Снег падал так тихо, словно сами небеса боялись потревожить покой этого места. Снежинки, крупные и тяжелые, как пепел сгоревших надежд, оседали на крыше моего паланкина, на плечах сопровождающих слуг, на моем сердце.
Я приоткрыла тяжелую завесу, расшитую серебряными фениксами и выглянула наружу. Впереди, вырастая из тумана, как спящий зверь, возвышалась Облачная Резиденция. Дом Верховного Судьи Шан Гуаня. Моя тюрьма. Моя могила. Или, если верить брачному контракту, мой новый дом.
— Прибыли, госпожа Лин, — голос старшего слуги моего отца дрожал. Он боялся. Все боялись этого места. Даже воздух здесь казался разреженным, колючим, пахнущим озоном и замерзшими чернилами.
Я сжала руки на коленях, чувствуя холод металла на запястьях. Брачные браслеты. Не из золота и не из нефрита, как положено невесте из благородного рода. Они были выкованы из черного звездного железа, и снять их мог только тот, кто надел. Или смерть.
Отец сказал мне перед отъездом, не смея поднять глаз: «Юэ-эр, это единственный выход. Клан Лин разорен. Мои ошибки... они слишком велики. Магистрат Шан Гуань согласился покрыть долг и сохранить нам жизнь в обмен на тебя. Будь покорной. Будь тихой. Не зли его».
Не зли его. Как можно не злить того, чье имя матери используют, чтобы пугать непослушных детей? Шан Гуань, Небесный Судья, Ледяной Дракон Империи. Человек, который отправил на плаху больше коррумпированных чиновников и темных заклинателей, чем было волос на моей голове. Говорили, что он не знает жалости. Говорили, что в его груди вместо сердца бьется осколок вечной мерзлоты.
И теперь я — его жена.
Паланкин опустился на землю. Слуга отдернул занавесь, и меня ударил морозный ветер. Я вышла, стараясь держать спину прямо. Мое свадебное платье было красным, как кровь на снегу, слишком ярким для этого царства белого безмолвия. На мне было шесть слоев шелка, но холод пробирал до костей. Это был не зимний холод, а холод духовной силы, давящей, властной ауры хозяина поместья.
Встречать нас никто не вышел.
Огромные ворота из черного дерева были распахнуты, но за ними не было ни фейерверков, ни радостных выкриков, ни музыкантов. Пустой двор, вымощенный идеально ровными плитами серого камня. Ни соринки. Ни лишнего звука. Лишь двое стражей в лазурных доспехах стояли у входа в главный зал, неподвижные, словно статуи.
— Госпожа Лин Юэ из клана Лин прибыла! — выкрикнул мой слуга, но голос его сорвался на писк.
Тишина поглотила его крик.
Из тени вышел человек. Не сам Судья, конечно нет. Это был управляющий — сухопарый старик с лицом, напоминающим пергамент, на котором давно высохли чернила. Он поклонился, но в этом поклоне не было уважения. Лишь соблюдение протокола.
— Следуйте за мной, госпожа, — произнес он бесцветным голосом. — Господин ожидает в Зале Правосудия.
Не в спальне. Не в приемном зале для гостей. В Зале Правосудия.
Я кивнула отцу слуге, отпуская его. Дальше я должна идти одна.
— Благодарю, — тихо ответила я.
Каждый шаг давался с трудом. Казалось, гравитация здесь работала иначе. Я смотрела по сторонам, и мое дыхание перехватывало от суровой, геометрической красоты этого места. Здесь не было пышных пионов или кричащих золотых драконов. Только камень, вода, бамбук и снег. Все было подчинено строгому порядку. Идеальная симметрия.
Я моргнула, активируя свой дар — то, что я скрывала от всех, кроме отца. Мои глаза на мгновение защипало, и мир изменился. «Зрение Истины».
Обычно мир представал передо мной паутиной цветных нитей — эмоций, лжи, скрытых намерений. В доме моего отца все было запутано в грязно-желтые и серые клубки страха и обмана. Но здесь...
Здесь все было пронзительно-голубым. Чистым. Линии защитных барьеров были начертаны с пугающей точностью. Никакой гнили. Никакой скрытой злобы в стенах. Только закон. Жесткий, бескомпромиссный закон. Этот дом не лгал. Он просто не терпел слабости.
Мы подошли к дверям главного павильона. Управляющий остановился.
— Входите. Господин не любит ждать.
Я глубоко вдохнула, поправила тяжелую заколку в волосах и переступила порог.
Внутри пахло старой бумагой, сандалом и... опасностью.
Зал был огромен. Высокие колонны уходили во тьму под потолком. Вдоль стен тянулись бесконечные стеллажи со свитками — делами, приговорами, законами. В центре, на возвышении, за простым столом из черного дерева сидел он.
Шан Гуань.
Он не поднял головы, когда я вошла. Кисть в его руке двигалась плавно и ритмично, оставляя на бумаге иероглифы, обладающие силой печати. Его волосы, черные как ночь, были собраны в строгий пучок, закрепленный серебряной шпилькой в форме рога дракона. Одеяния были белыми, с едва заметной вышивкой облаков по краям — цвет траура и чистоты, цвет, который носят лишь те, кто стоит выше мирской суеты.
Я прошла к центру зала и опустилась на колени, склонив голову так низко, что шпильки коснулись пола.
— Лин Юэ, дочь Лин Чжэна, приветствует своего мужа и господина, — произнесла я. Мой голос не дрогнул. Я тренировалась всю дорогу.
Скрежет кисти о бумагу прекратился. Тишина стала звенящей.
— Мужа? — его голос был тихим, глубоким, вибрирующим где-то в грудной клетке. Он звучал как треск льда на глубоком озере.
Я почувствовала, как его взгляд скользнул по мне. Не как мужчина смотрит на женщину. А как мясник оценивает тушу. Или как судья рассматривает улику.
— Подними голову.
Я повиновалась. И впервые встретилась с ним взглядом.
Его глаза были цвета грозового неба перед самым ударом молнии. Серые, с вертикальным зрачком, который на мгновение расширился и сузился. Красивый. Боги, он был пугающе, нечеловечески красив. Тонкие черты лица, бледная кожа, словно вырезанная из нефрита, и этот взгляд, от которого хотелось сжаться в комок и исчезнуть.
— Ты похожа на него, — сказал он. В его тоне не было ненависти, только констатация факта. Брезгливая констатация. — На своего отца. Те же глаза, та же маска кротости.
Утро в Бамбуковом Павильоне началось не с пения птиц и не с мягкого света солнца, пробивающегося сквозь рисовую бумагу окон. Оно началось с холода. Пронзительного, влажного холода, который, казалось, за ночь пропитал само дерево стен, превратив мою постель в ледяной склеп.
Я открыла глаза и несколько мгновений смотрела в потолок, где в паутине запуталась сухая муха. Память услужливо подбросила события вчерашнего дня. Свадьба без гостей. Муж, который смотрит на меня как на грязное пятно. И этот дом на отшибе.
Я села, кутаясь в тонкое одеяло. Мой свадебный наряд, тяжелый и неудобный, всю ночь давил на грудь, как могильная плита. Первым делом нужно было избавиться от него.
Я встала, ступая босыми ногами по ледяному полу. В углу комнаты стояла ширма, за которой обнаружилась лохань для умывания и кувшин. Вода в нем подернулась тонкой коркой льда. Я разбила её пальцем. Звук треснувшего льда прозвучал неестественно громко в тишине дома.
Умывание ледяной водой — хороший способ прогнать жалость к себе. Кожа горела, но разум прояснился. Я переоделась в простое нижнее платье из белого хлопка и накинула сверху единственное верхнее ханьфу, которое мне позволили взять с собой из дома — бледно-голубое, без вышивки, старое, но чистое. Шан Гуань сказал, что я — бесполезное украшение. Что ж, сегодня украшение собиралось заняться уборкой.
Я вышла на крыльцо.
Снаружи мир был погребен под белым саваном. Облачная Резиденция оправдывала свое название: туман клубился в низинах, скрывая основания скал, на которых стоял комплекс. Мой павильон действительно находился на самом краю. За низким, полуразрушенным забором зияла пропасть, откуда тянуло сыростью и запахом далекой реки.
У ворот павильона, прямо на снегу, стоял поднос.
Я спустилась по скрипучим ступеням. Еда. Миска жидкой рисовой каши, блюдце с маринованными овощами и чайник, который уже давно остыл. Ни слуг, ни приветствий. Они просто оставили это здесь, как оставляют подношение духам предков или еду для дворовой собаки.
— Спасибо и на этом, — пробормотала я, поднимая поднос.
Каша была безвкусной, но горячей внутри. Я ела медленно, сидя на ступенях и рассматривая свои владения.
Зрелище было печальным. Когда-то здесь был сад. Я видела следы старых клумб, очертания каменных дорожек, теперь скрытых под снегом и сухой травой. Старая слива, изогнутая ветром, чернела на фоне неба, словно обугленный скелет. Бамбуковая роща, давшая название павильону, разрослась хаотично, наступая на дом.
Но для человека с моим даром запустение выглядит иначе.
Я отставила пустую миску и прикрыла глаза, настраиваясь. Дыхание замедлилось. Ци в моем теле потекла плавным потоком, концентрируясь в глазах.
Открыть.
Мир вспыхнул.
Если главное поместье Шан Гуаня сияло стерильной, пугающей чистотой закона, то здесь царил хаос. Но это был живой хаос. Я видела зеленые нити жизненной силы, пульсирующие в корнях старой сливы, которая была жива, просто спала глубоким сном. Я видела серые пятна застоя в углах двора, где скапливалась старая листва. Я видела красные искорки агрессии в зарослях дикого шиповника, который душил более слабые растения.
Это было не кладбище. Это был больной, которого просто давно не лечили.
— Ну что ж, — сказала я сама себе, поднимаясь. — Если муж не хочет меня видеть, у меня будет много свободного времени.
Работа — лучшее лекарство от тревоги. Я нашла в сарае старую метлу, ведро и тряпку, которая, кажется, помнила еще правление предыдущего Императора.
Первые два часа я выметала пыль из комнат. Я чихала, кашляла, но продолжала работать с методичным упрямством. Я вымыла полы, пока вода в ведре не стала черной, а мои руки не покраснели от холода. Я оттерла окна, впуская внутрь скупой зимний свет.
Когда с домом было покончено, я вышла в сад.
Снег был неглубоким — здесь, на скале, его сдувало ветром. Я прошла к старой сливе, касаясь её шершавой коры.
— Ты голодна, — прошептала я, чувствуя, как дерево слабо отзывается на мое прикосновение. Почва здесь была истощена.
Я опустилась на колени и начала разгребать снег и прелую листву у корней. Мои пальцы, привыкшие к тонкой работе с весами и иглами, теперь погружались в холодную землю. Но мне это нравилось. Земля не лжет. Она либо дает жизнь, либо забирает её.
Внезапно мое «Зрение Истины», которое я постоянно держала, дернулось.
В дальнем углу сада, там, где бамбук рос особенно густо, я заметила странное свечение. Не зеленое, как у живых растений, и не серое, как у мертвых. Оно было... фиолетовым. Едким, пульсирующим, как больной нарыв.
Я нахмурилась. В доме Верховного Судьи, где каждый сантиметр пространства должен быть защищен барьерами от зла, такая аура была нонсенсом.
Я подошла ближе, продираясь сквозь сухие стебли бамбука.
Энергия исходила из земли, у самого подножия каменной стены, отделяющей мой двор от внешнего мира. Снег здесь не лежал — он таял, едва касаясь земли, образуя грязную лужу.
Я присела на корточки. Запах. Едва уловимый, сладковатый, напоминающий запах гниющих фруктов и миндаля.
Я достала из рукава серебряную шпильку — ту самую, которой скрепляла волосы. Осторожно разрыхлила землю.
Из грязи показался росток. Он был черным, с тонкими, как вены, фиолетовыми прожилками. На верхушке набухал бутон, похожий на глаз змеи.
Мое сердце пропустило удар.
«Трава Шепчущего Безумия».
Я отдернула руку, едва не выронив шпильку.
Это растение не растет само по себе. Оно редкость, запрещенная в трех царствах. Его пыльца не убивает мгновенно. Она действует медленно, проникая в каналы Ци, вызывая галлюцинации, паранойю, вспышки гнева, а затем — полное искажение духовного ядра.
И оно росло здесь. В саду жены Верховного Судьи.
Кто его посадил?
Я огляделась. Стена была высокой, но для опытного практика перемахнуть через неё не составило бы труда. Земля вокруг была рыхлой — его посадили недавно. Может быть, неделю назад. Может, две. Как раз тогда, когда стало известно о нашей помолвке.