Двери покоев Валиде Нурбану Султан, обычно строго закрытые для большинства, сегодня были распахнуты. Изнутри доносились лишь приглушенные звуки. В коридорах, ведущих к ним, толпились калфы, служанки, даже некоторые из хасеки и гёзде Мурада III, нервно перешептываясь. Их лица были бледны, глаза расширены от предчувствия. Долгожданная, но ужасная весть витала в воздухе, словно саван. Слышались сухие, надрывные рыдания. Это плакали те, кто служил Нурбану десятилетиями, кто был свидетелем ее неуклонного возвышения от наложницы до самой могущественной женщины в истории Османской империи. Для них смерть Валиде означала конец целой эпохи, а возможно, и их собственной безопасности. Иные же, чьи сердца были отравлены завистью или подавлены ее деспотичным правлением, испытывали совсем иные чувства. Они прятали их за масками показного горя, но в их глазах мерцало едва уловимое, почти непристойное облегчение. Словно тяжелая ноша, которую они несли годами, вдруг свалилась с их плеч.
В стороне, в тени арки, стояла Сафие Султан. Ее лицо было безупречно спокойным, лишь легкая складка между бровями выдавала напряжение. Она была в траурном, но по-прежнему роскошном платье цвета глубокого баклажана, ткань которого словно впитывала свет. Внутренне Сафие ощущала странную смесь опустошенности и невероятного подъема.
"Вот и все. Конец твоей эпохи, Валиде. Ты правила этим гаремом, этой империей, железной рукой. Ты держала меня в тени, заставляла ждать. Но теперь… теперь твой свет погас, и моя звезда должна взойти."
К ней подошла Гюльзар-калфа, ее личная, самая преданная служанка. Глаза Гюльзар были красными, но она старалась держаться.
"Хасеки Султан… Аги только что вышли. Они… они подтвердили."
Сафие лишь кивнула, не меняя выражения лица. Она уже знала. Это было неизбежно. Нурбану угасала последние недели.
"Подготовить все необходимое для омовения. И послать за Султаном. Быстро."
"Да, госпожа. Уже сделано. Султан Мурад… он в покоях Валиде."
Сафие закрыла глаза на мгновение, вдыхая прохладный воздух. Она представила себе Мурада, своего Султана, своего Льва, который сейчас был наверняка сломлен. Нурбану была для него не просто матерью – она была его якорем, его опорой, его тенью. И теперь эта тень исчезла. Из покоев Валиде раздался громкий, надрывный крик. Это был не женский, а глубокий, мучительный мужской голос. Голос Султана.
"Никому не позволять входить в покои. Только кадины и евнухи, занимающиеся подготовкой. И никаких сплетен. Ни единого слова."
"Будет исполнено, госпожа. Но… что будет теперь? Все напуганы."
"Теперь… теперь будет порядок. И справедливость. На все воля Аллаха."
Она повернулась и медленно, с достоинством направилась к покоям Султана. Каждый её шаг был выверен, каждое движение – обдуманно. Она чувствовала на себе сотни взглядов – любопытных, завистливых, испуганных. Они ждали. Они хотели увидеть, как она поведет себя. Войдя в покои, Сафие увидела Мурада III. Он сидел на полу, обняв безжизненное тело матери, его широкие плечи дрожали от рыданий. Его обычно величественное лицо было искажено горем. В этот момент он был просто сыном, потерявшим мать.
"Мама… Моя Валиде… Она ушла. Как я теперь… как я буду без неё?"
Сафие опустилась рядом с ним, положив руку ему на плечо. Её прикосновение было мягким, но твердым.
"Мой Султан. Мой Лев. Она нашла покой. Теперь она с Аллахом. Мы все скорбим вместе с вами. Но… вы Султан. Империя ждет своего Правителя. А я… я буду рядом. Ваша верная Сафие. Ваша опора. Ваша тень, что никогда не покинет вас."
В её словах была любовь, но и несгибаемая решимость. В этот момент, пока Мурад рыдал на плече своей любимой Хасеки, над гаремом взошла новая звезда. Звезда Сафие Султан. Шок от потери еще не утих, но облегчение, как едкий дым, уже начало просачиваться сквозь стены. И где-то глубоко внутри гарема, среди шелковых подушек и ароматов, кто-то уже начал плести новые интриги. Ведь трон Валиде теперь пустовал.
День похорон Валиде Нурбану Султан был отмечен тяжелым, серым небом, словно сама природа скорбела по ушедшей эпохе. Весь Стамбул вышел на улицы, чтобы проводить женщину, которая на протяжении многих десятилетий была негласным, но могущественным соправителем империи. Погребальная процессия, величественная и мрачная, двигалась от Топкапы к мечети Султана Селима, где Нурбану предстояло обрести вечный покой рядом с ее мужем, Султаном Селимом II. Широкие улицы были устланы коврами, на которых стояли знатные чиновники, улемы, шейхи и простые жители. Плакальщицы, нанятые и искренние, заглушали своим воем любые другие звуки. Впереди, ведомые высшими сановниками, медленно двигались носилки, покрытые зеленым бархатом, на которых покоилось тело покойной Валиде. Султан Мурад III, опустошенный горем, едва держался на ногах. Его обычно горделивая осанка сникла, а глаза, покрасневшие от слез, были устремлены в пустоту. Он шел за гробом своей матери, окруженный скорбящими пашами, но казался одиноким среди толпы. За ним следовал Шехзаде Мехмед, его лицо было серьезным и бледным. В женской части процессии, скрытые за завесами, шли женщины гарема. Сафие Султан двигалась впереди всех, ее лицо было скрыто под вуалью, но в каждом движении чувствовалась скрытая сила. Она оплакивала не человека, а скорее ушедшую силу, которая формировала ее собственную жизнь. За ней шли другие хасеки и наложницы, каждая со своими мыслями. Одни были искренне напуганы будущим без жесткого руководства Нурбану, другие же еле сдерживали улыбки.
Сафие шла, ее мысли блуждали далеко от траурных песнопений.
"Вот он, конец пути. Сколько раз ты стояла на этой же улице, Валиде, наблюдая за проходящими процессиями, думая о своей собственной бессмертной славе? Теперь это твой час. И мой. Гарем вздохнет свободнее, но он и растеряется. Теперь я должна быть их якорем."
Рядом с ней, чуть позади, шла Хафса-хатун, одна из менее значимых, но амбициозных наложниц Султана Мурада, которая давно мечтала о большем влиянии.
"Никогда не думала, что увижу этот день… Словно солнце погасло."
Сафие едва заметно повернула голову, чтобы ее слова достигли Хафсы, но не привлекли внимания.
"Солнце никогда не гаснет, Хафса-хатун. Оно лишь скрывается за тучами, чтобы потом снова взойти. И когда оно взойдет, мир может выглядеть иначе."
Хафса вздрогнула, поняв скрытый смысл. Она опустила глаза.
Вернувшись во дворец после похорон, гарем окунулся в странную, непривычную тишину. Железные двери, которые Валиде запирала на ночь, теперь оставались открытыми дольше. Калфы, которые раньше ходили по коридорам, боясь издать лишний звук, теперь позволяли себе более громкие шепотки и даже смешки в отдаленных уголках. Напряжение, которое годами давило на всех, сменилось призрачной свободой, которая ощущалась почти как опасность. Сафие немедленно отправилась в свои покои. Там ее уже ждала Гюльзар-калфа.
"Госпожа, Султан Мурад заперся в своих покоях. Он никого не принимает. Только Шехзаде Мехмед пытается с ним говорить."
"Пусть никто его не беспокоит. Он должен пережить это в одиночестве, чтобы потом найти силы. Но доложи мне, Гюльзар: как обстоят дела в гареме? Что я слышу... этот смех?"
"Да, госпожа. Некоторые… некоторые кадины и даже младшие наложницы… они стали более вольготно себя вести. Без присмотра Валиде… они словно забыли о порядке. Фатьма-калфа, старшая надложница, даже пыталась сама отдать распоряжение на кухне, без согласования с вами."
Глаза Сафие сузились.
"Фатьма-калфа, говоришь? Отлично. Передай ей, чтобы приготовила для меня отчёт о всех расходах за последний месяц. И пусть она немедленно приведёт в порядок счета. И чтобы ни одна калфа не смела принимать решения без моего одобрения. Ни единого шепота, ни единого шороха без моего ведома."
"Но госпожа, она… она была верной служанкой Валиде Нурбану. Она может сопротивляться."
"Тогда она узнает, что такое неповиновение новой главе гарема. Передай всем, Гюльзар: порядок будет восстановлен. Не железной рукой, а рукой, которая не дрогнет. Я не Нурбану, но мои правила будут соблюдаться. Отныне и до конца."
Сафие подошла к окну, откуда открывался вид на двор гарема. Там, среди фонтанов и цветущих кустов, несколько молодых наложниц действительно слишком громко смеялись, их голоса разносились по воздуху, чего они никогда не посмели бы сделать при жизни Валиде. Она наблюдала за ними, ее взгляд был проницательным и холодным. Она видела, как гарем, словно выпущенные из клетки птицы, поначалу растерялся, а затем начал пробовать границы своей новой, пока ещё мнимой свободы. Но Сафие знала, что свобода может быть обманчива. А власть – это не только сила, но и искусство. И этим искусством она владела. Завтрашний день должен был показать им всем, кто теперь является подлинной хозяйкой гарема. И всей империи.
Прошло несколько дней после похорон. Траурный покой ещё витал в воздухе Топкапы, но гарем, словно живой организм, уже начинал приспосабливаться к новой реальности. Отсутствие Нурбану ощущалось во всем – от ослабления жесткого контроля над бюджетом до более небрежного исполнения некоторых ритуалов. Для большинства это было лишь временное смятение, но для Сафие Султан это было окно возможностей.
Её покои, расположенные стратегически близко к покоям Султана Мурада III, стали новым центром притяжения. Каждое утро к ней стекались служанки, калфы, даже некоторые хасеки, ища указаний, разрешения, или просто пытаясь понять, куда подует ветер. Сафие принимала их с достоинством, словно рожденная для этой роли. Ее красота, которая когда-то привлекла Мурада, теперь сочеталась с умом и холодной проницательностью.
Она была матерью единственного взрослого Шехзаде, Мехмеда, что давало ей неоспоримое преимущество. Её статус "Хасеки", любимой фаворитки Мурада, оставался непоколебимым, несмотря на многочисленных других наложниц, которые пытались привлечь его внимание. Её слово имело вес, её просьбы – силу. Но это была ещё не та всеобъемлющая власть, которую когда-то имела Валиде.
Утром, пока Сафие причесывали, к ней вошла Фатьма-калфа, та самая старшая наложница, о которой говорила Гюльзар. Её лицо было бледным, взгляд испуганным. Она держала стопку пергаментов.
"Хасеки Султан… Я принесла отчеты по расходам гарема за последний месяц, как вы приказали. Признаюсь, госпожа, они… не в лучшем состоянии. Валиде Нурбану… она держала все в голове, я не осмеливалась задавать вопросы."
Сафие подняла бровь, глядя на Фатьму в зеркало. Её парикмахерша замерла, опасаясь пошевелиться.
"А теперь, Фатьма-калфа, тебе придется учиться вести их на бумаге. Отныне все должно быть записано. Каждая нить, каждый фунт мяса. Каждая монета. Повторишь ли ты подобную оплошность, и я лично позабочусь о том, чтобы ты больше не видела ни одной монеты в гареме. Поняла?"
"Да, госпожа. Поняла. Простите моё упущение."
Фатьма-калфа, некогда правая рука Нурбану, удалилась с поникшей головой, осознав, что новые правила диктует не милосердие, а жесткая воля. Сафие усмехнулась, отпуская парикмахершу.
"Вот так. Первый шаг сделан. Никто не должен сомневаться в том, кто теперь здесь главная. Но это лишь гарем. Настоящая игра ведётся за его стенами."
Позже, во время утреннего приема, к ней обратилась Айше-хатун, одна из других хасеки Мурада, мать нескольких дочерей, но не сыновей. Её тон был вежливым, но в глазах читалась неприязнь.
"Поздравляю вас, Сафие-хатун, с вашей новой ролью. Султан Мурад, должно быть, очень нуждается в вашей поддержке сейчас. Он так горюет."
"Благодарю, Айше-хатун. Султан действительно переживает тяжелые времена. И да, я рядом с ним. Мой долг – быть его опорой, как мать его наследника и его любимая жена. Разве не в этом наше предназначение?"
"Безусловно. Мы все здесь для Султана. Однако, некоторые… некоторые из нас волнуются. Валиде Нурбану всегда следила за тем, чтобы все было по справедливости. Чтобы каждая хасеки имела свое место, свои права…"
Сафие медленно отпила шербет, её глаза не отрывались от Айше.
"И так будет и впредь. Я уважаю традиции. Но каждая традиция требует мудрого управления. Если у кого-то есть вопросы или опасения, двери моих покоев всегда открыты. Для тех, кто приходит с уважением и желанием служить династии, конечно."
Это был тонкий, но ясный намек: любые попытки неповиновения или интриг будут жестко пресечены. Айше-хатун поняла послание и быстро отступила, склонив голову.
Вечером Сафие нанесла визит Султану Мураду. Он сидел в своих покоях, окруженный книгами и рукописями, но не читал их. Его взгляд был отсутствующим, его скорбь ощущалась физически.
"Мой Султан. Вы не ели весь день. Вы должны набраться сил."
"Силы? Зачем? Моя мать… она была моей силой, Сафие. Она видела то, чего я не видел. Она слышала то, чего я не слышал. Теперь… пустота."
"Никогда не пустота, мой повелитель. Вы – Султан. Вам нужны ваши глаза, ваши уши. А я… я буду ими. Я буду вашим голосом, если нужно. Валиде Нурбану научила меня многому. Она подготовила меня к этому. Она хотела, чтобы я была рядом с вами, чтобы я заботилась о вас, как она сама."
Мурад поднял голову, его взгляд, полный боли, встретился с её взглядом. В нем было отчаяние, но и слабая искра надежды.
"Ты… ты говоришь правду, Сафие? Ты будешь рядом? Как она?"
"Я буду рядом. Но не как она. Я буду собой. Я буду сильнее."
"Всегда, мой Султан. Я буду вашей тенью, вашей опорой. Вы можете доверить мне все. Гарем, ваше здоровье, даже некоторые дела Дивана, если они обременяют ваше сердце. Я – мать вашего наследника. Моё благополучие неразрывно связано с вашим и с будущим нашего сына. Доверьтесь мне, мой лев. Позвольте мне нести часть вашего бремени."
Мурад молча смотрел на неё, его боль постепенно уступала место некому подобию утешения. Его рука медленно накрыла её.
"Я… я верю тебе, Сафие. Я знаю, ты умна. Нурбану всегда говорила, что ты не просто красавица, но и обладаешь острым умом."
В этот момент, обнимая Мурада, Сафие почувствовала, как её влияние, пока ещё невидимое для многих, распространяется за пределы личных покоев. Она была любимицей Султана, матерью Шехзаде, и теперь – ключом к управлению опустевшим гаремом. Это была власть, рожденная из горя, но от этого не менее реальная. Она была не полной, не абсолютной, но это было лишь начало. Очень могущественное начало.
Сафие сидела у открытого окна в своих покоях, вдыхая прохладный вечерний воздух. Небо было усыпано звездами, такими же далекими и холодными, как порой казались сердца тех, кто обитал в этих стенах. Последние дни были наполнены суетой: траур, попытки укрепить власть, утешение Султана. Теперь, когда все уснули, она осталась наедине со своими мыслями. И эти мысли неизбежно возвращались к ней. К Валиде. К Нурбану Султан.
В памяти Сафие всплывали образы, словно фрески, медленно проявляющиеся из темноты. Вот юная Нурбану, еще не Валиде, но уже с той же стальной искрой в глазах, когда она впервые увидела её, молодую пленницу, доставленную в гарем. Вот она, Нурбану, величественная и пугающая, преподающая уроки о том, как выжить в этом золотом клетке.
Она помнила её голос – низкий, уверенный, редко повышающийся, но всегда несущий в себе безоговорочную власть. Она помнила её глаза – пронзительные, способные видеть насквозь любую ложь, любое притворство.
*Воспоминание 1: Первый урок (много лет назад)*
Сафие, тогда ещё молодая и наивная наложница, только что прибывшая в гарем, стояла перед Нурбану, чувствуя, как дрожат её колени.
"Ты красива. И это твоя величайшая слабость, если ты не научишься использовать её. Красота увядает. Ум – никогда. Ты можешь завоевать сердце Султана, но ты удержишь его лишь своей мудростью. Или хитростью."
"Хитростью? Но я думала, нужно быть… добродетельной."
"Добродетель – это для мечети, дитя. В гареме выживают только самые сильные. И самые умные."
*Воспоминание 2: Урок жестокости (когда Сафие уже была хасеки)*
Однажды, когда одна из наложниц Мурада, родившая ему дочь, попыталась плести интриги против Сафие, Нурбану вызвала её к себе. Сафие стояла за ширмой, невидимая, но слышащая всё.
"Твоя задача – служить Султану и радоваться милостям, которые он тебе даёт. Не лезь в дела, которые не касаются тебя. Гарем – это озеро, а не болото. И если кто-то начнёт мутить воду, его выбросят на сушу, где он высохнет под солнцем."
Наложница была выслана из дворца на следующий день. Сафие тогда была потрясена её безжалостностью.
"Она даже не моргнула глазом. Ни капли сожаления."
"Теперь я понимаю. Слабость – это роскошь, которую мы не можем себе позволить. Нурбану научила меня этому. И я училась. Училась у лучшего."
*Воспоминание 3: Бремя власти (незадолго до смерти Нурбану)*
Нурбану, уже ослабевшая, лежала в своих покоях. Сафие навещала её.
"Ты думаешь, это легко, Сафие? Держать все нити в своих руках? Видеть все предательства, все алчные взгляды? Знать, что каждое твое решение может стоить жизни или начать войну? Это бремя, дитя. Тяжелее, чем корона. Оно давит на душу."
"Она просто устала. Я бы справилась. Я хочу этого. Я готова."
"Она не устала. Она знала. Она знала цену. И теперь эта цена становится моей."
Осознание Бремени (Возвращение в настоящее):
Сафие отошла от окна. Она подошла к своему сундуку, где хранились её личные вещи. Оттуда она достала небольшую, искуссно вышитую шкатулку. В ней лежали несколько старых писем, рисунок её сына Мехмеда, сделанный в детстве, и небольшой перстень, который когда-то подарила ей Нурбану. Простое серебряное кольцо с небольшой бирюзой.
Она надела его. Оно казалось тяжелее, чем раньше.
"Ты готовила меня к этому, Валиде. Ты оттачивала мои зубы, точила мои когти. Ты учила меня не доверять никому, кроме себя. Ты учила меня, что любовь – это слабость, но я не верю тебе в этом до конца. Моя любовь к Мехмеду – моя сила, но и моя самая большая уязвимость."
Она вспомнила, как Мурад III, её Лев, горько рыдал на её плече. Он был сломлен. И теперь он полагается на неё. На неё, которая когда-то была лишь Хасеки. Теперь она должна быть всем – матерью, женой, советницей, правительницей гарема. И возможно, в будущем, правительницей империи.
Ей нужно было принимать решения, которые Нурбану принимала бы без колебаний. Решения о жизни и смерти, о чести и позоре, о богатстве и бедности. Гарем, который казался таким желанным призом, теперь представлялся ей паутиной, каждый шаг в которой мог привести к катастрофе. Ее новая власть, такая сладкая и долгожданная, вдруг обернулась непосильным грузом ответственности.
"Я готова, Валиде. Я приму это бремя. Я буду сильной. Но я буду сильной по-своему. Не только твоими уроками, но и теми, что я выучила сама. И я не сломлюсь. Я не подведу Мехмеда. Я не подведу себя."
Засыпая этой ночью, Сафие чувствовала не только удовлетворение от достигнутого, но и глубокое, пронзительное осознание того, что путь, на который она вступила, будет полон жертв. Нурбану Султан ушла, но её уроки – о силе, о безжалостности, о выживании – навсегда остались в сердце Сафие, формируя её как будущую Валиде, которой суждено было править Империей из тени.
Первый ужин Султана Мурада III без Валиде Нурбану Султан был не просто трапезой, а испытанием. Мурад, которому уже перевалило за сорок, был высоким, статным мужчиной, чье лицо, однако, начинало полнеть, а глаза, когда-то полные огня и любопытства, теперь часто казались затуманенными. Он был известен своим пристрастием к гарему, к поэзии, к мистицизму и… к бесконечным снам. Говорили, что он мог проспать целый день, пропуская важные Диваны и приемы.
Сафие Султан заняла почетное место рядом с ним, на расстоянии, позволяющем быть ему опорой, но не навязчивой. Она наблюдала за ним, изучая каждую его реакцию. Она знала его как никто другой: его слабости, его сильные стороны (которых становилось всё меньше), его привычки, его страхи. Он был её мужем, отцом её сына, и ключом к её собственной власти.
Ужин подали, но Султан Мурад почти не притрагивался к еде. Его взгляд блуждал по стенам, украшенным изразцами. Он выглядел сломленным, но не от государственных дел, а от личной утраты.
"Это… странно, Сафие. Очень странно. Я чувствую себя… словно часть меня оторвали. Мама… она всегда была здесь."
Сафие протянула ему кубок с шербетом.
"Валиде живет в вашем сердце, мой Султан. И в вашей памяти. Её мудрость останется с вами."
"Мудрость… Она решала всё. Мать была моим умом. Моим острым клинком. А теперь… кто будет читать эти скучные доклады? Кто будет разбираться в этих бесконечных распрях пашей?"
"Я, мой Султан. Я буду твоим клинком. Но ты не должен этого знать. Пока."
"Мой Султан, Империя принадлежит вам. Вы сами – ее мозг. А ваши верные слуги, мы, ваши хасеки – мы здесь, чтобы облегчить ваше бремя. Чтобы вы могли сосредоточиться на том, что действительно важно… на вашем покое, на ваших стихах, на вашей душе."
Мурад кивнул, погруженный в свои мысли. Его глаза, словно ища что-то, остановились на одной из молодых наложниц, которая прислуживала за столом. Это была хрупкая девушка с огромными черными глазами.
"Вот оно. Его вечная жажда новизны. Нурбану всегда справлялась с этим. Теперь моя очередь."
"Подойди ближе, дитя. Как твое имя?"
"Фирузе, мой Султан."
"Фирузе… прекрасное имя. Твои глаза… они как глубокие озера в лунную ночь. Приди ко мне завтра вечером. Я хочу услышать, как ты читаешь стихи. Ты умеешь?"
"Мой Султан… да. Я… я постараюсь."
Сафие ничем не выдала своих чувств. Внутри неё, однако, поднялась волна. Не столько ревности, сколько прагматичной оценки. Эти мимолетные увлечения Мурада были постоянной угрозой её положению. Нурбану была безжалостна к тем, кто пытался укрепиться за счет её сына. Сафие придется быть такой же.
"Он ищет утешения. Ищет замену. Эти девочки… они лишь мимолетные искры. Главное – сохранить его расположение, его доверие. И, конечно же, его благосклонность к Мехмеду."
После ужина Мурад отправился в свои личные покои. Сафие последовала за ним.
"Мой Султан, вот та поэма, о которой вы говорили вчера. Я переписала ее для вас каллиграфическим почерком. Возможно, она принесет вам покой."
"Ах, Сафие. Ты всегда знаешь, что мне нужно. Ты… ты такая же, как мама, в этом смысле. Ты заботишься обо мне."
"Я забочусь о тебе, мой Султан. Но забота моя имеет свои цели."
"Я так устал. Все эти доклады, эти цифры, эти интриги… Я просто хочу покоя. Мечтать. Писать. Мне приснился сегодня прекрасный сон, Сафие. Золотой дворец на небесах, где все мои желания исполняются. Как ты думаешь, что это значит?"
И Султан Мурад III начал рассказывать свой сон. Сафие слушала его, кивая, задавая уточняющие вопросы, словно она была опытным толкователем снов. В этот момент она понимала, что её власть над ним будет расти не через силу, а через мягкость, через умение быть его утешением, его слушателем, его проводником в мире его фантазий.
Его зависимость от женщин была не просто похотью, а глубокой потребностью в опоре, в ком-то, кто возьмет на себя бремя реальности. Нурбану была этой опорой. И теперь эта ноша ложилась на плечи Сафие. Это была новая, необычная форма власти. Власть, скрытая за ширмой заботы и привязанности. И Сафие была готова ею пользоваться.
Прошло несколько дней после похорон. Атмосфера скорби начала отступать, уступая место осторожному любопытству и скрытому напряжению. Гарем, лишившийся своей железной руки, Валиде Нурбану, был подобен большому кораблю, потерявшему рулевого. И Сафие Султан была полна решимости взять этот руль в свои руки.
Её первые шаги были осторожными, но решительными. Она начала с того, что Нурбану всегда держала под строгим контролем – с финансов и распределения служанок. Это были кровеносные сосуды гарема, и кто контролировал их, тот контролировал и всё остальное.
Сафие сидела в своих покоях, на полу расстелен был огромный пергамент с детальной схемой гарема: от помещений до списка служанок, от запасов продовольствия до драгоценностей. Гюльзар-калфа и еще две доверенные калфы стояли перед ней, ожидая распоряжений.
"Гюльзар, я хочу полный список всех служанок гарема, с их обязанностями и временем, которое они проводят в разных частях дворца. Каждая калфа, каждая джерийе – все должны быть учтены. И этот список должен быть обновлен ежедневно."
"Госпожа, это… это очень большая работа. Валиде Нурбану доверяла это Фатьме-калфе."
"Валиде Нурбану доверяла. Я проверяю. Фатьма-калфа, вы предоставили мне отчеты по расходам. Они… весьма расплывчаты. Я хочу, чтобы ты лично следила за каждым приходом и расходом. Ни одна чаша шербета, ни одна нить ткани не должна быть использована без твоего учета и моего одобрения."
Фатьма-калфа вздрогнула. Она была привычна к мягкой руке Нурбану в вопросах финансов, где Валиде часто просто кивала в ответ на общие цифры, будучи уверенной в лояльности Фатьмы. Теперь же каждая мелочь должна была быть под контролем.
"Но госпожа… это… это невозможно. Гарем так велик!"
"Невозможно, Фатьма-калфа? Или ты не хочешь, чтобы стало возможно? Я не спрашиваю тебя, возможно ли. Я приказываю. И если ты не справишься, найдутся те, кто справится. И ты… ты отправишься туда, где сможешь отдохнуть от всех этих 'невозможных' задач. Поняла?"
Фатьма-калфа, понимая, что перед ней не просто любящая Хасеки, а женщина с железной волей, поклонилась, её лицо стало ещё бледнее.
"Поняла, госпожа. Будет исполнено."
"Вот так. Первое сопротивление сломлено. Пусть видят, что я не церемонюсь."
Следующий конфликт не заставил себя ждать. Сафие решила перераспределить покои некоторых второстепенных наложниц Султана Мурада, чтобы освободить лучшие помещения для своих верных служанок и для расширения своих личных пространств. Это вызвало возмущение.
К ней пришла Джемре-хатун, одна из наложниц, у которой не было детей, но которая прожила в гареме долгие годы и считала, что имеет право на свои привилегии.
"Хасеки Султан, я пришла спросить, почему мои покои, в которых я живу уже пятнадцать лет, должны быть отданы какой-то калфе? Это несправедливо! Валиде Нурбану никогда бы так не поступила!"
Сафие подняла голову, её глаза блеснули холодом.
"Джемре-хатун. Валиде Нурбану больше нет. И сейчас я отвечаю за порядок в гареме. Твои покои были выбраны потому, что они не приносят династии ни пользы, ни нового потомства. Гарем – это не приют для старых игрушек. Это сердце династии. И каждый, кто здесь живет, должен служить её величию."
"Но Султан… Султан Мурад! Он наверняка не знает об этом! Я пожалуюсь ему! Я расскажу ему о вашей несправедливости!"
Уголки губ Сафие чуть приподнялись в усмешке.
"Ты можешь жаловаться, кому угодно, Джемре-хатун. Но я гарантирую тебе, что Султан Мурад будет слишком занят, чтобы слушать твои глупые жалобы. А даже если и услышит… Он полагается на мои решения. Потому что я принимаю их не из личной прихоти, а во имя порядка и блага династии. А ты, Джемре-хатун, не служишь ни тому, ни другому. Собирай свои вещи. Через час твои покои должны быть свободны. Если нет – я прикажу их вынести. И твоя судьба будет куда менее приятной."
Лицо Джемре-хатун побледнело. Она поняла, что Сафие не шутит. Этот холодный, расчетливый тон, эта абсолютная уверенность – это было нечто новое, что она не видела даже у Нурбану. Валиде могла быть жестока, но в ней было нечто пылкое, почти горячее. Сафие же была как ледяное пламя – безжалостная и неумолимая.
Джемре-хатун не произнесла ни слова. Она лишь поклонилась и быстро удалилась.
"Вот так. Гарем должен понять, что теперь я хозяйка. Никаких исключений. Никаких слабостей. Только порядок. Мой порядок."
К вечеру слухи о жесткости Сафие разнеслись по гарему. Страх смешивался с уважением. Некоторые были напуганы, но многие другие, уставшие от беспорядка и борьбы за остатки влияния Нурбану, почувствовали, что наступил новый, пусть и строгий, но предсказуемый порядок. Сафие Султан утверждала свою власть не только словом, но и делом, показывая, что она готова на всё, чтобы стать единственной и неоспоримой главой гарема. И это было только начало.