День первый. Камень, о который легко споткнуться.

Лето 2012-го года.

Утро выдалось пасмурное. Солнце, поднимаясь над горизонтом, оказалось где-то там, за серой пеленой облаков. Они окутали собой густой лес серым шерстяным одеялом. Верхушки деревьев по старой привычке потянулись вверх, стараясь поймать первые лучи солнца, но ветер их тут же унял, обдав прохладной утренней свежестью, и те сразу догадались, что сегодня солнца им не видать.

Воронам отсутствие солнца не мешало. Сегодня их гораздо больше, чем обычно. Стая собралась большая. Каркали они так истошно, что крик их походил на крик раненного животного, обреченного на смерть.

Они заняли высокую сосну. Сегодня эта сосна сослужит им добрую службу - накормит всю стаю телом, повисшим на ней. Они ещё долго будут возвращаться сюда, чтобы обглодать кости.

Поначалу добыча с высокой сосны их пугала. Они не видели прежде, чтобы вот так, прямо на дереве, висел уже готовый к употреблению человек. Они привыкли к картонным или деревянным коробкам, внутри которых их ждала крупа, семена, хлеб и много чего ещё, что туда обычно кладут люди.

- Такого я ещё не видела, - сказала Ксения, глядя на сосну снизу-вверх, - Кто это его туда мог затащить, интересно? - Ксения прищурилась, - А там что? На ветках, вон там.

Стоящий рядом с ней мужчина, широкоплечий, с бритой головой, прищурился, рассматривая хвойные ветви.

- Похоже на грязь.

- Вижу, что грязь, Дим, только откуда она там? - спросила Ксения, но Дмитрий в ответ лишь пожал плечами, - И до сих пор как будто сырая. Сколько он здесь висит? На ветру и не засохла.

Отряд Соболевой состоял из трёх человек: Гришка Плокин, самый невезучий из них и самый молодой; Анатолий Семёнович Терешенко - старый ефрейтор, который зачем-то таскает повсюду за собой одетого в солдатскую форму сына, Пашку, застрявшего в развитии где-то на трёх-четырёх годах своей жизни (по деревне ходили в своё время слухи, что это сам батя его и приложил по башке по пьяни, вот теперь и таскает везде с собой, чувство вины гасит); и третий член отряда, рядовой солдат со странной фамилией Лужа, который отправился в бессрочную командировку пару недель назад, когда его голову раскроил пополам ловко вошедший с затылка топор. Именно поэтому здесь оказался Дмитрий, её сводный брат, которого отец пригрел почти сразу после того как пропала мать. Пригрел, обучил и отправил служить в Наблюдатели, прямо по своим стопам. Дмитрий, пользуясь полной поддержкой и опытом отца, быстро поднялся до старшего наблюдателя, но с сестрой всегда общался на равных. Порой Ксения сомневалась, что Дмитрий вообще человек. Он обладал безупречной дисциплиной, невозмутимым хладнокровием и нерушимой верностью. Однако, верность эта принадлежала не Ордену и его Магистру, а отчиму - Егору Викторовичу.

- Обойду-ка я, гляну, что с той стороны, за кустами видно. Разрешите? - спросил Гришка Плокин, до того стоявший за их спинами.

- Разрешаю, - подтвердила Ксения, провожая кудрявого парня взглядом.

- Аккуратнее будь, - сказал вдогонку Дима, почесывая подбородок, - тут в лесу всякое бывает. Возьми хотя бы Лужу.

Пока Гришка пробирался через кусты и ели, чтобы обойти сосну с другой стороны, девушка посмотрела на брата с надеждой в глазах. Он этот взгляд понял, протер грубой рукой бритую голову, закурил и начал расхаживать по поляне в поиске следов. Сама же Ксения отправилась следом за Плокиным. Колючие ветки путались в волосах, норовили угодить в глаза и порезать раскрасневшиеся от густого лесного воздуха щеки. Ксения всегда считала этот лес местом недружелюбным, и многие из ее сослуживцев были с ней в этом согласны. Её отец, как всегда, утверждал обратное, почему-то опуская тот факт, кто хозяйничает в этом лесу.

- Лес - место покоя, обитель истинной жизни, в которой царит единство и целостность всего. А знаешь почему? - спрашивал отец.

- Нет, почему? - отвечала Ксения, будучи ещё совсем маленькой.

- Потому что в лесу не живут люди, - говорил он, многозначительно глядя на неё.

Но что она могла понять в том возрасте? Это сейчас она могла кое-как трактовать его утверждение, предполагая, что он имел ввиду то, что люди неизбежно несут раздор туда, где обитают. Но, в конце концов, она пробралась сквозь кустарник, и мысли ее прервало неприятное зрелище: Гришка, согнувшись пополам около возникшей из ниоткуда семёрки жигулей, разглядывает собственный завтрак. С кончика его носа свисает тягучая жидкость, а черные, густые кудри обернуты паутиной. Бедняга весь покраснел, и разгибаться, судя по всему, не собирался - его еще потряхивало.

Соболева оскалилась и прикрыла рукавом лицо, чтобы не вдыхать аромат мертвечины, сладковатый и приторный. Гриша, заметив Ксению, ткнул пальцем в выбитое боковое стекло водительской двери. Ксения заглянула внутрь. Первое, что бросилось ей в глаза, это залитые кровью иконы, прилепленные на крышку бардачка. Первым делом она сорвала их и сунула себе в карман.

- Дима! - крикнула она сквозь рукав, - Сюда!

С подголовника водительского сиденья свисала человеческая кишка. Основная часть внутренностей разлилась между сиденьями. Ксения достала платок, чтобы закрыть нос и рот. Вонь стояла настолько невыносимая. Начало мутить так, что пришлось подавлять рвотный рефлекс. Было и нечто странное: в салоне оказалась та же самая грязь, которую она приметила на дереве. Она пыталась дотянуться до неё, но без результатов - перекошенную от удара дверь заклинило. Ксения оглянулась.

- Это что такое? - глухо спросил Дмитрий, пробравшись сквозь кусты.

- Хороший вопрос, товарищ наблюдатель, - Ксения подошла к Дмитрию, и, пока никто не видел, сунула ему в карман сорванные с панели иконки, - Сможешь открыть машину?

- Конечно. Тебе с какой стороны?

- С любой. Посмотри внимательно. Мне кажется, что там внутри та же самая грязь, что и на сосне. Получается, что машина летела сверху-вниз? Через дерево? - она снова заглянула в салон авто, - какая-то ветка, судя по всему, сначала сломалась об кузов машины, а потом вошла водителю прямо под рёбра, разорвав брюхо, и в конечном счёте выскочила из салона вместе с водителем, оставив в салоне вырванные наружу внутренности. Хоть ужастик снимай.

День второй. Виноградарь и его Гроздь.

На утро небо не изменилось.

- Пять? Или шесть? - считала Ксения дни, пытаясь вспомнить, как давно серая пелена окутала деревню и лес.

Семёрка, найденная ее отрядом в лесу, упала вчера с неба и врезалась сперва в землю, а потом и в её сознание. Семёрка принесла с собой ворох вопросов и не меньше проблем. За один день Ксения получила такой головняк, которого не было у неё за всю службу.

- Андрей, - она нахмурилась, произнося это имя, - Андрей... Андрей, Андрей, Андрей... - повторяла она, делая шаг за шагом, надеясь понять хоть что-нибудь из того, что происходит.

Она представила, как лесник, спасший вчера её ногу, тащит из залитой кровью и кишками машины Копылова Сергея... Владимировича? Ивановича? Какого года - шестьдесят пятого? Она уже не могла вспомнить, настолько ей было всё равно на этого человека. Всё, что она знала о нём теперь это то, что он растворится в едином, став частью леса. Лесник вытащил Андрея, распотрошил его вещи и утащил к отцу. Зачем?.. Почему он не вспорол ему брюхо или не расколол ему череп, как он это обычно делает со всеми, кого встречает в лесу? И почему именно сейчас, что именно сейчас должно произойти такого, что отец потребовал сделать такой выбор? И как этот Андрей с этим связан? Мысли в голове гудели как рой пчёл.

Туннель не кончался. Казалось, что с каждым разом он растягивается и растягивается, не желая останавливаться. Шаги отдавались в ушах сухим щелкающим эхо. Тишину нарушали только пищащие в темноте мыши.

- А ведь вчера вечером я видела луну, - вспомнила Ксения, глядя на свет в конце туннеля, - Думала, что хоть сегодня будет ясно. Но ясности нет. Ни в уме, ни на небе. Спасибо, папа, - она нахмурилась и остановилась за несколько шагов до того, как выйти на улицу, - умеешь ты озадачить.

Под солнечным светом, серым, из-за облаков, сквозь которые силился пробиться, она увидела уазик-буханку, окутанную клубами сизого дыма. В ноздри ударил едкий запах угарных газов. Ксения закрыла рукавом нос, пытаясь разглядеть очертания в клубах дыма.

- Дима?.. - на её лице появилось выражение отчаяния, - Еще и курит стоит, в такой-то вони. Сумасшедший!..

Стало тошно и грустно. Грустно до отчаяния. Не из-за того, что она увидела брата, а просто так, безо всяких причин. Ей вдруг захотелось развернуться и уйти. Назад, по коридору, через катакомбы к храму, а уже из храма вернуться к отцу, в Нору. Поверить ему, встать на его сторону и смириться с той ролью, которую он ей предлагает. Снова стать девочкой - маленькой, беззащитной, окруженной заботой. Никаких вылазок, никаких убийств, никаких Андреев и разорванных пополам людей. Висящий на ветках Копылов появлялся перед ее глазами всякий раз когда она закрывала глаза. А когда открывала, улыбалась своей выдержке, ведь она не подала и виду, что ей плохо или страшно из-за того, что она увидела там, в лесу. К мерзким запахам она привыкла с детства.

Она оглянулась. Там, сзади, только темнота. Ничего нет. Как и прошлого, о котором она вспоминает. Поворачиваясь обратно, к свету, она тяжело вздохнула, отпуская мысли о возвращении. Здесь она - служитель Ордена, в руках которой сосредоточена власть, пусть и небольшая. Власть, уважение, любовь окружающих - эти три столпа её жизни, эти три главных ее ценности, - всё это рухнет, если она встанет на сторону отца. Отца и этого...

- Андрея... Папа, папа. Вселил-таки сомнения. Ничего. Когда-нибудь успокоишься и сам всё поймёшь. Поймёшь, что выдумки твои - это только твои выдумки. Нет никакого Ахнаира, нет никакого приближающегося конца света. Это всё только у тебя в голове. А я пока до Старшей дослужусь, и тогда всё станет ещё лучше. Гораздо лучше, - она шагнула на свет, отбросив всякие сомнения и мысли о возвращении.

Уговорила себя.

Но фундамент ее мировоззрения дал ещё одну трещину. Трещину сомнений.

Первый же шаг наружу утонул в глинистой грязи, а уже через несколько таких же идти стало заметно тяжелее. На ботинки налипла грязь и от этого они потяжелели вдвойне.

Справа, среди свалочной грязи, она увидела измазанного в грязи мужчину, которого не смогла узнать. Здесь вываливали и складировали добро, добытое снаружи. Мужичок, увидев Ксению, приложил руку к груди и чуть поклонился. Ксения ответила ему улыбкой и пожеланием хорошего дня. Вот оно, - подумала Ксения, - то, от чего я не могу отказаться.

Слева находился местный автопарк, состоящий в основном из уазиков, жигулей, пары нив и четырёх буханок. Всё то, что можно починить на ходу или здесь. Главное - без помощи извне. Этим и были заняты люди в мастерской, примыкающей к автопарку. Втроем они окружили семёрку, упавшую с неба вчерашней ночью.

Снова она.

Один залез снизу, другой нырнул под капот, а третий ковырял что-то под приборной панелью.

Перед глазами появилась комната, окно, а у окна кровать. На кровати Андрей.

Всё это сопровождалось отборным матом и взаимным подтруниванием. Так работают мужчины в своем мужском коллективе, постоянно прощупывая друг друга, постоянно выясняя друг у друга, кто здесь "главный". Вздохнув, Ксения продолжила свой тяжелый путь к буханке.

- Андрей... Кто ж ты такой-то?! - проворчала Ксения под нос, перемешивая глину сапогами.

Двигатель резал утреннюю тишину так грубо и безразлично, как режет глотки Дима, когда этого требует долг. А вот и он сам - стоит в дыму с сигаретой в зубах. Смотрит на неё. Ксения понимает, что он что-то собирается ей сказать, но ещё не может как следует разглядеть его лица, чтобы угадать по его выражению, что именно. Ей не хватает дойти всего семи-восьми шагов, как вдруг Дима выплевывает сигарету, падает на колени, ладони смыкает в замок у живота и роняет голову подбородком на грудь.

Ксения оглядывается.

- Виктор?.. - она пробегает глазами по окружающему пространству против часовой стрелки, пытаясь найти Владыку, - Или кто-то из Старших?

Мужик, который греб лопатой мусор на свалке, падает там же, на месте, прямо в этот самый мусор коленями. Так же как Дмитрий. Ребята из мастерской на той стороне автопарка в той же позе, все смотрят на тоннель. Ксения обернулась к проходу, из которого вышла, и там, в темноте, разглядела силуэт мужчины в монашеской рясе. Он поднял руку и подозвал её к себе ровно в тот момент, когда она уже сама была готова так же, как все, упасть в глину.