомерно. Она пересчитала всех поголовно, как в детском саду, и потребовала встать парами. Капитану пары не досталось, потому женщина в клипсах бесцеремонно схватила его под локоть. Верещагина обдало тяжёлым ароматом парфюма. Он постарался не закашляться и никак не выдать своего недоумения.
— Новенький? — подметила женщина.
— Да, в первый раз, — сознался капитан.
Красное месиво на её лице свернулось в нечто, скорее похожее на анус, а затем расплылось в улыбке.
— Я тебя лично проинструктирую, мальчик, — пообещала она.
Верещагин натянул ответную улыбку, хотя при слове «мальчик» ему захотелось поморщиться ещё сильнее, чем от запаха духов.
— Спасибо, — выдавил он. — А как вас зовут?
— Лола, — подмигнула женщина. — Для тебя просто Лола.
— Лолита Варфоломеевна, — крикнула одна из пришедших женщин, — а мы ещё кого-то ждём?
— Ждём, — бросила Лола, не поворачиваясь и по-прежнему скалясь капитану.
— А сколько нам ждать? Холодно же.
— Холодно? — Лола оглянулась через плечо. — Спаситель мучился на кресте под палящим солнцем множество часов. Хотя бы крупица холода могла помочь унять его муки, но он роптал и не ныл! А у вас тут почти шикарная погода, и вы ещё жалуетесь?
Ответа не последовало. Лолита Варфоломеевна причмокнула кровавым анусом и вновь уставилась на Никиту:
— Люди — такие неблагодарные существа, — её меховая шапка недовольно качнулась. — Ещё пять минут! — гаркнула Лола в толпу.
Капитан осторожно огляделся: Федя и двое других оперативников, пришедших на подмогу, топтались где-то неподалёку. Наверняка они тоже мёрзли и желали поскорее расправиться с этим делом. Карасёв считал, что ловить тут нечего — всего лишь стайка сумасбродов, околачивающихся по ночам и верящих в очередную загробную туфту. Однако капитан оказался настроен решительно, он должен был лично узнать, чем промышляет Марк Аврелий вместе со своей шайкой. Как оказалось, они давно вербовали людей по всему городу в секту под названием «Свидетели Марка».
Криминала за ними не числилось, порядок они не нарушали. Их офис располагался где-то в частном секторе по улице Руслана Попова. Видимо, туда и намеревались отправиться все собравшиеся.
Через пять минут к десятку замерзающих людей подошли ещё две женщины — помладше и постарше, наверное, мама с дочкой. Лолита Варфоломеевна сделала знак, чтобы все следовали за ней. Капитанский локоть она так и не выпустила, и Никита уговорил себя, что и в этом есть своеобразный плюс — вдвоём теплее, хотя голова от у него от едкого парфюма уже здорово разболелась.
Процессия двинулась вверх по улице. Шли молча. Слева мелькали домишки, справа показалось кладбище. Лола неожиданно свернула в правую сторону.
— Куда это мы? — раздался позади мужской голос, который тут же перебил возмущённый женский.
— А мы не в обитель? — робко спросила женщина, следовавшая за капитаном.
— Сегодня у нас особая встреча, — бросила Лола.
— А обычно встречи проходят в другом месте? — поинтересовался Верещагин.
Она поглядела на него ласково и потрепала за рукав куртки.
— Ты везунчик. Первый раз, и сразу — на священную мессу. Не волнуйся, тебе понравится, — последние слова Лола произнесла вкрадчивым шёпотом, давая понять, что имеет в виду совсем не то, на что рассчитывал капитан.
Никита занервничал. С одной стороны, в открытой местности оперативникам проще будет прийти на помощь в случае ЧП. С другой стороны, все нужные улики могут находиться как раз в обители секты. Почему сегодня они изменили план? Уж не потому ли, что хотели что-то подчистить?
Газеты уже успели раструбить, что в Тамбове объявился маньяк, жестоко расправляющийся с молодыми девушками. У некоторых журналюг фантазия разыгралась настолько, что они назвали убийцу «Инквизитором», который очищает город от нечисти, и объявили чуть ли не борцом с тёмными силами. Другие вплели в историю местного колорита, окрестив преступника «Тамбовским Волком».
Такой вариант погоняла казался Верещагину более уместным. И всё же для него убийца всегда оставался в первую очередь тем, кто он есть — то есть убийцей, хладнокровным, беспощадным и наглым уродом, который возомнил, что вправе решать, кому жить, а кому умереть. В этом смысле все убийцы были немного схожи. Но всегда и у каждого была собственная предыстория.
В отношении Марка Аврелия всё складывалось очень понятно и тривиально: городской сумасшедший что-то не поделил со своей любовницей. Не исключено, что он просто шизофреник, которому что-то нашептали «голоса». В этом случае он мог отделаться принудительным заключением в психбольницу, но Никита надеялся, что Марк Аврелий окажется вменяем.
Надежды сильно пошатнулись, когда капитан заметил в центре кладбища одиноко стоящую высокую тощую фигуру. Марк Аврелий был бос и худ, его голубые глаза глядели лихорадочно, а щёки запали, словно он не ел несколько недель. Это придавало ему определённое сходство с Иисусом, и всё же Марк выглядел куда крупнее и достаточно сильным, чтобы легко расправиться с хрупкой девушкой.
Длинный силуэт тянулся ввысь между двумя надгробными камнями. В темноте с трудом можно было разглядеть, кому они принадлежат, но Верещагин точно знал, что это кладбище старое, и здесь редко кого-то хоронят сейчас. Так что, скорее всего, могилы давние, и даже родственники приходят сюда нечасто — внутри оградок скопилось прилично снега, который уже немного просел в предчувствии скорой весны.
Лола высвечивала ручным фонариком дорожку впереди себя. Люди позади двигались в почти кромешной тьме, ориентируясь только на этот крошечный луч света. В начале кладбища был фонарь, но его лампочки хватило лишь на жалкий участок под ним, а дальше красться пришлось в потёмках, что едва ли кого-то порадовало. Кладбище и в светлое время суток — не самое оптимистичное место, а в сочетании с ночью ужасающий эффект был гарантирован.
Даже несклонному к мистицизму и прочей потусторонней лабуде Верещагину стало не по себе. Если Марк Аврелий имел цель запугать своих гостей, то выбил десять из десяти. Люди за спиной Никиты уже преисполнились первобытным страхом — он затылком чувствовал их нервное дыхание, а напряжение буквально электризовало воздух.
Наконец, фонарик выхватил стоящую впереди фигуру из темноты, и капитан убедился, что ему не почудилось — подозреваемый стоял без обуви, голыми ступнями на талом снегу. Его ноги оказались слишком чистыми для прошедшего по прилегающим дорожкам. Стало быть, разулся он прямо тут, а ботинки, скорее всего, спрятал, как и тёплую одежду. Марк остался замотанным в кусок ткани на манер тех мужчин, что изображались на картине Делакруа, и стоял прямо с расставленными руками. Его ладони были обращены к небу, туда же глядели и голубые глаза.
— Приветствую вас, дети мои, — заговорил он хорошо поставленным, театральным голосом, когда толпа подошла ближе и рассредоточилась на дорожке вокруг могил. — Пусть вас не смущает выбор места для сегодняшней мессы. Нет ничего более вечного на земле, чем сама Смерть. Но мы — посланники жизни — должны всегда противостоять ей, как и всегда помнить о ней. Такова наша суть и миссия.
«Дети» осторожно закивали. Если прежде ещё велись какие-то разговоры, даже тихие, отныне любые шепотки прекратились, все слушали Марка, внимали ему, стараясь не дрожать от холода и пугающего антуража.
— Смутные времена настают, братья и сёстры. Зло, которого мы опасались, всё-таки прорвалось в наш мир. Посланники Дьявола уже среди нас. Они пришли, чтобы забрать наши бессмертные души и провозвестить власть Тьмы. Но мы не позволим им. Пусть нас немного, но мы сильнее их духом, мы твёрже и праведней. С нами Бог. И я тоже с вами. Я защищу вас от демонов, что крадутся в ночи, ведомые голодом и скверными помыслами. Не бойтесь, браться и сёстры! Что бы ни случилось, мы выстоим. Я помогу вам одолеть смятение и боль, очищу ваши души, и Зло не посмеет коснуться вас!..
Пока он вещал, Никита незаметно поглядывал по сторонам. Пытался заметить хоть какое-то движение рядом, но всё оставалось тихо. Лишь ветер покачивал пластиковые листочки на искусственных розах и маках, украшавших могилы, да трепал давно выцветшие ленты с эпитафиями.
Где оперативники? Неужели они могли потерять капитана из виду? Не может быть, чтобы все трое упустили целую живую процессию. Не так уж быстро они исчезли с места встречи и передвигались неторопливо…
Наконец, Верещагин отметил движение справа, где-то в зарослях. А затем слева сзади. Парни здесь, начеку. Следят и слушают. Однако пока повода для задержания не находилось. Нарушение общественного порядка? Можно зайти с такого ракурса на крайний случай, но это будет здорово притянуто за уши, зато позволит задержать подозреваемого минимум на несколько часов, пока в его шарашкиной конторке будет проводиться обыск. Но капитан не хотел идти подобным путём. Он надеялся дождаться более весомых факторов. Подстрекательство к бунту? Угрозы? Запугивание? Вымогательство? Хоть что-нибудь, чтобы сможет, даже пускай косвенно, указать на причастность Марка Аврелия к убийству…
— Мы останемся на стороне Света, — продолжал он вещать блаженным голосом мученика. — Бог слышит наши молитвы. Бог говорит мне, что наши старания ему угодны. И каждый, кто сейчас стоит передо мной, спасётся в Тёмный Час…
Проповедник остановил взгляд на Никите. Верещагин сдержал порыв тут же отвернуть глаза.
Марк ему не нравился. В особенности тем, что изображал из себя святого, но на деле весь его театр одного актёра зиждился на банальных человеческих страхах и отчаянии. Все эти люди просто очень хотели увидеть чудо. Любое — плоское, лживое, бездарно отыгранное — сгодилось бы всё, что могло дать немного надежды, подарить веру в светлое будущее.
Единственное, что верно сказал Марк, так это то, что времена нынче смутные. Но бывало ли по-другому? Сколько себя помнил Верещагин, в мире всегда находилось место для хаоса, и никогда не случалось такого, что везде и всё гладко. И чем теснее сгущались тучи над головами людей, тем истовей они доверялись всяким небылицам, а другие, подобные Марку, с удовольствием пользовались этой слабостью в своих корыстных целях.
— Брат мой, — произнёс проповедник, обращаясь к Никите, — твои глаза полны боли и смятения.
Присутствующие обратили внимание на Верещагина. Теперь он находился под прицелами двенадцати взглядов и не знал, куда себя деть.
— Неужто не веруешь ты? — с горечью спросил Марк.
— Верую, — ответил капитан. — Только не в то, что ты тут рассказываешь.
— Отчего так? — лжепророк, казалось, был разочарован. — Разве дурное я что говорю?
— Ты не говоришь ничего по существу. Чего конкретно ты хочешь?
— Разумеется, спасения, — нахмурился Марк. — Всем и каждому. И, кто слушает мои слова, кто искренне верит, тот спасётся.
— Спасения от кого?
— От Дьявола. Его приспешники уже на земле. Здесь. Прямо сейчас бесы рвут человеческую плоть тех, кто не нашёл в своём сердце любви и преданности Спасителю.
— А ты, значит, Спаситель?
— Хм… Крови вокруг почти нет, — констатировал Николаич, ощупывая неровные края кожи на трупе.
Повреждённую шею словно бы несколько раз скрутили вокруг своей оси до того, как оторвать голову окончательно. Фрагменты разломанных костей позвоночника частично оставались в ранении. Лоскуты кожи болтались ошмётками вперемешку с другими внутренностями. Всё это выглядело ничем не лучше, чем обезображенный труп Виолетты Янковской. Разница была лишь в том, что у этой девушки оставшаяся часть тела была почти не тронута, если не считать следов борьбы.
— Это значит, что она была убита где-то в другом месте, — пробормотал Никита. — Тело перенесли.
— Верно, — усмехнулся Трофимов. — Сечёшь.
Он приподнял руку жертвы — мёртвые пальцы свело судорогой, несколько ногтей были сломаны, на из-под них торчало кровавое мясо, почти неотличимое по цвету от красного лака, которым пользовалась убитая.
Верещагин прошёлся взглядом по её одежде: колготки в сеточку, порванные в нескольких местах, белые сапожки, все в грязи, один почти соскочил с ноги, кожаная куртка нараспашку, короткие джинсовые шорты.
— Я её знаю, — выдохнул Никита.
— Лучше тебе об этом не заявлять, — заржал Николаич. — Конечно, нам, ментам, ничто человеческое не чуждо… Но, если ты хаживаешь к ночным бабочкам, помалкивай.
— Да не в том смысле знаю, — оборвал капитан. — Просто видел её на Комсе. Разговаривал пару минут. Она показала мне, где витрина с волком.
— Каким волком?
— Тамбовским, — следователь вздохнул и отвернулся.
Всех участников ночной мессы повязали и отвезли в отделение. На месте предполагаемого преступления остался лишь капитан, старлей и теперь к ним присоединился медэксперт, который и подтвердил первую догадку Верещагина: девушку убили не тут. Но для чего убийца приволок её сюда? Если Марк Аврелий — действительно тот самый маньяк, которого они ищут, то что хотел он таким образом сделать? Напугать свою паству, продемонстрировав, что будет, если они разуверяться в его лживой религии? Или просто не успел спрятать получше? Или эти два убийства никак не связаны между собой?..
— Как считаешь, — обратился Никита к Трофимову, — это один почерк?
— Почерк разный, — второй раз огорчил его Николаич. — Но вот убийца… — он почему-то торжественно улыбнулся. — Убийца один.
— Да как один-то? — встрял Карасёв, который, кажется, едва сдерживался от рвотных позывов. — Ясно же, что не один. Вон она — целиковая вся… Почти.
— Почти, да не почти, — победно заявил медэксперт и выскреб что-то из-под уцелевшего ногтя жертвы пинцетом. Он продемонстрировал коллегам свалявшиеся волоски. — Похоже, наш «друг» крайне волосат.
— Это… не похоже на волосы, — осторожно предположил следователь.
— Конечно, не похоже. Потому что это шерсть. И даю зуб, что она совпадёт с тем серым клочком, что у меня уже лежит в лаборатории.
— Да ну, бред, — буркнул Федя и сплюнул в сторону.
А вот капитан поверил Николаичу на слово. Конечно, без экспертизы говорить было ещё рано. Однако он тоже не верил в простое совпадение. Главный подозреваемый в первом убийстве внезапно оказывается в каких-то нескольких метрах рядом со второй жертвой. Такие случайности никогда не бывают случайными.
— Каким образом голову отделили от тела? — спросил Никита, хотя и на этот вопрос он скорее уже знал ответ.
— Оторвали, — Николаич сделал вид, что удерживает между ладоней отсутствующую голову и резко крутанул в сторону. — Она умерла мгновенно, когда ей свернули шею. А затем убийца продолжал крутить, крутить…
— Откуда тогда волоски?
Трофимов пожал плечами.
— Возможно, у него есть собака. Таким образом ему легче запугивать жертв.
Собака… У преступника есть собака…
— Но тогда должны быть следы укусов, — предположил Верещагин.
Судмедэксперт молча приподнял начинающую окоченевать руку — там были чётко видны отпечатки клыков.
— В общем, хорош болтать, — проворчал Николаич. — Барышню я забираю с собой, а то сам тут дубу дам.
— К утру будет предварительное заключение?
Трофимов тяжело поднялся на ноги и посмотрел на капитана.
— Ты херово выглядишь. Иди проспись лучше. А как что-нибудь порешаю, сразу сообщу. Тогда и допрос устроишь этому Ииусику, — он положил ладонь на плечо Никите. — Теперь-то уж можно не торопиться. Гадёныш у нас в руках. Считай, поймали с поличным.
Верещагин кивнул, хотя уверенности в нём сейчас было куда меньше, чем прежде. Головоломка, которая решилась так просто и очевидно теперь казалась имеющей слишком много несостыковок. И даже если Марк Аврелий — и впрямь преступник, его вину ещё надо доказать, а это значило, что следственная работа только началась. Допросы, обыски, показания, складывания кусочков картины в единое целое — всё это было ещё впереди. Но в данный момент действительно следовало отдохнуть.
Добравшись до машины, Никита сел за руль и мгновенно ощутил накатившую усталость. Тело, наконец-то почувствовав под собой опору, тотчас расслабилось, растеклось в кресле, отяжелело в несколько раз. Верещагин боялся, что, если один раз моргнёт и быстро не откроет глаза, отрубится на несколько часов. Потому в дороге старался вообще не моргать.
Когда он достиг ворот своего дома, глазницы уже ныли от рези. Кое-как выбравшись из «Шохи», Никита побрёл к калитке. Та была приоткрыта — видимо, ветром распахнуло, нужно будет починить замок. Он двинулся дальше по тропинке, но у самого крыльца резко затормозил: на ступеньках, сжавшись в комок, сидела девушка.
— Наташа… — пробормотал капитан и кинулся к ней. — Наташа!
Он схватил её за плечи, пытаясь разбудить. Ашат не реагировала.
— Наташа! Наташа, очнись! Очнись, пожалуйста!
С огромным трудом она приподняла слипшиеся веки.
— Никита… Где ты был?.. Я тебя ждала…
— Сколько ты тут сидишь? — капитан снова затряс её изо всех сих, не давая опять провалиться в сон.
— Где ты был?.. — повторила Ашат тот же вопрос слабым голосом.